Хруст битого стекла под ногами, предельно громкий в тишине забытого склада, прерывистое дыхание и другой хруст, гораздо тише, за плечом. Там Коннор. Идёт шаг в шаг, ногами раскидывает мусор и жуёт шоколадку с орехами, которую успел перехватить у брата. Он не любит сладкое, но в спешке не успел ничего купить, даже в дайнер не заехал — сразу на вызов.
На месте оказалось, что не было причин спешить. Пустой промёрзший склад, затхлый воздух и зуд пыли в носу. Сыро. Холодно. Тихо. Только их шаги, дыхание и печальные песни ветра в щелях крыши нарушали царствующую тут тишину.
— Зря ехали, снова ложный след, — голос Коннора от долгого молчания звучал тихо, с хрипением, из-за чего Хэнку самому захотелось прочистить горло и откашляться.
Он был прав. Очередная пустая наводка, бесполезная, как та проржавевшая пила среди досок в левом углу. Трата времени. Их личного времени, ведь рабочий день официально закончился ещё час назад. А неофициально они оба понимали — их смены будут длиться сутками, пока не поймают преступника.
Серийный убийца — дикий и ненасытный, как оголодавший тигр. Три трупа за неделю. Три растерзанных трупа с кишками, намотанными на шею жутким кровавым шарфом. Три трупа, из-за которых Коннор, судя по виду, почти не спал. Хэнк не знал, во сколько Коннор ложится и когда встаёт, не знал, снятся ли ему кошмары.
Наверное, снятся. Вот так «повезло» парню столкнуться с психом, не отработав в полиции даже года.
Своего первого серийника Хэнк повстречал на третьем году службы, повидав уже множество убийств разной степени жестокости. Не на первом полугодии. Коннор не был готов, а нездорово серая кожа, провалы теней под опухшими веками и рассеянное внимание только лишний раз это подтверждали. И передать дело было некому: Коллинз серийников не вёл, Рид с младшим Фёрстом тоже не потянули бы, а Пирсон — последний опытный детектив в отделе — умотал в отпуск на другой конец страны. Оставалось ждать, пока нарисуются федералы или Фаулер сам назначит кого-то в качестве помощи.
— Вот поэтому я не люблю, когда подключают общественность. Много звонков, все видели что-то подозрительное, а нам и патрулю носиться по городу и проверять каждый шорох.
«И не ясно, что хуже, ложные наводки или та роковая, которая будет настоящей», — не стал говорить Хэнк, только искоса посмотрел на Коннора. На любимого Коннора, вымотанного недельным преследованием обезумевшего монстра, который нацепил личину человека.
Коннор держался. Старался держаться и не показывать, как его подрывает текущее дело, как сложно даётся самоконтроль. При взгляде на него Хэнк как никогда раньше понимал — больше не отпустит его от себя, сделает всё, чтобы осчастливить и привязать к себе. Внутри, где-то в груди, может, глубже, в сердце или даже душе, зрело, вздувалось, заполняло собой всё свободное место что-то сложное, тяжёлое, но такое нужное. Больше, чем страсть, больше, чем привязанность.
Больше, чем любовь.
Крепкими узами это чувство привязывало к Коннору, хотя совсем недавно Хэнку казалось, что нельзя вляпаться в пацана ещё глубже, утонуть в нём, как в трясине или зыбучих песках, позволить проникнуть в самые потаённые уголки души, оплести её сетями и нитями. Так не было ни с кем. Никогда. И больше не будет, ведь вот он, совсем рядом, сильный для других и слабый наедине, уверенный и дерзкий, покорный и ласковый. Набор контрастов и противоположностей.
Любимый.
Вот так трепетно и сопливо, но уставший, практически разбитый вид Коннора рисовал только такие мысли. Сейчас не было места ожогам страсти, росчерку алых полос на белой бархатной коже и молящего «да, сэр». Только нежность и желание прижать к себе, защитить, успокоить.
— Капитану не оставили выбора. — Смирение. Усталость. Плёнка плесневелого страха. Всё в его голосе. — Но мы не можем позволить этому человеку разгуливать по улицам.
Человеку.
Глядя на фотографии с мест преступлений, вспоминая изуродованные тела некогда красивых и молодых девушек, у которых вся жизнь была впереди, так сложно было напоминать себе, что они ищут человека, а не одичавшее животное.
— Мы найдём его. Обязательно найдём. — Слепая, почти мальчишеская уверенность и несгибаемость.
— Да, найдём. — Опыт и рационализм, приобретённый за время службы в полиции. — Такие, как он, действуют импульсивно, следуют своим нездоровым инстинктам и желаниям и чаще ошибаются. Этот тоже ошибётся. Возможно, совсем скоро… — «…со следующей жертвой».
— Как думаете, хоть один из звонков наведёт нас на след? — похоже, Коннор и сам не верил, что обращение к гражданским хоть как-то могло помочь.
— С тем фотороботом, что у нас есть? Вряд ли. Слишком общий, под него подойдут сотни, если не тысячи мужчин, нам остаётся ждать, пока убийца снова выйдет из тени, и надеяться, что в этот раз его кто-то заметит. До этого, пойдём домой, тебе нужно отдохнуть.
— Я не устал, — препирался Коннор на автомате, видел же Хэнк совсем другое.
— Коннор, — строго, но без давления, — тебе нужно поспать. — Коснулся острого плеча, чуть сжал, чтобы повернуть к себе, и наклонился к бледному лицу. — Я буду рядом.
Глаза — красивые, добрые, как растопленный горький шоколад, с вкраплениями жёлтых точек и чёрной каймой вокруг радужки — посмотрели с надеждой и утонувшей в тоске улыбкой. Ресницы дрогнули, одна короткая упала на щёку, и Хэнк снял её подушечкой большого пальца. Погладил родинки, соединив их невидимой линией, зарылся пальцами в мягкие волосы и немного помассировал затылок, когда Коннор прильнул к ладони.
— Вы всегда такой тёплый, сэр, — прошептал сухими губами. — Горячий.
— А ты часто мёрзнешь, — тоже тихо, чтобы не нарушать момент. И так неважно, что стояли посреди пустого склада, окружённые грязным бетоном стен и мусором. Где-то под крышей шуршали голуби, курлыкали, подпевая вою сквозняков, за приоткрытой дверью копошились крысы, а за грязными окнами разгулялась метель.
— Мёрзну, чтобы вы согревали. — Намёк на хитрую улыбку на губах, всё ещё доверчиво закрытые глаза, и длинные пальцы, забравшиеся под кожу ремня.
— Останься сегодня у меня, Оленёнок, и я согрею, — ответил, коснулся губами щеки, носа, скулы и замер напротив трогательно приоткрытых губ.
— Да, сэр. — И поцелуй, долгий и сладкий, нежный, немного ленивый и отзывчивый. Мягкость губ на своих, гибкая поясница под сухими ладонями, густое дыхание щекоткой по коже, осторожные поглаживания по загривку и волосам. Так близко, жарко, долго. Так сложно оторваться.
— Если не остановишься, мы поедем не спать. — Хэнк перехватил наглую руку, убрал от своего паха.
— Я хочу… — Коннор потёрся о бедро, дав почувствовать своё возбуждение. — У нас давно не было.
— Нет. Ты похож на призрака, так что сначала отдых, — отрезал, не дав и шанса на спор. — Понял, Оленёнок?
— Да, сэр. — Расстроился, сразу видно по опущенному взгляду и поджатым губам, отвернулся, направляясь к выходу.
Хэнк перехватил его за руку, обнял со спины и зарылся носом в приятно пахнущие волосы. Ментол, дерево после дождя и много запаха самого Коннора.
— Подожди, Коннор, потерпи ещё немного, и я буду брать тебя долго, — шептал на покрасневшее от смущения ухо, чуть прикусил мочку. — Очень долго. Настолько, что ты будешь просить меня остановиться, будешь умолять, чтобы я коснулся тебя, приласкал, довёл до разрядки. — Сжал возбуждение любимого через брюки, надавил пальцами, чтобы подразнить сильнее. — Но я не стану, продолжу слушать твои стоны и толкаться в твою горячую мягкую дырку, пока ты не придёшь к оргазму сам. Без рук, Коннор. — Ширинка вжикнула, пуговица поддалась, и Хэнк обхватил напряжённый член Коннора, который послушно толкнулся в руку. Двинул раз, два, сжал головку и спрятал в кулаке, когда по складу прокатился громкий пошлый стон, а на ладонь брызнуло горячим и вязким. — Такой будет твоя награда за терпение и послушание, она же станет твоим наказанием за что, что сейчас кончил без разрешения.
— Хэ-э-энк… — жалобно, с дрожью желания и отчаяния.
Как же Андерсон любил, когда его малыш на взводе, когда тонет в своём удовольствии и похоти.
Любил.
Но и помнил, через что проходит Коннор в текущем деле, поэтому не мог расслабиться. Не сейчас, когда в любой момент мог помешать вызов или новые улики. Не сейчас, когда мысли Коннора принадлежали ещё и убийце, а не одному лишь Хэнку. Сейчас Коннор потерпит, он молодец, он сможет.
Хэнк потерпит тоже.
***
Темнота дома и утробное ворчание Сумо встретили прямо с порога. Щелчок выключателем, и в коридоре загорелся неяркий тёплый свет, как раз такой, чтобы не раздражать расслабленные с темноты улиц глаза. Обувь на полку, рядом с чистыми, несмотря на погоду, ботинками Коннора, куртку на вешалку, по соседству с чёрным кашемировым пальто, которое Коннор аккуратно расправил на плечиках. Ключи на маленький крючок над комодом, а потом Хэнк пошёл в спальню, освещённую только у входа жёлтой полосой, тянущейся по полу из коридора.
Коннор уже лежал на кровати в позе звезды, глаза закрыты, а по лисьему изгибу ресниц неторопливо гуляли блики света, прямо в такт дыханию. Помятая светло-жёлтая рубашка чуть задралась, открыв взгляду бледную полоску кожи на животе, линию из трёх родинок, направляющую к ямочке пупка, и редкие чёрные волоски, уходящие дорожкой под пояс брюк. Дыхание ровное, пухлые губы чуть приоткрыты, со стороны с лёгкостью можно перепутать со спящим, но Хэнк давно изучил Коннора и знал, что он никогда не спал, развалившись на всю кровать, наоборот, старался сжаться и занять меньше места. Милая черта, особенно когда он зарывался носом в подушку или шерсть Сумо. А вот спать вместе, в одной кровати, сегодня они будут впервые.
— Может, первым пойдёшь в ванную? — предложил Хэнк и снял с себя сиреневый свитер мелкой вязки. По оголившейся коже прохладными касаниями пробежался воздух, волоски на груди и руках вздыбились, а соски напряглись.
— Лучше вы, — ответил Коннор, не открывая глаз, не шелохнувшись. — Я пока отдохну, ноги гудят.
— Хорошо.
Хэнк снял джинсы, носки, достал из шкафа свежее полотенце и подошёл к кровати. Наклонился, оставил на любимых губах короткий поцелуй, но не смог уйти сразу — Коннор перехватил, кончиком носа толкнулся в щёку, заглянул в глаза и прошептал:
— Я люблю вас.
Три слова. Всего три слова, которые Хэнк слышал уже не раз и от которых сердце всегда сжималось, словно под давлением невидимого обруча, колотилось быстрее, а дыхание перехватывало.
Три слова, которым верил безоговорочно.
— А я тебя. — Хэнк не знал, насколько его хватит, но сегодня хотелось быть только нежным и осторожным. — Отдыхай, скоро вернусь. — Улыбнувшись, Андерсон убрал со лба Коннора отросшие волны волос и вышел из спальни.
Тёплые струи водопадом побежали по груди, спине, рукам и ногам, приятно согревали тело после холода склада и улицы. Напряжение мышц стекало в водосток вместе с мыльной пеной, которая закручивалась в сливе небольшим водоворотом. Хэнк медленно моргнул, наблюдая, как вода становится чище, закрыл глаза, зачесал назад волосы и подставил лицо под мягкие струи. Вода ручейками стекала по его векам и щекам, огибала нос и целовала губы. А хотелось, чтобы вместо неё целовал Коннор.
Хэнк мог позвать его с собой, чтобы вместе попытаться согреться, может, даже немного подразнить друг друга. Но ещё Хэнк понимал, что «немного» не получилось бы. Последнюю неделю они не были близки, трахались только с работой, из-за чего напряжение — в пальцах, во взглядах, в паху — копилось уколами статики и пленило мысли. И ни одной возможности выпустить пар, хотя бы немного сбросить с себя тяжесть желания, чтобы перестать изучать Коннора жадным взглядом, чтобы не цепляться за его образы, когда облизывал губы или мазал их «гигиеничкой», чтобы не обветривались. Когда в задумчивости водил пальцем по ободку кружки — обычное движение, которое сейчас воспринималось почти флиртом. Когда в дайнере позволял себе вольность (коллеги ведь не видят) и обсасывал от соуса свои чёртовы пальцы — длинные, тонкие, ухоженные — такие, которыми часто зарывался Хэнку в волосы и ласково перебирал пряди; такие, которыми иногда растягивал себя под аккомпанемент стонов.
Член дёрнулся от соблазнительных воспоминаний, упруго отозвался на давление пальцев и ленивые движения кулака.
Вот поэтому не звать Коннора с собой было правильным решением. Хэнк сильно соскучился и не менее сильно хотел. Слишком сильно. Будь Коннор здесь, он бы уже не мылся. Он бы поставил ступню на край ванны и прогнулся в пояснице, а гладкая розовая дырочка пульсировала бы и сжималась на языке. И Коннор стонал бы от удовольствия, закатив глаза. Милый чувствительный мальчик. Он любил, когда Хэнк играет с ним пальцами, но ещё больше любил, когда играет языком. Открывался, придерживал половинки, чтобы было удобнее, бурно кончал от одного римминга и нескольких движений по члену.
Хэнк кончил тоже. Прямо сейчас, стоя под душем, смыл в водосток вязкое семя и выключил воду.
Скоро они поймают убийцу — Хэнк был в этом уверен, — Коннор расслабится, отдохнёт, и тогда они наверстают потерянное время. Хэнк об этом позаботится. Может, не так, как раньше, ведь Коннор всё ещё не полностью ему доверял, но обязательно позаботится.
Когда Хэнк вернулся в комнату, Коннор уже спал. На этот раз точно. Не разделся, не укрылся, скрутился в позу эмбриона и тихо посапывал заложенным носом. Замёрз. Медленно и аккуратно, чтобы не разбудить, Хэнк вытянул из-под него одеяло, снял носки, стянул брюки и расстегнул мелкие пуговицы рубашки. Хотел бы оставить Коннора так: немного растрёпанного, в хипсах и рубашке, больше не скрывающей упругий подтянутый живот и маленькие бугорки напряжённых сосков. Расслабленный, уязвимый. Красивый. Но от прохладного воздуха по нагретой коже Коннор сжался сильнее, скрутился в попытке согреться, и Хэнк не стал больше тянуть. Он лёг рядом, накрыл их тёплым пуховым одеялом, обнял любимого со спины и уткнулся носом в волнистые волосы. Уснул почти сразу, вдыхая родной запах Коннора.
***
Охота за преступником затянулась дольше, чем могла позволить себе полиция и федералы, которые всё-таки подключились к делу. На второй неделе количество жертв увеличилось до пяти, а часы на сон сократились. Приходилось ночевать в участке, чтобы в любой момент сорваться на вызов. Не осталось ни времени, ни сил на фантазии и притяжение. Только работа липкой грязью сомкнулась вокруг тела и мыслей и не отпускала до долгожданного «подозреваемый задержан», сказанного уставшим голосом Коннора. Он добрался самым первым, перехватил, арестовал. С учётом настроений, которые царили в отделе, Хэнк был рад, что ублюдка взял именно Коннор, ведь он был одним из тех редких сотрудников, которые могли держать себя в руках. Попадись преступник кому-то другому, мог бы и не дожить до суда.
— Отличная работа, Коннор, — слабая похвала — единственное, на что сейчас был способен Хэнк.
В ответ получил только лёгкий кивок, когда Коннор прошёл мимо и затолкнул подозреваемого в машину. Даже голову ему придержал — удивительный самоконтроль. Его злость выдавали только желваки, которые играли под бледной кожей и добавляли хищных черт и острых линий обычно спокойному лицу. И взгляд… Взгляд Коннора горел кристально чистой, искренней, едва сдерживаемой ненавистью. Впервые Хэнк видел своего мальчика таким и надеялся, что больше не увидит никогда.
— Как ты? — глупее вопрос задать было нельзя, но Хэнк хотел немного поддержать, отвлечь на себя, чтобы выдернуть Коннора из болота, в которое тянули его эмоции.
— Нормально. — Холодно. Сухо. Со взглядом в никуда. Так, что сразу понятно, нормальностью тут не пахнет. — Хочу выпить после работы. Составите мне компанию, лейтенант Андерсон?
Всё хуже, чем думал Хэнк, гораздо хуже, раз Коннор решил залить чувства алкоголем, который обычно избегал.
— Конечно. — Будто бы в такой ситуации можно было отказать. Нет, ни за что. Хэнк обещал, пусть только сам себе, но Коннора он больше не бросит.
— Виски. — Коннор не мелочился, перешёл сразу к крепкому алкоголю.
Хэнк сомневался в правильности выбора, бармен, судя по взгляду, тоже, но заказ всё-таки принял и плеснул в бокал на два пальца. Себе Хэнк взял пиво, чтобы выпить за компанию, но не терять контроля над ситуацией и над Коннором. Сам же Коннор решил не думать о последствиях, выпил залпом, поморщился от вкуса, тряхнул головой и кивнул бармену, чтобы тот повторил заказ.
— Не торопись, — сказал Хэнк, но упрёк ушёл в пустоту. Коннор залпом осушил новую порцию и почти сразу заказал ещё одну. В первые же минуты стало ясно, он пришёл не выпить. Он пришёл напиться.
Когда спустя минут сорок Хэнк на себе выносил Коннора из бара, радовало только одно — его мальчик ничего не натворил. Он напился молча, без жалоб и агрессии, вливал в себя бокал за бокалом, в какой-то момент встал в туалет и едва не упал. Хэнк в последний момент успел подхватить и усадить обратно на высокий барный стул.
— Тебе уже хватит, — не просьба, почти приказ, с которым Коннор без споров согласился.
Он позволил подхватить себя под руки и вывести на воздух, покачивался и жался, пока Хэнк вёл к своему автомобилю, а внутри тёплого салона расслабленно растянулся по креслу, будто превратился в желе. Хэнк перегнулся через сиденье, чтобы застегнуть на Конноре ремень, вдохнул запах крепких алкогольных паров, убрал с порозовевшей щеки какую-то крошку, включил музыку, тихо, чтобы не мешать своему мальчику дремать, и выехал на пустую тёмную дорогу.
Пока ехали, Коннор вёл себя тихо, лишь в начале мурлыкал под нос, подпевая солисту, а потом замолчал. Казалось, что он уснул, но когда Хэнк остановил машину перед старой пятиэтажкой, в которой Фёрсты снимали квартиру, Коннор сразу открыл глаза. Большие, уставшие, в темноте позднего вечера они казались чёрными.
— Я так устал, — прошептал Коннор едва слышно.
— Я знаю, — Хэнк заглушил двигатель, потянулся к Коннору, чтобы обнять за острые плечи. — Но ты справился, он сядет до конца жизни.
— Только убитых девушек это не вернёт. Мне жаль, что мы поймали его так поздно, но знаете, что ещё хуже, лейтенант? — Коннор повернулся, посмотрел в глаза пытливым взглядом и грустно улыбнулся. — Мне так стыдно. Кажется, что я должен думать об убитых, о том, чтобы передать дело прокурору в таком виде, что не подкопается ни один адвокат. А вместо этого я думаю о том, как сильно хочу вас поцеловать.
— Значит, мы думаем об одном и том же.
Хэнк наклонился ближе к любимому лицу. В нос ударил колючий, раздражающий рецепторы запах алкоголя, который перебивал собой одеколон Коннора. Мимо, по встречке, проехала машина, холодный белый отразился в шоколаде глаз, и Коннор сощурился от яркого света ксеноновых фар. В уголках глаз собрались чёрточки морщин, между густыми бровями залегла хмурая складка. Прикоснувшись к щеке, Хэнк погладил контур щетины — контраст мягкости кожи и жёсткости волос дразнил подушечки пальцев. Чуть сбоку, на скуле, ощущался пробел — на небольшом выпуклом шраме не росли волосы.
— Не заставляйте меня ждать, мой лейтенант, — для пьяного человека речь звучала подозрительно внятно. Пересохшие губы двигались медленно, а когда Коннор решился смочить их языком, Хэнк перестал тянуть время.
Поцелуй с горечью виски дурманил голову и мысли не хуже самого напитка. Медленно Хэнк смаковал каждую секунду, малейшее движение податливых губ, слушал шумное дыхание Коннора и делился с ним своим. Пальчики Коннора приятно массировали кожу головы, путались в прядях, а сам он напирал всё настойчивее, из-за чего поцелуй грозил перерасти из медленного и нежного в страстный и крепкий, как кофе по утрам.
— Тш-ш-ш. — С трудом отлепился от опухших губ, погладил нижнюю — алую и блестящую от слюны. — Спокойно, малыш.
— Хэ-энк, — просяще захныкал. — Я так соскучился по вашей тяжёлой руке. Так хочу… Если бы Ричарда не было дома, я бы позвал вас к себе.
— И я бы не пошёл, — признался Хэнк. — Ты пьян, Оленёнок, твоё тело контролирует алкоголь, а должен — я.
— Будете, лейтенант, совсем скоро. Я почти готов снова открыться вам.
Внутри разлилось согревающее тепло. Коннор почти готов, скоро они вернут прежние отношения. Нет, даже лучше, ведь сейчас у них будет не просто секс, не только сессии, будет другой уровень, новое, совершенно полное доверие.
— Не торопись, Коннор, ты же помнишь, я буду ждать столько, сколько потребуется. — Оставил короткий поцелуй на щеке, отодвинулся и вышел из машины. Обойдя её, Хэнк открыл пассажирскую дверь, чтобы помочь Коннору выбраться. — Пойдём, доведу до квартиры.
Хэнк проводил едва идущего Коннора до третьего этажа, прошёл по полутёмному коридору, в котором работали всего три лампочки, постучал в простую деревянную дверь с номером тридцать три и вручил Коннора удивлённому брату.
— Отмечал поимку серийника, — ответил Хэнк на немой вопрос в глазах Ричарда и пошёл обратно, пока желание забрать Коннора к себе не пересилило здравый смысл.
***
— Если я ещё раз когда-нибудь захочу напиться, напомните мне о вчерашнем похмелье, — сказал Коннор и сел за свой стол. В голосе до сих пор слышались остатки усталости и нездоровые хрипы, но выглядел Коннор бодрым.
Весь вчерашний день Коннор пробыл дома, страдал от головной боли и тошноты. Хэнк не стал беспокоить его звонками, вместо этого отправил несколько сообщений, привёз лекарства и уехал, оставив заботу на Ричарда. Хотел бы присмотреть за любимым сам, но постоянный обстрел взглядами со стороны младшего Фёрста раздражал и накалял обстановку.
— Обязательно, — усмехнулся Хэнк. — Как себя чувствуешь?
— Лучше, — с какой-то странной интонацией ответил Коннор, склонил голову набок, бросил хитрый взгляд из-под длинной чёлки и облизнулся. — Достаточно хорошо для этого, — прошептал совсем тихо и передал через стол маленький чёрный пульт.
Пластиковый, девять небольших кнопок в два столбца: у одного нумерация от нуля до пяти, у другого вертикальные чёрточки, одна, две, три и кнопка «стоп». В первую секунду Хэнк не понял, чем управляет этот пульт, сразу нажал на пять, вспомнив, что это любимое число Коннора. Одновременно сам Коннор резко дёрнулся, громыхнул, когда ударился спинкой кресла о перегородку, закусил палец и посмотрел. Глаза помутились, удивление и паника в них смешались с лихорадочным блеском, который всегда появлялся во время возбуждения. Его дыхание прервалось на секунду, а щёки покраснели. В ту же секунду Хэнк нажал на «стоп», и Коннор сначала прикрыл дрожащие веки, а потом расслабленно осел в кресле.
В неверии Хэнк снова посмотрел на маленький пульт в своих руках. Они же договорились, что на работе никаких проявлений чувств, даже намёков. Коннор ведь сам предложил, сам держался отстранённо, не подпускал к себе. Он ведь не мог прийти на работу с игрушкой. Или мог?
Пиликнул телефон, и Хэнк отвлёкся на ссылку. Следом короткое: «Они сейчас во мне» от Коннора, который написал сообщение и отложил телефон в сторону. Румянец на щеках ещё розовел, но в остальном выглядел Коннор обычно, будто ничего не случилось. Судя по открытой программе, он даже успел занять мысли отчётом. Мысли же Хэнка улетели в другом направлении, а к крови подмешалось трепетное чувство предвкушения. Ссылка привела на страничку секс-шопа, на экране открылась картинка с цепочкой кругляшей.
Анальные шарики.
Хэнк мотнул влево, и чёрный на экране сменился красным, потом розовым, фиолетовым и бежевым. Пять расцветок. Интересно, какой цвет выбрал себе Коннор: чёрный, бежевый, может, розовый? Розовый бы ему подошёл. Так легко было представить Коннора, стоящего в колено-локтевой, с маленьким кончиком, свисающим из влажной дырки. Потяни, и шарики внутри придут в движение не только от вибрации, а его мальчик застонет громче, ведь самый нужный шарик будет медленно выходить наружу, растягивая податливые мышцы. Блестящий от смазки, дрожащий от вибрации, такой же гладкий и розовый, как нежная дырочка Коннора. За первым пойдёт и второй, а вибрацию Хэнк увеличит до третьей интенсивности, темп — вот, что значили кнопки с чёрточками — второй, чтобы вибрировало с перерывом. Неторопливо он вытянет ещё один, а потом переключит на пятую мощность, вернёт первый режим непрерывной монотонной вибрации и скажет «кончай», чтобы Коннора, его любимого Оленёнка, сломало оргазмом.
Телефон пиликнул новым сообщением от Коннора:
1 мощность 3 режим — 7 минут
2 мощность 3 режим — 3 минуты
3 мощность 2 режим — 5 минут
4 мощность 1 режим — 2 минуты
5 мощность — никогда
Хэнк поднял взгляд, но Коннор по-прежнему сидел, сосредоточившись на отчёте. Будто и не он только что отправил инструкции к пока что скрытой от Хэнковых глаз игрушке. Милый хитрый Оленёнок, на людях умело играл в недотрогу, чтобы коллеги не догадались об их отношениях, но так нагло провоцировал, соблазнял, по капле убивал самоконтроль. Но Хэнк же не будет сопротивляться, ведь они договорились о близости на условиях Коннора. И если сегодня условия такие — Хэнк снова посмотрел на инструкцию на экране смартфона и на запрещённую пятую мощность, — то он не станет их нарушать.
Возможно, только совсем чуть-чуть.
Коннор не указал время, значит, Хэнк мог сам выбрать момент, чтобы включить игрушку. Прямо сейчас, с утра, когда рабочий день только начался, а сам Коннор не устал и полон сил? Или позже, в обед, заставить его кончить в переполненном кафе по соседству с участком? Посадить в машину и по пути на место преступления свернуть в переулок, снять с него брюки и смотреть, как Коннора изгибает и ломает от удовольствия на заднем сиденье, а член пульсирует от напряжения и блестит смазкой на пунцовой головке? Нет, лучше потерпеть до вечера, когда шарики внутри Коннора изведут его трением, а от ожидания нервы начнут потрескивать, подобно поленьям в костре. Когда дневная смена уйдёт домой, а ночная поедет по маршрутам. Когда можно будет запереться в дальней допросной с шумоизоляцией и слушать сорванные стоны и мольбы, а потом, когда кончит, прижать Коннора к себе, успокоить, напоить тёплым чаем и отвезти домой. Может, даже к себе, если он согласится провести ночь вместе.
Весь день Хэнк ощущал приятные покалывания в пальцах каждый раз, когда подушечками касался тёплого пульта в кармане. Казалось, маленький кусок пластика с микросхемой нагрет настолько, что чувствовался через слои одежды. И так сложно было одёргивать себя, чтобы не включить игрушку внутри Коннора. Только сладкое, как мёд, предвкушение вчера позволяло держаться и смаковать послевкусие манящего чувства. Почти как в далёком детстве перед днём рождения, когда в холодильнике ждал торт, а в недрах шкафа подарок родителей, который Хэнк нашёл заранее. Хотя нет, сейчас было даже лучше.
— Заедем по пути за буррито? — спросил Коннор, когда сел на пассажирское, и поёрзал. Прошло больше половины дня, шарики наверняка чувствовались сильнее, чем с утра.
— Только если ты не станешь просить тройную порцию острого соуса. Вечером я планировал поцеловать тебя, не заработав себе ожог слизистой.
— Вы же тоже любите острое.
— Не настолько, твоя еда перебор даже для меня.
— Возьму обычную порцию, — согласился Коннор и помялся, прежде чем спросить. — Скажите, лейтенант Андерсон, а когда вы?.. Он закусил губу, стрельнул взглядом из-под изгиба ресниц.
— Жди, Коннор, скоро, — ушёл от ответа Хэнк и свободной рукой погладил уголок пульта. — Совсем скоро.
После обещания время не пошло быстрее, наоборот, мгновения в ожидании вечера тянулись дольше. Для Коннора, похоже, тоже. Он чаще ёрзал и морщился, походка стала более плавной, ягодицы вырисовывали в воздухе почти идеальную восьмёрку, так, что заглядывался не только Хэнк. Губы чуть опухли и блестели из-за того, что Коннор постоянно их облизывал, а нетерпеливые взгляды обжигали кожу по несколько раз в час.
Наверное, Коннор и сам догадался, что Хэнк решил оттянуть горячее удовольствие до последнего, и стал незаметно от окружающих провоцировать включить игрушку сейчас. Не хотел ждать. В машине он дышал глубоко и шумно, не стонал, но держался на грани приличий. Часто касался то пальцев рук, то торса, прижимался или стоял рядом очень близко. Двигался грациозно и плавно, как кот, изгибался, отставляя бёдра, и смотрел, постоянно смотрел. Стоило же столкнуться с ним взглядами, как уголки губ Коннора приподнимались, обозначая улыбку, а наглый юркий язык очерчивал контур губ.
Маленький чертёнок. Пусть играется, пока можно. Позже, когда он снова отдаст контроль над собой, Хэнк запретит заигрывания на работе. Слишком рискованно в их случае, а сам Коннор и так чересчур сильно привлекает внимание. Умный, красивый, спокойный. Свободный, ведь об их отношениях знал только Ричард. Тем приятнее было осознавать, что его мальчик недоступен для других людей.
— Мне нравится, когда вы улыбаетесь вот так, — сказал Коннор, когда вышел из машины и пошёл в сторону любимой мексиканской забегаловки. Иногда он ставил в тупик такими неожиданными признаниями, на которые не ждал отклика, просто говорил. И Хэнк говорил тоже.
— Тебе идут волнистые волосы, Коннор, — когда с утра застал за укладкой.
— Расстёгнутая рубашка смотрится очень сексуально. Особенно, когда это моя рубашка.
— Ты вкусно готовишь.
Мелочи, которые Хэнк редко кому-либо говорил, ведь они казались очевидными, Коннору хотелось говорить часто. Не потому, что он нуждался в комплиментах или поддержке, а потому, что красиво улыбался и мило смущался.
— Вы будете что-то брать, лейтенант? — выдернул из тёплых мыслей любимый голос.
Хэнк хотел ответить «тебя», но решил не накалять, поэтому отрицательно мотнул головой и пошёл к свободному столику.
До официального конца рабочего дня оставалось потерпеть еще три часа.
***
С приближением вечера напряжение нарастало, стелилось в воздухе запахом одеколона Коннора, искрило током при случайных прикосновениях, срывалось с губ потяжелевшим дыханием, блестело на висках Коннора бисером пота. Сотрудники в отделе убывали, детективы и офицеры дневной смены расходились по домам, ночной — понемногу наполняли отдел. Гул голосов постепенно стихал — с наступлением вечера многие говорили тише, — превращался в едва заметный фоновый шум, который больше не заглушал движений Коннора. Каблук его ботинка выстукивал по полу, кресло поскрипывало, когда менял положение, щёлканье мыши вторгалось в мысли.
Когда почти вся ночная смена разъехалась, Коннор резко поднялся и ушёл в темноту коридора. Хэнк не придал значения, был слишком занят изучением результатов анализов по одному из текущих дел. Понял, что Коннора нет подозрительно долго, только когда получил сообщение. «Жду вас в допросной, сэр».
Во рту пересохло, дыхание спёрло, а в горле зачесалось, словно вдохнул пыли.
Коннор ждал в допросной. В дальней допросной с шумоизоляцией и не работающим видеонаблюдением. И долгожданное «сэр» в конце сообщения как триггер, как разрешающий сигнал, как свисток судьи на матче, оповещающий о том, что можно начать их бесстыдную игру.
Хэнк поднялся. Вдохнул, настраиваясь. Оглянулся.
В опенспейсе было темно и почти пусто — только он и ещё один детектив с ночной, который, похоже, должен был вот-вот уехать.
Хорошо. Никто не помешает, но бдительности терять не стоило.
Кажется, в три шага оказался рядом с коридором. Думал только о Конноре, двигался к нему на автомате. Также на автомате пришёл к допросной и взялся за ручку.
Металл холодил, ощущение гладких изгибов вернуло в реальность. Короткой вспышки хватило, чтобы сжать в кармане джинсов пульт от шариков и сделать шаг внутрь.
Внутри был он. Обнажённый, коленопреклоненный, совершенный, как фарфоровая статуя. Его маленький Оленёнок.
Глаза в пол, не поднимал без разрешения. На шее — галстук, который десяток раз поправлял днём, затягивал под самый кадык. А сейчас он болтается ослабленный, как приглашение, так и просится в руку.
Взгляд ниже, а там пояс верности держит в металлической клетке пока расслабленный член.
— Посмотри на меня. — Только после этого Коннор поднял взгляд. — Ты хотел мне что-то сказать? — Господи. Как же сложно было сейчас сохранять лицо и ледяной образ.
— Да, сэр. — Покорность. Принятие. Полное доверие. — Что я полностью ваш, — прошептал и протянул на ладони маленький ключик от пояса верности.
Теперь Коннор, его послушный Оленёнок, его любимый человек, был готов.
— Хорошо.
Хэнк убрал в карман тёплый ключик, погладил Коннора по мягким губам. Улыбнулся.
И выбрал на пульте первую мощность.