Гэвин устал.
Не из-за работы, не из-за дежурств, не из-за участившихся случаев грабежей, не из-за частых облав на точки сбыта наркотиков. Нет. Он устал от мыслей о Ричарде Фёрсте, от встреч с ним, устал даже не от разговоров, а от долгих переглядываний.
Устал.
Гэвин просыпался, ехал в участок и видел там Фёрста, который ждал его после очередного задержания.
Гэвин заступал на маршрут, патрулировал свой участок и сталкивался с Ричардом Фёрстом, который подозрительно часто оказывался поблизости или «совершенно случайно, офицер» проезжал мимо. Пацан даже не всегда подходил, чтобы попиздеть, чаще просто улыбался издалека, подмигивал, приносил кофе («Чёрный американо без сахара, как вы любите, офицер Рид») или красный чай с лимоном и мёдом («Я знаю, что вы простыли, офицер, поэтому сегодня без кофе»).
Гэвин под утро возвращался в отдел и снова видел Фёрста. Только ждал он уже не в допросной, а на улице: сонный, с всклокоченными после сна волосами и непослушной прядкой, спадающей на лоб; не в модных шмотках, а в слегка помятой домашней футболке, спортивных штанах и неизменных кроссовках New Balance. Он всегда желал доброго утра, зевал во весь рот, вручал крафтовый пакетик и уезжал то ли досыпать, то ли учиться — Рид не вникал. В пакете неизменно оказывался стаканчик с горячим кофе, луковые кольца и сэндвич с ветчиной. Иногда Ричард заменял кольца десертом — мороженым, обязательно ванильным. А у Гэвина рука не поднималась выкидывать подгончики Фёрста: во-первых, голодовки в детском возрасте наложили свой отпечаток; во-вторых, Ричард приносил любимую еду (и Рид не хотел думать о том, откуда чёртов пацан узнал о его вкусах).
Но хуже всего приходилось после смен, когда Гэвин возвращался домой, недолго болтал с Мэдди и ложился спать. Если в реальной жизни надоедливого наглеца можно было игнорировать, выставить за пределы отдела или сбросить с хвоста во время патрулирования, то во сне бежать от него было некуда. Он приходил в разных образах. То преступника, который сидел в наручниках, игнорировал вопросы по делу и безостановочно извергал подкаты и пошлости. То вампира, который преследовал по бесконечным лабиринтам тёмных коридоров и с мурчанием вгрызался в шею, когда настигал за очередным поворотом. То равнодушного андроида с нелепой лампочкой на виске, которого прислали в качестве помощника в каком-то странном расследовании.
Только каждое из обличий меркло перед одним — самым ярким и самым пугающим. В нём Ричард Фёрст был обычным человеком, без денег и связей своего отца, без люксовых шмоток и дорогих тачек. Он был скромным (по должности, но не по характеру) помощником детектива полиции Детройта, который работал в паре с Гэвином Ридом. Только полицейским он был в рабочее время, а после, дома, становился не напарником, а партнёром — внимательным, заботливым, страстным. Его комплименты смущали и раздражали одновременно, а горячие поцелуи кружили голову. После этих поцелуев Гэвин просыпался в поту со странным, чужеродным комом в груди и бежал в душ, чтобы холодной водой смыть с себя фантомные прикосновения нежных рук и губ.
Гэвин боялся.
Гэвин боялся того, что подобные сны его не пугали.
Нужно было что-то делать, как-то избавиться от Фёрста, выбросить из головы все мысли о нём, собрать в кучу и сжечь на костре, как инквизиция сжигала ведьм. Чтобы ни следа, ни крупинки не осталось, чтобы пепел разлетелся по ветру, стерев из головы отчётливый образ Ричарда Фёрста. Воспоминания о встречах, бессмысленные разговоры, безвкусные пошлости и подкаты, сотни глупых вопросов — Рид постоянно думал о них. Думал больше, чем нужно, проигрывал сценарии и диалоги, которых не было, понимал, что такое поведение ненормально, и снова нырял в этот порочный омут.
— Знаете, офицер Рид, сегодня я думал о нашем сексе, — словно невзначай обронил Ричард.
— Наш секс, Фёрст, как тридцатое февраля, — Рид старался отвечать без эмоций, — его не существует.
— В моих фантазиях он очень даже существует, а мысли, знаете ли, материальны.
Очередной разговор, который собрался из обрывков других, просто кусок фантазии, которого никогда не было в реальности. Зато в реальности был горький вкус кофе на языке, хрустящая корочка лукового колечка и едва разборчивое «приятного аппетита, офицер», после которого Ричард сел в «мерседес» и, похоже, сразу уснул.
«Зачем ты делаешь это?» — хотел спросить Рид, но и так знал, что услышит в ответ.
— Так больше не может продолжаться, его слишком много, я устал, — жаловался Рид единственному слушателю, с которым мог поделиться. Даже с лейтенантом Андерсоном, который сам оказался в похожей ситуации, Гэвин поговорить не мог. — Его реально много, Мэдди, понимаешь? Недели не проходит, чтобы мы не сели пиздеть в допросной, а завтраки вообще каждый день мне возит. К семи утра приезжает каждую смену, не лень же.
Змея тихо зашипела и переползла с одной руки на другую.
— Да-да, я знаю. — Гэвин придвинулся ближе к спинке дивана и удобнее перехватил любимицу. — Мог бы подать на него в суд за преследование, только смысл? У его бати денег жопой жуй, наймёт стаю адвокатов, и они обглодают меня до костей. И вообще, хуй я признаю, что проиграл какому-то пиздюку! Я, блядь, полицейский, никакой Фёрст меня не доконает.
«Ты и сам себя успешно доканываешь», — проскочила в голове унылая мысль, с которой сложно было спорить. В последние несколько недель Рид закапывал себя сам, и если во время бодрствования можно было вцепиться в работу, как в спасательный круг, то ночью защиты от Ричарда Фёрста не было.
— Наверное, мне просто нужно развлечься, как считаешь? — Подняв Мэдди к лицу, Гэвин заглянул в маленькие блестящие глазки. Будто змея могла дать ответ. — Я с этими ночными сменами уже забыл, когда в последний раз отрывался. Работа, дом, поспать, работа — как старпёр стал. Так что на хуй сегодня готовку, Мэдди, лучше в клуб схожу, оторвусь, подцеплю себе цыпу и всласть натрахаюсь! — Покосившись на небольшое зеркало на стене, Гэвин нахмурился. — Но сначала приведу себя в порядок, а то с таким еблетом только детей в комнате ужасов пугать, а не кисок снимать.
Вернув Мэдди в террариум, Гэвин скинул несвежую домашнюю футболку, штаны и побрёл в душ. Отоспаться до относительно вменяемого состояния он успел днём, сейчас же можно было, не торопясь, принять душ, сбрить с рожи пятидневные заросли, уложить волосы и в целом превратиться из заёбанной жизнью обезьяны в пусть уставшего, но всё же человека.
— Ладно, вас тоже побрею, — сказал Рид жёстким кучеряшкам в подмышках.
Долгие сборы были одним из основных неудобств при походе в клуб (хотя денежные затраты всё ещё стояли на первом месте). Приходилось отмываться практически до скрипа, сбривать лишние заросли, причём медленно, чтобы ненароком не порезаться, заморачиваться с укладкой и надевать непривычную одежду. Почти через час Гэвин вышел из душа, замотавшись в полотенце.
— Приемлемо, — кивнул он, придирчиво осмотрев себя в большом зеркале. Посвежевший, с кривенькой улыбкой на лице — почти нормальный человек, а не заложник ночных смен.
Выбрав из одежды самое приличное — тёмно-синюю рубашку-поло с коротким рукавом и джинсы в цвет — Гэвин вызвал такси, пару раз брызнул одеколоном и поехал в клуб.
По приезде просочился мимо толпы школьников, которые надеялись обмануть охранника поддельными удостоверениями, и сразу пошёл к барной стойке. Музыка долбила по ушам, мощные вибрации басов отдавались в теле, заставляя органы дрожать и сжиматься в предвкушении отрыва, резких движений, горчинки холодного алкоголя на языке, трения горячих тел на танцполе, а дальше, если повезёт, прямиком в ближайшем мотеле. Как же Гэвин соскучился по этим ощущениям.
Кивок бармену, и бутылка ледяного пива на стойке. Занял стул в стороне, при этом видел весь танцпол и каждый тёмный уголок клуба. Яркие цветные вспышки в ритм электронной музыки, ослепляющие отвыкшие глаза, но зрение быстро привыкло к окружению. Колонну по центру зала облепили молодые девчушки в коротких юбках: высокие, стройные, с пергидрольными волосами и надутыми, как эспандер, губами. Гэвин сразу скользнул взглядом мимо — не в его вкусе. Вокруг на площадке танцующая масса людей, которые двигались каждый по-своему, но при этом как единый организм с сотней рук, ног, лиц. Ворваться бы в эту массу, вдохнуть смесь из запахов пота и духов, слиться в общий поток, пустить по венам музыку, как наркотик, и забыть до утра про весь окружающий мир.
Освежающий глоток тёмного напомнил, зачем Рид приехал сюда.
Взгляд снова заскользил по извивающимся в танце телам. К невысокой мулатке с бразильскими бёдрами, которая танцевала поблизости, подкатили уже двое, а Рид не настолько любил экзотику, чтобы бороться за неё с парочкой прилизанных петухов. Чуть поодаль танцевала длинноволосая блондинка с ногами супермодели и лицом, выдающим зачатки интеллекта. Однажды Гэвин склеил такую красотку, она оказалась настолько болтливой и тупой, что до секса не дошло — он сбежал, как подвернулась возможность. Сразу за блондинкой отплясывал чересчур женственный пацан, к которому катил яйца огромный мускулистый орангутанг. Когда он положил свою лапищу на худую задницу, Гэвин скривился и поспешил отвернуться, чтобы наконец найти глазами её.
Высокая кудрявая брюнетка с пышными формами танцевала практически в центре. Жёлтая водолазка плотно обтягивала грудь и очерчивала бугорки напряжённых сосков, голый животик манил коснуться губами и поиграть с серёжкой в пупке; брюки с высокой посадкой подчёркивали охуенный такой зад. Рядом с девушкой вился какой-то манерный хлыщ, но за такую королеву Гэвин был готов побороться.
— Была не была. — В пару глотков осушив бутылку, Рид, пританцовывая, двинулся к своей цели.
Привлечь внимание удалось не сразу — красотка была слишком увлечена танцем. Ледяной взгляд («Совсем как у него») коснулся тела, но через пару мгновений королева смягчилась и одарила заинтересованной улыбкой. Стоило тонким пальчикам с длинными ногтями лечь на плечи, Гэвин осмелел окончательно, обнял её за талию и придвинул к себе.
— Хелен, — из-за орущей музыки едва удалось разобрать имя.
— Гэвин. — Девушка была настолько близко, что Рид чувствовал на лице её дыхание — ягодное с примесью алкогольных паров.
— Угостишь меня, Гэвин?
— Разве я могу отказать такой красотке? — Рука соскользнула ниже, на мягкую задницу, и Гэвин повёл свой улов в сторону бара.
«Что ж, сегодня повезло, сорвал джек-пот», — подумал Рид и жестом позвал бармена.
Пока Хелен выбирала коктейль, Гэвин внимательнее осмотрел руки на наличие кольца — кололся уже о замужних, повторения не хотелось. Следов не было, на соблазнение красотки горел зелёный свет, и Рид, оплатив заказ, включил обаяние на максимум. Слово за слово, обмен долгими взглядами, грубый флирт, за которым Гэвин не пытался скрыть своих намерений. Честность временами выходила боком, но Рид сразу обозначал свою позицию — только секс, без серьёзных отношений. Молодым девушкам не нужен под боком коп, который либо работает, либо спит. Дать внимание и ухаживания Гэвин не мог, а вот порадовать в постели всегда был готов.
Интерес со стороны Хелен был взаимным, она искренне смеялась над шутками, а упругая грудь в это время соблазнительно подрагивала, усиливая желание приласкать руками мягкие окружности. Длинный пальчик недвусмысленно огладил кромку бокала, в то время, как вторая рука вырисовывала узоры на бедре. И чем ближе шаловливая ручка подбиралась к паху, тем сложнее становилось контролировать дыхание. Мысли путались, и не от выпитого алкоголя, а от сладкого ванильного запаха духов, от щекотного заигрывания волос, когда зарылся носом в кудряшки и шептал на ухо комплименты. Рид уже не особо замечал, что несёт, мозги стекли вниз ещё на середине общения, а нереализованное желание близости начало перекипать через край, как забытый на плите соус. А когда тёплые губы Хелен мазнули по щеке, Гэвин понял, что не вытерпит и пяти минут пустой болтовни.
— Уйдём отсюда, Хелен? — прокричал Рид и оставил влажный поцелуй на тонкой шее. — Через дорогу есть неплохой мотель.
— Идём, — в голосе звучал хмель, а голубые глаза блестели азартом.
Как только зашли в снятую комнату, Гэвин сразу же вжал Хелен в стену и поцеловал. Водолазку на пол, туда же джинсы, а следом своё поло — нить выдержки истончалась катастрофически быстро. Перед тем, как она лопнула окончательно, Гэвин донёс постанывающую королеву до кровати и рухнул в горячий поток возбуждения вместе с ней.
Утро встретило отвратительным кислым вкусом перегара во рту, онемевшей от тяжести чужого тела рукой, сопением с присвистом над ухом и желанием как можно скорее оказаться дома. Очарование девушкой прошло с приходом оргазма (а, может, даже до него). Милые кудряшки теперь казались спутанным вороньим гнездом; размазанная по губам алая помада больше не выглядела сексуальной, наоборот, отталкивала и ассоциировалась с улыбкой Джокера; чёрные тени, которые ещё вчера выделяли глаза, с утра превратились в некрасивое подобие синяков. Но всё меркло на фоне того, что Гэвин зря потратил время и деньги — Хелен оказалась полнейшим бревном. Целовалась она отменно, а вот в постели… «Я лежу, а ты еби — вот подходящее описание», — думал Гэвин, пока медленно и осторожно вытаскивал руку из-под лохматой головы. — «Лучшее бы дома подрочил, так же приятно, ещё и бесплатно».
Хелен что-то сонно пролепетала, перевернулась на другой бок, и Рид с облегчением вытащил руку. «Лучше свалить, пока не проснулась», — решил он и собрал с пола раскиданные вещи. Одевался он уже у двери, не торопился, чтобы не шуметь, и изредка кидал взгляды на кровать. Когда он вышел в коридор, Хелен так и не проснулась.
Вечером Гэвин ехал в участок в ещё более поганом настроении, чем обычно. Секс, на который он возлагал надежды, не помог. Мысли о Фёрсте, которые превратились в стаю надоедливых мошек, не желали исчезать с горизонта, а речетатив Эминема в наушниках так и не смог целиком заглушить их жужжание. Рид жалел, что нельзя отмотать время назад, вернуться в тот проклятый январь, когда впервые встретил близнецов Фёрстов. Если бы он в тот день не предложил разбираться со шпаной, если бы лейтенант Андерсон был более настойчив и отказался проверять заброшку, то не было бы знакомства, не было бы разговоров ни о чём, не было бы преследования и флирта на грани. «Ничего бы, блядь, не было», — Гэвин прислонился к окну, но вибрации автобуса неприятно отдались в лоб и зубы.
— Ну наконец-то, я уже заебался тебя ждать, Рид. — Смена, которая начиналась с доёбок Брауна, не могла быть хорошей.
— Рабочий график в общем доступе, освежи свою петушиную память, раз забыл, во сколько я прихожу. — Пройти мимо не вышло, Стивен перегородил дорогу.
— Не скули, сестрёнка, мне нужно передать тебе дело. Твоя золотая рыбка снова попалась в наши сети, все мозги выебал, «буду говорить только с офицером Ридом, пусть тащит свой горячий зад в отдел», — вторая часть цитаты больше походила на дополнение от Брауна, чем на реальные слова Ричарда Фёрста. — Так что бери папку и вали к своему поклоннику, автограф ему дай или просто дай, — и залаял на весь опенспейс своим гиеньим смехом.
— Господи, какой талант пропадает. — Зажав всученную папку под мышкой, Гэвин наигранно поаплодировал Брауну. — Я бы посоветовал тебе идти в стендап, но лучше просто иди на хуй, Стив, вместе со своими шутками. — Толкнув Брауна плечом, Гэвин пошёл в сторону допросной. Заходить к Ричарду Гэвин не спешил и свернул в комнату наблюдения, чтобы изучить протокол. Обычно задержания Фёрста проходили по шаблонному сценарию, но в этот раз он немного отступил от него. Рядом с привычным вандализмом значилось оскорбление сотрудника полиции.
— Браун такой кретин, что за это даже штрафовать не охота, — буркнул Гэвин, перелистнул страницу и замер взглядом на фотографии.
В голове громыхнул выстрел, тот самый, который сделал полицейский, изображённый на стене. Пуля мигнула яркой вспышкой, кувалдой врезалась в грудь, вынуждая пошатнуться, — Гэвин почти вживую почувствовал её силу. Полицейский на граффити был настоящим, практически осязаемым, настолько детальной была его проработка. Складочки формы, металлический блеск пистолета, вздувшиеся вены на руках, маленькие заусенцы на пальцах, сломанный уголок ногтя и едва различимые шрамы на шее — Ричард воссоздал всё с пугающей точностью. Фигура полностью копировала ту, что Гэвин каждый день видел в зеркале; укладка немного растрепалась, как после погони; губы едва намечены, но и так ясно, что они сжаты. Мутное пятно лица единственное, что осталось незавершённым, но даже в таком виде Гэвин не мог не узнать самого себя — набросок щетины вдоль линии скул, нахмуренные брови и росчерк шрама через нос. «Как долго ты меня рисовал?» — Гэвин невесомо коснулся пальцами фотографии и посмотрел на Ричарда через зеркало Гезелла.
Понурый, с пустым, потерянным взглядом, вялый, он растёкся по стулу и бездумно ковырял пальцем засохшее пятно краски на рукаве. Никогда ещё Рид не видел Ричарда Фёрста в таком состоянии. Будто и не было язвительного говнюка и самодовольного ублюдка — осталась только его тень.
— Ты ведь почти закончил, — прошептал и снова посмотрел на граффити. Гэвин и сам был растерян из-за той смеси чувств, которые вызывал подарок, сюрприз, очередной знак внимания? Восхищение, удивление, симпатия вместо знакомого вкуса отвращения и раздражения.
Хотелось злиться, как раньше, как ещё день назад, хотелось ненавидеть, и Гэвин заставлял себя, воскрешал в себе знакомые эмоции, чтобы заглушить новые, те, которые не должен испытывать к другому мужчине.
— Это ненормально. — Едва сдержался, чтобы не порвать фотографию с граффити, которая сбивала с толку. — Ты просто охуевший мажорчик, которому нужна только ебля, ты никогда не будешь мне нравиться. Никогда! — убеждать себя было проще, чем принять неестественные чувства.
— Ненавижу, — в отчаянии прошептал Рид и пошёл навстречу своему проклятью.
Когда вошёл внутрь, Ричард тут же оживился, натянул на лицо одну из своих бесящих улыбок, в которой читались все его пошлые мысли. Но так даже лучше, проще будет его послать. Игрища и так затянулись на целых полгода — достаточный срок, чтобы подойти к границе самоконтроля. Предел был достигнут, и в любую секунду Гэвин готовился его переступить. В насыщенной глади голубых глаз он видел чужие провокационные мысли, будто Ричард успел раздеть и прижать взглядом, телом, руками и губами к ближайшей горизонтальной поверхности. Наличие в его глазах не только страсти, но и других — сильных и глубоких — чувств Гэвин успешно игнорировал.
— Снова ты здесь, малой, — с деланным спокойствием Гэвин кинул на стол папку и, сев напротив, заправил выглянувший уголок фотографии внутрь. — Не надоело ещё?
— А вам не надоело звать меня малым? Я всего на семь лет младше, — в голосе почти не чувствовалось обычной дерзости, скорее, усталость.
— Достаточная разница, чтобы я считал тебя пиздюком.
— Как хотите, я всё равно буду попадаться. Пока вы здесь, офицер Рид, пока отвергаете меня, я буду вас добиваться, — уверенность Фёрста крепла, а вот собственный запал выставить наглеца начал утихать. — Вы ведь видели мурал, да, офицер? — Ричард кивнул на папку. — Уже завтра я хотел его закончить, показать, каким вижу вас.
— Считаешь, мне понравились твои каракули? — Гэвин ударил по папке ладонью, воскрешая раздражение, но дрожь в голосе не получилось полностью замаскировать. Врать Рид не любил, выходило из рук вон плохо, ведь граффити ему правда понравилось. — На что ты рассчитывал, думал, что я увижу рисунок и сразу прыгну к тебе в койку?
— Было бы неплохо, можно даже прямо в форме. Выглядите очень сексуально, офицер Рид, — Фёрст шутил, но Гэвин решил зацепиться за глупую пошлость.
— Хватит! Я полицейский, а не актёр в порно. Допрос записывается, сечёшь? Каждое твоё слово фиксируется вон той крошкой с микрофоном, — Гэвин указал в сторону небольшой видеокамеры. — В любой момент я могу подать на тебя в суд за сексуальное домогательство.
— Тогда почему вы до сих пор этого не сделали?! — крикнул Ричард и перегнулся через стол. Вызов, злость, отчаяние — всё было в его голосе. — А я отвечу, офицер Рид. Вам нравится моё внимание, нравятся пошлости, которые дают вам повод лишний раз со мной поругаться, нравятся подарки и ухаживания, нравятся, как вы выразились, мои каракули. Вот так, — он указал на папку с протоколом и фото, — вас ещё никто не клеил, я прав?
— Пошёл на хуй, — вместо ответа выплюнул Рид.
— О, я бы пошёл, только попросите. Одно ваше слово, офицер Рид, и я раздвину ноги, позволю вам взять себя. — Щёки Ричарда порозовели то ли от быстрой речи, то ли от смущения, но он не останавливался. — Вы ведь знаете, что я люблю вас, знаете, что я хочу вас — сверху или снизу, уже неважно. Но и вы, офицер Рид, тоже что-то чувствуете ко мне, я вижу. Так почему вы продолжаете упираться? — голос стал тише, сам Фёрст лёг животом на стол, чтобы быть ближе. — Просто скажите, чего вам не хватает, Гэвин, и я сделаю всё, что захотите.
Не отрываясь, Гэвин смотрел в глаза, которые уже не казались холодными ледниками; изучал мелкие жёлтые вкрапления и тёмную кайму вокруг радужки; опустил взгляд на гладкие щёки, пересчитал родинки на правой; соскользнул ниже, на мягкие ухоженные губы без намёка на шелушение и трещинки. Облизнулся и снова посмотрел в глаза.
— Значит, всё, что хочу? — Подбородок под пальцами был гладким, кожа — нежной, а в нос бил пряный запах одеколона и слабый геля для бритья.
— Да, — не шёпот, едва слышный выдох.
— А если я люблю контроль, доминирование, люблю подавлять? Будешь подчиняться мне, Фёрст, будешь выполнять приказы, как послушный мальчик?
Нотка паники в голубом океане и тихое «буду», тёплым воздухом осевшее на губах.
— Отлично, тогда слушай первый приказ, — проведя кончиком носа по щеке, Гэвин склонился к порозовевшему уху. — Подпиши протокол, а потом поднимай свой зад и вали на хрен из участка, чтобы я не видел тебя здесь как минимум до полного совершеннолетия. — Убрал руку и отклонился назад. — А потом даже твой папаша тебя не отмажет.
Кажется, Гэвин услышал, как внутри Ричарда что-то надломилось, а его глаза снова стали отстранёнными и холодными.
— Хорошо, офицер Рид, как прикажете, — выплюнул Ричард, сам достал протокол и черканул внизу страницы. — Можете не провожать, выход найду сам.
Дверь за Фёрстом с грохотом захлопнулась, а сам Гэвин так и остался сидеть в допросной. И пока разум успокаивал, что он всё сделал правильно, сердце шептало о совершении огромной ошибки. Письмо, которое он получил к утру, подтверждало выводы сердца. В конверте лежал карандашный набросок того граффити, что не успел закончить Ричард, и записка. «Можете порвать, сжечь или выкинуть. Просто хочу, чтобы вы знали, как должен был выглядеть законченный мурал. Я просто не успел…»