Я не знаю, что заставляет людей искать друзей. Я не знаю, что влечет людей друг к другу. Мне не знакомы основанные на лжи социальные взаимоотношения.
Теодор Банди, или «Харизматичный убийца».
Точное число жертв не известно, доказанных убийств — тридцать шесть.
«Гвенаэль, томимый желанием и обуреваемый страстью, крепко сжимал руль, пока они мчались по вечерней автостраде. Блондин жадным взором смотрел на Элоизу, полная грудь которой волновалась, и упругие выпуклые бедра дразнили своей близостью. Ее иссиня-черные глаза пробежались по лицу Гвенаэля, и во взгляде прочиталось такое же кипуче-клокочущее желание. Не помня себя, мужчина прижал ее к своей груди, и все заверте…»
Тут Джеффри остановился: «Погодите, но они ж вроде как на автостраде, что я упустил?» — и покосился на оригинальный текст. Да, герои решили предаться плотским утехам посреди дороги. Автор умолчал о том, что Гвенаэль съехал на обочину или хотя бы нажал на тормоз, зато сам процесс был расписан на пять страниц. Джеффри нервно икнул и достал сигарету.
До конца романа оставалось всего ничего, но сил, а главное, фантазии искать удобоваримые формулировки и заполнять авторские дыры в логике не осталось.
— Кому такое надо? Еще и в переводе. Своего говна не хватает, что ли?
Увы, но ничего нормальнее в издательстве ему не предложили, а привередничать с парой долларов в кармане — плохая идея, и как бы он ни храбрился, но жить без света и тем более без воды ему не хотелось.
— «Она взобралась на колени Гвенаэля, картинно запрокинув голову, так что густая копна пшеничных волос разметалась по покатым плечам, — надиктовывал сам себе, с раздражением ударяя по клавишам, — она замерла, — подслеповато прищурился, — фонте ет тенд… Тьфу! Она замерла над ним, сильная и нежная».
Пишущая машинка отозвалась под его пальцами коротким звонком. Красивый звук, успокаивающий. Джеффри передвинул каретку на новую строку и затянулся, любовно осматривая аппарат. «Гермес 3000» был по-прежнему хорош собой: приятный глазу мятный цвет, лаконичный обтекаемый дизайн, как раз в духе начала шестидесятых, — а главное, чертовски удобен. Джеффри писал на нем школьные доклады, студенческие эссе, разгромные рецензии, благодарственные речи для награждений и премий. «Гермес» гармонично вписывался в интерьер квартирки на краю Хейт-Эшбери, кампуса Гарварда, апартаментов на Риверсайд-драйв.
Джеффри так и не приноровился пользоваться компьютерами, он, как и многие его коллеги из «Нью-Йорк пост», проходил курсы повышения квалификации, но делал это без всякого энтузиазма, тогда ему позволялось намного больше, чем другим сотрудникам. Как шутили некоторые коллеги: главный редактор принял бы его рукописи и на туалетной бумаге. Сейчас шутка замерла в памяти ядовитой издевкой.
Краска на машинке местами облупилась, плюс стала заедать буква «М», что очень раздражало. «Что ж поделать, никто из нас не молодеет», — вздохнул Джеффри, уже собираясь вновь окунуться в омут графомании, но тут затрещал телефон.
— Вашу мать! — выдохнул Джеффри испуганно и, затушив почти целую сигарету, соскочил со стула.
Ему потребовалась пара секунд, чтобы снять трубку.
— Слушаю, — он заметил, как нелепо дрогнул голос, но поделать с собой ничего не смог.
На том конце зловеще пробормотали:
— Я слежу за вами.
Будь Джеффри героем переводимого им романа, то его сердце непременно бы «пропустило удар» или «вновь разбилось в мелкие дребезги», но, к счастью, все ограничилось простым и понятным:
— Бля, — он откашлялся. — Сэнди, какого хера ты меня пугаешь?
— А что, вы ждали звонка от кого-то другого?
— Ты ж моя проницательная. Да, я думал, что мне звонят местные решалы, которых наняли мои соседки. Серьезно, у них здесь, походу, мафия бабуль, как не выйду — за мной следят. Чего надо? — он вытянул провод на максимальную длину и принялся наворачивать круги по комнате.
— Вы помните, что у вас завтра интервью в полдень?
— Да.
— Вопросник в синей папке вместе с копией последней статьи.
— Да-а…
— Посмотрите его, пожалуйста. Адрес я вам написала. На такси с учетом пробок будет примерно минут сорок езды. Но, пожалуйста, выезжайте заранее, потому что они просили…
— Да-да-да! Боже, как же я жил без тебя раньше? Ты реально считаешь меня конченым склеротиком, или тебе заняться нечем?
«Вышло грубо, обидится», — промелькнула запоздалая мысль, Джеффри живо представил, как Сэнди нахмурилась, приготовившись читать нотации.
— Значит так, я вас никем не считаю, а делаю свою работу. Меня завтра не будет, и если вы начнете мне названивать в мой законный выходной, чтобы я приехала и все разрулила, я, конечно, приеду, но, в первую очередь, отгрызу вам голову, окей? — совершенно спокойно парировала она.
Джеффри впечатлился дерзким выпадом и еще сильнее тем, что его брюзжание никак не отразилось на Сэнди:
— Окей, — и намного мягче. — Я посмотрю, что ты принесла…
— Вот и ладненько, тем более что я выбила вам место не где-нибудь, а в воскресной передаче на пятой волне.
— Погоди, это та, что для домохозяек?
— Зато полтора часа без учета рекламы.
— Что я им втирать-то буду? Про платьишки и туфельки?
— У-у, — отозвалась Сэнди. — Стереотипы. Я все вам расписала, ведущие — милые дамы, сможете рассказать им про альянс. Только не ругайтесь. Прилетит по шапке и им, и нам.
— Понял, буду заинькой. Погоди, я тебе потом покажу то дерьмо, что мне пришлось переводить. Даже я понимаю, что автор голую женщину живьем не видел ни разу. Кстати, раз тебе так хочется мне помочь, подскажи поэтичную замену «клитору», кроме «жемчужины».
— Боже, это отвратительно! — рассмеялась Сэнди и, чуть помолчав, уточнила. — Точно все будет в порядке, если меня завтра не будет? Если что, я могу подъехать.
— Ни в коем случае! Научись, наконец, нормально отдыхать. Как с тобой Рон не чокнулся? Ему надо тебя к кровати привязывать. Вот вам и план на вечер, не благодари.
— Вы ужасны.
— Стараюсь по мере сил. Короче, отдыхайте там, и это… спасибо, в общем.
«Хорошая она девчонка. Шумная, но хорошая. Черт возьми, я ведь реально к ней привязываюсь, ничему жизнь не учит», — подумал Джеффри и, закончив разговор, по привычке нажал на кнопку автоответчика. Скрежет, шуршание кассетной пленки, щелчок — пусто, впрочем, как и всегда. Мрачно хмыкнув, вернулся к столу. Погладил две крупные царапины на правом боку «Гермеса».
Крис любил наблюдать за тем, как Джеффри работал. Он устраивался в кресле или на низком подоконнике возле стола, иногда дремал, мог сидеть так часами и никуда не уходить.
— Лучше бы делом занялся, роль поучил, я, что, зря записывал?
— А я все выучил, пока шел домой с плеером. Теперь я отдыхаю, — и блаженно жмурился, когда слышал звонок. — Обычно машинки так громко грохочут, а твоя уютная.
Джеффри лишь плечами пожимал:
— Потому что старая и раздолбанная, на ней еще отец работал.
— Нет, потому что она твоя, — улыбался Крис.
Они прожили вместе два года, совсем немного, если здраво рассудить. С другой стороны, ни с кем и никогда Джеффри не жилось так легко. Ради этой легкости он терпел ссоры, примирялся с чужим характером, врал, но, как известно, все хорошее рано или поздно заканчивается.
Порой Крис натыкался на банки с лекарствами на кухне и в ванной, верил, что они «от сердца», даже пробовал заботиться и напоминать про них. А однажды заметил, как один из актеров принимал те же самые таблетки. Крис немало удивился, что у молодого и крепкого на вид парня уже появились проблемы со здоровьем, по наивности полез с расспросами, тут-то правда и раскрылась.
Домой Крис вернулся рано и с порога выпалил:
— У тебя СПИД? Почему ты раньше не сказал?
Здесь бы раскаяться, честно признаться, что, да, испугался, не хотел потерять последнюю радость в жизни. Искренне попросить прощения. Крис — добрый, отходчивый мальчишка, к тому же они через многое прошли. Но тогда бы пришлось открыться до конца. Рассказать про бесконечные очереди в клинике, несертифицированные препараты, неотступный страх подхватить любую заразу или умереть в одночасье. И Джеффри был бы не Джеффри, если бы не умудрился все испортить:
— Я делал это для нашего блага. Не хватало, чтобы ты начал меня бояться или жалеть.
Он выбрал тактику нападения, пользуясь преимуществом в возрасте, опыте и знаниях, давил авторитетом. Жонглировал фактами, выставлял виноватым чуть ли не Криса, лишь бы не показаться слабым.
Закономерно их отношения дали трещину. Крис кое-как старался вернуть утраченное доверие, разузнал про болезнь от друзей из театра, подходил к Джеффри с нелепыми рассуждениями о том, что у многих звезд есть и ВИЧ, и СПИД, что лекарства разрабатывают, что вообще с такими диагнозами можно жить, важно правильно подобрать таблетки.
— Вот, например, Рону Вудруфу врачи обещали полгода, а он жив-здоров. Ты слышал про него?
Или:
— А мне Сью рассказала, что от поцелуя СПИДом не заражаются, так что мы, — но, поймав на себе очередной мрачный взгляд, замолкал и уходил на кухню, пережидать, пока Джеффри успокоится.
Крис продолжал ухаживать, терпеливо и неумело доказывал преданность и готовность всячески помогать. Лучше бы ему хоть раз разозлиться, потому что любой жест внимания ложился тяжким грузом незаслуженной заботы, а от малейшего намека на жалость Джеффри вспыхивал мгновенно:
— Не смей относиться ко мне, как к какому-нибудь немощному инвалиду!
Ссоры случались практически ежедневно. Скоро Крис стал бояться лишний раз заглянуть в комнату, убегал в «Орфей» с утра пораньше, задерживался на репетициях. Не упоминал ни лекарства, ни Вудруфа, вообще свел общение к функциональному минимуму, как сказала бы Сэнди, но и это не помогло. Нет, не то. Это и не должно было помочь.
О своем решении разойтись Крис сообщил максимально бережно:
— Я благодарен тебе за все, что ты сделал. Серьезно, без твоей помощи я бы не достиг и половины. Ты помог мне, а помочь себе не разрешаешь. Я часто вспоминаю о том, как мы жили раньше. Это хорошие воспоминания, но сейчас я держусь только за них. Я слишком тебя люблю, чтобы жить так дальше.
Речь вышла недурная, Джеффри тогда подумал, что нечто подобное слышал в каком-то спектакле и в целом восхитился взрослым подходом к беседе… Конечно, он был против. Но ни уговоры, ни крики, ни слезы на Криса не действовали. Удивительно, что в таком мягком и ведомом на первый взгляд человеке нашлись силы довести начатое до конца. Джеффри разве что сумел убедить его не обрывать все связи на корню.
Скоро будет ровно год, как они расстались. Крис по-прежнему выступает в «Орфее», весьма успешно, снимает вместе с коллегой по сцене жилье недалеко от побережья и иногда напоминает о своем существовании короткими звонками-отчетами. Пришлось перенести телефон из коридора в спальню, чтобы в любой момент дотянуться до трубки.
Сам он звонить не отваживался, знал, что его скверный нрав или длинный язык сыграют с ним дурную шутку. Нельзя, чтобы Крис решил, будто Джеффри контролирует его.
«По крайней мере, я знаю, что у него никого нет. В театре его не обижают и зарплату не задерживают. Какая-то польза от матушкиных связей», — усмехнулся, но совсем не добро, взял верхнюю страницу из стопки.
— «Же тадор, мон анж», — прочитал он и скривился от отвращения.
Сдача текста через три дня, по-хорошему, надо добить сцену на автостраде, прочитать вопросы и лечь спать, но Джеффри сомневался, что ему удастся уснуть. Дело вовсе не в нахлынувшей ностальгии, его просто достало одиночество: гнетущая тишина, холодная кровать. Он не чувствовал умиротворения дома, когда каждая крошечная деталь вопила о том, что ему не хватает Криса.
«Это все Сэнди. Просил же не трезвонить мне без дела. Пигалица малолетняя, а лезет распекать как взрослая», — устало растер виски пальцами. Глупо сваливать вину на ни в чем не повинную девчонку. Нужно собраться.
Джеффри потянулся за новой сигаретой и с досадой обнаружил, что пачка пуста.
— Да чтоб вас всех черти драли!
Рукопись полетела в ящик стола, пара листов упала на пол, но подбирать их не было никакого желания. На сегодня с работой покончено.
«В бар пойду, хоть усну спокойно. Подцеплю кого-нибудь. А что? Могу себе позволить. Задолбался на журналы наяривать, так реально свихнуться недолго».
Осложнялось все тем, что после Криса он ни с кем не встречался, не видел смысла, а потому приготовления для выхода в свет казались особенно уморительными.
«Из-за него я превратился в сентиментальную бабенку, берегущую свою щель для того самого».
Джеффри хлопнул по кнопке выключателя. Лампочка в ванной истерично мигнула и потухла.
— Заебись.
Рыться в чулане в поисках запасной он не собирался. Так даже лучше: не видно ни выпирающих ребер, ни синяков от уколов, ни выпадающих клочьями волос, застревающих в стоке, — а помыться можно и с открытой дверью.
Отдельная задача — одеться. Не влезть в потертые джинсы с измятой рубашкой, а худо-бедно принарядиться. Шоппинг давно не привлекал Джеффри, старые вещи, привезенные из Нью-Йорка, были велики и на нем нынешнем сидели, как на живой мумии. Перебирая коробки, он с удивлением отметил, какая гора тряпок у него скопилась. Одно время ему действительно нравилось красоваться. Джеффри любил эпатировать, приковывать взгляды и для Криса кое-как, но старался выглядеть прилично. Теперь внимание пугало.
«Как говорится, если ботинок впору, носи его, — подумал он, примеряя фиолетовый костюм с черной футболкой. — Ну, брюки, вроде, не сваливаются. Затянусь поясом, задницу прикрою пиджаком и сойду за человека, а не жертву концлагеря».
Самоирония — лучшая защита.
Нашелся комплект серебряных цепей, надел смеха ради. Воспринимал это как часть игры: ведь невозможно понравиться кому-то, когда не нравишься себе.
Открыл пиво для храбрости:
— Старик, ты сам с собой все сделал, так что не ной. Твое здоровье, — ударил краешком банки о пыльное зеркало.
Бледный мужчина в отражении улыбнулся, но тоста явно не оценил.
Перед самым выходом принял лекарства. Их не рекомендовали смешивать с алкоголем, но кому не плевать?
Сан-Франциско — странный город. Все здесь не как у людей: зима теплая, лето холодное. К осени тумана становится так много, точно кто-то большой и невидимый раскурил огромный косяк. Неоновые вывески издалека расплываются в мерцающие круги, возникающие перед глазами обычно после ЛСД или Ангельской пыли.
Сан-Франциско непостоянный. Ясная погода сменяется пасмурной внезапно, назло любым прогнозам. Когда ветер дует с пристани, ближайшие кварталы окутывает запах водорослей и рыбы. Сперва дышится тяжело, а, попривыкнув, осознаешь, что твой день пройдет зря без ощущения этого океанического микса в носу.
Джеффри сочинил бы шутку про рыбу и женские прелести, но с его стороны она прозвучала бы неубедительно.
Сан-Франциско разный. В нем живет куча народа: китайцы, латиносы, черные, итальянцы, — не считая туристов, разношерстными толпами приезжающих в центр на пестрых автобусах.
Шумный, пьяный, мутный город — отличное место для случайных встреч и быстрых знакомств. Сан-Франциско слишком беззаботный, чтобы не поддаться дурманящей сказке огней, и слишком холодный, чтобы не пожелать согреться в чьих-то объятьях.
Ярче всех сверкал Кастро, пульсируя сотнями подсветок, а музыка, смех и голоса местных зазывал будоражили с особенной силой.
Однозначно, никакой галантный кардиолог Джеффри не нужен: с ним пришлось бы прикидываться интеллигентом, цитировать Сартра в оригинале, нарочито грассируя «р», смаковать дорогое вино. Джеффри не хотел мороки, как бы Габриэль ни старался наладить его жизнь, сегодня он настроен только на секс. Вместо того, чтобы отправиться в «Золотого льва», свернул у кинотеатра и углубился в дома. Душа лежала к полуподвальным барам на задворках радужного района, и когда в сизом вечернем воздухе запах травы и дешевых одеколонов сделался отчетливее, Джеффри понял, что пришел.
Чем дальше от главной улицы — тем меньше пафосных названий, пивные утрачивали напускной лоск, а их посетители не притворялись, будто субботним вечером в Кастро им разом захотелось повидаться с друзьями и обсудить новинки артхаусного кино. Джеффри привлекала подобная честность, оставалось лишь выбрать то место, где попытать удачу. Его привлек едва различимый звук саксофона.
Заведение снаружи напоминало круглую консервную банку. Вход блестел связкой спутавшихся гирлянд, выцветшие афиши давно прошедших выступлений наслоились друг на друга, образовав причудливый коллаж многоликого чудища. Старая вывеска обещала живую музыку и недорогую выпивку.
Просочившись сквозь компанию курильщиков, Джеффри нырнул внутрь и чуть не вписался лбом в низкий дверной проем. Скрипучая лестница, озаренная подслеповатыми плафонами, вела вниз. Пробираясь почти наощупь, он оглядывался по сторонам, подумывая развернуться и уйти домой, но это глупо и совсем неспортивно, к тому же с каждым шагом мелодия становилась яснее. К саксофону добавились ударные. Скоро сделалось светлее, и, когда Джеффри отодвинул занавеску из крупного бисера, за ней показался зал, затянутый табачной дымкой.
По-видимому, раньше здесь находился цех или склад: полно места, высокий потолок, какие-то трубы. Из-за темного интерьера и черно-красных обоев Джеффри показалось, что он перенесся в семидесятые, в моду вернулся Дэвид Хикс с вездесущими орнаментами и картинами-коврами. Пускай от узоров и текстур уже через пять минут начинало рябить в глазах, легкое головокружение усиливало эффект рок-н-ролльной эйфории. Нужно просто поймать ритм и настроиться на общий расслабленный лад.
Народу собралось много, но полумрак мешал толком что-либо рассмотреть. Единственными яркими пятнами-полюсами выделялись бар с зеркальными полками и «сцена», небольшая платформа, собранная чуть ли не из ящиков, располагавшаяся посреди зала.
Джеффри присел за стойку:
— Светлое пиво, — неловко одернул пиджак.
«Красиво тут, но Крис бы не впечатлился. Он вообще не слишком жаловал бары, меня пускал неохотно... хотя танцевал шикарно. Стоило ему разойтись, как уже мне приходилось напрягаться. Забавно. Мне, редкостному забулдыге, достался супер-милый мальчишка. Удивительно, что мы продержались так долго. Наверное, дело в том, что мы все-таки из разных поколений. Я привык ничего не стесняться, плевать на чужое мнение, а эти современные дети, воспитанные на приставках и приторной рекламе, совсем удар не держат. Они требуют куда больше чуткости. Я так не умею, мне сложно отслеживать каждую интонацию, по нескольку раз на дню говорить о любви. Зачем? Ведь и так понятно и… какого хуя я об этом думаю сейчас? Старик, мать твою, соберись. Ты сюда не ностальгировать приперся», — развернулся на стуле, осматривая зал.
Глаза разбегались, но не от богатства выбора. Джеффри просто-напросто не знал, чего, вернее, кого ему хотелось. Любые эротические фантазии сводились к образу Криса, но искать похожего парня чисто по внешности казалось странным.
Допустим, он его найдет. Что дальше? Попытается склеить? А если пошлют? Стыда не оберешься. Джеффри бы послал. Его еще в юности невероятно раздражали однотипные подкаты, но тогда нелепость ситуации нивелировали шалящие гормоны.
Сильно пахнуло духами:
— Привет, ты один? — кокетливый мальчишка лет восемнадцати заглянул в лицо Джеффри и лучезарно улыбнулся. — Не скучно?
— Спасибо, нормально, — ответил сухо.
— Я тебя здесь раньше не видел. Сегодня как-то тухло, музыка старперская. Меня, кстати, Лео зовут.
— М, ясно, — протянул Джеффри и постарался отстраниться.
Мальчишка был сладкий, скорее приторный. Узкие джинсы с заниженной талией подчеркивали неплохую фигуру, а короткая майка оголяла проколотый пупок. Мальчишка встал именно так, чтобы Джеффри смог как следует его оценить.
«Еще б пониже штаны спустил. У него, что, на плече тату цыпленка? Черт побери, а так бы мы не поняли!»
Он надеялся, что мальчишка сам догадается оставить его в покое, но тот лишь качнулся на пятках с видом нетерпеливого ожидания:
— Ты какой-то грустный.
— Что? Нет, все окей. Не беспокойся.
— Да ладно, мне не сложно, — снова приближаясь. — Тебе надо расслабиться. Ну, знаешь, за пятьдесят баксов я бы тебе помог, — мягко коснулся плеча.
Джеффри почувствовал, как у него дрогнула скула, принял самое участливое выражение:
— Малыш, мне нормально, но, если я захочу побаловать себя герпесом и прочими прелестями, я свистну.
Мальчишка поджал губы:
— Мудак старый.
— Приятного вечера, — крикнул ему вслед Джеффри.
Вечер однозначно не задался. Ощущение одиночества никуда не пропало, скорее усилилось, к нему добавилось отвращение и… обида? Да, пожалуй, она. Не из-за слов наглой потаскушки, а из-за собственного упрямства, мешавшего расслабиться и хоть как-то получить удовольствие. «Допью и вернусь домой».
Внимание вновь привлекла музыка. В свете прожекторов фигуры выступающих очерчивались белым контуром. Солист, ровесник Джеффри, судя по проседи в кудрях, вкусно выдыхал слова, поигрывал руками, густо увешанными браслетами и перстнями. Его шатало, но он явно не придавал этому значения. В особо сложные моменты встряхивал головой, отклонялся назад. Качество пения при этом не страдало. Иногда солисту подносили выпить, он кланялся и продолжал петь с большей охотой, гремя украшениями.
«Хипповый, небось сам же стишки и сочиняет. Знаем мы таких, творческие до мозга костей, вечно окрыленные, пьяные и обдолбанные, хер поймешь».
Ударник выглядел куда строже, он не отвлекался ни на зрителей, ни на болтовню солиста. Сосредоточенность вкупе с внешностью бывалого бандита пугала и завораживала одновременно. Черные быстрые руки красиво контрастировали с белоснежной рубашкой, и Джеффри не сомневался, что половина зала пускала на него слюни.
Но трогательнее всех оказался саксофонист, из-за которого и захотелось нырнуть в подвальный бар: сухонький дедушка, лет семидесяти, не меньше. На его фоне мерк и нарядный солист, и красавец-ударник. Саксофонист играл, зажмурив от удовольствия глаза. Стоял чуть поодаль, неприметный и скромный, но Джеффри не сомневался, что именно он и был главной звездой сегодняшнего вечера.
«Вот так трио. Как их угораздило сойтись?»
От музыкантов исходила уверенность, то, чего Джеффри категорически не хватало. Обыкновенно ему нравилось наблюдать за стараниями талантливых людей, будь то хороший концерт, отлично написанная книга или выступление Криса. Джеффри заряжался энергией и шел к новым свершениям, уверенный, что сам на что-то годится. Теперь же он часами просиживал в «Золотом льве» и слушал с Габриэлем однотипную попсу, переводил чудовищные эротические романы и дрочил на «Плейгерл».
— Я пришвартуюсь?
У барной стойки появился мужчина, лет за сорок, среднего роста, с заметным пивным животом и неряшливой бородой. Джеффри изумленно окинул его взглядом. «Гавайская рубашка и бермуды с карманами? Серьезно? Если я посмотрю вниз и увижу там сандалии, заржу в голос», — но незнакомец держался настолько непринужденно, что запасы красноречия и яда куда-то пропали.
— Валяй, — вздохнул.
Тот устроился на соседнем стуле и после короткой паузы спросил:
— Плохой день?
У Джеффри вырвался нервный смешок:
— Да нет, скорее неделя... Месяц. Год?
— Ага, — понимающе протянул мужчина. — Ты, кстати, правильно сделал, что послал Лео, он хоть и симпотный, но нихера делать не умеет, а берет втридорога.
— У меня все равно нет денег, разве что на пиво и такси, но спасибо, что предупредил.
Тот усмехнулся, протянул руку:
— Стэн.
— Джеффри, — чуть помедлив. — Джеффри Мэридью.
— Так... Что ты тут ищешь?
— Честно, сам не знаю. Изначально я собирался просто расслабиться, но, видать, разучился это делать.
— Немудрено, я б тоже от одной кружки не шибко отдохнул. Текилу любишь?
— А что?
— Ничего, настроение поднимать будем. Не боись, я угощаю.
Джеффри опешил, но согласился. Он отвык от того, чтобы за ним ухаживали. Снова покосился на внезапного собеседника: «Не Аполлон, но, черт возьми, бухло даром». После первой стопки за знакомство приятно защипало в носу, после второй отошли на задний план мысли о предстоящем интервью и недоделанном переводе, а после третьей мир преобразился, по телу разошлось тепло.
Стэн производил впечатление типичного работяги, прямого, но по-своему галантного. Он двадцать лет был моряком дальнего плавания, сейчас промышлял рыболовством, с удовольствием объяснял тонкости ловли палтуса в местных водах и правила разделки рыбы. Уточнил, чем занимался сам Джеффри, это резануло по самолюбию: как-никак он самый известный активист в городе, журналист, в свое время весьма неплохой, — но текила сработала как надо, Джеффри ответил уклончиво:
— Я профессионально бешу людей и тыкаю их носом в очевидные вещи.
— Комик, что ли? — непонимающе нахмурился Стэн.
Джеффри едва не подавился выпивкой:
— Чертовски близко, для многих я реально клоун.
— Ты очень яркий, как будто страшно творческий. О, знаю, ты похож на Джоан Джетт.
— Это типа комплимент?
— А что? Она драйвовая.
— Тогда хотя бы Сьюзи Кватро, мы с ней, по крайней мере, ровесники. Мой черед. У тебя голос, как у тигра Тони, — Стэн расхохотался, Джеффри пожал плечами. — Один — ноль, в мою пользу.
— И это пр-р-рекрасно!
Тут уже рассмеялись оба.
«Не думал, что когда-нибудь буду веселиться из-за рекламы хлопьев, это больше напоминает неудачное комедийное шоу, чем флирт, да и хер бы с ним. Он не в моем вкусе, но с ним хотя бы есть, о чем поболтать, для разнообразия могу побыть в роли жиголо. Нужно еще выпить». Они попросили бармена не убирать бутылку.
А музыка все обволакивала, голос солиста звонко взмывал под потолок, растворялся в стуке посуды и гомоне разговоров. От зеркального бара рябило в глазах, движения собственных рук казались нереалистично плавными. Ладонь Стэна у себя на колене Джеффри заметил не сразу. Жест вышел максимально аккуратным, но уверенным.
— Ты красивый, — пробасил Стэн.
— Неужели? А тот мальчишка назвал меня старым мудаком. Ну, я с ним вполне согласен…
— Ты ни разу не старый, просто Лео зажрался. Про него бы никто и не вспомнил, если бы все приличные мальчишки не пропали из Кастро. Тот же Твинки.
— Про Твинки и я слышал, — отозвался Джеффри, посасывая дольку лайма.
— Ну, вот, он же славный. Добродушный, красивый, а главное, умелый. Как в воду канул. Недавно ж в Сан-Франциско переехал, радовался. Странно.
— Чего странного? Приглянулся кому-то, вот его и забрали.
Стэн снова нахмурился:
— Оно и понятно, пропала одна ночная бабочка — появится другая, никому до мелких засранцев и дела нет. К тому же они все приезжие, без семей, друзей, да у них даже сутенеров не было. Но так не бывает! Чтобы в одночасье и разом… Говорю тебе, тут какая-то чернуха творится.
Джеффри тряхнул головой, сгоняя пьяное оцепенение:
— Тебя, что, заводят разговоры про других парней, пока ты клеишь меня?
— Ну, ты сам про Лео начал… И я не люблю спешить. Знаешь, не готовь соус, пока не поймаешь рыбы.
— Еще пара стопок, и я буду совсем готов, — подаваясь вперед, доверительно шепнул на ухо. — Пойдем уже, а?
К тому моменту ему сделалось решительно все равно, с кем провести остаток вечера, лишь бы не одному. Стэн выглядел как неплохой вариант, по крайней мере, с ним не приходилось притворяться другим человеком.
Когда они поднялись со стульев, сознание выписало причудливый финт и ухнуло в клубящуюся полутьму бара, а очнулся Джеффри на лестнице, прижавшись спиной к кирпичной стене. Ладони Стэна, широкие и влажные от пота, сновали под его футболкой с нелепой торопливостью. Мимо, к курилке и обратно, мелькали люди, иногда притормаживали с явным любопытством в глазах. Кто-то злобно выпалил:
— Комнату, блядь, снимите.
Джеффри на это молча запрокинул голову, открывая шею для свежей порции поцелуев. Борода неприятно колола и мешала полноценно окунуться в хмельную дрему, в которой не важно кто и как трогает твой голый торс.
— Ко мне или к тебе? — выдохнул Стэн, обдавая перегаром.
— К тебе, — вспомнив бардак, царящий в квартире.
На очередное неловкое прикосновение сердито поморщился.
«Стоим, как школьники, и тремся письками, а ведь раньше меня это действительно возбуждало», — с тоской подумал он и по инерции потянулся к губам Стэна.
Тот резко отстранился:
— Лучше не надо.
— В смысле, «не надо»? — возмутился Джеффри. — Ты мне в трусы почти залез.
— Я знаю, знаю, — рыкнул в ответ Стэн, нервно взъерошив жидкие волосы. — Тут такое дело, у меня СПИД, не пугайся, им рот в рот заразиться нельзя, но я не хочу… Короче, если ты пошлешь меня, я пойму.
Джеффри слушал и чувствовал, что начинал непроизвольно улыбаться. Вечер из просто плохого превращался в абсолютно абсурдный.
— Ого, как благородненько, я буквально кончил, — со смехом притянул к себе Стэна за ворот рубашки. — А у нас с тобой много общего. Расслабься, я тоже СПИДозный, поэтому хватит мямлить и целуй.
Из глубины бара раздались аплодисменты и восторженный свист, ни пения, ни ударных не удавалось разобрать за общим гулом и только урывками, едва различимо, звучал затухающий саксофон. Получилось совсем как в нуарном фильме, Джеффри вообразил себя эдаким дэнди-соблазнителем, разочарованным в жизни, загадочным, но по-своему горячим.
А дальше последовала весьма обыденная кутерьма. Недалеко от выхода дежурили таксисты, среди которых бытовал миф о том, что с геями работать спокойнее: не драчливые, вежливые и щедрые на чаевые. Быстро сговорившись с одним из таксовавших мексиканцев, они устроились на заднем сиденье и… попросили пошире открыть окно. Продолжать лапать друг друга в машине было неловко, потому Стэн ограничился коротким похлопыванием по плечу:
— Тут недалеко. Почти сразу за пристанью.
«В район к разнорабочим? Не мне привередничать, но, надеюсь, нас там не прибьют». Подставил горячие щеки ветру, постепенно трезвея и теряя весь накопленный месяцами воздержания пыл.
Да, в кино по-другому. Герои заигрывали в баре, целовались и, хоп, магическим образом переносились в спальню, сметая на своем пути любые преграды в виде вешалок, стульев, забытых на столе или кровати вещей — здесь вопрос упирался в фантазию режиссера и рейтинг фильма. За кадром оставались пробки на дорогах, натягивание презерватива и элементарное волнение. В салоне повисло молчание, скупо разбавленное шорохами радио.
«Зачем я согласился? Нет, он нормальный мужик, но мне его не хочется. Черт возьми, я даже не уверен, что у меня на него встанет. Ебучее упрямство, и ведь не соскочить никак, сам полез, сам и расхлебывай».
С каждой минутой Джеффри вжимался в сиденье глубже и глубже, судорожно дожидаясь завершения поездки. Как назло в памяти всплывали обрывки их безмятежной жизни с Крисом. Прогулки по холмам, ленивые разговоры под телевизор, совместные репетиции: Джеффри читал текст на диктофон, а Крис внезапно влезал с ненужными комментариями или шутками, портил пленку и здорово злил.
Недавно, перебирая тумбу на предмет завалявшейся мелочи, Джеффри наткнулся на коробку использованных кассет с «Кабаре», «Кордебалетом» и его любимым «Бриолином». На одной Крис жаловался на сложную хореографию в финальной сцене, на другой — кричал из кухни о том, что мясо он сжег и есть «эту гадость» категорически нельзя, на третьей — подбирал аккорды на гитаре, старательно разучивая строчки из партии Брайана Робертса. Собственный голос Джеффри проматывал, а вот Криса включал на повторе по сотне раз.
«Я слишком сентиментален. Мы и на первых порах не шибко походили на безупречную пару, если снять розовые очки, станет ясно, что у нас ничего бы не вышло. Сейчас мне просто-напросто хочется идеализировать прошлое и тонуть в самобичевании вместо того, чтобы куда-то двигаться. А надо радоваться. Я дал мальчишке хороший старт, и правильно, что он не остался со мной. Жестоко было бы заставлять его ухаживать за собой, медленно загибающимся. Да и мне бы не понравилось доживать с мыслью, что он со мной только из жалости», — размышлял Джеффри, глядя на вечернюю Черч-стрит, а его внутренний голос ему возражал: понравилось бы, еще как. За возможность вновь оказаться рядом с Крисом он бы с радостью отдал любые сокровища, но так уж вышло, что ничего дороже пары совместных снимков, кассет и печатной машинки у него не было.
«Особенно грустно, что мы ни разу не поцеловались».
— Приехали, — сказал Стэн, выталкивая Джеффри в холодную, пахнувшую водорослями и выхлопным газом реальность. — Нам туда. На третий, лифта нет, прости уж.
— Переживу.
Он бегло осмотрел одинаково уродливые дома, стоявшие нестройным рядом вдоль уходящей вверх улицы. В туманной пелене те словно шатались на неровных фундаментах, грозясь завалиться набок и потянуть за собой, как в домино, соседние постройки. «Ландшафт Сан-Франциско — ад для перфекциониста, ну, или просто ад. В каком там круге обещали дым и тьму?», — Джеффри зябко зевнул и оправил пиджак.
Когда они ввалились в квартиру, Стэн опять прижался с поцелуями, не удосужившись даже свет включить, принялся отбуксовывать гостя в спальню. Внезапный порыв выглядел странно, приходилось отвечать и пятиться по узкому коридору.
«Конура поменьше моей будет. Как же воняет рыбой и... псиной?» — Джеффри свалился на кровать и скривился от боли: матрас показался до ужаса жестким.
Тем временем Стэн старался вернуть им боевой настрой:
— Ты красивый, — после лестницы и поцелуев его дыхание стало неровным, появилась одышка.
Прикосновение к телу отозвалось приливом дурноты, Джеффри натянуто улыбнулся:
— Спасибо.
— Нет, серьезно.
— Серьезно, спасибо, — нервно. — А... у тебя есть что-нибудь?
— Выпить?
— Нет, что-нибудь покрепче.
— Попперс, но... Ты уверен? После текилы не особо полезно.
— А ты уверен, что хочешь вставить?
Отвечать вопросом на вопрос — грубо, тем более в подобном тоне, но внутри теплилась надежда спокойно потрахаться и перекрыть убогость ситуации несколькими минутами удовольствия. Да, ни на свой счет, ни на счет Стэна он не строил никаких иллюзий.
Баночка с броской этикеткой упала рядом на колючее покрывало. Спешно открутив крышку и зажав правую ноздрю, Джеффри сделал глубокий вдох.
— До чего вонючая дрянь, — откашливаясь. — Аж на слезу пробило.
Комната на секунду пропала в темноте, строгий голос Стэна срикошетил о гудящие виски:
— Не вздумай глаза тереть.
— Так точно, капитан, — поднося баночку к другой ноздре. — Или как там у моряков положено?
— Давай сюда, не хватало, чтобы ты тут откинулся.
— Ты говоришь так, будто это не твое.
— Мое и я умею им пользоваться, а поездка в больницу нас обоих не развлечет.
Джеффри блаженно зажмурился. Он слышал, как Стэн ходил вокруг кровати и ворчал, что по-своему умиляло, значит, ему действительно было не наплевать, хотелось отблагодарить за заботу, но по коже уже разлилась первая волна мурашек.
— Плевать, меня накрыло, давай вернемся к тому, что я красивый.
Ему нравилось везде занимать ведущие роли, в том числе, и в сексе. Игры со связыванием, наручниками и прочим он решительно отвергал, полагая, что в мире и так слишком много запретов и границ, чтобы создавать искусственные (к тому же настолько дурацкие). Джеффри мог и не быть в верхней позиции, его «шефство» выражалось в мягких приказах-капризах, требовательных жестах и святой убежденности в том, что главный здесь — он.
— Ты чертовски красивый…
Да, Крис часто шептал ему нечто столь же незамысловатое на ухо. В быту покладистый и тихий, в постели мальчишка часто перенимал инициативу. Не по годам внимательный, он, стремясь доставить удовольствие, безошибочно угадывал любые желания, становился напористым и по-мужски самоуверенным. Джеффри не умел и не хотел ему сопротивляться, разумеется, потом он смеялся над Крисом:
— Ты просто взял и унес меня из кухни, как мешок картошки.
— Я думал, это будет романтично, — оправдывался тот смущенно.
— Ангел мой, думать — это не твое, я мыл посуду. Прикинь, сколько баксов там накапало? — но в глубине души он искренне благодарил его за каждую возможность почувствовать себя настолько любимым, за ощущение теплых рук на плечах, за нежный взгляд серых глаз.
— Ты похож на унылого бигля.
— Но пять минут назад ты говорил, что…
— Не важно. Не пытайся увильнуть. Я все еще зол из-за воды. И вообще я склеротик и ничего не помню.
Примерно пять минут действие наркотика и продержалось. Морок ностальгической неги рассеялся, на смену ему пришел протяжный скрип кровати и вид ритмично дрожащей стены перед носом. Секс со Стэном был чудовищным, начиная с жесткого матраса, заканчивая позой «по-собачьи», от которой Джеффри укачивало. Они не разговаривали, не прерывались, торопливо ерзая под одеялом, действительно, как школьники, боявшиеся, что родители вот-вот вернутся. Иногда Стэн наклонялся, силясь поцеловать в плечо, но из-за разницы в росте промахивался и прижимался к лопаткам. Ощущение чужих рук замирало на бедрах грязными отпечатками, а к горлу подступал очередной ком разочарования.
Обхватив пропахшую табаком подушку, Джеффри беспомощно кусал наволочку и пытался совладать с дыханием. Остатки приятных воспоминаний меркли по сравнению с уродливым и хмельным настоящим.
«Он надел презерватив? Кажись, да. И на том спасибо. Боже, моим коленям пизда. Почему он так долго? Пусть это все закончится. Я сейчас блевану».
Наконец, с усталым кряхтением Стэн откатился в сторону, щелкнул зажигалкой и услужливо протянул коробку салфеток. В комнате воцарилась долгожданная тишина. Или Джеффри временно оглох — от попперса такое случается, и только взгляд серых глаз несмываемым пятном-наваждением маячил поверх мутно-темного интерьера спальни. Он лег на плечи неподъемным грузом вины, смешанной с отвращением. Джеффри, приподнявшись на локтях, потряс тяжелой головой.
Реальность возвращалась по кусочкам: тиканье часов, боль в пояснице, запах дешевых сигарет.
«Все не то».
— Ты куда? — спросил Стэн. — Поздно же, оставайся.
— А?.. не, не, я... Лучше домой.
В темноте сложно одеваться, еще сложнее — обуваться и завязывать шнурки.
— Да брось, куда ты такой... Стоп, ты серьезно? Джефф, не дури, ты в говно, дай, я хоть такси вызову. Эй!
Он что-то уронил, выбегая из квартиры. Очень детский поступок, перед Стэном неловко вышло.
Принято считать, что Бог оберегал дураков и пьяных. Из жалости или смеха ради — трудно сказать наверняка, но то, что у Джеффри получилось выбраться из чужого района в родной Хейт-Эшбери, реально походило на чудо. В подворотнях ему мерещились жутковатые силуэты и мерзкие смешки, пока он возился с ключами, по меньшей мере раза три отчетливо видел, как в квартире справа приоткрывалась дверь и оттуда высовывалось сморщенное насупленное личико.
«Завтра будут перемывать мне кости, окей, главное, чтобы не нажаловались полиции, остальное — переживем».
Стоило бы поскорее лечь и забыться, но осадок после неудачного свидания в сочетании с общим паршивым настроением придал смелости. Джеффри, почти не глядя, набрал заветный номер. После мучительно долгих гудков визгливое сопрано на том конце провода неприятно резануло слух:
— Вы с ума сошли в такую ночь звонить?! Чего вам надо?
— Сью, крошка моя, привет. Эт я. Крис дома? — максимально непринужденно ответил он.
— Ах, это ты-ы-ы! Джефф, старый болван, ты совсем с катушек съехал?! Три часа ночи! Ты слышишь меня? Три! Часа! Ночи!
— Позови Криса, пожалуйста... Это важно.
— Еще чего! Я тебе не какая-то секретарша, Джефф, засунь свое «пожалуйста», знаешь, куда? Ты смотрел на часы?
«Что ж она, как попугай, повторяет одно и то же по сорок раз?» — с досадой подумал он, а вслух произнес настолько мягко, насколько позволяло его состояние:
— Сью, не будь сучкой, просто дай Крису трубку.
— Ах, то есть я теперь еще и сука?! Слушай сюда, старый хрен...
Джеффри отнял трубку от уха и вовремя, та разразилась свежей порцией брани. Ноги плохо держали, он осторожно сполз на пол, прислонившись к тумбе спиной, терпеливо дожидаясь, пока соседка Криса вдоволь накричится. В целом Сью ему нравилась: бойкая девчонка из Флориды, красавица и трудяга, а если смотреть на ее грудь и не слушать отвратный южный говор, так и вовсе душка. Она пару месяцев проработала в стрипклубе на Норт-Бич, в районе красных фонарей, прежде чем ее заметил продюссер из «Орфея». Довольно быстро, надо заметить. За три года Сью успела сыграть парочку главных ролей, собрать целую армию поклонников и внезапно сдружиться с Крисом, причем настолько, что они съехались и жили душа в душу, разделяя арендную плату и домашние обязанности пополам.
«То есть соседство с визгливой девицей его смущает меньше, чем соседство со мной? Обидно, черт возьми».
Внезапно вопли стихли, Джеффри снова аккуратно прижал трубку к уху.
— Джефф? — от знакомого голоса сердце забилось чаще. — Джефф, это ты?
— Д-да, Крис, привет, я...
— Что случилось? И зачем ты назвал Сью сукой?
— Да, бля, я не обзывал ее, просто она тупая манда и... не давала мне с тобой поговорить... Как ты? Я соскучился и решил позвонить, подумал, что... Вдруг ты не занят.
— Ты пьян?
— Нет. Может, немного.
Крис вздохнул, что-то быстро шепнул в сторону и, чуть погодя, вернулся к телефону:
— Джефф, ты знаешь, что тебе нельзя пить.
— Знаю, — наигранно беззаботно согласился он.
— Послушай, тебе нужно следить за здоровьем. Помнишь, ты обещал, что завяжешь? И что будешь ходить на групповые занятия в альянсе. Я знаю, у тебя много работы, но я не хочу, чтобы ты забивал на здоровье, это важно...
— Почему ты мне не звонишь? — перебил его Джеффри. — Ты не звонил мне почти две недели. Я... Правда, соскучился.
— По-моему, тебе лучше поспать.
В глазах защипало от подчеркнуто вежливого тона.
— Не надо за меня решать, что мне лучше, а что нет. Будто тебе не плевать.
— Ты злишься, потому что устал, — возразил Крис, успокаивая то ли Джеффри, то ли себя. — Ты проспишься, и мы поговорим, ладно?
— Не надо меня затыкать. Я не выжил из ума, ясно? Поговори со мной сейчас, если ты реально так обо мне печешься.
Неправильно давить на мальчишку, тем более в чем-либо его упрекать. Недостойное взрослого человека поведение, но Джеффри давно растерял все достоинство, сохранив от прежнего характера лишь желчную вспыльчивость. К счастью или несчастью, повзрослевший Крис, в отличие от него, умел давать отпор:
— Джефф, нет, — по-прежнему бережно, но уверенно. — Иди спать, я кладу трубку.
— Погоди, — опомнившись. — Не надо, я... Совсем не то хотел сказать. Я взбрыкнул, бывает, но… Мне правда очень тебя не хватает. Ангел мой.
Поток оправданий перекрыли короткие гудки.
— Бля, бля, бля!
Схватил телефон, чтобы с корнем вырвать его из розетки и швырнуть в стену, как когда-то он швырнул «Гермес» вслед уходящему Крису, а толку? Порыв бессильного гнева пройдет, а испорченная вещь останется горьким напоминанием. А если Крис все-таки позвонит? Если простит, поймет и вернется? И пускай это окажется жестом сострадания, а не чем-то большим, плевать, лишь бы не грызущее изнутри одиночество.
Вернув ни в чем не повинный кусок пластмассы на тумбу, Джеффри кое-как залез на кровать и, не раздеваясь, укрылся одеялом. Он был рад, что абсурдно плохое «сегодня», наконец, заканчивалось, хоть и понимал сквозь пьяный сон, что его уже поджидало не менее абсурдное и плохое «завтра».