Губы болели, язык устал. Гэвин не помнил, целовался ли с кем-то из своих бывших так же долго, так же страстно и с таким бесконечным нежеланием оторваться. С Ричардом даже поцелуи ощущались иначе: желаннее, приятнее, возбуждали сильнее, из-за чего почти захлёбывался воздухом, но продолжал. Продолжал прикусывать губы в стремлении перехватить инициативу и раздразнить, притирался бедром, чтобы услышать хриплый стон или игривый предупреждающий рык. Ричард не хотел уступать. «Ещё бы, он же актив», — напомнил себе Гэвин, оторвался от опухших губ с покрасневшей от щетины кожей вокруг, поймал на себе мутный, поплывший от удовольствия взгляд и глубоко вздохнул, успокаиваясь.
Кожа горела и зудела, челюсть устала, но внутри… Внутри было хорошо, легко из-за признания и тяжело из-за густого, как дёготь, возбуждения, которое плёнкой пота обняло кожу и свинцовой тяжестью тянуло в паху, пылало, вытесняя разумные мысли и оставляя только похоть. Судя по сбитому дыханию, у Ричарда дела обстояли не лучше.
Или даже хуже.
— Нужно остановиться, — прошептал Гэвин. К продолжению, к тому, что Ричард пойдёт дальше, решит дойти до конца, он не был готов. Не сейчас.
— Ага, — бездумно отозвался Ричи.
Они стояли вплотную, с закрытыми глазами, прислонившись друг к другу лбами, и медленно дышали.
Хотелось успокоить кипящую кровь, потушить пожар в теле, задушить желание касаться, обнимать, ласкать, которое маленькими жучками просочилось под кожу и вызывало нестерпимый зуд. Но где-то на подкорке костром потрескивала потребность оставлять на светлой коже свои жадные следы и принимать такие же в ответ, царапать, кусать, целовать и не только, снова и снова, пока позволяли силы. Будто внутри проснулось животное, которое дремало всю жизнь и о котором Гэвин даже не подозревал.
— Где я буду спать, на диване? — прошептал Ричард, а его дыхание влажным теплом легло на губы.
«Да».
«Скажи да».
«Просто отправь его в другую комнату, пока вы оба не натворили дел».
«Там неудобно, но это же всего одна ночь».
— Раскладной механизм сломан, а на сложенном мало места. — Гэвин даже не врал, диван он брал с рук, лишь бы было, на чём сидеть, спал он на кровати, а гостей никогда не звал.
— Значит…
Ричард отстранился, облизнул губы, и Гэвин повторил за ним движение языка, отзеркалил, только медленнее, под действием секундной идеи проверить, что будет, сорвётся ли дыхание Ричарда, расширятся ли зрачки до самых краёв радужки или сейчас он и так был на пределе. Рискованная игра, последствий которой Гэвин боялся и предвкушал.
— Значит, будешь спать в моей кровати, на двоих там места хватит.
Звук, который издал Ричард, был похож на стон сожаления и облегчения одновременно. Его ломало сильнее, чем Гэвин мог представить, сильнее, чем самого Гэвина.
— Раз так, мне снова нужно в ванную, чтобы решить одну проблемку. — Он кивнул на пах, и взгляд Рида на секунду нырнул к поясу штанов, которые сам же и дал. Но лишь на секунду.
— Мог бы не уточнять. — Гэвин и так знал, видел, чувствовал его возбуждение, когда Ричард, потеряв и без того слабый контроль, прислонялся пахом к бедру.
— Мог бы, но вдруг ты решишь присоединиться. — Его пальцы пробежались по боку, поясу, сжали ягодицу, а один, особо наглый, надавил между половинок.
— Прекрати. — Перехватив руку, Гэвин отвёл её в сторону. — Не сейчас, — и тут же исправился, — не сегодня.
Ричард улыбнулся — наверняка заметил оговорку.
— Я ждал тебя несколько лет, подожду ещё немного. Но помни, Гэвин, чем дольше ты тянешь, тем дольше потом я буду тебя брать.
— Ну рискни, Фёрст, — он усмехнулся, прижался бёдрами, сжал ягодицы Ричарда в ответ. — Только имей в виду, раскладка может измениться.
Выпутавшись из плена его рук, Гэвин прошёл мимо него в спальню. Ричард что-то бросил вдогонку, но Гэвин не разобрал. «Наверняка ляпнул очередную пошлость», — подумал и упал на прохладную кровать.
За прошедший месяц он успел подумать о многом: и об их отношениях — прошлых, настоящих, будущих; и об их работе, с которой придётся совмещать личное; и о более интимном, о том, как они будут заниматься сексом. Отношений без секса быть не может, в своей жизни Гэвин считал это аксиомой. Когда кто-то нравится, когда ты любишь человека, ты хочешь не только общения, ты хочешь трогать, дарить удовольствие, видеть, как он среагирует на слова, дыхание, поцелуи, укусы, проникновения, как будет краснеть, изгибаться, стонать. Как задрожит в оргазме.
Но с Ричардом было сложнее… Несмотря на годы, Гэвин помнил: Ричард актив. Он не переобуется за раз, не случится чуда, что человек, который всю жизнь брал, решит только отдавать. Гэвин понимал, ведь сам был в такой же ситуации. Каково это, быть снизу, чувствовать в себе чужой хуй? Как это может приносить удовольствие? Спрашивать напрямую у Ричарда было странно, стыдно, неловко. Да и что может объяснить Фёрст, который если и был когда-то снизу, то очень давно и вряд ли вспомнит. Зато в «гугле» нашлись ответы на все вопросы. В день, когда интерес пересилил, порно Рид отбросил сразу, полез в статьи, в видео на «Ютуб», смотрел позы, подготовку, читал истории с чужим опытом и уже через полчаса захлопнул ноутбук. Впервые Гэвин порадовался своей скудной фантазии, благодаря чему получилось не примерять каждую фразу и позу на себя.
— Если мы будем вместе, придётся подвинуться в своих принципах, — буркнул под нос Гэвин. — И мне, и ему.
Вечным нижним Гэвин быть не планировал.
К тому моменту, как Ричи вышел из душа, Гэвин успел задремать. Когда матрас прогнулся под тяжестью чужого тела, он вздрогнул и открыл глаза. Ричард сидел рядом, без верха, в одних только трусах, а свет уличных фонарей, проникающий сквозь приоткрытые жалюзи, мягко ложился на рельеф его тела. Впервые за всё время Гэвин видел его практически без одежды, ведь даже в раздевалке участка они никогда не пересекались — кабинки находились в разных концах. Взгляд цеплялся за полосы света, расчертившие торс, обозначившие совсем немного выступающие рёбра, прямо под плоской, едва намеченной, фактурой груди. Кожа на животе собралась тонкими линиями складочек — Ричард сидел, немного сгорбившись, — а ноги утопали во мраке.
— Я вижу, что ты на меня смотришь, — Ричи первым нарушил спокойную тишину спальни. — У тебя глаза блестят.
— Я и не скрываюсь, — ответил честно, без насмешки и язвительности. Нет больше смысла прятаться и делать вид, что ничего не чувствуешь к наглецу. Не сейчас, когда пришли к общему знаменателю, вокруг которого ходили годами. — Ложись спать.
Просто помолчи уже и будь рядом.
— Один вопрос, Гэвин. — Собственное имя, произнесённое сиплым шёпотом, звучало приятно. — Как тебе нравится заниматься любовью: при свете или в темноте?
Будто можно было ожидать от Фёрста менее бестактного вопроса.
— Зависит от ситуации, — отвечая, Гэвин даже почти не нервничал. За всё время с момента знакомства у них было столько разных диалогов — пошлых, откровенных, смущающих, раздражающих, — что ещё один уже не казался чем-то из ряда вон.
— А сейчас, если бы мы занялись любовью, что бы ты выбрал?
Опасно. Инстинкты Гэвина выли, что продолжать этот разговор было чревато последствиями, теперь уже вполне предсказуемыми.
— Полутьму. — В горле першило от сухости, губы стянуло тонкой плёнкой, но Гэвин всё равно рискнул облизнуться под чужим взглядом.
«Если он снова сорвётся…»
— Почему? Боишься при свете увидеть над собой голого мужика?
«…будь что будет».
— Нет, чтобы лучше чувствовать тебя.
Словно сам себе подписал приговор, признался Ричарду в том, что готов хотя бы попробовать зайти дальше поцелуев. Гэвин понимал, что ходит по пиздецки тонкому льду, что дразнит хищника, которого выпустили из клетки, но язык не поворачивался, чтобы соврать.
Звенящая пауза между ними растянулась на столетие, не меньше, позволяя вспомнить всё: встречи, допросы, подкаты, ревность, ссоры, страх и волнение, радость и облегчение. И признание как финал их пути.
— Спокойной ночи, Гэвин, — прохрипел Ричард на выдохе, обошёл кровать и лёг на свободной половине.
Не к такой реакции готовился Гэвин, не подобного ответа ожидал. И хоть Ричи ничего не сделал, только послушно лёг в постель, Гэвин по грохоту собственного пульса в ушах понял — ночь не будет спокойной. Уж точно не для него.
Напряжение тяжестью сковало тело, так, что не двинешься, не вдохнёшь сильнее привычного. Получалось только лежать, повернувшись спиной к Ричарду, и делать вид, что пытаешься уснуть. Дышал Гэвин ровно, медленно, прислушивался к шорохам с другой стороны кровати. Ждал, скованный нервным параличом. Но Ричард молчал, не пытался даже придвинуться ближе, только вошкался на своей половине, переворачивался, тяжело вздыхал, чесался — тоже не мог уснуть. Через сколько минут он успокоился и задышал ровно, Гэвин не знал, только прислушивался к его вдохам и выдохам, считал их, пытаясь понять, правда ли Фёрст уснул.
Сам Гэвин заснуть не мог. Волновался. Думал. Представлял.
Неужели их ночь пройдёт спокойно, без разговоров и домогательств? Вот так просто, будут лежать рядом на крохотном расстоянии друг от друга, чувствовать тепло, слышать дыхание и даже не прикоснутся?
У Гэвина пальцы чесались от нереализованного желания ощутить текстуру и тепло кожи Ричарда, хотя бы просто обнять его, но не пытаясь зайти дальше. Ведь только-только решили быть вместе, значит, теперь можно трогать, привыкать к ощутимой твёрдости торса и упругих мышц, а не к мягким сиськам и жопке. Но сомнения и неуверенность продолжали давить.
— Гэвин, ты спишь? — шёпот за спиной и шелест постельного белья, когда Ричард повернулся.
По телу пробежалась волна мурашек, приподняла волоски — низкий голос Ричарда в темноте спальни звучал соблазнительно. А ведь не так давно Гэвин и подумать не мог, что мужской голос вообще может звучать соблазнительно.
— Нет. — Гэвин тоже перевернулся, едва не столкнулся с Ричардом нос к носу.
«И когда он успел оказаться так близко?»
— Почему? — Снова шорох, когда он придвинулся ещё чуть-чуть.
— Не знаю, — ответил Гэвин и открыл глаза.
Очевидная ложь, как продолжение глупой игры, ведь они оба знали причину бессонницы. Они сами друг для друга были этой причиной.
— Врёшь. — Ухмылку Ричарда не было видно в темноте, зато она слышалась в словах.
«Блядство».
И к чему это всё? К чему тупые вопросы и не менее тупые ответы? Снова детские провокации и побег от себя, своих настоящих желаний, по инерции, по привычке. Только кому от этого легче? Ведь Ричард ждёт честности, правдивых признаний и реакций.
«Слабак. Не можешь сказать, так покажи ему», — сейчас Гэвин ненавидел себя особенно сильно. Многолетнее отрицание чувств к Ричарду Фёрсту глубоко пустило свои корни, уничтожить их подчистую и открыться будет тяжело. «Пора начинать», — решил, пока запал смелости не погряз в очередной топи сомнений.
— Вру, — выдохнул в самые губы, обхватил пальцами гладкий подбородок, навис и закрыл глаза, чтобы отдаться ощущениям.
Близость с Ричардом оказалась подобна пожару, который разгорался среди сухих листьев, запуская цепную реакцию. Только листья могли потушить люди, а стихию внутри Гэвина тушить было некому. Она диким зверем ревела в глубине, прорывалась наружу редкими хриплыми стонами, такими постыдными, но честными. Только остатки здравого смысла твердили Гэвину держаться, поумерить пыл, растянуть удовольствие и чувствовать Ричарда, как сам и хотел.
Гэвин пробовал на вкус пухлые губы, такие отзывчивые сейчас и с остаточным привкусом какой-то сладости. То ли Ричард настолько впитал в себя вкус сахара, то ли Гэвин, как влюблённый идиот, придумывал сам и не хотел отрываться. Он подавлял, скользил языком в рот, сталкивался с чужим, прикусывал, несильно тянул, чтобы Ричард злился и вырывался. Оттого приятнее было вдавливать его в кровать, сжимать запястья, не давая руками оттолкнуть себя, вдыхать запах собственного геля для душа, который на теле Ричарда раскрылся новым ароматом. Оказалось, что этот аромат можно — нужно — собирать губами с влажной шеи со шрамом, оставшимся после шальной пули, чувствовать жар кожи и необузданное биение сердца, пока целовал и покусывал рядом с яремной веной, засасывал, чтобы оставить следы, которые ложились яркой россыпью пятен.
— С-сука, Гэвин! — шикнул Ричард, дёрнулся, когда Рид оставил рядом с ключицей новый след. — Перестань, ненавижу засосы!
Стоило раньше обговорить с ним границы, но сейчас, когда изгибы под ладонями и рваное дыхание над ухом пьянили сознание, Гэвин был не способен на детальный разговор.
— Я тоже ненавижу, — признался, сжал губами мочку, жадно впитал в себя отклик Ричарда. — Но тебе они идут, — посмеялся, оставил влажную дорожку на груди и подарил новый след.
К чёрту! Фёрст столько раз делал, как хотел сам, игнорировал просьбы и отказы, что Гэвин решил — один раз ему тоже можно.
— Да что ты вообще можешь видеть в такой темноте?!
— Достаточно, Ричи, вполне достаточно, чтобы хотеть продолжить.
Сейчас мог бы остановиться разве что святой.
Гэвин святым не был.
Собирая языком испарину, он ловил тяжёлое дыхание Ричарда и редкие тихие постанывания. Совершенно новый опыт, неизвестный, чужеродный, но необходимый прямо здесь и сейчас. Поцеловать, глубоко, чтобы от дыхания остались лишь хрипы; поочерёдно прикусить маленькие тёмные соски, чтобы узнать их чувствительность; сжать упругие ягодицы в своих ладонях, поймать громкий стон; запомнить губами и щекой сетку мышц пресса; почувствовать вкус его кожи на языке; притереться бёдрами к чужим, ощутить жар возбуждения и делиться своим.
С ним — не так, как с любовницами раньше.
С ним развязнее, свободнее, смелее и самую малость жёстче.
С ним — лучше. Именно с ним.
— Как тебе? — Каким образом Ричард умудрялся болтать, когда член едва держался в трусах, для Гэвина оставалось загадкой. — Каково это, быть со мной, а не с девушкой? — За такой глубокий от страсти голос Гэвин был готов простить неуместные вопросы.
— Иначе. — Мысли с трудом собирались в предложения, слишком жарко было Гэвину, слишком сильно хотелось… — Нет груди, задница твёрже, стоны тише и низкие, но мне нравится. — Когда наглые пальцы так давили на головку, врать смог бы только импотент. — Не так, как я представлял. Лучше.
— Ты представлял?
— Да, Ричи, а теперь, может, заткнёшься? — Осмелев окончательно, Гэвин стянул с любовника боксеры. Член, длинный, чуть изогнутый, шлёпнул по животу.
Странно, но не противно.
— Так заткни меня. — Он оскалился и больно дёрнул за волосы.
— Провокатор мелкий.
Короткая вспышка боли только придала перчинки. Гэвин перехватил руку, сжал запястье и скользнул взглядом по четырём круглым точкам шрамов.
— Что это? — Он оставил на следах несколько поцелуев.
— Кошка укусила. Та рыжая, которую ты мне дал, помнишь? — В темноте плохо, но всё же было заметно, как Ричард смутился.
— Ты оставил её себе? — от удивления Гэвин прервал ласки.
— Нам прямо, блядь, сейчас надо об этом говорить? — Ричард взбрыкнул, выгнулся, а его член щекотно мазнул по животу.
— Нет, — прошептал Гэвин, обхватил пальцами ствол и двинул на пробу пару раз. Ричард отозвался сиплым постаныванием, а его плоть — упругой пульсацией. — Сейчас мне интереснее увидеть, как ты кончишь.
«Если начал, то иди до конца».
— Как ты осмелел, — усмехнулся Ричард и коснулся горячими ладонями напряжённых плеч. — В этом наши желания схожи, я тоже хочу увидеть, как ты кончаешь.
Только что Гэвин ощущал себя хозяином положения, вёл, чувствовал, какой Ричи податливый, как соглашается следовать движениям рук и губ. Но секунда, один переворот, и Рич оказался сверху. Послушная мышка превратилась в опасную змею, в хищника, который знает, что хочет получить и как.
— Боишься? — не пугал, только дразнил и изогнулся, красуясь.
«Позер».
— Нет, — Гэвин не врал, действительно не боялся, потому что доверял и знал, что, несмотря на свои желания, Ричард не переступит обозначенной границы.
— Хорошо, — наклонился и прошептал в губы. — Потому что я хочу, чтобы ты расслабился и тоже дал изучить себя.
Гэвин кивнул, закрыл глаза и позволил себе отдаться Ричардовым ласкам.
Поцелуи Ричарда не жгли — клеймили раскалённым металлом, и Гэвин не сомневался, что с утра тоже будет напоминать далматина. Его руки нежно касались груди, плеч, играли с сосками, легонько царапали бока и живот, заставляя давиться воздухом от незатейливой ласки. Гэвин дрожал снаружи и кипел внутри, варился в своём желании и возбуждении, которое продолжал распалять Ричард. Он трогал и целовал шрамы, искал эрогенные зоны, шептал, что-то спрашивал, а Гэвин на автомате отвечал. В голове был туман, мозги расплавились в кисель, член отзывался, когда Ричард случайно цеплял его своим или садился, позволяя оказаться между половинок.
— Посмотри на меня. — И Гэвин послушно открыл глаза.
Свет фонарей красиво ложился на бледную кожу, касался изгибов тела, словно незваный любовник, из-за чего Гэвин почти ревновал. Полоска света двинулась по соскам, другая выделила шею и свежие засосы, когда Ричард сделал телом волну. Даже такой малости хватило, чтобы понять, — Ричард гибкий.
— Мне нравится, как ты на меня смотришь. Наконец-то ты честен со мной, Гэвин, и с собой.
Гэвин особо не вслушивался в его болтовню: сложно быть хорошим слушателем, когда с члена почти капает от возбуждения. Ричард, который обхватил руками свою шею и повёл ладонями вниз, успокоению не способствовал.
— Блядь, Рич, давай уже подрочим. — Хотелось звучать дерзко, чуть грубо, а получилась почти мольба.
— Нет, Гэвин, — засранец довольно облизнулся, проехался задницей по члену и сказал: — Я ведь так долго ждал тебя, твоего ответа и решения, ждал, пока ты наиграешься с моим телом. Теперь твоя очередь терпеть, пока я исследую каждый твой шрам.
Ричард коснулся грубого рубца от ножевого подушечками правой руки, обвёл языком тонкую полоску пулевого на ключице и продолжил шептать, опаляя теплом кожу.
— Хочу распалить тебя настолько, чтобы ты дрожал от возбуждения, чтобы яйца готовы были лопнуть, а член откликался не на прикосновения, а на лёгкое дыхание. — Он раскачивался, будто объезжал, а Гэвин мёртвой хваткой вцепился в половинки, пытаясь помешать Ричарду издеваться и дразнить.
— Я и так едва терплю.
Липко, жарко, тяжело. Голова шла кругом от обещаний, от движений, от болезненной тяжести в паху. Как же Гэвин хотел заткнуть болтливый рот поцелуем, снова подмять под себя, обхватить оба члена и вместе дойти до конца, до разрядки, которая обещала быть разрушительной из-за долгого ожидания удовольствия. А когда Ричард касался — едва-едва, — по коже искрились разряды тока, того напряжения, которое зрело и копилось между ними всё это время. Гэвин не видел его — чувствовал.
— Ослабь хватку, я не убегаю, — посмеялся Ричард и хлопнул по ладоням на свои ягодицах. Гэвин с трудом расслабил затёкшие от напряжения пальцы, хотел убрать, но Ричи остановил. — Коснись меня. — И передвинул руки.
Не к паху.
— Давай, — кивнул и придвинулся.
Не отводя взгляда от лица Ричарда, Гэвин провёл между половинок, надавил на влажный вход и скользнул пальцем внутрь.
Мягко, узко, мокро.
— Ты…
— Подготовился, да, — продолжил Ричард. — Не зря последний месяц носил с собой смазку.
— Но ты же всегда сверху. — Гэвин не верил. Чувствовал, как сжимается влажная дырочка, но не верил.
— И сейчас я тоже сверху, — Ричард тихо посмеялся, до конца принял в себя палец и застонал с таким наслаждением в голосе, что Гэвин едва не спустил.
— Охуеть.
Наглый, дерзкий, честный до скрипа зубов, красивый и такой чувствительный. Он двигался сам, сжимался, пока Гэвин старался нащупать простату, ласкал себя спереди и, прикрыв глаза, искренне наслаждался процессом.
— Рич! — Попытка сбросить его на кровать и снова оказаться сверху оказалась провальной.
— Т-ш-ш. — Он издевался, совершенно точно издевался и смотрел таким взглядом, словно это Гэвин принимал в себя палец. — Добавь ещё один и чуть растяни. Вот так.
Второй Гэвин вводил медленнее, щурился в полутьме, чтобы лучше разглядеть эмоции Ричарда. Тот чуть морщился, но выглядел довольным.
— И ещё один.
Хотелось поспорить, сказать, чтобы не торопился, ведь, даже несмотря на предварительную подготовку, вход был узким. Гэвин только успел открыть рот, но Ричард прислонил палец к губам.
— Молчи и делай, как говорю
И Гэвин делал: растягивал, пока Ричард надрачивал себе, отвлекаясь от неприятных ощущений; любовался, как приоткрывается рот в немом стоне, когда удалось найти нужную точку; терпел, чтобы не толкнуться в горячее, мягкое нутро, когда Ричард начал медленно впускать в себя член. И только когда опустился полностью, Гэвин сделал глубокий вдох — всё это время он не дышал. Горячий, влажный, мягкий, Ричард обхватил так, что хотелось кончить сразу.
— Как ты? — Пальцы, лежащие на бёдрах Ричарда, подрагивали от напряжения и нетерпения.
— Прекрасно, — он нагло усмехнулся, но влага в уголках глаз выдавала правду. — Я же наконец-то трахаю Гэвина Рида.
Фёрст оставался Фёрстом даже в таком состоянии: возбуждённом, открытом, чувствительном. Он сводил с ума каждым покачиванием, каждым движением, когда медленно приподнимался и снова опускался, привыкая к ощущениям, к размеру, к своему положению. А Гэвин держался, чтобы не сорваться, дышал вместе с Ричардом, слабо толкался внутрь и плавился, как свеча под действием огня, которого долгое время опасался, а сейчас не хотел выпускать из объятий.
И всё же…
— Прости, Рич, — сказал Гэвин и не дал ему двинуться с места, — я возьму больше.
Не дав ему осознать, Гэвин толкнулся внутрь, а потом ещё и ещё, пока не выбил громкий стон. По телу снова прошёл разряд, который словно добавил сил и решимости. Довольно оскалившись, Гэвин вошёл до упора и повалил Ричарда на спину.
— Я же говорил, что раскладка может поменяться, — прошептал в ухо, поцеловал и начал двигаться.
Быстро. Глубоко. Сильно.
Так, что кровать скрипела и долбилась в стену.
Так, что Ричарда протаскивало до самого изголовья.
Так, что по спине бежали капли пота и щипали царапины, которые специально оставлял Ричи.
Гэвину было хорошо: от удовольствия, от стонов, от того, как сильно Ричард сжимался и активно двигался навстречу проникновениям; от укуса, который он оставил на плече, когда кончал, и от поскуливаний в подушку, когда Гэвин вошёл ещё раз, продержавшись лишь на секунду дольше.
Сильное напряжение и следом дрожь в теле, принёсшая волну расслабления. Гэвин рухнул сверху, тяжёло дыша, и слышал только грохот пульса в ушах.
Они сделали это. Всё-таки сделали.
Просто не верилось, но горячее дыхание в шею, подрагивающие руки на спине, влага между их животами возвращали в реальность, в которой Ричард Фёрст лежал, распростертый по постели, и глупо улыбался в потолок.
Гэвин улыбался тоже.
***
С утра левая половина кровати оказалась пустой, и на мгновение Гэвин подумал, что Ричард ушёл, сбежал, получив своё. Но стоило открыть глаза, Гэвин убедился, Рич всё ещё был здесь, сидел рядом и рассматривал старую фотографию в простенькой чёрной рамке. В его глазах было что-то такое, отчего сердце наполнялось тоской вперемешку с нежностью.
— Утречко, — просипел Гэвин, привлекая внимание.
Ричард в ответ заторможенно кивнул, посмотрел хитро-хитро, как лис, и завалился рядом. Устроившись под боком, он прижался, словно в поисках тепла, повернул фото и спросил:
— Такой малой, сколько тебе здесь?
В кадре молодой Гэвин стоял между четой Ридов на фоне Золотых ворот Сан-Франциско. Эта фотография была единственной, где они стояли вместе, она же была последней, которую успели сделать.
— Семнадцать.
— А эти люди — одна из приёмных семей? — Ричард смотрел на фото, Гэвин смотрел на Ричарда, на то, как он с интересом разглядывает простенький кадр.
— Да. Единственные, кому было на меня не плевать, кто любил меня не за пособия от государства, а просто потому, что я есть.
— Видишься с ними? — он продолжил задавать вопросы, пробираться под кожу, сам не понимая, что в ворох прошлого Гэвину лезть не хотелось.
— Нет, они погибли в аварии, когда я был в армии. Я даже не смог нормально с ними попрощаться. Столько всего хотел сказать им, а в итоге меня слушал только могильный камень.
Осторожно вытащив фотографию из рук Ричарда, Гэвин погладил уголок, грустно улыбнулся счастливым лицам в кадре и поставил рамку обратно на тумбочку.
— Я взял их фамилию — самое меньшее, что я мог сделать в качестве благодарности. Эти люди за четыре года дали мне больше, чем прошлые семьи за всю мою жизнь.
— Скучаешь по ним?
— Не особо, много лет прошло. — Воспоминания постепенно стирались, с ними стирались тоска и боль, оставляя после себя лишь отголоски. — А ты скучаешь по своей семье?
— Немного по матери, но последний год мы почти не общались. Сказывается влияние отца, он никогда не смирится с тем, что я и Коннор сделали так, как хотели сами, а не как было нужно ему. — Ричард завозился, приподнялся, нависнув сверху, и Гэвин посмотрел в яркие голубые глаза. И как раньше мог думать, что они похожи на ледники? Сейчас былого холода в них совсем не осталось. — Но я ни о чём не жалею, особенно сейчас, когда я наконец поимел тебя.
— Говнюк. — Его усмешка бесила и веселила одновременно. Бесила самую малость больше, поэтому Гэвин, не придумав ничего лучше, дёрнул Ричарда к себе и поцеловал. Словесные перепалки держали в тонусе, но за вчерашний вечер Гэвин окончательно убедился, что соревноваться с Ричи так, сталкиваясь языками, кусая губы друг друга и целуя глубоко, чтобы перехватывало дыхание, было куда приятнее.
Через минуту Ричард сам разорвал поцелуй и коснулся влажной ладонью щеки, погладил щетину и тихо сказал:
— Мне столько раз снилось, как мы целуемся, занимаемся сексом или просто живём вместе, что сейчас я боюсь, как бы происходящее не оказалось очередным сном.
Его признание отдалось уколом тупой боли где-то под рёбрами.
— Расслабься, Фёрст, если это сон, то в этот раз мы спим вместе.
Гэвин не особо задумывался над тем, что болтает, слова приходили сами. И с каждой романтичной глупостью, с каждым признанием в груди и животе растекались приятная лёгкость и уютное, какое-то родное тепло. Оказалось, что не так страшно говорить Ричарду правду, понемногу открываться, хотя бы наедине. После хорошего секса делать это было особенно просто, и счастливое лицо Ричарда было ни при чём.
Почти ни при чём.
— Я в душ. — Кожу стягивала подсохшая плёнка пота, а в паху волосы слиплись из-за семени.
Наверняка Ричарду было не лучше, вчера Гэвин был совсем дурной и кончил внутрь, но чем дольше думал об этом, вспоминал, тем больше понимал, что не против повторить. Возможно, даже несколько раз. Только скривившийся от боли в пояснице Ричард вряд ли оценил бы подобную активность.
— Или хочешь первый?
— Нет, иди сам, — отмахнулся Ричард и с кряхтением потянулся. — Я всю ночь провёл с твоей спермой в заднице, ещё минут пятнадцать потерплю. И терпеть будет чуть проще, если сначала ты снова дашь себя испачкать. — Поганец растянул губы в бесстыдной ухмылке. — Подрочим?
Вот так просто, без изысков и соблазнения, будто чувствовал, что Гэвин уже на взводе. Яйца поджались в предвкушении.
— Давай.
Едва вернувшись к кровати, Гэвин оказался прижат к матрасу, а Ричард навалился сверху, впился в губы и сразу обхватил пальцами ствол.
— Торопишься, — рыкнул Гэвин и прикусил опухшую губу.
— Навёрстываю упущенное, — парировал Ричи и шумно выдохнул, когда Гэвин неуверенно коснулся набухающего члена.
Тело бросило в жар от быстрых движений в паху, от шумного дыхания в губы, в шею, от сиплых постанываний и толчков в кулак. Ноги подрагивали от напряжения, рука затекала, но Гэвин продолжал ловить губами влажные следы испарины под чужим носом, целовал кадык, шею, пока быстрое спонтанное возбуждение неумолимо подходило к критической точке. Толкнувшись пару раз, Гэвин отпустил на свободу тихий стон и кончил, испачкав свой живот и пальцы Ричарда. Совсем скоро Ричард тоже задрожал в оргазме.
Жарко, липко и так хорошо…
— Вот бы каждое утро начиналось так, — промурлыкал в ухо низкий голос.
— С дрочки?
— С тебя, Гэвин. — Поцеловав плечо, Ричард перекатился на спину и прикрыл глаза. — И вали уже в душ.
— Ладно-ладно, — посмеялся в ответ.
Хотелось немного полежать, расслабиться, насладиться послевкусием спонтанной страсти, прочувствовать лёгкую вибрацию в мышцах и успокоить дыхание. Но и желание приласкать Ричарда, как вчера, встрепенулось с новой силой, и Гэвин решил, что безопаснее выйти из спальни.
Прохладные струи взбодрили, смыли следы удовольствия и запах мускуса с тела и пробудили сомнения в мыслях. Сейчас у них началось хорошо, отлично, так, будто не первый день отношений, а уже год. Но как вести себя при людях, на работе, как скрывать? Гэвин не хотел афишировать, но понимал, насколько сложно будет держать себя в руках, когда между ними искрит ярче, чем во время замыкания проводки. Насколько правильной была просьба делать вид, что ничего не изменилось? Ещё вчера Гэвин думал, что скрывать отношения — верный выбор, но сегодня, когда испытывал такую сильную тягу к Ричарду, вариант открыто заявить об отношениях не казался таким уж плохим.
— Может, предложить ему не врать, если кто-то спросит?
Выключив воду, Гэвин вышел из ванной, повязал на пояс полотенце и вернулся к спальне. Дверь была приоткрыта, и с той стороны звучал раздражённый голос Ричарда.
— Хватит, Коннор, я же сказал, что вернусь вечером. — Ричард сидел на кровати спиной к двери. — Нет, я не забухал! И не загулял! Умерь уже свой братский комплекс, я, блядь, не ребёнок, за которым нужно приглядывать! Нет, твоя выходка тут тоже ни при чём, хотя из-за неё всё и началось. — Он вздохнул, успокаиваясь. — Просто больше не делайте так, окей? Или хотя бы предупреждай, чтобы я не приходил домой, а то пиздец какой-то. Да понял я, что у него гостил сын, это не повод ебаться у нас в гостиной, ещё и так!
Хлопок двери шкафа прозвучал громче, чем рассчитывал Гэвин, Ричард вздрогнул и обернулся.
— Блядь, — обращался он явно не к Коннору. — Дома поговорим, — а это уже брату, после чего Ричи нажал на экран и отложил телефон в сторону. — С какого момента ты слышал?
«Признаться или промолчать? Проще не врать, он всё равно догадается».
— С твоего обещания вечером вернуться домой. Не парься, я ещё вчера понял, что ты спалил их в процессе, и говорить об этом не хочу. — Футболка и боксеры облепили ещё влажную кожу, и Гэвин обернулся. — Если бы я увидел, как трахается Андерсон, тоже бы свалил из дома, а то и из города.
— Тебе настолько сильно не нравится внешность Хэнка?
— Он мой начальник, последнее, что я хочу видеть — как он кувыркается со своим подчинённым, так что давай закроем тему. Мыться-то идёшь?
— Считай, уже одной ногой в душе, а для тебя, Гэвин Рид, у меня есть важное и ответственное задание. — Приблизившись, Фёрст забрал полотенце и подтолкнул к стене. — Выбери, куда пойдём сегодня, иначе у нас будет самое обычное, заурядное свидание, какое ты можешь представить.
— Кино, кафе и прогулка в парке?
— Хуже. Я тебе ещё цветы и конфеты куплю.
— Тогда готовься к тому, что я засуну их тебе прямиком в жопу, Рич, причём без смазки и подготовки. — Оскалившись, Гэвин сжал упругие ягодицы и чуть раздвинул в стороны, но тут же получил сильный шлепок по рукам.
— Мы всего сутки в качестве пары, а ты уже столько себе позволяешь, Гэвин. Мне нравится, как быстро ты адаптируешься.
— Твоими стараниями, Фёрст, за прошедшие годы ты тоже позволял себе немало.
— Зато я всё-таки добился того, кого хотел. Добился тебя.
Шёпот Ричарда, его ласковое прикосновение к щеке и лёгкое поглаживание по губам мурашками стекли от затылка вниз по позвоночнику, наэлектризовали напряжением волоски на руках и загривке. Но не сексуальным напряжением, не возбуждением, а симпатией, влечением, чем-то большим и сильным, из-за чего грудь распирало в желании сжать в объятьях и не отпускать.
— Удивительная упёртость, — собственный голос тоже заметно просел.
— Я же Фёрст, по-другому быть не могло. — Он первый сократил остатки расстояния и коротко поцеловал. — Подумай о свидании, Гэвин, хочу провести этот день с тобой. — Оставив ещё один поцелуй на лбу, Ричи ушёл в душ.
Небанальное место для свидания Гэвин найти не смог, почти везде нужно было бронировать заранее, поэтому к возвращению Ричарда из душа он сидел с кислым лицом и пониманием, что сегодня будет любимая бывшими девушками и ненавистная самому Гэвину категория свиданий. Посредственность, скука, отсутствие оригинальности. Типичный список из романтических фильмов: кино-кафе-постель, даже неважно, дома или в отеле. И если насчет постели Гэвин уже был не особо и против, то от остальной части программы на день веяло банальностью. Оставалось надеяться, что насчёт цветов и шоколада Ричи всё же пошутил, потому что такого позора Гэвин бы не вынес, бросил бы подарки наглецу обратно в лицо и вернулся бы домой. Уж лучше смотреть сериал в обнимку с Мэдди, чем ходить по улицам с букетом.
Несмотря на опасения, с Ричардом оказалось интересно. Он болтал без умолку, рассказывал о себе, о прошлом, о поездках в другие страны, ещё во времена, когда не ушёл из семьи. Он выводил на откровенность, понемногу получал ответы на свои вопросы, и уже к вечеру Гэвин понимал, что за день рассказал о себе больше, чем за прошлые годы знакомства. В кинотеатре он выбрал боевик, хотя сам предпочитал комедии, в парке потащил на какие-то небольшие соревнования по хип-хопу и брейку — до сегодняшнего дня Гэвин даже не знал, что там собираются уличные танцоры. Вместо кафе Ричард выбрал бар с крафтовым пивом, в котором из-за разнообразия было сложно определиться с выбором. Обычно Гэвин не пил, но сегодня не смог удержаться.
С Ричардом оказалось легко. Впервые во время такого банально свидания Гэвину было весело настолько, что не хотелось, чтобы день заканчивался.
— Ну что, теперь к тебе, снова порадуем соседей стуком кровати? — Глаза Ричарда подёрнулись туманом, язык слегка заплетался, сказывался долгий перерыв с алкоголем.
— Нет уж, я не в том состоянии, — Гэвин тоже не заметил, как выпил лишнего. — Если ты хотел снова заняться сексом, то нужно было остановить меня три бокала назад.
— Жаль.
— Ты всё равно можешь остаться на ночь. Если хочешь, конечно. — С наигранным безразличием пожав плечами, Гэвин сделал последний глоток тёмного — сладкого, но с лёгкой горчинкой на послевкусии.
— Тогда поехали?
Кивнув, Гэвин поднялся с барного стула, чуть покачнулся от выпитого и вместе с Ричи пошёл на улицу. Такси ждали в стороне, молча, даже не смотрели друг на друга, словно немного перенасытившись, лишь сухая ладонь в собственной ощущалась приятно и правильно.
***
Просыпаться рядом с Ричардом второй день подряд было непривычно, особенно когда просыпаешься от настойчивых губ, выцеловывающих лицо, шею и грудь.
— Ты каждое утро такой активный? — сонно буркнул Гэвин, но отталкивать не стал.
— Нет, ты сорвал джекпот, — посмеялся Ричард и попробовал поцеловать в губы.
— Отвали, Рич, у меня изо рта несёт, — увернулся и добавил, — у тебя, кстати, тоже.
— Не ври, я уже почистил зубы, — и Гэвин заторможено осознал, что Ричи говорил правду, изо рта пахло мятой, а от кожи — гелем для душа.
— Ну тогда жди меня. Будешь хорошим мальчиком, поцелую, — коротко посмеявшись, Гэвин поднялся с кровати и достал из шкафа свежее полотенце.
— А если плохим, то что?
— То выебу, — бросил через плечо и скрылся за дверью в ванную.
Зубы почистил сразу же, опасаясь, что Ричи в любой момент может войти внутрь, только после этого настроил воду и встал под мягкие струи. Несколько минут наслаждался тишиной и стуком воды о дно ванной, поэтому вздрогнул, когда после неожиданного шороха шторки раздался низкий голос.
— Отличный вид. — Смотрел Ричард жадно и разве что не облизывался в предвкушении.
— Какого хуя ты тут забыл? — раздражённо ответил Гэвин и выключил воду, чтобы брызги не летели на пол.
— Хотел полюбоваться на своего парня.
Парня. Слово ударило током прямо в сознание, и Гэвин не нашёлся с ответом. Точно, они ведь в отношениях, было бы странно, если бы Ричард скромничал и осторожничал — их конфетно-букетный период прошёл ещё во времена задержаний и допросов, так толком и не начавшись. В какой момент Ричи подошёл вплотную, Гэвин не заметил, только почувствовал слабый укус на нижней губе и ладони, смело лёгшие на задницу. Сопротивляться в скользкой ванной было неудобно, и сам Гэвин не особо хотел, предпочитая отвечать на уверенный поцелуй и вторгаться в умелый рот.
Коснуться своим языком чужого, не пускать к себе в рот, чтобы удерживать в сознании фантом инициативы, притянуть к себе, фиксировать за затылок, будто бы Ричи мог куда-то уйти, будто бы рискнул прервать то, что сам же и начал. С ним не страшно было звучать шумно, чмокать и давить, он не только выдерживал напор страсти, но и накалял его в разы, требуя больше.
— Блядь, как же я хочу тебя, — его хрипы звучали мольбой, а руки наглели с каждой секундой всё больше. Когда между ягодицами скользнул палец и чуть надавил на анус, Гэвин вздрогнул от неестественного ощущения и отстранился.
— Пожалуйста, Гэв, всего один палец.
Отказать ему сейчас, после того, когда Ричард отбросил свои принципы и отдался, было равносильно предательству. Но отделаться от неприятного напрягающего чувства, когда кто-то другой касается настолько интимно, было сложно, словно пытался сломать крепкую ветку через колено.
— Ладно, давай, — кивнул и закрыл глаза, чувствуя, как неохотно поддаются мышцы, как внутрь проникает палец, даря чужеродные отторгающие ощущения.
Зубы невольно скрипнули, чтобы сдержать недовольное шипение, мышцы напряглись до предела, наполнились свинцовой тяжестью, дыхание почти остановилось, лишь бы пережить этот момент. Перетерпеть, ведь он попросил.
— Так не пойдёт, — он звучал почти грустно, а спустя мгновение палец выскользнул наружу. — Посмотри на меня, Гэвин. — Такому тону сопротивляться было бесполезно. — Это не изнасилование, ясно? Я хочу, чтобы тебе было приятно, чтобы близость со мной, даже такая, к которой ты не привык, приносила удовольствие. Хочу, чтобы ты кайфовал, когда я трогаю тебя там, расслаблялся, а потом, когда мы перейдём к десерту, стонал и просил ещё. Я хочу, чтобы ты кончал со мной даже снизу, Гэвин, а для этого не нужно пересиливать себя.
Если где-то в сердце была мишень, то каждое слово Ричарда меткой стрелой било прямо в цель.
— Я ведь говорил, что подожду, пока ты будешь готов принять меня там.
— Спасибо, — единственное, на что хватило сил.
Первым из ванной вышел Ричард, Гэвин ещё пару минут смотрел на своё растерянное отражение в зеркале, искал в нём ответы на собственное отторжение. «Ты ведь думал об этом, знал, что так будет, представлял, так какого?» Но оказалось, представлять было проще, чем принять в жизни. Возможно, стоило сначала попробовать самому, привыкнуть, только потом разрешать Ричарду коснуться, чтобы не разочаровывать ни его, ни самого себя.
— Гэвин, ты скоро? Мне нужно уйти, — донеслось с другой стороны двери.
— Иду, — неслышно ответил себе под нос и вышел.
Ричард, уже одетый, стоял в коридоре.
— Коннор задолбал, три пропущенных за утро и пять сообщений. Наверняка переживает, что я до сих пор злюсь на него, поэтому я лучше пойду, поговорю с ним.
— Шуруй. — Вялая попытка скрыть неловкость за грубостью — на самом деле Гэвин не хотел, чтобы Ричи уходил.
— Увидимся на работе, — он улыбнулся тепло и ласково, так, что стало неловко, и коротко поцеловал. — Кстати, на нас до сих пор ставят, а в тотализаторе, кто кого трахнет, ставки один к десяти. Я ставил сотню. Если признаемся Тине, что ты меня поимел, то сорвём банк. Как тебе?
— Хочешь, чтобы все узнали, что мы переспали? — Менее безумной идеи ожидать было глупо.
— И это тоже, но в первую очередь я хочу выиграть две тысячи.
— Ричи, ты пиздец.
— Два куска, Гэвин! Готов поделить пополам. — И решил добить взглядом побитого щенка, который никогда не срабатывал на Гэвине. Никогда до сегодняшнего дня.
— Бля-я-я, Фаулер нас убьёт.
Не раскидает по отделам, даже не станет искать других напарников — Гэвин был в этом уверен, — но мозги проест так, что они пожалеют о выигранных двух тысячах.
— Это «да»?
— Да, а теперь пиздуй! Только когда будешь признаваться, маякни, хочу увидеть их рожи. Я им девочка что ли, один к десяти, совсем уже охуели!
Поток возмущений Ричард прервал в своей наглой манере: прижал к себе и обнял, успокаивающе поглаживая по спине.
— Иди уже, — Гэвин чувствовал, как шею и щёки печёт от смущения.
— До завтра.
Только когда за Ричардом закрылась дверь, Гэвин понял, насколько в квартире тихо. Впервые в стенах, за годы аренды ставших практически родными, он почувствовал такое сильное одиночество.
***
Гэвин не сомневался, что Фаулер, узнав об их отношениях, вставит пиздюлей, будет орать, угрожать депремированием, поставит на самые всратые и геморройные дела. Но вот что он будет молчать, подавляя тяжёлым взглядом, Рид не ожидал. Орущий Фаулер — это землетрясение, которое надо пережить; молчащий — бомба замедленного действия с неизвестным радиусом поражения. Под почерневшими от злости глазами по спине тянулась изморозь, а уверенность в том, что им позволят работать в одном отделе, медленно таяла.
— Я ожидал, что подобное выкинет Хэнк, даже заранее подготовил документы на перевод, но и подумать не мог, что первым под раздачу попадёт другой Фёрст.
— Сэр, я… — Гэвин не знал, что сказать, просто хотел хоть как-то переключить внимание на себя.
— Молчать! — Капитан рявкнул с такой силой, что задрожали стены кабинета. — Ты должен был научить его работать, а не спать с ним, Рид. Знал же, что нужно было принять меры, ещё когда слухи только-только поползли, но до последнего думал, что раз ты натурал, то и опасаться нечего.
— Вам и сейчас нечего опасаться, капитан Фаулер. — Лучше бы Ричард молчал, стоял и не отсвечивал, но нет, не в его манере заткнуться и ждать.
— Ты трахаешься со своим наставником, помощник детектива Ричард Фёрст!
— Официально мы на одной должности, только я числюсь на неполной ставке. Капитан Фаулер, вы же не могли забыть, что с начала года сократили финансирование, а с ним и должность помощника. Остались только детективы, а значит, формально мы с Гэвином ничего не нарушаем.
Заявление Ричарда прозвучало неожиданностью, Гэвин слышал только о сокращении расходов, но не об изменении должностей. Сейчас это было шансом остаться работать в одном отделе.
— Но если и этого мало, то могу сказать сразу: я не буду работать ни с кем другим. Я пришёл сюда только из-за Гэвина, и если вы решите перевести меня, то лучше сразу дайте заявление на увольнение. Я либо останусь работать с ним, — Гэвин почувствовал прикосновение тёплой ладони к плечу, — либо уйду из полиции.
Холодная капля пота щекотно сбежала по виску, и Гэвин на автомате поймал её у щеки. Ричард был либо смельчаком, либо глупцом, раз заявлял капитану подобное, ведь если не сейчас, то немного позже, Фаулер без малейших колебаний выставит его на улицу. Сейчас решение предугадать было сложно, лицо у капитана было непроницаемым, а молчание, растянувшееся на пару минут, накаляло нервы.
— У вас единственный шанс. Увижу просадку в работе, тебя, Фёрст, уволю одним днём, а ты, Гэвин, на месяц вернёшься в ряды патрульных, вспомнишь, каково приходится на улицах.
— Да, сэр, — ответили хором. — Спасибо.
На ватных ногах Гэвин вышел из кабинета и добрёл до своего рабочего места. Не верилось, что капитан, несмотря на свою ярость и нахальные заявления Ричарда, дал им возможность и дальше оставаться напарниками.
— Мы были на волоске, — прошептал Гэвин в ладони. — А ты, придурок, что за хрень городил? Решил взять капитана на слабо своим увольнением?
— Я сказал правду. — Ричард был серьёзен. — Если нас разделят, я уйду, ведь ты — единственная причина, по которой я остаюсь в полиции.
— Но зачем?..
Зачем заниматься тем, что неинтересно?
Зачем нужно было так сильно менять свою жизнь?
Зачем терпеть дальше?
Он убил столько времени в погоне за надеждой. Неужели настолько был уверен в себе или из вредности не хотел сдаваться до последнего? «Всё ради того, чтобы сейчас вы были вместе». Такое упорство и нежелание сдаваться пугали и поражали, но из-за них же становилось больно, ведь вместо того, чтобы быть здесь, он мог потратить эти годы на себя и любимое занятие.
— Ты же можешь сменить работу.
— Теперь могу, но сначала мне нужно кое-что тебе показать, — Ричард таинственно улыбнулся. — Граффити, которые мы рисуем, там осталось совсем немного, максимум пара недель, и мы закончим.
— А что потом, уйдёшь из полиции?
«Оставишь меня одного?»
— Не сразу, но возможно, ведь теперь, когда ты со мной, я наконец-то смогу пожить и для себя. — Он обошёл стол со стороны, взял за руку и погладил тыльную сторону ладони.
— Я же просил, не на работе.
— Коллеги и так всё знают.
— Насрать, Рич, перестань, — прошипел Гэвин и убрал руку под стол.
— Как скажешь, я подожду до вечера, а потом… — Он облизнулся, растянул губы в похабной улыбке, наклонился и прошептал низким соблазнительным голосом, — я с тебя не слезу.
— А если я не пущу тебя к себе? — Склонив голову, Гэвин вернул улыбку, чтобы поддержать затеянную Ричардом игру.
— Начну прямо в машине. — И толкнулся языком за щеку.
Предвкушение кипятком ударило в голову, сердце запнулось в груди и ускорило бег.
— Говнюк, — прохрипел пересохшим горлом. — Как предлагаешь дождаться вечера?
— С нетерпением, Гэвин, с нетерпением и горячими фантазиями о минете в моём исполнении, — подмигнул и вернулся на своё место.
«Точно говнюк». Что-что, а дразнить Фёрст умел всегда, и если не так давно получалось игнорировать ловушки, которые он расставлял, то сейчас Гэвин чувствовал, что придётся в ускоренном режиме тренировать выдержку. Почувствовав слабину, Ричард теперь не отстанет.
И Гэвин не ошибся в своих догадках: несмотря на обещание, Ричард не упускал ни малейшей возможности. Он вёл себя в рамках приличия только в участке или на местах преступлений, но стоило остаться наедине, он отпускал себя. Поцелуи были меньшей из бед, а откровенные домогательства без финала заводили до предела. Хуже всего было, когда Ричи соблазнял с утра, потому что остаток дня оба ходили наэлектризованные, готовые сорваться при любом долгом касании или удачном стечении обстоятельств.
По вечерам, стоило оказаться наедине, Ричард показывал все грани своей жадной страсти: вжимал в стену прямо в коридоре и целовал везде, куда успевал дотянуться, пока руки расстёгивали ширинку, чтобы добраться до члена; хрипел и постанывал в губы, когда толкался в кулак и одновременно ласкал сам. Быстрая дрочка, когда не могли надолго остаться вместе, или долгий, выматывающий минет, когда Ричард вынуждал просить об оргазме. С ним Гэвин терял разумные мысли, сгорал в огне его желания и воскресал, как Феникс. С ним Гэвин уже к выходным решился на осторожную растяжку, позволил дойти до двух пальцев, а после сам толкался в горячую влажную дырку, пока Ричард, не давая ни капли инициативы, скакал сверху. С ним Гэвин к концу второй недели приготовился попробовать снизу.
— Ты серьёзно? — с трудом выдавил Ричард, когда смог откашляться.
Не стоило заявлять подобное в кафе во время обеда, мог бы и подождать, пока доест картошку, но Гэвину не терпелось.
— Да. — От стыда полыхали даже уши. — Приезжай сегодня, лады?
— Ты торопишься, — не вопрос, утверждение. — Пару дней назад ты едва принял два пальца, а сегодня хочешь заняться сексом?
— Значит, теперь ты мне отказываешь? — Внутри вспыхнула злость, кулаки сжались, а к лицу прилило ещё больше крови.
— Не отказываю, просто хочу быть уверен, что ты действительно к этому готов.
В раздражении пожевав губу, Гэвин выдохнул и ответил:
— Вчера, когда ты ушёл, я вспоминал, как ты стонешь, впускаешь меня, как наслаждаешься. И мне захотелось попробовать, поэтому я растянул себя сам. — Ещё немного, и стыд выйдет из-под контроля, вытеснит собой оставшиеся эмоции. Никогда в жизни Гэвин не чувствовал себя так, готовым провалиться сквозь стул, на котором сидел, сквозь пол дайнера, прямиком к ядру земли. И даже там, при пяти тысячах градусов, было бы не так жарко, как сейчас, под загоревшимся взглядом Ричарда.
— Ты не представляешь, как бы я хотел это увидеть. — Его голос снова стал низким, каким бывал только во время секса. — Но сегодня тебя подготовлю я, Гэвин, растяну медленно, чтобы ты свободно принимал мои пальцы, а потом осторожно войду и сделаю всё, чтобы ты получил удовольствие.
— Господи, заткнись, мы же, блядь, в дайнере! Просто вечером едь не к граффити, а ко мне.
— Я не приеду, Гэвин, я прилечу. — Рид ни секунды не сомневался в его словах.
Когда вечером Ричи показался на пороге, Гэвин едва нашёл в себе силы открыть дверь. Отказываться сейчас, когда сам предложил и пригласил, было несправедливо по отношению к Ричарду. Но ни у страха, ни у волнения не получалось пересилить желание — Гэвин хотел попробовать, хотел испытать это чувство.
А ещё Гэвин хотел признаться.
— Не передумал? — с порога спросил Ричи, разуваясь.
— А сам как думаешь? — с усмешкой спросил Гэвин, выйдя из спальни в одном полотенце.
— Ты подготовился.
Собственнические касания Ричардова взгляда обжигали кожу, обводили соски, живот, забирались под короткое полотенце, которое прикрывало пах, оплетали, словно кольца змеи глупого мышонка. И Гэвин был тем самым мышонком, который не просто не успел убежать, а сам отдал себя на съедение хищнику.
— Всё для тебя, блядь, бери и еби. — Агрессия была единственным знакомым Гэвину способом скрыть смущение и неловкость.
— О нет, Гэвин Рид, ебать я тебя не буду.
Сухие руки огладили бока, пальцы ловко развязали узел на полотенце, которое тут же бесшумно упало на пол.
— Я буду тебя любить. — Он поцеловал губы. — Долго. — Контур скул, подбородок. — Жарко. — Шею и ключицы. — Чтобы сегодня ты испытал самый сильный и яркий оргазм в своей жизни.
Шёпот щекотал ухо, но, по ощущениям, натягивал сразу нервы, отзывался искрами на загривке и вниз по спине, уколами в пальцах, которые хотели касаться бледной кожи, соединять родинки невидимыми линиями, путаться в волнистых волосах, лоснящихся из-за геля. Целовать Ричарда сегодня было особенно волнительно и настолько же вкусно. Под поглаживаниями по бокам, слабым массажем спины и лопаток Гэвин расслаблялся, отпускал напряжение мышц, отдавал себя во власть губ и рук Ричарда, который вёл к кровати, постепенно раздеваясь.
— Хочу тебя, — он выстанывал в шею. — Люблю.
— И я, — эхом отозвался Гэвин и, поймав пьяный взгляд, добавил, — люблю.
— Что ты сказал? — Эмоции, отразившиеся на красивом, порозовевшем лице, напоминали сложный коктейль, созданный руками опытного бармена: неверие, восторг, растерянность, счастье — Гэвин ни разу не видел подобного.
— Ты слышал, я не буду повторять, — ответил и притянул к себе, чтобы заткнуть болтовню Ричарда. Когда-нибудь, немного позже, он снова признается, но это потом, когда до конца осознает и примет собственные чувства, а сейчас лучше покажет на деле.
Вернуть мысли Ричарда в нужное русло оказалось просто: долгий, глубокий поцелуй, укус за чувствительную кромку уха, наигранно смелое «давай» и разведённые в стороны ноги. Сцеплённые зубы, когда внутрь поочередно скользнули первые два пальца, царапины по широким плечам, когда он добавил третий. Болезненное шипение Ричарда, как отклик на следы от ногтей, словно помогало держаться, терпеть неприятную растяжку. Шелест фольги, тихая ругань, пока Ричи боролся с презервативом, и немой вопрос в глазах напротив.
— Не тормози, ну. — И ударил пятками по заднице, подгоняя, пока страх первого проникновения не победил окончательно. А потом боль, боль, боль, от которой отвлекал ласковый шёпот и нежные руки на талии и члене.
— Блядь, пиздец какой, еб твою мать! — Готовился же, в душе сам себя растянул, потом расслабился в руках Ричи, но пальцы все равно и близко не могли сравниться с членом внутри. — Какого хуя ты такой большой?! — Видел ведь вживую, и не раз, трогал его, изучал. Так почему в кулаке он казался обычным, а в жопе — как херова бита?!
— Ты зажался, дыши, расслабься. Давай, Гэвин, впусти меня, ещё немного.
Злой укус — вот, что заслужил Ричи, потому что хоть как-то хотелось разделить с ним монотонную тянущую боль.
— Чувствуешь, Гэвин? Я весь внутри.
Нахуй, пусть лучше происходящее окажется сном. Как это, сука, может быть приятно?! Когда распирает изнутри, растягивает так, что хочется вытолкнуть, скорее избавиться от чужеродного ощущения.
— Не двигайся. — Перед глазами мутно от влаги, Гэвин размазал позорные капли по лицу, надеясь, что Ричи не увидел.
— Надо. Ты привыкнешь. Совсем немного, и станет хорошо, обещаю. — Короткие, прерывистые фразы, тяжёлое дыхание, пульсация внутри — Ричард едва держал себя в руках. И Гэвин понимал, как ему тяжело, помнил чувство, когда входишь в узкое горячее нутро, которое обнимает мягкостью, в которое хочется толкаться быстрее и быстрее, выбивать пошлые стоны, видеть, как закатываются глаза, а по головке и пальцам стекают белёсые капли.
— Тогда давай. — Лишь бы не тянул и не прервался.
Покачивание бёдер, пока Ричард примерялся, постепенно нарастающий темп и громкий стон удовольствия. С запозданием, когда тень боли рассеялась окончательно, Гэвин понял, что стонал уже сам. Ричард быстро нашёл нужный угол и долбился так, что из глаз сыпались искры.
— Медлен-нее. — Сильно и много. Приятно до боли. Так не могло быть! Не в первый раз же. Но Гэвин чувствовал, как с каждым толчком немеют ноги, а пальцы на ногах поджимаются вместе с готовыми лопнуть яйцами.
— Тебе нравится! — Его глаза будто светились в полутьме спальни.
— Ричи, блядь, Рич! — На губах одно имя — его имя. Не могло быть иначе, ни с кем другим…
Плотнее обхватив его бёдрами, Гэвин двинулся навстречу, а несдержанный стон перебил шлепок кожи о кожу. Нахуй, сейчас у них не любовь, а выплеск накопленной страсти, напряжения, адреналина. Любовью займутся после, когда исчезнут вспышки перед глазами, а ноги перестанут дрожать, когда ленивые поцелуи начнут жалить губы, когда пошлости, которыми сыпал Фёрст, сменялся тихими откровенными признаниями. Медленные прикосновения пальцев на коже, так, чтобы до приятных мурашек, будут чуть позже, а сейчас — толчок до упора внутри и вязкие капли по животу и его длинным пальцам. Мягкая, как флисовый плед, темнота, скольжение салфетки по коже и нега, затянувшая в свои объятия.
— В следующий раз хочу почувствовать тебя без резинки, — шелест на грани дрёмы, и Гэвин лениво кивнул, соглашаясь.
Ему можно и так.
***
Что с утра болело больше, спина или жопа, Гэвин определить не смог. С кряхтением он поднялся с кровати, посмотрел на Ричарда, тихо сопящего в одеяло, откинул запутанные пряди с его глаз и улыбнулся. Грудь переполняло чем-то сильным, сжимало до боли и до желания обнять крепко-крепко, чтобы хрустнули кости. Впервые Гэвин испытывал к кому-то подобное. Все прошлые симпатии отошли на второй план, казались детским баловством по сравнению с эмоциями, которые пробуждал Ричи.
— Как же я встрял, — простонал Гэвин и растёр лицо ладонями.
Вляпался в Ричарда Фёрста, больше не отвертишься, не выберешься, потому что влечение и чувства к нему затягивали, как болото.
— Этого ты добивался, да? — тихо под нос и погладил ранку на нижней губе, оставшуюся после прошедшей ночи.
Гэвин давно подозревал, что, если влюбится, то привяжется сильно и надолго, но подумать не мог, что в свои тридцать сдаст позиции настойчивому пацану, что будет думать об этом пацане, видеться с ним вне работы, что будет хотеть этого пацана до тяжести в паху, до готовности самому раздвинуть ноги.
— О чём задумался? — сонно промурчал Ричи и обнял за талию.
— Да так, — Гэвин переплёл свои пальцы с чужими. — Охуеваю, насколько сильно в тебя втюхался.
Дыхание перестало щекотать копчик, сам Ричард замер и напрягся.
— Я всё ещё сплю или Гэвин Рид правда сказал, что влюбился в меня?
После стольких лет отрицания и избегания неверие Ричарда было оправданным, но всё ещё немного обидным.
— Сказал. А вчера кое-что другое сказал, помнишь? — Гэвин радовался, что Ричи не видит его покрасневшего лица.
— Помню, Гэвин, и надеюсь, что сегодня ты признаешься мне ещё раз.
— Почему именно сегодня? — недоумение в голосе скрыть не получилось.
— Коннор и команда закончили граффити, вечером после работы мы его покажем.
В груди громыхнуло подозрительно сильно, волнительно, ведь не зря именно этому рисунку Ричард придавал особое значение.
— И что там? — Он не ответит, иначе давно бы уже сказал.
— Скоро узнаешь, а пока как насчёт совместного душа перед началом рабочего дня? — Игривое настроение Ричарда улавливалось не только в интонациях, но и в самом воздухе.
— Только душ? — Гэвин был не против поддержать эту игру.
— Пока только душ, но если захочешь больше, я всегда за.
Бросив взгляд на часы на тумбочке, Гэвин усмехнулся и сказал:
— Что ж, ты вполне успеешь мне отсосать.
На болезненный тычок в рёбра Гэвин не обратил никакого внимания. Какая разница, если в душе Ричард с лихвой отработает?
***
Работа помогала отвлечься от волнения в преддверии вечера. Даже перед свиданием Гэвин не испытывал такого мандража, как сейчас. Казалось, просто рисунок, наверняка красивый и сложный, но тогда к чему такая секретность? Что в этот раз ждало на стене?
— Даже не намекнёшь? — уже в машине спросил Гэвин.
— Нет. Веди, — он показал на навигаторе адрес. — Помнишь эту заброшку?
— Не особо. — Расположение было знакомым, но не более того.
— Здесь мы с тобой впервые встретились.
— Лейтенант Андерсон в тот день хотел проехать мимо, я сам настоял на том, чтобы проверить место. А потом пиздец жалел, что не послушался, как же тогда ты заебал меня, Фёрст, прибить тебя хотелось.
— До сих пор жалеешь?
«Умный, а иногда спрашивает такие глупости».
— Нет, Рич, конечно же нет. — Перегнувшись к сиденью, Гэвин смял податливые губы, поцеловал неглубоко, чтобы не распаляться.
После всю дорогу до заброшки на губах держался привкус и щекотные покалывания поцелуя.
Когда приехали, Хэнк и Коннор уже ждали на месте.
— Идём. — Коннор кивнул брату и повёл за собой в узкий проход между домами, который вывел к расчищенной площадке рядом с длинной высокой стеной бывшего завода. Граффити было закрыто несколькими отрезами чёрной ткани, которая колыхалась на слабом ветру, но уже позволяла оценить объём работы.
— Оно же огромное, — с ужасом прохрипел Хэнк, а когда Коннор и Ричард дёрнули за верёвки, подавился воздухом. — Матерь божья.
На стене было не обычное граффити, а комикс, яркий, детальный, рассказывающий их общую историю. Гэвин с восхищением бегал взглядом от фрейма к фрейму и не верил, что такое можно нарисовать за месяц с небольшим. Четверо ребят на первой странице разбегались в разные стороны от сердца, оплетённого колючим плющом; дальше — побег близнецов от двух полицейских и первый допрос в участке: вальяжно развалившийся на стуле Ричард и простывший Коннор. История воскресала с каждой картинкой, с каждым квадратом: на одном Гэвин видел Коннора, рисующего граффити с полицейским для Хэнка, на другом — букет синих роз, выглядывающий из мусорки; новые допросы и ругань, ночная работа над граффити Ричарда, на котором он рисовал самого Гэвина, а потом болезненно сжатые губы, когда закрашивал результат. Финальная ссора и уход из семьи, Полицейская академия с одной стороны и университет — с другой, и, наконец, возвращение в полицию. Сближение Хэнка и Коннора, их первый поцелуй в чужой квартире и приоткрытые в немом стоне губы, работа и сближение за закрытой дверью спальни. Пока Гэвин бежал от чувств Ричарда, Коннор уже добился своего.
На одной из сцен роковой спор, в котором Гэвин проиграл, позже — картинг и счастливые улыбки, дальше — первый поцелуй на стене и резь в сердце в жизни от переизбытка чувств. Гэвин вновь проживал каждый миг, каждую эмоцию, которую испытал из-за Ричарда: раздражение, злость, ненависть, интерес, непонимание, ревность, заботу, переживания, боль, любовь. От ругани в допросных до страшной пули на задержании; от счастья на свидании и волнения от первой близости до страха во время взрыва. От тяжёлой холодной паузы, пока думал о своём решении, и облегчения, когда сказал, когда поцеловал, когда оказался с ним в постели. Губы, слившиеся в поцелуе, Гэвин узнал без труда — собственные в окружении неровной линии щетины и покрасневшие и чувственные — Ричарда.
— Ну как, нравится?
Нравилось ли ему. Нравилось ли? Как мог не нравиться арт, от которого так тянуло в груди, а в горле поднимался комок; от которого дрожали руки и слабели ноги под прессом эмоций? Как ответить хотя бы «да» без срыва в голосе?
Гэвин кивнул, собирая себя по кускам, и отвёл взгляд в сторону на картинку с подписью. Небольшой, по сравнению с комиксом, рисунок: Ричард в чёрной толстовке с серьёзным взглядом и слабой улыбкой и довольный, обнимающий его Коннор. Оба ещё молодые, в следах краски, с респираторами на шее и с законченным граффити за спиной. Рядом перечисление всех, кто работал над комиксом: сами Фёрсты, подпись команды художников, Маркус и Саймон Манфреды.
Он снова осмотрел граффити с самой первой картинки до финальной.
— Ну вот и всё, конец истории, пускайте титры? — тихо спросил Гэвин, замерев взглядом на фрейме, где он, Ричард, Хэнк и Коннор стояли перед стеной с копией граффити.
— Слишком рано для титров, Гэвин, — Ричард обошёл со спины, заключил в крепкие тёплые объятия и положил подбородок на плечо. — У нас всё только начинается.
Слова закончились, остались лишь чувства, которые были сильнее того, что мог выразить Гэвин. Он снова кивнул, соглашаясь.
У них действительно всё только начиналось.