Глава 23. Демоническая пепперони для дракулы

Когда она растаяла, я добавила бутылку ее одеколона и после долгого кипячения смогла приготовить сливочное мыло. Я делилась им с соседями и знакомыми. Пирожные из этой женщины тоже были намного вкуснее, чем из предыдущих. Она была очень милой.

Леонарда Чианчулли, или «Мыловар из Корреджо».

Число жертв — три.

      Сэнди проснулась первой, но не стала вылезать из-под одеяла: слишком тепло, уютно, лениво. И так получалось вдоволь понаблюдать за спящим Роном. Красивый. Кудряшки эти его, совершенно барашьи, подрагивающие на свету ресницы, черные, яркие. И губы. Сэнди могла спокойно ими любоваться, не боясь потревожить.

      «Забавный. Похож на барибала. Сто процентов, он обидится, если я его так назову, но он вылитый медведь в спячке. Интересно, он реально считает, я — совсем идиотка?»

      Рон сделался нервным, это было очевидно. Он витал в облаках, выпадал из разговоров, мало ел и плохо спал. Вчера вот вскочил посреди ночи и добрых два часа торчал на кухне в полной тишине. Подобное случалось и раньше. В преддверии экзаменов, накануне знакомства с родителями Сэнди, но, конечно, не в таком масштабе.

      «Наверное, мне стоило с ним поговорить. Не мямлить, как вчера, и не трахаться с порога, а нормально прижать к стенке, чтобы не увиливал и не соскакивал с темы, — взгляд Сэнди скользнул вниз, на босые ноги Рона, беззащитно высунувшиеся из-под одеяла, в груди неприятно заныло. — Нет, так тоже нельзя. К стенке его прижимают регулярно в "Эриксоне", должен же у него остаться хоть кто-то, с кем ему будет комфортно», — она прикрыла стопы Рона, а сама села на край разобранного дивана, рассеянно растерла лоб ладонью.

      Крохотная квартира медленно наполнялась светом. Стало видно постеры «Розовых фламинго» и «Кошмара на улице Вязов», привезенные из университетского кампуса, чуть кривоватый торшер, полупустые шкафы, где в окружении книг уныло стояла пара фигурок троллей от «Норфин» в нарядах баскетболиста и чирлидерши. Сейчас Сэнди как никогда чувствовала, что ее старания превратить эту съемную нору во что-то, что можно было бы назвать «домом», с треском провалились. Не помогли ни тролли, ни постельное белье в задорный горошек, ни гора расшитых подушек с гаражной распродажи.

      «Оно все какое-то неживое. Как будто всем пользуюсь только я, а пока меня нет, оно тут просто существует».

      Сэнди посмотрела на одежду, что лежала теперь сложенная на стуле — «Какой же он аккуратист, и прелесть, и бесит» — потянулась к футболке и обратила внимание на газетный столик, плотно заставленный книгами и толстыми журналами. Все рассортировано по стопкам, заложено разноцветными закладками.

      «Все же скорее бесит».

      Сэнди подползла поближе, чтобы прочитать корешки.

      «“Психопатия”. “Анализ”... Не помню такого... А. Это библиотечное. Он говорил, что хочет что-то оттуда взять, но я не думала, что “что-то” — это вот такая херня… Лучше б реально Эмили Пост украл. “План индивидуального исследования”. “Маска здравомыслия”. Он терпеть не мог Клекли, — открыла и полистала книгу. — “Психопаты используют слова об эмоциях тем же самым путем, как дальтоники используют слова о цветах, которые они не могут воспринимать. Психопаты не только учатся использовать слова более или менее соответственно, они изучают пантомиму чувств. Но они никогда НЕ ИМЕЮТ соответствующих чувств”. Зачем ему это? Для тех исследований? Но это же не их профиль. Они решили и в психиатрию полезть? Или на линии затесался какой-то ебанутый клиент-психопат, который, развлекается тем, что треплет нервы операторам? А Рона просят с этим разбираться, потому что он вроде как спец и не откажет?.. А-а-а!.. я хочу знать! А еще я не хочу его лишний раз волновать. И потом, что я ему скажу? Уходи? Мой папа сделает тебя своим секретарем? Это будет ужасно грубо и... Да просто ужасно! Он так гордился, что сам нашел это место, что его взяли без опыта, что им дорожат. И тут припрусь я, зная обо всем этом, пошлю нахуй его старания. Но и продолжаться же так тоже не может. Это опасно и...»

      Сэнди вздрогнула, когда до ее стопы дотронулись.

      Рон с довольным прищуром приподнял лохматую после подушки голову:

      — Я поймал лучик солнца.

      «Господи, идиот какой. Мой».

      — Этот «лучик» мог тебе в челюсть двинуть. Знаешь же, я боюсь, когда ноги трогают, — Сэнди легко высвободилась из сонной хватки, вернулась к Рону.

      — М-да, риск был высок. Но оно того стоило. Итак, — зевнув, приобнял за талию. — Чем сегодня займемся?

      Сэнди исподлобья взглянула на него еще раз. Те же кудри, ресницы, губы. Нет, все же что-то изменилось. Теперь Рон пристально смотрел на нее в ответ, и в его еще сонных глазах читалось явное желание угодить.

      «Черт, скажи, что я все придумала, а? Что на деле у нас все в порядке или, окей, не в порядке, но поправимо. Можем даже поругаться, мы давно этого не делали, но уверена, мы справимся. Короче, давай сделаем хоть что-нибудь, чтобы эта непонятная хрень прекратилась! Я же правда не идиотка, ну не настолько… я в курсе, что ты куришь, поэтому ешь кучу жвачки, моешь руки до скрипа и пользуешься одеколоном так, что мне нос закладывает».

      — Солнце?

      — М-м. Я... Думаю... Выбираю между игровыми залами и марафоном стремных хорроров.

      — «Мозгоеды»?

      — Да! Или нет… я еще там всякого навыписывала в блокнот. Но вообще я бы взяла что-нибудь спонтанное. В этом же особый сок — прийти и схватить с полки первое, что попадется. И... Ну чего ты улыбаешься?

      — Ничего. Просто смешно, что наш уровень спонтанности — это взять незнакомый фильм напрокат.

      Сэнди прикусила губу. Что это было? Рон просто пошутил или он догадывался о ее переживаниях и таким образом пытался ей намекнуть на... А на что? На то, что он в курсе? На то, что он открыт к диалогу? Нет, вряд ли, в чем она была однозначно уверена, так это в том, что как прежде говорить открыто и честно они больше не смогут. Почему? Она виновата в том, что так произошло? Если да, то в какой момент все повернуло не туда? Что она такого сделала или не сделала, что сейчас вынуждена сидеть на кровати с глупым лицом и изо всех сил с самого утра изображать спокойствие рядом с любимым человеком? Невольно вспомнилась мама с ее вечно идеальным макияжем, изумительными платьями, доброй улыбкой и умением всегда и везде оставаться восхитительной. Особенно для папы. А еще вспомнился Джеффри с его ехидными замечаниями про «заигрались в психоложество».

      — Солнце?

      Сэнди тряхнула волосами, сгоняя навалившуюся тревогу:

      — Погоди, я думаю. Нет. Все-таки я хочу взять что-то новенькое. Можешь смеяться надо мной, но я думаю, нам нужно. Что-то максимально уродское, идиотское. И да, спонтанное. Спон-тан-но-е.

      Она соскочила на пол, специально разбросала подушки и скинула одеяло, утащила неповоротливого после пробуждения Рона за руку в ванную. Чтобы там вместе намылить друг другу головы, плескаться водой, корчить рожи в зеркале и рисовать зубной пастой усы и бороду. Это все до одури глупо. Неправдоподобно точь-в-точь как в романтических комедиях. Нет, как в самом начале любого хоррора, где сперва создатели рисуют глупых и неприятных подростков, что одним своим видом, противными голосами и визгливым хихиканьем заставляют тебя всем сердцем захотеть, чтобы скорее пришел какой-нибудь маньяк с топором наперевес и порубил бесячих и озабоченно-приторных малявок на мелкие-мелкие кусочки.

      Кстати, про озабоченных. Они стали намного чаще целоваться и зажиматься по углам, как если бы телепортировались в самое начало отношений. Так казалось проще. Не возникало нужды что-то изображать или в спешке подбирать правильные слова. Легче было прижаться к губам Рона, заткнуть его и себя заодно. То же происходило и с сексом. За несколько проведенных вместе дней они успели потрахаться на диване, в ванне, на столе, на кухне, на ковре и даже опробовали на прочность подоконники. Все случалось нелепо и до странного хорошо.

      После они с Роном слонялись по городу без цели, хватались то за одно развлечение, то за другое. В игровых залах постояли у каждого автомата не дольше пятнадцати минут, особо не пытаясь друг друга победить ни в драках, ни в гонках. Без аппетита пили молочные коктейли, те казались как никогда приторными, и после них во рту осталось странное вязкое ощущение. Еще мешали люди, их было совсем немного — полдень среды же — но они сбивали с толку, Сэнди даже стало мерещиться, что Рон кого-то выискивает среди редких прохожих.

      «Но это совсем уж какой-то бред», — мысленно посмеялась над собой, но все же попросила дойти до старого прокатного салона на Оквуд-стрит. Почему именно туда? Наверное, потому что там днем точно почти никого не будет, можно долго идти вдоль домов с красивыми полукруглыми балконами и держаться за руки. Здесь бы поговорить по душам, вдыхая холодный и влажный осенний воздух и рассматривать хэллоуинские украшения в витринах. Но у Сэнди не случилось никакого плана, да и вообще, когда Рон касался ее и как бы невзначай поглаживал большим пальцем тыльную сторону ладони, все сколько-нибудь важные слова улетучивались, оставалось лишь эгоистично-детское желание насладиться моментом еще чуть-чуть.

      «Пиздец, конечно, я безответственная. Ну… наверное, не я одна».

      И фильм они в прокате, действительно, взяли наугад.

      «Демоны 2».

      — Это тупо, — рассуждала Сэнди уже дома, лежа у Рона на коленях и глядя на черный экран, где медленно появлялись белые титры. — Мы ничего не поймем...

      — Сомневаюсь, что у них там невероятно сложный сюжет, — ладонь Рона легла на лоб, снова от простого прикосновения полегчало.

      Сэнди прикрыла глаза. Сделалось совсем беззаботно и необыкновенно уютно, так что их с Роном трудности отступили на задний план вместе с непоследовательным и непомерно пафосным началом фильма.

      Голос диктора уныло забормотал:

      — Ужасное старинное проклятье предсказало появление демонов на Земле...

      — О, солнце, видишь. Предсказание предсказало демонов.

      — ...это предсказание сбылось, когда зрители в кинотеатрах превратились в кровожадных и клыкастых чудовищ...

      — Зрители превратились в чудовищ. Будет проклятое кинцо.

      — ...они распространяли вирус...

      — Вирус, видишь, получается...

      — Эй, — Сэнди приоткрыла глаза, неохотно вылезая из уютной темноты, где было лишь спокойствие и тепло Рона. — Я тоже слушаю этого чувака. Хорош.

      — Прости, я хотел как лучше.

      «Да мы оба... А, неважно», — отмахнулась сама от себя Сэнди и, как ей показалось, очень ловко и не привлекая особого внимания, обхватила колени Рона.

      Фильм пролетел незаметно, не оттого, что он оказался необыкновенно увлекательным, а потому что у Сэнди получилось подремать в процессе, притом мало что упустив.

      — Ну как? Ты довольна спонтанным опытом?

      — М-м... Пятьдесят на пятьдесят. Грим странный, хотя момент с тем, как у этой... Салли выпадали зубы и появлялись демонические клыки — прикольно. И рембо-перестрелка на парковке с качками из зала в трико. Мило. О. И одержимый мальчик, из живота которого лезет демон — прикольно и бессмысленно жестоко. Как я люблю. Но в остальном... Не продумано. Что это? Проклятье или вирус? Почему большинство людей просто превращаются в типа-зомби, а Салли и тот мальчик выглядят как главные боссы безо всяких причин?

      — Предположу, что экономили...

      — Нет, это понятно. Но это никак не объясняется.

      — Возьмем первую часть на следующей неделе?

      — Сомневаюсь, что там будет сильно лучше. Просто еще эта Салли... Ее сделали такой неприятной. За десять минут она устроила три истерики на пустом месте. И после этого мне хотят сказать, что у нее больше тридцати друзей, что приперлись на ее день рождения? Не верю.

      Они лежали на разобранном диване в полумраке и ждали, когда кассета перемотается. Сэнди боролась с желанием уснуть. Еще один совместный день прошел неплохо, Рон явно приободрился, принялся больше шутить и привычно реагировал на ее шутки — а то до этого он вежливо выдавал пару неубедительных смешков и беспомощно улыбался, всем видом показывая, он не то что не понял юмора, он половину пропустил мимо ушей. Но, увы, уже завтра Сэнди придется покинуть его и их нелепое логово, а заодно прихватить «Демонов 2» и ворох гнетущих страхов.

      «И ведь если я скажу, хэй, я тут у тебя насовсем осяду, буду присматривать за тобой и обнимать каждый раз, когда ты попросишь, он догадается, что я догадалась и... а-а-а! Черт, почему я не уломала его на магистратуру?»

      Кассетный проигрыватель щелкнул, Рон потянулся к пульту, чтобы все выключить и окунуть их в темноту.

      Сэнди часто заморгала. Этот трюк она использовала еще с детства: так удавалось быстрее привыкнуть к мраку. Вот она уже видит черты Рона, а вот — его нос, губы, глаза.

      — Слушай, солнце, тебе же понравилось как мы потусили с Кэти и Дэном?

      — Ага. Вышло весело, — Сэнди почувствовала прикосновение к запястью, Рон, играючи, зацепил пальцами ее старую именную фенечку. — Особенно, когда ты не дразнил его при мне Чарли Брауном.

      — Поверь, я был деликатен. Сам он настаивал на Майкле Берримане и не меньше.

      — Вау, он смотрел «У холмов есть глаза»?! Снимаю шляпу, — Сэнди обняла Рона, осторожно скользнула пальцами ему под футболку.

      Да, так — идеально. Она ощущала его тепло и сердцебиение. Рон продолжал трогать ее запястье и крутить пластмассовые бусины. Сэнди сама так иногда делала, нащупывая контуры буквы.

      «С»…

      «Э»…

      «Н»…

      «Д»…

      «И»…

      — А что, они еще куда-то хотят сходить? Я не против, отпрошусь у Джеффри. Он немного покапризничает. Но, знаешь, пускай. Так он, по крайней мере, будет чуть с бо́льшим уважением относиться к моей помощи. А то я его разбаловала...

      — Да, тебе нужно развеяться. Да и Кэти, она... Славная, да? На нас с тобой похожа. Тоже заучка, с синдромом отличницы, вот это все...

      Сэнди затаилась, она достаточно привыкла к ночной комнате, чтобы разглядеть, как желваки Рона нервно дрогнули.

      — ...думаю, вы бы смогли поладить. Ну, знаешь, сходить куда-то вместе или созвониться. О. Хочешь, я спрошу у нее телефон? Уверен, она согласится, да и Дэн... Вряд ли воспримет меня как достойного соперника. Что скажешь?

      — Ты сам как думаешь?

      — Эм... Судя по тону, что-то вроде «засунь свою опеку себе в задницу»?..

      — Какой ты догадливый, — Сэнди звонко поцеловала его в щеку, потерлась о его плечо, устраиваясь поудобнее.

      — И все же... Почему нет? Мне показалось, что вы с Кэти поладили...

      — Кэти чудесная. Она правда чем-то похожа на нас, — «До того, как мы с тобой ебнулись». — Я рада затусить вместе с вами, но я не хочу, чтобы меня с ней сводили. Серьезно, Рон, это все мило и из добрых побуждений... но не надо, ладно? А то ты становишься похож на мою маму.

      — Считаешь, мне не пойдет платье а-ля пятидесятые?

      — Ты будешь в нем неотразим. Но вот все остальное... Нет.

      — Жаль, — Рон бережно погладил Сэнди по волосам. — И все-таки тебе нужно с кем-то подружиться... Звучит эгоистично, но меня бы это успокоило. Знай я, что, когда я не рядом, ты не остаешься одна и не заваливаешь себя работой.

      «Кто бы говорил. Это нечестно. Это я волнуюсь о тебе и том, как ты без меня упахиваешься на своей сраной линии доверия. А ты решил пожалеть меня?»

      Сэнди постаралась притвориться спящей, крепко прижимаясь к Рону, так, чтобы тот не вздумал ни продолжить неприятный разговор, ни уйти от нее посреди ночи одиноко сидеть за столом на кухне. Кажется, Рон был не против, во всяком случае, его пальцы еще долго касались ее волос. Вверх-вниз, вверх-вниз. В самом деле убаюкивая Сэнди.

      «Да и если я тебе скажу, что мне нужен только ты, распаникуешься сильнее. Боже, кто бы мне раньше объяснил, что замалчивание — это тоже в каком-то смысле обман. Не слишком очевидный... Зато я одновременно обманываю и себя. Ха».

      Утром в четверг магия единения подошла к концу. Они оба собирались на работу. Сэнди одной рукой проверяла на готовность лазанью, а второй заворачивала им с Роном сэндвичи. Тот складывал диван, разбрасывал подушки, именно так, как Сэнди его учила, убирал ее вещи в рюкзак.

      — Солнце, чуть не забыли твою «Книгу крови»!

      — О, мерси, — высунувшись из кухни. — Да я и оставить могу… она же тебе понравилась?

      — Я прочитал пару историй и сразу забыл. И потом, когда ты рассказываешь, мне интереснее.

      — Просто я подумала, что ты мог бы отвлечься, — Сэнди кивнула на собравшуюся на журнальном столике мини-библиотеку по психиатрии. — И… сейчас передумала. Наверное, Баркер сделает смесь еще хуже. Особенно с Клекли.

      Сэнди была готова поклясться, что слышала, как у Рона что-то с щелчком переключилось в мозгу.

      — Конечно, ненавижу до блевоты, — заверил неестественно живо. — Но это чертово исследование… Когда закончим, я его ритуально сожгу. А. Это ж библиотечное… ладно, для ритуала так и быть куплю свой экземпляр. И сожгу, — Рон смущенно покрутил в руках рюкзак Сэнди, со стороны казалось, будто он спрятал туда правдоподобный ответ или очередной способ улизнуть от неудобного разговора. — А… сэндвичи с чем?

      Сэнди вздохнула.

      — С копченым мясом и гуакамоле… только реально поешь, а то я их тебе в задницу затолкаю.

      — Звучит как мой новый фетиш.

      «Не смешно. Не смешно, не смешно и та-ак бесит. Никто из нас не умеет врать. Интересно, про лазанью он не забудет? Или мне придется ему все время напоминать?.. Черт, как же бесит».

      — Ты сейчас в альянс?

      — Да, я вызвалась помогать с групповой терапией.

      — Солнце, ты большая молодец. Я тобой горжусь.

      «Врешь. И я тебе тоже».

      Они выскочили из квартиры вместе. Обменяв пакет с сэндвичами на неловко долгий поцелуй, Сэнди зашагала к трамвайной остановке, оборачиваясь и ласково маша Рону на прощанье, чтобы тот не волновался, будто что-то опять случилось не так.

      Дальнейший план действий был до раздражающего точно просчитан: постоять на Ван-Несс авеню до тех пор, пока Рон не скроется из виду, выждать на всякий случай еще пять минут, а потом развернуться и идти к Пасифик-Хайтс; там поздороваться с родителями и, несколько раз отказавшись от завтрака-булочек-карманных, запрыгнуть в Опель и оттуда окольными путями, ни в коем случае не засвечиваясь рядом с Эриксоном, ехать по делам альянса.

      «Кто ж знал, что быть двойным агентом так… скучно».

      Играющий на фоне Брюс Спрингстин чуть скрашивал будничные хлопоты приятно-тягучим тембром и жизнеутверждающим мотивом. «Попрошу у Джеффри и другие кассеты». Приоткрыв окно, Сэнди впустила внутрь салона солоноватый запах океана, доносившийся со стороны причала, и ненадолго забылась. Работа взаправду помогала.

      Сперва полагалось объехать ближайшие продуктовые магазины и за бесценок выкупить все, у чего срок годности истекал вот-вот. Далее по списку: вчерашние газеты и бесплатные журналы с кроссвордами, списанные в библиотеке книги, базовые лекарства для аптечки, дешевые средства личной гигиены, презервативы… последние, как ни странно, обитатели альянса брали неохотнее всего. Это обескураживало и злило местных докторов, что по сто тысяч раз объясняли, как работают венерические заболевания, и что нет, если вы заразились ВИЧ и нашли себе такого же партнера о безопасности забывать нельзя!

      К концу поездки Опель ломился от коробок. Сэнди еле-еле сумела закрыть багажник и гордо втиснулась в загруженный до потолка салон. Мысль, что она приносила — «Привозила, ха-ха» — настоящую пользу, невероятно вдохновляла. Сэнди предвкушала предстоящие дела с приятным волнением: раздача звонков и отчетов благотворительным организациям, уборка в документах, распределение покупок между членами альянса, открытый урок по половому просвещению — к нему она готовилась особенно усердно. День обещал быть насыщенным и сложным, а, стало быть, времени на саморефлексию попросту бы не осталось.

      «Я реально превратилась в трудоголика».

      В альянсе кипела жизнь, совершенно необыкновенная и, наверное, для многих... своеобразная. Время — половина двенадцатого, а Сэнди со входа выскочили встречать и помогать с коробками девушка во вполне уместном сейчас ярком трико для гимнастики и драг-квин в недосмытом вечернем макияже и наспех запахнутом халате. Внутри здания гремели посудой, кухонному грохоту из подвала отвечали тяжелыми ударами о стену вечно заполненные под завязку стиральные машины. Кто-то играл на гитаре, кто-то ссорился из-за украденного из сушилки топика. Сэнди вспомнила, как в первый приезд сюда испугалась перманентного и незатихающего шума, теперь же она ему обрадовалась, или точнее своей спокойной реакции. Ее не напрягали ни гвалт, ни пестрые обитатели альянса, ни разношерстные очереди за лекарствами, она переборола полудетское смущение перед толпой незнакомцев и незнакомок, была готова нести пользу и чуть-чуть свет просвещения, вот только одна проблема все же никуда не делась.

      Когда они внесли в холл часть коробок из салона, драг-квин ласково коснувшись плеча Сэнди, заверил:

      — Мы доделаем сами. Я сейчас мальчишек позову. А вы не напрягайтесь, мисс, ладно? Вы и так уже столько сделали!

      — Да я справлюсь... — начала было Сэнди, но ее перебила девушка в трико.

      — Нет-нет! Не парьтесь... То есть отдыхайте, мисс!

      Да, здесь ее звали «мисс», иногда «мисс Брансби-Смит», некоторые по незнанию обращались как «мисс Брансби», но на них немедленно шикали, грозили пальцем. И это при том, что большинство жителей альянса были или ровесниками Сэнди, или и вовсе старше ее.

      «Так странно. У меня же вроде не строгое лицо, да и общаюсь я со всеми нормально, так почему?..»

      Возможно, сказывалось университетское образование, возможно, новенький красный Опель на кое-что намекал или просто-напросто кто-то разболтал всем, что Сэнди родом из Пасифик-Хайтс, из семьи хирурга и вообще родилась с серебряной — а может и с платиновой — ложкой во рту. Вот и получалось, что местные смотрели как бы снизу вверх и обращались подчеркнуто уважительно, по крайней мере, насколько им хватало усердия и представления о том самом «уважении». И как Сэнди ни старалась показать, что она «своя», дальше вот такой расторопной помощи и вежливого «мисс» общение не двигалось. Оставалось лишь вздыхать и плыть по течению, ныряя в рутину все глубже и глубже.

      — Мисс, тут вот бумаги пришли, но мы их не поняли, куда класть.

      — Мисс, а вам звонили! Откуда-то… черт, никто не записал?!

      — Мисс, а вот тут шприцы пришли в странной упаковке, их можно или?..

      — А мы если ампулы на пол уронили, их все?.. Мисс, не говорите доку, он нас убьет.

      Сэнди давно обнаружила, что чем больше хлопот приходилось на ее «дежурство» в альянсе, тем радостнее ей становилось. Каждый день она воспринимала как вызов и с восторгом бежала трудиться: раскладывала все чеки и накладные по разноцветным папочкам, прекрасно осознавая, что уже через неделю, если не раньше, ей придется все переделывать, по сотому кругу отвечала на очевидные вопросы, бегала с блокнотом по этажам и проводила опись недостающих продуктов. Она и к докторам успевала заглянуть, принести им по банке газировки, забрать мусорные пакеты с расходниками и выслушать усталую ругань о том, что их рекомендации не соблюдаются, что на регулярные обследования приходит полтора человека, но притом очередь за лекарствами растет, а поставки из Мексики в четвертый раз обрубили. Их жалобы всегда звучали однотипно, изредка к ним добавлялось что-то вроде «уйду я отсюда, вот месяц досижу и все». Поначалу Сэнди испуганно уговаривала их передумать, заваливала комплиментами и прочим, но Джеффри ей вовремя объяснил, что особо переживать не стоит:

      «Моя хорошая, две трети из этих ребят — родственники людей с положительным тестом. Они знают, каков СПИД в действии. Так что они или сами ищут спасение, возясь с нами, или закрывают гештальты. А, ну а треть — больные на голову альтруисты, они скорее про себя забудут, чем про других. Никого не напоминает, а?»

      Сэнди хорошо запомнила насмешливую интонацию и жест, с которым Джеффри как бы попытался вбить свои рассуждения ей в голову: настойчивое похлопывание ладонью по затылку. Следовало бы обидеться, но, кажется, Сэнди тогда снова было некогда, зато теперь в медицинских кабинетах она точно знала, что от нее требуется. Понимающе покивать, поблагодарить и записать в список покупок марлю, шприцы и аспирин.

      Позже из университета приезжал очкастый психолог-аспирант, звал Сэнди с собой в зеркальный зал, где недавно прошло несколько тренировок подряд, пахло пóтом, а стены будто до сих пор потряхивало от Дебби Гибсон и Мадонны. Пока аспирант шуршал заготовленными распечатками анкет и брошюрками про любовь к себе, жизни и Богу — их он в конечном итоге убирал обратно в портфель, зачем таскал с собой непонятно — делал артикуляционную зарядку, Сэнди открывала окна, таскала свободные стулья и табуреты, раскидывала по полу подушки. С аспирантом она не пыталась задружиться, он мог говорить лишь о научных исследованиях и работе, делал и то, и другое крайне скованно и явно был из аутистического спектра, но то ли усердно скрывал, то ли не знал этого, что вряд ли.

      «Он еще и латентный. Скажешь ему?», — шепотом шутил Джеффри всякий раз, когда забегал к ним на занятия, чем заставлял Сэнди краснеть и так же шепотом и матом просить уйти сейчас же и не мешать.

      Аспирант не был плохим специалистом и, наверное, вовсе плохим не был, просто в атмосферу альянса нырял раз в две недели на три часа, проникнуться и привыкнуть к творящемуся бардаку он не успевал. Вместе они проводили групповые встречи, точнее проводила их Сэнди, аспирант раздавал анкеты, задавал наводящие вопросы, по большей части тихо сидел на табурете в углу зала.

      Старшие жители альянса с опаской относились к «мозгоправам», памятуя о репаративной терапии с шокерами, вызыванием рвоты и прочим. А вот молодые ребята тянулись. Сперва из чистого любопытства, уж больно чудно́ звучала сама идея прийти и рассказать все-все каким-то незнакомцам с блокнотами, а в конце еще получить похвалу, карамельку из стеклянной вазы и какое-нибудь мини-задание с составлением списков лучших своих качеств, приятных воспоминаний и т.д. На Сэнди с аспирантом смотрели изумленно, а после, чуть разобравшись в теме и сообразив, что здесь их никто не осудит и не пошлет, девушки и юноши спешили рассказать о переживаниях, тащили новеньких. Причем когда Сэнди казалось, что она привыкла к историям про побои, сексуальное насилие, издевательства в школе или произвол во время полицейских облав, судьба словно бы специально подкидывала ей свежих ужасов.

      Например, к ним в третий раз приходил Джейсон двадцати пяти лет с прослеживающимися чертами фетального алкогольного синдрома на лице. Джейсон с трудом отучился в средней школе, сбежал из дома в тринадцать, примерно с тех же пор начал выходить на трассу, там он и подцепил букет всех венерических болячек, в том числе и ВИЧ. В альянсе ему выделили койко-место и устроили в зоомагазин на соседней улице, где Джейсон с упоением ухаживал за животными, брал дополнительные смены, лишь бы подольше посидеть с котятами и щенками. Начальница на него нарадоваться не могла. Вообще Джейсона здесь любили за добродушие и безотказность, он, когда с кем-то дружил, был готов отдать последнюю футболку, даже если на ней был нарисован пони. В чем проблема? В том, что порой его безотказность перерастала в нечто нездоровое.

      Вчера выяснилось, что у соседа Джейсона не хватало денег на оплату аренды, и тот не нашел ничего лучше, чем быстро сходить в клуб, отсосать незнакомцу за пару купюр. Сосед плакал от ужаса, причитал, что он бы занял, продал что-нибудь, в общем, нашел бы деньги сам и умолял так больше никогда не делать, а Джейсон рассеянно пожимал плечами:

      — Мне несложно. И я с резинкой, я никого не заразил.

      Как Сэнди с аспирантом ни старались объяснять, что проституция — это опасно, он отмахивался:

      — Я знаю, где копов не бывает. А еще я сильный, меня хрен обидишь.

      Сэнди старалась не биться головой об стол, нервно листала расписание приходящего к ним психиатра, чтобы тот поставил Джейсону нужный диагноз. Не пособия ради — хотя и оно бы пригодилось, в зоомагазине платили немного, пускай начальница приносила Джейсону обед и теплые вещи, воспринимая его скорее как внучка, чем как работника — а, по крайней мере, для меньших проблем с законом.

      Или другой случай. Сандра. Ей едва исполнилось двадцать один, а Сэнди рядом с ней ощущала себя напуганной школьницей. Сандра отмотала два срока, за воровство и драку с отчимом, на память с отсидок она унесла шрам на виске и татуировку паутины на всю руку, которую она тщательно прикрывала нарукавником. И то, и другое мешало найти ей работу в сфере обслуживания, но Сандра не гнушалась брать смены в прачечных, мастерских и водить мусоровоз. В целом ей было не до глупостей, она практически всегда или трудилась, или занималась хозяйством. На встречи она ходила скорее за советом. Дома у Сандры подрастали сестры, ради них, собственно, она и воровала еду по юности и защищала их от нападок отчима и его друзей. Сандра очень хотела забрать сестер к себе, но правила альянса строго запрещали пускать на передержку несовершеннолетних, иначе бы их запросто обвинили в растлении малолетних и прочих «приятных» вещах.

      — Ты пойми, у нас даже кормящих девочек отселяют, чтобы на нас не нажаловались, — повторяла Сэнди по сотому кругу, уже совершенно не рассчитывая на аспиранта, тот устал от общения на этапе Джейсона.

      Сандра сидела напротив них, опершись на спинку стула, Сэнди мерещилось, что еще секунда, и ей прилетит деревянными ножками в зубы. Но нет, у Сандры просто выражение такое... Да и бандана, надвинутая на глаза создавала тревожное впечатление.

      — Мисс, я понимаю. Но просто... А куда я их? Он же их выеб... Звиняюсь, — виновато кивнула. — Может, мне еще работы можно? Только про детский дом мне заливать не надо. Я там была. Там... Ну вы знаете.

      «Нет, я нихуя не знаю и примерно нихуя не понимаю», — мрачно думала Сэнди, обещала созвониться с их юристами, представляла, как те будут бессильно выть ей в трубку, что они сами не вывозят нагрузки.

      И так по кругу.

      После пятиминутного перерыва на кофе следовало сексуальное просвещение. Сэнди раскладывала на столе искусственные члены и вагины, вытряхивала упаковки с презервативами, лубрикантами и прочим и под плохо сдерживаемый смех «аудитории» час вещала о том, как заниматься безопасным сексом. Сильнее всего поражало то, что многие ее слушатели и слушательницы давно имели отношения и сексуальный опыт, некоторые занимались проституцией или работали в стриптиз-клубах, но все равно вид резиновых половых органов приводил их в восторг точь-в-точь как школьников. Аспирант на таких занятиях лично не присутствовал никогда, поэтому Сэнди оставалась одна, благо ей помогала Сандра, когда хохот мешал заниматься, та, сидевшая впереди, оборачивалась на остальных и произносила строго и одновременно небрежно:

      — Э. Тихо, — и выждав секунду, обращалась к Сэнди. — Продолжайте, мисс. Мы внимательно слушаем.

      Определенно, хлопот в альянсе хватало, за ними забывались не то что проблемы, собственное имя. Но вот беда, наступила пора обеда, а дела… закончились. Сэнди так привыкла везде спешить и кругом при этом опаздывать, что приучилась развивать скорость звука, копошась в документах и распределяя поставки, а теперь рассеянно слонялась по коридорам, сверяясь с блокнотом.

      «То сделала… это тоже… Джеффри на воскресную передачку записала. Да я в ударе… точно, он записку оставил, чтоб позвонила… но это не раньше вечера. Проклятье, а делать-то что?»

      В столовой ей выдали пакет с сэндвичем и бутылочкой сока, предупредив, что выпить надо сегодня — словно не Сэнди его покупала — и пожелали приятного аппетита. Можно бы притулиться к кому-нибудь. В том же спортивном зале, проветренном и до сих пор полном разбросанных подушек, многие так и остались, преспокойно болтая о том о сем. Попроситься к ним? Сесть рядом и рассказать какую-нибудь забавность? Про то, как за Сэнди ухаживала девушка в их старших классах и чем это обернулось — спойлер, ничем особенным, но у них потом у обеих не получалось завести парней, а еще их обеих звали в драмкружок играть Ромео и Меркуцио — или про то, как они начинали встречаться с Роном, там что ни свидание — сплошной сюр, или про то, как они пробовали траву накануне экзамена и их глючило в аудитории, да так, что Рон забыл как писать. Любым другим студентам грозило бы отчисление, но у преподавателей они были на таком хорошем счету, что те решили, что Сэнди с Роном всего лишь переволновались. И еще много чего другого… наверное ее бы послушали, не как специалистку или «мисс», пустили бы в круг и т.д.

      Но вместо этого Сэнди вернулась в Опель. Фоном включила Спрингстина и, распаковав сэндвич, развалилась на сиденьях с Клайвом Баркером.

      «Класс. Я снова превращаюсь в ботанку».

      Как назло в «Книге крови» ее ждала последняя недочитанная история, изначально показавшаяся самой неинтересной, «Новое убийство на улице Морг». Сэнди не нравилась и первоначальная версия от Алана По из-за нелепости объяснения и полностью разрушившегося к концу рассказа мистического флера.

      «А при всем уважении к Баркеру, но его тексты и близко не подобрались не то что к “Сердцу-обличителю”, к “Черному коту”. Но лучше уж я потрачу время на посредственную страшилку, чем вылезу отсюда раньше положенного и буду маячить перед всеми с печальной физиономией».

      Спрингстин странно сочетался с Баркером, почти так же странно, как маринованные огурчики в сэндвиче с омлетом и красной рыбой. Сюжет в «Новом убийстве» развивался нелепыми наскоками: долгое, пожалуй, прямо донельзя затянутое описание зимнего Парижа — внезапная новость о том, что друг главного героя очутился в тюрьме по подозрению в убийстве молодой любовницы — кстати, все персонажи тут пожилые — снова развесистое описание, на этот раз бара, где на стене висит старая фотография убитой охотниками гориллы.

      «Кто вообще в здравом уме будет вешать в баре снимок мертвого животного? Не голову с опилками, а именно снимок, да еще такой жуткий, с вываленным наружу языком и… — Сэнди откусила добрую четверть сендвича. — Гостям было бы, наверное, противно. Хотя этот Луис — прикольный старик. Как там? “С фатоватым лицом”. М. Это подошло бы Джеффри, интересно, он бы обиделся? Нет, скорее всего опять разворчался бы, что я читаю кровавую жуть и что реальной мне вроде как не хватает… ха, как бы не так».

      Сэнди действительно нисколько не смущали литературные ужасы, они ее развлекали и, чего таить, отвлекали от ужасов настоящих. В Нью-Йорке им как-то проводили краткий курс по литературе ужасов, где лектор, номинант на Пулитцера, невыносимо пафосным тоном рассуждал о «Чудовище Франкенштейна» и «Дракуле», словно бы после девятнадцатого века литературы не существовало вовсе, но даже он толком не сумел объяснить, чем именно привлекательны хорроры. Тогда Сэнди тихо повздыхала о зря потраченном времени, сегодня она бы с радостью поделилась своими наблюдениями. С романами Харриса, Бэнкса и Макьюэна великолепно работала схема: «У меня все не так уж плохо, вон, есть те, кому в сто раз хуже», — и это правда, сложно завидовать тем, с кого содрали заживо кожу или кого подвесили на крюки в собственной спальне, выпотрошили внутренности и напоследок — так, для галочки — выбили все зубы. Как ни удивительно, подобное чтение успокаивало и придавало уверенности. Не говоря уже о дополнительной возможности выпустить пар, читая-наблюдая за чужой жестокостью.

      «Но это меня что-то совсем унесло… О, Джеффри тоже упомянул “Дракулу” в записке. Ха. Ну он-то Пулитцера все же получил… всех перезанудничал».

      Рассказ разочаровал, как и яблочный сок с оседающей на языке мякотью. Единственное предложение, что более-менее приглянулось, и которое, так и быть, Сэнди подчеркнула на память карандашом:

      «Истину? — фыркнул он инспектору. — Вы не узнаете истину, даже если наступите на нее».

      «Прикольный этот Луис. Прям очень на Джеффри похож. М-да. И у сварливого старого Луиса с фатоватым лицом есть друзья. У всех они есть, одна я как дура фигней страдаю», — столь очевидная и простая мысль вызвала приступ совершенно детской обиды с пощипыванием в ноздрях и влажной пеленой в глазах.

      «Боже, ну и дура».

      Шмыгнув носом, Сэнди потянулась убрать карандаш в бардачок. Оттуда следом за пакетиками с кетчупом, салфетками и запасными прокладками выпала фенечка, точно такая же, что висела у Сэнди на запястье.

      «А я ее везде искала...» — принялась перебирать на манер четок.

      «Л»...

      «И»...

      «Н»...

      «Д»...

      «А»...

      Сэнди настолько привыкла так медитировать, что запомнила каждую шероховатость, каждую плохо продавившуюся выемку, каждый лишний кусочек пластика, слегка царапавший подушечки пальцев.

      «Черт. А краска-то стирается. В альянсе вроде был маркер для всех поверхностей, я могу... Стоп. Вот это сейчас плохая идея, — с недоверием осмотрев фенечку. — Чего я ее достала? Лежала себе дома спокойно. Вообще выбросить бы ее по-хорошему, — подбросила на ладони, сжала в кулак, вообразив, как дойдет до ближайшей урны или прямо из окна Опеля зашвырнет куда подальше, или, как бы ненароком, обронит, выходя из салона. — Ой, да кого я обманываю», — вздохнула Сэнди и натянула фенечку на вторую руку. Та подошла ей идеально, что странно, сколько лет пролетело? Разве Сэнди не полагалось вырасти?

      «Но выросла только задница, ха».

      Забавно, теперь у нее словно подписаны запястья.

      Сэнди поправила бусины, чтобы имена было хорошо видно. Слегка помедлив, соединила ладони, вообразив, что левая рука ей не принадлежит, и, не успев толком возмутиться творившемуся в голове идиотизму, услышала:

      — Мисс Брансби! Вас к телефону!

      Звонил Джеффри, судя по голосу, в хорошем расположении духа и притом совершенно трезвый:

      — О! Сэнди! Ну и что это? Совсем забыла про старика, просил же позвонить…

      — Да, просили, но... Слушайте, вы же сами ворчали, когда я звонила вам раньше шести вечера.

      — Да. А теперь я ворчу, что ты звонишь мне недостаточно рано. Вот такая у меня новая причуда. Между прочим, я с девяти утра на ногах, был в альянсе, отнес лекарства старому знакомому, прожужжал ему уши про нашу терапию. А сейчас сижу трезвый и работаю.

      «Такой гордый, что аж смешно. Нет, так-то он молодец, если все так… но как же ему важна похвала, потрясающе», — подумала Сэнди, вслух же спросила с тщательно сыгранным недоумением:

      — Кто вы и что сделали с мистером Мэридью?

      На сердце заметно потеплело. Джеффри болтал с ней развязно и много, хвалил за проделанную работу, звучал бодро. С ним, как обычно, не приходилось выискивать второго дна.

      «Он всегда усталый, причем так, понятно. Его плохое настроение купируется вредной едой, выпивкой, сигаретами и — если искать менее вредные способы — парой галлонов лести, что удобно. И понятно, что я ему нужна. А еще как и в какой момент. Ха, я рассуждаю как сиделка».

      Правда, сегодня Джеффри отчего-то назвал ее «солнцем», что смутило, а через полминуты и вовсе велел — потому что словом «попросил» это едва удавалось назвать — приехать и привезти «Дракулу», чтобы смотреть вместе под пиццу.

      Сэнди без колебаний согласилась. Во-первых, в альянсе ей делать было категорически нечего, а возвращаться домой, чтобы слушать про то, как она «раздалась», или про то, как шли дела у Мишель, Джесси и Алиши, и, видит Бог, у Сэнди заканчивались безобидные ответы на все материнские выпады заботы. Во-вторых, понятно, чего можно от Джеффри ожидать — новые дела. Вероятно, делегированные окольными путями, но все равно дела бы нашлись. Уборка ли, статья — о которой пока Сэнди умолчали — да та же подготовка к передаче!

      «Конечно, очень тупо идти у него на поводу. По факту я ему не помогаю, да и себе тоже… Ладно, в качестве платы за свои услуги я отниму у него другие кассеты Спрингстина. Ха».

      Сэнди метнулась до проката, выменяла «Демонов-2» на «Дракулу» в первой попавшейся черной коробке с алыми буквами и буквально через полчаса парковалась у желтого дома на Хейт-Эшбери. В вестибюле громко поздоровалась с пожилыми соседками, пестро одетыми и в шляпках, как если бы они собрались на воскресную службу сильно заранее. Сэнди взбежала по лестнице, усердно игнорируя громкий шепот за спиной, эхом поднимающийся за ней следом по закрученным пролетам. Окончательно стало легко, когда на вежливый стук за дверью раздалось сварливое:

      — Ну, наконец-то!

      Сэнди не сумела сдержать улыбки, увидев завернутого в полотенце на манер тоги Джеффри с наполовину намазанными осветлителем висками.

      — Она еще и смеется! Давай-давай, заходи живее.

      — Вам идет быть римлянином. Хотя по логике вам с ними полагалось сражаться, — Сэнди протянула кассету через порог. — Вот, кстати.

      Джеффри подслеповато прищурился, покрутил коробку в руках, возмущенно вскинул брови:

      — Ну и что ты принесла?

      — «Дракулу».

      — Херню. Ты принесла хер-ню. Я просил тридцать первого года. С Лугоши. А ты принесла какую-то новомодную срань семьдесят девятого. Кто это? Ланджелла? Тебе кажется, Ланджелла — нормальный вампир?!

      — Мне казалось, что семьдесят девятый вам ближе, чем тридцать первый. Или я ошиблась? — парировала небрежно, понимая, что такой ответ по итогу понравится.

      «Он сам говорил, что мне нужно отрастить зубы».

      Джеффри выпад оценил, окинул Сэнди примирительно-оценивающим взглядом, буквально переводимым как: «Так быстро учишься? Молоде-ец», — именно вот так, с оттяжкой. Явно хотелось добавить что-нибудь еще, но снизу вновь раздалось старушечье брюзжание, невнятное, но однозначно недовольное. Джеффри нахмурился, поспешно затянул Сэнди внутрь и наверняка специально громко хлопнул за ними дверью.

      — Давай живее. Если передержу спереди, это ты виновата!

      «Очевидно ненормально, что я успокаиваюсь, когда меня заранее в чем-то обвиняют, раздают задания и заваливают чужими хлопотами. Ненормально. Но так наплевать сейчас. Я хочу приносить пользу и... Радость, — думала Сэнди, с любопытством и вниманием осматривая квартиру, на сей раз хорошо освещенную и словно бы значительно более живую, чем в тот раз, когда она приезжала реанимировать Джеффри после попойки. — Логично. Себя я порадовать не могу. Рона, видимо, тоже. Родителей?.. кх-м».

      Сэнди шагнула в ванную комнату, где крепко пахло аммиаком. Джеффри запоздало попытался заслонить стоявшую на раковине бутылку дешевого красного вина. Поняв, что ничего не вышло, уточнил:

      — Я так-то только начал. Присоединишься?

      — Нет, я за рулем. Сядьте на край ванны. У вас нет табуретки или какой-нибудь подставки под ноги?

      — Банкетка возле пианино… а, не, погоди, я ее… забыл… И что ты… даже не скажешь мне ничего? — ухмыльнулся. — Удивительно.

      Сэнди пожала плечами.

      — Вы в курсе, что я не одобряю. Но вы ж меня не послушаетесь, что бы я ни сочинила. А еще я слишком устала. Мне обещали пиццу, а не очередную нервотрепку.

      — На кухне, — понимающе кивнул Джеффри и добавил. — Банкетка от пианино. А пиццу я заказал. Взял на свой вкус. Чего-то с сыром и тройная пепперони.

      — А такая бывает?

      — За те деньги, что они просят за доставку? Я могу просить пепперони до бесконечности и приседать им на уши, если мне покажется мало.

      «Ни секунды в нем не сомневалась», — Сэнди вспомнился любимый синий Гровер с его нелепыми замашками командира, не зря из всех персонажей «Улицы Сезам» он нравился ей сильнее всего. Он виделся самым забавным и жалобным из всех кукол.

      «Но Джеффри лучше об этом не знать».

      Сэнди с трудом отыскала черную банкетку, перетянутую красной потускневшей и протертой тканью, за горой картонных коробок и ящиков, оклеенных пожелтевшей бумагой в цветах. И в коробках, и в ящиках пыльными стопками лежали книги с журналами. Что они делали на кухне? И почему ее подобные мелочи до сих пор изумляли? Выуживая банкетку из-под завалов, смахнула локтем массивную папку, обернутую в потрескавшуюся кожу. Та упала с внезапным шумом, выплюнула на пол какие-то листы и фотографии.

      — Живая?!

      — Да!.. — испуганно принялась все подбирать, поглядывая в дверной проем.

      Словно угадав ее опасения, Джеффри крикнул снова:

      — Забей! Там нет ничего ценного! Никак не выкину…

      Сэнди подняла табель успеваемости за выпускной класс с «А» под каждым предметом, кроме физкультуры, там красовалась «Си». Вытащила из-под стола сочинение, начинавшееся фразой «Вы — идиот. Теперь, когда я привлек ваше внимание…». Знакомый почерк на линованных страницах еще не приобрел привычной размашистой небрежности.

      «Но замашки у него и в школе были ого-го. О Боже, это что, он?!»

      С черно-белой фотографии на Сэнди смотрела одетая в роскошные меха маленькая дама с гривой слегка вьющихся волос, уложенной волнами на узкие вздернутые плечи. «Она сто процентов рыжая». Густо напомаженные губы, с четко прорисованной галочкой сверху, мушка на щеке, острые стрелки, черненые брови. Дама не была — как выразилась бы мама Сэнди — «стандартно красивой», но настолько обворожительной и безапелляционно уверенной в своем очаровании, что приковывала к себе все внимание. Так что не сразу получилось заметить сидевшего рядом носатого худого мальчишку с темным каре и в белой блузе с кружевным воротом. Опять пробрало на смех от осознания, что, оказывается, и у такого человека имелось детство, роскошная мама, рядом с которой запросто насобирать вагон комплексов — «А она явно свирепее моей» — проблемы с физкультурой…

      «…и подростковые прыщи».

      — Чего ты там застряла? — Джеффри вынырнул из коридора.

      — Вы были такой хорошенький!

      — В смысле «был»? — он подбоченился, поправил полотенце. — Пойдем давай, я уже чувствую, как у меня дымятся волосы.

      Сэнди закатала рукава. Полчаса пролетели молниеносно. Джеффри включил им фоном радио, тоже почему-то стоявшее в ванной на полу, подключенное к розетке для электрической бритвы. Оттуда поочередно звучали Джими Хендрикс, Боуи, «Битлз».

      — Мне очень понравился Босс, — решила похвастаться Сэнди, от усердия привстав на мыски. — Дадите еще?

      — А то. Заценила? Ничего, я сделаю из тебя приличного человека! Потом дам Боба Дилана и Чака Берри. Ты б видела, какой он был красоточкой в молодости! Мы с матушкой на него даже ходили.

      — Так, я закончила с осветлителем. Скоро можно смывать. Но я бы не передерживала. Простите, но у вас волосы и так сухие, так что…

      — А! — Джеффри отмахнулся. — Ты-то тут причем? Но я скорее соглашусь побриться налысо, чем вернуться в свой естественный цвет. Такая тоска. О. А давай мы и тебя освежим?

      — Лучше не надо…

      — Ну давай, — заговорщически. — Так-то руки у меня из того места растут. Матушку я регулярно красил.

      — Вы из-за нее сами стали рыжим?

      Лишь задав вопрос, Сэнди сообразила, что он мог быть не слишком тактичным. Джеффри ухмыльнулся.

      — М-м, отчасти, — задумчиво протянул, рассматривая себя в зеркале, висящем над раковиной. — А еще меня всегда бесил мой природный цвет. Ну, понимаешь, достался от папаши. Такое себе, — шутливо скривился.

      «Неловко, я влезла куда-то не туда», — Сэнди не нашла ничего лучше, чем покорно сесть на бортик ванны. Джеффри радостно потер ладони:

      — О-о, моя хорошая, ты не пожалеешь! Я еще начал разбирать свои залежи, нашел тебе пару симпатичных вещичек.

      — Вы что?..

      — А-а, сейчас не вертись. Потом все померяешь. Все равно ближайший час ты от меня не сбежишь.

      Сэнди смиренно вздохнула.

      «Ладно. Могло быть хуже, он мог бы уйти в запой, наплевать на прием лекарств или работу… Так он хоть звучит весело. И мама, наверное, порадуется, что я покрасилась. Она меня столько просила. Почему на ее уговоры я не поддавалась, а тут так запросто? Может, потому что я понимаю, что мама мой неряшливый вид вполне переживет, у нее своих дел хватает, а вот с ним сложнее. Со смертельно больными всегда сложнее, но ты не скажешь этого вслух, потому что им хуже, чем тебе. И вообще ты же не сука какая-то, чтобы обижать больного человека. Если так посмотреть, всем хуже и сложнее, чем мне. Джеффри. Ребятам из альянса. Рону. Стоит ли мне возникать с моим нытьем? Или я все только испорчу и… а-а-а…»

      В конце концов, Сэнди попросила сделать музыку погромче, чтобы заглушить поток самобичевания. К тому же Джеффри умел увлекать, после того, как они расправились с остатками осветлителя и нанесли ярко-рыжую смесь из «Мило и просто», он увел Сэнди в комнату к заваленному письменному столу. Правильнее называть ее «спальней», но у Сэнди не поворачивался язык. Да, кровать там стояла. Не заправленная — «Наверное, как и всегда» — ко всему прочему заваленная пустыми пивными банками и обертками от бургеров. Но все перекрывало безумное количество макулатуры в любых вариациях. Книги, журналы, газеты, даже какие-то старые стенограммы на пожелтевших тонких листьях. И бумага, куча бумаги. Исписанная, мятая, со следами кофейных кружек и со странными пятнами, как если бы кто-то — «Действительно, кто?» — ронял на нее окурки. Бумага занимала весь стол, стулья, она вываливалась из ящиков стола и давно переполненного мусорного ведра на скрипучий деревянный пол из красного дерева.

      «А ведь я здесь все убирала… дней десять назад».

      Теперь среди бумаги лежали груды одежды, сплошь броской и густо пахшей тяжелыми мускусными духами.

      — Гляди. Штаны не предлагаю, они у меня совершенно спичечные, а вот рубашки и блузы тебе то-очно подойдут. Чего? Ты меня стесняешься? Ну… окей. Можешь вон за ширмочкой.

      Сэнди примеряла одну пеструю рубашку за другой. Усердно стараясь не смеяться, воображая, что вот в таком рюшево-перьево-леопардовом нечте ходил сам Джеффри. Тот веселился, вешал ей на шею ожерелья и цепи. Вновь потирал руки.

      — Тебе все очень хорошо. Погоди, у меня где-то завалялся ремень. Я-то их ношу, тупо чтоб с меня ничего не сваливалось. А тебе мы подчеркнем талию, чтоб все обосрались от зависти, какие у тебя охуенные бедра.

      — Это все ужасно неудобно…

      — Ничего, — Джеффри сам примерил блузу с вышивкой в виде крокодильей кожи, украшенной бисером, сверху накинул стеганый халат. — Потерпишь. Красота требует жертв, слышала?

      — Слышала. Но… разве не лучше «красота спасет мир»? Это Достоевский? Мы его проходили в Нью-Йорке.

      — Формально это не Достоевский, а его персонаж произнес. К тому же гаденький, так что, полагаю, сам Достоевский бы с ним поспорил. Да и я тоже. Пусть твоя красота выручает тебя, а мир обойдется, — рассуждал Джеффри, расхаживая между горами вещей. — Что?

      — Не думала об этом раньше, но по вам очень видно, что вы были отличником.

      — М, и это подсмотрела?.. Скажем так, я не делал это специально, просто мне нравилось…

      — Нравиться другим? — попыталась угадать Сэнди.

      — Вот еще. Мне нравилось нравиться себе. Поэтому с поведением у меня были больши-ие проблемы. О, — их перебил звонок в дверь. — Ну, наконец-то. Пойдем, поможешь мне забрать коробки.

      — В таком виде?

      На Сэнди в тот момент красовалась непонятная майка в зебрину полоску и штук пять цепей, обручи и кольца она перестала считать давно.

      — Боишься, что в нас влюбится курьер? Не бойся, Ронни тебя спасет.

      «Скорее я боюсь, что нанесу ему непоправимую травму», — не успела довести мысль Сэнди, а выйдя следом за Джеффри в коридор, убедилась, что оказалась права.

      Застывший на пороге юноша — судя по всему, чуть ли не школьник — исподлобья косился то на нее, то на Джеффри, взволнованно чеканил заученный текст: стоимость, наименование заказанных позиций, пожелания хорошего дня-аппетита-помогите.

      — Мерси, дорогой. Вот. Тут и на чай, и на сладости, — ворковал с ним Джеффри, очевидно, страшно развлекаясь.

      Но мешал шепот из вестибюля, давно ставший настолько громким, что перерос в гомон.

      — Нет, погоди...

      Джеффри сунул коробки с пиццей Сэнди, а сам выскочил на лестничную клетку, придерживая полотенце. Перегнувшись через перила, крикнул:

      — Ну-ка тихо! Задрали! Курьер это был! Мать вашу, ку-рь-ер! Прекратите считать моих мужиков, старые дуры! Богом клянусь, я начну трахаться в вестибюле. Будет и на что посмотреть, и что обсудить! Понятно?! — после громких угроз Джеффри развернулся на пятках и с важным видом вернулся в квартиру.

      Сэнди не понимала, смеяться ей или плакать. Она видела в приоткрытую дверь, с каким красным от стыда лицом пронесся несчастный мальчишка-доставщик, и слышала, как внизу в секунды тирады все предупредительно стихло, а потом заклокотало с утроенной силой:

      — Хам!..

      — Извращенец!..

      — ...да как не стыдно!..

      И так далее и тому подобное. Джеффри звонко щелкнул замком, отгородив их от сварливого гомона.

      — Что?

      — Это было максимально грубо.

      — Тем лучше для них. Представляешь, сколько у них нового материала для сплетен? Ой, да брось. Они в порядке. Мы играем с ними в эти игры... Очень долго. Я принял эстафету от матушки. Соседки судачат о нас, мы огрызаемся. Мир и гармония. Уверен, это им и жизнь продлевает. Ну знаешь, как в песне... «Энергетические вампиры выползают из стены». Нет?.. Господи, пропащее поколение, что ж за дерьмо вы слушаете? Ладно, идем, пицца остынет.

      Несмотря на неприятный опыт первого посещения, теперь Сэнди нравилось дома у Джеффри. Она села возле стола на предложенный высокий табурет со ступеньками, оттуда с любопытством проследила, как Джеффри из-за пыльных чемоданов у стены достал крохотный складной стул и на него водрузил стопку коробок с пиццей.

      — Приятного, — откинув крышку первой из них, достал сразу два куска и вальяжно уселся на кровать.

      — Не хотите дать даже шанс новому «Дракуле»?

      — Потом. Сейчас я хочу понять, чего у тебя стряслось. Что? Ты думала, я не замечу, что ты приперлась вся понурая?

      «Честно говоря, да. Ваша проницательность пугает, а еще часто барахлит. Так что не понятно, когда я смогу вас перехитрить, а когда вы сделаете ситуацию хуже неуместной шуткой или очередной выходкой».

      Сэнди вздохнула и по привычке соврала:

      — Все в порядке.

      Джеффри пожал плечами:

      — Нет, я не настаиваю. Просто в следующий раз, когда ты доебешься до меня со своей заботой, я тоже тебя пошлю. Посмотрим, как тебе будет приятно.

      — Я вас не посылала.

      — Буквально — нет, но мое нежное больное сердце, — Джеффри прижал освободившуюся от пиццы руку к правой груди. — А, — подвинул левее. — Мое сердце все чует, — выуживая из глубокого кармана халата пачку «Мальборо» и зажигалку.

      Сэнди нервно усмехнулась, проследила за тем, как Джеффри закурил и, крепко затянувшись, выпустил клуб дыма себе за спину. Сейчас это все показалось очень красивым.

      «Как будто я снова в средней школе и подсматриваю за крутыми старшеклассницами в туалете. Глупо», — тогда курить хотелось, чтобы хоть немного походить на взрослую, теперь Сэнди знала о всех побочках такой «крутизны», гордилась, что сумела бросить и держалась больше года, но…

      — Можно… мне тоже? — вылетело как-то само.

      Джеффри улыбнулся. Ехидно так, словно бы ждал, когда Сэнди его попросит.

      «Еще позлорадствует. Он же типа победил. Уличил меня в слабости и все такое. Плевать. Я сижу перед ним в его майке и цацках. С полотенцем на башке и… так задолбалась всем угождать и нравиться. Если ему от этого будет легче, пожалуйста, я стерплю».

      — Конечно, моя хорошая, — Джеффри, не вставая, бросил ей через полкомнаты сперва пачку, а следом и зажигалку. — Пепельница за тобой. На столе.

      Сэнди с трудом все поймала, наверняка, нелепо изогнувшись, но и тогда не услышала в свой адрес ни одной колкости.

      Первая сигарета после долгого перерыва ощущалась странно. То ли дело в том, что Джеффри курил красный «Мальборо», самый крепкий и вонючий, то ли в том, что потребность в целом давно ушла. Сэнди с трудом удержалась от того, чтобы не поморщиться.

      «Реально, как школьница».

      Она проследила за тем, как дым вокруг нее рассеялся, и, медленно подбирая слова, принялась говорить то, что копилось и зрело у нее в голове последние несколько недель:

      — В общем, вы оказались правы. Мы с Роном… заигрались в «психоложество» и «идеальные отношения». Или это сделала только я, я не знаю. Все так… неправильно? Недели три назад я бы сказала, что все в порядке. Нет, у меня есть мозги, я понимаю, что проблемы были, есть и будут всегда, но тогда они казались вполне решаемыми. Мы же хотели как: вместе встать на ноги, накопить денег, купить собственный дом, пускай, маленький. И жить себе свою маленькую, но прикольную жизнь. А сейчас… нет, планы не поменялись и ничего не случилось. Вроде бы. Мы не ссорились, я не давила на него с темой денег и даже от встреч с родителями оберегала. Ну, знаете, чтобы они чего-то ему не ляпнули. На работе у него какой-то научный проект с Калифорнийским университетом. Формально у нас все по-прежнему в порядке, но я же не тупая. Или все же тупая… короче. Я вижу, что Рон ведет себя странно. Он будто все время чего-то боится. И по-хорошему мне надо спросить, да? Это же правильно. Но на банальные «как ты» и «все в порядке» он отвечает какой-нибудь фигней, а заставлять его говорить я тоже не хочу. Потому что мы пара. Я хочу, чтобы он воспринимал меня как союзницу и как человека, к которому можно прийти за поддержкой, а не полицейскую, что ведет допрос. И я волнуюсь. Неизвестность пугает в разы больше, чем какая-то конкретная беда. Потому что с фантазией у меня все в порядке. Я такие «клевые» вещи придумываю, что могли бы случиться. А еще мне до жути обидно, потому что мы знаем друг друга. Я думала, что он мне доверяет. Выходит, что нет? Понимаю, это очень эгоистично думать о себе в такой момент, но я правда не понимаю, как со всем справиться. Ха, — Сэнди перевела дух, попробовала снова прижаться к сигарете, слегка закашлялась. — Я знаю, как это звучит… тупо. Два психолога не могут разобраться в собственных проблемах, что за бред. Задница еще в том, что мы оба знаем все приемы, которые можем друг на друге использовать. Рон запросто поймет, что я начала его обрабатывать и готовить к «серьезному разговору». Ну а я прекрасно вижу, когда он пытается перевести разговор в нужное ему направление. Черт возьми, мы оба знаем теорию на «А» с плюсом. Так что да, то, что мы психологи, ни капли не помогает, — Сэнди почувствовала, что глаза начинает щипать, а потому замахала руками. — Можете смеяться! Я вижу, какой идиоткой себя выставляю.

      «Ну я и наболтала, конечно. Аж горло пересохло. Или это от сигареты? Черт, я пеплом накрошила».

      Тут до Сэнди дошло: во время всего монолога, она ни разу не повернулась к Джеффри.

      «Это я вроде как боюсь его? — пошутила мысленно и мгновенно сама себя поправила. — Нет, не “вроде”. Тупо боюсь. Что начнет ржать и издеваться. Поделом, впрочем. Или воспитывать. Но мне от этого вообще не легче».

      Сэнди медленно-медленно, словно провинившийся ребенок, подняла взгляд на Джеффри, чтобы встретить внезапно строгую мину.

      — Ты думаешь, я обрадуюсь, что у моей девочки случились неприятности? За кого ты меня принимаешь? — Джеффри затянулся, выдохнул дым тонкой и быстро растаявшей струйкой. — Ситуация реально идиотская. Хотя, честно, я ни разу в своей жизни не видел, чтобы отношения, особенно дорогие и важные, непрерывно развивались нормально. Всегда где-нибудь вылезает лажа. Закон Мерфи, не иначе. И чего ты снова на себя все валишь? «Я — тупая», «я — эгоистка». Что за бред? Нормально, что ты не можешь залезть Ронни в голову, а он — в твою, — Джеффри потянулся к прикроватной тумбе и сбросил пепел в смятую банку из под пива.

      Сэнди удивленно наблюдала за ленивым жестом. Вспомнила про пепельницу, торопливо сбила пепел со своей сигареты и, до сих пор не получив ни единой колкости — «Что, даже в спину не…?» — медленно повернулась к Джеффри обратно.

      — Странно. Я ожидала, что вы что-нибудь скажете. Ну, знаете, в вашем стиле.

      — Бля, ну зверя-то из меня не делай! Да, я — сучка. Признаю. И когда мне в лицо суют сахарную парочку, я плююсь ядом. Но это просто чтоб не сдохнуть от диабета, моя хорошая! А когда ты ко мне приходишь в рубище и пепле, мне тебя, разумеется, жалко. Тут только обнять и любить… но сначала поешь.

      Сэнди внезапно послушно достала из коробки кусок тройной пепперони и принялась жевать, искоса посматривая на Джеффри.

      — Вы прям гуру отношений…

      — Не болтай с набитым ртом. Я скорее гуру проебов в отношениях. Поэтому мои советы особенно ценные. Серьезно, советы счастливчиков — хуйня, они или пиздят, или сами не понимают, как им свезло. То ли дело чуваки с полной жопой проблем. Их советы наглядны: делай нормально или будешь как я.

      — А если люди с жопой проблем не осознают этого и дают советы с прицелом: делай как я и будешь как я? — спросила Сэнди.

      — Ну, это террористы. Их шли нахуй. Хотя нет. Вежливо кивай и обходи стороной. Ну чего я тебя учу. Ты девочка психологически умудренная, знаешь, как с такими общаться.

      Сэнди торопливо проглотила последний кусок. Ей и вправду как будто сделалось получше от самого факта, что она выговаривается.

      «Да и тройная пепперони хороша».

      — То-о-о есть, — заговорила Сэнди вкрадчиво. — Вы расскажете мне про свой опыт? Классно. Вы мне про такое ни разу не рассказывали, — «Даже пьяным».

      Джеффри решительно мотнул головой:

      — Не переводи стрелки. Мы сегодня про тебя. А мою личную жизнь… не трогай. Чище будешь. Не делай такую недовольную морду! Да и это совсем не трезвый разговор. Я виноват, что ты вся такая правильная ко мне приперлась?

      Сэнди рассмеялась:

      — Ну вот. А я надеялась на то, что вы мне по дружбе расскажете что-то эдакое.

      — Кстати, реально, а чего у тебя по друзьям? Я помню, мы как-то про это говорили, но ты сбежала по каким-то супер-важным делам. И Ронни, кажется, водил тебя на встречу с ребятами из телефона доверия… А то вы ходите с Ронни, как приклеенные. Естественно, вы уже изрядно устали друг от друга… или я не прав?

      Сэнди заторможено отвернулась. По ее лицу было ясно, что она не рада подобному повороту. И еще яснее было то, что Джеффри это понял. Поэтому он замолчал, наверняка, выжидающе глядя на нее.

      «Черт, я прям чую, как он меня сверлит. Страшно».

      Сэнди попыталась обратить все в шутку:

      — Это… «совсем не трезвый разговор», да?

      Джеффри выдержал короткую паузу, прежде чем попросить совершенно спокойным тоном:

      — Кинь пачку, — легко поймал ее, зажав еще тлеющую сигарету зубами, прикурил от нее новую, и с размаху кинул пачку обратно, да так, что она четко пришлась Сэнди по лбу.

      Глухой картонный удар испугал и выбил остатки связных мыслей.

      — Не держи меня за идиота…

      — Вы ударили меня.

      — …ты пришла ко мне за моральной поддержкой, но просишь о ней без уважения.

      — Вы ударили меня гребаным «Мальборо»! И цитируете гребаного «Крестного отца»!

      — В следующий раз дам подзатыльник. Мы уже выяснили, что я тебя собираюсь не осуждать. А помогать. Ну так? С какой стати супер-социальная девочка, увлекающаяся волонтерством, не окружена толпой подруг и друзей? У тебя даже ни одной подружки нет. Все со старыми больными пердунами возишься. Как-то странно для феминистки, не находишь?

      — Это сейчас было совсем не в тему.

      — Да неужели. Что ж, — Джеффри скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу. — Убеди меня в этом.

      Сэнди попыталась усмехнуться в ответ, но вышло уж очень вымученно и… жалко?

      «Да-да, я выгляжу жалко. Мы сидим в груде вещей, в мятых шмотках и с полотенцами, но при этом он — богоподобная аристократка, а я — перепуганный ребенок. Какого черта?»

      — Это будет непросто объяснить, — со вздохом резюмировала Сэнди, поняв, что ей действительно не отвертеться и сидеть в осветлителе еще минимум минут двадцать.

      — Моя хорошая, я только с таким и работаю. Ну, вернее работал... хотя если я покажу, что из недавнего мне дали на перевод… Это просто дерьмо. И это даже хуже, потому что «просто дерьмо» как не мни, оно дерьмом и останется. Вот это реально дерьмо!

      «Слишком много дерьма для меня одной в... черт, сейчас даже трех нет. Правда, не выпить...»

      Сэнди затушила наполовину истлевшую сигарету, поерзала на табурете и снова медленно принялась объяснять, не до конца уверенная, насколько ее аргументы будут не то что логичными — приемлемыми:

      — Если очень коротко, то я не хочу ни к кому привязываться, потому что боюсь ответственности и... смерти, — встретив непонимание в глазах Джеффри, сердито растерла переносицу. — Блядь, говорю, это долгая история. И стыдная. Пообещайте, что никому не расскажете.

      — А кому я могу? Старухам в вестибюле? Да ты шу...

      — Сэр, я серьезно. Я это даже Рону не вываливала. Он мне и так Гровера припоминает... ну, Гровер из «Улицы Сезам»... — Джеффри всплеснул руками, явно собираясь возмутиться. — Ой, это вообще потом! Короче, я с самого детства прекрасно понимала, что судьба поцеловала меня в задницу. Единственная дочка богатых и любящих родителей, которые друг от друга не отлипают. Мне никогда ни в чем не отказывали, я ни в чем не нуждалась. Знаю-знаю, бесит. Погодите. То ли еще будет. Родители хоть и растили из меня принцессу, но добрую. То есть мне объясняли, что есть те, кому повезло меньше, чем мне, и что людям надо помогать. Не делайте такое лицо, меня воспитали филантропы. Меня брали на всякие благотворительные вечера, приучали отдавать игрушки, в которые я не играла. И мне нравилось. Я верила, что мой розовый единорог улетит в Африку и страшно порадует какого-нибудь голодающего ребенка и... вообще решит все проблемы Африки. Хули, он же единорог. И все это было так приятно. И сказочно. Я никогда не видела Африку, мне не показывали фотографии голодных детей, больных животных. И, конечно, мне казалось, что все ужасы, войны, болезни и прочее существует где-то очень далеко. И верила, что все сделанное добро достигает адресатов и всем помогает, — Сэнди нервно поболтала ногами, убедилась, что Джеффри больше не шутит и не перебивает ее, а лишь молча курит, благодарно кивнула.

      — На одном из благотворительных балов я познакомилась с Линдой. Офигенная красотка с копной рыжих кудрей и в ярко-сиреневом платье. Она уже училась в средней школе. Была на год меня старше, дочка наших соседей. Ее папа работал с Израилем, а мама в прошлом снималась для модных журналов. Линда была такой же принцессой, но с поцелуем в задницу не срослось. Она часто болела. Подолгу ложилась в больницы. Не каталась на пони, хоть их обожала, не ела сладкого, а только брокколи во всех видах и отварную курицу. Мы с Линдой вцепились друг в друга сразу. Мне безумно понравился ее заразительный гогот и умение придумать игру из ничего. А. И танцы. Знаете, она плясала так, будто у нее в стакане не вода, а водка. Родители были в восторге от нашей дружбы. Мы обе всегда производили впечатление общительных детей, умели говорить со старшими и пафосно читать заданный текст с листа на всяких мероприятиях, но вот настоящих подруг у нас не было. Линда, понятно, почти все тусовки пропускала по болезни, и когда в классе уже все разбились на компании, она сидела в стороне. Ну а я… была просто занудой, которая играя в Барби, сочиняла истории про гуманитарные экспедиции, свержение диктаторов и мумий. Не спрашивайте.

      — Даже не пытался.

      — С Линдой я чувствовала себя на своем месте. Мне не надо было стараться, чтобы ей понравиться. В какой-то момент мы, наверное, стали одержимы друг другом. Родители шутили, что это болезнь, а потом выяснилось, что у Линды лейкемия. Стало не до шуток. Ее все чаще отправляли в больницы, скоро вообще перестали оттуда выпускать. Мы по-прежнему играли в свержение диктаторов и мумий. Благо бинтов в больнице было завались, а Линду после химии побрили, и она отлично справлялась с ролью восставшего Тутанхамона…

      Сэнди подавилась смешком. Как ни старалась юмором сделать воспоминания менее болезненными, в носу мгновенно возник больничный запах, а сама она ощутила себя маленьким и нелепым подростком, которому добрая медсестра велела подождать в коридоре, пока Линду не перестанет выворачивать наизнанку от очередной порции лекарств. Голос Джеффри, ворвавшийся в воспоминания, заставил вздрогнуть и поерзать на табурете.

      — Я так понимаю, что у истории несчастливый конец, да?

      Сэнди согласно потрясла головой, поправила браслеты, перевернув бусины буквами вниз.

      — Вы не подумайте, ее родители и врачи делали все, чтобы она поправилась. Но да, чуда не случилось. Это было так странно. Я знала, что люди умирают. Взрослые. Мне казалось, что со мной это случится очень нескоро. А когда вот так пропадает твоя подруга-ровесница… Нет, «пропадает» — плохое слово. Она медленно угасала, менялась. В какой-то момент ей стало глубоко наплевать на то, сиреневая не ней пижама или еще какая-то. Ее не развлекали мои истории. А от пони — их развесили по всей палате — ее уже тошнило. Да, в принципе, ее тошнило от всего. Наверное, и от меня тоже. Это чувствовалось. Не знаю, что сильнее ее злило, то что я вижу ее такой, лысой и с трубками из всех щелей. Или то, что я, блядь, живая и здоровая… Мне было так стыдно к ней приходить. Но ее родители просили меня. Наверное, им казалось, что я и моя болтовня про Африку ей как-то помогут. Но мы с Линдой тогда или молчали, или ссорились. Она отказывалась есть, как бы я ее ни просила. Она все время повторяла, что умрет, а я ее разубеждала. И… в какой-то момент добрые слова рано или поздно заканчиваются. Линда меня раздражала. Однажды настолько, что я сказала… я сказала… ч-что хочу, чтобы она умерла. Я сейчас понимаю, как была неправа. Но тогда… — Сэнди обхватила виски, удерживая себя от ненужных причитаний. — Бляд-дство… Простите, что я плáчу. Это так тупо.

      — Почему? — Джеффри первый раз за весь ее рассказ переменил позу, приподнялся с кровати, не решаясь пока подойти.

      У Сэнди от стыда горели щеки.

      — Потому что болела не я! И умерла тоже не я. А еще прошло десять лет, а я продолжаю за это цепляться. Мне, вроде как, и хочется жить нормально. Не просто общаться, а дружить. Но это так страшно. Мне хватает того, что я трясусь над Роном. И это он не знает, что я его стабильно раз в год к врачам гоню не потому что супер-ответственная, а потому что ищу у него рак или что-то вроде… И я знаю, что все мы конечны. Я читала и Камю, и Сартра, и блядского Хайдеггера. Но это не помогает!

      Джеффри тихо рассмеялся:

      — «Блядский Хайдеггер»… Это выше моих сил! Погоди. То есть ты ко мне, такому рыжему и полудохлому, устроилась, чтобы, ну… к теме смерти привыкнуть? Сэнди? Сэнди, ты чего? Бля, я ж пошутил!

      Теперь Сэнди чувствовала, что превратилась в Гровера. По крайней мере, слезы брызнули очень по-мультяшному. Джеффри подскочил к ней, неловко зажав до сих пор тлевщую сигарету между пальцев, принялся обнимать и совсем уж невпопад оглаживать. Очень захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы попросить прощения за несдержанность, но сил хватало исключительно на жалкое подвывание и всхлипы.

      «Мне так стыдно. И потому что он прав. И потому что я опять привлекла к себе внимание. А ведь мне намного лучше, чем остальным. И ему, и Рону, и… да всем».

      А взволнованный Джеффри все говорил и говорил, абсолютно не свойственным ему извиняющимся тоном:

      — Моя хорошая. Я же старый дурак, я плююсь ядом. Очень некстати, да… Я надеялся так тебя развеселить. Ну пореви-пореви, дело такое…

      Сэнди воспользовалась его предложением, не совсем по доброй воле, но определенно плакать в компании выходило проще, чем в одиночестве. Ладони Джеффри, сухие и небрежные, хлопали ее по плечам, поправляли сползающее с головы полотенце, от его халата крепко воняло табаком, но скоро нос заложило, и такая мелочь больше не смущала. Сложно сказать, становилось ли от рыданий легче. Во всяком случае, не хуже. И еще Сэнди радовалась, что самую мрачную часть ей не понадобилось произносить вслух, и это была вовсе не смерть Линды, а нечто куда более постыдное.

      В какой-то момент Джеффри от однообразных — видно, и ему надоевших — утешений перешел к истории поучительной и интересной, но Сэнди, опять-таки к своему стыду, вслушиваться начала не сразу.

      «Мне сопли мозг загородили».

      — Я рассказывал про то, как познакомились мои родители? С другой стороны, на кой тебе это знать? Не, наверное, это и сейчас так себе развлечение. Но других сказочек у меня для тебя нет. Зато узнаешь, каким ушлепищем был мой папаша, может, меня поменьше ругать будешь.

      — К-как же ваша мама… я имею в-в виду… она так-кая…

      — Охуенная, да? О-о. Моя матушка была ослепительная. Что, рассказать тебе историю несостоявшейся любви в духе Ишервуда? — хитро подмигнул, заглядывая в самое лицо Сэнди. — Сперва все реально складывалось романтично. Молодой папаша прилетел из Парижа в Сан-Франциско по каким-то рабочим делам… честно, уже нихуя не помню. То ли он решил, что тут свою нетленную рукопись кому-нибудь впарить у него получится проще, то ли повелся на болтовню про золотой город. Черт его теперь разберет. Знаю только, что на его первой здешней «работе», где он устроился, кажется, секретарем к какому-то профессору, ему заплатили билетом в «Орфей» и попросили вон. Наивный папаша почесал бошку и подумал, что «а и ладно», поперся смотреть спектакль. Мол, плевать, завтра вернусь домой. А спектакль не какой-нибудь. «Волосатая обезьяна». Вообрази, тощий французишка прется смотреть на театрализованные протесты американских рабочих. Ебануться, да? Во-от, — Джеффри дотянулся до стола, подал Сэнди бумажную салфетку, почти не мятую. — А матушка там играла эту… как ее… ну симпатяжка, собственно, единственная… Милдред! Ну, и ты вообрази. Матушка вся в белом, рыжая красотка, вокруг кочегары. Папаша поплыл. Забыл, что взял уже обратный билет до Парижа, на остатки денег купил букет роз в антракте и побежал дарить.

      — К-красиво, — кивнула Сэнди, ее биография родителей Джеффри увлекала, пусть пока и было не совсем ясно, к чему это все.

      — А то! И волочился папаша за матушкой до-олго. Ну, сама посуди, где он, двадцатилетний оболтус, а где она — прима театра. Он ей в сыновья годился. Ну, если б она лет в пятнадцать родила. Однако ж добился, покорил. Хотя я грешу на презервативы. И получился я. Родители съехались. Думаю, у матушки от гормонов включился материнский инстинкт, и ей показалось, что у нее два ребенка: я и мой папаша. Тот снова устроился секретарем. В нормальное место, где платили деньгами, а не контрамарками. С матушкиной подачи, естественно. А сам все мечтал о славе писателя. Вроде как у него появилась муза, ради которой… оно, вроде, того стоило. Но то работа отвлекала, то со мной возиться приходилось. Как-никак матушка — прима, ей в пеленках возиться не полагалось. И папаша это вроде как понимал. Короче, рукопись покрывалась пылью, я взрослел. А потом хуяк, — Джеффри стер с лица Сэнди остатки слез. — Автомобильная авария. Не, папаша выжил, но сильно повредил ногу. И, чтобы справиться с ней, врачи выписывают что? Правильно, морфин. А с ним тебе нет дела ни до рукописи, ни до музы… ни уж тем более до сына.

      Должно быть, Сэнди смотрела на Джеффри совсем уж растерянно, раз он остановил поток мыслей, ласково улыбнулся:

      — Я это к тому что, смерть — это не страшно. Ну или не самое страшное. Она в каком-то смысле все гармонизирует и упорядочивает. И не сочти за депрессивное нытье. Но иногда смерти просишь. Порой для других. Вот, например, когда твой папаша — унылый недописака-нарколыга. Порой для себя, когда ты долго и тяжело болеешь. Но, моя хорошая, чужая смерть — не твоя зона ответственности, если только ты не всадила в человека нож или вроде того… тогда не рассказывай мне! Не хочу давать показания против тебя. Ну что?

      — Порой слова — хуже ножа, разве нет? — шепотом спросила Сэнди, к горлу вернулся едва откатившийся к груди ком.

      Джеффри потрепал ее по щеке, совсем как ребенка, случись такое при других обстоятельствах, сделалось бы неприятно, но сейчас все ощущалось как никогда уместным.

      — Безусловно. Уж поверь, я это знаю как никто другой! Но я повторю. Не бери на себя ответственность за чужую смерть. Понимаю, это тяжело, но… Линда давно на небесах, а ты ходишь с ее трупом и сама подгниваешь потихоньку. Ты прошла через дерьмо. Но я обещаю, моя хорошая, со мной тебе быть сиделкой не придется. Договорились?

      Сэнди кивнула. Попыталась ответить улыбкой на улыбку, но получилось криво.

      — И за жизнь тоже.

      — Что?

      — За жизнь другого человека, каким бы он близким тебе не был, тоже не бери. Если это, конечно, не твой ребенок, — Джеффри пристально посмотрел Сэнди в глаза. — Ронни — не твой сын, чтобы ты о нем так пеклась. Знаю, это может звучать грубо, но если он сам не хочет помощи, насильно ты ему не поможешь, так что… — видимо, Джеффри посчитал, что заканчивать нравоучение стоит на позитивной ноте, поэтому добавил. — Поговори с ним по душам. Как взрослый самостоятельный человек со взрослым самостоятельным человеком. Ага? Ну вот и славно, — с кряхтением поднялся, оправил халат. — Пойдем-ка смываться. Не думаю, что лысина сильно улучшит тебе настроение.

      Сэнди согласилась. Принялась стягивать гремящие и переливающиеся обручи, цепи и кольца перед душем. Застыла, озираясь по сторонам.

      — Сэр, а ваше желание исполнилось?.. Про вашего отца?

      Джеффри, уже собравшийся выходить из комнаты, остановился в дверном проеме.

      — Понятия не имею. Матушка выгнала его, и больше я его не видел. Она вовремя сообразила, что ее псевдосын не то что не справляется с ролью отца и мужа, но и несет в себе угрозу. К вопросу про ответственность и самостоятельность. Смекаешь?

      «Честно, уже не особо. Я как будто в очередной раз убедилась, что другим хуже, чем мне, но… от него это слышать получается легче. Интересно, что все-таки стало с его отцом? А с его матерью? Нет. Я, кажется, и так слишком плотно на него присела. Ха. Начала говорить, как он, ну надо же…»

      Они смыли краску. Джеффри стал огненно-рыжим, точно таким, как в их первую встречу на собеседовании, где он час мурыжил ее вопросами о литературе и гей-комьюнити. Сэнди вышла из ванной посветлевшая — во всех смыслах — да, если присматриваться, макушка отливала в желтизну чуть больше, чем остальные волосы, наверняка к этому придерется мама, но если забежать домой быстро, не включая в коридоре свет, то…

      Ели пиццу. Все же включили «Дракулу» с Ланджеллой. Джеффри, вроде как, по итогу понравилось, хотя он так часто нажимал на пульте «ПАУЗА», чтобы рассказать, как все обстояло в фильме с Лугоши, что в конечном итоге истории у Сэнди перемешались.

      Статьи и предстоящий утренний эфир договорились пока не обсуждать. Джеффри веселился и явно старался веселить, за этим благородным занятием добил бутылку вина и опрокинул пару банок пива.

      — У вас завтра будет сильное похмелье.

      — Чушь. Пиво можно пить после чего угодно, ну если не перебивать вкус хорошего напитка. Мы не умеем делать вино. Так что его и «Будвайзером» запить не грех. Доказанный факт.

      — Не слышала о таких исследованиях.

      — О. По моим университетским алкоэкспериментам можно книгу писать. Чем же вы с Ронни в Нью-Йорке занимались?

      — Э-э… учились?

      Сэнди решила не наседать с нотациями и потому что ее до сих пор мучила совесть, и потому что усталость правда брала верх. Максимум, на что ее хватило — короткая уборка.

      «Просто из соображений безопасности. Не хочу, чтобы его завалило собственным мусором».

      Переставляя коробки возле письменного стола, заметила странные фото, как с плакатов о поиске людей, стопки газет, исчерченных красным карандашом.

      — Вы… что-то пишете сейчас?

      — Да так. Балуюсь.

      — Если вам нужна помощь, я могла бы…

      — О, нет-нет, — заверил Джеффри, прикрывая записи рукой. — Скорее всего, ничего не выгорит. Так что не забивай этой чушью свою прелестную головку.

      «И он тоже что-то темнит. Или мне уже мерещится? Мне действительно не стоит брать на себя слишком много. Не потому что это вредно мне, а потому что, ну, честно, кем я себя возомнила?»

      С Хейт-Эшбери Сэнди уехала в полночь. С коробкой рубашек и блуз, а еще с кассетой «Темноты на краю города» дикого и невинного Спрингстина в кармане джинсов. И с полной кашей из мыслей, которую на ночь расхлебывать категорически не хотелось, да и утром едва ли удастся отыскать в себе вдохновения на такое унылое занятие.

      «Зато утром я точно найду, чем заняться. Поэтому спать-спать».

      Домой Сэнди заскочила на цыпочках, пробегая от прихожей к лестнице на второй этаж, мельком покосилась в сторону гостиной. Оттуда лился холодный свет телевизора, озарявший силуэты сидевших в обнимку родителей. Вспомнился образ матери Джеффри и история про отца-морфиниста. Сделалось одновременно и радостно, и стыдно. Радостно, потому что ее родителей подобная трагедия миновала. Стыдно, потому что она догадалась их сравнить и испытать облегчение.

      «Но если всем хуже, почему я не могу получить хотя бы вторичную выгоду от того, что я постоянно копаюсь в себе?»

      Поставив обувь на видное место, чтобы родители не беспокоились, поднялась в спальню. Она бы поздоровалась с ними, но боялась, что они учуют запах «Мальборо» и разволнуются куда страшнее, чем просто от того, что она поздно вернулась.

      Вид тщательно постиранных с ополаскивателем старых игрушек и детских картин сковывал и отвлекал. Сэнди снова предпочла не включать основной свет, ограничившись крошечным ночником в форме звезды над кроватью. Быстро вставила кассету в проигрыватель на столе, приглушила звук и упала на подушки. Даже раздеваться резко стало лень. Сэнди с нетерпением ждала, когда за треском пленки последуют столь необходимые ей теперь успокаивающие визги электрогитары.

Свет погас этой ночью.

Неполадки в центре.

Угодил в автомобильную аварию,

Разворотив себе все кишки…

      Сэнди хихикнула: «Я понимаю, что это метафора, но почему он так весело об этом поет? Надо будет рассказать Рону. Ой. Я же ему не звонила, — торопливо приподнялась на локтях, потянулась к тумбе, где стоял телефон. — А. Он на работе».

      Завалилась обратно, по-прежнему глядя на трубку и цифры, мысленно набирая заветный номер.

      «Он, наверное, тоже устал. И еще больше, чем я…»

Но есть то, что я знаю наверняка, девочка,

Я плевать хотел!

На все эти, как под копирку, старые разыгрываемые сцены.

Я плевать хотел!

На то, что происходит между ними…

      «Нелепо засыпать под Спрингстина. Что ж, мне подходит».

      Сэнди обхватила одну из подушек, прикрыла веки, воображая, как желает Рону добрых снов и прислоняется к его плечу, пахнущему мятным гелем для душа и дешевым растворимым кофе.

      Постепенно в ее мозгу развеселые песни Спрингстина под гитару и саксофон превратились в заставку «Рождества Чарли Брауна». Его в детском отделении онкологического центра отчего-то крутили чаще других мультфильмов про Снупи. Сэнди видела сцену с уродливой елкой в сотый раз, но все равно не отворачивалась от экрана с бессмысленным послушанием, как если бы это считалось частью подготовки к встрече с Линдой.

      У Сэнди на коленях сидел очередной плюшевый пони. Ради него она попросила папу заехать в магазин по дороге в больницу, но не для того, чтобы порадовать Линду подарком. Сэнди просто не хотела там быть. Здороваться с врачами. Надевать специальный халат. Вдыхать запах лекарств.

      Ей все наперебой твердили, что она — «хорошая девочка» и «замечательная подруга», да так уверенно и громко, что не удавалось и слова поперек вставить. Сэнди сидела на высоком стуле возле двери в палату и чувствовала, как желудок медленно прилипает к позвоночнику, а ладони покрываются холодным и липким пóтом. Почти подпрыгнула, когда к ней подошла медсестра в аккуратной зеленой форме:

      — Можешь заходить, милая. Твоя подружка ждет тебя.

      Сэнди соскочила со стула и шагнула в открывшуюся перед ней дверь.

      Огромные окна, занавешанные такими же огромными плотными шторами.

      Гигантская кровать, непомерно большая для тощего лысого создания на ней.

      И пони. Блядские пони везде.

      Сэнди натянула улыбку.

      — Привет, Линда.

      К ней повернулись…повернулась… повернулось?

      Колючие ресницы, ядрено-зеленая радужка глаз.

      — Привет, Сэнди.