он мог до­гадать­ся обо всём ещё тог­да, ког­да ма­дам крис­тмас, за­жимая зу­бами мундштук с си­гаретой, пе­реда­ла сок­джи­ну из­рядно по­мятый кон­верт на его имя. но его лю­бопытс­тво тог­да боль­ше за­нимал юн­ги и его рас­сказ (нытьё) о сви­дании всле­пую, на ко­торое его бук­валь­но зас­та­вил пой­ти хо­сок. уби­рая кон­верт во внут­ренний кар­ман пид­жа­ка, по­вешен­но­го на спин­ку сту­ла, сок­джин шут­ли­во се­товал, что юн­ги увёл у не­го луч­ше­го дру­га. юн­ги в том же то­не от­ве­чал, что с ра­достью от­даст хо­сока об­ратно, ещё и доп­ла­тит свер­ху. сок­джин сме­ял­ся, юнги улыбался ему в ответ.

до­гадать­ся о том, что здёсь что-то не так, мож­но бы­ло да­же не вскры­вая кон­верт: гра­фа «от­пра­витель» пус­та, об­ратный ад­рес — ри­зен­бург, где сок­джин был разве что про­ез­дом из иш­ва­ра. обо всём мож­но бы­ло до­гадать­ся — сок­джин не до­гадал­ся. от вдум­чи­вого рас­смот­ре­ния кор­респон­денции он от­влёк­ся на те­лефон­ный зво­нок: хо­соку опять прис­пи­чило по­висеть на слу­жеб­ной ли­нии па­ру ча­сов, об­суждая свою до­чур­ку. де­воч­ка ещё не по­яви­лась на свет, но уже бы­ла са­мой кра­сивой, са­мой ум­ной и прос­то са­мой-са­мой.

пос­ле вскры­тия кон­верта стран­ностей толь­ко при­бави­лось. внут­ри об­на­ружил­ся один свёр­ну­тый лист, ниж­ний ле­вый край ко­торо­го был нем­но­го за­маран чер­ни­лами. са­мо пись­мо бы­ло на­писа­но от ру­ки, а не от­пе­чата­но на ма­шин­ке, но странность была в другом. ок­руглые ши­рокие бук­вы, слег­ка ска­чущая строч­ка — по­черк, нес­мотря на всю его ак­ку­рат­ность и вы­верен­ность, был дет­ским.

«здравс­твуй­те, мис­тер ким. нес­коль­ко лет на­зад вы на­писа­ли ал­хи­мику по име­ни хо­ен­хайм. от не­го мы по­лучи­ли ваш ад­рес…» — так на­чина­лось это пос­ла­ние. та­инс­твен­ные «мы» рас­кры­ли се­бя толь­ко в кон­це, под­пи­сав­шись как «братья ким». они за­чем-то ука­зали свой воз­раст (три­дцать один и трид­цать) и сле­дом на­писа­ли, что хо­тят стать го­сударс­твен­ным ал­хи­мика­ми, обе­щая ис­прав­но вы­пол­нять всё, что для это­го тре­бу­ет­ся.

всё это выг­ля­дело ми­нимум по­доз­ри­тель­но. это под­твер­дил и юн­ги, ког­да сок­джин по­казал то­му пись­мо.

— за­яв­ле­ние о же­лании стать жи­вым ору­ди­ем, на­писан­ное дет­ским по­чер­ком…

он дёр­нул пле­чом, не за­кан­чи­вая мысль. про­из­не­сён­ное в слух, те­перь это ста­ло ещё бо­лее не­ес­тес­твен­ным.

— хо­тя, кто зна­ет. мо­жет, они бы­ли не в сос­то­янии пи­сать са­ми и по­это­му на­дик­то­вали всё это ка­кого-ни­будь ре­бён­ку?

— это в ка­ком на­до быть не сос­то­янии? без рук? при­чём оба? — фыр­кнул сок­джин.

— а ес­ли они ге­нии? в этом ведь ва­ша ра­бота, под­полков­ник, вы­ис­ки­вать та­лан­ты.

— да лад­но, ты так хо­чешь от­пра­вить­ся в… — сок­джин под­смот­рел в кон­верт. — в ри­зен­бург?

— это ваши обязанности, — юн­ги ух­мыль­нул­ся. — или вы хо­тите по треть­ему кру­гу на­ведать­ся к мес­тным са­мо­уч­кам из тру­щоб?

сок­джин смор­щился, буд­то бы сно­ва по­чувс­тво­вав то мерзотное зло­воние.

— это ва­ша ра­бота: ис­кать и на­нимать для ар­мии та­лан­тли­вых ал­хи­миков. а у нас нех­ватка лю­дей. мы дол­жны про­верять каж­до­го по­тен­ци­аль­но­го—

— всё-всё, я по­нял. по­нял. мы едем в ри­зен­бург.

до ри­зен­бурга из ист-си­ти мож­но бы­ло доб­рать­ся за ча­с на по­ез­де. этот мар­шрут не поль­зо­вал­ся ши­роким спро­сом, по­это­му в ва­гоне они еха­ли в ком­па­нии по­жилой па­ры, рас­по­ложив­шей­ся на скамь­ях в се­реди­не. муж­чи­на вско­ре после отправления поезда от­го­родил­ся га­зетой, а жен­щи­на зад­ре­мала.

сок­джин раз за ра­зом пе­речи­тывал пись­мо, хо­тя уже дав­но ус­пел за­учить каж­дую его строч­ку на­изусть. его сне­дало бес­по­кой­ство. причина тому была проста и сложна одновременно: что-то бы­ло не так. не так со всем этим: ри­зен­бург, дет­ский по­черк, го­сударс­твен­ная ал­хи­мия, братья ким. как это мо­жет быть свя­зано?

ус­тав от за­цик­леннос­ти, сок­джин под­нял взгляд на юн­ги, си­дев­ше­го на скамье напро­тив.

— что ты зна­ешь о ри­зен­бурге?

юн­ги за­думал­ся на мгно­вение.

— са­мый вос­точный го­род амес­три­са, даль­ше не­го толь­ко ма­лень­кие се­ления и пог­ра­нич­ная зас­та­ва. ещё ри­зен­бург сла­вит­ся сво­ими ов­ца­ми. там про­ходит еже­год­ный ве­сен­ний фес­ти­валь, — он пос­мотрел в ок­но. ми­мо про­нес­лось оче­ред­ное по­ле с вы­сокой жух­лой тра­вой. — вро­де бы, он дол­жен быть где-то на днях.

про­мель­кну­ло, свер­кнув молодой кро­ной, чёр­ное де­рево. на его вет­ки кто-то заб­ро­сил пе­ревя­зан­ную шнур­ка­ми па­ру бо­тинок.

— так­же я чи­тал в га­зете, что то ли прош­лой осенью, то ли го­да два на­зад там слу­чилось круп­ное на­вод­не­ние, ко­торое ед­ва не за­топи­ло всю ок­ру­гу. но, — юн­ги от­вернул­ся от ок­на и вновь пос­мотрел на сок­джи­на, ку­да-то по­верх его ле­вого пле­ча. — но от­ку­да не возь­мись по­явил­ся ал­хи­мик и спас всех.

— ду­ма­ешь, это мог быть один из брать­ев?

— ри­зен­бург — ма­лень­кий го­родок, — ук­лончи­во за­метил юн­ги. — вряд ли там жи­вёт мно­го ал­хи­миков.

поезд въехал в туннель, и под потолком загорелась тусклая лампочка, широким махровым росчерком легла на скулы тень. уютную дрёму на­вевал мо­нотон­ный стук ко­лёс.

— под­полков­ник, — не­ожи­дан­но поз­вал юн­ги. — раз­ре­шите об­ра­тить­ся.

— бо­же, юн­ги, ос­тавь эти фор­маль­нос­ти.

— но мы же при ис­полне­нии, — гу­бы слег­ка изог­ну­лись в улыб­ке. — и да­же в фор­ме.

для наг­ляднос­ти он от­бро­сил в сто­рону пóлу сво­его чёр­но­го паль­то, демонстрируя фор­менные брю­ки.

— ты не­ис­пра­вим, — про­бур­чал сок­джин. — раз­ре­шаю об­ра­тить­ся.

— в пись­ме упо­мина­лось, — юн­ги на мгно­вение опус­тил гла­за на сло­жен­ный лист, за­жатый в чу­жой ла­дони. — что вы на­писа­ли ал­хи­мику по име­ни хо­ен­хайм.

— ах это, — сок­джин небрежно мах­нул ру­кой с пись­мом. — это бы­ло ещё до то­го, как я поз­на­комил­ся с тво­им от­цом. я ис­кал учи­теля и уз­нал, что этот хо­ен­хайм — очень силь­ный и опыт­ный ал­хи­мик. я хо­тел на­бить­ся к не­му в уче­ники, но он мне так и не от­ве­тил.

— вы бы хо­тели с ним уви­деть­ся?

— сом­не­ва­юсь, что он всё ещё жив. по слу­хам, он был очень стар уже тог­да.

поезд выехал из туннеля – одновременно с солнцем, весь день прячущимся за облаками. в луче света вспыхнули, будто искры костра в ночи, частички пыли.

что-то хмык­нув в от­вет, юн­ги ог­ля­дел ва­гон ещё раз. по­жилой муж­чи­на от­ло­жил своё чте­ние и ти­хо лю­бовал­ся ус­нувшей спут­ни­цей. в гру­ди неп­ри­ят­но сжа­лось, слов­но он под­гля­дыва­ет за чем-то очень ин­тимным. юн­ги ут­кнул взгляд в пол.

— хей, юн­ги, знаешь, как смеются коровы?

ри­зен­бург ока­зал­ся да­же мень­ше, чем они пред­став­ля­ли: ни­каких ма­шин и тем бо­лее так­си. по­вез­ло ещё, что при­ехав­ший за поч­той му­жичок пред­ло­жил их под­вести на те­леге, а так приш­лось бы ид­ти пеш­ком.

гос­ти из ист-си­ти, ви­димо, бы­ли яв­ле­ни­ем ред­ким, и по­это­му лю­бопытс­тву­ющий поч­таль­он раз­го­ворил­ся. по­сето­вав на та­кие не ши­кар­ные ус­ло­вия пе­ред­ви­жения, он спро­сил:

— так за­чем, го­вори­те, гос­по­дин под­полков­ник, вам братья ким?

пе­рег­ля­нув­шись с юн­ги, сок­джин ре­шил ог­ра­ничить­ся фак­та­ми.

— я уз­нал, что братья ким хо­тят стать го­сударс­твен­ны­ми ал­хи­мика­ми.

— о, так вы здесь, что­бы взять их на служ­бу? ну на­до же! — с ка­ким-то не­понят­ным затаённым смехом по­ин­те­ресо­вал­ся воз­ни­ца. — то-то эти ре­бят­ки уди­вят­ся!

— из­ви­ните, — вкли­нил­ся юн­ги. — вы ска­зали «ре­бят­ки»?

— ну да. хо­рошие смыш­лёные ре­бятиш­ки. им все­го лет-то де­сять-один­надцать, а уже ал­хи­ми­ей за­нима­ют­ся как взрос­лые. они даже учиться ездили прошлым летом. их после этого все в ок­ру­ге зна­ют, брать­ев ким. что сло­малось — так это к ним, по­чинят в два счё­та. а они во­н-а, ока­зыва­ют­ся, в го­сударс­твен­ные ал­хи­мики ме­тят! — му­жичок кряк­нул. — вот ста­руха чон уди­вит­ся!

всё схо­дилось. пись­мо, при­шед­шее из про­вин­ци­аль­но­го го­род­ка на граж­дан­ский ад­рес сок­джи­на, бы­ло на­писа­но дет­ским по­чер­ком. пись­мо, в ко­тором чёр­ным по бе­лому бы­ло чёт­ко на­писа­но, что братья ким хо­тят стать го­сударс­твен­ны­ми ал­хи­мика­ми. это бы­ло оче­вид­но, нас­толь­ко по-дет­ски бес­хитрос­тно. об этом мож­но бы­ло до­гадать­ся так лег­ко, что собс­твен­ная сле­пота кру­жила го­лову. по спи­не прош­лись му­раш­ки, и юн­ги вдруг по­чувс­тво­вал себя почти как в позабытом детстве: когда небо над головой чернеет и комкается у горизонта в огромные грозовые тучи, а ты стоишь, застанный раскатами грома посреди поля, и уже знаешь — опоздал.

юнги почувствовал, что они вот-вот ввяжутся во что-то серьёзное.

по­чему эти де­ти де­сяти и один­надца­ти лет от­ро­ду хо­тят вру­чить свою жизнь и та­лан­ты го­сударс­тву в об­мен на зва­ние жи­вого ору­дия и нес­конча­емую ка­балу обя­затель­ств? не­уже­ли для них это рав­но­цен­ный об­мен? и ес­ли так, то что имен­но де­ла­ет его та­ковым?

от­вет на та­кой воп­рос не мо­жет быть прос­тым или при­ят­ным — сок­джин и юн­ги зна­ли это ещё до то­го, как пе­решаг­ну­ли по­рог до­ма, к ко­торо­му их до­вез­ли. но от­вет, что они наш­ли в под­ва­ле, был са­мым ужа­са­ющим из всех воз­можных.

в этот раз это было почти как в иш­ва­ре, только под ногами вместо рыхлого песка был твёрдый бетон. с тех пор, как кон­чи­лась граж­дан­ская вой­на, юн­ги впер­вые приш­лось встре­тить­ся ли­цом к ли­цу со сле­дами кро­ваво­го ме­сива. и вновь ря­дом с ал­хи­мичес­ким кру­гом.

гля­дя на кро­вавые брыз­ги на сте­нах, на ал­хи­мичес­кий круг для че­лове­чес­кой тран­сму­тации, на от­пе­чат­ки дет­ских ла­доней, слож­но не до­гадать­ся, что здесь про­изош­ло.

сок­джин по­нима­ет, что он не прос­то мог, он дол­жен был до­гадать­ся обо всём с са­мого на­чала. но всё, что он смог сде­лать, так это пос­лушно, буд­то в отуп­ле­нии, буд­то ни о чём не по­доз­ре­вая, дой­ти до точ­ки не­во­звра­та. по опы­ту зная, сле­ды кро­ви, про­питав­шей бе­тон там, где он сто­ял, бы­ли ещё све­жи — он мог ус­петь.

— что-то слу­чилось? — по­дал го­лос под­вёзший их поч­таль­он. — не­уже­ли они там?

из-за при­от­кры­той две­ри в под­вал пос­лы­шалось ко­поше­ние.

— нет. нет, мы уже ухо­дим, — юн­ги бро­сил взгляд на ли­цо сок­джи­на. он не ви­дел его та­ким хму­рым очень дав­но.

ме­хани­чес­ки ак­ку­рат­но сту­пая, тот по­дошёл к сто­лу, спря­тав­ше­муся в тем­но­те. лис­ты с расчётами, кни­ги, огар­ки све­чей. фо­тог­ра­фия.

— я пос­мотрел во дво­ре, там ни­кого, — про­дол­жа­ли на­вер­ху. — на заднем дворе, видимо, кто-то недавно копал: там лопата и следы свежие.

звяк­ну­ла упав­шая пус­тая склян­ка. юн­ги спеш­но под­нялся по лес­тни­це, раз­вернул муж­чи­ну от две­рей.

— брать­ев ким тут нет. вы не зна­ете, где они мо­гут быть?

— ес­ли их нет до­ма, то они на­вер­ня­ка у мис­сис чон, — не­до­уме­вая от на­пора, от­ве­тил муж­чи­на.

и они бы­ли там, ис­ка­лечен­ные и со­вер­шенно раз­би­тые. один — на ко­ляс­ке без ру­ки и но­ги. вто­рой — за­пер­тый в хо­лод­ном дос­пе­хе. рас­ка­ива­ющи­еся в бес­ко­неч­ных «прос­ти­те».

это бы­ло так неп­ра­виль­но: дети не должны были извиняться за то, что за ними недоглядели взрослые.

юн­ги знал, сок­джин силь­нее не­го. всег­да был. са­мому юн­ги не хва­тило бы ду­ху ос­тать­ся наеди­не с брать­ями и по­гово­рить с ни­ми. по­тому что каж­дое сло­во, что мог он про­из­нести, проз­ву­чало бы как фаль­ши­вая но­та в цер­ковной панихиде. по­тому что это трек­ля­тое пись­мо сейчас обер­ну­лось от­вра­титель­ной из­дёвкой. сей­час в юн­ги не бы­ло той си­лы, что­бы сто­ять с сок­джи­ном пле­чом к пле­чу.

— гос­по­дин во­ен­ный...

маль­чик лет вось­ми про­тянул ему ста­кан во­ды.

— спа­сибо, — юн­ги пос­та­рал­ся улыб­нуть­ся. су­дя по ши­роко рас­кры­тым обес­по­ко­ен­ным гла­зам ему это не уда­лось. — ме­ня зо­вут юн­ги. мо­жешь звать ме­ня «хён». а те­бя как зо­вут?

— чон­гук, — маль­чик шмыг­нул но­сом.

— при­ят­но поз­на­комить­ся, чон­гук.

про­тяну­тая ру­ка юн­ги ос­та­лась без от­ве­та. чон­гук не­реши­тель­но сел ря­дом, и они ос­та­лись в ко­ридо­ре вдво­ём. юн­ги в пос­ледний раз ос­та­вал­ся на­еди­не с деть­ми ког­да сам был ре­бён­ком.

— сколь­ко те­бе лет, чон­гук? — это же ведь спра­шива­ют де­ти, ког­да зна­комят­ся?

— де­вять.

— и ты жи­вёшь здесь, в этом доме?

— да, моя ба­буш­ка — хо­зяй­ка этой мас­тер­ской ав­тобро­ни. тэ­хён-хён и чи­мин-хён нам не род­ные, но они то­же часть на­шей семьи. ска­жите, юн­ги, — чон­гук зап­нулся. — а вам при­ходи­лось уби­вать?

— про­ходи­лось... и не раз, — в гла­зах нап­ро­тив про­мель­кнул лип­кий страх.

маль­чик креп­че сжал ку­лач­ки, буд­то ре­ша­ясь на что-то.

— мои ма­ма и па­па бы­ли вра­чами. однажды пришёл военный, и их от­пра­вили на вой­ну, что­бы они по­мога­ли ра­неным, но их уби­ли. а сей­час снова пришёл этот во­ен­ный, — чон­гук нах­му­рил­ся и ука­зал на дверь, за ко­торой скры­лся сок­джин. — ска­жите, юн­ги, он хо­чет заб­рать и их? я их боль­ше не уви­жу? пос­ле то­го, как при­ходят во­ен­ные, ник­то не воз­вра­щает­ся. а я не хо­чу, что­бы тэ­хён-хён и чи­мин-хён умер­ли!

чон­гук сме­ло пос­мотрел взрос­ло­му в гла­за, ста­ра­ясь изо всех сил не от­вести взгляд. твёр­до он про­из­нёс:

— по­жалуй­ста, не за­бирай­те мо­их хё­нов!

вопреки ожиданиям ему ответили спокойно:

— это ре­шать не нам. это бу­дет их лич­ный вы­бор: ид­ти или нет.

— но ес­ли они вы­берут то, что те­бе не пон­ра­вит­ся, ты бу­дешь их уго­вари­вать пе­реду­мать?

— нет! — го­рячо вос­клик­нул маль­чик, вска­кивая со сво­его мес­та. смутившись своего порыва, он тут же сел обратно. — мне, ко­неч­но, не нра­вят­ся во­ен­ные, но хё­нов я люб­лю! ба­буш­ка всег­да го­ворит, что нуж­но ува­жать вы­бор тех, ко­го ты лю­бишь.

— твоя ба­буш­ка го­ворит очень хо­рошие ве­щи.

— зна­ешь, чон­гук, мне то­же не нра­вят­ся во­ен­ные.

оза­дачен­ный ре­бёнок в от­вет с поразительной вдумчивостью за­метил:

— но вы же са­ми во­ен­ный.

— не всем во­ен­ным нра­вит­ся от­ни­мать чу­жие жиз­ни.

— тог­да по­чему вы всё ещё в ар­мии?

— есть один че­ловек, ко­торо­го я обе­щал за­щищать, — юн­ги улыб­нулся сно­ва. в этот раз улыб­ка его была не та­кая на­тяну­тая, и по­чему-то чон­гу­ку показалось, что она чем-то по­хожа на улыб­ку ба­буш­ки, ког­да она вспо­мина­ет о его ро­дите­лях. — да­же ес­ли ра­ди это­го мне при­дёт­ся быть во­ен­ным.

— раз­ве вы не мо­жете на­рушить это обе­ща­ние? моя ба­буш­ка го­ворит, что мож­но на­рушить обе­щание, ес­ли оно очень-очень пло­хое.

— за­щищать тех, кто те­бе до­рог — плохо? ты ведь при­шёл ко мне за этим: что­бы за­щитить тэ­хёна и чи­мина. и это бы­ло твоё ре­шение.

«ты уве­рен, что хо­чешь ос­тать­ся в ар­мии? пос­ле все­го то­го, че­рез что ты про­шёл.»

«а вы? при­каз, ко­торый при­вёл вас в Ад, — сколь­ко ещё та­ких вам при­дёт­ся вы­пол­нить? вы уве­рены, что хо­тите про­дол­жить ид­ти по это­му пу­ти, май­ор ким?»

дверь в ком­на­ту не­ожи­дан­но скрип­ну­ла, про­пус­кая сок­джи­на. он выглядел всё таким же хмурым, как и час назад, но теперь в его хмурости потерянность сменилась гневной решимостью, стальным блеском отражающейся в глазах.

вы­ходя, он кив­нул юн­ги:

— пой­дём. нам нуж­но ус­петь на по­езд.

«я обе­щал прис­матри­вать за то­бой. а я не отступаюсь от своих обещаний. если тебя наз­на­чат в мою груп­пу, бу­дешь прик­ры­вать мою спи­ну?»

— слу­ша­юсь.

«я то­же до­веряю те­бе, юн­ги. толь­ко те­бе.»