Коннор давно предупреждал о том, что их везение не бесконечно, что нужно быть начеку, лучше выбирать места для артов, выставлять кого-нибудь, чтобы следил за приближением копов. Говорил уже десяток раз, что когда-нибудь случайно нарвутся на полицию или полиция найдёт их квартет сама. Последний месяц так вовсе просил Ричарда временно завязать с рисованием, переждать, пока на улице не станет меньше патрулей, активировавшихся к концу января. Но брат, естественно, не послушал (будто когда-то было иначе), Маркус подавно посмеялся и проигнорировал, хотя ему не меньше других (а то и больше) следовало скрываться и не напрашиваться на неприятности. Учитывая проблемы, что систематически подбрасывал в семью родной сын Карла Манфреда, сам Маркус, любящий приёмного отца, как родного, мог бы чуть реже рисковать своей задницей. Последней надеждой на благоразумие остался Сёма, но и тот не стал слушать, а покорно принял выбор Манфреда и смирился с ним.
Предатель влюблённый, знает же, как надавить на Маркуса, хоть бы попробовал переубедить его, так хрен там. И вот, к чему это привело…
Друзья сбежали так быстро, что Коннор не успел увидеть, в какую щель Маркус потащил Саймона. Он вообще мастерски ориентировался на местности и всегда самый первый находил путь к отступлению, при этом про Сёму и его топографический кретинизм не забывал. Если бы не температура, Коннор тоже успел бы смыться, а не ломанулся в проход, который сам же предварительно проверял.
«Идиот!» — думал Коннор, пока машина везла в отделение полиции. — «Всем сказал, что там тупик, что лучше уходить влево и разделяться через два дома, и при этом побежал вправо. Кретин! Ричи потом с говном сожрёт и не подавится ведь, год будет этот провал припоминать».
Оторвав голову от стекла, Коннор покосился на брата, но Ричард не смотрел в его сторону. Он вообще, похоже, всю дорогу не отводил взгляда от молодого полицейского, будто дыру в нём прожечь пытался. «Сбежать не успел, теперь злится», — подметил Коннор со странной смесью сочувствия и удовлетворения.
С одной стороны брата было жалко. Точнее, не брата, а его уязвленную гордость. Как же, номер один во всём, за что берётся, мистер «вывернусь наизнанку, но сделаю», а не смог скрыться от патрульного офицера. Судя по грязи на куртке, ещё и навернуться успел или этот его повалял. «Как с такой рожей только в полицию взяли — не ясно. Вроде, офицер, а выглядит так, будто сам только вчера с улиц выбрался. Интересный карьерный рост получается, вчера зубы крошил и телефоны воровал, а сегодня проводит задержания за вандализм», — Коннор улыбнулся глупым мыслям и перевёл взгляд на второго офицера.
Он был старше, возможно, почти такого же возраста, как отец. Высокий, статный, с ровной спиной и чистым умным взглядом, приятным баритоном, который дрожью пробирал до костей, с глубокой синевой в глазах, тёплой, как море в Калифорнии, а не с ледяной коркой, как у того же Ричарда. Руки такие объёмные, мускулистые, что через куртку заметно, и сам весь большой, сильный, как гризли, и такой же горячий. Вжал в кирпичную стену, несколько секунд держал своим телом, пока цеплял наручники, но и этого хватило, чтобы прочувствовать какой он разгорячённый. Лейтенант Андерсон, кажется, так его назвал патрульный.
Вот кто-кто, а лейтенант Андерсон вызывал безоговорочное доверие и желание сдаться в руки правосудия. Было в нём что-то такое жёсткое, уверенное, властное, отчего Коннор с готовностью был готов признать поражение. Лейтенант этот и давить ведь не пытался, говорил приветливым добрым голосом, спрашивал про граффити, будто его в самом деле интересовала трактовка рисунка. Пришлось соврать, сказать, что в арте нет заложенного смысла, но только потому, что видение полицейского Коннору понравилось больше.
Концепт для розы и сердца рисовал Ричард, который к любви относился, как к аппендициту — считал, что это лишнее чувство, значение которого сильно преувеличено. Ричи признавал только секс, причём в любых раскладках и вариациях, поэтому даже странно, что рисовал он красивые нежные арты, а не любительскую порнушху. И смысл в свой рисунок он вложил менее поэтичный, обозвав любовь, которую олицетворяли розы, шипастой клеткой для мазохистов.
В душе Коннор знал, что брат не такой скептик, каким пытается казаться, и на самом деле Ричи обидно, что за девятнадцать лет он ни разу не влюблялся, но вслух озвучивать не было смысла, только спор разводить. «Посмотрю, как ты заговоришь, когда западёшь на кого-нибудь», — серой мышкой проскользнула мысль и затерялась в хаотичном потоке сознания. Прислонившись обратно к холодному стеклу, Коннор прикрыл тяжёлые веки и задремал в надежде, что по приезде в полицию говорить придётся мало. Состояние ухудшалось, лёгкое утреннее недомогание перетекло в полноценную простуду и ненавистную температуру, в горле першило и скребло, будто накануне наелся стекла вперемешку с песком и, похоже, что дальше будет только хуже.
Когда машина остановилась на полутёмной подземной парковке, Коннор нехотя сфокусировал взгляд перед собой. Размытое пятно превратилось в спинку сиденья водителя, а потом взгляд ушёл чуть правее и выцепил тёмный силуэт лейтенанта.
— Не желаете облегчить нам работу и сразу назвать имена? — сквозь толщу ваты в ушах пробился приятный голос полицейского.
«Как же, и пропустить всё веселье», — подумал Коннор, а вслух произнёс одновременно с братом:
— Звонок!
Голос хрипел, воздух царапал гортань и отдавался болью в опухшем горле, норовя вызвать приступ кашля. Но даже в таком состоянии Коннор не планировал сдавать позиции, собираясь насладиться выражением лиц полицейских, когда они узнают, кого поймали. Не в первый раз их задерживают и не в последний. Конечно, отец снова будет злиться и обещать, что ещё одно подобное задержание, и в следующий раз он не станет вмешиваться, а лично будет просить, чтобы выдали максимальный срок общественных работ. «Мы покиваем, Ричи, как всегда, фыркнет, пообещаем больше не влипать в неприятности, а спустя месяц снова нарвёмся на задержание», — мысленно прикидывал Коннор, пока полицейские переговаривались между собой. Вслушиваться не хотелось. Удалось лишь выловить из контекста женское имя, после чего Коннор закатил глаза к серому потолку машины. Лучше времени для обсуждения девушек подобрать не могли, естественно.
Но вот дверь со стороны брата открылась, и Ричард, выходя из машины, что-то сказал в любимой самодовольной манере. Патрульный ему явно насолил, другого объяснения непривычной дерзости близнеца Коннор не находил. Несмотря на гонор, во время арестов Ричи предпочитал молчать и не нарываться, дожидался приезда адвоката и после подписания всех бумаг выходил на улицу с видом победителя. Но сегодня близнец в открытую провоцировал конфликт, словно проверяя, насколько прочные нервы у молодого офицера.
Глупо, у того на роже тёмным длинным росчерком через нос было написано, что самоконтроль если когда-то и присутствовал в его жизни, то давно себя исчерпал.
Чего Ричард хотел добиться своим поведением, Коннор не планировал даже предполагать, брат и так всё расскажет, как выпустят на свободу. Зато сам Коннор говорить толком не мог, больное горло решило — сегодня нужно будет делать то, что советовал семейный адвокат и что больше всего не любил Коннор — молчать. Попадая в участок, он с большим удовольствием трепал нервы окружающим, отвечая на все вопросы только на русском. Забавно было видеть их ничего не понимающие лица и растерянность в глазах, когда вместо английского звучала иностранная речь.
Спасибо Семёну «зовите меня Саймон» Белову, что согласился подтянуть русский, с которым Коннор втайне от родителей сражался уже три года, но так и не сумел побороть. А тут на первом курсе появился Сёма — подарок небес, присланный по обмену из суровой России, который начал помогать с изучением языка, а к концу первого года обучения стал другом. Кое-кому мог бы стать любовником, если бы не вбитые в голову ограничения, которые пытались вытравить все, кроме Норт.
— Тоже будешь язвить, как брат, или проявишь благоразумие? — вторгся в мысли мужской голос, а щёку ласково погладило чужое дыхание.
Слишком близко.
Вздрогнув от неожиданности, Коннор повернулся к говорившему и, проявляя чудеса послушания, вышел из машины. Он посмотрел в сторону прохода, к которому младший офицер вёл Ричарда, и зашагал сразу же, стоило лейтенанту легонько коснуться спины горячей ладонью.
Как человек мог настолько сильно излучать тепло, что ощущалось через куртку, Коннор не понимал и предпочитал списывать странные реакции тела, незваное смущение и молчаливость на простуду. Только поэтому он не перечил лейтенанту Андерсону, только поэтому не старался вырваться и послушным щенком шёл по пустынным коридорам участка. А вовсе не потому, что в лейтенанте было что привлекательное, какая-то необъяснимая аура, совмещающая в себе черты смелого защитника, ответственного наставника и сильного покровителя. И если первые две характеристики ложились на роль сотрудника полиции, то последнюю Коннор усиленно гнал прочь, не позволяя оформиться до конца и собраться в цельный образ. Не время и не место, чтобы выпускать наружу свои фантазии, особенно когда они так замечательно ложились на идущего чуть позади мужчину.
«Просто не думай ни о чём, кроме задержания», — крутилось в голове у Коннора, пока медленно поднимался по лестнице на второй этаж. — «Нужно только позвонить адвокату и молча дождаться её приезда. Если у Ричарда получалось держать язык за зубами и не отсвечивать до появления Аманды, получится и у тебя».
В опенспейсе, куда привела лестница, не горел верхний свет, вечернюю (почти ночную) темноту рассеивало свечение мониторов и несколько включённых настольных ламп у тех патрульных, что находились внутри. Пройдя мимо перегородок, отделяющих рабочую зону от импровизированного коридора, Коннор после быстрого досмотра оказался в маленькой допросной с тёмно-синими стенами и яркой лампой под потолком. Ничего нового, типичная давящая атмосфера: зеркало Гезелла в стене, невыразительный металлический стол в центре маленькой комнатушки и два дешёвых стула друг напротив друга.
— Садись, сейчас принесу телефон. — Протолкнув внутрь допросной, лейтенант вышел за дверь. За спиной раздался неприятный писк магнитного замка, и Коннор остался в комнате в одиночестве.
— Хоть бы наручники снял, — недовольно произнёс, когда металл укусил за кожу запястья. — Теперь ещё и следы останутся.
Опустившись на стул, Коннор заёрзал, пытаясь принять комфортную позу, но из-за скованных рук получалось плохо. Оцарапав кожу ещё сильнее, он бросил бесперспективное занятие, решив дождаться возвращения полицейского. Положив голову на приятно прохладную крышку стола, Коннор прикрыл тяжёлые веки, от усталости и температуры медленно, но верно уплывая в забытье. Проснулся от того, что слишком громко всхрапнул с трудом дышащим носом, и как раз в этот момент снова пискнул замок, а лейтенант Андерсон вошёл внутрь.
В руках мужчина нёс стакан с какой-то мутной жидкостью, который тут же поставил рядом.
— Жаропонижающее, — пояснил он, снимая наручники, — пей, парень, а то на тебе лица нет.
Булькнув едва различимое «спасибо», Коннор с удовольствием присосался к тёплой жидкости. Лекарство с кислым лимонным вкусом потекло в рот и пищевод.
Стоило допить и отставить пустой стаканчик в сторону, как перед носом открылась большая ладонь, на которой лежал старенький смартфон.
— Будете подслушивать? — просипел Коннор, забрав из горячей (слишком горячей) руки лейтенанта телефон и посмотрел ему в глаза.
Зря посмотрел.
Мужчина сидел со скучающим видом, подперев бородатую щёку кулаком. Рукава форменной тёмно-серой рубашки были закатаны по локоть, открывая обзору сильные, поросшие густой растительностью предплечья; плечи обхватывала чёрная лента портупеи, под левой подмышкой виднелась рукоятка пистолета. Выше, и взгляд споткнулся о расстёгнутую верхнюю пуговицу, благодаря которой взору открывалась крупная шея — в тандеме с рубашкой в облипку образ будоражил неугомонную фантазию. Ровная линия бороды, в которой седина отвоевала половину, перетекала в контур усов, обрамляющих узкие губы. На их движении и задержался взгляд Коннора.
–…так что? — последнее, на чём удалось сфокусировать внимание.
— Повторите, — прозвучало резче, чем хотелось.
— Я сказал, что могу выйти, если тебе требуется уединение для минутного звонка, — огрызнулся лейтенант, а во взгляде, который удалось перехватить, мелькнуло раздражение и что-то ещё. Какая-то тёмная опасная эмоция, которую Коннор поспешил списать на злость.
Вместо ответа Коннор набрал заученный номер и опустил взгляд на крышку стола, где в отражении различался мутный деформированный силуэт полицейского.
— Вы двое снова попали в неприятности? — вместо приветствия начала Аманда.
— Да, нас только что привезли в полицейский участок. Центральное отделение.
— За что задержали?
— Вандализм.
— Приеду через минут двадцать, как раз успеют подготовить все бумаги. Отпустят вас быстро, сам знаешь, но постарайся не болтать лишнего, а лучше вообще молчи до моего приезда.
— Как скажешь, Аманда, — сказал Коннор и сбросил звонок.
— Адвокат? — Лейтенант кивнул в сторону телефона.
— Скоро приедет, начинайте оформление, — выдавил Коннор и скривился от жжения в больном горле.
— Ну, если ты разрешаешь… — съязвил полицейский и придвинул прибор для дактилоскопии. — Руки, парень, узнаем наконец, кто ты такой.
Без сопротивления Коннор положил ладони на считывающую панель, думая лишь о том, узнает ли полицейский фамилию или нет.
— Коннор Фёрст, значит, — задумчиво протянул Хэнк, посмотрев на открывшееся на планшете дело. — Девятнадцать лет, уже неплохо. Судимостей нет, зато целая коллекция задержаний.
Несколько раз нажав на экран, лейтенант открыл список.
— Девять штук и все за вандализм. Посмотрим, Коннор Фёрст... — задумчиво тянул под нос Андерсон, а потом посмотрел в упор своими насыщенно-синими глазами. — Кажется, я про тебя слышал.
«Да неужели», — притворно удивился Коннор в мыслях, но вслух говорить не стал.
— Ты тот парень, который без умолку болтает на русском во время арестов и выводит молодых офицеров на конфликты. А так и не скажешь, что в таком тщедушном тельце скрывается запас гонора. — Чужой взгляд оценивающе скользнул по лицу, торсу, и Коннор вспыхнул, но отвёл глаза и продолжал молчать. — Буду считать, что мне повезло поймать тебя простуженным, меньше нервы мотать будешь.
Лейтенант Андерсон говорил что-то ещё, но Коннор отключился и не слушал. Мысли в голове перетекали медленно, тянулись, как растопленная моцарелла, опутывая рациональную часть сознания. Взгляд прыгал от толстых пальцев, которыми полицейский выводил узоры на планшете, к сухим губам; от большого носа, на котором в ярком белом свете отчётливо виднелись расширенные поры к складке между нахмуренными бровями.
— Несколько формальностей, Коннор Фёрст, — сквозь гул в ушах иногда слышался голос Хэнка Андерсона. — Заполню протокол задержания, дождёмся адвоката, поболтаем…
Попытки сосредоточиться на смысле проваливались одна за другой, и уже спустя пару минут Коннор смирился с тем, что сегодня в состоянии только бездумно кивать на каждую фразу.
Кажется, полицейский зачитывал статью, на основании которой произведено задержание, возможно, в потоке слов было что-то ещё. Предложения рассыпались на хаотичный набор звуков, приятный тембр будоражил воображение, утаскивая дальше в страну фантазий. Когда на очередной фразе полицейский прервался и сглотнул слюну, Коннор прилип взглядом к движению кадыка. На миг в голове возникла картинка, в которой так приятно позволили облизать этот самый кадык.
«Только не сейчас, пожалуйста», — но Вселенная именно в этот момент отказалась слушать.
Внимание полностью переключилось на отдельные детали: как от особенно глубоких вдохов ткань рубашки натягивалась и грозила лопнуть под напором мощных мышц груди; как мокрый язык быстрым движением смачивал губы, отчего их цвет казался только насыщеннее; как пальцы сжимали и крутили кончик ручки, будто это и не ручка вовсе, а чей-то сосок. Чей-то маленький розовый сосок, возбуждённый от ласки, который мог бы мять, тянуть и выкручивать Хэнк Андерсон.
Сексуальный Хэнк Андерсон…
Губы приоткрылись, когда Коннор решил озвучить эту мысль вслух, но слова застряли глубоко в глотке, когда он совершил роковую ошибку — посмотрел полицейскому в глаза.
Лейтенант смотрел уверенно, строго и с потаённой насмешкой, словно Хэнк Андерсон уже знал, что происходило в голове. Коннор настолько из-за этого растерялся, что, кажется, впервые в жизни не нашёл, что сказать. Изо рта вырвался лишь позорный хриплый выдох, а колкости на грани домогательства разбежались по неосвещённым коридорам сознания, оставляя в мозгу звенящую тишину.
— Не о таком Конноре Фёрсте ходят слухи. — Губы полицейского растянулись не в улыбке — в усмешке, а язык неторопливо очертил контур губ дразнящим движением. — Я тут нашёл интересную пометку, — полицейский постучал ногтем по потухшему планшету. — Ты не просто борзый пацан, ты старший сынок владельца завода «Детройт Моторз», маленький кусачий волчонок.
Мужчина медленно, с грацией опасного хищника, поднялся и, обходя стол, повёл по металлической поверхности длинными пальцами, и склонился в аккурат над ухом.
— Только я вижу перед собой не волчонка, Коннор Фёрст, а маленького запуганного оленёнка, которого так и хочется съесть.
Цепкие пальцы неприятно сжались на шее, вздёрнули вверх, вынуждая подняться и лечь животом на холодную столешницу. Сухие ладони скользнули ниже, провели по спине, руки быстрыми движениями расправились с пуговицей и ширинкой. Жалкая пара секунд потребовалась Хэнку Андерсону, чтобы спустить штаны, брифы и открыть себе обзор на худой белый зад.
— Какая милая попочка, — выдохнул он в поясницу, а следом горячий язык соединил треугольник из родинок на правом бедре. — Так и просится, чтобы её наказали.
Звякнула пряжка, послышался шелест ткани, и ягодицы погладил широкий кожаный ремень. Коннор втянул воздух сквозь зубы, когда лейтенант провёл между половинок.
— Пять ударов, мальчик, и если ты будешь умочкой и сдержишь голос, то я позволю тебе кончить, — соблазнительный голос окутывал всё вокруг, казалось, звучал прямо в перевозбуждённом мозгу. — Кивни, если понял.
Одновременно с кивком на зад обрушился первый удар.
Едва успев закусить губу, Фёрст подавил рвущийся на свободу голос. От следующих двух ударов ягодицы поджались, Коннор дёрнулся вперёд, и напряжённый член мазнул по столу.
— Молодец, осталось всего два удара, — сквозь сладкое марево возбуждения в сознание прокрался хриплый голос.
Оставшиеся два удара огненным хлыстом прошлись по ягодицам, оставив после себя алые росчерки. У Коннора возникло ощущение, что первый удар на живую содрал кожу, второй — обрушился на голое мясо. Но несмотря на алую стену боли, на жёсткую хватку у корней волос, на унизительное положение, возбуждение только росло, тугой пружиной скручивалось в паху. Член пульсировал и напрягался в такт каждому вздоху, руки чесались коснуться головки, провести по стволу, чтобы скорее освободить накопившееся напряжение.
— Хороший, послушный малыш, — ласково прозвучало куда-то в макушку, а следом внутрь на сухую проник палец, двинулся несколько раз и чувствительно надавил на простату. — Кончай, Коннор.
Удовольствие и облегчение мощным потоком затопили разум, бёдра напряглись, дырка сжалась, из перевозбуждённого члена на пол выстрелила сперма, и Фёрст тихо простонал, едва сдерживая позорные слёзы.
— Парень, что с тобой, ты в порядке? — взволнованный голос прозвучал у лица, и Коннор, моргнув, поднял расфокусированный взгляд на лейтенанта Андерсона.
Лицо пылало от стыда и жара, трусы влажно и липко облепили член и лобок, а мысли не желали складываться в предложения.
«Позорище. Не только прослушал всё, о чём говорил лейтенант, но и кончил у него на глазах», — взгляд в панике метался по чужому лицу, пока Коннор думал над ответом. — «Почему именно он разбудил это, я ведь столько времени себя контролировал».
— Может, воды? Ты весь горишь, — забота и волнение в приятном баритоне резали по нервам.
— Просто дайте подписать бумажки, и я пойду, — прошипел Коннор и оттолкнул от себя большую ладонь. Ладонь, которая должна была вжимать лицом в пах или подушку, шлёпать и гладить по ягодицам, а не ощупывать лоб.
— Не будешь ждать адвоката? — Полицейский протянул заполненный протокол.
— Нет, — грубо оборвав, Коннор, не вчитываясь, поставил красивую размашистую подпись внизу листа. Лучше выслушать лекцию от Аманды, чем ещё хоть минуту провести один на один с Хэнком Андерсоном, пробуждающим желания, которые приходилось усиленно в себе хоронить.
— С тобой свяжутся, когда назначат дату заседания. Уверен, присяжные будут единодушны, принимая решение, а несколько десятков часов общественных работ пойдут тебе на пользу, Коннор Фёрст. — Хэнк выключил планшет и убрал подписанный документ в тонкую папку с эмблемой департамента полиции Детройта. — Твой брат не такой сговорчивый, решил дождаться вашего адвоката, так что придётся тебе подождать.
— На улице отсижусь.
— Ты простывший, а на улице минус десять и снег пошёл, можешь остаться…
— Позвоню, и наш водитель быстро приедет, — перебил Коннор. — Проводите к выходу, лейтенант Андерсон.
— Ваш водитель? — в недоумении переспросил полицейский, но Фёрст, спрятав половину лица в объёмном вороте толстовки, уже отвернулся, не желая продолжать разговор.
Как только лейтенант вернул ключи, смартфон и листок с эскизом, Коннор сразу же набрал номер водителя и продиктовал, куда нужно подъехать. Не прошло и десяти минут, как ко входу в отделение полиции подъехал блестящий тёмно-синий «Мерседес». «Аманде стоит поучиться также быстро передвигаться по городу», — с раздражением подумал Фёрст и сел в тёплый салон.
Впереди ждала очередная лекция от отца и молчаливый укор матери. Но это позже, а пока есть время до прихода Ричарда, стоило подумать, как лучше обрисовать ему зародившуюся проблему. Уже сейчас, когда остатки возбуждения и отголоски оргазма покинули тело, Коннор осознал, что одним сексуальным влечением дело не ограничится. Чувство, звоночки которого он слышал ещё в полицейской машине, теперь звучало, как церковные колокола. И чувством этим была влюблённость.