— Нет, Фёрст, ни за что! Я не стану надевать эту херь!
Просто невероятно. Мало того что наглец опоздал почти на полчаса («Прости, Гэвин, машина сломалась, пришлось срочно арендовать другую»), так ещё и с чего-то взял, что Гэвин пойдёт на поводу у его дурацких фантазий. И без того неизвестно, куда этот придурок повезёт на свидание, так ещё и повязку на глаза даёт.
— Пожалуйста, — Нет, Гэвин не вёлся на блестящие грустные глаза. Совсем не вёлся. — Один раз, прошу тебя. Я хочу сделать сюрприз, иначе ты сразу поймёшь, куда мы едем.
— Я не люблю сюрпризы, и ты прекрасно это знаешь! — крикнул в ответ и снова оттолкнул руку с чёрной повязкой.
Они срались уже пять минут, за которые Рид успел немного вспотеть. Ещё чуть-чуть, и будет не немного. «Блядь, знал бы, не торчал бы полчаса в душе».
— Ну Гэ-эви-ин.
Упорный. Настырный. Упрямый, как осёл. Чёртов Фёрст, если вобьёт себе в голову какую-нибудь идею, так не успокоится же, пока не добьётся. Спасибо прошедшим годам, Гэвин знал эту его черту лучше, чем кто-либо.
— Стоп. Давай так, Ричи, завязывать глаза я не стану, даже если ты будешь ныть об этом целый день, но я согласен их закрыть. Сам. Без посторонних приблуд, тебе ясно? — Свидание вот-вот могло сорваться из-за мелкой глупости, и вряд ли Ричард этого хотел.
Чего уж, сам Гэвин тоже не хотел, зря что ли нервничал столько времени, собирался с утра, даже морду побрил.
Ладно, не побрил, но немного подровнял щетину, чтобы выглядела аккуратно, а не как у божма.
— И не станешь подглядывать? — Сложил руки на груди, но при этом немного расслабился. — Даже чуть-чуть?
— Не стану, обещаю, — ответил с усталым вздохом.
Сдался… Сдался чужому желанию, которое детским восторгом горело в насыщенной синеве глаз. Удивительно, как легко Ричард Фёрст совмещал в себе раздражающее упрямство и самодовольство, взрослую серьёзность и чистую детскую искренность.
Искренность подкупала Гэвина больше всего.
— Спасибо, — в последнее время Ричи благодарил всё чаще.
— Не расслабляйся, компромиссы будут не всегда, — пригрозил Гэвин и обошёл машину.
Серый седан проигрывал «мерседесу», на котором несколько лет назад ездил Ричард. На крыле небольшая царапина, которая на солнце сильно бросалась в глаза, пластик фар чуть помутнел, внутри — тканевые чехлы на креслах, свежий кожзам на руле и не до конца выветрившийся запах химчистки. Гэвин сразу наполовину открыл окно, чтобы впустить воздух с улицы. Автомобиль немного вибрировал из-за тихо работающего двигателя, который зажужжал громче, когда Ричард, сев за руль, нажал на педаль газа.
— Сколько нам ехать? — Закрыв глаза, как и обещал, Гэвин откинул спинку кресла и устроился в полулежачем положении.
— Около часа.
— Подремлю пока, — буркнул Гэвин и повернул лицо к окну.
— Не выспался? — Волнение, забота, любопытство — иногда казалось, что Ричард придаёт незначительным вещам чересчур много внимания.
— Встал рано. Сериал может подождать до завтра, а террариум Мэдди — нет, и так уже начал пованивать. Пришлось чистить.
— Я разбужу, как приедем.
— Ещё бы, — с издёвкой фыркнул Гэвин, — у нас же, блядь, свидание.
По правде говоря, дрёма была способом сбежать от разговоров с Фёрстом. Гэвин привык общаться с ним на выездах или в офисе, на обедах и местах преступлений, но не на выходных и не на, мать его, свиданиях. О чём вообще говорят на свиданиях два мужика? С девушками темы чаще всего приходили сами по себе, слова легко и естественно срывались с языка, а уже через несколько фраз Рид понимал, взаимный интерес к теме или нет. Но с Ричардом всё было как-то странно, необычно, при этом так правильно, что становилось немного страшно. Ни с кем из прошлых пассий Гэвину не было так легко и одновременно так сложно.
«Я загоняюсь по херне, — на грани сна и дрёмы промелькнула мысль, с которой Гэвину сложно было спорить. — Расслабься, Рид, и получай удовольствие, это же просто свидание. Свидание с человеком, который тебе пиздец как нравится, не напортачь в этот день. Не напортачьте оба».
***
— Гэвин, проснись, мы приехали, — тихий голос потревожил сон. Не раздражающе, как бывало обычно, а приятно. Осторожное касание теплом по коже: от виска вниз по линии скулы, к щеке, по контуру щетины, а дальше, как финал наглого путешествия, к уголку пересохших губ.
— Грабли убрал! — раздражённо рыкнул Гэвин и повернулся к Ричарду. Глаза не открывал, но по сильному запаху одеколона и близости дыхания он понял, что тот наклонился почти вплотную. — Тебе знакомо понятие личного пространства?
— Что-то слышал, — улыбка искрилась в голосе, но даже при очевидном намёке Фёрст не отодвинулся.
Мудак.
— Ты слишком близко. — На ощупь Гэвин попытался его оттолкнуть, но Ричард спокойно перехватил руку и сжал в своей. Ещё бы пальцы переплёл для полноты картины. Мысленно Гэвин спокойно мог представить, насколько по-гейски они выглядят со стороны: рука в руке, у одного глаза закрыты, второй наклонился, будто хочет поцеловать.
— Ты же не видишь, — когда он говорил, в воздухе пахло арахисом и шоколадом, наверное, съел по пути «сникерс».
— Я чувствую. — Почему-то с каждой секундой воздух становился более вязким, а глаза всё меньше хотелось открывать.
— Приятно, — протянул так, словно мурчал, — знать, что ты чувствуешь меня.
Слишком нежно и с любовью. Слишком интимно. И всё ещё слишком близко. Обжигающе, словно кипятком по нервам, напрягающее, до кома в горле, до тока в пальцах и прерванного дыхания. Страшнее, чем первая перестрелка, желаннее, чем первый секс. Гэвин давно понял, что рядом с Ричардом Фёрстом всегда так: эмоционально, на грани, так, что нервы натягиваются, как гитарные струны, а спину обжигает кипятком; как прыжок в глубину, с предвкушением у края, криком из горла в полёте и восторгом при погружении. Так много эмоций из-за простого разговора, из-за чего Гэвин чувствовал себя слабым, незащищённым, открытым. Но рядом с Ричардом такое состояние почти перестало пугать.
— Знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?
О, Гэвин знал.
И сам хотел того же.
— Не говори, Рич, не надо. Просто пойдём, блядь, уже. — Будь у них война, у Гэвина остался бы последний фланг.
— Да, пойдём. — Скрипнула ткань кожанки, пока Ричард отодвигался. — Как раз вот-вот начнётся наше время. Сиди, я помогу тебе выйти.
В секунду вопросов возникло больше, чем возможных ответов. Но дверь открылась, Ричард придержал за руку и помог выбраться из машины. В воздухе слышался запах нагретой резины, а где-то вдалеке кричали двигатели.
— Можешь открыть глаза.
Свет с непривычки больно ударил по глазам, Гэвин сощурился, заморгал часто-часто, чтобы привыкнуть к яркому солнцу, и через минуту смог разглядеть, куда привёз его Ричард.
— Картинг. — Неожиданно. Гэвин никогда не был в подобном месте.
— Обычно я приезжаю сюда в апреле, но дольше ждать не мог ни я, ни ты. Вот та открытая трасса на ближайшие два часа полностью наша.
— Ты поэтому тянул целый месяц? — Взгляд скользил по длинному двухэтажному зданию из стекла.
— Да. У них есть крытые трассы, но самый кайф кататься на воздухе. Пойдём! — Ричард схватил за руку, переплёл пальцы и потянул за собой так быстро, что Гэвин не успел возмутиться.
Или просто не захотел…
Азарт, адреналин, желание победить, не дать Ричарду вырваться вперёд — всё смешалось в крови, в мыслях, в сердце. Яркость чувств, смех, восторженные крики, размытая картинка реальности на периферии зрения и радость, когда первым завершил гонку. Гэвин то выигрывал, то проигрывал, то уверенно входил в повороты, то врезался в ограждения, когда Ричард умело подрезал его. В общем зачёте они шли подозрительно ровно — стоило Ричарду начать вырываться вперёд, как в следующей паре заездов победителем выходил Гэвин.
— Ты поддаёшься, — голос срывался, как после долгого бега, настолько сильно душили эмоции.
— Есть такое. — Чёлка упала на брови, но не смогла спрятать хитрый прищур глаз. Ричард довольно улыбался, над губой блестела полоса пота, а волосы, наэлектризованные от шлема, смешно торчали во все стороны. — Но тебе же нравится, — продолжил он.
— Нравится, — эхом повторил Гэвин, говоря совсем не об игре в поддавки.
На левой щеке Ричарда была ямочка из-за неисчезающей улыбки. В его глубоких синих глазах виднелись серые вкрапления, как айсберги в Атлантическом океане. Чёрная кожанка сидела по фигуре и хорошо сочеталась с белой рубашкой и чёрными джинсами. На ногах снова любимые new balance, только если раньше он десятками скупал модели долларов за пятьсот, то сейчас едва ли покупал те, что дороже сотни. Он научился экономить, но не растерял вкус, одевался по-прежнему стильно.
Ричард красивый. Он всегда был таким, но сейчас его привлекательность особенно сильно бросалась в глаза. Его хотели многие, с кем-то из своих воздыхателей он мог бы кувыркаться прямо сейчас, а вместо этого он здесь, выглядит таким довольным и счастливым, что грудь обхватывают тиски.
Под боком не было зеркала, но Гэвин не сомневался, что выглядит таким же счастливым.
— Знаешь, Ричи. — Хотелось пить, и Гэвин забрал у него бутылку, сделал несколько глотков, смотря прямо в глаза напротив. — Сегодня лучшее свидание за предыдущие несколько лет. Может, лучшее из всех свиданий, которые у меня когда-либо были.
Улыбка Ричарда стоила того, чтобы говорить подобное чаще, но к бо́льшим откровенностям Гэвин пока не был готов. Он и так — за вчера, за сегодня, за прошлый месяц — сказал Ричарду больше, чем кому-либо ещё.
— У нас ещё полчаса, — кажется, произошло невозможное, Фёрст растерялся и не придумал ответа лучше.
— Так не будем тратить их впустую, погнали дальше! Уделаю тебя, как сучку! — со смехом крикнул Гэвин и надел шлем.
На самом деле, сегодня он был готов проиграть.
— Пообедаем? — Время аренды трассы закончилось, Гэвин следом за Ричардом вышел в просторное лобби. Довольный, уставший, проигравший, пусть и с небольшим отрывом. — Я бы предложил местное кафе, но ты же не любишь всю эту попсовую херню, — «Дразнит, говнюк». — Поэтому поедем на окраину Детройта, там можно подраться с бомжами за плесневелый хлеб и старые консервы.
— Ебать ты юморист, Фёрст. Я бы посмеялся, но хочу жрать, так что погнали. Заодно расскажешь, как давно ты сюда ходишь, а то у меня чувство, что здесь тебя знает каждая собака. — Из десятка-другого людей, с которыми случайно пересеклись, почти все ненадолго отвлекали Ричарда разговорами.
— Я хожу сюда с семнадцати, как получил водительское, — начал Ричард, когда сел за угловой столик в кафе. Место выбрал больше подходящее для слежки за кем-то, чем для свидания: в конце зала за колонной, где их почти не видно, но зато со своего места Гэвин спокойно просматривал всё помещение. Специально или нет, но выбор Гэвину нравился, как раз без лишнего внимания.
Идеально.
— И как часто? — спросил и взял в руки меню. Двухсторонний лист картона выглядел слегка потрёпанным, цены были явно завышенными, но выбора не было — в радиусе десятка километров другие заведения отсутствовали.
— До того, как ушёл из семьи, приезжал каждые выходные, начиная с апреля и заканчивая октябрём. — Ричард без особого энтузиазма изучал меню, в котором не наблюдалось интересных блюд.
— А сейчас?
Пахло фритюрным маслом, которое полностью перебивало запах одеколона Ричарда.
— Первый раз за два года, — признание обескуражило. — Сначала Полицейская академия, потом набирался опыта патрульным, сейчас вот учусь быть полезным тебе. Не так много времени остаётся на развлечения. И по деньгам напряжно, каждую неделю не покатаюсь, разве что раз в месяц, — в голосе слышалась тоска, которую Ричи не смог до конца замаскировать безразличием.
— Каково это, потерять важную часть своей жизни? — сам не знал, спрашивал ли о хобби, о семье или обо всём сразу.
— Тяжело, — всего одно слово, но сколько усталости и боли было скрыто за ним. — Зато взамен я почти получил тебя.
— А если у нас не выйдет? — Поставить на кон привычный уклад жизни из-за сомнительного шанса на взаимность — такого решения Гэвин понять не мог. — Не боишься, что я пошлю тебя на хуй, вычеркну из своей жизни? Тогда получится, что ты просрал всё зря.
— Боюсь. — Неуверенное касание к ладони, скольжение сухой кожи и тепло на тыльной стороне руки. — Но твоё поведение, твои реакции и твои оговорки, Гэвин, кричат о том, что шансы на взаимность у меня очень, и очень высокие. Скажешь, я ошибаюсь?
— Скажу, что буду чизбургер, суп дня и луковые кольца, — позорно ушёл от ответа Гэвин, но свою руку из руки Ричарда убирать не стал.
А когда принесли заказ, легонько погладил в ответ.
***
Уже начало темнеть, задул неприятный, колющий прохладой, ветер, когда Ричард повёл машину в глубь города. Но возвращаться Гэвину не хотелось. Ещё в обед он начал тянуть время: жевал долго, медленно, делал вид, что наслаждается каждым укусом сухого, с пережаренной говяжьей котлетой, чизбургера. Суп дня тоже подвёл, оказался обычным куриным бульоном с лапшой и зеленью, пересоленный даже по меркам Гэвина, который любил солёное. Вкусными оказались только луковые кольца, на которые то и дело покушался Ричард. Тянулся к тарелке или пытался вырвать из пальцев — глупое, но милое ребячество, которого иногда так не хватало в напряжённой повседневной жизни.
После обеда они несколько часов катались по округе, а сейчас, уставшие, но довольные, ехали по полупустым дорогам обратно в город. В салоне тихо играла музыка — очередная попса, которую любил Ричард, только спокойная и не раздражающая, и мерно гудел кондиционер. Молчание — уютное, как любимое одеяло зимой, комфортное, как кожанка, в которой ходил несколько лет, Гэвин нарушать не хотел. Судя по притихшему Ричарду, он тоже проникся подобным настроением.
«Или просто заебался пиздеть весь день», — беззлобно посмеялся Гэвин в мыслях.
Через полчаса Ричард остановился напротив дома, в котором жил Гэвин. Тротуар и небольшой газон, короткая дорожка к подъезду, три ступеньки и невысокие декоративные перила, ведущие к чёрной двери — приевшиеся за годы виды. Из обычной картины выбивался только Ричард. Ричард, подаривший отличный день и запоминающееся свидание. Ричард, которому Гэвин хотел сказать немного больше простого «пока».
Или не только сказать…
— Спасибо за сегодня, — голос хрипел от долгого молчания, — было весело.
— Пож… — договорить Ричарду Гэвин не дал. Набравшись смелости, он наклонился к нему и коснулся тёплых губ коротким поцелуем.
Желудок сжимался от волнения, гулко бьющееся сердце сорвалось в бездну, пока сознание впитывало ощущения: колкость чужой щетины, отросшей к вечеру, сухость кожи губ, терпкий запах тела, который даже с закрытыми глазами не перепутать с женским. Гэвину едва верилось, что он целовал Ричарда сам, без просьбы и давления, а потому что захотел. Судя по отсутствию реакции, Ричард тоже не мог поверить в происходящее, чем и воспользовался Гэвин, отстранившись до того, как поцелуй стал глубже.
— Увидимся на работе, — голос сел окончательно, а вся смелость осела у Ричарда на губах.
— На чашку чая не пригласишь? — Фёрст себе не изменял, за лукавыми интонациями неумело скрывалось волнение и надежда.
— У меня нет чая.
— Кофе?
— На ночь вредно.
— Может, вода? Вода же у тебя есть, я даже из-под крана выпью.
— Не форсируй, Ричи. — Было так очевидно, чего он хотел, но сейчас Гэвин не решился бы на что-то большее. — Езжай домой, — покачал головой Гэвин.
— Поезжай.
— Блядский боже, тебе обязательно напоследок всё испортить? — Давно Гэвин не слышал исправлений.
— Прости, хотел задержать. Мне тебя мало. — Руки, лёгшие на щёки, были мягкими и тёплыми. — Хочу ещё.
На ещё один поцелуй Гэвин всё же согласился, а потом, как пьяный, брёл домой.
Ричард целовался хорошо. Очень хорошо. Крышесносно. Ещё бы, с его-то опытом. Он прикусывал губы, многообещающе и нежно; в неудобной позе и маленьком салоне он прижимался так близко, что бросало в огонь. Он играл с языком, подавлял, а потом отступал, отдавая инициативу, держал баланс ещё лучше, чем на картинговой трассе. Гэвин чувствовал под пальцами быстрое биение чужого пульса. Дышал глубоко, пока на мгновенье отстранялись, делили один вдох на двоих и снова соединялись губами, чтобы долго, жарко, мокро, чтобы до головокружения и красных пятен под веками, чтобы до болезненного напряжения в штанах. Когда Ричард отстранился окончательно, губам стало холодно, а кожу вокруг пекло от колючей щетины.
— Если ты не уйдёшь сейчас, я не остановлюсь, — предупреждение из последних сил утекающей сквозь пальцы выдержки. Ричард был возбуждён, хотел так сильно, что заметил бы даже слепой.
Гэвин возбудился тоже.
— Спокойной ночи, — быстро бросил напоследок и вывалился из машины.
Ноги не слушались, мысли — подавно. В голове царил полнейший хаос и сумбур. Гэвин стоял на краю обрыва, за которым начиналась бесконечная чёрная бездна, и наблюдал за тем, как смерч по имени Ричард Фёрст без жалости разрушает устоявшиеся запреты и принципы, срывает их с библиотечных полок сознания и отправляет в долгий полёт вниз.
Гэвин падал следом, но его полёт закончился быстро, на холодном полу у собственной двери. Но морально он продолжал падать, когда расстегнул ширинку, сжал член через трусы, а потом подцепил пальцами ткань. Без смазки, быстро, резко, лишь бы быстрее достигнуть разрядки, пока возбуждение и инстинкты не вынудили вернуться к Фёрсту и испортить хрупкое равновесие искрившимся, как бенгальский огонь, желанием.
Слишком рано.
Пока рано.
Тело вздрогнуло, напряглось, из горла вырвался сорванный стон, а на пальцы плеснуло вязким семенем. Кончил Гэвин с мыслями о губах, которые целовал несколько минут назад.
***
На следующее утро первым делом вспомнились губы — тёплые, чувственные, ласкающие — и язык, который нагло хозяйничал во рту. Другого Гэвин и не ожидал, сам позволил, сам решился поцеловать Ричарда глубже, дольше, так, что становилось жарко от простого воспоминания из вчерашнего вечера. В носу воскрес запах одеколона, стойкий, запоминающийся, но не навязчивый, во рту — вкус, который оставил Ричард после своего поцелуя, химическая смесь банана и клубники, ведь даже жвачку он выбирал сладкую. Кожа покрывалась мурашками, когда память с удовольствием воспроизводила ощущения: пальцы, зарывшиеся в волосы, массирующие нежно и медленно; чуть влажная ладонь на щеке, которая потом сдвинулась на шею; игривые царапины на загривке, которые дразнили и побуждали царапать в ответ, прикусывать опухшие губы и душить поцелуем, чтобы выплеснуть накопившиеся эмоции и принять в себя чужую страсть.
Что чувствовал в тот момент Ричард? Гэвин хотел бы узнать, хотел услышать признание: неловкое с непривычки или наоборот, дерзкое и с насмешкой, наглое, как сам Фёрст. Но вчера Ричард не говорил о своих эмоциях и ощущениях, а сегодня Гэвин спрашивать не станет — стыдно, страшно, чужеродно. Иначе, чем с любой девушкой ранее. Иначе, чем вообще мог представить.
«Как сегодня смотреть ему в глаза? Как работать и делать вид, что вчера не случилось ничего, выходящего за рамки?» — Гэвин глухо завыл в ладони, безуспешно пытаясь сбросить картинку и ощущения прошедшего вечера, которая впиталась в мысли и кожу, такая же яркая, как свежее граффити, которые когда-то рисовал Ричард.
— Сегодня будет сложный день, — просипел под нос Гэвин и растёр щёки. — День-пердень.
Будет неловко. Зная Фёрста, он же не промолчит, напомнит о поцелуе, разболтает Тине или ещё кому о свидании, чтобы выиграть очередной тотализатор. «Если до Фаулера дойдёт, то будет совсем жопа, — думал Гэвин, пустым взглядом сверля террариум со спящей Мэдди, пузо которой вздулось из-за жирной мыши. — Нужно было предупредить, чтобы молчал и не отсвечивал, а то совсем расслабился».
Риски, что их раскидают по отделам, были низкие, Андерсон с Коннором были в большей опасности, но шифровались они не хуже шпионов. Если бы Ричард не проболтался, Гэвин бы решил, что у них не сложилось. Зато Фаулер, узнав о служебном романе, мог разделить, заставить работать по одному или назначить нового напарника. Просрать Ричарда Гэвин не хотел. Как напарника, конечно же, только как напарника. Мысль о том, что Ричард Фёрст стал потенциальным партнёром, Гэвин до сих пор обходил стороной. «Скоро придётся подумать и об этом…» А пока он, щурясь на рассветное солнце, ехал в участок. И чем ближе он подъезжал, тем сильнее колотилось сердце в волнительном предвкушении встречи. Но первым в отделе встретил не Ричард.
— Наконец-то, блядь, Рид! Ты телефон себе в жопу засунул?! — Андерсон был на взводе. — Три раза звонил!
На экране действительно горело три пропущенных от лейтенанта Андерсона (Гэвин забыл включить звук) и короткое «срочный сбор, выезжай раньше» от Ричарда.
— Бегом в оружейную, едем на захват с группой Аллена, потом на служебную парковку. Инструкции от командира группы получишь там.
Вокруг царил организованный хаос. Полицейские бегали, собирались, каждый знал, что делать. Гэвин знал тоже и обошёлся бы без указаний лейтенанта, который решил сорвать злость. «И почему каждый раз, когда я забываю включить звук, происходит какой-то пиздец?» — думал Гэвин, пока застёгивал бронежилет, проверял оружие и патроны. С Ричардом встретились рядом с машиной их группы, перебросился с ним коротким кивком и встал рядом. Что ж, был небольшой плюс во внезапном захвате: не придётся разговаривать с Ричардом о вчерашнем и краснеть, как целка в первый секс. «На захвате будет не до пиздежа, значит, Фёрст не станет заёбывать неудобными вопросами», — и пока сотрудник SWAT вёл инструктаж, Гэвин отвлёкся на посторонние мысли. А потом ещё раз, когда стоящий рядом Ричард обхватил мизинец Гэвина своим.
Остаток инструктажа с трудом удалось сохранить концентрацию на голосе командира группы — тепло Ричарда и его молчаливое довольство казались неприлично громкими.
***
— Вперёд, вперёд, вперёд!
Шум, выбитые двери, выстрелы, дымовые шашки и крики людей. Гэвин не любил подобные захваты, которые напоминали типичную постановку из сериала или кино, только с одной ощутимой разницей — здесь можно было сдохнуть в любой момент. Пока основные силы ворвались в бывшее административное здание, Гэвин со своей группой вошёл в небольшой склад. Пару сотен квадратных метров тёмного пространства, уставленные стеллажами, два ответвления в дальнем конце, единственный выход прямо за спиной.
— Рид, Фёрст, налево, Мартинс и Койн направо, — скомандовал командир. — Остальным осмотреть помещение.
Оружие, составляющие для взрывчатки, возможно, немного наркоты — Гэвин был почти уверен в будущих находках.
— Здесь компьютер. — Ричард первым вошёл в небольшую комнатушку со старым столом прямо по центру.
— У нас пусто, — отчитался по рации Койн. — Возвращаемся к основной группе.
— Включён?
— Нет, но питание есть. Включить?
— Оставь, там по-любому пароль, пусть умники из технического разбираются.
— Тут бомба! — разорвало эфир. — Всем покинуть склад! Минута двадцать пять!
Спину и затылок облизнул ледяной язык страха. Такой же отразился в не менее ледяных глазах Ричарда.
— На выход, бегом!
Схватив за руку, Гэвин выдернул Ричарда в проход и сам побежал вперёд. Как старший — повёл за собой, как человек — хотел бежать следом, чтобы у Ричарда было больше шансов выжить.
Не проебаться. Не затупить. Вывести наружу в безопасную зону.
Топот ног среди лабиринта железных стеллажей, светлый квадрат открытой двери чуть в стороне и голос командира в наушнике. Гэвин не разбирал слов. Гэвин бежал вперёд, ведомый инстинктом, безошибочно выбирая повороты.
Быстрее, быстрее, быстрее!
Горло жгло, пекло от внезапного спринта, а мозг додумывал запах гари, которого не было в реальности.
Ещё не рвануло.
— Двадцать секунд, — кто-то вёл отчёт, не факт, что правильный.
— Быстрее, Рич!
— Пятнадцать. — И вырвались на свободу.
— Десять. — Ричард забежал вперёд, схватил за предплечье и дёрнул вправо к ближайшей преграде.
— Пять. — Они повалились за невысокий бетонный блок как раз когда рёв взрыва прогремел в стороне. Ударная волна прошла почти незаметно, а следом на голову, спину, скрещенные руки посыпались щепки и прочий мусор. Что-то тяжёлое ударило между лопаток, выбило воздух из лёгких. Кусок чего-то железного поцарапал палец, а прямо перед носом упала опалённая банка.
Всё закончилось так же быстро, как и началось.
— Мать твою. — Ноги дрожали, руки тоже потряхивало. Да что там, всё тело было готово затрястись в припадке — адреналин начал сходить до обидного быстро.
— Мы чуть не сдохли, — то ли подумал, то ли всё же сказал Гэвин. — Пиздец.
«Вчера вечером ты был самым счастливым человеком в мире, а сегодня чуть не откинул кони».
— Всем группам идти к точке сбора. Повторяю…
Захват завершён. Скольких повязали, скольких убили, Гэвину было наплевать. На их стороне только две группы отчитались о раненых — всего трое. Ни одного убитого копа. А могло быть минимум двое.
— Ну что, Ричи, с днём рождения. Сегодня ты родился второй раз.
И чуть не умер в единственный.
— Как и ты, — его голос дрожал, словно вот-вот заплачет, но лицо застыло каменной маской.
Держался. Скрывался. Отвернулся и пошёл к точке сбора.
Когда заговорил командующий операцией, Гэвин едва выдержал обязательную часть. Хотелось курить. Пусть никогда в жизни и не курил, но сегодня хотелось. Когда настало время командиров групп отчитаться, Гэвин незаметно ускользнул в сторону, в узкий проулок, чтобы спрятаться за углом, прислониться влажным затылком к холодной бугристой стене и осознать реальность.
Осознать, что всё ещё дышит и чувствует.
Но долго побыть одному не вышло. Хруст битого стекла под тяжёлыми ботинками привлёк внимание, а следом из-за угла показался Ричард. Всё ещё шокированный, грязный, растрёпанный и при этом блядски красивый. О большем Гэвин подумать не успел, Ричард вмиг оказался рядом, а дальше всё произошло само.
Поцелуй, долгий, несдержанный, глубокий, в котором выплёскивалось всё, что нужно было сказать друг другу вслух.
Вчера Ричард целовал впервые, а сегодня, как в последний раз.
Мокро.
С рычанием, как у животных.
С укусами не до крови, но почти.
Несколько раз столкнулись зубами, втиснулись друг в друга в слепом стремлении слиться. Хватались за одежду, путались в руках. Не близость, а какой-то сюрреалистичный сумбур, вызванный страхом, грубый и бесконтрольный, как ураган в Канзасе. И Гэвин, что та Дороти, улетел крышей куда-то далеко, возможно, прямиком в Изумрудный город, ведь другого объяснения своему поведению он бы не нашёл. Почему позволял себя целовать, когда за парой поворотов было несколько десятков полицейских? Почему целовал в ответ, ни на секунду не давая отодвинуться? И десяток других «почему», которые захотел озвучить сразу, как Ричард с громким чмоком разорвал поцелуй.
Захотел, но не озвучил.
Не успел.
Ричи упал на колени и врезался носом в ширинку, глубоко вздохнул, принюхиваясь, расстегнул молнию и освободил стоящий член.
— Стой, блядь! — Только и успел вцепиться в волнистые волосы. — Грязный же!
После быстрого бега и мощного стресса в душ бы сначала, а не в горячий рот. Только Ричард так не считал и принялся сосать с такой отдачей и удовольствием, что связь с реальностью прервалась окончательно. Гэвин уплыл сознанием куда-то далеко, лишился разумных мыслей, которые вытолкнула смесь похоти и безумия. Остались лишь короткие вспышки, отрывками транслирующие происходящее: хлюпающие звуки внизу; горловые постанывания и вибрация, отдающаяся в головку; горячее, влажное, ласкающее член; ладонь на заднице, массирующая ягодицу; спутанные волосы между пальцами и спазм, когда переебало позорным быстрым оргазмом.
— Сплюнь, — сипение из горла, как у несмазанной дверной петли.
Паршивец, естественно, не послушался.
— И что теперь?
«Зачем ты это сделал? Зачем?!»
«Как теперь смотреть друг другу в глаза?»
«Как общаться?»
— Кто мы теперь друг другу? — случайно сказал вслух.
— Тебе решать, Гэвин. Только тебе.