— Доброе утро, лейтенант Андерсон, — тихо пробубнил под нос и спрятался за монитором от внимательного взгляда.
Слишком внимательного…
Ещё минуту назад лейтенант Андерсон не отвлекался от компьютера, а сейчас Коннор физически ощущал кожей его незримые касания. Они растекались от шеи вниз, сбегались мелкими жучками мурашек, щекотали волосы на затылке, нежностью гладили губы, напоминая о вчерашнем. Неловкость — вот что чувствовал Коннор после случившегося, а ещё жгучий стыд, который перемежался с зудом желания. Чувства скапливались внутри, жгучими потоками стекались в шумный водоворот, жаром нагревали кожу и накаляли нервы.
Коннор кусал внутреннюю сторону щеки и всеми силами старался не смотреть на лейтенанта.
Коннор хотел повторить.
Хотел снова почувствовать на губах уколы бороды и усов, хотел раствориться в горячих объятиях, хотел ощущать прикосновения больших шершавых ладоней к спине, бокам, ягодицам. Хотел наглые пальцы внутри и быстрые движения на члене, выдаивающие оргазм. Хотел тяжесть крупной головки на языке, солоноватый вкус во рту и быстрые толчки.
С утра Коннор немного соврал, когда рассказывал Ричарду о примирении, недоговорил совсем капельку, решив опустить подробности, которые брата в принципе не касались. Ведь, по правде, он не сдержался, снова встал на колени перед Хэнком Андерсоном, потому что сгорал от желания вспомнить, как им было хорошо тогда, в персональной комнате клуба. С удовольствием, без тени сомнений и капель стеснения Коннор сделал бы это снова. Забил бы на обиды, на принципы и собственную детскую вредность, на эгоистичное желание хотя бы немного отыграться за прошлую боль, больше не стал бы глупо дразнить. Ведь зачем тянуть, зачем юлить дальше, когда лейтенант Андерсон уже во всём признался, когда открылся и сказал, что тоже влюблён, что хочет быть рядом. Когда показал, что нуждается так же, как Коннор нуждался в нём.
Как же было тяжело сдерживать себя сейчас, когда знал правду, а ненасытные желания и мысли одолевали, как голод, терзали и грызли в груди и сердце, чтобы пробиться наружу. Ведь можно намекнуть, соблазнить, увести за собой в туалет, а лучше — в допросную, чтобы воплотить в жизнь давнюю фантазию. Там, наедине, Хэнк выпустил бы на свободу своего внутреннего хищника. Он сковал бы руки за спиной, крепко и самую капельку больно затянул бы наручники. Он опрокинул бы животом на холодный стол, вжал бы в него, зафиксировал бы руку в волосах, не позволяя сбежать или отвернуться. Он разрешил бы смотреть только на собственное положение — зависимое, покорное, возбуждающее. Коннор отчётливо видел себя в зеркале Гезелла: яркий румянец на щеках и приоткрытый рот, жадно хватающий воздух. Крупные пальцы своего лейтенанта, оттянувшие завитки волос на макушке. Большую ладонь, которая, очертив лопатки, спустилась бы ниже, чтобы расстегнуть ремень и опустить к коленям бельё и брюки. Собственный бледный зад, напряжённый в ожидании удара.
— Сколько раз? — И лёгкое игривое похлопывание по ягодице.
Он спрашивал так редко, ведь и сам отлично знал, сколько нужно. Но главное — от него Коннор готов был принять всё.
— Десять, — шёпотом, смотря отражённому образу партнёра куда-то в адамово яблоко, потому что нравилось наблюдать, как оно двигается во время разговора.
— Считай. Собьёшься, пойдём с начала.
Коннор уверен, сам Хэнк выбрал бы семь, потому что пять слишком мало, а десять сильных шлепков тяжёлой рукой после долгого перерыва выдержать сложно. Ещё сложнее — не сбиться, раз так уверен в себе, иначе наказание за излишнюю самоуверенность последует сразу.
Свист воздуха, и правую половину клеймило болью. Глаза мгновенно заволокло пеленой слёз, а изо рта вырвался крик.
— Один!
Больно.
Хорошо.
Ещё.
Новый удар, и пламя калёного металла поцеловало левую.
— Два! — Ободряющее поглаживание по коже, вмиг ставшей невыносимо чувствительной.
— Молодец, Оленёнок, кричи громче. — Их допросная самая дальняя и непопулярная в отделе. Здесь никто не услышит.
— Три! — А следом то ли стон, то ли хныканье.
Ноги начинали дрожать от слабости, кожа горела, места шлепков пульсировали, и Коннор понял, что переоценил себя. Десять он не выдержит.
— Четыре. — Почти ослеп от слёз, от боли и удовольствия, ядом отравляющими кровь. Не сдвинулся ни на миллиметр, а вспотел, будто пробежал марафон, даже в мышцах приятная ломота и лёгкая дрожь.
— Пять! — Уже готов сказать стоп-слово, как…
— Ты закончил с отчётом?
Никакой допросной, вокруг привычный шум и суета опенспейса, а за соседним столом лейтенант Андерсон ждал ответа.
— Нет, сэр, я… Простите, — дрожь в голосе, пустота в спутанных мыслях и стыд, который затопил до самых ушей. Хэнк Андерсон глубоко вдохнул, и Коннор почти уверен, что в воздухе было слышно запах его возбуждения.
— Фаулер ждёт меня через десять минут, мне нужен отчёт. Сбрось мне файл, я заполню сам, а ты… — многозначительная пауза, кажется, затянулась на целую вечность, — приведи себя в порядок и возвращайся, поедем на вызов.
— Да, лейтенант, ещё раз простите. — Взять себя в руки, успокоить сбившееся дыхание и частящее сердце получилось не сразу.
— Иди уже, — в голосе слышна улыбка и спокойствие, и Коннор рад, что Хэнк на него не злился.
***
Коннор думал, что ехать на вызов после утренней ошибки будет неуютно, что лейтенант всё же сделает замечание за рассеянность и неуместные фантазии, о которых он догадался по выпирающей ширинке. Куда только делся холодный разум и хвалёный самоконтроль? «Нужно собраться. Никто не должен догадаться, иначе одному из нас придётся уйти». Не сложно догадаться, что перевестись или уволиться пришлось бы самому Коннору.
— Ты сегодня молчаливее, чем обычно. Что-то случилось? — Иногда наблюдательность лейтенанта Андерсона раздражала. Особенно в моменты, когда Коннор не мог дать внятного ответа.
— Нет, просто думаю о деле, — неопределённо ответил Коннор и, когда остановились на светофоре, поймал на себе неверящий взгляд.
— Ты не читал кейс, — не вопрос, а подтверждение очевидного.
Взяв рабочий планшет, Коннор бегло пробежался глазами по строчкам. «Бытовое убийство», — выдохнул и сжал переносицу. — «Было бы, над чем думать». Убийца и так был известен, отпечатки пальцев указывали на сбежавшего мужа жертвы. Участие детективов требовалось больше для координации действий и поимки подозреваемого, чем для вдумчивого расследования. Судя по состоянию комнаты, в которой нашли тело, убийство было совершено в пылу ссоры, значит, времени подготовить побег у мужа не было.
— Разве подобные кейсы берёт не детектив Коллинз? — Дело слишком мелкое, чтобы передавать в ведение лейтенанта убойного отдела.
— Коллинз на другом выезде, Рид и твой брат отдыхают после ночной слежки, Пирсон в суде. Я решил, что проще взять на себя, быстро раскроем по горячим следам. Но не расслабляйся, Коннор, понял?
— Да, простите, лейтенант Андресон.
Сказать оказалось проще, чем воплотить в жизнь. Взаимность от Хэнка, вчерашний поцелуй и быстрый выплеск страсти словно открыли дверь, за которой Коннор скрывал эмоции, и теперь они топили собой, согревали сердце и разжигали костёр внизу живота. Они щекотали фантазиями, которые вспышками, как флешбеки героя в кино, возникали перед глазами. Вот лейтенант Андерсон обеими руками держит руль, а через мгновенье уже сжимает пальцы на бедре, продвигается выше к паху, чтобы погладить, надавить, раздразнить. И стоит стряхнуть желанное, но отвлекающее видение, как через минуту на смену ему приходит новое. Будто остановились не у дома убитой, а в подворотне, скрылись от чужих глаз, чтобы поцеловаться долго и сладко, а потом приласкать друг друга. Даже на месте преступления Коннор не мог сосредоточиться на уликах, то и дело отвлекаясь на своего лейтенанта. Смотрел, как хмурятся его брови с редкой проседью, пока он слушал криминалистов. Как двигаются губы, сжимаются, чуть белея, или кривятся в подобии горькой улыбки. Как латекс синих перчаток тесно ложится на пальцы, пряча под собой сухую кожу, из-за холода покрытую мелкими трещинками. Как джинсы плотно обтягивают ягодицы, подчёркивают рельеф, когда он присаживался то у одной, то у другой улики.
Коннор думал о том, как перенёс бы любимый образ на бумагу. Посадил бы Хэнка Андерсона в глубокое кресло из чёрной кожи, не стал бы раздевать, а лишь расстегнул бы белую рубашку, чтобы виднелись ямки ключиц, фактура крепкой груди и волоски на ней; закатал бы рукава до локтей, чтобы срисовать каждую линию предплечий, напряжение мышц и изгибы пальцев. Ширинку на тёмно-синих брюках тоже бы расстегнул, чтобы лучше видеть линию волос, ведущую к паху, и чтобы сильнее завести себя фантазиями о том, как дорисует и оседлает своего партнёра и любовника.
— Коннор, запроси список имущества подозреваемого и адреса всех родственников, живущих в Детройте, начнём поиск с них, — глубокий низкий голос прозвучал будто сквозь толщу воды. Кивнув на автомате, Коннор вышел в соседнюю комнату, чтобы связаться с участком. Он понимал, что сегодня не продуктивен, что думает о посторонних вещах, пока лейтенант Андерсон самостоятельно осматривает место преступления и разговаривает с коллегами.
«Сосредоточься, дело же простое».
Но рядовое убийство осложнялось постоянным присутствием Хэнка Андерсона. Зато у самого Хэнка, похоже, сложностей не возникало. Он вёл себя собранно и спокойно, сосредоточился на расследовании даже больше, чем раньше. Профессионал, на фоне которого Коннор снова почувствовал себя влюблённым девятнадцатилетним пацаном, робеющим перед красивым мужчиной и жаждущий ему подчиниться.
Сосредоточиться удалось после получения списка мест, где мог скрыться подозреваемый. Имущества оказалось немного: арендованное парковочное место в центре недалеко от работы, маленький катер у причала и дом в пригороде, оставшийся от родителей. Из родственников в городе проживала только троюродная тётя.
— Что скажешь? — Концентрация лейтенанта Андерсона радовала и огорчала одновременно. Они словно поменялись местами, ведь ещё вчера Хэнк кидал заинтересованные взгляды и искал контакта, а сегодня он работал строго по протоколу, а Коннор бился в плену своих желаний.
— Нужно отправить патрульных к его тёте. Не думаю, что подозреваемый прячется там, но проверить стоит. Парковка отпадает, на ней скрываться бессмысленно, и свидетели видели, как он уезжал в сторону гавани, вероятно, хочет спрятаться на катере.
— Сообщи в береговую охрану на случай, если он отплыл или только собирается, — приказал лейтенант.
— Сегодня ветер и сильные волны, вряд ли он станет рисковать, но я передам офицерам, если катер на месте, они оцепят территорию.
— Молодец. — Не обращать внимания на похвалу оказалось просто, а на тяжёлую руку на плече — нет. Будь куртка чуть тоньше, чувствовалось бы тепло кожи, ведь лейтенант Андерсон всегда был горячим. Но можно ощутить его чуть иначе, переплести пальцы, поцеловать их и… — Поехали! — И поехать к причалу, ведь преступник, в отличие от постоянного влечения, может сбежать.
Грязь от раскатанного снега на подёрнутом корочкой льда асфальте, мелкая крошка снега порошком сыпалась на фоне хмурого серого неба. Бетонные и стеклянные коробки зданий, лысые деревья и грустные прохожие за стеклом машины. Зима в Детройте почти всегда была унылая и депрессивная, в этом году со снегом, но чаще дождливая. Коннор никогда не любил промозглую сырость родного города, но сегодня она соответствовала дерьмовому настроению. Работалось плохо, лейтенант Андерсон держался холодно и словно отстранённо, а завершала неприятную картину собственная рассеянность, навеянная недавней эйфорией.
Гитарное соло зазвучало в стороне, Хэнк, не отвлекаясь от ведения машины, включил громкую связь.
— Андерсон, слушаю.
— Катер на месте, сэр, видим подозреваемого. Похоже, он готовится отчаливать.
— Ожидайте, офицеры, мы приедем через три минуты. Береговая охрана перехватит его, если рискнёт сбежать, — отчеканил, сбросил вызов и свернул в сторону гавани. — Дольше будем отчёты заполнять чем убийцу искать, — судя по голосу, он был доволен.
— Непривычно закрывать дело настолько быстро. Слишком легко.
— Что-то сложное ты сегодня не потянул бы. — Ответ уколол неприятной правдой. — Но об этом мы поговорим позже, если ты захочешь.
Припарковался лейтенант Андерсон в стороне от главного въезда в гавань. Машина патрульных стояла через дорогу, а причал виднелся в сетке забора.
— Его катер в самом конце, мой напарник сейчас следит за ним. Похоже, подозреваемый уже закончил подготовку, — отчитался патрульный.
— Уплыть он не успеет. Свяжитесь с охраной, пусть заходят со стороны гавани, Коннор, за мной.
Они прошли вдоль причала, скрываясь за контейнерами и небольшими постройками. Дальше шла прямая, хорошо просматриваемая дорога, по которой днём сложно было пройти незаметно.
— Подождём, пока он снова зайдёт в каюту, и подойдём? — предложил Коннор, неотрывно смотря за перемещениями мужчины. Он торопился, выглядел взволнованным, но оружия под рукой не наблюдалось.
Лейтенант Андерсон кивнул, а уже через несколько минут быстрым шагом направлялся к катеру. Коннор следовал за ним, сосредоточившись на предстоящем задержании и возможном сопротивлении. Пистолет наготове, весь фокус внимания направлен на небольшой проход. Как только в нём показалась светлая макушка, рефлексы сработали мгновенно: прицелиться, поймать подозреваемого на мушку, положить палец на курок.
— Полиция Детройта! Вы арестованы за убийство. — Холодный расчёт, спокойствие и готовность напасть смешались с адреналином, делая картинку перед глазами чётче. Напряжение в мышцах до последней секунды и долгий выдох только после оглушающего щелчка наручников.
— Отдадим его нашим, чтобы отвезти на оформление, а сами пообедаем. Что думаешь?
— Всего одиннадцать утра, не рано? — взглянув на часы, удивлённо спросил Коннор.
— Нормально, тебе не помешает небольшой перерыв, — от заботливых интонаций в голосе лейтенанта в груди растеклась согревающая нежность.
Но этот момент был единственным проявлением заботы за целый день. На перерыве, во время оформления, после допроса и на другом вызове лейтенант Андерсон вёл себя отстранённо, игнорировал взгляды в свою сторону и держался немного на расстоянии. Его стойкость противоречиво бесила, из-за чего к вечеру Коннор был на взводе и дерзко огрызался на вопросы коллег. А мокрый снег, плотно облепивший окна, только ухудшал настроение.
— Тебя подвезти? — Лейтенант тенью возвышался над столом. Рубашка слегка расстёгнута у горла, широкая шея притягивала взгляд, в руке очередной за вечер стаканчик кофе.
— Вам же в другую сторону.
— Сделаю крюк. Не отправлять же тебя на автобусе в такую дерьмовую погоду, ты же не любишь холод. — Беззаботные интонации и расслабленная поза. На фоне безразличия прошедшего дня предложение казалось издевательством.
Коннор посмотрел на улицу сквозь мутное окно, за которым ветер кидал в лицо прохожим мокрые комки снега, и поёжился.
— Хорошо, спасибо, сэр.
— Жду на парковке. — Наверное, не хотел, чтобы их видели вместе, будто стоит один раз уехать вместе, и коллеги сразу же догадаются об отношениях.
Выждав пять минут, Коннор выключил компьютер, попрощался с задержавшимися детективами и ушёл из офиса. В глубине души назревало волнение, словно стоит уйти с работы, оказаться рядом с Хэнком, как желания трогать, целовать, дышать с ним одним воздухом, прикусывать губы, шею, вжиматься в твёрдый торс, поддаться волне возбуждения, которая утащит на дно, утопит собой, смыв остатки кротости и разумные мысли. Но фантазии так и не воплотились в реальность, ведь как только Коннор сел в тёплый, пахнувший лимонным освежителем салон, лейтенант Андерсон тронулся с места. Под тихое рычание гроула в колонках и стук работающих дворников автомобиль ехал по мокрым улицам. Хэнк молчал, изредка подпевая, печка гудела, обдавая теплом, и Коннор, спрятав нос в высоком воротнике куртки, задремал. Но даже во сне мысли о равнодушии лейтенанта Андерсона не давали покоя, и уже по приезде к дому Коннор посмотрел в голубые глаза, в которых отражались отблески фонарей, и спросил:
— Как вы это делаете? — голос немного сипел со сна. — Как ведёте себя так, будто ничего не было? За весь день ни слова не сказали о вчерашнем, а я только и думаю о том, чтобы коснуться вас.
Горячая ладонь легла на щёку, погладила линию подбородка, жёсткая подушечка пальца коснулась губ, и Коннор, прикрыв глаза, прижался, потёрся чуть колючей щекой, наслаждаясь долгожданным контактом и простой лаской. Грудь переполняло нежностью, сердце заполошно билось от радости, спотыкалось, меняя темп, а лёгкие сжало спазмом от желания выплеснуть эмоции, которые кипели внутри. Никогда, ни разу за жизнь Коннор не думал о том, что может полюбить кого-то настолько сильно. Несмотря на возраст, на наличие ребёнка, на положение в обществе и долгий игнор, чувства к Хэнку Андерсону только росли.
— Хочешь знать, как? — голос звучал тихо, интимно, завлекающее, пробуждал трепет. — С трудом. — Губы ближе, шептали и щекотали дыханием с ароматом арбузной жвачки. — С большим-большим трудом.
А дальше поцелуй, захватывающий, как прыжок в бездну, нужный, как воздух. Коннор не смог бы сопротивляться, даже если бы очень захотел. Но он, конечно, хотел — нет, нуждался — в другом: в сладком химическом вкусе арбуза, которым делился умелый язык; в уколах бороды на губах и лёгких укусах, которыми дразнил любимый человек; в ласке рук и переплетении пальцев; в мягкости отрастающих волос, в которые так нравилось зарываться руками; в безумном голодном напоре, с которым лейтенант Андерсон вжимал в пассажирское сиденье.
Губы Хэнка жалили сладкими поцелуями лицо, шею, уши. Голос шептал пошлости и похвалы, от которых сердце заходилось в груди сумасшедшим ритмом. Первый стон вырвался из горла и заглох под лаской наглого языка.
— Сэр, пожалуйста.
В ногах слабость, а в паху пожар, который мог потушить только лейтенант Андерсон. Коннор приподнялся, позволил стянуть с себя брюки и застонал громче, откинувшись на спинку, когда ладонь надавила на возбуждённый член, а большой палец потёр головку.
— Bistree! — Коннор не заметил, как перешёл на русский. Он хотел. Хотел больше удовольствия, больше ласк, больше страсти, чтобы жадность и удовлетворение мурлыкали сытыми кошками.
Пальцы сводило из-за того, как сильно вцепился в плечи любимого человека, ноги подрагивали, когда толкался в кольцо пальцев, член пульсировал, почти болел от возбуждения. Контроль над телом, мыслями, душой ушёл в руки Хэнка Андерсона.
— Хороший мой мальчик, чувствительный Оленёнок, — сиплый шёпот приятной похвалой лился в уши.
Ещё один глубокий поцелуй, скольжение во рту по зубам, нёбу, борьба языков, в которой Коннор с радостью проиграл. Нитка слюны натянулась между губами и порвалась, когда лейтенант Андерсон опустился между ног, широко мазнул по стволу и вобрал чувствительную головку в рот. Пары движений хватило, чтобы Коннор, впившись пальцами в обивку кресла, с громким стоном кончил и обмяк.
Расфокусированным взглядом Коннор смотрел, как лейтенант Андерсон отстранился и достал салфетки, чтобы вытереть губы и опадающий член; как поправил ширинку, ведь сам Хэнк всё ещё был возбуждён до предела, пусть и старался этого не показывать. И Коннор хотел доставить удовольствие в ответ, но в теле была слабость и приятная нега.
— Жаль, что мы в машине, а не в более подходящем месте, я бы продолжил. Наказал бы своего Оленёнка за то, что кончил без разрешения. — На губах намёк на улыбку, а в глазах — тьма, которая осознанием ударила под дых, обожгла лицо отрезвляющей пощёчиной.
Коннор понял, что не готов. Не готов вот так сходу вернуться на два года назад и сделать вид, что не было разрыва и предательства. Что он прежний Оленёнок во власти мистера Доу.
— Простите, сэр, я не смогу… — прошептал с волнением и зарождающимся страхом. — Не смогу вот так сразу вернуться к тому, что было в клубе. Я всё ещё слишком хорошо помню, как больно мне было в последнюю встречу.
— Я понимаю, — лейтенант Андерсон сразу же смягчился и легонько погладил загривок.
— Но мы можем начать возвращать то, что было между нами, постепенно. На моих условиях, сэр, согласны?
— Глупый вопрос, Коннор, конечно, я согласен.
Уже целуя любимые губы, Коннор решил, каким будет его первый шаг.