У меня нет родителей, поэтому я не умею любить людей.
Карлтон Гэри, или «Чулочный душитель».
Точное число жертв не известно, доказанных убийств — семь.
— Лучше расскажи что-нибудь. Что угодно.
Рон перехватил поудобнее телефонную трубку, устроившись на диване, ласково ответил:
— Конечно, солнце.
Разговор явно предстоял долгий. Вообще идея того, чтобы Сэнди работала с Джеффри, изначально показалась Рону неудачной, и дело вовсе не в бесконечных хлопотах и скромной зарплате, не в противоречивой репутации самого Джеффри и уж точно не в его ориентации.
«Этот Мэридью — неплохой, а если учесть, с каким остервенением он заставляет Сэнди подписываться под каждой их совместной статьей, еще и совестливый. Они явно прикипели друг к другу, из них вышел хороший дуэт. Это-то и скверно. Как с питомцем — только привяжешься, а он уже закончился».
Разумеется, вслух так шутить было нельзя, Рона искренне восхищали отзывчивость и сердоболие Сэнди, но… ему хотелось, чтобы ее круг общения расширился, и чтобы потенциальные друзья-знакомые не собирались умирать в ближайшие пару лет.
— Дэн сегодня рвал и метал: нам привели новых операторов, и они весь день лажали. То схему с вопросами похерят, то, наоборот, шпарят по методичке, толком не слушая, что им рассказывают. Один парень вообще отличился: повисел на телефоне час — устал, решил сходить к кулеру за водой. Не закончив разговора. Я думал, Дэн его придушит шнуром от наушников, — здесь Рон понизил голос, повторяя интонацию коллеги. — «Еще такой проеб, и воду будешь пить на Оушен-Бич, понятно, дерьмо безрукое?!»
Сэнди тихонько усмехнулась:
— А почему безрукое?
— Понятия не имею, но звучит устрашающе, скажи? У него много прикольных фраз в запасе, я все не запомнил.
— Грустно, — вздохнула Сэнди.
— Что именно, солнце?
— Да все. Я имею в виду… грустно осознавать, что кто-то звонил, потому что ему просто не к кому было больше обратиться, и ваша линия — его последняя надежда, но и тут ему не рады. При этом я понимаю, что и работать оператором сложно. Не представляю, как можно по десять-двенадцать часов впитывать чужие эмоции, а потом идти и жить своей жизнью.
Последняя фраза вызвала улыбку.
— Ты отлично знаешь, как это устроено: собственная система трюков для перенаправления внимания, понимание того, что помочь каждому нельзя.
— Зануда, — буркнула Сэнди и перекатилась на другой бок: на том конце провода скрипнули пружины и громко шуршало покрывало. — Какая у тебя система трюков?
— А ты сама как думаешь?
— Рисование, комиксы, «Подземелья и драконы», а, нет, в них мы сто лет не играли. Тогда «Маппеты», сон и… я? — Сэнди посмеялась над своими же словами. — Прости, я эгоцентрик. А может мне просто хочется верить, что я хорошо тебя знаю.
Рон насторожился:
— А ты в этом сомневаешься?
— Не то чтобы… — снова скрип пружин, она вся извертелась на своей принцессьей кровати. — Мне странно. И иногда страшно, так, самую малость. С тех пор, как мы переехали, навалилась куча дел. Поверить не могу, что говорю это, но я скучаю по университету. По Альма-матер у входа в главное здание, по колючему газону на заднем дворе, по открытым занятиям, столовой...
— Даже по столовой? — шутливо ужаснулся Рон, его-то студенческая еда абсолютно устраивала.
— Перестань, я серьезно. В университете от нас ничего толком не требовалось, кроме как учиться. На подработки мы устраивались вдвоем. Везде вместе ходили... сейчас мне неуютно. Порой я думаю, что вдруг так будет всегда? А потом понимаю, что не «вдруг», что так правда будет. Короче, прости, день ни к черту, а я, как всегда.
Выслушав Сэнди, Рон испытал облегчение: она была откровенна, а значит, по-прежнему чувствовала в нем поддержку. Это вселяло надежду на то, что все удастся вернуть на круги своя.
— Послушай, солнце, не будем вешать нос. У нас куча дел. «Восставший» сам себя не посмотрит, у меня в холодильнике целый лоток мороженого, одному мне его никак не умять. И я уже придумал, куда можно пойти с Кэти и Дэном.
— И куда же?
— На роллердром.
— О Боже, нет. Я сто лет не каталась.
— Я тоже, в этом и смысл.
— Смысл в том, чтобы выглядеть максимально всрато и произвести впечатление поехавшей парочки неудачников?
— Именно.
После пары секунд молчания Сэнди вздохнула:
— Нет, ну, в принципе, звучит прикольно… На меня давно не пялились, как на помешанную, считай, с самого утра.
— Не помню, чтобы нас это когда-то останавливало, — продолжил подбадривать ее Рон. — Давай вылечим тебя от синдрома утенка, заодно отлично повеселимся. А расстроиться из-за скоротечности жизни и непостоянства бытия мы всегда успеем.
Он еще долго болтал, засыпая Сэнди нелепо-пафосными мотивациями и дурацкими аргументами. Рассказывал о «Мартинсах» Дэна, непробиваемом спокойствии Кэти и куче других забавных вещей. В общем, делал все, чтобы отвлечь и развлечь ее, и у него хорошо получалось. Скоро Сэнди от души хохотала, не в силах ни поспорить с Роном, ни попросить его замолчать хоть на минуту.
Смех успокаивал, придавал уверенности и сил. Рон переключился на истории про незадачливых новичков. На фоне наспех выдуманных подробностей воспоминания прошедшего дня меркли и с каждой минутой разговора становились все более далекими и чужими.
Пускай со второго раза, но ему удалось донести записи до участка. Тот факт, что он наткнулся на тех же полицейских, что и в первый свой приход, Рон воспринял как отдельный квест. Его отвели в основной зал и усадили за стол, отгороженный тонкими серыми стенками. Из-за подстаканника с карандашами и ручками за всем следил красный плюшевый заяц с грустно повисшими ушами.
Короткостриженая женщина-офицер по фамилии Батлер сперва не оценила рассказ Рона. Это было ясно по строго сжатым губам и вежливому, но холодному тону, и, чем дольше Рон объяснял сложившуюся ситуацию с Сэром, тем глубже делалась морщина между нахмуренных белесых бровей.
Коллега Батлер, простодушный и, как показалось тогда Рону, слегка наивный Хейз торопливо дожевывал свой утренний перекус, состоявший из большого бургера, картошки фри и коробки хашбраунов, пробовал шутить. До поры до времени.
Рон, с трудом затащивший себя в участок, испытывал странное удовольствие, включая полицейским одну запись за другой и наблюдая за тем, как менялись выражения их лиц. Он с точностью отматывал до нужных ему фраз: рассуждение Сэра о красоте, сравнение трупа с произведением искусства, признание сразу в нескольких убийствах. На моменте, где голос захлебывавшегося юноши зазвучал отчетливее, Хейз сглотнул и отложил в сторону надкушенный хашбраун. Рон сдержался, чтобы не улыбнуться маленькому триумфу, а вслух произнес:
— Мне хотелось верить, что все, что описывает этот мужчина — выдумка, провокация ради привлечения внимания. Но будь это так, он бы сделал что угодно, лишь бы не выдать себя. А тут, взгляните, как будто специально дает подсказку, что его нужно искать в городе, — Рон включил отрывок с объявлением о дорожных работах на авеню Ван-Несс. — Это его последний звонок. До этого было еще три, но я их, к сожалению, не записал, — здесь он честно признал собственную оплошность и пересказал содержание несохранившихся бесед.
Рон старался быть краток, чтобы не утомлять полицейских чрезмерными подробностями. Батлер и Хейз не торопили его, лишь изредка переглядывались, в их глазах не читалось ни насмешки, ни скепсиса, разве что растерянность и… страх? Рон не знал, как часто сюда приходили заявлять о серийных убийцах, но надеялся, что не чаще, чем раз в неделю — чтобы его делом занялись поскорее.
Под конец он достал блокнот с заметками и перечислил все сведения, что успел разузнать сам.
— Любит музыку пятидесятых… эстет хренов, — нервно ухмыльнулся Хейз.
Шутка безжизненно повисла в воздухе. Рон покосился на Батлер, та лишь нервно пожала плечами:
— На телефонный розыгрыш это уже не тянет. Можно отправить запрос в городские морги, но вряд ли нам это что-то даст. Примет слишком мало, разве что тот парень с пунктирной татуировкой… Не понятно, что он делает с трупами. Можно посмотреть в базе пропавших, но я сильно сомневаюсь, что кто-то всерьез ищет малолетних бродяг и проституток.
— На то и рассчитывал, поехавший ублюдок. Тьфу, аж аппетит испортил, — проворчал Хейз.
Батлер едва заметно погрозила коллеге пальцем и обратилась к Рону:
— Вы кому-нибудь еще сообщали о случившемся?
— Никому, кроме вас. Я думал, что мне не поверят или что меня выгонят с работы. Хотя в последнем я теперь уверен, вы ведь расскажете обо всем моему начальнику?
— Да, но не сразу. Сперва мне предстоит обсудить все с моим начальством, а уже потом… — Батлер отодвинула ящик стола и принялась доставать оттуда бумаги. — Вам нужно кое-что заполнить, подписать… сразу предупреждаю, возни будет много, вам придется задержаться, мистер…
— Нильсен, Рон Нильсен, мэм.
Он послушно заполнял формы и бланки, шуршал страницами, вполголоса читал о своих правах, обязанностях и не понимал ни слова. Ему чудилось, что он угодил в очередной сон, нелепо слепленный из обрывков детских воспоминаний. Хейз вполне походил на детского психиатра, тоже шутил невпопад. Заяц этот несчастный, красный, Рон то и дело отвлекался на него.
— Мистер Нильсен, ваши записи мы заберем, — предупредила Батлер.
— Да-да, разумеется, — Рон чуть не ответил «с радостью».
Хейз сложил кассеты в зип-пакеты, сделал несколько пометок маркером. Дата, время, код из букв и цифр. Заметив инициалы «Р.Н.», Рон решился уточнить:
— Мэм, а мне надо куда-то отправляться? Я имею в виду… если мою медлительность расценивать как утаивание, то я готов понести наказание, или как тут полагается?
На мгновение лицо Батлер смягчилось:
— Мистер Нильсен, не стоит на себя наговаривать. Тем более в полицейском участке. Вы поступили разумно, принесли доказательства и уже в значительной мере помогли следствию.
— Расслабьтесь, на записях слышно, как вы пытаетесь его вразумить. Если бы вы, например, подкидывали ему идеи для пыток, то вот тогда-а, — протянул Хейз.
Батлер вновь нахмурилась и всучила ему стопку исписанных бумаг.
— Молчу-молчу.
С Роном пообещали связаться в течение нескольких дней, напоследок напомнили, что все следует держать в секрете и в случае, если Сэр снова объявится — не терять с ним контакта.
— Сейчас любые сведения будут полезны, поэтому потерпите еще немного, — попросила Батлер, протягивая ладонь для рукопожатия, ее пальцы были крупными и мозолистыми.
Возможно, про «потерпите» Рону послышалось. От обилия бланков и вопросов ощущения притупились, эмоции выцвели, а сам он точно выгорел.
Остаток дня промелькнул молниеносно и совершенно мимо, Рон очнулся от странного полубредового состояния, лишь выходя из здания телефона доверия вместе с Дэном. Это напугало. Вдруг его несобранность сказалась на ком-то из дозвонившихся? Рон постарался невзначай спросить у Дэна, мол, как он выглядел сегодня со стороны? Но тот воспринял вопрос по-своему, принялся жалеть и расхваливать их «почти единственного и абсолютно точно неповторимого» психолога. Опять предложил сигарету. Рон вроде как и хотел отказаться, но… ему было нужно вставить мозги на место, чтобы расправиться с оставшимися делами. Он не пробовал «Мальборо» со времен экзамена по экономике. Вкус был отвратным, но, по крайней мере, Рон сумел взять себя в руки. Он сбегал за билетами в кино и вернул в библиотеку книги по криминальной психиатрии.
Сидя дома и успокаивая Сэнди, Рон в первую очередь старался убедить себя в том, что надо просто «потерпеть». Не важно, что конкретно должно произойти, ему хотелось максимально отстраниться от истории с убийцей. Теперь о Сэре знали другие люди, они — профессионалы, теперь их очередь искать информацию, не спать ночами, переживать, а ему пора отдохнуть.
Так пролетел понедельник. Вторник. Наступила среда. Рон продолжал лихорадочно жить нормальной жизнью. Что-что, а абстрагироваться у него всегда получалось.
Они с Сэнди сходили на утренний сеанс «Восставшего», раскритиковали Тони Рэндла в пух и прах, насочиняли кучу обидных каламбуров с именем Пинхеда, а после короткой прогулки по центру отправились к памятнику Механики, где их дожидались Кэти и Дэн. Последний явно страшно переживал, то и дело переминался с ноги на ногу и отряхивал безупречно чистую футболку от несуществующего мусора. Окинув обоих внимательным взглядом, Сэнди приветливо помахала им:
— Очень приятно, а вот и мы — семья лилипутов.
Знакомство прошло быстро и как нельзя гладко. Они двинулись по главным улицам к парку «Золотые ворота».
С особым трепетом Рон наблюдал за тем, как Сэнди общалась с Кэти. Ему хотелось, чтобы девушки подружились, у них прослеживались схожие черты: обе из приличных семей, дружелюбные и по-своему неповзрослевшие. Пока Сэнди уминала сахарную вату, облизывая пальцы, Кэти рассматривала стеклянные безделушки у уличных торговцев, задумчиво накручивала на палец тонкую косичку, прихваченную на самом кончике блестящей резинкой.
— …похожи, — усмехнулся Дэн.
— Да, — кивнул Рон. — Очень похожи. Здорово будет, если поладят.
— Вообще-то я про вас с Сэнди.
Рон изумленно покосился на Дэна, они специально шли чуть поодаль, чтобы тот мог спокойно покурить.
— Я серьезно, как брат и сестра… Что ты на меня таращишься? Я из Монтаны, мне можно так шутить, — Дэн подмигнул и выпустил густой клуб дыма. — Давно вы вместе?
— С первого курса.
— Прилично… и как?
— Что как?
— Ну, — Дэн сделал какие-то неловкие пассы руками. — Все серьезно?
— А ты как думаешь? Я перебрался в ее родной город, познакомился с родителями. Ее отец зовет меня съездить с ними на рождественские каникулы в Альпы или, на худой конец, смотаться во Флориду и покататься на яхте. На их личной яхте.
Дэн присвистнул:
— Черт возьми, живут же некоторые. Небось зазнавшиеся.
— Совсем нет, просто… немного другие.
— Ясно. А мы с тобой, Нильс, голожопые оборванцы. Ты, по крайней мере, умный. Выбьешься в люди.
— А ты высокий. На актера похож.
Дэн подавился дымом:
— На кого? На Майкла Берримана?
Девушки обернулись на их с Роном хохот, Сэнди насупилась:
— Вы либо всем рассказывайте, либо смейтесь тише. Мы ж завидуем.
На роллердроме было много народа, в основном семьи с детьми, школьники, вырвавшиеся с занятий, и пожилые люди, им по будням делали скидку. Внутри пахло попкорном, корн-догами и подгоревшей карамелью. Зеркальные шары под потолком лениво крутились, чуть заедая, и раскрашивали лица посетителей радужными вспышками. Из громоздких колонок вовсю гремели «Битлз».
— Какое все старое, — восхищенно прошептала Кэти, рассматривая развешанные у входа постеры фильмов из шестидесятых.
— Аж чую, как сам дряхлею, — ухмыльнулся Дэн.
— Тебе не нравится? — Кэти вздохнула. — Жалко, а я так люблю ретро.
— Почему не нравится? Очень даже… есть в этом что-то такое, ну… это… ладно, — махнул рукой Дэн. — Пойду, короче, ролики нам возьму, — и, понурившись, ретировался.
Рон и Сэнди переглянулись.
— И куда он убежал? Он же наших размеров не знает.
Кэти, вновь отвлекшаяся на постеры, хлопнула в ладоши:
— Ты права! Я пойду, скажу ему, — она сделала пару шагов, опомнилась, смущенно повернулась к Сэнди.
— Семь с половиной и четыре. Лучше сразу попросите для меня детские.
Та кивнула и вновь поспешила к стойке с прокатом, озаренной красной светящейся вывеской. Когда долговязая фигура Кэти скрылась в толпе, Сэнди скрестила руки на груди и покачала головой:
— А ты коварный человек, Нильсен.
— Неужели? А по-моему, пока неплохо выходит.
— Думаешь, мы хорошие свахи?
— Как минимум смешные, — кивнул Рон.
— Что же получается: мы заводим друзей, а они заводят друг друга?
— Зря я волновался, что вы не поладите с Дэном, чувство юмора у вас примерно одинаковое.
Сэнди легонько толкнула его в бок и тут же взяла за руку, украдкой погладила большим пальцем по ладони:
— Я уже забыла, как знакомиться с новыми людьми не по работе, собираться в компании, развлекаться. Спасибо, мне этого не хватало.
«Мне тоже», — подумал Рон.
Стоило выйти на каток, как музыка словно зазвучала вдвое громче, заглушая восторженные детские визги и смех. Несколько минут понадобилось на то, чтобы вспомнить, как держать равновесие, а в том, как правильно падать, Рон разобрался быстро. Было совсем не больно, зато Сэнди каждый раз взрывалась раскатами смеха, а силясь помочь, падала сверху сама.
Потом стало проще. Они пили газировку, устраивали мини-соревнования. Дэн неуклюже перебирал ногами и вслух прикидывал, что случится, если в него врежется проезжающий мимо карапуз или старушка, и можно ли это будет считать дорожным происшествием с участием крупного рогатого скота. Сэнди подбадривала его и уверяла, что в случае чего, труп они спрячут. Кэти ехала впереди, мечтательно подпевая Леннону и Маккартни. Со стороны в пестром платье она действительно напоминала героиню мюзикла или клипа про хиппи. Сэнди искренне восхитилась ее сноровкой и как бы невзначай предложила научить Дэна кататься вперед спиной. Кэти с радостью согласилась.
— Я поняла, он похож на влюбленного Чарли Брауна, — шепнула Сэнди, когда они с Роном остались одни. — Такой же неловкий, плохо говорящий и…
— Лысый?
— Я старалась избежать этой детали. Ну что? Неплохая из меня сваха? Ненавязчивая, да?
— Очень. Хотя ты скорее купидон.
— Такая же пухлая? — Сэнди демонстративно надула щеки.
Рон заправил выбившуюся прядь ей за ухо. С непривычки ныли колени, к тому же он крепко приложился локтем о бортик в начале вечера, наверняка завтра будет синяк, но сейчас переживать из-за подобных пустяков казалось глупо. Тем более когда румяная и запыхавшаяся от смеха и езды Сэнди стояла рядом и лукаво улыбалась.
— Что?
— Ничего, — ответил Рон и обнял ее за талию.
Сэнди уперлась лбом ему в грудь.
— Мы мешаем людям кататься.
— Скорее всего.
— Но я рада.
— Чему?
— Тому, что могу вот так бездельничать вместе. Ты был прав. Все по-прежнему, просто немного по-другому. Главное, что мы вместе, — ее ладони легли Рону на лопатки.
«Надо бы, правда, посторониться и не бесить остальных своей нежностью. Но как хорошо… У нее горячие пальцы. Наверное, как-то так должны ощущаться крылья, — Рон зажмурился и уткнулся носом в копну волос, от них пахло цитрусами, карамелью и чем-то знакомым. — А, мой одеколон. Смешная. И такая маленькая. Надо чаще вытаскивать ее в город и поменьше волновать по пустякам. Ничего, скоро все наладится».
От непроизнесенного вслух обещания Рона бросило в жар, нечто среднее между лихорадкой и эйфорией после травки. Даже мысли об увольнении, весьма вероятном, если мистеру Мелтону дадут послушать одну из бесед с Сэром, не омрачали вдруг накатившего блаженства:
«Пес с ним, устроюсь в больницу к ее отцу на первое время. Накоплю на кольцо, на дом и увезу ее отсюда. Буду преподавать, а она — писать учебники и собирать анатомический музей в подвале. Мы будем счастливы, а если какой-нибудь поехавший мудак с телефоном посмеет напугать ее, я его убью».
Сэнди похлопала Рона по плечу:
— Ты меня задушишь, — она вынырнула из крепких объятий и театрально схватилась за горло. — Свобода!
Рон же намеревался остроумно сострить, но тут зашуршали динамики, следом донеслось пианино, хлопки и пронзительные выкрики знакомых голосов:
Ты знаешь имя, найди мой номер.
Ты знаешь имя, найди мой номер.
Сэнди вскинула голову к потолку и нахмурилась:
— Не слышала у них такой песни. А ты? Эй, Рон, — она потянула его за рукав рубашки.
Прикосновение отозвалось внезапной волной ледяных мурашек.
— Ты чего?
А Рон и сам не понимал, что с ним произошло, но воздуха на роллердроме стало значительно меньше, а вот людей — наоборот, будто чересчур много. На миг в глазах стало темно, в ушах зашумело. Шум напоминал хриплый стон, как от избытка воды в легких.
Ты, ты знаешь, ты знаешь имя.
Ты, ты знаешь, ты знаешь имя.
— Все в порядке… вспомнил, что завтра ночная смена, аж поплохело.
Он видел, как у Сэнди обиженно дрогнули губы.
— Не смешно, я же правда подумала… зачем так пугать?
— Я надеялся, что выйдет забавно, песня вон как подходит. Прости. С меня корн-доги, ладно? И давай поищем ребят.
Ты знаешь мое имя,
Ба-ба-ба-ба-ба-ба-ба-ба-ба,
Найди мой номер.
Кажется, Сэнди ему не поверила. Не удивительно. Его наверняка здорово перекосило. Отвратительная песня. Слишком громкая, текста — две повторяющиеся строчки.
Ты знаешь мое имя,
Верно, у тебя записан номер.
Ее точно включили назло. И за что? За то, что посмел устроиться на телефон доверия? Захотел помогать другим? Или за то, что он вообще посмел мечтать о спокойной жизни? Хотя что толку искать причину? Плевать. Как бы ловко Рон ни умел абстрагироваться, от такого убежать не удастся. Потому что ему уже пришлось повстречаться с Сэром, и тот влез к нему в душу, распотрошил ее, как очередную жертву.
Рон испытывал гремучую смесь из тихой ярости, ужаса и жалости к себе, пока катился следом за Сэнди к выходу с катка. Смех веселившихся битлов на записи звучал злорадно.
Ладони вспотели.
Поскорее бы вернуться домой, выпить снотворного и упасть лицом в подушку, но туда еще надо было дойти, а по дороге делать вид, что ничего не произошло и никогда не происходило.
Ты знаешь мое имя…
На обратном пути решали, куда выбраться в следующий раз. Кэти восторженно рассказывала о танцевальной площадке СоМа и джазовом центре, где работала одна из ее бывших преподавательниц, Сэнди перечисляла недавно вышедшие фильмы и относительно недорогие кинотеатры, даже Дэн подкидывал идеи. Держался он, кстати, увереннее, и, когда Кэти обращалась к нему, у него не отнимался язык. Рон вновь убедился, что Сэнди если не в действительности купидон, то, по крайней мере, весьма проворный психолог.
— Они классные ребята. Веселые, — подытожила она, уже лежа на диване в обнимку с лотком мороженого. — Очень разные. Занятно, что вы все работаете в одном месте. Мне теперь любопытно посмотреть, какие остальные операторы. Что их заставило устроиться в «Эриксона»?
Сегодня был черед Рона готовить ужин, но подниматься с насиженного места категорически не хотелось, да и в «Золотых воротах» они умудрились немало съесть уличной еды. Ногти до сих пор пахли утренним попкорном. Поэтому Рон просто в который раз перехватил ложку у Сэнди.
— «Заставило»? Ты думаешь, что туда идут непременно после травмирующего опыта?
— Ну ты же пошел.
Рон придвинул лоток к себе, вздохнул: как он и предполагал, шоколадные чипсы в мороженом практически закончились.
— Если ты про детдом, то это случилось давно.
— И тебе повезло попасть в хорошее место. Я помню. Но такое же не проходит бесследно? Я имею в виду, — Сэнди нервно взъерошила волосы. — Что, если мы изначально допустили ошибку с «Эриксоном»?
— «Мы»? — переспросил Рон, сквозь невольный смешок. — Солнце, так-то это мое решение.
— Я могла бы тебя отговорить.
— Чтобы что? Уберечь от ответственности? И потом я проходил все исследования, интервью и тестирования. Окажись я негодным — немедленно бы развернули. Никому не нужен негодный психолог, мне все-таки платят за диплом надбавку.
— Ты складно болтаешь. Иногда я думаю, что ты это делаешь тупо для того, чтобы заговорить мне зубы. А я и рада, ведь боюсь признать, что была равнодушной и слепой.
Рон не знал, как реагировать на подобную откровенность. Поставил мороженое на газетный столик и взял для надежности Сэнди за руку:
— Ты же понимаешь, что пытаешься угадать мои несуществующие проблемы? Солнце, у меня нет никакой социальный депривации, чтобы это как-то помешало моей практике, и тем более травмы привязанности. Моя мама умерла, когда мне было тринадцать, довольно зрелый возраст. К тому времени у меня сформировались все навыки общения, плюс не забывай, что я рос самостоятельным парнем, рано начал подрабатывать и…
— Да-да-да, — закатила глаза Сэнди. — Еще Шпица мне процитируй. Убеди меня, что подросток-сирота не имеет никаких трудностей в общении.
— А что ты сразу все выворачиваешь? Я тоже так умею, — Рон состроил суровую гримасу. — Итак, мисс Брансби-Смит, расскажите мне о вашей тяге к самопожертвованию.
— Перестань.
— Имя Гровер вам о чем-нибудь говорит?
— Рон.
— Это правда, что вы пообещали своему отцу отдать все карманные деньги, чтобы спасти плюшевую игрушку от воспаления легких?
— Он пролежал на улице под дождем всю ночь! — рявкнула Сэнди и лягнула Рона в бок.
Тот ухватил ее за пятку, перетянул к себе на колени. Вышло довольно ловко.
— Ну что, будем мериться травмами? Беспощадный бой и психоанализ, — Рон шутливо выставил кулаки, как боксер перед поединком.
Сэнди толкнула его в плечо:
— Дурак ты. И юмор у тебя дурацкий.
— Только не говори, что ты до сих пор дуешься из-за шутки с «Битлз».
Сэнди толкнула в другое плечо.
— Что ж, не буду спорить, я заслужил, — Рон устало растер переносицу. — Предлагаю сойтись на том, что мы оба — не выросшие дети с тревожностью, гиперзаботой и… как ее… «парентификация»?
— Нет, это когда с родителями нянчатся.
— Точно-точно, удачно, что у меня их нет.
Сэнди лишь устало зажмурилась и постаралась поудобнее устроиться на коленях Рона, обхватив его за шею.
— Просто не шути так тупо.
— Договорились, — он погладил ее по бедру. — Подать тебе мороженое?
— Там больше нет шоколада.
— Понял, доем сам.
Рон зачерпнул целую ложку и сунул в рот.
Воспоминания о прошедшем дне липкой и приторной гущей осели в горле. Ни проглотить, ни выплюнуть. Нелепые перепалки, приколы и подкаты, как из слащавого шоу «Свидания», раздражали.
«Наивно верить в то, что от переизбытка приятных эмоций мне резко получшает. Наивно и малодушно. Запишусь-ка я на супервизию. Пока не выгнали с “Эриксона”, можно и пошиковать за чужой счет, потом-то придется платить из своего кармана. Какую характеристику мне напишут? За консультацию маньяков дают бонусы на собеседовании? Или все-таки оператором в больницу?» — рассуждал Рон, раскладывая диван и исподлобья наблюдая за тем, как полуголая Сэнди расчесывала волосы.
Три родинки на ее плече образовывали идеальный Бермудский треугольник.
«Что сказал бы ее отец, узнай он, кто мне названивает? А она?»
— Ты давно не показывал мне рисунков, — Сэнди кивнула на блокнот, валявшийся на полу среди учебников и журналов.
— Показывать нечего, никаких прикольных клиентов давно не попадалось.
— Ты раньше рисовал не только их. Еще всякие истории, комиксы, персонажей. Типа мистера Молнии, Акула и…
— Мистер Молодое Деревце.
— Мой любимый. Он вечно отовсюду падал и боролся против вегетарианства.
— Я придумал их еще ребенком, сейчас как-то не до того. Давай, ложись. Нам надо выспаться.
Рон укрыл их с Сэнди одеялом.
— Прости.
— За что?
— Честно, не знаю. Я решила, что если извинюсь, то мне станет спокойнее. Это эгоистично.
— Нет, скорее разумно и честно, — в темноте он дотронулся до того места, где располагался Бермудский треугольник. — Так что ты тоже прости.
Во сне Рон вновь перенесся в старый дом на окраине Олимпии, чему совсем не удивился. Он смотрел этот кошмар слишком часто в последние пару недель: стены, увешанные вышивкой и чучелами зверей, протертый ковер, разбросанные тетради, японский телевизор, «Унесенные ветром». На экране Скарлетт бежала к Ретту Батлеру, но вместо лица великого и усатого Кларка Гейбла, Рон увидел женщину-офицера с короткой стрижкой.
«Точно, она же тоже “Батлер”», — забавное совпадение разбавило ощущение закоснелого уюта.
Но на моменте с поцелуем Рон все равно отвернулся. Где-то вдалеке раздался звон фурина, а следом — бой напольных часов. Пять ударов.
— Рон. Мальчик мой. Я дома.
Голова убитого оленя глядела на него сверху вниз и как будто улыбалась:
— Мой мальчик.
«Что-то новенькое».
Рон без труда вскочил на ноги. Жуткое безволие больше не сковывало его тело, он прекрасно бегал-прыгал, открывал двери и шкафы. У него было достаточно времени, чтобы попрактиковаться.
— Мальчик…
«Ой, завались».
Рон выскочил в коридор, взлетел на второй этаж. Оттуда по крутой и скрипучей лестнице — на чердак. Самое сложное — незаметно закрыть за собой тяжеленную дверь и придавить ее чем-нибудь. Коробками с обувью? Ящиком из-под швейной машинки? Стопками книг, перевязанными старыми, рассыпающимися от малейшего прикосновения, бечевками?
«Лучше всем сразу», — а сверху сесть самому, затаить дыхание.
Вещей на чердаке с каждым сном становилось меньше, а сцена поцелуя Скарлетт — длиннее и противнее. Рон сидел верхом на энциклопедии, обхватив колени, и слушал, как внизу шуршал телевизор. Скрипели дверные петли. Голова оленя звала его и смеялась голосом Леннона.
Ты знаешь мое имя.
Рон вздрогнул и свалился с кровати.
«Интересно, почему со мной никто до сих пор не связался? Зря я не уточнил прямо в участке, сколько конкретно мне ждать. Как долго им придется собирать данные? И как это должно выглядеть? Как долго обсуждать с их начальством? Из каких частей оно вообще состоит, кто говорит, что пора открывать дело или как там… Черт. Вдруг они тупо забили? Приперся стремный шизик с кассетами. Но тогда б меня, наверное, обвинили в даче ложных показаний. Или нет?»
В течение дня вопросы множились, повторялись и путались, но к вечеру ни на один из них у Рона не нашлось ответа. Он бы и напомнил о себе, но, во-первых, у него в четверг ночная смена, опаздывать никак нельзя, а во-вторых, его хотела провожать до работы Сэнди.
Они вместе прогулялись по вечернему городу, прежде чем расстаться возле центра телефона доверия под сенью кривых деревьев. Рядом с Сэнди серый городской пейзаж делался пусть капельку, но краше. Но стоило им разойтись, кратко обнявшись на прощанье, как небо тускнело, на стенах здания проступали трещины и пятна, а деревья превращались обратно в уродливые палки.
В зале стоял привычный гул. Дэн, заслышав соседа, кратко махнул рукой из-за перегородки, мол, привет, я занят, удачи. А она бы понадобилась. Рон достал из рюкзака термос с чаем, сэндвичи. На всех аккуратно срезана корка. Не то чтобы это было принципиально, просто Сэнди считала, что так вкуснее.
«Носилась по кухне в моей футболке. Смешная. Будь моя воля, я б ходил за тобой, как приклеенный. Ну и кто из нас эгоист?»
Под сэндвичами Рон нашел блокнот. Тоже Сэнди подложила? Что ж, он действительно давно не рисовал.
Клиенты продолжали попадаться обычные. Нет, их истории не казались Рону банальными или не стоящими внимания. Как раз наоборот, с каждым он хотел как следует поговорить и додать каждому то внимание, которым их вечно обделяли. Ненадолго, но все же создать ощущение заботы.
Рон не заметил, как короткая стрелка часов доползла до двенадцати. Он успел пару раз укусить сэндвич, прежде чем раздался очередной звонок.
— Здравствуйте, Рон.
«Кто бы сомневался».
На заднем плане снова музыка. Заметно старая запись, сквозь шорохи пластинки и завывания труб едва различимо причитала певица. Она тянула гласные, так что смысл текста полностью терялся. Отчего-то именно эта деталь раздражала.
— Здравствуйте, Сэр. Давно вас не было, — Рон нажал на кнопку диктофона чуть сильнее, чем требовалось.
— Странно. Раньше вы говорили наоборот. Я думал, что надоел вам.
— Вовсе нет.
— Получается, вы скучали по мне?
Рон совершенно точно расслышал на том конце провода смешок. Понадобилось совершить над собой усилие, чтобы не выругаться похабно и громко.
Сэр выждал пару секунд, словно бы давая короткую передышку, продолжил тем же непринужденным тоном:
— Как вам понравилась моя шалость?
— С дорожными работами? — «Шалость — до чего мерзкое слово». — Скажите, Сэр, зачем вы это сделали?
— Ну я же хотел выпить с вами кофе, — щелчок зажигалки. — Что вы почувствовали, когда поняли, что мы живем в одном городе?
Тяжелые шаги. Скрип половицы. Точь-в-точь как дома.
Рон поморщился:
— Ничего.
— Совсем ничего? Почему же?
— Я не в вашем вкусе.
Сэр рассмеялся. Его смех был глубоким и мягким одновременно.
«Черт, с таким голосом запросто можно устроиться диктором или ведущим новостей, но этот мудак убивает парней и названивает мне».
Наконец, Рон разобрал песню, что играла у Сэра на заднем плане. «Я в тоске» Аннетт Хэншоу. Кассеты с ее песнями часто ставили в придорожном магазине, где работала мама. Еще тогда Рона изумлял подобный выбор: жалобные вздохи девушки о неверных любовниках, вечно бросавших ее одну — странное музыкальное сопровождения для того, чтобы заливаться кофе перед бессонной ночью или тайно перебирать новые выпуски «Плейбоя». Рон часто наблюдал за покупателями, в основном дальнобойщиками и рабочими, собиравшимися на ночную смену, прекрасно знал, чем те занимались в магазине и как они все пялились на маму.
«К чему я вообще вспомнил о них?»
— Простите, — выдохнул Сэр. — Это было смешно. Именно поэтому вы мне и нравитесь, Рон. С вами очень легко. Я давно так не веселился.
— Всегда пожалуйста.
Рон устало откинулся на спинку стула. «Пока у меня есть возможность приносить пользу — надо терпеть. И придумать, как вытрясти из него побольше информации для Батлер».
— Вы злитесь? — уточнил Сэр.
«Идея».
— Совсем нет. Скорее по-человечески неприятно осознавать то, что мне не позволяется контролировать наш диалог: вы звоните тогда, когда считаете нужным, задаете тему, раскидываетесь ребусами. Мне же остается только подыгрывать вам.
Он постарался звучать убедительно. Явно такой любитель похвастаться подвигами и экспериментами, как Сэр, не упустил бы шанса рассказать о себе что-нибудь свежее. Наверняка захватывающее, драматичное.
«Лишь бы не пережать с обидой, он не идиот. Черт возьми, я начинаю разбираться в его повадках».
— Вы уже укоряли меня в одностороннем общении, Рон. Ваша правда, мне нравится ощущать полную власть над ситуацией. Я рад, что вы не боитесь мне об этом напомнить. Спасибо, — у Рона от последней фразы аж дыхание сперло. — Что ж. Вероятно, вы хотите что-то спросить. Что-то конкретное.
— Я…
— Но давайте сразу договоримся, — перебил его Сэр. — Без пространных вводных. Прямо.
«Кто бы, блядь, говорил», — мысленно огрызнулся Рон и с тоской покосился на записи в блокноте. Листы помялись и стали чуть сероватыми с углов из-за осыпавшегося карандаша.
— Что… что вы делаете с трупами?
Снова смех. Раскатистый и глухой, словно Сэр специально убирал трубку в сторону. Какая забота.
— Рон, это очень-очень смешно. Но ведь так неинтересно.
«Издевается».
— Я просто вспомнил того бродягу с татуировкой на шее.
— Вот как.
— Он лежал с вами в одном доме, в жару. Это не было для вас противно?
— Вовсе нет. Видите ли, Рон, всех своих мальчиков я искренне любил и жалел. Потому их тела, даже тронутые тлением, не вызывали у меня никакого отвращения. Порой я специально оставлял их у себя. Давал им время, чтобы отдохнуть, побыть в тепле и безопасности. Ведь им не хватало умиротворения при жизни.
— Считаете, что оно им нужно после смерти?
— Пожалуй, да. Не подумайте, я не верю в оживших мертвецов и прочую чушь. Мне нравится дарить любовь, вот и все, — щелчки зажигалкой. — К сожалению, хранить гостей дома мне негде, приходится выкручиваться. Кислота, печь, корм для животных, вода… Как вы полагаете, Рон, каким способом пользуюсь я? — опять щелчки.
Хэншоу пела о женщине, сидящей на пустом берегу, половицы скрипели, пленка в диктофоне медленно крутилась. Рон не боялся, с усердием подавлял нотки гнева в голосе и рассуждал вслух, чтобы Сэр не решил, будто ему скучно.
— Убиваете вы по-разному. Наверное, и с трупами жертв вы расправляетесь творчески.
— Вы проницательны, но «жертвы»…
— Вы сами настояли на том, чтобы я беседовал с вами прямо.
— Рон, вы так холодны со мной.
Подобное неприкрытое кокетство шокировало. Сохранять самообладание становилось все труднее и труднее.
— Простите, но мне сложно звучать тепло, когда речь заходит о жестокости.
— Очень жаль. Если я правильно помню, то хороший психолог никогда не осуждает клиентов. Но я на вас не сержусь. У всех есть свои границы, через которые сложно переступить. Вам противно разлагающееся тело. Или разрезанное по кускам. Расфасованное по черным плотным мешкам. Они, кстати, отлично скрывают запах. Можно выкидывать с общим мусором по четвергам, никто и не заметит. А мне противно даже представить, что я буду часами копаться в чужих воспоминаниях. По мне спокойно отрихтовать человека куда гуманнее.
— Сэр, вы сравниваете несопоставимые вещи. Не все люди так жестоки и...
— Все люди жестоки, Рон. Не пытайтесь меня переубедить. Мы это уже обсуждали, а я ненавижу повторять. Все. Просто кто-то способен сознаться в жестокости и жить спокойно, а кто-то... — судя по звуку в наушниках он прикуривал очередную сигарету. — А кто-то всю жизнь положит на то, чтобы доказать обратное. И что с того? Ни толку, ни удовольствия.
Теперь Хэншоу пела о том, что под молодой луной ей выпала участь скучать по старой любви. Причина, почему именно ее песни крутили в магазине, по-прежнему оставалась непонятной.
Рон вычеркнул вопрос о трупах. Растер лоб вспотевшей ладонью и вновь пообещал себе, что справится.
— С вами были жестоки, Сэр?
Он ожидал новой порции насмешек или высокопарных слов, но услышал вполне искренний вздох:
— Немногим больше, чем с другими, Рон. Немногим больше.
— Это бы объяснило тягу к абсолютному контролю. Возможно, в тех парнях вы искали себя, пытались справиться с пережитым стрессом, а за неимением здоровой модели поведения ваша забота к ним оборачивалась в насилие.
— Рон, вы надумали помочь мне лишь на шестую беседу?
— Почему бы и нет? Если бы вы не хотели этого, то не звонили бы на телефон доверия.
Сэр усмехнулся, но как-то недобро. Следовало бы поостеречься, но Рон буквально видел, как его осторожность таяла при свете раскаленной настольной лампы.
— Вы никогда не рассказывали о вашем окружении. Даже в ваших детских воспоминаниях вы уделили внимание искусству и испорченным вещам, но не семье. Что это значит?
— Это значит, что перекладывать ответственность на посторонних людей кажется мне лицемерным. Да и в целом я не вижу в институте семьи той ценности, что все пропагандируют.
— Семья формирует базовые навыки коммуникации, Сэр. Отрицать ее важность нельзя.
— Вы сами в это верите, Рон? Нет, я ни на чем не настаиваю и не собираюсь вас переубеждать. Просто я смастерил себя сам, а не по чьей-то указке.
— Вы сирота?
— Если вам так удобнее.
— Вы уходите от ответа.
— Одностороннее общение, Рон. Не один вы его не любите.
Сэр звучал спокойно, разве что звук «р» стал выходить у него чуть агрессивнее.
В голове промелькнула шальная мысль:
«Выбешу его, и он отстанет. Батлер совру, что больше звонков не поступало. И все наладится. Ну, пока ему не захочется со мной поквитаться. Если захочется. Вдруг он быстро найдет себе свежего простачка? А уж как тот будет с ним выкручиваться — не моя забота».
Рон сжал кулаки:
— Я выполняю свою работу, Сэр, — произнес настолько мягко, насколько сумел.
— Разве? А, по-моему, вымещаете детские обиды. Ну расскажите, Рон, когда же вы осиротели?
— Вы так просто взяли и предположили, что…
— О нет, я не предполагаю, а утверждаю. И прошу уточнить кое-какие детали. Не мне же одному распинаться.
«Отключиться. Подать заявление по собственному желанию. Уехать в Орландо. Нет, лучше на Ки-Уэст. Бухать ром с колой и смотреть на Кубу. Не для того я годами впахивал, как проклятый, чтобы проходить все с начала. Хотя кого я обманываю? Ничего не изменится. Что толку убегать? Я сменю работу, перееду, а это говно никуда не денется. Куда ни поеду, просыпаться буду в Олимпии».
— Рон, вы злитесь?
«Я задолбался убегать. Я могу быть полезным. Я хочу быть полезным. Если для этого опять понадобится играть в поддавки — похуй, мне не привыкать».
Рон набрал полную грудь воздуха и тихо выдохнул через нос. Придвинулся к столу.
— Предлагаю обмен: вы покопаетесь в моей голове, а я взамен в ваших мусорных баках. Вы расскажете мне про парня с лоботомией. Куда вы его дели. Идет?
Пауза длиной в вечность. Звук проехавшейся по пластинке иглы. Голос Хэншоу зажевала и слопала внезапно наступившая тишина.
— Идет. Но пообещайте, что не обманете меня.
Для удобства Рон зажмурился. Перед глазами встали знакомые очертания огромных сосен, серых каменистых холмов. Помехи в наушниках напомнили шум океана.
— Моя мама умерла, когда мне исполнилось двенадцать.
— Она была с вами жестока?
— Совсем нет. Даже наоборот. Вы не спросите про отца?
— Раз вы его не упомянули, значит, он вам не интересен. И мне тоже. Какой была ваша мать?
Рон вообразил ее рядом. Короткие волосы. Джинсовый комбинезон. Карманы, полные ракушек и камушков. Запах лимонного мыла.
— Слишком юной и доброй, но она отлично справлялась со всеми обязанностями в одиночку. Лучше, чем ее родители вдвоем.
— Из-за чего она умерла?
— Утонула.
Щелчки зажигалки:
— Простите, Рон, наверное, мои вопросы выглядят нетактично. Но я хочу, чтобы вы рассказали еще о ней.
«Как вовремя он вспомнил о такте».
— Она всегда любила воду, восхищалась ей, учила меня тому же. Я с детства знал, как работают отливы и приливы, слушал про Энн Бонни и Чарльза Вейна.
— Звучит увлекательно.
— Так оно и было. Вместе мы выдумывали сказки про путешественников и рисовали карты сокровищ. Я спокойно уходил гулять на берег один. Единственным запретом считался старый грот. Как назло, он идеально подходил для игр в пиратов, поэтому мама придумала чудище, живущее там. Оно поджидало непослушных детей и выло от голода.
— Выло?
— Да, грот был так устроен, что во время отливов и приливов ветер двигался по-разному. Получался звук.
— И вы боялись?
— Поначалу. Потом я сочинил свою историю, — здесь он невольно усмехнулся. — Чудище, что там обитало, правда, выло. Но не от голода, а от одиночества. Я даже имя ему придумал. Горбатый бог.
— Как еще раз?
— Горбатый бог. Грот напоминал человеческую искривленную фигуру.
— «Горбатый», значит… — повторил Сэр шепотом.
Странная реакция. Рон ожидал чего угодно, но никак не живого интереса к выдуманному персонажу. Сегодняшний разговор в принципе выдался странным, как минимум потому что откровенничали они вдвоем. Подобная искренность, пускай и показная, для дела, пугала.
— Сэр?
— Да-да, разумеется, — поспешно отозвался тот и снова замолчал.
— Сэр?..
— Все это слишком подозрительно, Рон. Мне нужно подумать. Не волнуйтесь, я знаю ваши смены. Позже наберу.
Рон растерянно сморгнул.
— То есть «позже»? Сэр! А уговор?
— Уговор? А. Точно. Белобрысый юноша скоро найдется, не переживайте, я об этом уже позаботился. И вот еще что. Меня зовут Дюк. Думаю, так будет честнее. Как вы и хотели. Всего доброго.
Короткие гудки.
«Проклятье. Проклятье. Да какого ж хрена?!»
Рон с досады швырнул наушники на стол, взъерошил и без того всклокоченные кудри.
«И нах я тут распинался? Душу изливал. На кой вообще ему мои пиздострадания? Когда ж эта поебень кончится?!»
— Нильс.
— Что? — Рон задрал голову.
Дэн, заглянувший через перегородку, нервно кивнул в сторону выхода из зала.
— Тебя там Эм-Э... Мистер Мелтон, короче, просил подойти. Прям очень просил. Нильс, только честно, что ты натворил?