Нет ничего такого, чего бы я ни сделал для своих детей. Ничего. Я бы убил всех в этой комнате ради них.
Просто чтобы вы поняли. Я не говорю, что хочу это сделать, но я мог бы ради них. Я бы сделал это, не думая дважды.
Это могло бы меня расстроить, но я бы сделал. Я ответил на ваш вопрос?
Ричард Куклински, или «Ледяной человек».
Число жертв — от ста до двухсот пятидесяти.
Пока Рон покорно пил «Колу», Ричард, бодро и снова размахивая руками, «раскладывал» их, то есть свой, план. Рон остается работать в «Эриксоне» и продолжает отвечать на звонки Дюка, только теперь за ним всегда будут присматривать сотрудники департамента в штатском. Новые лица на телефоне доверия никого не должны были смутить, потому что, во-первых, помогала текучка, а во-вторых, Ричард придумал простой предлог: исследование.
— Смотри, Ронни, вы же все там такие молодцы. Деятельные эти… черт. Бев, ну помоги мне. Альтруисты! Вот! Вас же рано или поздно бы полезли изучать. А тут мы, все такие хорошенькие, к вам припремся. Нам не нужно сильно со всеми болтать, хватит тебя, ты ж дипломированный психолог, еще парочки вот таких же, для отвода глаз. И твоего начальничка. Все. Тихонько, сами собой, мы же помним, народ запаникует, поднимет шум и спутает нам карты, а у нас с тобой и так все… — длинные ладони с белыми ногтями страшными веерами развернулись перед лицом Рона, сначала справа, потом слева. — Сложно. Будем к тебе ходить. Навещать. Помогать. В общем, будем с тобой чудесной командой. Да, Ронни?
Рон кивнул, не потому что он соглашался с планом, а потому что к горлу опять подкатил ком, и его пришлось срочно незаметно сглатывать. Ричард довольно заулыбался:
— Ну и классненько! Ну и договорились! Сейчас мы тогда примерно прикинем куда-чего. Бев, милая, можешь записать? Я не умею вот это, чтобы сразу все, — веера пальцев взметнулись вверх. — Помогай.
Батлер сгребла бумаги в стопку и покосилась на Рона. Возможно, дело в том, что он утомлен и напуган, но ее взгляд успокоил, совсем чуть-чуть, но все же… и вообще вид ее бесцветных бровей, хмурой складки между ними, плотно сомкнутых губ — все это создавало ощущение, что не одному Рону сейчас некомфортно. В принципе, кроме ощущения единения, ничего больше этот взгляд не давал.
Дальше Ричард начал объяснять и без того понятные вещи: предупредил, что никому, кроме них и Мелтона, сообщать о расследовании не разрешалось — сунул документ на подпись; объяснил, что «исследователей» будет немного, что участников «исследования» для видимости собирались взять «достаточно», чтобы не вызывать подозрения — Рон указал тех, кто в их команде считался «старшим», он специально не стал указывать ни Дэна, ни Кэти, чтобы не впутать и их в отвратительное приключение. Но едва Ричард забрал листок с именами, он с усмешкой, словно о чем-то догадавшись, уточнил:
— Вашего начальничка мы тоже попросим указать самых ценных сотрудников.
«Тогда зачем меня было… а, ладно».
Рону не нравился Ричард. Его руки, чрезмерно дружелюбная манера общения, очень часто граничившая с навязчивостью, бесконечные улыбочки. Не нравилось это, судя по всему, и Батлер, но ни она, ни Рон ничего не говорили. Не успевали: бумаги скапливались на столе в геометрической прогрессии. Рон читал, делал вид, что читал, подписывал, уточнял.
Вышел в состоянии легкого оглушения. С недопитой банкой «Колы», которую Ричард буквально сунул ему перед уходом из кабинета, на прощанье вцепившись в ладонь с очередным рукопожатием.
— Рад познакомиться, Ронни. Чую, нам будет с тобой сложно и интересно. Если твой Сэр правда такой сложный кекс, каким себя рисует, нам придется с ним попотеть. Давай вместе постараемся его прижучить, окей?
Даже выйдя в общий зал, к милой постовой и другим ничего не подозревающим посетителям участка, Рон до сих пор чувствовал крепкую хватку паучьих пальцев. Попытался стереть это ощущение, проведя по джинсам, обернулся на Батлер, проводившую его по местным лабиринтам.
— Спасибо вам, мэм.
— Мистер Нильсен, прошу простить моего коллегу, он… специфический человек, но, уверяю вас, его невыносимость почти так же высока, как его профессионализм. Так что…
— Да-да, все в порядке, — Рон осмотрелся, ища предлог, чтобы поскорее уйти.
Нашел часы.
«Пять. Точно, мне надо в альянс».
— Простите, мэм, мне нужно… До свидания, мэм.
— Я понимаю. До встречи, мистер Нильсен.
«До встречи» превратилось в своеобразный удар под дых, коронный, после которого Рон бы незамедлительно улетел в нокдаун, но отчего-то выстоял. По-глупому рассмеялся.
— Точно… точно, до встречи, мэм.
Рон побежал. Второй раз бежать от полицейского участка было по-своему забавно.
«Я похож на удравшего преступника? Нет, вряд ли, за мной же никто не гонится».
Ветер в ушах прекрасно затмил все воспоминания о страшных фотографиях, а желание успеть к назначенному времени — осознание того, что ему предстояло появиться в участке не раз и не два.
«Боже, интересно, сколько вообще займет времени вся эта возня с поимкой? Правда, нельзя позвать ФБР? Никак-никак? Надо спросить у Дэна. Вряд ли он знает, но… нет, ему лучше и не знать».
Альянс встретил Рона шумным, пестрым самим собой. С одной стороны пахло едой, чем-то супер-острым, мексиканским, вкусным, с другой — ядреным стиральным порошком, а весь коридор на первом этаже пропитался запахом дезинфицирующего средства и лекарств.
Сэнди сидела как раз в конце коридора на нелепо примостившемся посреди узкого прохода столе, задумчиво постукивала ручкой по банке из-под «Колы», служившей подстаканником для карандашей и маркеров, и неторопливо листала желтые страницы с мелко написанным текстом.
— О! А я решила, что ты проспал.
— Я и проспал и, — переводя дух. — Прости, я ничего нам не приготовил… что читаешь?
— Статью Джеффри, разумеется.
— О, и как она?
— М-м. Отличная. И готова всего на треть. Хочешь помочь? Что ты знаешь о лекциях Оскара Уайльда в Америке?
— Не знал, что он читал лекции…
— Поня-ятно, — Сэнди смахнула бумагу и ручки в свою любимую огромную сумку на толстых джинсовых лямках.
«Она с ней вылитый маленький почтальон».
— Я готова. Пойдем? — Сэнди задвинула после себя стул, качнулась на пятках, разминая ноги. — Чего ты?
— Ничего. Просто любуюсь тобой.
— О-о, это так мило. Но я все равно голодная.
— Окей, с меня пицца!
Сэнди довольно потерла руки:
— Шикарно. Мы возьмем две. Нет. Три! И я все равно тебе что-нибудь нормальное приготовлю. Но чтобы на следующей неделе… — грозно понизила голос.
— Конечно-конечно! На следующей неделе я буду твоим личным шеф-поваром.
Они сходили в прокат, где их давно начал узнавать продавец, выбрали самый свежий ужастик. Заскочили в пиццерию, взяли «Салями» и «Сырную». Шли, держась за руки, иногда толкались, кривлялись, корчили рожи. В общем, делали все, чтобы прогнать мысли о работе.
Рон поймал себя на том, что уже почти приспособился к резкой смене «тональности»: полдня назад он разговаривал с убийцей, а каких-то полчаса назад — с детективом об этом самом убийце. Смотрел на снимки с места преступления, разглядывал труп со всех ракурсов.
«Тот парень младше меня. Я уверен. Мне кажется, ему лет девятнадцать, может, и того меньше. А почему я так уверен? Я, что, начал разбираться в предпочтениях Дюка? Бред».
Дома завалились на диван, пока пицца не успела остыть.
Фильм назывался «Игра в прятки» и раньше бы Рон не придал никакого значения сюжету с серийным убийцей, а теперь, наблюдая за тем, как таинственный незнакомец выбирал жертву среди проституток, или за тем, как он же смеялся в темноте, размазывая по лицу помаду одной из жертв, Рон испытывал нечто схожее с разочарованием и стыдом.
«Все такое искусственное. То есть… зачем он так делает? Почему ведет себя, как клоун? Он ведь и не страшный вовсе. Просто странный. Местами жалкий. Не верю, чтобы кто-то вот так вот жеманничал просто потому что потому. Хотя чего я жду от кинца про подростков, которых покрошили в ночном магазине?»
Собственный новообразовавшийся «профессионализм» настораживал. Как и то, что даже в проходном ужастике встречались тревожные детали, видевшиеся до жути знакомыми. Например, первой жертвой, еще в интро, стала коротко стриженная блондинка, очень похожая на мальчика-подростка. Перед глазами мгновенно вырос убитый у маяка парень.
Рон повел плечами, стряхивая наваждение, и приобнял Сэнди. Та смотрела внимательно, изредка покачивая ногой в полосатом носке.
— Мне в кои-то веки нравятся протагонисты, — рассуждала вслух, пока перепуганные герои метались по служебным лестницам. — Типа, да, они придурки, приехали потрахаться в закрытом мебельном магазине… Ввосьмером. Боже, если бы кто-то вот так полез, когда мы вместе, я бы сама с перепугу кого угодно убила.
Рон, играючи, взъерошил ее волосы:
— А я бы помог спрятать тела.
— Я серьезно, это странно. Но в остальном… они вроде неплохие. Вон, ищут потерявшихся.
— Большая ошибка.
— Погоди, может, они выкрутятся… А где та светлая? Ох, бля, он привязал ее к крыше лифта? Что за бред! И почему она не кричит? Посмотри, она тупо дергается, — возмутилась Сэнди.
— У нее скотч на губах.
— Все равно, ее же слышно. Они же едут в лифте! Эй, оставь мне немножко с сыром, не съедай все.
Рон облегченно вздохнул: ему лучше, ему намного-намного лучше. Он не был уверен до конца, насколько правомерна его расслабленность, ведь убийца на свободе, Ричарду и Батлер предстоит куча дел, а он сидит здесь и расслабляется с Сэнди.
«С другой стороны, неужели я не могу отдохнуть? То, что я часть всего этого безумия, не значит, что у меня не будет нормальной жизни», — Рон убеждал себя, все глубже проваливаясь в диван, но где-то там, параллельно с криками и мрачной музыкой, в голове звучал другой голос, и он спокойно и четко говорил, что, да, не будет. Ни нормальной жизни, ни спокойного отдыха, ни умения смотреть фильмы про маньяков без привязки к Дюку. А то, что сейчас Рону как будто бы полегчало — так это самообман и фикция.
Титры случились совершенно неожиданно.
Сэнди деловито почавкала, на манер их старого-престарого преподавателя по праву:
— Что-то какая-то хрень.
— Да? — Рон понял, что вторую половину фильма пропустил. — А мне понравилось, ну, начало по крайней мере.
— К началу вопросов нет. Но на кой черт они сделали финт с подставным злодеем? То есть полтора часа нас уверяют, что убийца — охранник, а потом — бац, и это его любовник, сбежавший из тюрьмы? Почему он одет как сабмиссив? Зачем ему макияж? Они просто взяли и такие: ну, это же геи, они же странные, пф-ф…
— А помнишь, нам что-то рассказывали на курсе по психиатрии, что женские атрибуты могут быть частью фиксации на образе матери? Или недостижимого образа женщины. Или внутренней транссексуальности, — Рон отмахнулся. — Да, ты права, не думаю, что они рассчитывали на такой глубокий анализ. Выходит, что хуйня?
— Хуйня, — с довольным видом повторила Сэнди и аккуратно забрала у Рона последний кусок сырной пиццы.
— Уверен, Мэридью бы накатал на этот фильм разгромный отзыв.
— М-м, — замычала Сэнди с набитым ртом. — Он боится крови. Ой. Я тебе этого не говорила.
— Да ладно, ее тут было-то… пара капель.
— И оторванная лифтом голова, ага, — Сэнди облизнула подушечки пальцев. — Кстати, я записала Джеффри на гимнастику.
— Ого. И он согласился?
— Да. На один раз. Но я думаю, что смогу продавить его еще. Ты ж знаешь, я упертая.
— Знаю, но...
— «Но»? — Сэнди задрала голову, явно силясь заглянуть Рону в лицо. — Ты считаешь, что я перегибаю?
В ответ он бережно провел пальцами по ее вискам, привычным жестом заправил несколько прядей ей за уши.
— Скорее, что ты пытаешься снова кого-то спасать.
— Перестань. Я просто отведу его на гимнастику. Ну и с ним подрыгаюсь, вдруг мне тоже понравится?
— А потом ты будешь готовить ему, возить его по врачам, просить, чтобы он звонил тебе перед сном, — Рон почувствовал, как Сэнди толкнула его в бок локтем, не больно, но ощутимо. — Солнце, ну, что? Я не прав?
— Ты бесишь.
— Но я прав, да? — погладил по плечу. — Ты знаешь, против Мэридью я ничего не имею, он славный дядька, судя по всему. Я просто не думаю, что такие игры в заботливую сиделку будут полезны тебе.
— Я не сиделка, а ассистентка, — Сэнди стремительно выпуталась из объятий и вскочила с дивана. — И это не игры, а моя работа. А ты — бесячий дурак.
Сказав так, она развернулась к Рону спиной и ушла, всем видом показывая, что продолжать разговаривать о Джеффри, а тем более спорить ей не хотелось.
«Напоминаю, а самый травмированный здесь якобы я», — усмехнулся Рон и, подцепив последний кусок пиццы с салями, неспеша зашагал следом за Сэнди на кухню.
Там уже вовсю гремела посуда, скорее для вида, чем для дела.
— Ты снова убрал весы наверх? И как прикажешь мне дотуда дотягиваться?
— Я обычно делаю это в прыжке. Хы! — Рон попытался продемонстрировать, чуть не подавился.
Сэнди вздохнула. С шумом, через нос, но уже совершенно безобидно.
— Достань. Пожалуйста, — прислонилась бедром к столешнице и, наблюдая за Роном, скрестила руки на груди. — Знаешь, иногда мне кажется, что мы отвратительные зануды.
— Только «иногда»?
— Перестань.
— Прости.
— Нет-нет, это… это я должна извиняться, я веду себя тупо, — Сэнди нервно тряхнула головой, заправленные за уши пряди вернулись обратно к щекам, она стала похожа на грустного спаниеля.
«Или какой там породы была Леди?»
— Я просто представляла все немножко по-другому, понимаешь? Что мы освоимся за месяц-другой, быстро найдем жилье для нас двоих, нормальную работу. Интересную. Но нормальную. Или вообще рванем в другой штат, типа твоего Вашингтона. Или купим фургон и будем колесить по стране.
— Последнее не слишком вяжется с «нормальной» работой.
— Знаю! Я насочиняла кучу сценариев, и они классные! В них куча всяких приятных внезапностей, и мы там вместе, и все хорошо, и… — Сэнди взмахнула руками. — Блядь! Там все было проще.
— Даже в сценарии про фургон?
Она с силой кивнула:
— Даже про фургон, — волосы причудливо взметнулись вверх и вниз, сходство со спаниелем стало еще ярче. — Я понимаю, это тупо. Я же не идиотка. Ну, не совсем.
— Солнце, ты ни разу не идиотка.
— Почему тогда веду себя как она? Не надо было пускать тебя на эту дурацкую горячую линию, не надо было слушаться профессора Ли. Зачем она отправила меня к Джеффри?! — предупредительно выставила ладонь вперед. — Я помню. Чтобы я на практике изучала проблему активизма, но, вашу ж мать, на кой черт я согласилась?! Рон, он невыносимый. Он всем хамит, бухает, сорвал нам интервью… Боже, я не должна была тебе это говорить. Не важно. Он сорвал интервью. Он просирает все сроки по статьям, но он же совсем один. Он не ходит к врачу, живет в свинарнике, ест какое-то говно… да и ест он только тогда, когда я ему напомню раз сто или суну в рот еду. И его так жалко… Нет, слушай, я все-таки идиотка. И я в полной заднице, — Сэнди постаралась улыбнуться, но почти сразу поджала задрожавшую нижнюю губу.
Лишь теперь Рон сообразил, что до сих пор стоял с мерными весами в руках. Торопливо поставил их на столешницу, подальше от края.
— Солнце? Солнце, Солнце, Солнце… — обнял Сэнди за плечи, принялся раскачивать, они всегда так делали, когда успокаивали друг друга. — Ну поплачь, если хочешь. Это нормально.
— Не хочу я плакать из-за этого жопошника. Он даже не Гровер. Он просто мой начальник. Но он такой несчастный.
Рон обнимал, гладил, трепал по волосам, целовал. Слушал про сорванный эфир у «Сэмми и Энни», про статью о Санд, про «Иероглифы Сфинкса». Не перебивал и не лез с советами.
«Не думал, что все зашло настолько далеко. Да, ей нравится геройствовать, но не с ее опытом. Нет-нет. Бля, этот Мэридью ж еще и смертельно больной. Куда я глядел, когда она к нему устраивалась?»
Конечно, он и сам вертелся на новой работе, с непривычки, после университета и в новом городе из кожи вон лез, чтобы впечатлить начальство, а следом за ним и родителей Сэнди, и всех-всех-всех. Действительно, жизнь за пределами университетского городка казалась чем-то совершенно чужим и неприветливо сложным. Рона пугало и то, что в отличие от него, Сэнди, имевшая под ногами почву из прекрасного воспитания и капитала любящих родителей, не оценит его стараний в расследовании.
«Скажи я ей такое вслух, она бы меня прибила. И была бы права».
Все перемешалось, а из-за Дюка и вовсе бесповоротно запуталось, завязалось сотней гордиевых узлов. И сейчас, стоя на кухне, Рон как никогда четко осознавал: чем дольше он будет врать, тем труднее ему будет потом отмыться от вранья.
Сказать правду? Пока еще не совсем поздно. Рассказать про звонки, про труп на маяке, про Риччи с паучьими лапками. По крайней мере, Сэнди точно на время забудет про горе-начальника.
Сказать правду. Облегчить душу и заполучить прекрасную союзницу, кем всегда была Сэнди. Пускай сперва они поссорятся, пускай Сэнди назовет его чокнутым и придурком, он даже не поспорит с ней. Зато после, когда они оба остынут, они смогут поддержать друг друга. То, чего Рону катастрофически не хватает. Поддержки. И нет, никакой Мелтон с его льстивой болтовней, никакая Батлер и уж тем более никакой Ричард не давали и толики той искренней, доверительной защиты, которой так адски хотелось.
А Сэнди никогда не отворачивалась от него. Вдруг и теперь все обойдется?
«Сказать ей?»
Так размышлял Рон, а вслух нес полную чушь. В том числе и про исследование, что вот-вот собирались провести в «Эриксоне».
Переместились обратно в комнату, на диван. Сэнди, зацепившись за свежие, безопасные для нее новости, расспрашивала про специалистов с местного факультета психологии, кивала и для верности прижималась к Рону всем телом. Они легли на подушки, задрав ноги, прижались и замерли в постепенно наступающем уюте.
— Звучит круто, — кивнула Сэнди, когда ложь про исследование иссякла сама собой. — Вы реально там все ненормальные альтруисты. Пусть вас изучат и вскроют. Но не насмерть, хочу тоже посмотреть.
— У тебя очень завышенные ожидания, солнце.
— Все равно. Интересно, — она потерлась носом о плечо Рона, то ли высморкавшись, то ли вот так проявив недовышедшую нежность. — Расскажи еще что-нибудь. Пожалуйста...
Рон улыбнулся, довольный своим умением если не утешать, то развлекать, заметил блокнот, ждавший его с возвращения из участка.
— Кстати. У меня новые рисунки. Это тебя развеселит?
Сэнди молча вытянула руку, сжала и разжала кулак, мол, давай сюда.
Рон описывал новых клиентов под шелест страниц. Полупьяный клерк, которому он придумал квадратные очки, старик из дома престарелых, соскучившийся по нормальному человеческому общению, трудный подросток, многодетная мама. Рон намеренно опускал самые мрачные детали их бесед: во-первых, конфиденциальность, во-вторых, он тут веселил Сэнди, а не раскручивал ее на очередной приступ жалости. Потому все истории заканчивались приятно. Клерк решал, что он в целом неплохой такой специалист, довольный старик обещал позвонить еще раз, подросток оказывался не очень уж и трудным, скорее «заебанным», и молодой психолог его более чем устроил, многодетная мама хвалила своих детей, а под конец звонка вспомнила, что у нее где-то лежала недособранная модель парусника, и что да, дети замечательные, но ей нужен короткий перерыв.
— Хорошо, — заключила Сэнди и опять потерлась носом о плечо Рона. — Как ты это все вывозишь? Я бы повесилась.
— Ну, мне за это платят. И потом... Слушай, так-то нас этому учили.
— Я знаю! Но вот если бы у меня были приемы, я могла бы выбирать. Кто и в какой день у меня будет. И если бы я видела, что, ну... Ну не вывожу! Я бы отказывалась, вежливо перенаправляла к другим спецам. Или если бы я пошла куда-то работать. В школу, больницу, да даже в пожарную часть, я бы знала, с чем примерно мне бы приходилось сталкиваться, а так... Ну это ж рулетка какая-то. И отказаться нельзя. И перенаправить... А вдруг куда-то не туда? Не к проверенному оператору? Да и я бы на месте звонящего не сильно обрадовалась. Короче, жесть.
Рон улыбался, довольный тем, что сумел отвлечь, что Сэнди с ним спокойно. Когда та перевернула предпоследнюю заполненную страницу, напрягся: он напрочь забыл стереть или зачеркнуть запись про участок. Да, они с Сэнди никогда специально не читали чужие заметки, но когда оно вот так размашисто выведено чуть не на весь лист...
Рон постарался выровнять дыхание, чуть отодвинуться вбок, чтобы Сэнди не почувствовала, как у него заколотилось сердце.
Она нахмурилась:
— Верни, как было, — прижалась обратно, захлопнула блокнот и, устроившись, открыла на середине. — О. Какой крутой. Я его раньше не встречала, — ткнула пальцем на портрет светловолосого мужчины с родинками на лице.
От первоначального образа Дюка в нем не осталось ничего, кроме условно обозначенного возраста и квадратных скул.
— На актера похож... Ты мне про него ничего не говорил.
— Забыл как-то.
— Расскажи сейчас. Как его зовут?
Рон с трудом оторвал взгляд от светлых глаз мужчины.
— Зовут... — протянул словно бы вспоминая, на деле все так же безуспешно выравнивая дыхание. — Его звали Роберт.
Роберт Пристли, если быть точным. Рона всегда раздражал тот факт, что их имена звучали похоже. Да, всего лишь слог, но это злило. Потому что, кроме дурацкого слога «ро», у них едва ли нашлось хоть одно сходство.
Роберт был высоким, крепко сложенным мужчиной, чертами лица отдаленно напоминавшим Клинта Иствуда времен «Хороший, плохой, злой». Правда, в отличие от Человека без имени, он никогда не щурился, наоборот, всегда смотрел широко, почти не моргая, пронзительно… до звона в ушах, голубыми глазами. В сочетании со светло-русыми, начинавшими седеть с висков волосами образ получался практически сказочный.
Впервые Рон встретил Роберта тринадцать лет назад в магазине на заправке, где они работали вместе с мамой. Вернее, работала только мама, Рон скорее крутился под ногами, да, ему доверяли выносить мусор и протирать автоматы с мороженым, но в остальное время он просто бродил между рядами консервов и газировок, листал комиксы и изредка с опаской заглядывал в журналы для взрослых, пока мама отвлекалась на очередного покупателя.
Роберт взял себе сэндвичи с огурцами и бутылку яблочного сока, его неизменное сочетание, но об этом Рон узнал сильно позже. Тогда он не придал особого значения мужчине в охотничьем комбинезоне. Убедился лишь, что тот не пьяный и вежливый, а значит неопасный, и вернулся к истории про Зеленую Стрелу.
Забавно, но теперь по прошествию многих лет Рон мог бы воссоздать тот день до мельчайших подробностей. Дело ли в том, что девять лет — нежный возраст, когда сознание ребенка все впитывало, словно губка, или в том, что многое из деталей он додумал и дорисовал сам, чтобы придать первой их встрече значительности?
«Теперь уже неважно».
Роберт выглядел смущенным, когда расплачивался. Уронил мелочь, опустившись за ней на пол, уронил несколько банок фасоли с прилавка. Рон обернулся на шум и заметил, как мама, стараясь скрыть улыбку, уверяла, что «все в порядке» и помогала поправлять товар.
На маме тоже был комбинезон, тот, из темной джинсы, Рон хорошо его запомнил, потому что мама его очень любила и надевала, когда у нее случалось хорошее настроение — чтобы закрепить его, и когда ее одолевала хандра — чтобы быстро развеять ее.
Как Рон ни старался, не мог вспомнить, по какому поводу она выбрала комбинезон в тот день, но отчетливо помнил, что в нем она походила на девочку-подростка. И что Роберт с мамой долго говорил, а уходя, чуть не забыл покупки.
После он часто приезжал к ним на заправку. Брал сэндвич с соком и шел на кассу, чтобы говорить с мамой. Рон иногда их подслушивал, но ничего интересного в их болтовне не находил: погода, работа, загруженные дороги, — скучная взрослая ерунда, мелькали и «нормальные» с точки зрения девятилетнего Рона темы. Любимое блюдо, хобби, то, чем каждый любил заниматься в свободное время. Порой от скуки Рон вклинивался в разговор и принимался отвечать за маму, его не прогоняли, напротив, мама хвалила за то, что он так хорошо ее знал, а Роберт слушал, не перебивая, как если бы Рон оказался совсем взрослым, и, что особенно нравилось и вселяло доверие, в отличие от других покупателей Роберт прекрасно держал дистанцию. Он не трепал Рона по голове, не порывался ухватить маму за руку или сделать еще какую-нибудь бессмысленную грубость, возникшую просто оттого, что он мог себе такое позволить. Пару раз усмирял наглых покупателей, которые слетались на свет автозаправки, как противная мошкара, вели себя примерно так же, жужжали над головой (хуже бессмысленной ругани из-за высоких цен или «не тех» продуктов были только сальные шуточки и комплименты), разводили возню, от которой хотелось, но не получалось отмахнуться.
Чтобы справиться с ними своими силами, Рону с мамой приходилось изрядно попотеть: поругаться, пригрозить полицией, замахнуться заготовленной на всякий случай битой. Роберту хватало лишь подойти к очередному забияке и похлопать того по плечу, но если и тогда поток грязной ругани или пошлостей не прекращался, показывал полицейский жетон. Никогда не опускался до пустых угроз или оскорблений. Всегда извинялся после таких сцен, а Рон с мамой не понимали, почему он это делал.
Роберт внушал доверие. Плюс ему явно нравилось проводить с мамой и Роном время, а, как известно, нравиться всегда приятно, особенно, когда от тебя в тот момент ничего не требовалось, кроме как в нужный момент подойти, поздороваться и забрать предложенную конфету. Мама для вида хмурилась, но они оба с Роном понимали, что она не всерьез. Понимал и Роберт, потому подыгрывал. Упрашивал маму не сердиться, угощал и ее и все чаще съедал свой сэндвич, не отходя от кассы.
Рон с мамой говорили про Роберта. Припоминали то, как он снова что-то уронил, как он смешно и аккуратно ел, то и дело вытирая рот салфеткой, как прогнал очередного дальнобойщика, решившего «на одну ночку» заделаться папашей Рона. Заканчивались такие разговоры маминой фразой: «Он кажется хорошим человеком, безопасным».
Рон соглашался. Как бы ему ни нравились истории про пиратов и их путешествия, уже к начальной школе он прекрасно усвоил важный урок: безопасность превыше всего. Безопасно иметь крышу над головой, причем лучше бы, чтобы, помимо крыши, были прочные стены, крепкие двери, свет и вода. Безопасно трудиться, чтобы не голодать, безопасно прилежно учиться, чтобы потом пойти на хорошую работу. Безопасно держаться вместе и всегда друг другу помогать. И нет, Рона такая осторожность совсем не пугала, наоборот, он воспринимал ее как важную часть их с мамой приключения. Ведь даже самые опытные морские волки заранее готовились к плаванию, и самые отважные корсары просчитывали шаги наперед и прислушивались к своей команде.
«Не будь доктор Ливси и капитан Смоллетт хорошей командой, вряд ли бы они устояли перед Сильвером, — рассуждала мама, а Рон поддакивал ей и согласно кивал. — Или взять того же Ахава. Помнишь, как из-за него погиб маленький Пип? А потом и вся команда. А будь Ахав предусмотрительным, он бы сберег их всех».
И Рон опять кивал, потому что да, Ливси и Смоллетт ему нравились, а вот Ахав всегда пугал и настораживал именно этой своей безрассудной одержимостью. А еще Рону нравилось, что они разговаривали таким как будто бы взрослым, может, чуть старинным, очень «их» с мамой языком. Они брали на абордаж супермаркеты в день скидок, заплатки на одежде в шутку называли погонами, а сушилку для белья, занимавшую все свободное место в их комнате, «такелажем». Рон был юнгой, мама, разумеется, капитаном. Порой она смеялась: «неказистый у нас с тобой экипаж, махонький».
«Зато дружный», — пожимал плечами Рон.
«Самый дружный», — кивала мама и гладила его по щеке.
Рон видел, что маме приходилось тяжело: она работала на заправке и в рыбном ресторане. Брала тексты для стенографии. Вырезала из газет купоны на продукты. Но денег все равно хватало впритык. Мама никогда не жаловалась, не жаловался и Рон. Сам делал все уроки, помогал с уборкой и стиркой, мыл посуду и всеми силами не создавал проблем. Не лез в драки, слушался учителей, даже болеть старался как можно меньше.
До ужаса хотелось вырасти. Превратиться из юнги в боцмана, начать подрабатывать или хотя бы уметь постоять за маму, когда очередной мужлан к ней лез.
Видел Рон и то, что мама Роберту нравилась. Это и радовало, и огорчало одновременно. Гордость за маму и детская, слишком детская для такого разумного него, ревность смешивались в причудливый узел где-то в районе солнечного сплетения. Рон хотел стать маминой опорой, не на словах, а на деле, но понимал, что до того момента ему предстояло расти и расти. А в опоре мама нуждалась прямо сейчас.
О том, что в их экипаже появится третий, речь не заходила, и короткие разговоры о Роберте не уходили дальше «он кажется хорошим». Но Рон знал, что рано или поздно что-нибудь невероятное произойдет и изменит их с мамой привычный быт безвозвратно.
И оно произошло. Примерно спустя полгода. Случилась страшная гроза, она застигла их прямо в магазине. Стеклянные двери и окна дрожали от порывов ветра, вырубился свет. Все, что Рон с мамой сумели сделать — затащили их старенький мопед в подсобку, чтобы его не смыло. Они сидели на полу возле кассы с фонариком, обложившись чипсами и перечитывали «Билли Бадда». Но чтение то и дело прерывали раскаты грома.
Они оба боялись, но не решались подать вида.
Именно в таком странном, растерянном состоянии их и нашел Роберт. Он приехал к ним на служебной машине. Испуганный и непривычно нарядный, полицейская форма смотрелась на нем очень необычно.
Роберт сел пережидать грозу с ними вместе. Поил горячим какао из термоса, а когда дождь слегка поутих, помог закрыть магазин, кое-как привязал мопед к крыше машины. Пока Роберт возился с куском брезента, он сам промок до нитки. Мама его то жалела, то ругала, то просила у него прощения. Вытирала своей кофтой. Роберт тоже извинялся. Улыбался. Называл маму по имени.
Все это смотрелось бесконечно неловко, забавно, но у Рона, сидевшего на заднем сиденье, от той сцены наворачивались слезы. Для мамы и Роберта соврал, что испугался грозы. Звучало стыдно, но не настолько стыдно, как если бы Рон признался в том, что он плакал от резко накатившего чувства одиночества и мысли, что его мама никогда уже не будет только его.
— И?.. Ты запомнил только имя? — спросила Сэнди, уставшая ждать.
— Да, — усмехнулся Рон, демонстративно зевнул. — У него был голос как у диктора, такой, знаешь... С поставленной речью. Он что-то болтал про сэндвичи и грозу... Ничего особенного, короче.
— М-м, — промычала Сэнди и, чуть погодя, сама зевнула, потянулась, наваливаясь на Рона сильнее, возвращая блокнот на журнальный столик. — А имя такое многообещающее. Типа Роберта Де Ниро, — рассмеялась.
— Это единственный «Роберт», которого ты смогла вспомнить?
— Нет, почему, Роберт Бернс... Что-то там, «Мне снился сон»...
— «Мне снился сон (я спал, Король, не зная пробужденья). Я появился – голью голь – на вашем дне рожденья».
— Да-да, точно, мы проходили это в школе. Потому что это было про Георга Третьего. Он как раз воевал с нами.
— Да. Но мне больше нравится «Чуть забудусь сном желанным, слышу гул морских валов. Пусть мой друг за океаном будет счастлив и здоров».
— Потому что оно про море? Здорово. Круто, что ты столько всего помнишь. А про Роберта забыл, — снова зевнула, потянулась к щеке Рона, потрогала кончиками пальцев, махнула, привлекая к себе. — Ты о чем-то задумался.
— Нет, просто устал.
— А я на тебя еще наныла.
— Нет, мы поговорили. Я рад. Не хочу, чтобы ты все держала в себе. Рассказывай мне почаще про своего Мэридью, хорошо? И выговариваться полезно, и я, может, чем помогу.
— Чем? — переспросила совсем сонным тоном.
— Не знаю. Влюблю его в себя? Заставлю взяться за ум. Либо я, либо СПИД.
— Тупая шутка.
— Старался, — Рон изобразил поклон, лежа его сделать оказалось непросто, да и вышло коряво.
Сэнди мягко шлепнула его по плечу, мол, не ерзай, и тут же, извернувшись, поцеловала в щеку, сплелась с Роном ногами, пальцами задрав штанину, ухватила за щиколотку теплыми стопами.
— Наверное, я в прошлой жизни совершила что-то потрясное. Раз у меня есть ты.
— Ой!
— Я серьезно... Прикинь, вот бы я такая припизднутая осталась бы один на один со своими закидонами? Или с Джеффри?
— Солнце, я не считаю тебя припизднутой вообще ни разу. Травмированной спасательницей — да, но не более. Мы отлично друг другу помогаем.
— Мы два спасателя, спасающие друг друга?
— Ага, — Рон погладил Сэнди по голове. — Попеременно.
«Скорее мы два утопающих, которые топят друг друга поочередно. Но мне все нравится. С тобой мне хорошо. С тобой я остаюсь на плаву... "На плаву?" Черт. Вот же пристала», — Рон прикрыл глаза, понадеявшись, что крепкие, но ненавязчивые объятья Сэнди согреют и отвлекут. Он даже начал задремывать. Без всяких таблеток.
«Уже успех».
В памяти начали мелькать обрывки прошедшего дня. Всплывали на поверхность, как морской мусор, отзвук чего-то важного, но без эмоционального подтекста, отзвук пустой и бессмысленный. Паучьи пальцы. Банка «Кока-колы», теплая. Здание альянса, кривое и шумное само по себе. Куски фильма. Сцена с мертвой блондинкой в луже крови. Маяк. Горбатый бог. Светлые волосы, запутавшиеся в водорослях.
«Тот парень у Лайм-Пойнта, он белобрысый. Как Дюк и обещал. Он оставил его для меня? Какая мерзость. Хотя... Поза красивая. Я могу считать, что это — подарок? Подарок от Горбатого бога. Ха. Классно, ничего не скажешь», — зажмурившись и обняв Сэнди покрепче, чтобы никакие кошмары ее у него не выхватили, Рон поспешил уснуть.