Ши Цинсюань остался.

      Впрочем, Ши Уду просто не оставил ему выбора. Он ходил за братом хвостиком, ел только под его присмотром и засыпал, лишь крепко сжимая руку Ши Цинсюаня в своей ладошке.

      Город байку про «нашедшегося мужа» проглотил. Не последнюю роль в этом сыграл опять же Ши Уду: Черновод своим нечеловеческим слухом неоднократно улавливал разговоры о том, что не смог бы ребенок вот так сразу привязаться к совсем чужому человеку, да и сходство между братьями Ши люди быстро разглядели. Очень скоро никто не сомневался, что Ши Цинсюань — действительно отец маленького А-Дяня, а значит, и супруг госпожи Хэ. То есть, выходит, госпожи Ши.

      Хэ Сюань, глядя на это, раз за разом погружался в мысли о том, как его угораздило во все это вляпаться. Единственным разумным вариантом в данной ситуации казалось поскорее исчезнуть из жизни этих двоих. Было ясно, что Ши Цинсюань ни за что не бросит привязавшегося к нему малыша, а если оставить им дом и какое-никакое хозяйство, то, возможно, они со временем и выберутся из нищеты.

      Хотя нет, уже почти собравшись однажды сбежать, сообразил Черновод. Перед уходом Ши Цинсюаня следовало подлечить. Пусть теперь у него и была крыша над головой, но в двадцать лет остаться калекой — это слишком печально. Хэ Сюань не планировал этого, когда оставлял лишенного божественной силы бывшего Повелителя Ветров в королевской столице, и был возмущен, что Ши Цинсюань смирился с таким положением вещей. Он ведь вернул этому ветреному мальчишке счастливую и спокойную судьбу состоятельного господина! Так отчего тот влачит жалкое существование нищего калеки?

      Однажды ночью, дождавшись, пока братья Ши улягутся, Черновод погрузил их в более глубокий сон. Он пропустил через тело Ши Цинсюаня тоненькие щупальца своей ци и обнаружил, что кости его левой руки и левой ноги, будучи некогда сломанными, срослись неправильно. К тому же эти поврежденные места часто воспалялись — от холода, сырости, недостаточного питания и усталости, — что тоже не добавляло костям здоровья.

      Хэ Сюань не слишком хорошо разбирался в лечении, но кое-что знал. Первым делом, пользуясь неестественно глубоким сном Ши Цинсюаня, он вновь расколол неправильно сросшиеся кости и сложил их, как надо.

      Он мог бы исправить все за один день. И, наверное, так стоило бы поступить. Однако Черновод смотрел на бледное, даже через сон искаженное болью и покрытое бисеринками пота лицо Ши Цинсюаня, и понимал, что не сможет уйти, не убедившись, что тот не сотворит какой-нибудь отчаянной глупости. Ведь мгновенное исцеление можно объяснить либо божественным вмешательством, либо… демоническим. На кого подумает Ши Цинсюань? С кого спросит ответ? И что потом сделает с собой? Хэ Сюань с ужасом поймал себя на мысли, что отчасти понимает Водного Самодура: пытаться уследить на неуемным и непредсказуемым Ши Цинсюанем и не спятить в процессе от беспокойства — это было крайне тяжело.

      Поэтому Черновод принял решение действовать постепенно. Он зарастил кости лишь немного, так, чтобы они не сдвинулись вновь, как только Ши Цинсюань пошевелится. А затем тихонько выскользнул из комнаты и, сидя в темноте без сна, принялся дожидаться утра.

      Пробуждение для Ши Цинсюаня вышло крайне болезненным. Он не сумел сдержать стона, заставившего Ши Уду подскочить на месте и посмотреть на него с испугом.

      — Ничего, ничего! — улыбаясь сквозь боль, постарался успокоить его Ши Цинсюань. — Просто, наверное, немного отлежал ногу…

      Ши Уду ни на мгновение не поверил ему и опрометью, как был, понесся за помощью к «маме». Хэ Сюань, который всю ночь просидел на своей постели в прострации, а последний час судорожно прислушивался сперва к дыханию, а затем и всем прочим звукам в соседней комнате, сделал вид, что проснулся от его вопля. Вышло не слишком натурально, но Ши Уду был так напуган, а Ши Цинсюаню было так больно, что они не заметили дурной игры.

      Хэ Сюань изобразил, что осматривает руку и ногу. Его собственные пальцы слегка подрагивали, когда он касался этих отощавших загорелых конечностей.

      — У вас воспалились суставы, — с трудом выдавливая из себя слова, произнес Хэ Сюань. — Неудивительно: сейчас похолодало, да и скоро начнутся дожди. Хорошо, что вы остались под крышей.

      — Я уже почти четыре года живу на улице. — Ши Цинсюань все еще старался удержать на своем лице улыбку. — И зимой действительно становилось похуже. Но… ох! Не настолько…

      Хэ Сюань вышел из комнаты и вернулся с бинтами и флаконом. В том было простое масло, но Ши Цинсюаню знать об этом было не обязательно.

      — Вы долго шли, — выдвинул «теорию» Хэ Сюань. — Потом вас сильно поколотили. К тому же на побережье погода более влажная, чем в королевской столице. Давайте я нанесу целебную мазь и перевяжу вас. Отлежитесь немного — и, я верю, сумеете поправиться.

      Он очень осторожно нанес масло на поврежденные участки, одновременно добавляя в мягкие касания щепотку ци. Ши Цинсюань немного расслабился под его руками: видимо, острая боль и правда отступила. Хэ Сюань ловко забинтовал им же сломанные кости, и получил благодарную улыбку.

      — Вы просто добрая фея, госпожа Хэ! — сказал Ши Цинсюань. — Мне уже совсем хорошо!

      В его голосе было столько искренности и столько признательности, что Хэ Сюань с досадой прикусил губу. Разве за такое можно благодарить?

      — Лежите! — резче, чем хотел бы, велел он. — Как минимум неделю. Я буду менять вам повязки — а там посмотрим. Быть может, вам удастся совсем поправиться.

      — Это было бы хорошо… — Улыбка Ши Цинсюаня стала слегка смущенной. — Но вряд ли такое случится. Этим травмам так много лет, что…

      — Вы же просто не занимались ими, верно? — сердито нахмурился Хэ Сюань. — Вот они и не заживали. Само собой все только у небожителей восстанавливается.

      Ши Цинсюань несколько нервно рассмеялся.

      — А-ха-ха!.. Это вы верно заметили, госпожа Хэ, — пробормотал он. — Спасибо вам большое за заботу!

      Хэ Сюань только фыркнул, вставая. Уже почти выйдя из комнаты, он велел Ши Уду:

      — Присматривай тут за ним! Не позволяй вставать. Что будет нужно — сам сбегаешь. Обед я вам принесу.

      — Эй, подождите! — встрепенулся Ши Цинсюань. Теперь он выглядел слегка растерянным и смущенным. — А если мне… В общем, если будет нужно…

      Хэ Сюань молча вышел, а затем вернулся со старым, но крепким глиняным горшком и вручил его бывшему Повелителю Ветров.

      — Попадете, господин Ши? — только и спросил он, чуть приподняв брови.

      Ши Цинсюань отчаянно покраснел, но все же кивнул.

      Через неделю аккуратного вливания ци Черновод позволил Ши Цинсюаню подняться на ноги. Тот еще слегка прихрамывал, однако не столь сильно, как прежде, а в костыле более не нуждался вовсе. Левая рука тоже слушалась хорошо и была теперь в состоянии удержать что угодно.

      — Спасибо вам! — Ши Цинсюань сделал попытку низко поклониться, но Хэ Сюань удержал его от этого.

      Казалось бы: он всю неделю под видом перевязки касался голой кожи на теле Ши Цинсюаня — и как-то умудрялся держаться. Однако сейчас Хэ Сюань трогал его за плечи через новенькое опрятное одеяние — и по спине бежали мурашки, а пальцы дрожали и леденели. Ши Цинсюань был так близко, что Хэ Сюань ощущал лбом его теплое дыхание.

      Он вырвался и поспешно отошел, едва ли не отпрыгнул на пару шагов. Ши Цинсюань, воспользовавшись этим, закончил поклон и попросил разрешения привести в порядок дом.

      Хэ Сюань не был уверен, что это нужно: все равно в небольшой гостинице, расположенной в стороне от основных дорог, никогда не будет посетителей. Однако Ши Цинсюань придумал себе дело, его глаза горели энтузиазмом, а руки были готовы взяться за инструменты — и Хэ Сюань не стал возражать. Быть может, подумал он, Ши Цинсюань сумеет перестроить дом под себя, и тот больше не будет безликой гостиницей.

      Работа была в самом разгаре, когда незаметно подкрался Новый год. Старую гостиницу, какой бы потрепанной она ни была, построили когда-то на совесть, и потому стояла она крепко. До холодов Ши Цинсюань успел подновить стены снаружи, и со стороны дом больше не выглядел таким уж обветшалым.

      Море потемнело, и на вершинах волн, ставших тяжелыми и ворчливыми, больше не плясали солнечные зайчики. Такое море Черноводу было ближе, однако, на удивление, не тяготило оно и Ши Цинсюаня. Тот все так же выходил по утрам встречать рассвет и любоваться тем, как из восточного моря встает солнце, пусть и по-зимнему блеклое.

      А затем, позавтракав — готовку он, ко всеобщему облегчению, тоже незаметно взял на себя, — принимался за работу. Чинил, красил, обновлял. Старый дом словно оживал под его руками, молодея и прихорашиваясь.

      — У вас, оказывается, золотые руки, — однажды не выдержал Хэ Сюань.

      — Вы слишком добры, — покачал головой бывший Повелитель Ветров. — Я не так уж и много умею. Я просто стараюсь сделать хорошо, раз уж взялся.

      Он помолчал немного, вертя в руках маленькую чашу для вина. Хэ Сюань теперь покупал его регулярно. Он знал, что Ши Цинсюань может выпить очень много и не опьянеть, однако сейчас тот не ставил себе цель пить ради развлечения. Ему просто нравился вкус вина, и он позволял себе чашечку-другую после ужина, когда вся дневная работа была завершена.

      Угли из жаровни бросали отсвет на лицо Ши Цинсюаня, и Черновод невольно залюбовался им. Вечно юный Повелитель Ветров был прекрасен, как свежесть ранней весны, но сейчас его красота словно бы расцвела. Он теперь брился начисто, но все равно его лицо было лицом молодого мужчины, а не юноши, не знакомого с бритвой.

      И усталость после долгого трудового дня его тоже красила, как и мозоли на руках, которыми он обнимал забравшегося ему на колени да так там и заснувшего Ши Уду.

      — Мы с братом, — заговорил Ши Цинсюань так внезапно, что Хэ Сюань вздрогнул, будто вор, застигнутый на месте преступления, — родились в богатой семье. Если бы не проклятье, под которое я попал в младенчестве, мы бы, наверное, все вместе прожили счастливую жизнь. Отец был торговцем и процветал. Гэ рос очень умным, и отец не сомневался, что однажды он унаследует его дело. Но потом несчастья посыпались на нас чередой. Отец сперва разорился, а потом умер — и сразу за ним матушка. Что-то из наследства еще оставалось, но дальние родственники ввязались в грызню за него. Мне тогда было десять, гэ не исполнилось и шестнадцати… Но он все равно сказал, что отказывается и от наследства, и от дома, а опеку надо мной возьмет на себя. И мы ушли искать, кто снимет с меня проклятье.

      Ши Цинсюань помолчал немного. Хэ Сюань слушал очень внимательно, хотя и знал эту историю досконально. Впрочем, раньше Ши Цинсюань рассказал ее, делая упор на страх, теперь же его рассказ звучал мягко и плавно.

      — Гэ не слишком надеялся на заклинателей, — отпив еще немного, продолжил Ши Цинсюань. — Отец, пока был жив, обращался и в именитые ордена, и в малые кланы, и к простым бродячим заклинателям. Никто не справился, хотя почти все утверждали, что это возможно. Тогда гэ решил попытаться стать заклинателем сам. Он никогда не был особо мощным, и путь меча его не прельщал, но ради меня готов был стараться изо всех сил.

      — Мы шли долго, — глядя в темноту за окном, рассказывал Ши Цинсюань. — Путь для нас был труден. Выросшие в достатке и ласке избалованные дети состоятельной семьи — и вдруг с раннего утра и до позднего вечера бредут по дороге, в жару и в холод, под дождем и ветром… Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, как мой брат старался облегчить этот путь для меня. Он всегда сберегал мне свою долю еды и воды, чтобы я, съевший и выпивший все сразу, мог потом подкрепиться. Он отдавал мне свой плащ, когда я мерз. Нес на спине, когда я уставал. Гэ, наверное, и сам уже с трудом переставлял ноги, но для меня он всегда был сильным. Знаете, наверное, это было самым важным тогда: я свято верил, что гэ все знает и все может, поэтому ни о чем не беспокоился. Мы были одни в целом мире, нищие и бессильные — но я ни на мгновение не усомнился в том, что все будет хорошо.

      Ши Цинсюань прикрыл ненадолго глаза, переводя дыхание. Хэ Сюань боялся нарушить воцарившееся хрупкое молчание, в котором слышно лишь было, как тихонько посапывает Ши Уду. Ши Цинсюань чуть склонился к нему, невесомо проводя по растрепавшимся за день волосам.

      — Гэ искал орден, в котором смог бы учиться на заклинателя, — будто рассказывая сказку, поведал Ши Цинсюань, глядя на макушку своего спящего брата. — Нам пришлось узнать, что он пропустил самое удачное время: ему в ту пору исполнилось шестнадцать, а начинать лучше в десять-двенадцать или, на крайний случай, в четырнадцать. Однако многие наставники были согласны взять его: они чувствовали в гэ хороший потенциал. Проблема опять оказалась во мне. Мой возраст подходил идеально, и, хоть у меня не было таких способностей, как у гэ, меня тоже могли бы принять. Но, пряча меня от проклятия, родители переодели меня девочкой, и гэ всем говорил, что я — его младшая сестра. Как быть? Признаться, что я мальчик, — и навлечь на меня опасность? Или продолжать притворяться, что я девочка, — и дождаться скандала в женских спальнях, когда я подрасту? Гэ хотел, чтобы нам позволили жить вместе, в границах ордена или за его пределами. Но никто не соглашался. Орденские правила обычно строги, а гэ, говорили господа наставники, и так делают одолжение, принимая его в таком возрасте. Но гэ не сдавался, и мы шли дальше.

      — Однажды нам посчастливилось. — Ши Цинсюань слегка улыбнулся. — Заклинательская школа была совсем небольшой, но господин наставник согласился обучать гэ и разрешил ему при этом жить в деревеньке у подножия холма, на котором стояла школа. Правда, жить вместе у нас все равно не получилось. Гэ вставал задолго до зари, потому что с рассветом должен был, как и все остальные ученики, приступать к занятиям. Возвращался же он очень поздно, когда давно уже было темно. Ему приходилось многое наверстывать, ведь его сверстники уже начинали выходить на самостоятельные ночные охоты, а гэ зубрил основы с такими же малышами, как я. Однако гэ очень старался, и за пару лет ему удалось нагнать его ровесников! Он занимался так много, что иногда, приходя домой, просто засыпал за столом, не дождавшись ужина. Я тогда даже не знал: разбудить его, чтобы он поел, или не беспокоить, дав выспаться, — ведь на сон ему оставалось всего несколько часов…

      Ши Цинсюань в задумчивости покачал головой.

      — Я был тогда таким маленьким и глупым, — вздохнул он. — Я хотел, чтобы гэ больше времени проводил со мною, а не за какой-то дурацкой учебой. Не понимал, что он так надрывается ради меня. Я уже позабыл, как плохо и страшно мне было когда-то, и считал, что сейчас-то все хорошо. Я был беспечен и, боюсь, временами капризен. Гэ тогда ругался на меня: он ведь так сильно уставал, и мое нытье не улучшало его характер, который, признаться, никогда не был спокойным и сдержанным. Он кричал, я плакал… А потом мы сидели, обнявшись, на одной постели и просто молчали. Мы никогда… никогда не ложились спать в ссоре.

      — Потом было много всякого, — после такой долгой паузы, что Черновод уже решил, что рассказ окончен, вновь заговорил Ши Цинсюань. — Я совершил ошибку. Такую страшную ошибку, которая хуже самого злого преступления. И гэ… Гэ все исправил. Сделал меня счастливым. Подарил хорошую жизнь. Вот только… чтобы дать все мне, он отнял это у другого человека. Хорошего человека, доброго, честного, справедливого. Которого любила его семья и у которого было светлое будущее.

      Пальцы Ши Цинсюаня бездумно перебирали мягкие пряди волос Ши Уду. Тот слегка заворочался в объятиях, и Ши Цинсюань легонько подул ему на макушку, укачивая.

      — Я много лет не знал, что занимаю чужое место, — прошептал он. — Гэ уберег меня не только от беды, но и от чувства вины. В смысле, оберегал, сколько мог. А потом тот человек пришел и рассказал мне все. Он убил гэ, а я… А я остался с этой никому не нужной виной. Брата я потерял, а тот человек, который успел стать моим другом, от меня отвернулся. Я остался совсем один, и сперва мне казалось, что я — снова маленький мальчик, которому снятся кошмары. Только теперь некому было меня ни успокаивать, ни защищать. И знаете, госпожа Хэ… Я начал взрослеть. И, кажется, лучше понял их обоих. Мне бы так хотелось увидеть их снова!

      Черновод затаил дыхание, сам не зная, в ожидании чего. Одной частью своей уставшей души он жаждал, чтобы Ши Цинсюань обо всем догадался, а с другой — отчаянно боялся этого.

      Однако бывший Повелитель Ветров лишь взглянул ему в глаза и в задумчивости покачал головой.

      — Умом я понимаю, что они никогда не вернутся ко мне. Но при этом я знаю, что они всегда со мною в моем сердце. Они оба научили меня, что если берешься за что-нибудь, то надо делать это хорошо и до конца. Они никогда не сдавались, всегда работали, не покладая рук. И, наверное, единственное, что я могу сделать ради них — это постараться стать не хуже.