Если бы я думал, этого бы не случилось.
Крис Уоттс, или «Хороший мальчик».
Убил жену и двоих детей.
Вторник предполагался как выходной, который они с Сэнди планировали провести полулениво, сперва валяясь до полудня на диване, а после собирались прошвырнуться по центру. Увы, ключевыми словами тут стали «планировали», «собирались» и «предполагался».
Рону позвонили, когда стрелка часов едва добралась до десяти, и попросили подойти к участку. Пришлось врать про срочную и совершенно нелепую консультацию в «Эриксоне» и, одеваясь и скидывая блокнот с карандашами в сумку, спешно зацеловывать Сэнди, чтобы та не огорчалась.
«Разумеется, она огорчилась. Я лажаю сейчас в каком-то нереальном количестве. Хорошо, что она не предложила меня проводить или вроде того».
По дороге Рон с завистью косился на людей с сигаретами, мечтательно оглядывал витрины табачных магазинов — их всегда было так много в Сан-Франциско? — и сглатывал липкую слюну.
«Нет. Нельзя. Я вернусь к Сэнди, она учует. Будут вопросы. Нет-нет-нет», — Поэтому Рон просто старался пристроиться к впереди идущим курильщикам и отрабатывал технику медленного дыхания по счету. Получалось скорее глупо, чем эффективно. И еще одна странность: в полицейском участке стало привычно.
Пусть Рон и шагал туда с раздражением, но его больше не трясло от волнения при виде знакомо людного зала ожидания и постовых за пуленепробиваемым стеклом. Плакаты с пухлым мультяшным офицером, объясняющим, как себя вести при ограблении и ранениях, успели наскучить, как и однотипные портреты разыскиваемых преступников, сплошь с квадратными подбородками и вытянутыми, неестественно огромными ртами.
«Вообще, забавный контраст: вот вам, ребята, морды тех, кто пырнет вас в пузико и памятка, чего с этим делать», — Рон покосился на свое любимое место у стены, полез в сумку за блокнотом, но его окликнули неестественно бодро:
— Ронни!
Ричард, в новом полосато-синем костюме, вышедший из-за железной двери, весело потряс перед собой банкой «Колы».
— Доброе утро… Ричи.
— У кого-то утро, а у нас с тобой день вовсю. Лови, — швырнул Рону в руки банку. — Холодная. Только теперь какое-то время не открывай, — рассмеялся и, подойдя вплотную, похлопал по плечу, уводя за собой вглубь коридоров, подальше от шумного зала. — Помнишь, я обещал тебя познакомить с классным человечком?
— С вашей коллегой-профайлером? Да.
— С ней самой. Я ей все-все про тебя и Дюка рассказал, она впечатлилась твоей работой. Так мне и сказала: «Ричи, этот малый — большой умник». Мы с ним далеко пойдем…
Рон с трудом удержался, чтобы скептически не ухмыльнуться.
— Ваша коллега настолько мной довольна, что это говорите мне вы?
Ричард махнул пальцами-веерами и скорчил оскорбленную гримасу:
— Ну, может, не прямо так. Но общий посыл ты уловил. Вам нужно познакомиться.
— Я думал, что это произойдет в рабочее время. Не думайте, я рад помочь следствию, но это мой первый полноценный выходной и…
Ричард замер у одной из многочисленных безликих дверей участка, развернул Рона к себе лицом и с видом абсолютного участия заверил:
— Ронни, знаю, ты не в восторге от этого всего. Но не воспринимай нас как своих врагов…
— Сэр, я и не…
— Ой, опять это твое «сэр». Вот об этом я и говорю! Ронни, нам нужно с тобой полное доверие и взаимовыручка. Смекаешь? Считай, что мы — твоя странная семья.
Рон на секунду это представил и ухмыляться, даже скептически, расхотелось совершенно. Ричард, явно решивший, что его слова произвели нужный эффект, хлопнул в длинные ладони:
— Ну вот и славно, — и дернув дверную ручку, впустил Рона в небольшую белую комнату с меловой доской и прямоугольным столом, заваленным папками, за которым, плотно устроившись, почти локоть к локтю сидели люди в форме, всего восемь человек, но в узком кабинете они воспринимались как настоящая толпа.
Нескольких Рон узнал сразу, но не вспомнил по именам, они приходили в «Эриксона» под видом исследователей из Калифорнийского университета. Узнал и Хейза, пузатого мужчину, как две капли воды похожего на офицера с плакатов — и как Рон раньше не заметил? — он сильно потел в закрытом помещении и обтирал массивную складчатую, как у шарпея, шею платком. Из дальнего от двери правого угла выглянула Батлер, в отличие от Ричарда она не принялась приветливо махать Рону и сыпать комплиментами, ограничилась коротким кивком, даже без улыбки, но, как ни странно, этого простого жеста оказалось достаточно, чтобы чуть-чуть успокоиться.
Во главе стола расположилась невысокая черная женщина. Она была тучна, очень коротко стрижена, еще короче, чем Батлер, одета в просторный бежевый костюм на серую футболку и в общем-то смотрелась довольно молодо. Правда, Рон понял это не сразу, из-за сосредоточенного выражения и от волнения нахмуренных бровей женщина казалась старше. Но как только она отвлеклась от разложенных перед ней бумаг и подняла на вошедших лицо, сделалось очевидно, что ей максимум тридцать, а то и того меньше.
— Д-детектив Риццо, — попыталась встать из-за стола, но Ричард отмахнулся.
— Ой, я тебя умоляю! Мы ж не под записью еще? Чудно. Ронни, это наша гордость и прелесть, офигительный профайлер — Трейси, — его перебил настойчивый кашель со стороны Батлер. — Ладно-ладно. Рон Нильсен — Трейси Данбери. Трейси Данбери — Рон Нильсен. Так лучше? Чудно. Теперь сядьте рядом. Сядьте-сядьте, я постою. И объясню, чего мы тут с вами все собрались…
Ричард кое-как пробрался через коллег к доске и принялся долго рассказывать о том, для чего, вернее, кого они здесь сегодня встретились. Рон слушал вполуха. Он осторожно устроился по правую руку от Трейси, торопливо перебирающей свои записи. Ее папки отличались от тех, что навалены посреди стола, у Трейси все было аккуратно расфасовано, отмечено цветными закладками-маркерами. Несколько раз она тянулась поправлять гелевые ручки, четко разложенные возле бумаг по длине столбика чернил. Когда их с Роном предплечья случайно соприкоснулись, Трейси виновато пробормотала что-то под нос и замерла, постаравшись прижать к себе руки как можно плотнее.
«Я ее как-то по-другому представлял», — Рон честно покопался в своих воспоминаниях и вдруг осознал, что не представлял Трейси никак. Ему давно обещали профайлера-наставника-психолога, с кем бы он сумел все обсудить, но обещания Ричарда не внушали никакого успокоения, раздражали, а потому всякий раз, когда Рон вырывался из омута расследования, он благополучно забывал обо всем, чтобы вернуться к той нормальной жизни, что ему полагалось изображать, чтобы не вызвать ни у кого подозрения.
Трейси ему понравилась чисто с человеческой точки зрения, точно такая же растерянная, как и он сам, молодая, застенчивая, с легко уловимым обсессивно-компульсивным неврозом. Кроме того, Трейси была второй женщиной в их «команде», забившейся в кабинет, после Батлер и единственной цветной. Все эти пункты как бы ставили ее в уязвимую позицию, но вместе с тем приближали к Рону, потому что до сегодняшнего дня он чувствовал себя главным лузером и недотепой.
«Черт его знает, правда, какой она специалист. А это все же важнее, чем мой комфорт».
— …так вот, — вновь хлопнул в ладони Ричард, привлекая всеобщее внимание. — Подытожим. Денег мало. Времени мало. Нас мало. В городе хватает незакрытых дел, поэтому наш благородный порыв найти и спасти гейских проституток оценили на «Си» с минусом. Сейчас нас… — покосившись на Рона. — Одиннадцать. Почти как апостолов.
— То есть мы остались без Иуды? — пошутил Хейз.
По комнате прокатился общий ленивый смешок.
— Очень на это надеюсь. Так, с неофициальной частью покончили. Хэйз, будь другом, — пощелкал пальцами.
Тот с усталым пыхтением наклонился и достал чехол с видеокамерой на треноге, стал настраивать ракурс. Должно быть, Рон как-то особенно приметно пялился, так что Трейси шепотом ему подсказала:
— Это для п-протокола.
— Д-да? Спасибо, — тоже шепотом. — Но разве это не надо делать на допросах?
— На допросах обязательно. Но д-детектив Риццо старается ответственно подходить к процессу. Кроме того, вы… — Трейси пожала покатыми плечами.
— А. Ясно, — «Логично, я ж по сути человек с улицы. Иду как свидетель или помощник… или как там?»
— Настроили? Лампочка горит? Класс, — все так же певуче продолжил Ричард. — Вы уже знакомы с материалами дела. Пробежимся по важным пунктам, — взяв мел кончиками пальцев, принялся выводить высокие острые буквы на доске, комментируя свои пометки. — Наш мужчинка взрослый. Живет в городе или недалеко. Убивает молодых гомосексуалистов. Убивает бездомных и наркоманов. Делает это красиво, — чуть постояв на месте, дописал сверху «ГОРБАТЫЙ БОГ». — Я насобирал вам папочки с делами за последние тридцать лет, что могут нам подойти. Распределите и просмотрите. Но это только наше добро. Надо еще проверить соседей, поэтому те, кто будут отлынивать, поедут за дополнительным домашним заданием, — со звонким металлическим ударом уронил мелок на подставку, брезгливо потер испачканные пальцы. — Вопросы?
Все переглянулись, Рон заметил, как все собравшиеся в комнате полицейские уставились на Батлер, та со вздохом подняла руку:
— Детектив, это очень большой объем работы. У всех нас на руках есть еще дела и…
— Бев, прекрасно тебя понимаю, — перебил ее Ричард и вытер руку о деревянную рамку доски. — Но без вот такой нудятины мы не поймем, каков ареал обитания нашего Божка.
— Но.
— Погоди. Дай доведу мысль, пока не убежала. У нас с вами небывалая история, мы с нашим человечком можем общаться. Точь-в-точь как в истории Шари Смит. И не говорите мне, что вам не прикольно побыть на месте Джона Дугласа, я вам не поверю. Так вот, пока вы будете рыться в старых делах, мы с Рон… — с явным раздражением покосившись на камеру. — С мистером Нильсеном будем выуживать информацию и сужать круги. К слову, мисс Данбери уже нам частично облегчила задачу. Составив профиль нашего бога. Зачитаете?
Трейси послушно взметнулась, раскрыла свои записи на середине и, откашлявшись, принялась читать с листа. По мере того, как она описывала Дюка, ее голос, чуть дрожавший изначально, приобрел уверенный, слегка механический тон:
— Д-данный профиль составлен на основе п-прослушанных шести звонков, материалов с места преступления и патологоанатомического заключения. Дюк, или Горбатый бог. Имя не соответствует тому, что указано в документах. Возраст от сорока пяти до пятидесяти пяти лет. Физически развит. Коэффициент интеллекта выше среднего. Белый мужчина.
Слышно, как Хейз цыкнул языком. Рон не успел понять, насколько это можно было воспринять как неодобрение, Ричард быстро и неестественно живо уточнил:
— Уже вопросы? Нет. Прекрасно, — повернулся к Трейси. — Прошу, дальше.
Та покорно кивнула.
— О-образование — неоконченное среднее. Возможно, учился на дому. Много занимался саморазвитием. «Синий воротничок» или разнорабочий. Служил, вероятно, уволен за ненадлежащее поведение. Может быть связистом, поэтому он понимает, как сделать так, чтобы его не смогли выследить. Не имел проблем с законом или попадался на мелких проступках. Не женат или давно разведен, детей нет или не общается с ними. Нет никаких домашних животных. Живет один в частном доме, возможно, владеет лесным домиком. В любом случае, располагает помещением, где нет посторонних. Есть подвал или сарай. У него есть машина. Подержанная, темная, недорогая, но в хорошем состоянии. Он не публичный, знает, что его нельзя нигде увидеть или услышать… Я-я имею в виду медиа. Но при этом выглядит привлекательно, располагает к себе. Аккуратный. В одежде предпочитает костюм или брюки с рубашкой, — Трейси с шумом набрала воздух в легкие и перевернула страницу. Девиация возникла в позднем возрасте, после пяти лет. Шизоидный истероид. Он испытывает потребность в том, чтобы им восхищались. Сам он прекрасно осведомлен о своей силе и возможностях. Ему нужно об этом напоминать, — Трейси вынырнула из записей и уточнила. — П-поэтому у него нет модулятора г-голоса или устройства с п-переменной скоростью. О-он уверен, что его не поймают, — уткнулась обратно в текст. — Его можно заинтересовать, вовлечь в игру. Он не выносит неискреннего отношения. Шизоидная его часть требует исследований и достижений нового. Отсюда садо-мазохисткие наклонности. Он исследует себя и других людей. Создает собственные отношения с жертвой. Как ему кажется, относится к телам с уважением. Поэтому после убийства он их одевает. Осведомлен в базовых знаниях биологии. Сувениры не собирает. Возможно, коллекционирует фото или видео. О-о. П-простите, я забыла важное, — зашуршала страницами. — Есть физическое увечье. Оно не мешает ему в работе, но доставляет моральный дискомфорт и, возможно, дисморфофобию. И-из важного это, наверное, все, — Трейси повернулась к Ричарду. — Т-там есть еще, но я не до конца уверена, поэтому не б-берусь…
Ричард, все это время стоявший у доски, облокотившись о деревянную рамку, ту самую, о которую вытер руку, с улыбкой показал большой палец:
— Отличненько. Ронни, что скажешь?
Рон успел лишь кивнуть, его в действительности впечатлил анализ. Он покосился на собственные заметки и стыдливо прикрыл их локтем. Читать о профайлинге доводилось, да и Ричард прав, слава того же Джона Дугласа гудела по всей стране, но Рон не предполагал, что можно насобирать столько данных.
«А ведь это я с ним болтал. И не шесть раз, а все восемь», — но сказать ничего не получилось, опять голос подал Хейз, измученный духотой и своим же потом:
— Звучит складно. Но насколько это правда? Ну. про айкью — ладно, увечный — понятно, здоровый такой хуйней бы заниматься не стал. Но откуда ж мы знаем, что у него темная тачка?
Трейси поспешила ответить:
— П-при академии ФБР-р было п-проведено исследование в восемьдесят четверт-том, согласно к-которому…
Ричард предупредительно постучал по доске ногтями.
— Хейз, друг, вопрос отличный. Главное задан своевременно и явно со знанием дела. Я же пригласил Трейси в игрушки с нами поиграть, а не выторговал ее у департамента с пеной у рта, чтобы она нам помогала убийц ловить, верно? — окинул комнату строгим взглядом. — Еще у кого-то есть желание поболтать про тачки? Или идеи про нашего бога? Его привычки? Портрет? Нет? Офи-ген-но. Продолжим, — демонстративно развернулся спиной к коллегам.
«Страшная у него спина. Такая… хищная», — подумал Рон мельком, посмотрев на острые широкие плечи и идеальную осанку. Сделалось боязно, потому что он снова дурак.
Дальше следовала еще менее понятная ему часть с распределением обязанностей и должностей. Рону тоже задавали вопросы, он на них чинно отвечал и молниеносно забывал содержание своих ответов. Залипал на гипнотический огонек видеокамеры, медленно вспыхивающий красным и так же медленно затухавший.
Вспыхивавший и затухавший…
В голове множился и клокотал образ Дюка. Какой он? Высокий. Выше Дэна. Белый. В рубашке. Бывший военный. Упорно перед глазами вставал Роберт с его сухими чертами и пронзительными глазами. В чем выражено увечье? Шрам? Ампутация? Нет, Трейси же объяснила, что это что-то, что не мешает ему работать. Горб?
У Рона возникло непреодолимое желание все зарисовать, чтобы куда-то выплеснуть накопившиеся чудаковатые рожи, но уж больно смущала толпа полицейских и Трейси под боком, тщательно записывавшая почти каждое слово Ричарда.
— …а что касается Ронни, — бодро объявил Ричард, точно силками возвращая в реальность. — Теперь его будет курировать Трейси. Не зря же вы оба психологи. Вам будет о чем поболтать. Обменяйтесь там контактами, скооперируйтесь, сплетитесь психологическими вибриссами. Короче. Сделайте так, чтобы вы сработались, и к следующему звонку у вас получилась стратегия, как с нашим богом разговаривать. Да, нас мало, но на нашей стороне профессионалы своего дела и закон от Конгресса за шестьдесят восьмой год. На этом все, — махнул Хейзу. — Можно выключаться.
Видеокамеру сунули обратно в чехол, наконец открыли дверь. Все потянулись к выходу, сильно пристыженный Хейз скрылся раньше остальных, хотя вполне вероятно, что ему сделалось невыносимо жарко, Рон и сам не заметил, как взмокла его спина под рубашкой. Он потянулся было встать, но цепкие пальцы Ричарда легли ему на плечи:
— Ну как? Все путем?
— Д-да. Я не все понял…
— Ой, тебе и не нужно. Но нужно, чтобы ты был с нами. Чтобы влиться в команду и стать…
— Семьей, я помню.
— Вот и отлично! — заулыбался Ричард так же ослепительно дружелюбно, как и раньше. — Кстати об этом, я отправил запрос на изучение твоего личного дела. Простая формальность, сам понимаешь, мне важно знать, не было ли у вас с Дюком точек пересечения. Вдруг окажется, что он, ну не знаю… раздавал обеды в столовой твоей школы.
Сделалось холодно, а место, где вспотела спина, кажется, и вовсе покрылось тоненькой корочкой льда. Рон пристально взглянул в черные, мохнатые от ресниц глаза:
— Вы меня подозреваете?
— Ну нет! — почти обиделся Ричард или состроил вид. — Вовсе нет.
— Тогда зачем?
— Говорю же, ничего такого. Просто гляну, кто твой папа, мама…
— Вы в курсе, что моя мама умерла.
— Ну тогда я посмотрю, где ты жил-был.
— В детском доме, разумеется. Ни с какими мужиками-убийцами я не общался.
Ричард перестал корчить рожи и скалить белоснежные зубы. Наклонился с серьезным видом, не выпуская плечи Рона:
— Слушай, я понимаю, неприятно, когда роются в твоем грязном белье. Тем более старом. Но ты же сам знаешь, от прошлого не убежишь. Я тебе об этом мог и не сообщать. Считай, по дружбе разболтал. Все окей? — похлопал по плечу и заворковал, отходя в сторону. — Ну и славно. Трейси, Бев, пойдемте в буфет, а? Умираю от голода. Е-мае, еще и пиджак заляпал. И почему мне никто не сказал? Что за подлость?!
Рон застыл ни жив, ни мертв: всплывет его личное дело — всплывет история с Робертом, о которой он до сих пор никому не рассказал. Ни в университете, ни в «Эриксоне», ни Сэнди. Одна мысль заставляла сердце стучать где-то на уровне глотки.
Кое-как Рон все же вышел из комнаты. Уже в коридоре его нагнала Трейси, она протянула ему визитную карточку, попросила ей позвонить, все так же волнуясь, заикаясь и хмурясь. Рон не был уверен, сказал ли он ей вообще «спасибо»?
Хотелось курить.
Еще ругаться и плакать, но сейчас особенно — ку-ри-ть.
Батлер задержалась под предлогом проводить Рона, чтобы тот не плутал по извилистым коридорам. Когда они вдвоем стояли в зале, она с сочувствием обратилась к Рону:
— Мистер Нильсен, я бы хотела, чтобы вы знали: здесь вам никто не хочет навредить. Поведение детектива Риццо…
«О боже, и она все слышала. Хотя как бы она не услышала? Блядство».
— Мэм, я помню, — не слишком учтиво перебил ее Рон. — Очень необычное и очень профессиональное! Я обязательно пойму это через какое-то время, ну а пока… — он запнулся, спрятал лицо в ладони, тяжело вздохнул. — Я чертовски устал. Простите. Мне не следовало вам грубить.
— Поверьте, вы и не начинали, — улыбнулась Батлер, но как-то странно.
Нет, она не выглядела ни обиженной, ни смущенной, ни уж тем более сердитой, скорее опечаленной. Да, именно это старое, вышедшее из книг времен Гражданской войны слово, пропитанное благородством и сочувствием. Батлер сочувствовала Рону, поэтому и пошла за ним, подбирала выражения, терпела его несдержанный тон, ничего из этого она не была обязана делать.
«Тогда зачем?»
— Мистер Нильсен, информация, которую собирается запрашивать детектив, останется в строжайшей секретности. Ни ваши коллеги, ни начальство, ни близкие не будут к ней допущены. Обещаю, — последнее уточнение звучало примирительно-ласково.
Рону стало бесповоротно неловко и стыдно от того, что своим поведением и видом вынуждал Батлер о таком говорить. Смотря во внимательные глаза с лучиками морщин под нижними веками, он понимал, что его волнение оправдано, но признаться вслух не получалось. Не хватало ни силы духа, ни наглости отвлекать Батлер еще дольше. Поэтому Рон ограничился самой вежливой улыбкой, на какую сейчас был способен:
— Спасибо, мэм. Простите, что вам приходится нянчиться со мной.
Батлер усмехнулась.
— Похоже, что я нянчусь с вами?
— Я не хотел вас обидеть.
— Нет-нет, все в порядке. Вы просто не первый, кто это замечает. Возможно, это из-за того, что вы напоминаете мне моего брата.
— У вас есть младший брат, мэм?
— О нет, старший. Но он точно так же, как и вы предпочитает все держать в себе, а потом взрывается. Поэтому, если будете чувствовать, что накипело, можете смело обращаться ко мне. Я уверена, что мисс Данбери прекрасно справится со своими обязанностями, но если что, — сказав так, Батлер протянула Рону руку. — Я вам не откажу.
«Дерьмо из меня, а не психолог, раз по мне так все видно, — подумал Рон, благодарно отвечая на рукопожатие. — Получается, она — младший ребенок? Внезапно, я решил, что у нее на попечении выводок братьев-сестер или что она у родителей одна, как я или Сэнди… о, черт».
— Мэм, а где здесь телефон?.. — не с первого раза приметив на бежевой стене точно такой же бежевый аппарат. — С-спасибо. Хорошего вам дня.
Сэнди взяла трубку не сразу, так же не сразу зевнула:
— Ага-а?
«Она расстроена».
— Привет, солнце. Я закончил. Готов каяться. План с прогулкой еще в силе?
— Не зна-аю, — задумчиво протянула Сэнди. — Так-то я собралась устроить жаркий тройничок с Бэном и Джерри...
— Я не помешаю. Залезу в шкаф и буду тихонько наяривать на вас. А если понадобится помощь, то...
На том конце раздалось сдавленное фырканье.
— Я представила, как ты поместишься между стеллажами и пылесосом. Забей. Я почти не бешусь. Тащи свою супер-занятую задницу на Шестнадцатую улицу. Мы успеем в «Рокси».
Старое синее здание с пока что выключенными неоновыми вывесками выделялось на фоне новодельных кафешек и магазинов пузатой несуразностью. Блеклые плакаты артхаусных фильмов притягивали внимание. Рон рассматривал коллажи с нагромождением фрейдо-юнговских образов, потом на минималистичные фотографии, где все равно ничего не понимал, читал ничего не говорящие ему названия: «Эпидемия», «Прекрасный аналоговый мир», «Сад Робинсона». Хотелось отключиться от разговоров об убийствах и желания курить, настроиться на позитивный лад и, если удастся, получить удовольствие, но Рон то и дело отвлекался на проезжую часть — почему вокруг столько темных машин? — вглядывался в прохожих, не чтобы отыскать среди них лохматую фигурку Сэнди, а чтобы найти «высокого белого мужчину лет сорока пяти или пятидесяти».
«Интересно, какой он? Насколько расчеты Данбери верны? Они звучали убедительно, но что, если мы просто притворяемся, что хоть что-то понимаем в истории Дюка? А на деле он абсолютно другой. Ростом с половину меня, катается на белом велике без сиденья и вертит нас всех на своем…»
Рон вздрогнул, почувствовав, как ему на плечо опустилась ладонь.
— О-том-ри! — приказала Сэнди, внезапно возникшая перед ним, и тут же добавила хмуро, поправляя лямки рюкзака. — Я тебе машу-машу.
— Прости, я… не увидел.
— Не, ты пялился прямо на меня, — и, не давая оправдаться, предложила. — Пойдем?
То, что Сэнди догадывалась, что он — не в порядке, очевидно, а то, что она не заваливала его расспросами прямо вот здесь, на улице, одновременно успокаивало и настораживало — ведь потом же они будут говорить. Вопрос только, когда?
Сэнди обхватила его руку под локтем и прижала к груди, сделалось тепло и мягко, Рон даже сумел почувствовать сердцебиение — мерное, тоже как будто бы мягкое, это помогло затолкать страхи поглубже, и вот они уже в маленьком «Рокси» стояли возле рукописного расписания сеансов, все так же держась друг за друга. Болтали ни о чем, как болтали месяц назад и два, и до переезда в Сан-Франциско.
— Я соврала родителям, что мы пойдем смотреть кино в Кастро.
— Почему?
— Потому что тут показывали порнуху. В шестидесятые.
— Черт, мы опоздали на целых двадцать лет! А в Кастро не показывают?
— Ты что! Там прилично до жути. Мы туда ходили с одноклассницами после школы, и нас не хотели пускать на первый «Вой».
— Кстати, слышал, выходит четвертый.
— Но мы на него не пойдем. Они испортили хорошую франшизу. Все-таки Джо Данте — гений, а Брэнднер — неплохой писатель, но явно не лучший, — Сэнди качнулась на пятках стоптанных кроссовок. — Итак… у нас есть выбор. «Маньяк-полицейский» сейчас, «Бешеные тетушки» через три часа или «Тыквоголовый» через полтора часа?
В «Рокси» сладко-масляно пахло попкорном и приторным строганным льдом из высоченных автоматов. Из зала слышались приглушенные выстрелы и поставленные томные крики героинь. Сочетание запахов и звуков укореняло впечатление, что время как бы отмоталось назад. Странно, почему раньше Рон не ценил моменты их с Сэнди уединения и вот такие ни к чему не обязывающие детали? Наверное, потому что тогда они казались несущественными мелочами, а не чем-то драгоценным.
Рон украдкой погладил пальцы Сэнди, нарочито серьезно рассуждая вслух:
— Сомневаюсь, что готов ждать «Тетушек» три часа. Не, это явно шедевр на уровне «Битлджуса», но я морально к нему не готов. Да и «Полицейский»… — «Хватит их с меня на сегодня». — «Тыквоголовый» звучит достаточно фигово, совсем как «Мозгоеды».
— Да, мы на них так и не сходили, — вздохнула Сэнди и, поспешно прикусив губу, встрепенулась. — Решено. Значит, тыквы? Будем готовиться к Хэллоуину.
— За месяц? Не рано, а?
— С тобой многие не согласятся, — Сэнди принялась загибать пальцы свободной руки. — «Поп-тартс», «Орео», «Макдональдс», «Кеймарт», «Таргет»… мне продолжать?.. Я так и думала. Иди в кассу, а я куплю нам что-нибудь пожевать пока.
— Купи побольше! — крикнул Рон ей вслед, задержал взгляд на подпрыгивающем рюкзаке со связкой плюшевых брелоков-зверушек, добытых в игральных автоматах.
«Мы давно не были в игровых залах. Надо. Очень надо сходить и накупить этой пушистой фигни».
На миг он представил, что Сэнди все известно. И про Дюка, и про «сотрудничество» с полицией, и про путаницу с датами и детдомом, и про Роберта. Получилось бы тогда и дальше держаться за руки? Вот так запросто болтать про ужастики? Быть вместе? Одна часть Рона — сентиментальная до тошноты — уверяла его, что да, все будет если не по-прежнему, то точно будет, что Сэнди поймет-простит и пожалеет, ведь она всегда была именно такой: понимающей, всепрощающей и жалостливой. Другая же часть Рона… молчала. И в этом мрачном молчании заключался, пожалуй, самый главный страх: одиночество. Рону доводилось оставаться один на один со своими переживаниями и больше ничего подобного он переживать не собирался, не когда у него наконец все начало налаживаться.
Поэтому Рон пошел покупать билеты на последний ряд крошечного зала, где и так, судя по всему, кроме них двоих и билетера, никого не предвиделось, а после уселся с Сэнди на полупустом фудкорте. Есть тако, пинаться под столом за последний ломтик начос с сырным соусом и попеременно показывать друг другу сине-зеленые языки после строганого льда.
— …есть все же прелесть ненормальной работы, — рассуждала Сэнди, пальцами собирая остатки картошки-фри с картонной тарелки. — В будни удобно отдыхать и бесить других людей. Но все же меня напрягает «Эриксон». Зачем они тебя дергают?
— Ну, как «зачем». Понятно же, чтобы работать, — улыбнулся Рон.
— Ты знаешь, о чем я, — закатила глаза Сэнди. — Они решили, что раз ты после учебы, тебя можно мучить? Ты не думал поговорить с этим Эм-Эм и мягко намекнуть ему, чтобы он, например, пошел в жопу?
— Солнце...
— Ну или что есть такая штука, как закон Вагнера. И что при желании его можно затолкать Эм-Эму в жопу для лучшего усвоения.
— Не уверен, что хочу так много думать о жопе мистера Мелтона. Да и он сам не рад. Знаешь, у нас же мало специалистов. Точнее их почти нет. Кроме меня, Мелтона и приходящего психолога, который занимается супервизией. А я ну... в целом рад помочь. А. И пока ты не продолжила меня воспитывать. Ты уже закончила писать за Мэридью его статью?
Сэнди с недовольным, но определенно поверженным видом, подвинула свою тарелку к Рону. Вздохнула.
— С нами определенно что-то не так, да?
— Что именно, солнце? То, что мы питаемся социальным одобрением? Или то, что мы сделали себя трудоголиками, которыми по факту не являемся?
— Нет, то, что мы зануды.
Рон состроил изумленный вид:
— Мы? Нет! Мы же так классно шутим про жопы начальников.
— Кстати я своего практически уломала на вторую тренировку. И убедила, что ему понравилось. Ну? Ну разве я не крута?
— Чертовски. Знаешь, предложение со шкафом еще в силе.
— Да погоди ты со своим шкафом! О! Точно! Скелеты в шкафу! — от внезапной идиомы Рона передернуло. — Совсем забыла. Я же начала читать вторую «Книгу крови». Спойлер, вот она лучше, чем первая, — Сэнди полезла в рюкзак, гремя карабинами брелоков, достала том в багрово-коричневой обложке. — Ты обязан ее прочитать! Да-да, нахрена я ее с собой приперла, но, послушай, «Кожа отцов» — это нечто! Там такая офигенная концепция… — Сэнди раскрыла книгу на середине и с горящими от энтузиазма глазами принялась пересказывать историю жизни ребенка земной женщины и подземного червя-людоеда.
Рон с нежностью отметил про себя: «Черт меня дери, я ее люблю. Страницы загибает как в университете и руки складывает на столе точь-в-точь как на парте».
В этой позе она напоминала студентку, усердно отвечавшую заданный урок. «А ведь прошло всего ничего», — улыбнулся Рон и потянулся к мягкому запястью, случайно подцепил пальцем фенечку с потертыми пластмассовыми бусинами «СЭНДИ».
— Не видел такой раньше.
— Это старая штука... из детства. Ждала меня в моей принцессьей комнате.
— Мне нравится.
— Мне тоже, — согласилась Сэнди без особого энтузиазма, спрятала фенечку под рукав кофты.
Они соприкоснулись ладонями, переплелись пальцами.
— Я не испортила тебе аппетит?
— Не, момент с тем, как он стаскивает с себя кожу — прикольно.
— Не с себя, — разочарованно сказала Сэнди. — С мамы. Учти, если ты не прочитаешь, я отгрызу тебе голову. И как ты будешь без нее работать?
— Отлично, — искренне рассмеялся Рон, вообразив, как легко ему сделается, избавься он от всего, что варилось у него в мозгу.
— Вас все еще заваливают теми странными тестами?
Рон подвис. С непониманием уставился на Сэнди.
Тесты?
Какие?
«Ох, бля, те тесты!»
Рон напрочь забыл о том, что упоминал их якобы исследование с «коллегами» из Калифорнийского университета. Сделал это для того, чтобы хоть как-то оправдать завал на работе и то, почему его, новенького с мизерным опытом, так крепко взяли в оборот. Рон надеялся, что так создаст видимость занятости перед Сэнди, но совершенно не учел, что будет забывать про полицейскую легенду по щелчку пальцев.
— А. Ну… да. Да, много. Но мы справляемся, — закивал Рон, поспешно меняя тему. — Особенно Дэн и Кэти. Дэн сует мне проверять все на грамотность, а Кэти… по-моему, она понравилась руководителю проекта, Дэн ревнует. Он уверен, что это никому незаметно.
— Какие у вас страсти.
— Да, но они все такие же милахи. Не хочешь на неделе затусить с ними?
— Ты все еще хочешь их свести?
— Они сами неплохо справляются, но разве не прикольно наблюдать за их неловким флиртом? Это ж уржаться как похоже на нас.
— М, — Сэнди повела плечами. — Они милые, но я бы просто посидела с тобой. Хочу, чтобы в свой выходной ты наблюдал только за мной. Ну и, так и быть, за сюжетом фильма. Это эгоистично?
— Ничуть, — Рон коротко поцеловал ее ладонь, как бы закрепляя свои слова. — Слушаюсь...
Сэнди насмешливо фыркнула:
— Ты только что вытерся об меня?
— Никак нет.
— Ты вытерся! Боже. Какая гадость!
Сэнди весело лягнула Рона и, скрипнув металлическими ножками стула по кафельному полу, выскочила из-за стола.
— Пойду теперь мыться. Ты заразил меня занудством, — и напоследок погладила по затылку. — Не скучай.
Ощущение мягкой ладони застряло в коротких кудрях. Вроде и приятно, и тяжело одновременно.
«Может, реально рассказать ей? Хотя бы про ситуацию с детдомом? В конце концов, она от меня ничего не скрывает и ждет того же. Блядство, с чего я взял, что смогу вот так запросто ее обманывать и строить какое-то относительно светлое будущее? Нет, понятно, в мои планы не входила поимка маньяка или то, что в моем досье начнут рыться копы. Просто… я же просто хотел отделаться от всего этого и начать реально новую жизнь. Разве это обман? Я ничего не выдумывал, просто не договорил… ой, да, конечно, это обман! Причем само-, голимый такой. Как там? “При самообмане человек не осознает, что лжет самому себе, и не знает, чем мотивирован его обман”», — при желании Рон мог теперь общаться исключительно цитатами из «Психологии лжи», столько раз он за последние недели возвращался к ней, лишь чтобы побольнее ткнуть себя и укорить в неискренности: он — лжец. Когда все его раскусят — лишь вопрос времени, мучительно сложный, давящий и раздражающий двадцать четыре на семь.
Рон тряхнул головой, сбрасывая вместе с накатившим чувством вины и столь желанное тепло прикосновения. Покосился на забытую на самом краю «Книгу крови», открыл в самом начале, заскользил взглядом по желтоватым страницам, сильно пахнущим дешевой типографской краской. Нет, ему не интересно вникать в сюжет, ему вообще сейчас ничего не интересно, он заранее устал от предстоящего «Тыквоголового» и от того, как они будут вместе с Сэнди обсуждать сюжет, актерскую игру и все остальное. Просто наполняя мозг чужими мыслями и всем информационным шумом, что подворачивался под руку, Рон как бы отодвигал мысли, роящиеся под черепом, того и гляди — лопнет.
Удачно, в первой новелле Клайв Баркер писал про студентов, факультативы и странноватого — кто он там? — кажется, препода. Еще что-то про зверей и прочее.
«Если это история про оборотней, то даже неплохо. Ну-ка… “Кажется, Сартр говорил, что никому не дано познать собственную смерть. А смерть других? Познать ее, наблюдая, как разум обреченного человека выделывает невероятные трюки, с тем чтобы только не видеть горькой правды? Не здесь ли ключ к познанию этой великой тайны природы смерти, ее сути? Тот, кто проникнет в эту тайну, сможет в какой-то степени подготовить себя к собственной смерти… Как он говорил: пойти навстречу зверю, отыскать его и приласкать? Что ж, наблюдение за предсмертным ужасом другого человека есть наиболее простой и умный путь, ведущий к этой цели…”, — Рон раздосадованно постучал по книжному корешку. — Да вы издеваетесь…»
— Интересно? — прозвучало над самым ухом.
— Твою ж!.. — Рон аж подскочил на месте. — Солнце, прости, я…
— Однако какой ты сегодня, — Сэнди с сочувствием погладила его по напряженному плечу. — Может, ну его, этого «Тыквоголового»? Я поставлю тебе «Улицу Сезам» или «Гамби», хотя там стремный Прикл. Но я могу закрывать тебе глаза, когда он…
— Нет-нет, все окей, — Рон постарался придать голосу уверенности. — Ты знаешь, когда я читаю, я слегка… типа в трансе.
— Знаю, — Сэнди обняла его за шею и, наклонившись, заглянула в книгу. — Зачем ты начал со «Страха»? Говорила же, он не самый интересный. И концовка всратая.
— Ты же знаешь, я всегда иду по порядку.
— Знаю, — Сэнди усмехнулась, прислонилась к виску Рона щекой. — У тебя все и всегда по порядку. Ты делал домашку по расписанию, никогда не ел горячее, пока не съедал салат…
— Серьезно? Не замечал.
— Да, и когда мы знакомились, ты говорил всегда, как по шпаргалке. Сперва спрашивал про любимые предметы, потом про любимую музыку, фильмы и книги и только в самом конце — про мою семью. О! И еще ты всерьез пытался узнать, какое у меня любимое время года.
— Я правда делал все по указке, как писала Эмили Пост.
— Гадость какая, — словно бы испугавшись, прошептала Сэнди. — Только не говори, что ты украл ее учебник в библиотеке?
— Весна.
— Что?
— Твое любимое время года. Потому что тогда начинают цвести рододендроны и магнолии.
Сэнди на секунду отстранилась, чтобы с задумчивым видом заглянуть Рону в лицо. Улыбнувшись одними уголками губ, прижалась обратно:
— Господи, ты правда зануда. И сладкий. Фу. Мне нравится, — коротко поцеловала в висок.
Рон потянулся было за продолжением, но вовремя сообразил, что они по-прежнему в кафетерии, пускай, кроме них и парочки школьников, из посетителей никого не было, но: «Раз я мальчик из учебника Эмили Пост, надо дальше играть в галантность. Лучше быть сладким занудой, чем сраным обманщиком».
Да-да-да.
Лучше перестать накручивать себя и расслабиться, по крайней мере, для Сэнди. Дождаться сеанса, устроиться в расшатанных узких креслах с потертой обивкой и смотреть на то, как двухметровый аниматроник в виде человекоподобного клубня, призванного из самого ада, носится за богатенькими подростками, безуспешно старающимися пристрелить чудище.
— Почему они всегда лезут проверять, сдохло оно или нет? — бормотала Сэнди, сердито качая ногой. — Уже два раза эта фигня притворялась, пора бы запомнить… и почему это непременно три пары любовников? Такое уже было. Ну, помнишь… Не важно. Спорим, что выживут только те, самые добрые и спокойные?
— Это логично, — тихо отвечал Рон и старался поудобнее обнять Сэнди. — Выживают умнейшие, они дадут умное потомство. Глядишь, их дети догадаются не кататься на мотоциклах среди рэднеков-сектантов.
Да-да-да.
Лучше глумиться над чужой глупостью и не обращать внимания на собственные ошибки, чтобы потом, выйдя из зала с чувством безусловного превосходства — ведь он в такой ситуации не оказался бы никогда — рассуждать:
— Или нет. Или не догадаются. Явно будет вторая часть.
— Ты знаешь, а я почти согласна сходить. Главное, чтобы Тыквоголового не засунули в город, вся прелесть в том, что все происходит в глуши. Но завязка мрачная: великое зло призвал безутешный отец, чьего маленького сына убили по нелепой случайности байкеры. И в чем мораль?
Рон принялся загибать пальцы:
— Что мотоциклы — это вонюче-пердячее зло. Что демон, получившийся из скелета и тыквы — страшный, только когда его не показывают целиком. Ну и что месть — это не выход. А. Еще это метафора того, что гнев превращает тебя в куда большего монстра, чем… тыквоголовый.
— Простенько, — пожала плечами Сэнди и, взяв Рона за руку, вздохнула. — Но отца все же жалко. Черт, я надеялась, что фильм будет скорее тупой, чем грустный.
— Взять билеты на «Тетушек»?
— Не-не, я отсижу себе задницу. Лучше пойдем гулять.
Да-да-да!
Лучше до темноты слоняться по улицам Сан-Франциско, то ныряющим в толщу плотно стиснутых домов, похожих на коробки, выброшенные кем-то большим и беспечным; то взмывающим вверх в серость медленно, но верно сгущающегося тумана. Рон с Сэнди шутливо корчились и пыхтели во время подъемов и весело кричали, несясь со склонов по безлюдным тротуарам, а еще пугали друг друга, замирая у мрачных подворотен, настолько узких, что в них едва бы поместилось чудовище крупнее гремлинов. Наконец, целовались, прислонившись к кирпичной прохладной стене какого-то старого здания, от влажности поросшего мхом и диким кустарником. Чаще лез целоваться Рон, ему как никогда сильно хотелось показать Сэнди, насколько сильно ему с ней хорошо, и получить хотя бы часть ответного внимания, поэтому он специально вел себя нелепо. Точно пьяный, спотыкался, сам же над собой потешался, хватал Сэнди на руки, кружил, бодался, вынуждая ту гладить его по совершенно всклокоченным кудрям, хохотать над ним, обзывать «сумасшедшим». И, о чудо, Сэнди согласно принимала правила игры. С удивлением, но явно с радостью принимала все ласки, для смеха ворчала, но почти сразу хватала Рона за лицо и, смешно смяв ему щеки, приговаривала:
— Ты сладкий мерзкий зануда. Ты — мое любимое фу.
От этих слов во рту делалось приторно и горько, наверное, помотайся они по городу подольше, Рон бы окончательно расклеился, пустил позорную и совершенно неуместную слезу, все бы рассказал или попытался, но вот они ввалились в его квартиру, раздеваясь у самой двери, и стало категорически не до разговоров. Сэнди запустила ладонь Рону в джинсы, он схватился за ее грудь, торопливо, от того дергано и неловко, принялся мять. От возбуждения стало почти больно.
«А когда мы в последний раз? Не помню. Ну, тогда понятно».
Рон от волнения сжал пальцы сильнее, оступившись, налетел на брошенный на пол рюкзак.
— Полегче, — тихо, но очень четко попросила Сэнди.
— Прости.
В полумраке квартиры видно, как она закатила глаза.
— Перестань уже извиняться. Все в порядке, я же не против, просто... легче, окей?
Рон испугался, что в его деланную веселость не поверили, стыдливо убрал руки.
— Я понимаю, просто... Мне тебя не хватало. То есть, да, все в порядке, но я... Мне... Прости, я...
Он не договорил, Сэнди ухватила его за запястье и утянула в комнату, успевшую пропитаться уютом. Это походило на магию. Он сам старался поддерживать дом в порядке, точнее попросту не успевал навести особенного бардака: из-за работы в «Эриксоне», беготни в участок и факта существования Дюка всерьез расслабиться не получалось. Рон возвращался домой, мылся, быстро запихивал в себя холодный фасолевый суп или размороженный в микроволновке бургер и ложился спать прямо на диван, не разбирая, потому что сил собрать его обратно утром точно бы не нашлось. Даже желания пользоваться посудой не возникало, Рон ел из банок, вытирался обертками и замирал в тишине, оттеняемой гулом машин с шоссе. В каком-то смысле уходить из квартиры нравилось, одиночество давило точь-в-точь как стены тесной комнаты. На улице или в зале с операторами сохранялась хотя бы иллюзия общности, правда, быстро раздражавшая. Вообще Рон раздражался намного чаще, чем когда бы то ни было, наверное поэтому он боялся видеться с Сэнди. Особенно здесь.
К счастью, его страх не оправдывался. Та приносила с собой сладкий запах геля для душа, толстовку, брошенную на стуле, рюкзак, как сейчас, оставленный возле двери. С появлением Сэнди на журнальном столике возникали книги и чашки, фоном включался телевизор или радио. Квартира оживала, и в нее хотелось возвращаться, пускай Рон и чувствовал, что словно бы и не заслуживал всего этого кратковременного блаженства.
И теперь он с опаской любовался Сэнди, сидевшей на нем верхом, раздетой и невообразимо горячей внутри. Они устроились на диване, поскидывали на пол все подушки, с жадностью хватали губы друг друга наподобие рыб, выброшенных на берег. Интересно, поделись он таким наблюдением вслух, Сэнди бы рассмеялась или снова закатила глаза и в шутливой злобе затрясла его за плечи?
Неважно.
Сегодня почему-то получалось слишком хорошо, как если бы они не виделись месяц или больше, такое случалось, когда они еще учились в Нью-Йорке и Сэнди отправлялась к родителям на каникулы, и Рону приходилось дожидаться ее в кампусе. Тогда тоже было непросто, мучило не столько воздержание — Рон отлично умел фантазировать — сколько сам факт одиночества и нехватка физической близости. Так что когда Сэнди приезжала, они почти сразу запирались в комнате, выпроводив соседей.
Почему он вспомнил про это? Наверное, потому что он испытывал схожее одиночество и хотел получить тепло прикосновений, но не абы чьих, нет, тактильные люди вроде Ричарда вымораживали, нет. Хотелось, чтобы его потрогала именно Сэнди. Обнимала бедрами, терлась о него влажной кожей и зарывалась ногтями в его кудри. Рон жмурился и двигался все жестче, заставляя Сэнди слегка подпрыгивать и шептать на выдохе срывающимся голосом куда-то в потолок:
— Да! Да-да...
Позже лежа с ней в обнимку, Рон засыпал и все так же с опаской прислушивался к себе. Ему лучше? Вроде бы да. По крайней мере, к нему, измотанному и с пустыми яйцами, сон приходил быстрее. Рон ощущал себя нужным, любимым, по-своему сильным, ведь он умел радовать Сэнди и доставлять ей удовольствие. Та сквозь дрему гладила его по плечу, шее и подбородку. Иногда улыбалась, чему-то своему.
Рон и хотел и не хотел засыпать. С одной стороны, очередной проклятый день закончился. С другой, сон возвращал его в Олимпию, в дом с вышивками, оленьей головой и фурином. Сон возвращал его к Роберту.
— Рон, я дома… Рон, мальчик мой, ты тут?
— Да, — высунулся он из гостиной в коридор, махнул оттуда рукой, в надежде, что такого жеста в качестве приветствия окажется достаточно и не понадобится подходить ближе.
Роберт дома в полицейской форме выглядел странно. Нет, ему даже шло: у него не торчало массивное пивное пузо и не болтались штаны на тощей заднице, он был высокий, подтянутый, всегда опрятный, — но, замерев в собственной прихожей, Роберт казался каким-то потерянным, как если бы его дернули сюда на вызов. Он смущенно топтался на коврике, очень медленно доставал из карманов носовые платки, жвачку, карамельки. Рон удивлялся тогда, зачем взрослому столько сладкого?
— Хорошо. А мама?..
— Еще на курсах, — и поспешно, предупреждая следующий вопрос: — еще не звонила. Наверное, занята.
— Да, ты прав. Наверное… — повторил Роберт в рассеяном остолбенении, явно не находясь, чего еще спросить.
Рон кивнул и юркнул обратно в комнату. Это должен был стать очередной скучный понедельник, в который пришлось бы сидеть вместе с Робертом и неловко болтать с ним про школу, готовить с ним ланч и дожидаться маминого возвращения. Как назло за окном стояла потрясающая погода. Был июнь. Учиться оставалось каких-то пару недель, на дом почти не задавали, и Рон бы с радостью убежал во двор лазать по деревьям или лучше, он бы отправился на берег к любимому гроту Горбатого бога, как раз за час до прилива. Насобирал бы там ракушек, поохотился с палкой на зеленых крабов или понаблюдал за чайками. Он бы сделал что угодно, и все из перечисленного бы его развлекало в разы больше, чем унылое заточение. Но увы, при Роберте ему не разрешалось лазать по деревьям, и к гроту тот его не подпускал. Такая забота раздражала.
Мама пыталась объяснить, что бездетный Роберт не понимал, насколько ребята в возрасте Рона прочные, что сама-то она давно перестала переживать из-за синяков и ссадин или порванной одежды. Но Роберт все равно переживал, бережно и одновременно строго просил не рисковать «в его смену».
Рон злился и всерьез задумывался о том, что решение взять Роберта в их отлаженную с мамой команду было плохим, но думал молча, стараясь угодить старшим и лишний раз не привлекать к себе внимания. Видимо, не получилось, и в тот понедельник он сидел с такой кислой миной, что Роберт предложил:
— Может, возьмем удочки? И ведро для устриц. Ты не против?
Конечно, Рон согласился, пообещал намазаться кремом от солнца, надеть шорты с футболкой и бесившую его панаму, не отбегать от Роберта слишком далеко, и пока тот ушел заводить машину, взмыл по крутой лестнице на чердак за рыболовными снастями. Рону нравилось рыться в ящике с приманками и то, как вонял купленный в специальном магазине прикорм.
День как будто улучшился.
Собрав в охапку все, что могло им понадобиться, Рон торопливо принялся спускаться. То ли помешали длинные удочки, то ли гремящее ведро с лопатами и тяпками, в любом случае, он оступился и кубарем покатился вниз. Уже лежа на полу, Рон с запозданием переживал падение. Сильно саднило в боку — наверное, содрал кожу — и гудело в затылке, подташнивало, но в остальном… он скорее удивился, чем всерьез пострадал. Позже так же скажут врачи, а пока Рон лежал, в ушах до сих пор громыхало ведро, так что он не услышал, как к нему с улицы примчался взволнованный Роберт.
— Рон! Ты как?!
Его голос наслоился на царивший в мозгу звон. Рон не заметил, как очутился у Роберта на руках, тот принялся ощупывать его колени, локти. Он все говорил и говорил. По факту повторял по разному одну и ту же фразу: «Рон — мальчик мой — ты напугал меня — мальчик мой — Рон». Стало почти стыдно, как случалось всегда, когда взрослые о нем беспокоились. Будь то болезнь, плохая оценка, затянувшаяся до темноты игра. Рон старался не допускать таких промахов, потому что чувствовал: подобное поведение недопустимо для боцмана их с мамой корабля. Да и Роберта на каких-то пару секунд сделалось жалко, он ведь правда не привык, в роли опекуна чуть больше года.
— Ты напугал меня!
Рон натянуто улыбнулся, хоть бок начинал болеть все отчетливее, постарался успокоить:
— Я в порядке. Просто… упал вот.
— Точно? Ты точно в порядке? Мальчик мой.
Но Роберт все трогал его, прижимал к себе и вдруг поцеловал.
Первый раз куда-то в щеку, а потом в губы.
Рон не понял. Словно бы подвис, как неисправный аппарат или перегревшаяся приставка, уставился в оглушительно голубые — «до звона в ушах, да» — глаза. Сильная и внезапно горячая ладонь Роберта скользнула по ноге куда-то вниз, и только когда его длинные пальцы коснулись бедра, Рон вернулся в реальность.
— Мальчик мой, я…
Сейчас все понятно. Странная отчужденность Роберта, когда он общался со сверстниками, отсутствие друзей, конфеты в кармане. Его невозможно было затащить ни на какие попойки, ему не нравились журналы с голыми женщинами, и на всех около эротических сценах он опускал взгляд. Роберт с неистовым усердием старался сделать их дом уютным и проводил все свободное от работы время с Роном и мамой. Был чрезмерно заботлив. Ему нравилась мама, не пользовавшаяся макияжем, носившая короткую стрижку и одежду из детских отделов. Роберт любил носить их обоих с Роном на руках и обнимать, называть «маленькими» и «милыми». Черт, а эти прозвища «моя девочка» и «мой мальчик»?! И еще много-много чего… Тревожных звонков было предостаточно, хотя тогда все виделось в наивно-белом свете, что Роберт — просто порядочный человек, принявший под крыло молодую мать с ребенком.
Но это понятно сейчас, тогда Рон ничего не сумел сообразить или проанализировать, все, что ему удалось — оттолкнуть Роберта и, забыв о тошноте и всех ушибленных местах, вылететь из дома. На улице как назло стояла потрясающая погода. Ветер дул в лицо, заглушая крики Роберта и любые мысли. Дальше наступило состояние аффекта, как по учебнику: боль исчезла, а следом и усталость, и ощущение времени. Рон несся сперва по безлюдной пыльной дороге, потом свернул на обочину, напоролся на кусты дикой ежевики и уже оттуда, с трудом хватая ртом воздух, побрел медленно к воде. Идеи пойти к кому-то и все рассказать не возникло. Во-первых, потому что связных слов не находилось, да и сам Рон с трудом представлял, что с ним произошло. Во-вторых, до ближайших соседей — не меньше трех миль и на своих двоих, уже усталых и в ссадинах, едва ли получится добраться. Домой возвращаться категорически не хотелось, и Рон виновато скитался по берегу, уходя все дальше и дальше, изредка возвращаясь обратно в кусты, чтобы не попасться на глаза… кому-нибудь. Все, что он точно знал — ему было неприятно и страшно. Один раз он вышел на дорогу в надежде увидеть там маму на их стареньком мопеде, но очень быстро спрятался обратно, ведь наверняка ей в колледж уже позвонил Роберт и все рассказал. Страх укоренило еще и то, что к вечеру по дороге пронеслось несколько машин с включенными мигалками. Визгливые сигналы навели такой ужас, что Рон проторчал среди мокрых камней до самой ночи, голодный, усталый и абсолютно запутавшийся.
А дальше… Снова провал. Кажется, он уснул. Его нашла дама в полицейской форме, назвала «Ронни» и, пообещав, что никто и ни в коем случае не будет его ругать, предложила с ней за руку пойти домой. Рон не запомнил ее лица, только ощущение ладони — прохладной, чуть шершавой, совершенно не похожей на ладонь Роберта, а потому приятной. Рон не решился ничего рассказывать, лишь уточнил, будут ли у него проблемы и сильно ли сердится мама? Дама ответила что-то невнятно-ласковое и прибавила шаг.
Дома стояла куча полицейских машин, приехали пожарные и скорая. Весь двор сиял сине-красными огоньками. На крыльце сидел бледный и почему-то совершенно мокрый Роберт, к нему подходили люди, хлопали его по плечу, от каждого такого прикосновения он чуть наклонялся вбок и нервно кивал. Не было похоже, что его вот-вот арестуют.
Завидев Рона, Роберт вскочил, схватил его и прижал к себе.
— Мальчик мой, где ты был?!
Это прозвучало так искренне, что Рон окончательно растерялся. Он не отважился обнять Роберта за шею или отпихнуть его, покрутил головой и, стараясь перекричать чужие голоса, шум раций и стук собственного сердца, спросил:
— А где мама?
Рон был согласен на то, чтобы она его отругала, поставила в угол, лишила сладкого или выпорола, чего раньше никогда не случалось, но мамы нигде не было, хотя ее мопед стоял на привычном месте возле крыльца.
Не сразу объяснили, что да, Роберт позвонил в колледж, сказал, что Рон пропал, и мама отпросилась с пар, чтобы искать его. Она знала, что логово Горбатого бога — это его самое любимое место для пряток, а еще она знала, что прилив начинается после шести. Грот наполнялся водой чудовищно быстро, и относительно удобная, чуть скользкая лазейка, по которой в отлив получалось легко заскочить внутрь и заодно насобирать балянусов, за считанные минуты превращалась в ловушку, где бешеный поток воды швырял тебя на острые камни. Мама побежала его там искать и не вернулась.
Горбатый бог съел ее.
Рон с трудом разлепил глаза, уставился в абсолютно черный потолок, как мог тихо шмыгнул носом и смахнул остатки слез с лица. Глаза щипало. Сэнди во сне откатилась на другой бок, отвернувшись к нему спиной.
Спать теперь не хотелось вовсе. Поэтому Рон выполз из-под одеяла, наощупь собрал с пола рубашку и трусы и так же, охлопывая черноту вокруг себя, нашел рюкзак Сэнди, а в нем том Клайва Баркера. Ушел на кухню, включил свет.
Книга сама собой открылась на той же истории, что он читал в «Рокси». Чужие страхи, пусть и детально описанные, не пугали нисколько, скорее наоборот, вытравляли из воображения образ кровожадного грота.
«— Она могла потерять рассудок, стать навсегда умалишенной.
— Не исключено, хотя и вряд ли. Она была волевой женщиной.
— А ты сломал ее!
— Вот это точно, но она сама на это напросилась. Более того, она же ведь хотела узнать, что такое страх, ну я ей и помог. Я лишь исполнил ее собственное желание.
— Ты совершил насилие. Добровольно она бы ни в жизнь на такое не пошла.
— И это верно. Что ж, она получила хороший урок.
— Так ты теперь возомнил себя учителем?
Стиву хотелось смягчить сарказм, но не получилось: в его замечании присутствовала и ирония, и гнев, и отчасти страх.
— Да, я учитель, вернее, наставник, — невозмутимо ответил Куэйд. Взгляд его стал каким-то отсутствующим. — Я обучаю людей страху.
Стив опустил глаза.
— И ты доволен результатами своих усилий на этом поприще?
— Я ведь не только обучаю, Стивен, я и сам учусь. И кое-чему, между прочим, научился. Это так захватывающе — исследовать таинственный мир страха, особенно когда «подопытные кролики» обладает достаточно развитым интеллектом. И даже если этот интеллект чересчур рационалистичен…»
«Возомнил учителем и сам учится. Надо показать Трейси, для профиля, — Рон все тер и тер опухшие веки. — А я ведь даже не хотел знать, как выглядит мой страх. Я просто… хотел к чертовой матери все забыть и чтобы меня оставили в покое».