Запал смелости прогорел достаточно быстро, с тихим пшиком потух под ошарашенным взглядом. Не удивительно, вряд ли Хэнк Андерсон был готов к подобному признанию. Коннор тоже не был готов, решиться на этот шаг помогло только обещание, которым он сам себя загнал в тупик с высокими стенами без единой щели и малейшей возможности сбежать. А ведь Коннор не часто давал обещания (разве что близким людям), но держал каждое из них. Только вот озвучивать мысли, чувства, желания, которые не давали покоя уже полгода, легче не становилось.
Волнение слабостью ударило в голову, страх — не отказа, а презрения и отвращения — холодными градинами пота катился по спине, стеснение кипятком обожгло щёки, а сердце потревоженной бабочкой трепетало в груди. Под глубокой синевой внимательного взгляда, который не забирался под кожу, а препарировал и освещал самые тайные уголки души, Коннор терял свою дерзость, замирал перед лейтенантом Андерсоном, как оленёнок перед устрашающим охотником. Только если оленёнок в лесу убегал при намёке на опасность, Коннор бездумно шёл ей навстречу, потому что чувствовал — ему там ничего не грозит.
— Я хочу быть с вами.
Насколько сложно было сказать, настолько легче стало в теле. Будто сбросил ненужные оковы, навязанные семьёй, обществом, самим собой, оставил только те цепи и ремни, которые был готов вручить Хэнку Андерсону.
— Как любовник.
С каждым шагом страх напополам с решительностью — странная, противоречивая смесь — вытесняли другие эмоции.
— Как партнёр.
Пришлось задрать голову выше, прищуриться, когда прядь волос неудачно упала на глаз, откинуть её в сторону, чтобы не мешала любоваться.
— Как любимый.
С какой же необузданной силой желание прикоснуться к приоткрытым в удивлении губам рвалось с цепи. Ощутить бы на себе их шероховатость и теплоту, вкусить солёность кожи и вдохнуть терпкий запах тела. Но вместо этого Коннор позволил себе скромную малость — огладил ладонью сухую кожу щеки, собрал росинки пота с шеи и проложил дорогу по мощной груди, остановив движение прямо напротив сердца. Убедился, что оно бьётся в таком же рваном, загнанном, как после спринта, ритме, улыбнулся, посмотрел во взволнованный океан глаз и добил:
— Как вам такая правда, лейтенант Андерсон? — прошептал Коннор, приктически уткнувшись в широкую грудь, повёл носом, воспользовавшись возможностью вдохнуть аромат любимого человека.
От лейтенанта пахло тёплым летним вечером и лавандовым кондиционером для белья, пикантной остринкой мексики и едва различимым — собачьей шерсти. Домашний, уютный дух, в который хотелось зарыться носом, сделать частью себя, а потом приподняться, чтобы невесомо коснуться губ — не набрасываться с жадностью, а попросить разрешения или позволить задушить себя той страстью, что таилась внутри Хэнка Андерсона. Коннор бы принял её всю целиком, выпил бы до последней капли, чтобы попросить ещё — сильнее, больнее, глубже, — чтобы остались жгучие следы, которые напоминали бы о близости. Но вместо этого он посмотрел в глаза лейтенанта, в которых растерянность, неуверенность и что-то неясное, тёмное и не обещающее ничего хорошего, закручивались в смерч, и отступил.
— Подумайте над моими словами, лейтенант Андерсон, потому что я не шучу. Я хочу быть с вами, я готов быть рядом, только скажите «да». — Надежда не угасала, хоть разум кричал о том, что у них практически нет шансов быть вместе. Пока не прозвучал отказ, Коннор готов был обманываться и ждать. Лишь бы отказ не прозвучал прямо сейчас…
Не дав лейтенанту новых возможностей оправиться и оттолкнуть, Коннор развернулся и почти бегом покинул площадь. Повороты смешивались, переплетались в единый лабиринт контейнеров в углах переулков, пыльных тротуаров, нагретых солнцем, витрин магазинов вдоль центральных улиц и сырых закоулков в глубине. Лишь когда убедился, что отошёл достаточно далеко, Коннор замер у автобусной остановки, исписанной маркерами, и вызвал водителя.
В горле першило не столько от бега, сколько от волнения, волосы на затылке намокли от жары, а парочка капель щекоткой прокладывали себе путь до шеи. Растрепав завитки, Фёрст оглянулся по сторонам и опёрся на холодную стенку, на которую не попадало солнце. Он наконец сделал это — признался в чувствах, что зрели с первой встречи, освободил плечи от одного груза, чтобы закинуть на них другой — боязнь отказа. Ведь Хэнк Андерсон гетеро — сам же сказал, что не связывался со своим полом, — и, несмотря на это, Коннор не мог избавиться от чувства, что его обманули. Ведь почему тогда лейтенант Андерсон терпел все встречи, поддерживал разговоры, проявлял живой, неподдельный интерес? Если всё из-за страха перед отцом, из-за приказа сверху, чтобы участок не лишился щедрого спонсора, то сегодня… Сегодня было что-то другое, ведь Хэнк отдыхал, проводил время с сыном и всё равно вечером не уехал домой.
— Он мог послать меня и пойти по своим делам, а вместо этого провёл вечер со мной. Почти свидание. — Так себе успокоение, больше похоже на издёвку над самим собой. И всё же… — Всё же вы были со мной, лейтенант Андерсон, и согласитесь быть ещё один раз точно, а дальше я что-нибудь придумаю.
Серый «мерседес» остановился вдоль дороги, луч солнца отразился от блестяшего бока и зайчиком упал на асфальт. Салон встретил приятной прохладой фреона и тихой классической музыкой, которую Коннор сразу сменил плейлистом потяжелее. Громкость выше, чтобы рёв солиста заглушил собственные мысли. Так было капельку проще.
***
Несколько дней рассеянность царила в мыслях, не давала сосредоточиться ни на грядущих экзаменах, ни на общении с семьёй или друзьями, ни на рисовании граффити. От очередной вылазки на заброшку, которая должна была поставить точку в мурале с изображением офицера-мудака, Коннор решил отказаться — волновался, что запорет дорогой брату рисунок в шаге от его завершения. Лишь поздно вечером, когда Ричард вернулся домой и прямо с порога поругался с отцом из-за нового задержания и грядущей отработки, Коннор узнал, что мурал брат так и не закончил. То ли кто-то решил вызвать полицию, то ли офицеры сами впервые за несколько месяцев забрели в оставленный без патрулирования район, но Ричарда, который как раз взялся рисовать лицо, застали врасплох.
Подробностей задержания Коннор не знал, а брат был не в настроении рассказывать о своих приключениях. Он был даже не подавлен — разбит. Ссора с отцом словно высосала последние остатки сил, и до комнаты Рич добрёл в анабиозе, не ответил на приветствие, даже не посмотрел, сразу заперся за дверью с синим ловцом снов и, судя по глухому хлопку, вышел в лоджию.
Следом за братом Коннор идти не стал. Хотел поддержать, хотел узнать подробности, но не сегодня, не сейчас, когда у самого мысли о лейтенанте Андерсоне не хотели укладываться в голове; не сейчас, когда Ричард похож на тень обычного себя. Вернувшись к себе в комнату, Коннор сел за стол, где на белой глади листа его дожидался очередной скетч с Хэнком Андерсоном: мечтательный взгляд, растрёпанные волосы, обнажённый торс с завитками волос на груди и широкой дорожкой к паху — Коннор не знал, как лейтенант Андерсон выглядит без одежды, но никто не запрещал фантазировать. И чем дольше представлял и прорисовывал тело, добавлял игру света и тени, новых деталей и штрихов, превращая скетч в полноценный рисунок, тем сильнее хотел претворить в жизнь картинки, вспыхивающие перед глазами. Как лежал поперёк широких бедёр, пока сильные пальцы фиксировали бы за горло, а шершавая ладонь гладила бёдра в промежутках между ударами. Как скакал бы на толстом члене и умолял снять ограничитель и разрешить кончить. Как стонал бы от вибрации в дырке, пока лейтенант Андерсон играл бы с мощностью и частотой новой вибро-пули, мешая готовить завтрак. Как позволял бы ласкать себя везде или просто лежал бы рядом в уютных объятьях сильных рук.
Стержень карандаша хрустнул и сломался, кончик кольнул щёку и отскочил куда-то на пол. Машинально потерев кожу, Коннор бросил взгляд на часы.
— Почти два часа ночи. — Потерев зудящие глаза, он поднялся с кресла, чтобы через секунду рухнуть на мягкую кровать. — Завтра попробую поговорить с Ричи, а пока спать, — прошептал под нос Коннор, пока включал будильник.
Только поговорить с Ричардом не удалось ни завтра, ни несколько дней после. Он заперся в комнате, на оклики не отзывался, замок не открывал и выходил только, чтобы встретить курьера из доставки, а потом снова прятался у себя. Судя по сальным волосам и пятнам на футболке, Ричи последние дни игнорировал не только семью, но и ванную комнату.
— Что с вами двумя происходит? — спросил Уолтер Фёрст на воскресном семейном ужине.
Ричард не ответил, продолжил без интереса размазывать по тарелке фуа-гра, которую приготовил вызванный из ресторана повар, и, похоже, не услышал вопроса — настолько погрузился в свои мысли. Коннор тоже не торопился реагировать: не хотел, не знал, что сказать. Если даже отец, который редко интересовался чем-то, кроме акций компании и собственного престижа, заметил перемены в поведении, то всё было действительно плохо.
Взгляд снова упал на брата. Его волосы свисали на глаза грязными прядями, под носом, на подбородке и вдоль линии скул чернела длинная щетина, на пальцах красовалась россыпь точек и линий от маркеров и серый след карандаша, от тела попахивало смесью из приторных ароматизаторов для электронных сигарет и застарелым потом. От обычно ухоженного и аккуратного Ричарда осталась исчезающая тень, даже взгляд потух и не выражал ни дерзости, ни интереса, только матовую пустоту.
Брат выглядел так же плохо, как Коннор себя чувствовал. Нет, он не забросил себя, не стал закрываться от окружающих и к середине недели нашёл в себе силы вернуться к учёбе. Только делал всё на автомате. На автомате просыпался и шёл умываться, на автомате надевал рубашку и брюки, так же на автомате завтракал, не чувствуя вкуса еды, ехал в университет, отвечал преподавателям, а потом возвращался домой. Пару раз в ночь выбирался вместе с друзьями, чтобы помочь воплотить в жизнь идею Маркуса, но даже любимое хобби не приносило удовольствия. Мысли были заняты Хэнком Андерсоном, с которым после признания встретиться не удавалось.
Коннор не хотел давить и снова заставлять его приходить в допросную ради недолгого разговора перед подписанием очередного протокола. Он хотел, чтобы лейтенант Андерсон появился сам, по своему желанию, потому что хотел увидеться.
Очевидно, Хэнк Андерсон не хотел.
Коннор и сам не знал, на что надеялся, почему ждал ответных действий, вместо того, чтобы проявить настойчивость. Возможно, давал себе отсрочку перед неизбежным отказом.
— Я всё ещё жду ответа, — голос отца приобрёл стальные нотки. — Особенно от тебя, Ричард. Что с тобой случилось? Стал похож на бомжа. Если кончились деньги на кредитке, скажи, пополню счёт.
— Всё в порядке, пап, у Ричи просто сложный период. Он…
Правдоподобная ложь не приходила в голову. Из-за учёбы брат никогда не переживал, к чувствам относился со скепсисом и высмеивал предложения отца, который временами подсовывал фотографии дочек своих деловых партнёров.
«Он просто влюбился в натурала, который его отшил».
— Он сильно поругался с Маркусом, переживает. — Судя по взгляду, отец не поверил в жалкую попытку оправдать брата.
— Допустим. — Фёрст-старший пригубил виски, прикрыл глаза, смакуя вкус, и снова вернулся к разговору. — Что насчёт тебя, Коннор? В начале недели ты пропустил два учебных дня. Мне же не нужно ещё и тебе напоминать о важности учёбы? Диплом Уэйна ценится меньше, чем…
— Чем «Гарварда», да, я помню, — перебил Коннор. — Пара дней не повлияют на мои оценки.
— Надеюсь. Мои сыновья должны быть лучшими. — Отец посмотрел на Ричарда и нахмурился. — Хотя бы один из них.
В этот момент Коннор порадовался, что брат не слушает — обошлось без скандала.
— А как твой книжный клуб, дорогой? — спросила мама и промокнула салфеткой тонкую каплю соуса на нижней губе. — Ты давно не ходил.
— На следующей неделе новая встреча, — буркнул Коннор и потупил взгляд в тарелку, на которой некогда красивое блюдо превратилось в отвратительное с виду месиво.
Разговоры о клубе Коннор не любил и предпочитал избегать их, чтобы лишний раз не закапывать себя во лжи. Клуб всё ещё оставался той частью жизни, правду о которой знал только Сёма, и едва ли догадывался Ричард. При вступлении Коннор сделал всё возможное, чтобы родители никогда не узнали правду: не пользовался услугами водителя и скрывал лицо, членские взносы оплачивал наличными, почти для каждого посещения выбирал такое время, чтобы успеть вернуться до начала ночи. Необходимость контролировать каждый свой шаг, будто ступаешь по тонкой корочке подтаявшего льда, следить за словами и реакциями, чтобы случайно не выдать себя, накладывала свой отпечаток — контроля стало больше, а свободу Коннор мог получить только там, в месте, где от него ничего не зависит, в месте, где никто не осудит.
Несмотря на медленно тлеющее внутри желание свободы, Коннор откладывал походы в клуб. В последний раз он был там ещё до признания в поисках того неизвестного мужчины, который за секунды запал в память. Коннор хотел подойти, чтобы снова услышать заглушённый непроницаемой маской низкий голос; увидеть большие ладони, под которые был готов подставить тело; возможно, Мистер Х разрешил бы оседлать себя, и Коннор бы выложился на полную. Он не мог в жизни доставить лейтенанту удовольствие, доступны были только фантазии, которые можно было воплотить в реальность с тем, кто так сильно был похож на дорогого Хэнка Андерсона. Коннор ненавидел себя за желание найти замену и одновременно страдал от физической потребности это сделать. Уже к субботе он наконец решился.
Небольшая комнатка распахнула двери, рубашка нежным касанием закользила по плечам, спине, открывая прохладному воздуху доступ к коже. Мурашки накатили волной цунами, Коннор резко вздрогнул, поёжился и расслабил плечи. Рубашку — на вешалку, ремень — на полку, шею снова расчертила полоска чокера, а половину лица прикрыл венецианской маской. Когда Коннор вошёл в зал, до ушей сразу же донеслись громкие стоны. На сцене в свете прожектора молодой парень скакал на блестящем чёрном дилдо. Фёрст без интереса обвёл взглядом худощавую фигуру и пошёл к барной стойке. Любимое место, с которого открывался отличный обзор на весь зал, пустовало. Запрыгнув на высокий стул, Коннор закинул ногу на ногу, заказал безалкогольную «Кровавую Мэри» и принялся изучать гостей. Искал он одного конкретного мужчину, высокого и сильного Мистера Х.
Ожидание появления таинственного незнакомца было похоже на охоту за снежным человеком: никаких данных, как часто он приходит и во сколько, каких партнёров предпочитает и с кем из клуба успел развлечься. Иногда Коннору начинало казаться, что никакого Мистера Х не было, что он лишь плод разыгравшейся фантазии. Может, незнакомец даже не был постоянным членом клуба и появился здесь один раз, чтобы подарить шанс, который Коннор благополучно упустил.
Спустя ещё три выпитых коктейля, несколько отказов в знакомстве и два часа ожидания надежда на повторную встречу начала угасать.
Ещё через пару часов Коннор был готов согласиться провести вечер с кем-то другим.
А когда руки почти опустились, в двери вошёл он.
В полутьме клуба различался только высокий широкоплечий силуэт. Угловатая чёрная маска, похожая на основу для 3D-модели, полностью закрывала лицо, белая рубашка плотно обтягивала тело, очерчивала мышцы рук и груди во время движения. Верхние пуговицы были расстёгнуты, разрешая любоваться широкой шеей с острым кадыком и тёмными завитками волос на груди. Уверенная походка, ни единого лишнего движения — Мистер Х с неумолимостью ледокола прокладывал себе путь мимо других гостей. Коннору казалось, что незнакомец шёл не просто к барной стойке, а прямо к нему. По мере его приближения, сердце Коннора заходилось всё быстрее, выстукивало мелодию волнения о грудную клетку.
Незнакомец остановился через одно место, замер на расстоянии чуть больше метра и задумчиво постучал по столешнице. Из-за узких разрезов глаз на маске было непонятно, куда он смотрит, но Коннор всё равно ощутил, как чужой взгляд скользит по телу, как удавкой сжимается на шее, а потом стекает ниже, чтобы ущипнуть напряжённые соски. А, может, просто казалось, пока паникующий мозг подобно художнику, смешивающему на палитре краски, так же смешивал желания и реальность.
Когда Мистер Х сел, жестом подозвал бармена и, сделав заказ, повернулся к залу, Фёрст понял, что нужно брать ситуацию в свои руки.
— Вы здесь нечастый гость? — С той единственной короткой встречи прошло почти два месяца.
Незнакомец повернулся, прокатил бокал виски из одной руки в другую и огладил стеклянную грань большим пальцем.
— Значит, сегодня ты решил поговорить, малыш, — в глухом голосе различался намёк на насмешку. — Хозяин отпустил с поводка? — Мужчина приподнял маску, чтобы сделать глоток, но из-за неудачно упавшей на лицо тени Коннор не смог рассмотреть даже контур губ.
— У меня нет хозяина. — Сделал шаг ближе, но не стал садиться на свободный стул — не получил разрешения.
Мистер Х наконец отвлёкся от изучения зала и происходящего на сцене, повернулся так, что в провалах маски Коннор смог увидеть, как блеснули глаза, и аккуратно поставил бокал на стойку.
— Ищешь? — один короткий вопрос, от которого по затылку и позвоночнику лавой потекло предвкушение. А когда незнакомец подцепил пальцем чокер и потянул, Коннор взволнованно выдохнул и сделал крохотный шаг навстречу.
— Да, — ответил слишком тихо и надеялся, что незнакомец услышал.
— Хорошо. — Одобрение и похвала заставили задницу поджаться в сладком ожидании. — Но кое в чём мы не сходимся. — Мистер Х отпустил чокер, очертил жёсткими подушечками пальцев грудь и сосок, проложил дорожку по руке и остановился на запястье. Перебрав браслеты, как гитарные струны, он оттянул один.
Короткий взгляд вниз, и Коннор нервно облизал губы.
— Для вас я могу его снять. — Тот самый браслет, который говорил, что Коннор не готов к сексу.
— Тогда поторопись, — по интонациям догадался, что Мистер Х улыбается.
Тратить время впустую Коннор не стал, сорвал браслет и затолкал в карман брюк.
— Какой послушный малыш. — И одобрительное поглаживание по щеке. — Как тебя зовут?
— Оленёнок. — Лучше глупое прозвище, чем настоящее имя.
— Хм, ладно. Ко мне можешь обращаться мистер Доу, но когда мы с тобой уйдём туда, — мистер Доу кивнул в сторону приватных комнат, — я хочу слышать от тебя только одно.
— Что же? — спросил Коннор после нескольких секунд тишины.
Негромкое хмыканье, и на затылок легла горячая рука, которая властно притянула к лицу, надёжно защищённому маской.
— «Да, сэр», — сказал мистер Доу, и Коннор мгновенно понял, что сам не захочет давать другой ответ.
***
Резкая боль опалила ягодицы ещё до того, как до ушей долетел звук шлепка, Коннор замычал в кляп и выгнулся, разрываясь от желания уклониться от следующего удара и дать знать, что хочет сильнее. Ноги дрожали от напряжения, а распорка не позволяла свести их вместе или вытянуть, строго фиксировала на месте; опереться руками было невозможно — мистер Доу приковал их к голеням. Коннор мог только скулить, когда на полыхающий от сильных ударов и боли зад обрушивалась большая ладонь, стонать, когда пальцы — уже три — растягивали хлюпающую смазкой дырку, а голос — низкий, хриплый, соблазнительный — хвалил за стойкость и послушание. С члена тянулась тонкая прозрачная нитка смазки, скапливалась мокрыми следами на багряных простынях. Головка чувствительно мазала по ткани, что казалось, потрись пару раз, насадись на пальцы, которые умело массировали внутри, и вот он — оргазм, но строгое «нельзя» держало лучше ограничителя.
Шершавые ладони ласково похлопали по чувствительной коже, огладили спину, к ягодицам притёрся пах мистера Доу — жёсткая ткань джинсов ощущалась наждачкой. Пластиковый шарик жалобно всхлипнул под давлением зубов, слюна размазалась по щеке, когда Коннор вывернул голову в слепом стремлении взглядом передать немую мольбу.
— Ты молодец, Оленёнок.
Пальцы с громким хлюпаньем выскользнули из дырки, оставив после себя неприятную пустоту, Коннор протестующее замычал и двинул задницей, насколько позволяли ограниченные движения. На затылок лёгла рука, вдавила в кровать.
— Тихо, малыш. — Застёжка кляпа брякнула, а через секунду уставшая челюсть получила свободу. — Ты можешь потерпеть ещё.
— Да, сэр. — Коннор знал, что может продержаться дольше, и наконец-то нашёл того, кто сразу почувствовал это.
Оковы с рук и ног исчезли, с тихим звоном упали на пол, покрытый мягким ковролином.
— На колени.
Взгляд в пол, руки за спину, ворс под ногами, ликование и подъём в душе, лёгкость, будто вот-вот воспаришь над этим миром в ощущении невесомости. И нет больше давления со стороны, нет необходимости с чем-то разбираться, ведь есть человек, который проконтролирует и всё решит за тебя. Ощущение чужой власти пьянило, кружило голову сильнее алкоголя, и Коннор слепо тёрся щекой о нежную руку, которая ещё минуту назад награждала болью, вобрал в рот палец, надавивший на губы, и застонал, изливаясь под приказное «кончай, Оленёнок».
Его потряхивало от удовольствия и слабости в теле, тяжёлое дыхание царапало пересохшее горло, слёзы размыли картинку реальности, оставалось рассчитывать только на слух. Шелест шагов в стороне и обратно, но ковролин заглушал звуки, не давал понять, чудятся они или нет. А потом горячие руки обняли, подняли над полом и осторожно уложили на кровать, одеяло прохладой поцеловало кожу, а губ коснулся влажный прохладный край.
— Попей, Оленёнок. — Давление на губы, рука, поддерживающая голову, и Коннор сделал несколько жадных глотков. — Ты молодец, отдохни.
— Как же вы? — спросил Коннор и потёрся щекой о заметный бугор в промежности.
— Не сегодня. Мы дойдём до конца в следующий раз. Согласен?
— Да, сэр.
Будто бы Коннор мог дать другой ответ. Он чувствовал, что нашёл в мистере Доу всё, чего желал: властное спокойствие и уверенность, зрелый разум и опыт, которым можно было довериться без оглядки. И пусть это всего лишь первая подобная встреча, но мозг умело обманывался из-за схожести с любимым человеком, а большего пока и не было нужно. Они договорились встречаться раз в неделю после девяти, и следующую субботу Коннор начал ждать сразу, как вышел за порог здания.
***
Вести двойную жизнь с каждой неделей становилось всё тяжелее, Коннора разрывало на части. Сердце тянуло в участок, туда, где встречали тёплый взгляд и сдержанный голос лейтенанта Андерсона, туда, где хотел получить внимания в ответ от любимого человека. Тело же плавилось и ломалось под горячими руками, губами, жгучими ударами и строгими приказами, когда приезжал в клуб и оставлял собранного, уверенного, ответственного Коннора Фёрста за порогом приватной комнаты и внутри превращался в послушного оленёнка. И пока настоящий Хэнк Андерсон не отзывался на просьбы поговорить, Коннор отдавался и раскрывал душу фальшивке — похожей, умелой, но всё же фальшивке, ведь как бы фантазия ни превращала образ мистера Доу в лейтенанта Андерсона, это всё ещё был не он.
Коннор путался в своих мечтах, на пике удовольствия кричал нелюбимое имя, и каждый раз желудок сжимался от страха, что вот сейчас, именно сегодня он допустит непростительную ошибку. И каждый раз обходилось, губы шептали чужеродное «мистер Доу» вместо нужного, но такого недоступного «лейтенант Андерсон».
— Твои попытки заменить Хэнка Андерсона кем-то другим не приведут ни к чему хорошему, Коннор, — сказал Сёма во время новой встречи.
Маркус уехал в Италию, чтобы помогать Карлу на выставке, Семён, оставшись наедине с прислугой в особняке Манфредов, откровенно скучал и терялся в комнатах — уже месяц как переехал, а так и не научился ориентироваться в новой обстановке и был рад любой возможности выбраться в город. Они сидели на лавочке в парке Риверуок, вокруг неспешно прогуливались люди: семьи, одиночки или счастливые пары, за которых особенно часто цеплялся взгляд Коннора. Он тоже хотел быть среди них.
— Никто не заменит Хэнка, с мистером Доу у меня просто сессии и секс — только они помогают мне держаться, Сём.
— Уверен? Мне кажется, они только сильнее тебя разрушают. За последний месяц ты ни разу не виделся с лейтенантом, зато каждую неделю ходишь в клуб за порцией удовольствия, но что дальше? Ты же как наркоман, Коннор, получил дозу, а потом, когда действие проходит, страдаешь и ждёшь новую, но никакой секс не компенсирует тебе отсутствие взаимности. Ты живёшь в иллюзии, вместо того, чтобы получить правдивый ответ от своего лейтенанта.
— Ричард уже получил свой правдивый ответ, и ты видел, что с ним происходит! — сорвался Коннор, привлекая внимания прохожих. — Две недели он сидел в своей комнате, не мылся, вообще не следил за собой, окончательно забил на учёбу, только и делал, что скетчил своего офицера, а потом рвал листы на мелкие огрызки. Да он в университет вернулся только тогда, когда отец пригрозил сослать его в какой-то закрытый интернат, если не возьмёт себя в руки.
— Помогло же, он снова прежний Ричард Фёрст.
— Ты так думаешь? — грустно усмехнулся Коннор. — Нет там Ричарда даже близко, очередная маска, чтобы закрыться от мира и не рассказывать о своих чувствах. Он никогда не умел ими делиться, думает, если забить на проблему, она исчезнет сама, вот и строит из себя бесчувственный ледник. А когда он узнал, что по суду обязан самостоятельно закрасить тот мурал с офицером Ридом, сорвался окончательно: дома не появляется, напивается со старшекурсниками, закидывается какой-то дрянью и ночует у своих подстилок, будто хочет убить себя раньше, чем придёт время общественных работ. Вот она — цена правдивого ответа.
— Ричард никогда не был образцом нравственности, Коннор, он идёт путём наименьшего сопротивления, но это не значит, что тебя ждёт то же самое.
— А вдруг я тоже сорвусь? У меня ведь есть своя слабость, Сём, ты прекрасно знаешь, так что помешает мне пойти тем же путём, что и Ричи?
— Ты сам, — мягко улыбнулся Белов, — и твой комплекс старшего брата. Мы ведь обсуждали твои проблемы, но ты снова задвинул себя на второй план и заговорил о Ричарде.
— Не хочу, чтобы он дальше занимался саморазрушением, я хочу помочь.
— Тогда начни с себя, Коннор, соберись и иди к своему лейтенанту. Пусть уже или соглашается на отношения, или пошлёт окончательно — всё лучше, чем ты продолжишь тешить себя надеждами, которые разрушают не хуже алкоголя и беспорядочных связей. Все понял, Коннор Фёрст?
— Понял, понял. — Коннор сдался под напором друга.
— Если что, я всегда поддержу, и Маркус тоже готов помочь, если вдруг ты решишь ему открыться. А теперь вставай, поедем в пригород, там как раз после ремонта снова заработал парк аттракционов, вот и развеемся. Будем кататься на каруселях, орать на горках и есть сладкую вату.
— Ты серьёзно, Сёма, тебе что, десять лет?
— Зная твою семью, Коннор, уверен, что ты и в десять лет там не был. Поехали, у тебя ещё будет время побыть взрослым, когда будешь разговаривать с Хэнком Андерсоном.
Ненадолго задумавшись, Коннор кивнул и поднялся со скамьи. Сёма был прав, небольшой отдых не станет помехой, ведь когда в следующий раз полицейские приведут в участок, будет уже не до веселья.