— Pozhalyista, Hank…
Пальцы одной руки впивались в простынь, сжимались до треска ткани, другой Коннор цеплялся за отросшие волосы любовника, сжимал в кулаке, оттягивал, за что сразу же получал предупреждающие шлепки по заднице.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — он стонал и скулил на одной ноте, пока горячий язык мокрыми, широкими мазками проходился по мошонке, щекотал яички и ввинчивался в растянутую дырку, стоило немного расслабиться.
— Громче, малыш, — шёпот теплом осел на внутренней стороне бедра. — Мой чувствительный Оленёнок. — Пальцы, кажется, три, двигались внутри, растягивали, проникали глубже, цепляли простату и ласкали стенки.
Коннор горел. От каждого прикосновения, от малейшего толчка внутри, от острых зубов на сосках, а через секунду от наглого языка, который облизывал везде. Жар скапливался во всём теле, плавил кожу, словно воск, мглой удовольствия застилал мысли.
Коннор стонал. Коннор кричал. Коннор умолял.
Просто секс — обещал Хэнк — не сессия. Ни игрушек, ни приказов, ни порки или связывания — ничего, что стало привычной частью жизни и уже вышло за пределы спальни. Ведь нигде, ни в одном месте на всей земле Коннор не мог даже на секунду представить, что ослушается Хэнка. Он вверил ему своё тело, свою душу, всю свою жизнь, а сегодня, сейчас, во время их «просто секса» получил настоящую свободу, которую не искал и не просил. Не зря же носил пояс верности как знак принадлежности Хэнку Андерсону.
— Умоляю, сэр, я хочу кончить.
Член болел от возбуждения, от предоргазменных пульсаций, от глубокого минета в исполнении Хэнка, от дразнящего дыхания на коже, которое невесомо, как щекотка пёрышка, дразнило и распаляло, вызывало мурашки и заставляло волоски вставать дыбом.
Невозможно. Невыносимо терпеть эту сладкую пытку, которая разбирала на атомы с каждой минутой. Если таким для них будет «просто секс», то Коннору он больше не нужен.
— Ты же сам хотел вспомнить, как это, сам просил, Коннор. — Тяжесть, тёплая, родная, придавила к кровати, когда Хэнк лёг сверху и толкнулся бёдрами в имитации фрикций.
Он всё ещё был в одежде, и у Коннора быстрее ехала крыша от осознания, что сейчас они не равны, что даже сейчас Хэнк доминирует.
— Неделю уговаривал попробовать, как раньше, как обычные люди. — Шёпот застилал мысли, любимый голос гипнотизировал, погружал в транс.
О своём желании вспомнить, как было раньше, Коннор успел пожалеть. Без приказов, без контроля, без строго голоса и жёсткой руки он больше не мог.
— Разрешите мне кончить, сэр. — Голос захлёбывался, царапал пересохшее горло, а следом срывался на стоны от укуса на грани боли, от движения пальцев внутри, которые давили так правильно, что ноги дрожали от наслаждения.
— Ты волен кончить в любой момент. — Зубы сжались на мочке, и Коннор вскрикнул. Уколы усов и бороды возвращали в реальность, когда Хэнк целовал ключицы, соски, живот, жалил прикосновениями.
— Сэр… — Внятных мыслей осталось до стыдного мало, но с ним не могло быть иначе. — Прикажите… Прикажите мне.
Хэнк знал, насколько сильно это было нужно. Коннор не сможет, больше не сможет без короткого «кончай», которое возносило на пик удовольствия, а потом разбивало о землю. Он умирал и воскресал каждый раз в крепких объятиях и под прикосновениями мозолистых рук, задыхался в том порочном кругу и не хотел выбираться.
— Войдите в меня, сэр, прикажите кончить на вашем члене.
Глубоко, размашисто, быстро. Так, чтобы каждый толчок протаскивал по кровати. Так, чтобы было некомфортно сидеть и ходить, чтобы ещё долго чувствовал и помнил, насколько было хорошо.
— Жадный Оленёнок. — Судя по голосу, Хэнк и сам едва сдерживался.
А следом долгожданное давление головки на растянутые мышцы, долгое проникновение, от которого зрение пропало окончательно, а члён испачкал живот новой порцией предсемени. Звонкий шлепок эхом отразился от стен спальни, следом рык над ухом, в котором угадывался нужный до безумия приказ.
— Кончай!
Волна облегчения по всему телу, напряжение в каждой мышце и тут же расслабление, яркое зарево перед невидящим взглядом, оргазм, опустошивший до краёв, и ласковая тьма, окутавшая сознание.
Проснулся Коннор рано, словно вынырнул из тёмной глубины, которая заглушала звуки, на воздух. В теле чувствовалась каждая мышца, звенела, отдаваясь приятной усталостью и лёгкой болью; растраханный анус пульсировал и горел.
«Хорошо…»
Коннору нравилось сочетание ощущений после секса с Хэнком: усталость, расслабленность, будто из тела вытащили все кости, превратив его в желе, и пикантный шлейф боли как острое послевкусие их близости. Завозившись, Коннор повернулся в кольце сильных рук и посмотрел в лицо спящему Хэнку.
Волосы с проседью растрепались, несколько прядей свисало на глаза, из-за чего веки подрагивали от щекотных касаний. «Или ему что-то снится», — подумал Коннор, продолжая в тысячный (или десятитысячный) раз изучать черты лица любимого человека. Морщинки в уголках век и губ, глубокую между бровями, потому что во время работы лейтенант Андерсон часто хмурился; горбинку на носу из-за давнего перелома — едва заметную в обычной жизни, к ней нужно было приглядываться вблизи. Опухшие после долгих ласк, от которых бросало в жар, губы и тонкую трещинку на нижней. Чёрточку шрама над правой бровью, бледную, короткую, оставшуюся после пореза стекольной крошкой. Ресницы, подрагивающие в такт дыханию, которые поседели почти наполовину. «Мой отец к сорока был уже полностью белым, так что мне ещё повезло», — говорил Хэнк, когда замечал очередную прибавку седины в волосах.
Коннору нравилось. Коннору нравилось всё: внешность, характер, прогулки с Сумо или редкое общение с Коулом, которому Хэнк ещё не сказал правду об их отношениях. Нравилась сила и уверенность, ровная осанка и крепкие мышцы, нежность в поцелуях и забота в обычное время, строгость и беспрекословный контроль во время сессий. Казалось, весь мир теперь сомкнулся вокруг Хэнка Андерсона, его голоса и тепла. Любовь к нему и искреннее обожание перехватывали грудь, лёгкие, из-за чего хотелось кричать, поделиться своими бесконтрольными эмоциями.
Разве можно было любить кого-то настолько сильно? Упиваться этими чувствами так, что плыл разум, дышать ими и запахом дорого человека: потом, одеколоном, едва уловимым ароматом лавандового кондиционера для белья. Опасно было так глубоко и сильно тонуть в человеке и жизни с ним, из которой не выпутаться без последствий. Но Коннор верил — знал, — что Хэнк больше не бросит, не уйдёт и не предаст, как однажды в прошлом.
— Вы полностью мой. — Осторожно провёл пальцами по контуру бороды, чтобы снова ощутить её колкость. — А я — ваш.
И всё же, чтобы совсем не одичать, Коннор иногда встречался с друзьями. Только когда их встреча была в последний раз: месяц, два назад или уже больше? «Нужно предложить Ричарду увидеться с Маркусом и Сёмой. Мы общались чаще, когда рисовали вместе». По тем временам Коннор скучал, но жизнь постоянно вносила свои коррективы. Маркус, сейчас известный на всю страну художник, Сёма — его муж и ассистент. Им не до ночных вылазок на заброшки. Работа в полиции тоже накладывала свои обязательства — ни Коннор, ни Ричард не могли позволить себе нарушать закон. Только редко, в моменты особой открытости, Коннор снова хотел услышать запах краски и переругивания друзей за то, какой участок каждый будет отрисовывать. Хотел ощутить прилив адреналина, ведь в любой момент их могли застать за рисованием сложного мурала. И это непередаваемое чувство, когда отходил от стены, чтобы увидеть результат трудов нескольких вечеров и ночей. Но уже пару лет Коннор и Ричард рисовали только «в стол». Лишь встречи с друзьями помогали особенно остро вспомнить, как было раньше.
Устроившись поудобнее в родных объятиях Хэнка, Коннор задремал с мыслью о том, что по возвращении домой обязательно поговорит с Ричардом и позвонит Сёме и Маркусу.
Утром Коннору уезжать не хотелось. При взгляде на Хэнка, который выглядел таким домашним в своих чуть растянутых спортивных штанах и белой майке с изображением Супермена, которую явно купил под влиянием Коула. Отросшие и всё ещё мокрые после душа волосы Хэнк зачесал назад и готовил яичницу с беконом, а свежие тосты уже остывали на тарелке.
— Освежись, как раз закончу. — Он поцеловал в висок и снова повернулся к плите.
— Составите мне компанию, лейтенант Андерсон? — Коннор облизнулся и кивнул в сторону душа, приглашая. — Сэр, — с жаром на выдохе.
— Вчера было мало? — спросил Хэнк, выключил плиту и переставил сковородку на соседнюю конфорку.
— Мне вас всегда мало, сэр. — Даже неприятные ощущения сзади не мешали.
Коннор тянулся. Коннор любил. А сейчас Коннор хотел. Испытывал тянущую потребность в близости, которая не поддавалась контролю.
— Ненасытный Оленёнок. — Сильные пальцы сжали подбородок и вздёрнули наверх, вынуждая смотреть в глаза. — Терпи, тебе нужен перерыв, — приказ, который нельзя было оспорить. Хотя Коннор и не хотел. — В душ, бегом, потом завтрак, — бросил Хэнк и вернулся к плите.
— Да, сэр, — ничего другого Коннор сказать бы и не смог, а потом развернулся и скрылся за дверью ванной.
Чем дольше было ожидание, тем приятнее была близость. «Может, так лучше, меньше стану отвлекаться на мысли о Хэнке, пока буду разговаривать с Ричи», — подумал Коннор, хотя знал, что не отвлекаться не получится, ведь Хэнк давно занял в голове неприлично много места.
***
Вернувшись домой к обеду, Коннор застал Ричарда на диване. Тот что-то рисовал в скетчбуке, щурился, когда беззвучно работающий телевизор мигал ярче, но не отвлекался от страницы. В последнее время у них редко совпадали выходные, а в рабочие смены Ричард часто задерживался сверхурочно, помогая напарнику. Коннор несколько раз предлагал уставшему брату не уподобляться трудоголику Риду. «Ты не обязан потакать его амбициям и сидеть на работе до ночи из-за того, что детектив Рид хочет выслужиться и получить плюсик в своё личное дело», — часто повторял в последний месяц. «Я просто хочу быть рядом с ним», — слышал в ответ. И больше ничего… Как продвигались не-отношения Ричарда и Гэвина, Коннор не знал, а сам брат не делился подробностями, зато успешно собирал банк на тотализаторах.
— Сегодня снова никуда не пойдёшь? — Выключив телевизор, чтобы не отвлекал, Коннор сел на диван рядом с братом.
— Нет. — Ни клубов, ни баров, ни залётных любовников — жизнь Ричарда сильно изменилась после того, как стал помощником детектива. Помощником одного конкретного детектива.
— Что рисуешь? — На ответ Коннор особо не надеялся, ведь Ричард не любил показывать сырые наброски. Но брат всё же повернул скетчбук, чтобы показать портрет, ещё без деталей, только с намёком на свето-теневой рисунок. С листа смотрел Гэвин Рид и улыбался на удивление открыто, искренне, словно светился изнутри. Почти красиво. Левый уголок губ был заметно выше — возможно, сказывалась манера Рида ухмыляться.
— Никогда не видел его таким, — сказал Коннор. Он не особо-то и следил за детективом-говнюком, но если бы вечно недовольная рожа Гэвина преобразилась так, то пропустить было бы сложно.
— А я видел, — прошептал Ричард и с трепетной нежностью погладил нарисованные губы.
В такие мгновенья становилось кристально видно, как сильно Ричи любит Гэвина Рида. Никому он не дарил таких взглядов, никого не добивался так долго и никого не рисовал так много и часто, даже сейчас, когда времени на быстрые скетчи или детальные арты почти не оставалось. «Он увяз в Риде едва ли слабее, чем я в Хэнке».
— Как у вас продвигается? — Годы ничего не изменили, Коннор всё ещё не одобрял выбор брата и даже не мог объяснить, почему. Они общались с Ридом только во время редких пересечений по работе, в остальное время предпочитали игнорировать существование друг друга. И всё же иррациональная неприязнь к хамоватому детективу плотно укоренилась внутри.
— Сложно. — Вздохнув, Ричард отложил карандаш и скетчбук в сторону. — У нас пауза.
— Что это значит?
Ричард набрал в грудь воздуха и начал рассказ, во время которого Коннор понял, насколько сильно упустил из виду происходящее в отношениях брата.
— Неделю назад у нас было свидание. Ты не в курсе, а потом с этим захватом и взрывом было не до болтовни.
— Как ты затащил Гэвина на свидание? — Коннор не мог поверить.
— Победил в одном споре, — отвлёкся Ричард и продолжил, — мы пошли в картинг, а там…
Горько усмехнувшись, Ричард закусил губу и посмотрел пугающе странно: с тоской, счастьем и страхом одновременно.
— Прозвучит пафосно, как в кино, но мне кажется, это был лучший день в моей жизни. Мы гоняли по трассе, соревновались, общались, смеялись. — Он снова посмотрел на незаконченный портрет. — Блядь, Кон, я был пиздец как счастлив. Он наконец-то был рядом, позволял себя касаться, отвечал на флирт. А вечером, когда я отвёз его домой, мы поцеловались.
Ричард запнулся и бегло облизнул губы. Коннор видел, как легко и одновременно сложно ему было вспоминать тот день.
— Он поцеловал меня первый, а я так охуел, что даже не ответил. Ещё и чушь ляпнул, хотя стоило промолчать. А потом мы поцеловались снова, и у меня чуть крышу не сорвало. Я так хотел его, просто пиздец, думал, возьму прям в машине. И он тоже хотел, понимаешь? Но я держался, боялся наломать дров и пустить по пизде всё, к чему так долго шёл.
— Тогда почему у вас сейчас пауза, он испугался?
— Нет, не совсем, просто я идиот. Это всё тот сраный захват и взрыв. В тот день я так испугался, как представил, что потеряю его, так перед глазами упала стена. — Краем глаза Коннор заметил, как дрогнули руки брата. — Из-за страха я наворотил хуйни, не сдержался, перебросил наши отношения на уровень выше, к чему Гэвин не был готов.
— Что ты сделал? — Умом Коннор понимал, что заняться сексом под боком у полицейских и спецназа эти двое не могли. Хотя от Ричарда всего можно было ожидать.
— Я ему отсосал. Поцеловал, а потом отсосал. До сих пор вспоминаю его вкус. — Ричард в задумчивости коснулся своих губ.
— Мерзость. — От короткой мысли, в которой Ричард стоял на коленях перед Ридом, немного затошнило.
— Ну да, я же забыл, что ты у нас невинная ромашка, в жизни хуя не видал, — яд пропитывал каждое слово. — То, чем занимаешься ты, конечно, куда лучше, да, Коннор?
— Прости. — Жар стыда горячо лизнул щёки. — Ты же знаешь, как я отношусь к Риду. Как представлю…
— Так не представляй! — Со злости Ричи пнул журнальный столик. Карандаш дрогнул и покатился на пол. — Забей, в общем. Суть в том, что у нас сейчас нейтралитет, рабочее перемирие. Гэвин делает вид, что ничего не было, а я подыгрываю и жду ответа. Следующий ход за ним, Кон, теперь от него зависит, будем мы вместе или нет.
— Волнуешься? — Мог бы и не спрашивать.
— Конечно. И боюсь до усрачки, что перегнул палку, передавил, что теперь, даже несмотря на симпатию ко мне, Гэвин сбежит. — Откинувшись на диван, Ричард зачесал назад волосы и пустым взглядом уткнулся в потолок. — Не представляю, как буду жить без него.
Коннор понимал это чувство, как никто другой.
— Все наладится. Он не настолько трус, чтобы сбежать из-за минета на эмоциях.
— Надеюсь, — хмуро ответил Ричард, поднял с пола карандаш и снова взялся за скетч. — А у вас с лейтенантом как?
Коннор улыбнулся, поймав вопросительный взгляд.
— Не отвечай. По твоему счастливому лицу и так видно. — Он снова отбросил скетчбук в сторону.
— Остынь. Тебе нужно развеяться, отвлечься, немного выпить. — Подсев ближе, Коннор сжал пальцы на поникшем плече. — Я хотел предложить Сёме и Маркусу встретиться, тебе тоже не помешает.
— Ты же знаешь, что я не стану трепаться им о своих проблемах.
— И не нужно, давай просто увидимся с ними. Разве не скучаешь? — Скептический взгляд был лучшим ответом, другого Коннор и не ждал. Ричард Фёрст быстрее откусит себе язык, чем вслух признает, что скучает по кому-то.
— Пофиг, звони им, хоть от Маркуса нюхну запах краски, раз мы сами больше не рисуем.
Похоже, по совместной работе над граффити Ричард тоже скучал.
— А ты хотел бы снова объединиться? — Хотя бы раз, на один мурал.
— Да, хотел бы, только не уверен, что смогу предложить интересную идею. У меня в голове сейчас только он. — И кивнул на портрет Гэвина.
«Тогда идею придумаю я, — решил Коннор и перевёл взгляд на набросок. — Или хотя бы попробую».
***
Выбрать время для встречи оказалось сложнее, чем предполагал Коннор. Их с Ричардом выходные не совпадали ни между собой, ни с расписанием Маркуса, у которого как раз открывалась новая выставка.
— Прости, Коннор, семнадцатого единственный свободный день, или придётся ждать почти до конца мая, — тараторил Сёма, а на фоне слышался шорох перелистываемых страниц. — У нас сейчас самый завал, нет времени даже наедине побыть. Маркус приходит домой и сразу засыпает от усталости.
— Я всё понимаю, Сём, давай семнадцатого. Я забронирую столик где-нибудь и позже скину время и место. — «Лучше так, чем ждать ещё две недели».
— У вас же смена, ты уверен?
— Уверен. Поговорю с капитаном, чтобы дал нам отдохнуть, уж один день отпуска мы с Ричардом заслужили. Всё, больше не отвлекаю, до встречи, — попрощавшись, Коннор сбросил звонок.
Непрерывно растущая популярность Маркуса сильно отразилась на их с Сёмой жизни. Встречи с прессой, выставки, участие в аукционах, открытие собственной галереи. Маркус добился, чего хотел, шёл до конца, преследовал мечту, а Сёма постоянно поддерживал его.
«Надеюсь, когда-нибудь и мы найдем цель, которую захотим достичь».
Работа в полиции была одним из способов добиться любви, но Коннор не хотел до конца жизни застрять в участке. Не в качестве детектива уж точно, но и уходить из полиции он тоже не собирался. Ему нравилась непредсказуемость работы; нравилось во время допросов по кусочку вытягивать из подозреваемых необходимую информацию, переключать их вниманием и отвлекать. С каждым днём он всё чаще задумывался о смене деятельности, но желание быть рядом с лейтенантом пока пересиливало.
Чем хотел заниматься Ричард, Коннор и предположить не мог. Его не увлекали допросы, захваты, разговоры со свидетелями или коллегами. Он работал хорошо, без нареканий, выполнял приказы и закрывал дела вместе с Ридом. Но работа в полиции не зажигала брата так, как рисование раньше. Единственной причиной, по которой Ричард оставался помощником детектива, был Гэвин Рид.
«Может, когда Рич добьётся своего, наконец подумает о том, чем реально хочет заниматься. Иначе рутина разрушит его изнутри, и никакой Рид не сможет его от этого защитить».
Выпросить выходной оказалось проще, чем предполагал Коннор: то ли у капитана было хорошее настроение, то ли сказывалось небольшая нагрузка — открытых дел сейчас было немного, — то ли всё сразу, но уже через пять минут Коннор вышел из «аквариума» с одобрением однодневного отпуска. Конечно, пришлось немного приврать о причинах, зато уже через два дня вечером они с Ричардом сели в такси и поехали в центр. Коннор забронировал столик в небольшом и, главное, недорогом ресторане.
Он нервничал.
Как и обещал брату, он придумал идею для мурала. Для последнего мурала, который планировал рисовать Коннор. Папка со схематичными набросками кусала руки, настолько натерпелось показать свою задумку и настолько же сильно хотелось спрятать её ото всех. Слишком личное. Ещё и сложное, требующее времени, определённых условий и долгой подготовки.
Согласятся ли Манфреды помочь с согласованием места? Согласятся ли они вообще участвовать в прорисовке? Но самое важное, согласится ли сам Ричард на готовую идею? Ведь от его решения и действий зависит многое. Очень и очень многое…
— Я мог ожидать подобной идеи от Ричарда, но не от тебя, Коннор. — Маркус задумчиво рассматривал наброски вместе с Сёмой, пока Коннор делал вид, что не замечает тяжёлого взгляда брата. Он физически чувствовал, как звенит от напряжения воздух, слышал, как скрипят зубы брата, видел, как белеют костяшки пальцев, когда он сжимал и без того смятую салфетку.
— Поэтому ты прятал папку? — процедил Ричард сквозь зубы, а взгляд полоснул по щеке больнее лезвия.
Желудок сжался в болезненном спазме, по спине скатилась холодная капля пота, но Коннор быстро взял себя в руки. Нельзя показывать ни намёка на слабину, иначе Ричард воспользуется ей, чтобы любой ценой забраковать мурал.
— Да, поэтому. — Он выстоял под ледяным, как зимний ветер, взглядом, сам мог быть упрямцем, когда требовалось. — Скажи я тебе раньше, ты бы устроил скандал.
— Мне ничего не помешает устроить его сейчас, и похуй на людей вокруг. — Он глотал слова из-за перехватившей горло ярости. — О чём ты, блядь, думал?! — первый крик прорвал преграду, но Коннор продолжал удерживать на лице маску холодного безразличия. Сейчас умение скрывать эмоции, которое приобрёл на переговорах с партнёрами отца, играла на руку.
— О том, что это лучший способ навсегда попрощаться с уличным искусством. О том, что только в эту идею мы — ты и я, Ричард, — сможем вложить максимум чувств. О том, что этот мурал будет нашей лебединой песней! Даже такой осёл, как ты, должен понимать, насколько эта идея охрененна! — Теперь Коннор тоже перестал сдерживаться, выплеснул в крике терзающие его эмоции, выпустил страх отказа, лишь бы идти до конца.
Нахмурившись, Ричард взял лист с последней нарисованной сценой — дальше Коннор наброски делать не стал. Рано. Работа и без того предстояла сложная, лучше делать поэтапно.
— Что будет, если у меня не получится?
Страх. За злостью Ричард скрывал страх и неуверенность в собственных силах.
— Получится. — Сев рядом, Коннор накрыл кулак брата ладонью. — Я верю. И буду верить в тебя, даже если ты сам перестанешь.
На лице Ричарда отражались все его мысли, тяжёлая внутренняя борьба. Вчера, заканчивая наброски, Коннор почти так же боролся с собой. Почти… Ведь ему было проще, его не съедала неизвестность.
— Ладно, — соглашаясь, Ричард закрыл глаза, словно в попытке сбежать от картинки, которую держал в руках. — Но если всё будет хуёво, закрашивать граффити будешь ты, Коннор. Целиком. Только на таких условиях я дам добро нарисовать это. — Он перевернул лист, лишь бы не видеть наброска, и отдал его Маркусу.
— Хорошо, — улыбнулся в ответ.
Надежда, уверенность, интуиция — все чувства твердили, что закрашивать работу не придётся.
— Но нам нужна твоя помощь, Маркус. Не с отрисовкой, я знаю, как сильно вы с Сёмой заняты, с согласованием места. Без официального разрешения мы не сможем начать.
— Чувствую себя использованным, — посмеялся Маркус, но в голосе не слышалось обиды, только лёгкость. — Есть пожелания или любая стена подойдёт?
— Есть, — вмешался Ричард. — Заброшка на севере города, на которой мы впервые попались им.
— Я не помню адрес, — неуверенно начал Коннор и растерянно посмотрел на друзей.
— Зато помню я, — перебил Ричард, — пришлю, когда вернёмся домой.
— А если с ним не выйдет? — вмешался Сёма.
— Тогда подойдёт любое с большими стенами, а то благодаря Коннору нам будет, где разгуляться.
— Я попробую подключить связи в мэрии, но ничего не обещаю, — согласился Маркус и собрал наброски обратно в папку. — И пришлю людей на помощь, а то вы до пенсии будете рисовать вдвоём. По возможности мы с Саймоном тоже присоединимся, если постоянные выставки и пресса не убьют меня раньше. Теперь, раз мы закончили с делами, предлагаю наконец расслабиться и выпить чего-нибудь покрепче чая. Заодно вы двое расскажете, как продвигаются успехи по завоеванию сердец ваших любимых полицейских. — Папку Маркус спрятал за спину и махнул рукой, привлекая внимание официанта.
Коннор расслабленно выдохнул, наслаждаясь растекающимся по телу облегчением. Впереди предстояло ещё много работы, но главное, что первый и самый сложный шаг сделан. «Мы же Фёрсты, мы идём до конца».