Обычно мы насиловали наши жертвы дважды: до и после убийства, а потом вырезали длинные полосы мяса и жарили их на сковороде. Не все люди были нам по вкусу, но если приправить мясо кетчупом, блюдо было не намного хуже гамбургера.
Генри Лукас, или «Убийца-откровение».
Сознался в трех сотнях убийств, доказано — одиннадцать.
— Нильс.
— Что?
Дэн, заглянувший к нему через перегородку, кивнул в сторону дверей.
— Тебя там Эм-Э... Мистер Мелтон, короче, просил подойти. Прям очень просил. Нильс, только честно, что ты натворил?
«Если даже Дэн зовет мистера Мелтона по-нормальному, значит, все серьезно», — подумал Рон и ответил:
— Понял. Где он?
— У себя…
— Отлично, — поднимаясь из-за стола, пообещал. — Я потом все расскажу. Окей?
Дэн недоверчиво тряхнул головой.
Майк Мелтон был начальником мечты: платил исправно, на работе появлялся редко, а когда все же появлялся, то предпочитал болтать с сотрудниками и пить какао в столовой на первом этаже. Увидев Мелтона в свой первый рабочий день, Рон решил, что его инструктирует какой-то штатный психолог, не больше.
Мелтон был невысоким, в меру помятым и взъерошенным мужчиной пятидесяти лет. Он носил очки в круглой позолоченной оправе, пах шоколадом и пеной для бритья. Странное сочетание приторной сласти с чистотой надолго осело в ноздрях и в памяти Рона. Мелтон непрерывно читал где-то лекции, писал статьи, посещал благотворительные банкеты, после которых в столовой брал вместо обычного какао стакан воды, с печальными вздохами запивал лекарство от изжоги и примыкал к кому-нибудь из женщин, чтобы поделиться новой историей о его персидской кошке, красавице Афродите.
В общем, премилейший человечек был этот Мелтон. Конечно, Рон прекрасно понимал, что за образом мечтательного добряка скрывался опытный специалист и способный предприниматель с неплохой такой хваткой, иначе «Эриксон» просто не выжил бы на скудные государственные отчисления. Пожертвований их контора получала достаточно. Хватало и на аренду этажа, и на зарплаты, и на личного диетолога для Афродиты. Рон предпочитал лишний раз не думать о чужих деньгах, понимая, что Мелтон если и клал что-то в карман, то очень по чуть-чуть. В первую очередь потому что Мелтон искренне гордился своим проектом и старался обеспечить сотрудникам достойные условия, ведь ни для кого не было секретом, что на других телефонах доверия ни о каких премиях и речи не шло, да и какао там с начальником никто не распивал.
То, что Мелтон не обрадовался новости о маньяке, Рон догадывался, но, вышагивая по ярко освещенным коридорам, он вдруг поймал себя на том, что никогда прежде не видел Мелтона сердитым или хоть каплю недовольным.
«Он будет кричать? Ударит кулаком по столу? Выругается? Или все сразу? Интересно, в стрессе он бледнеет или краснеет? Или покрывается пятнами?» — Рон охотно увлекся бессмысленным угадыванием, с благодарностью принимая защитную реакцию как единственный способ оставаться на плаву.
«“На плаву” — какая дурацкая фраза. “На плаву”… К чему я вообще ее вспомнил?»
Кабинет Мелтона, квадратный и бежевый, казался крохотным из-за громоздких шкафов, плотно заставленных книгами и гор старых выпусков «Психология сегодня» и «АПА», сваленных на узком столе. На единственной свободной от шкафов и полок стене красовались дипломы самого Мелтона, благодарственные бумаги от всевозможных благотворительных организаций и, конечно, фотографии Афродиты, вечно чем-то недовольной.
«Кэти говорила, что это строение морды. Но, по-моему, Афродита тупо хочет всех сожрать, например, диетолога».
Самого Мелтона Рон заметил не сразу, он прислонился к одному из шкафов и совершенно слился с ним: пестрые книжные корешки, клетчатые штаны, полосатый свитер. Лицо Мелтона тоже казалось каким-то цветным, серо-румяным, и растерянным.
«Ага, значит, он все-таки покрывается пятнами, когда нервничает».
— Рон, а вот и ты...
Прозвучало нелепо. Видимо, Мелтон сам все понял. Откашлялся. Качнулся на пятках и зашагал к столу. Взял слишком бодрый темп, врезался животом в край стола, чуть не сшиб стопку журналов.
— А я тебя ждал.
— Да, мистер Мелтон, мне передали. Вы хотели что-то обсудить?
Тот беззлобно усмехнулся и, точно смущаясь того, что говорил, опустил взгляд, зашуршав страницами нового «АПА»:
— Да-да, «обсудить». Знаешь, Рон, сегодня я только и делаю, что обсуждаю. Что-то. Максимально мне непонятное. Вообрази, меня вызвали в участок. Сколько лет живу, а ни разу в участок не ходил. Специфический опыт, согласись?
— Безусловно, мистер Мелтон.
— Так вот, я туда пришел, думал, какая-то мелочь, ведь мне даже не сказали, для чего меня вызвали. Вот... Вот, — указал на стол. — Даже сдуру решил не отменять лекцию в час. Думал, успею. А меня там продержали... Черт, да я даже не помню.
Мелтон опустился в кресло с колесиками, сделался при том еще жалобнее и меньше.
— Мне давали слушать... Какие-то кассеты. И бумаги. Я не представлял, что и у них такая бюрократия развелась, — снова смешок, совсем тихий, пауза. — Рон, то, что они мне рассказали про тебя и... — махнул в сторону. — Этого... «Сэра»... Это, что же, правда?
— Мистер Мелтон, вы же слушали записи.
Тот часто закивал, а потом вдруг сжался, спрятал лицо в ладони. Рон заметил под копной светлых волос крошечный островок занимавшейся на макушке лысины. Захотелось отвернуться или посмотреть на что-нибудь еще. Хоть на ту же Афродиту.
— Рон, как ты вообще до этого додумался? — Мелтон вынырнул из ладоней, еще более взъерошенный и несчастный, чем раньше.
«Уж лучше бы он наорал на меня».
— Мистер Мелтон, я могу объяснить...
— Что ж ты раньше не объяснил?
— Боялся, — честно признался, — что вы мне не поверите. И в принципе, боялся... к такому нас не готовили.
— Хочешь сказать, это было мое упущение? Стоило включить разговоры с маньяками в «чрезвычайные ситуации», так что ли? Ох, Рон, Рон, в какой же мы заднице. Знаешь, что они мне рассказали? О-о, достаточно, более чем достаточно, чтобы я забыл о спокойном сне на неделю. Месяц…
И Мелтон принялся вслух вспоминать все, что ему довелось пережить в полицейском участке. Было ясно, что он это делал не чтобы напугать, а скорее просто чтобы выговориться.
«Вряд ли он сможет с кем-то делиться такой информацией. Да и вряд ли захочет».
Рон терпеливо стоял и слушал, прекрасно понимая Мелтона и сопереживая ему, но молча. Во-первых, даже если бы он отыскал в памяти относительно нейтральные формулировки, с его стороны они вряд ли прозвучат убедительно.
«Еще решит, что я над ним издеваюсь».
А во-вторых, Рон испытывал своеобразное облегчение от мысли, что о звонках узнавало все больше и больше людей, как будто таким образом с него снималась часть ответственности. Потому Рон слушал, когда нужно — кивал, узнавал некоторые фразы. Например, про «эстета хренова», да-да, именно так Хейз называл Сэра.
«“Дюка”, — поправил Рон сам себя. — Боже. Теперь я знаю, как его зовут. Очень сомневаюсь, что это его настоящее имя, но все равно как до такого дошло? Он “позже наберет”. И, конечно, он знает мои смены. В какой же размашистый пиздец я угодил. Ублюдок вертит мной, как хочет, а я и сделать ничего не могу. Хотя… Сегодня все пошло совсем уж наперекосяк».
Рон уперся взглядом в свои кеды, казавшиеся на коричневом ковре особенно красными, прокрутил еще раз сегодняшний разговор.
«Его повело на истории про Горбатого бога. Он звучал озадаченно. Не зло, не испуганно. Нет. Именно озадаченно. Точно я что-то угадал или напомнил ему… Но что? — от напряжения Рон нахмурился, ярко ощутив складку между бровями. — Он жил в Олимпии? Бред. Я не говорил ему, откуда я. Гротов везде навалом. Нет. Его смутил “Горбатый бог”… но что это? Я назвал так чудище по приколу сто лет назад. Никому о нем не трепался, даже Сэнди. Или я просто неуч? И там скрыта какая-то отсылка? Книга? Миф?.. Блядь, что это?!»
— …Рон!
Голос Мелтона стал громче.
— Ты меня слушаешь?
Рон понял, что потерял суть жалоб еще на «эстете», ответил вопросом на вопрос:
— Когда вы меня уволите?
Впервые с того момента, как он вошел в кабинет, лицо Мелтона приобрело выражение, отдаленно напоминающее гнев.
«Хотя больше похоже на то, что его мучает изжога. Или простатит».
— Рон-Рон, ты знаешь, что у нас за место. И какая у нас текучка. Замечу, сам я никого не увольнял давным-давно, а когда люди приносят заявление, я их ни в коем случае не отговариваю. Знаешь почему?
— «Потому что они не обязаны себя заставлять».
Мелтон часто и нервно закивал:
— Да-да-да! Именно. Не обязаны, — он ткнул пальцем в край стола.
Рон вдруг заметил, что у Мелтона до смешного маленькие ногти. Попытался откопать в памяти название синдрома, но спохватился, его и так поймали на витании в облаках.
— То, чем мы занимаемся, — продолжал Мелтон, — трудное дело, неприметное, а главное, неблагодарное. Только те, кто окунулся в этот омут, знают, через что проходят наши операторы. Поэтому я никого не отговариваю от увольнения. Наоборот, поддерживаю и желаю удачной дороги. Как бы меня ни раздражал романтик-Юнг, тут его символ очень кстати. Так вот… да! Я желаю, желаю удачи и искренне благодарю всех, кто у нас задержался. Хоть на неделю, но мы смогли вместе приложиться к общему делу. Ты, Рон, парень разумный, я сразу знал, что ты у нас не задержишься. Обидно. Но я знал и был готов в любой момент написать тебе рекомендации. Самые-самые. Да… — он нервно постучал по столу. — Жизнь-дорога. Юнг, прости Господи. Люди приходят и уходят… Рон. Вот ты уйдешь. А горячая линия останется, и когда эта история с удавленными мальчишками просочится… Рон, не «если», а «когда»! Я уверен, такую занятную историю полиция продаст втридорога. Ты можешь быть уже кем угодно и где угодно, никого это не будет волновать. Все будут знать, что этот ненормальный звонил на эту. Рон, на эту горячую линию. Можешь представить, что тогда будет?
— Нет, мистер Мелтон.
— А ты попробуй. Попробуй. Я вот сегодня весь день только этим и занят. Представляю и вот, — Мелтон достал из ящика стола пачку с никотиновыми конфетами. — Стараюсь не сорваться.
Наконец, он замолчал.
«Как бы ни старался, у него не получается выглядеть устрашающе».
Рона не пугала мысль об увольнении, пускай и с максимально плохим отзывом. За время общения с Дюком собственное будущее подернулось эдакой дымкой безразличия: будет, что будет, лишь бы проделанный труд не оказался напрасным. Сейчас сбивчивая речь Мелтона придала уверенности, окончательно убедила Рона, что он все сделал правильно. Собрал доказательства. Отнес их в полицию.
Посоветуйся, нет, заикнись он о тревожных звонках, Мелтон бы вряд ли что-то предпринял. Рассказал бы про дорогу. Про чертову Афродиту. Написал «самую-самую» рекомендацию, отпустил с миром, но дело бы замял, не позволил такой гадости испортить впечатление о чудесном «Эриксоне».
«Неужто он смог бы спокойно спать после такого?»
Проследив, как Мелтон торопливо сунул за щеку никотиновую конфету, Рон решил, что да, смог бы, не сразу, но день на третий или пятый…
— Мы с тобой поступим так, — объявил Мелтон, перекатывая конфету туда-сюда за щекой. — Ничего не случилось. Работаем, как работали. Ждем указаний от полиции. Сами ничего не предпринимаем. Ты понял?
— Да, мистер Мелтон.
— Чудно. Иди. Хотя, нет, стой! Ты же понимаешь, что то, о чем мы сейчас говорили…
— Да, мистер Мелтон, это только между нами.
— Чудно! Иди.
Последнюю фразу Мелтон бросил уж слишком отработанным, ласковым тоном. С конфетой за щекой звучало почти забавно.
«Вышел кто-то средний между Гровером и Монзи».
Рон секунд десять постоял возле кабинета и, убедившись, что его точно не позовут обратно, чтобы все-таки до конца отчитать, вернулся в зал к другим операторам. Путь через коридоры и лестницу показался короче, покосившись на часы, Рон с удивлением обнаружил, что у Мелтона он провел от силы минут десять.
«Надо же, а я думал, полчаса, — почувствовав, как сердце застучало в ушах, проверил руки. — Ага. Трясутся. Ну я и трус, конечно. Так. Собраться, собраться», — с максимально непринужденным видом прошагал до своего места. Специально замедлил темп, чтобы создать ощущение легкой непринужденности.
— Ну? — Дэн навис над столом, едва Рон успел устроиться и надеть наушники.
— Что «ну»?
— Чего он от тебя хотел?
— Ничего.
— Ты ща серьезно, да?
С Дэном играть в «угадай эмоцию» не приходилось. По крайней мере, когда речь заходила о гневе, он распознавался на раз-два. Дэн был встревожен, оттого рассержен и явно обижен тем, как Рон неохотно делился новостями.
— Нильс, ты меня совсем за идиота держишь?
«Это выглядело бы почти мило, если бы не было так невовремя», — пошутил Рон про себя и, стянув наушники на шею, развернулся к Дэну, заняв открытую позу.
Задрал голову и посмотрел тому прямо в глаза:
— Ну чего ты? Видишь, я жив-цел, руки-ноги на месте. Мне устроили выговор за того парня, что звонил сюда, — и, понизив голос, уточнил, — помнишь?
Дэн почесал пирсингованную бровь:
— Это тот, что спрашивал, стучать ему в полицию или нет?.. Бля, паршиво… А как Эм-Эм-то об этом прознал?
Рон коротко пожал плечами, кивнул на загоревшуюся на панели лампочку вызова.
— Я тебе позже расскажу, ладно?
Такого ответа Дэну оказалось достаточно, он понимающе похлопал Рона по плечу, уходя за перегородку, показал большой палец.
«Неважно. Собраться», — проще на словах, чем на деле.
Он наврал Дэну, пообещал наврать больше, когда у них закончится смена. Зато у него получилось, пускай ненадолго, отвести подозрение, выкроить себе спокойные несколько часов. Да, после Дюка любые, даже самые душераздирающие звонки, воспринимались до причудливого спокойно.
«Какое же дурацкое имя. “Дюк”. Похоже на собачью кличку. Ему совсем не подходит. Я бы понял, назовись он Цезарем, Марком, Авелем, на худой конец. Чуть не забыл, — вынул из диктофона свежую кассету и спрятал ее в карман, параллельно выслушивая жалобную исповедь полупьяного клерка. — Рановато. Еще ж четверг. Или его сегодня уволили? Черт, я все пропустил. Неважно, неважно, работаем по протоколу».
Протокол, активное слушание, принцип невмешательства, — все перемешалось и наслоилось на собственную тревогу. Почему Мелтон его не уволил? Надолго ли его тут оставили? Что делать, если С… то есть Дюк опять позвонит?
Что еще наплести Дэну?
Что и как сказать Сэнди, когда до нее дойдет вся эта мерзопакостная история?
Стоило лишь вообразить идиотскую и одновременно пугающую сцену с признанием, как снова застучало в ушах.
«Черт».
Рон прикрыл веки. Откинулся на спинку стула. Глубоко вдохнул, задержал дыхание и, потянувшись к блокноту и карандашу, медленно выдохнул.
«Собраться».
— Да-да, сэр, говорите, — попросил он с участием у вдруг замолчавшего клиента. — То, что вы решили обратиться к нам — это уже очень смелое и мудрое решение. Сэр, вы — большой молодец, — на том конце провода послышались всхлипы. — Не стоит стесняться своих эмоций, сэр. Они есть у всех. Не спешите, — заточил карандаш, склонился над чистой страницей. — Я буду здесь, с вами. Столько, сколько вам потребуется.
Чужие причитания успокаивали, Рон вновь чувствовал себя полезным, по-настоящему полезным, а не как с Дюком, которого он то ли пытался поймать, то ли удержать, до тех пор, пока его не поймают нужные, обученные люди, то ли понять. Бред.
Что тут могло быть непонятного? С ним болтал преступник, наглый, приученный во всем и всех опережать, наслаждающийся своим особым положением.
«И все-таки, что не так с "Горбатым богом"? Это что-то из антички? Надо спросить Сэнди. Она ходила на пары по формированию трагедии или... Как там?»
Да, да, больше отстраненных размышлений, меньше дельных идей, ему нужно отвлечься. Если не выпивкой или снотворными, так хоть пустыми фантазиями, воспоминаниями.
Как удачно, и работы выдалось много. Клиенты попадались разные, разговоры в среднем укладывались в полчаса-час, как раз чтобы не заскучать и одновременно увлечься их проблемами. К утру Рон изрисовал три листа. Ребро ладони блестело от графитовой крошки, а на безымянном пальце осталась розовая вмятина, — такие мелочи, но именно они когда-то служили признаками удачной смены.
«Это было недавно. Всего три недели назад», — рассуждал Рон, выходя вместе с Дэном из здания. Откуда-то слева зашумели железными решетками на дверях, устаревшая и по сути почти бесполезная защита от воров. Там была антикварная лавка. Справа включили шланг. Запах жесткой воды причудливо соединился с густым, медовым — открылся цветочный магазин.
Впереди, судя по всему, уже вовсю работала пекарня, но сейчас мысли о еде не отзывались ничем, кроме комкообразных спазмов в животе. К тому же Дэн дымил, как паровоз, проклятым «Мальборо».
Рон наспех рассказал историю про незадачливого клиента, допридуманную прямо на ходу. Что вот звонил такой парень, толком объяснить Рону ничего не смог. Еще с неделю протоптался на месте, а потом все же пошел в участок и там зачем-то, вот уж спасибо, упомянул их горячую линию. И теперь, разумеется, полиция интересуется и «Эриксоном», и Роном, но, если верить мистеру Мелтону, то ничего страшного случиться не должно.
— Да по-любому все будет нормально, — подытожил Дэн, выдыхая густой клуб дыма. — Но этот парень, конечно, редкостный простофиля. На кой он вообще тебя приплел?
— Не знаю. Может, боялся оказаться самым крайним?
— И поэтому решил сделать крайним тебя? Да уж... Вот и помогай после этого людям. Не боись, Нильс, — ободряюще похлопал по плечу. — Все будет пучком. Мелтон тебя в обиду не даст.
Рон улыбнулся, по ощущениям весьма искренне, и добавил:
— Только, Дэн, я тебе это по секрету говорю, окей?
— Ваще без вопросов. Могила, — Дэн положил правую руку себе на грудь, а левую поднял на уровне лица, точь-в-точь, как скаут, дававший присягу чего-то там скаутского.
Сигарета, зажатая между зубов, смотрелась при этом особенно потешно.
— Дай одну, — неожиданно попросил Рон.
Дэн засуетился:
— Конечно-конечно. Держи, ковбой. Тебе сейчас надо. Бля, вот ты натерпелся сегодня. Ты, это, отдохни, как следует. Хочешь, я тебя выгуляю? На тот же роллердром или на пляж?
— Спасибо. Но думаю, что меня хватит разве что почистить зубы и разобрать кровать.
— Как скажешь, Нильс, как скажешь. Ты только береги себя, окей? Ты нам нужен.
«О да, себя я очень берегу. Оберегаю. Но не от того, от чего надо. Сообрази я раньше, не выпендривался бы и сразу устроился бы на нормальную работу. Да, с меньшим окладом, зато без всяких психов. А сейчас... Черт, сейчас все, о чем приходится волноваться: как не сорваться и по крайней мере походить на нормального. И хрен его знает, сколько еще придется так проторчать. Да и смогу ли я удержаться на плаву. Опять это дурацкое "на плаву". К чему я вообще?.. а, не важно. Домой приду и спать, спать, спать».
На вкус красный «Мальборо» был лучше, чем на запах. Давным-давно Рон курил, как и все в их детдоме, просто многие курили слишком заметно, а некоторые явно нарочно, чтобы обратить на себя внимание. Рон же курил, чтобы не выбиваться из общей толпы. Иногда специально попадался воспитателям, чтобы ни в их глазах, ни в глазах ребят не выглядеть чересчур проворным.
В университете ходил в курилку с одногруппниками. Там курение стало частью все той же социализации, уже не приходилось прятаться по углам, наоборот, постоять под кленами на заднем дворе и подымить со старшекурсниками или преподавателями — в этом был особый понт. Рон не курил в одиночестве, но зажигалку и сигареты носил исправно. Порой по несколько пачек: подороже — чтобы предложить профессору, покрепче — чтобы не отстать от старших. Для Сэнди покупал легкие, когда они начали встречаться. Сэнди никогда не докуривала сигарету до конца, могла и вовсе забыть про нее, увлекшись разговором. Рон следил за тем, как скапливался пепел, и боковым зрением — за запястьем Сэнди. Тонким, со светлыми волосами и родинкой над самой косточкой.
«Шиловидный отросток — Процессус стилоидэус ульнэ», — Рон специально выучил название, чтобы в самый романтичный момент произносить по слогам и вызывать у Сэнди приступ хохота.
Пробовали курить травку, но, поврезавшись пару раз в стены и насмеявшись над дверными ручками до икоты, быстро пришли к выводу, что эффект не стоил того, да и отходить от травы казалось противнее, чем от пьянки.
«К чему я это?..»
А. Точно. Рон начал курить давно и вместе с другими, курил долго, но к собственному изумлению бросил быстро и тоже за компанию, вместе с Сэнди. Почему понадобилось курить именно сейчас, Рон не понимал и не хотел понимать.
После сигареты во рту осела горькая, вязкая слюна, которую по приходу домой Рон нетерпеливо сплюнул в раковину, перебил вкус мятной пастой и таким же ядрено-мятным ополаскивателем.
Теперь было свежо, но по-прежнему устало. На столе его ждали сэндвичи с огурцом и рис с рыбой. Все завернуто в пленку, рядом — вилка, нож и записка: «ШОКОЛАДНОЕ МОЛОКО В ХОЛОДИЛЬНИКЕ».
Рон не испытывал голода, но зато испытывал чувство вины. Сэнди старалась, все ему, как ребенку, раскладывала и подписывала. Так что он послушно последовал инструкции, достал пакетик молока и начал медленно, зажав трубочку зубами, цедить его в надежде, что аппетит появится в процессе.
Шоколад после убойной дозы мяты походил на разведенную водой землю, плюс Рон вновь учуял запах сигарет. Пахла его одежда, волосы, пальцы. Он вернулся в ванную, вымылся с ног до головы и, обернутый в полотенце, уселся обратно за стол. Молоко все не кончалось.
Кое-как запихнув в себя один сэндвич, Рон вытащил из второго огурец. Снова прошелся по дому, принюхиваясь к рукам. Запах уже точно сделался фантомным и поделать с ним ничего было нельзя. Лишь смириться и подождать.
Рон убрал рис и недопитое молоко в холодильник, выкинул остатки сэндвича. Протер стол. Зачем-то протер и раковину. Записку Сэнди выбрасывать не стал. В ней не было ничего особенного: клочок бумаги в клетку, вероятно, из блокнота Сэнди, где она вела заметки для статей и эфиров с Мэридью. Ни рисунков, ни каких-нибудь скрытых посланий, чем они в университетское время любили баловаться. Просто записка.
Последнее, на что хватило сил — позвонить самой Сэнди. Она не сразу взяла трубку, вместо приветствия замычала.
— И тебе доброе утро, солнце.
— М-м… Ты вернулся?
— Да. Съел рис с рыбой, сэндвичи и, вообрази, нашел молоко.
— М, — Рон слышал, как Сэнди перевернулась на кровати. — Молодец… Как смена? Ты сильно устал?
— Умеренно. Я сделал много набросков, мне будет, что тебе показать… Солнце?
— Я не сплю, не сплю. Все, — шелест одеяла. — Спасибо, что позвонил.
— Да, я же помню, тебе нужно в альянс.
— Нет-нет, я не… — Сэнди долго подбирала слова. — Просто я рада слышать тебя.
— О, я польщен. Получается, я — твой любимый будильник?
— Да-а, — протянула она в ответ, зевнула. — У тебя есть еще работа?
— Нет, сегодня я отсыпаюсь. Видишь, забочусь о режиме. Как обещал. Скажи, — Рон покрутил записку в руках. — Когда тебя встретить? Я приготовлю что-нибудь на ужин. Можем взять кассету напрокат. Что скажешь?
— Скажу, что почти намокла. Нет, серьезно, звучит отлично. Я освобожусь после пяти. Можешь встречать меня. Надеюсь, Джеффри не подкинет мне статью, которую ему полагалось сдать позавчера.
— Если что, скажи, что я приду с ним ругаться.
Сэнди сонно фыркнула:
— Лучше не стоит, ты ему слишком нравишься. Он захочет полюбоваться на тебя сердитого. Ладно… я проснулась. А ты ложись скорее.
— Так точно, сэр. То есть, мэм.
— Дурак ты. Но любимый. Добрых тебе снов.
Напоследок Сэнди звонко чмокнула телефон и повесила трубку. Звук поцелуя мгновенно перекрыли короткие гудки.
Рон прислушался к себе: ему лучше? Едва ли.
«Зато и не хуже», — рассудил он и, закинувшись снотворным, завалился на неразложенный диван, подсунул под голову маленькую подушку. Записку положил на низкий журнальный столик.
«По крайней мере теперь Сэнди не будет волноваться. И я придумал занятие нам на вечер. Главное — выспаться и успеть в альянс. И не вести себя по-дебильному».
Приняв удобное положение, Рон запоздало подумал, что ему, собственно, и не хотелось засыпать. Нет-нет, он устал. Он прямо-таки вымотался. Но от предчувствия, что ему предстоит перенестись в детские воспоминания к «Унесенным ветром» и страшной жаре, начинало трясти и подташнивать. Того и гляди, придется бежать и выблевывать шоколадное молоко в унитаз. К счастью, таблетки действовали быстро. Не зря же Рон увеличил дозу. Сперва потяжелели веки, затем тяжесть перенеслась на все лицо, голову, торс, ноги. И вот ему уже не встать с кровати. Осталось чуть-чуть потерпеть.
Рон очутился посреди пустынного пляжа. От неожиданности, что он в кои-то веки не в кошмаре про старый дом, покрутился на месте. Под ногами тут же зачавкал влажный песок. Очень знакомое ощущение. Рон сразу смекнул: близится прилив. Волны, темные, густые, словно патока, лениво перекатывались шагах в тридцати, но Рон знал, такое неспешное шевеление — обман. Зазеваешься — тебя смоет за считанные секунды, хлесткие удары волн не дадут подняться, а шум заглушит твои крики о помощи.
Рона с детства приучили не доверять океану, и вот, даже во сне, он медленно брел вдоль берега, выбирая безопасную дорогу и озираясь по сторонам.
Вода и песок. Песок и вода. Ни единого лишнего движения, хоть отдаленно напоминавшего лодку или рыбу, ни одной самой захудалой чайки.
На берегу тоже не нашлось ничего интересного. Как Рон ни всматривался, ничего, кроме сухой травы и редких кустарников, не находил.
И небо. Тяжелое, грязно-серое и бугристое от низких облаков.
Нос щипала позабытая смесь из тухлых водорослей и соли. Порывы ветра ударяли в спину, подгоняя и норовя уронить. Рон постепенно ускорялся, вспоминая знакомые места. Он был в Вашингтоне, в Олимпии, он был дома.
И чем прочнее оседала эта мысль в мозгу, тем ярче виделся берег, тем резче становился запах тухлятины, противный и вместе с тем родной. Рон вдыхал его, морщился и вслушивался, как смешно звучали его шаги.
Чвак-чвак. Чвак-чвак.
В детстве он мог развлекаться так очень долго, потешаясь над самим собой. Еще он собирал всякие сокровища, вроде стеклянных окатышей, ржавых монет и ракушек.
Жаль, что детализации сна не хватило на что-нибудь такое, Рон бы с удовольствием повозился в грязи.
Разогнавшись, он упустил из внимания приблизившуюся почти вплотную воду и то, что вдалеке выросли очертания массивной скалы, походившей на сгорбленную фигуру. Рон узнал и ее — логово Горбатого бога. Замер в нерешительности, щурясь на тусклый пасмурный свет.
Горбатый бог выглядел точно так же, как и десять лет назад. Так же грозно и отчужденно. Чересчур реально для простого сна.
Рон сделал шаг назад, другой, но не сдвинулся ни на дюйм. Спохватился. Увидел, что его затянуло в липкий песок и что к нему с ревом уже бежала огромная волна.
Вернее, нет, ревел не океан, а Горбатый бог, и со стремительной быстротой двигался к нему.
«О, черт».
Рон старался высвободить ноги, лупил кулаками по песку, увязая все глубже и глубже и не понимая, что догонит его раньше: волна или скала, зловеще качавшая на своей косматой голове кривыми и тощими деревьями.
В ту секунду, когда душная топь из вонючего песка сомкнулась над головой Рона, его проглотила темнота, в ней не получалось ни пошевелиться, ни вздохнуть, ничего. Только беспомощно висеть, как влипшая в смолу муха, и слушать, как там, уже наверху, прямо над ним, рвал и метал Горбатый бог.
«Сонный паралич, — сообразил Рон. — Его-то мне и не хватало».
Он четко осознавал, что лежал на своем диване, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Где-то в затылке отголосками из головокружения и боли слышался рев скалы.
«Ну хоть водорослями не воняет», — рассудил Рон и терпеливо стал ждать, когда состояние давящей беспомощности пройдет, убеждая себя не волноваться и попутно вспоминая, что он знал о параличе.
Выяснилось, что очень немногое. На ум приходила лишь картина Фюзели и записи какого-то там голландского врача из семнадцатого или восемнадцатого века?..
«Что-то про дьявола на груди у старой женщины. Да-да-да, нам говорили, еще про ген “ПЕР”-какой-то там. Аккуратно так говорили, типа мы психологи, но откровенной ненаучной херней нас кормить боялись».
У Сэнди случались сонные параличи в средней школе, из-за тяжелой учебы, а у их с Сэнди одногруппника сонные параличи превратились в совершенную обыденность. Он научился ими пользоваться: писал после них стихи.
«Хреновые такие».
Рону мерещилось, что еще немного, и его утянет обратно туда, в Орландо, к океану и под бурлящий песок к закопанным устрицам и моллюскам. Рев то утихал, то возвращался. Постепенно перетек в нечто механическое, настойчивое, бытовое.
Сквозь шум Рон различил отдельные фразы: «мистер Нильсен», «очень важно», «подойти», «департамент».
— …к двум часам. Всего доброго, мистер Нильсен.
— Всего доброго, — повторил Рон и лишь произнеся это, догадался, что он не спал, а стоял с телефоном в руке.
«У-у. Гипнагогия какая», — но вовремя заметил блокнот, на котором криво было записано:
«УЧАСТОК 2-00 КАССЕТА ЧЕЛ ИЗ ДЕПАРТАМЕНТА».
Рон растер заслезившиеся глаза. Зевнул.
«Так. Собраться. Нормально пожрать. Жахнуться кофе. И в участок, в участок».
Он специально не угадывал, для чего его туда вызывали, опасаясь лишних ожиданий. Разумеется, мечталось, чтобы от него, наконец, отстали. Встретили новостью, мол, все, дальше они сами. Рон — дурак/трус/что-нибудь еще обидное, и больше он им не нужен.
«Уверен, та офицер… Батлер, она отлично справится. Не зря же она “Батлер”. Интересно, Мелтона тоже позвали? У нас будет “очная ставка” или как там ее? — Рон бродил по дому, то складывая, то вытаскивая вещи из рюкзака. — Точно, туда не надо с сумками, будут обыскивать. Возьму блокнот… и карандаш. Точить не буду. Так же можно?»
Образ скалы с гротом окончательно померк и растворился за сборами.
«Половина второго. Как раз. Это я придавил… четыре часа. Нормально-нормально, — опять зевнул, да так, что челюсть заболела. — Зря я выжрал столько таблеток. Ну ничего-ничего. Скоро все наладится. Надо чуть-чуть перетерпеть, и к черту. Пойду куда угодно, хоть секретарем в больницу. Нет. Никаких больше звонков. Лучше уж уборщиком».
Заявляясь в участок третий раз за неделю, Рон держался в нем почти свободно. Бежевые стены, плакаты, очередь, низкие диваны, молодая дежурная по посту. Кажется, она улыбнулась, когда завидела их с Мелтоном.
«Значит, запомнила», — Рон не был уверен до конца, но все же кивнул девушке.
А вот Мелтон ничего вокруг себя не замечал, в том числе и Рона, беспрестанно шуршал фантиками от конфет и вообще смотрелся не очень. Как-то измученно и жалко.
«Как хорошо, что мы с вами не подельники, — вдруг улыбнулся Рон, вслух бы он такого ни за что не сказал. — Один с раскрасками приперся и на таблетках, другой — разве что в обморок не падает. Интересно, сколько бы висяков на нас навешали? Подозреваю, что достаточно. Хорошо-хорошо, что мы не преступники. Просто придурки».
Так рассуждая, Рон примостился под круглыми часами и достал карандаш. В голове после сна еще творилась какая-то каша, поэтому все, на что хватало ума и фантазии — дурацкие рожицы, напоминавшие одновременно перепуганного Мелтона, Гровера и Монзи. Когда и рожицы наскучили, Рон закрыл блокнот, покрутил в руках. За время работы в «Эриксоне» он успел дойти до середины, обложка обтрепалась и покрылась мелкими пятнами. Рон поскреб ногтем самое крупное пятно, похожее на голову Микки Мауса. От скуки принялся перелистывать страницы, скользя по наброскам полусонным взглядом, вспоминал, кто и зачем к нему обращался.
Ветеран Вьетнама с наполовину парализованным лицом (его историю Рон запомнил, потому что прикладывал огромные усилия, чтобы хотя бы разобрать, о чем тот рассказывал).
Подросток, признавшийся в любви первой красавице школы и осмеянный тоже примерно на всю школу. Он часто шмыгал носом, пока говорил, и Рон отчего-то представлял его с щербинкой между зубов.
Бедняжка-Брэнда, дочь строгих католиков, вынужденная скрывать свой роман с уличным хулиганом. Рон нарисовал ее с пышными волосами, как у Сэнди, оттого и узнал сразу.
На соседней странице — зрелый мужчина в очках, чуть седой, в строгом костюме и с задумчивым выражением лица. Светлые волосы, первые морщинки возле рта. На вид ему лет тридцать.
«Он в хорошей форме, на деле ему под сорок».
Светлые глаза. Скорее всего голубые.
«Голубо-серые», — поправил себя Рон и, перевернув карандаш, стер очки.
Добавил щетины. Родинку у виска. И еще. И еще.
Рон надавил на грифель.
Еще, еще и еще…
— Мистер Нильсен.
Поднял голову, встал, торопливо спрятал блокнот и карандаш в карман.
— Офицер Батлер, добрый день.
— Добрый, — она махнула желтой папкой в качестве приветствия. — А где мистер…
— Мелтон, — тихо подсказал ей Рон.
Батлер улыбнулась, очень коротко, но все равно приятно. Мелтон нашелся через пару секунд, вынырнул из оцепенения и поплелся вместе с Роном к железной двери, ведущей в офис.
Прошли зал насквозь, огибая рабочие места. Рон попытался угадать, за какой из столов их усадят, но промахнулся по всем фронтам — их увели глубже.
«Не потеряться бы. Или меня отсюда не выпустят?» — внезапно развеселился Рон и покосился на Батлер.
Та, почувствовав взгляд, обернулась, но обратилась не к Рону, а к Мелтону:
— Вы никому не рассказали о случившемся?
— Конечно-конечно, — закивал Мелтон и только после понял, что сказал. — Конечно, нет, я имею в виду.
— Хорошо. Нам повезло, что ваш сотрудник собрал столько информации.
— Конечно! Я сразу ему говорил: это очень хорошо! Он у нас вообще, знаете ли, славный малый.
Сделалось противно. Да, Мелтон нес чушь от страха, но все равно, жалеть его расхотелось вовсе.
Новая дверь, тоже железная. У нее их встретил Хейз, веселый пухляк сегодня не шутил, смотрел серьезно и хмуро, оттого Рон его и узнал-то не сразу. Хейз повернулся к Мелтону:
— Вот, вам сюда, пожалуйста.
Тот засуетился, замямлил и послушно проскочил за дверь. Все, что успел увидеть Рон — длинный стол и приделанную к столу лампу.
— А мне туда нельзя?
— Скорее вашему начальнику нельзя с вами.
«Наверное, они давали ему слушать не все записи», — подумал Рон и поравнялся с Батлер, чтобы по ее лицу разгадать, что его ждет. Не получилось. Та была слишком высокая, с размашистым шагом, и Рон довольствовался маленьким кусочком скулы и виска.
Коридор. Поворот. Коридор.
«Мы прошли всего ничего, а я уже потерялся. Интересно, тут все так специально построено, чтобы чужому человеку стало максимально некомфортно? Или я себя накручиваю?»
Рон чувствовал себя странно. С одной стороны, он напряжен, с другой — его клонило в сон. Впопыхах выпитый перед выходом кофе взбодрил ненадолго, теперь Рон лишь ощущал легкую тахикардию.
«Еще и язык обжег».
Изгибы коридоров, бежевые стены, общая таинственность, царившая за пределами зала ожидания, пугала, завораживала, но в то же время укореняла впечатление, что все это — продолжение сна. А раз так, то бояться всерьез не имело смысла.
«Главное, не подавать вида, а то подумают, что к ним приперся обдолбанный наркоман».
Батлер указала на очередную дверь, открыла ее ключом, впустила Рона вперед:
— Садитесь.
Светло-серые стены, темно-серый ковролин. Железный стол, железные стулья.
Ни мотивационных плакатов, ни объявлений о розыске. Пусто и оттого особенно неуютно.
— Это место для допросов? — спросил Рон, прежде чем сесть.
— В том числе, — Батлер, прикрыв за собой дверь, первая устроилась за столом, словно приглашая и своим же примером показывая, что тут безопасно.
Рона такое внимание тронуло, он последовал ее примеру, и, уже сидя, догадался, что еще в комнате было необычного: отсутствие окон.
В «Эриксоне» он сидел спиной к окну, почти всегда работал, уткнувшись либо в блокнот, либо в пробковую доску, прикрепленную к перегородке. У Рона часто не находилось времени, чтобы развернуться на колесиках стула и полюбоваться видом улицы. Одного осознания, что за спиной у него окно, хватало с лихвой. А здесь интуитивно хотелось крутиться на месте и искать лазейку из западни.
Вместо этого Рон, прикрывшись ладонью, зевнул.
— П-простите.
— Не волнуйтесь. Могу себе представить, как вы устали.
«Ничего-ничего, скоро я отдохну», — а вслух ответил:
— Я принес вам новую кассету. Теперь я знаю его имя. Не знаю, правда, насколько оно его, но...
— Отлично. Я заберу ее у вас... Позже, сейчас мне надо дать вам кое-что внимательно прочитать, подписать и... — она не договорила, смерила Рона оценивающим взглядом. — Мистер Нильсен, когда вы пришли к нам с вашей историей, честно признаюсь, я вам не поверила. Мне стоит извиниться.
— Все в порядке, — Рон почувствовал, как его рот стянула нелепая улыбка, хотелось зевнуть еще раз, то ли от нервов, то ли от спертого воздуха. — Я бы тоже себе с радостью не поверил. Честно говоря, мне до сих пор не верится.
Батлер кивнула. Повисла пауза. Рон не понимал, к чему такая задержка. Он пришел вовремя, принес свежие доказательства, но его не торопились ни допрашивать, ни наказывать. С ним просто болтали.
«Нет, это здорово. Но совсем некстати».
Рон коротко посмотрел на Батлер, теперь, сидя напротив нее, он мог увидеть острые скулы, чуть седые виски, бесцветные брови, пролегшую между ними морщину от, вероятнее всего, постоянной хмурой сосредоточенности. Узкие, плотно сомкнутые губы, волевой подбородок.
«Неудивительно, что я ее сперва испугался. Суровая», — а вот глаза добрые, по крайней мере сейчас.
— Ладно, — вдруг заявила Батлер, покосившись на закрытую дверь. — Начнем с главного. Мистер Нильсен, мы пригласили вас, потому что, — тон ее резко изменился, сделался строже и одновременно спокойнее, — вчера в шесть утра у Золотых Ворот обнаружили труп молодого человека. Личность пока не установлена. Светлые волосы, светлая кожа. Возраст: от восемнадцати до двадцати двух. Рост... пять с половиной футов, вот, можете взглянуть, — она положила перед Роном несколько скрепленных страниц печатного текста. — Не обнаружено ни порезов, ни гематом, ни каких-либо других признаков насильственных действий. Правда, стоит учесть, что тело пролежало в воде. Вот еще, — она указала на одну из верхних строчек. — В нем обнаружено приблизительно четыре промилле алкоголя. Для человека его конституции, вот, здесь, да… «Сто тридцать фунтов», это практически смертельная доза.
Рон с трудом поспевал за Батлер. Информация, рассказанная, напечатанная, смешалась. На середине монолога он бросил попытки что-либо прочитать, уставился на скрепку, прицепленную по диагонали, их тоже так учили закреплять бланки с тестами на профориентировании, потому что… Рон забыл.
— …наш эксперт посмотрел печень, сказал, что у парня был хороший стаж, плюс вот, следы на руках от уколов. Старые, но все же… Мистер Нильсен.
— Да?
— Я бы не стала вас приглашать просто из-за случайного трупа. И так подробно о нем рассказывать. Вот, — она сама перевернула страницу, как заботливая учительница, снова ткнула на нужную строчку пальцем. — Телу неделя. Смерть наступила из-за большого количества воды в легких. Но. В воде тело пробыло меньше суток.
— То есть, его убили на суше?
«Рон, да ты просто гений!»
Батлер кивнула. Сделалась больше прежнего похожа на учительницу. Рон смущенно растер вспотевшую шею ладонью.
— И еще, мистер Нильсен, в правом глазу убитого, — она акцентировала на последнем слове особое внимание. — Обнаружили прокол. Предположительно, сделан шилом или толстой иглой. Так обычно делают фермеры…
— …чтобы усмирить буйный скот, — закончил вместо нее Рон. — Это он. Тот юноша. Над которым ставили эксперименты. Светлые волосы. Да-да, светлые. Я помню, Дюк. Да, его зовут Дюк. Он говорил об этом. Вот, — торопливо достал из кармана кассету, положил на стол, специально подальше от себя. — Я смог записать.
Батлер опять кивнула и уточнила, не глядя на кассету:
— Мистер Нильсен, если вдруг вам станет некомфортно от таких подробностей, скажите, мы всегда сможем устроить перерыв.
Перерыв? Зачем? Она боялась, что ему поплохеет от таких деталей? Ха. Он слушал их от самого исполнителя, ему не привыкать. Хотя, да, Рона слегка потряхивало. Тахикардия отвлекала и не давала сконцентрироваться. Смутило слово «всегда». Почему «всегда»? Не важно, главное, что тело нашли.
Рон постарался понять, что он испытывает от этой новости. Безусловно, парня жалко. Его заманили в логово к маньяку, напоили, отрихтовали (до чего же мерзкое слово) и убили, попутно проверяя на прочность, мол, сколько же в него поместится пинт воды. Бедняга, наверное, и не сообразил, что с ним случилось.
«Оно и к лучшему. Но все равно, жалко».
Жалко и при том радостно. Стыдно признаваться, но где-то там, за страхом и усталостью, Рон искренне радовался находке полиции, ведь теперь Дюка точно поймают, а его оставят, наконец, в покое.
Не веря своему счастью, Рон продолжал следить за пальцем Батлер, кивать и ничего не понимать из того, что она ему говорила. Вместо целостного отчета до него доходили лишь куски. Тело зажало между двух скал возле Лайм-Пойнта. Там был маяк. Маяк давно не работал, проход туда воспрещен. Но туда все равно ходили бездомные и наркоманы. Нашел труп рыбак. А что он там делал?
«Ловил рыбу. Очевидно же. Рон, черт возьми, соберись!»
Он плотнее упер подошвы кроссовок в пол, унимая поднимавшуюся с колен трясучку.
«Собраться».
Настолько незаметно, насколько возможно, набрал в легкие побольше воздуха. Задержал дыхание. Принялся считать до десяти и не досчитал.
Как раз где-то на «шести» дверь в комнату распахнулась, и в нее заглянул высокий темноволосый мужчина. Первое, на что обратил внимание Рон — круглые, яркие и словно бы чем-то подведенные глаза. Красивые. Потом рассмотрел широкие брови, тоже красивые, прямой нос, выразительные темные губы.
— О, вот вы где! А я думаю, куда вы убежали, уже весь участок об…
— Детектив, вы опоздали, — резко, почти грубо прервала его Батлер.
Тот широко распахнул и без того огромные глаза:
— Бе-ев, ты всегда такая бука? Нормально, я теперь и пообедать не могу? — мужчина заскочил в комнату, поправил приталенный синий пиджак, идеально подходящий к брюкам. — Виноват я, что ли, что вы решили собраться в два?
— Вы решили, детектив.
— Ну хорошо, мы. И все равно ты злющая. Это от недостатка сахара. Вот, — он помахал двумя жестяными баночками «Кока-Колы». — Теперь я прощен? — белоснежно улыбнулся.
— Спасибо, воздержусь.
Мужчина сперва как будто растерялся от отказа, а потом, найдя взглядом не менее растерянного Рона, зацепился за него, заулыбался:
— Ну и ладно. Нам больше достанется, — звонко поставил банки на стол, одну — перед собой, другую — перед Роном. — А вы, должно быть, Рон Нильсен? Позволите? — протянул руку.
«До чего длинные пальцы, — промелькнуло в голове. — Словно паучьи лапы…»
Только без волос и с аккуратными ногтями, у каждого — белая-белая лунка, причудливо контрастировавшая со смуглой, такой оливковой кожей.
Рон поднялся, ответил на рукопожатие. Мужчина восторженно охнул:
— Отличная хватка! Очень рад познакомиться, Ричард Риццо, — уточнил. — Можно просто Ричард, — и тут же добавил. — Для друзей просто Ричи. Так что, надеюсь, что мы подружимся.
Рукопожатие затянулось, Рон почувствовал, что от него чего-то ждали. Робко кивнул:
— Я т-тоже надеюсь, мистер… Рич-чи?..
Стало некомфортно. Внезапное новое лицо, до одури красивое. Громкий голос. Широкие жесты. Рост. Крепкий запах одеколона с цитрусовыми нотками. Все смущало, давило, сбивало с толку.
— Класс, — наконец, Ричард разжал пальцы и уселся на стул рядом с Батлер, легонько задев ее плечом. — Ну что, как скоротали время? Что успели обсудить? — бесцеремонно заглянул в папку коллеги.
— Я рассказала мистеру Нильсену о том, что мы обнаружили тело.
— О, да! Просто не труп, а подарок, разве что ленточкой нам его не перевязали. Ты бы видел, Рон. Я же могу так обращаться? — не дожидаясь согласия. — Класс. Его оставили на берегу, возле заброшенного маяка. Жутковатое место, но какой оттуда открывается вид…
— Да, детектив, я все это уже сказала.
— Уверен, я рассказываю лучше, — щелкнул язычком банки. — Угощайся, Рон.
— Спасиб-бо, я не…
— Что? Не любишь «Колу»?
— Нет, просто сейчас не хочу.
— Понимаю-понимаю. Эта комнатенка не очень располагает, — Ричард сделал крупный глоток, поморщился. — Да и тут в автоматах она теплая.
Рон не догадался, что на такое отвечать, покосился на Батлер, ища у нее то ли помощи, то ли банального объяснения. Та поняла его без слов и, со вздохом, полным привычной усталости и с усилием сдерживаемого раздражения, начала говорить:
— Мистер Нильсен, это — детектив Риццо. Он приехал к нам из главного департамента Сан-Франциско, чтобы помочь с расследованием вашего дела. У детектива специфическая манера поведения, не пугайтесь, он со всеми так себя ведет.
Ричард вновь вытаращил на Батлер глаза:
— «Специфическая манера»? О чем ты, Бев, я — само дружелюбие! Зато ты — мрачнее тучи, — отмахнулся. — Не пугайся, Рон, она такая с академии. Вот тебе приятно, Бев? Не думаю, не думаю. Так, ладно, — еще раз замахал руками. — Вы меня заболтали. О чем я хотел?.. Ах, да! — хлопнул в ладони.
Звук вышел до того звонкий, что Рон невольно вздрогнул.
— Маяк. Мутное место. Туда любят заглядывать бездомные и те, кому на приличные наркотики не хватает, или кого уже не торкает ничего слабее «винта». В общем, публика своеобразная. Уверен, моя чудесная коллега говорила, что парнишка при жизни и пил, и кололся. Можно было бы предположить, что его просто кокнули, а потом сплавили в воду от греха подальше. Или что труп туда приволокли специально, потому что знали, народ там всякий ошивается. Но-но-но, — Ричард забарабанил по столу указательными пальцами. — Слишком уж у нас там все красиво. Безусловно, тот, кто убил паренька, знал, что натоптанное место и вода запутают полицейских, но главная цель там была не спрятать. А как раз показать. Чтобы прямо максимально красиво!.. Бев, ты уже показала фотографии тела?
— Разумеется, нет.
— Что значит «разумеется»? Мило, что ты играешь в мамочку, но, Бев, как ты хочешь, чтобы Рон с нами работал? Ему будет неудобно… Бев. Не делай на меня такую морду, я теперь тебя боюсь.
— Детектив, — строго перебила его Батлер. — Я не имею права показывать мистеру Нильсену такие материалы, не удостоверившись, что ему это не навредит. Я должна проконсультироваться с нашим психологом…
— Но он уже психолог, Бев! Причем не где-нибудь, а на горячей линии!
— П-простите, — отважился Рон. — Я, наверное, неправильно расслышал, но… что вы имели в виду, когда сказали, что я буду с вами работать?
Ричард хлопнул себя по коленям. Еще один громкий звук.
— Ты ему и этого не сообщила? Класс! А меня выставляешь виноватым! — он выхватил папку из-под локтя Батлер, жест получился широким, театральным. — Все сам, все сам. Как пчелка, — Ричард практически улегся на стол, похлопал Рона по запястью. — Смотри, Рон, я прослушал все записи, что ты принес к нам в воскресенье. Ну так, чернушненько. Знаешь, не найди мы труп, я бы все равно решил, что этот твой «Сэр» не придуривается. Он правда все это умеет и делает с молоденькими парнишками, — еще глоток «Колы». — Так вот. Материала у нас много, но, видишь ли, без дополнительных улик… от него никакого толку. Мы не знаем, сколько и где другие трупы, можем только предположить, что их… больше, чем один. Да? Да. Примет нашего убивца мы тоже не имеем, вот и получается, — барабанная дробь. — Что мы без тебя это дело совсем не выгребем. Поэтому, да, Рон, уж придется тебе еще с ним повозиться. Но не пугайся, теперь ты будешь этим заниматься не один.
Рон нервно усмехнулся. Прикрыл рот. Ухмылка вышла непроизвольной и даже по ощущениям какой-то истеричной.
— Подождите, я… не совсем понимаю. Я же принес материалы. Все рассказал. О! И новая кассета. Теперь я знаю, как его зовут.
— Классно! — энергично закивал Ричард. — Мы это все с тобой обсудим и вместе послушаем, поэтому погоди, мне некуда записывать.
— Нет. Подождите. Я принес и рассказал все, что у меня есть. И вы нашли тело. Может, можно будет как-то поспрашивать. Опознать…
— Конечно, Рон, конечно! Уверен, допросы будут хорошим подспорьем в расследовании, но, согласись, то, что ты непосредственно болтаешь с маньяком, это уже нам сильно на руку. Ты же в курсе, что почти все эти психи — страшные эгоцентрики и нарциссы. Думаю, твой «Сэр» тоже один из них.
«Да какого дьявола он “мой”?» — мысленно огрызнулся Рон и отодвинулся на стуле чуть назад, чтобы одеколон Ричарда не бил в нос так сильно.
Казалось, впервые Рону хотелось кого-то ударить после пяти минут знакомства. Ричард злил, выглядел неуместно веселым, и эта его мерзкая манера размахивать своими длиннющими руками.
Вмешалась Батлер:
— Мистер Нильсен, мы не собирались на вас давить. Но, уверяю вас, если вы согласитесь помогать следствию, то…
«Но я не собираюсь!»
Обещания защиты, помощи, — все пролетело мимо ушей Рона, когда он вообразил, что ему придется терпеть Дюка и дальше. Ждать его звонков. Сидеть как на иголках. Слушать подробности его надуманной философии, экспериментов, увлечений, романов… Живот свело раскатом болезненного спазма и, с усилием проглотив слюну, Рон попросил:
— Мэм, я вам очень благодарен, но я вынужден отказаться. Что угодно со мной делайте. Штрафуйте, лишайте лицензии, арестуйте, я не могу. Это точно не то, чем бы я хотел еще заниматься. Простите, нет. Нет. Это исключено. Я не могу подвергать моих близких такой опасности. Эти недели были похожи на ад, я не готов вариться в нем и дальше. Простите пожалуйста, — последняя фраза оборвалась совсем уж жалобно.
Рон поспешно опустил голову, чтобы не видеть взволнованного выражения Батлер.
— Мистер Нильсен, я могу себе представить, что вы сейчас испытываете. Вы не должны принимать решение сию секунду, но, прошу вас, подумайте, как следует. Без вас мы не справимся.
— Мне жаль, — Рон зажмурился. — Но нет, правда нет. Я не могу.
Ричард качнулся на стуле, тихонько побарабанил по краю стола. Внезапно похлопал Рона по плечу.
«Как он вообще до меня дотянулся? Реально, паук».
— Влип ты, конечно, с этим уродом. Тяжко, небось, живется, когда приходится болтать вот с такими уродами…
— Детектив.
— Погоди, Бев, я ж все-таки не каменный. Мне искренне жалко Рона, что он в такую передрягу угодил. Но, эй, слушай, — легонько тряхнул за плечо. — Ты молодец! Ты поступил очень правильно, что не послал этого «Сэра» куда подальше. Хотя я уверен, на твоем месте так сделал бы каждый. И в каком-то смысле был бы прав, но сейчас у тебя есть существенное отличие от всех тех других работников горячих линий, которым он, наверняка, названивал. Знаешь, что это? Это ты. Ты смог его разговорить, заинтересовать, так что он с радостью тебе открывается. Вряд ли мы найдем кого-нибудь хоть чуть-чуть похожего на тебя. А сколько времени пройдет… Сэр к тому моменту может и вовсе разлюбить вот так исповедоваться. И ищи его потом, — Ричард откинулся на спинку стула и махнул в сторону двери. — А там уж бог его знает, сколько еще человечков он перетюкает.
— Детектив Риццо!
— Что, Бев? Я же не вру.
— А… — Рон предпринял новую попытку отвязаться, хоть муки совести и убедительный, обволакивающе-рокочущий голос Ричарда, мешали ему связно объясняться. — Если попросить ФБР? У них есть техника, люди…
— Ну, люди там действительно есть, — рассуждал Ричард, покачивая ногой, тоже длинной, обутой во что-то лакированное, явно дорогое. — Но у них есть правила, согласно которым обязанности распределяются между ФБР и нами. Чтобы получить людей из ФБР, мы должны иметь или проблему федерального масштаба, или… — он нахмурился. — Трупов пять-шесть. Опознанных. А что до техники. Она и у нас есть. Но мы с тобой, Ронни, ничего, что я так по-свойски? Класс… Так вот, мы с тобой не в кино и не в СССР живем, чтобы иметь супер-прослушивающие устройства, чтобы по щелчку всех преступников находить. Придется повозиться.
Рон нервно пожевал губами. Паршиво. С чего он взял, что его отпустят? Ведь, в самом деле, он один общался с Дюком, и тот говорил, что ему нравится болтать лишь с ним.
«Вот мне повезло!»
Рон похлопал себя по щекам, не стесняясь того, как глупо при этом смотрелся со стороны. Плевать.
«Убегу сейчас — позовут обратно. С ордером или чем там?.. Гадство. Какое же гадство».
Как назло, и Батлер, и Ричард молчали. Последний к тому же шумно пил газировку и, не отрываясь, следил за Роном.
«У него очень длинные ресницы. Неестественно. Вот почему мне сначала показалось, что у него накрашены глаза. Красиво, но как-то неправильно. Отталкивающе».
От него ждали ответа или, по крайней мере, решительного движения. Рон кивнул на желтую папку:
— Можно посмотреть?
Батлер и Ричард ответили одновременно:
— Нет.
— Да! — рассмеялся, зашуршал страницами, положил папку в раскрытом виде. — Перестань, Бев. Там все не так уж и страшно. В кино и то похлеще рисуют.
Рон осторожно склонился над фотографиями.
Маяк издалека. Маяк вблизи.
«Ничего особенного».
Небольшой залив между скал, так, обыкновенная лужа, а в луже — человек в джинсах и заляпанной футболке. Рон постарался угадать, что на футболке написано: название группы? Спортивной команды? Не разобрать. Почему-то на подобную мелочь захотелось потратить с полминуты.
Сам человек лежал неестественно прямо, эдаким солдатиком, но, в целом, ничего страшного.
«Мертвец и мертвец. Только кожа какая-то странная. Бугристая, неоднородная. Ему неделя, значит, это из-за газов».
Он перелистнул на следующий разворот, там подробнее показывали отекшие ноги, руки, голову, Рон не в состоянии был посчитать, сколько мертвому лет — лицо опухшее, неестественно спокойное, точь-в-точь резиновая маска для Хэллоуина. Ни морщин, ни следов ушибов. Нос, рот, глаза — все на месте, а в картинку лица все не собирались.
«Глаза неприятные. Белые. А щеки мягкие и скользкие. Как забытая на раковине мокрая губка».
Рон изумился сравнению, как оно ему пришло в голову, и мгновенно представил запах. Сыровато-гнилой, липкий, как…
«Как гнилые водоросли и мокрый песок».
Здесь в воспоминаниях промелькнул недавний кошмар с ревущей скалой, Рон отвернулся и судорожно сжал челюсть. Его крепко тряхнуло, но хотя бы не вырвало. Во рту встал вкус кофе, зубной пасты, табака и того самого мокрого песка.
— Ронни-Ронни, — с сочувствием обратился к нему Ричард, щелкнул язычком на второй банке газировки. — На-ка, хлебни. Хлебни, хлебни, полегчает, — и покровительственно погладил по плечу. — А я пока разлажу, что мы с тобой будем делать дальше.