Когда убивал, знал: они теперь ничьи, только мои.
Эдмунд Кемпер, или «Убийца студентов».
Число жертв — десять.
Джеффри с неохотой разлепил веки, за ночь покрывшиеся мерзкой корочкой у слезников. Первое, что он увидел — рукав собственного пиджака и кусок пушистого пледа, накинутый на плечо.
«Это не мое... У меня такого нет. Где я?»
Приподняв голову, Джеффри напоролся на пристальный взгляд четырех глаз — собачьих, усталых и сонных, и детских, внимательных и до противного бодрых.
— Ты спишь?
— Твою ж мать... Уже нет. Боже, — Джеффри приподнялся, разминая затекшее тело.
Точно. Он пришел вчера к Стэну, чтобы рассказать про Андре, но у того гостила племянница, поэтому они сели говорить на кухне.
«Здесь меня срубило и, видимо, он меня пожалел и укрыл. Мило. Но блядство, лучше б он дал мне лечь. Моей спине конец, — хрустнув позвонками, покосился на девочку, застывшую возле кухонного стола в обнимку с Матильдой. — Чего она на меня вытаращилась?»
— Тебя... Как тебя там?..
— Айви.
— Не важно, — хлопая себя по щекам. — Что б ты знала, невежливо подкрадываться к спящим...
— Невежливо ходить в гости по ночам.
— Один — один, — Джеффри протянул ладонь. — Джеффри.
Сконцентрировавшись, он отметил, что Айви симпатичная. Не приторно-милая, без пары верхних клыков, но в целом, да, симпатичная: копна черных волос, широкий нос с чуть приплюснутым кончиком, кожа цвета молочного шоколада, неплохой пижамный комплект.
«Не сопливый младенец и на том спасибо».
Айви привстала на мыски, чтобы ответить на рукопожатие.
— Почему ты не на работе?
— Фига ты, конечно, гостеприимная. А ты почему не в школе? Четверг так-то.
— У нас в классе свинка. А почему у тебя такие красные волосы?..
— Не красные, а рыжие.
— И непричесанные... Ты не знаешь, что, если они длинные, их надо расчесывать? Вот мама говорила...
— Мама тебе случайно не говорила, что к незнакомцам лучше не приставать?
Та переглянулась с Матильдой:
— Говорила. Но ты дома у дяди, а он жмет сто пятьдесят фунтов.
— Два — один в твою пользу, мелкая. Кстати, а дядя-то где?
Айви показала на коридор и продолжила стоять на месте, исподлобья наблюдая за тем, как Джеффри медленно и откровенно кое-как, без зеркала и воды приводил себя в порядок. После пары минут такого надзора казалось, что взгляд Матильды куда менее настойчивый и тревожный.
«Вот поэтому я, блядь, не выношу мелких. Они стремные. И похожи на долбанных пришельцев».
Джеффри попытался вспомнить хоть кого-то из своих знакомых с детьми, но быстро сообразил, что в последний раз ему доводилось общаться с кем-то младше восемнадцати, только когда он сам учился в школе и ходил в гости к одноклассникам.
«Но там хоть запереться от мелкоты получалось. А с этой чего?»
Чтобы хоть как-то освободиться от Айви, Джеффри попросил:
— У тебя есть расческа? Одолжи.
— А ты дашь себя причесать?
— Что? Нет. Ни в коем случае.
Айви насупилась. Уточнила явно для галочки:
— Пожалуйста?
— Я сказал нет. Отстань. О. Стэн. Слава Богу!
Тот вошел на кухню, обтирая лицо махровым полотенцем.
— Что? Уже познакомились? Поладили?
— Ага, — ответила за них двоих Айви. — Я могу его причесать?
— В другой раз, килька. Топай в комнату. Там твой «Элвин» начинается. Сдрисни пока.
Айви послушно закивала и, напевая «Элвин, Саймон, Теодор», юркнула в дверной проем. Матильда, чуть подождав, побрела следом, лениво качая бедрами.
— Она славная, да?
— Не то слово, — Джеффри показно заулыбался.
Стэн оправил на себе одежду и с готовностью встал у плиты, утро сразу сделалось в глазах Джеффри в разы лучше, так что он даже не слишком возражал против чужой ностальгии, но вот удержаться от ехидного комментария — никак не смог.
— Вот уж не думал, что ты окажешься таким... Правильным семьянином?
Стэн пожал плечами:
— Мужик, я вожусь с детьми, сколько себя помню.
— Да-да. Но знаешь, ты вообще не похож на того, кому бы вся эта сопливо-подгузничная суета нравилась.
— Если б мне не нравилось, я бы свихнулся. Поэтому мой тебе совет — люби свое дело, и ты сохранишь нервы целыми.
— М-м, мудрость с утра пораньше — звучит как тост, — Джеффри зашел Стэну за спину и прильнул к нему всем телом. — У тебя есть пиво?
— Тебе не хватило вчерашнего?
— Скорее наоборот. Башка гудит — пиздец. Я бы с радостью пропустил попойку с Андре...
— Да, ты что-то такое болтал. Не очень понял, на кой тебе все это...
— Информация, Стэн. Железное правило любого расследования: собирай всю инфу, в том числе и ту, что видится полной чушью. Поверь моему опыту, — шутливо-ласково похлопал Стэна по животу. — Так есть, чем похмелиться?
Тот махнул на холодильник:
— Одну банку. И не пей до еды.
— Да-да, ты бесподобен, — заверил его Джеффри и, поспешно достав холодное пиво, уселся обратно за стол, накинул плед как тогу и принялся рыться в сумке, все это время лежавшей рядом.
Включил обратную перемотку.
Звуки кофемолки и звонко жарящейся яичницы успокаивали, а вот запахи — слегка настораживали. Дурнота пеленой ложилась на не до конца проснувшийся мозг, так что Джеффри с трудом соображал, что и в какой последовательности ему стоило делать. Воспоминания о вчерашнем вечере всплывали обрывочно и тоже мутно, то и дело вспоминались бокалы с мартини, тошнило сильнее.
— Лекарства принять не забудь.
— Ага...
— Я серьезно, Джефф.
— Боже! Это буквально заводит. Я приму лекарства как только... Черт, у тебя есть ручка? Хочу кое-что записать.
— В комнате.
— Там «Элвин».
— Ладно, — Стэн вручил Джеффри лопатку и ушел, устало растирая руки о майку. — Следи давай, ты ж горелое есть не будешь.
— Поверь, я не прихотлив.
— Не в этом доме.
«Ха. Мило, что он так заботлив. Чувствуется в нем, конечно, интонация воспитателя, не то чтобы меня это будоражило... Про лекарства он прав, но сначала разберемся с записью».
Диктофон щелкнул, объявив о том, что кассета полностью перемоталась. Джеффри прибавил громкость и приготовился слушать их с Андре пьяные споры.
«Приятного мало. Что ж… по крайней мере, вчера я держался намного бодрее, чем он».
Пленка с шуршанием закрутилась, вместо ожидаемого баритона Андре, с раздражением требовавшего у официантки воды, послышался его же собственный голос, он громко декламировал, нарочито грассируя:
«Заходи, милости просим, добро пожаловать, друг мой, путник, незнакомец...»
Джеффри с изумлением поднес диктофон к уху. Что за бред?
«...дамы и господа, мадам и месье, леди и джентльмены. Всё в порядке? Вам хорошо? Я конферансье. Заходите, добро пожаловать, милости прошу в наше кабаре. Что? Жизнь никуда не годится? Забудьте. Здесь… жизнь прекрасна. Девушки прекрасны. Прекрасно. А теперь представляю вам... наших красавиц. Хайди. Кристина. Мауси. Хельга. Бетти. Инга. Все они, как одна, девственницы. Вы мне не верите? Хорошо, не верьте на слово. Проверьте...»
Следом раздался хрюкающий, явно заглушаемый ладонью смех.
«Ангел мой, это невозможно. Сколько можно смеяться над глупой шуткой?»
«Прости, но это смешно. Типа как он... Как это проверить?» — ответил на записи Крис, судя по звуку, устроившийся где-то неподалеку.
«А ты как думаешь?»
Снова веселое хрюканье. Шевеление.
«Нормально, что мы будем играть такое на сцене? Вроде же... Это неприлично, да?»
«Ангел, театр никогда не был приличным местом. Это буржуазный стереотип: сходить в театр, чтобы показать, какие вы дохуя богатые и культурные. Нормальные люди ходили в театр за красотой. Ну и чтобы присмотреть себе нового хорошенького любовника или любовницу».
Смех.
«Теперь ты позволишь мне продолжить?.. благодарю. Так вот... "Спросите Хельгу. Снаружи дует ветер, но здесь..."»
«Погоди, ты читал по-другому. Забавнее».
«Черт возьми, Крис, я же не сказку читаю! А записываю тебе текст, чтобы ты все выучил».
«Ну пожалуйста!»
«Ладно-ладно. На чем я? А! "Но здесь жарко"...»
Запись чуть зажевало и чтение сценария прервал раздраженный Андре:
— Девушка, я же попросил. Во-ды.
Джеффри с досадой нажал на «СТОП», вынул кассету, покрутил в руках.
«Блядство. Я сохранил этого олуха поверх нашей репетиции. Ну что за гадство!»
Сделалось почти по-детски обидно. Как его вообще угораздило использовать именно эту кассету?
«Наверное, я ее переслушивал относительно недавно, бросил на рабочий стол, вот и... Гадство-гадство-гадство!»
Он прекрасно понимал, что ничего не поправить, что он потерял одно из своих сокровищ. А главное как потерял — «Просрал вхолостую», — и никакие рассуждения о том, что любая информация важна, что все хлопоты окупятся, не помогли бы сейчас. Настроение сползло на уровень босых ног, растеклось по полу неприглядной массой. Будь Джеффри у себя дома и один, зашвырнул бы диктофон куда подальше, перевернул бы все вверх дном, но вот на кухню вернулся Стэн:
— Прости. Бурундуки поехали в Египет, я засмотрелся. Держи ручку.
— С-спасибо, — стянул губы в вымученной полуулыбке.
— Все в порядке?
— Да, абсолютно. Просто, знаешь, — резко открыв банку с пивом. — Похмелье. Немного мутит, и вот это все...
— А, — Стэн ободряюще похлопал по плечу. — Ну ты это... Потерпи. Ща яичницу слопаешь, и попустит. О. И макрель, запеченую с сыром. Нормально же?
— Превосходно... — выдохнул Джеффри и удрученно вернул кассету в диктофон.
К обиде добавился старый-добрый стыд:
«Я отвратительный. Сел на шею порядочному мужику. Завалился к нему, почти закатил сцену ревности. А формально мне он и не очень-то нужен. Внимание — да. Похвала — черт, да. Секс — допустим, иногда. Хотя кого я обманываю...»
Гонимый с насиженного места чувством вины, встал, подошел к плите, где Стэн легко следил сразу за тремя сковородками.
— Я могу чем-то помочь?.. Ну, знаешь, тарелки там расставить, собаку покормить?
— Что, тошнит уже меньше? Нет? Тогда не трогай старухину жратву, от нее и в лучшие дни блевать иногда тянет. Сам понимаешь, диетическая херня... Лучше расскажи, чего там наковырял для дела. А то вчера ты больше ругался, чем говорил.
Джеффри согласно кивнул и начал с самого начала, то есть с офиса «Маттачина». Как ни странно, но вот так, вслух, все вспоминалось намного проще, а уж когда они добрались до части, где Андре каялся и параллельно признавался в содеянном, Джеффри пересказывал слово в слово, радостно подмечая, как менялось лицо Стэна от каждой новой детали.
«Конечно, про чужие косяки куда прикольные болтать, чем про свои».
— Ну? — довольно подбоченившись, выдержал драматическую паузу. — Каково, а?
— М-да... — протянул Стэн, почесал бороду. — Это все он зря намудрил. И то, что полез к пьяному другу. Что хочешь говори, но это ж насилие.
— И я про то же. А понтов, ты б видел! Весь в костюмчиках, такой мужицкий мужчина, а на деле тьфу.
— Не, настоящий мужчина такое бы не учудил. Тут же понимать надо, что ты на физически слабого лезешь. Не. Так вообще лезть ни к кому не надо. Но к слабому так совсем вообще. И чего с Энтони этим?
— Сегодня вот схожу и узнаю, — Джеффри стянул со сковородки кусок поджаренного сыра. — Адрес его выяснить не штука.
— Думаешь, это хорошая идея?
— Думаю, да. Парня надо подбодрить. Встряхнуть. Дать выплакаться.
Стэн покачал головой:
— Я б на его месте к себе никого не подпустил. Сам бы как-нибудь.
— А вот это точно плохая идея. Как бы сказала моя Сэнди, ну, ассистентка, это лучшая иллюстрация того, что патриархальные установки вредят самим мужикам. Нормально просить помощь, когда с тобой случилась беда.
— А тебя просили?
— Нет. Но я не договорил, принимать помощь тоже надо уметь.
— По-моему, ты все подгоняешь под свои нужды. Тебе нужны сведения, вот ты и лезешь к нему.
Джеффри шутливо толкнул Стэна бедром:
— Ну, что ты. Я ж не монстр, могу быть добряком. Принесу подарочек, поворкую. Представь себя на его месте.
— Ага. Как же.
— Да брось, беда случается с каждым.
— Беда да, а вот дать присунуть себе — не-а. Исключено.
Джеффри с любопытством проследил за ускорившимися движениями Стэна.
— Да ладно... Не верю. Брось. Ты же тоже был когда-то юнгой. Никогда-никогда? А если я предложу?
— Скажу, что эта бухта не для яхт, — хмуро возразил Стэн, собираясь добавить что-то еще, но вовремя заметил Айви с Матильдой на пороге кухни. — Что? «Элвин» закончился?.. Ну садись тогда, только не шуми.
Джеффри, пускай команду дали и не ему, послушно вернулся на свой стул, на всякий случай. Айви с живым интересом проследила за тем, как от нее отодвинули диктофон и ручку, и, чуть погодя, выложила на стол розовую расческу для кукол и с покровительственным видом придвинула ее к Джеффри.
— О. Ну. Мерси.
Все это ощущалось... чудно́. Ему давно не доводилось завтракать в компании. Ему доводилось есть со Стэном и с Сэнди, когда та спалила его пьяного, но вот так, чтобы по-семейному устроиться, да к тому же с ребенком и собакой.
«Чувствую себя в рекламе хлопьев».
Джеффри косился то на Матильду, грустно вилявшую хвостом всякий раз, когда на нее обращали внимание, то на Айви, размазывавшую останки глазуньи по тарелке. В хлебно-яичное месиво отправлялись и ошметки от куриных наггетсов в форме динозавров.
— А чего ты ребенку рыбу зажмотил?
— Она ее не ест, — отмахнулся Стэн, его вопрос задел за живое. — По идеологическим убеждениям. Ни в какую.
— Что ж это за убеждения? Рыбку жалко, а курочку нет?
— Рыбы живут в воде, — ответила Айви сурово. — А люди в нее писают.
Джеффри не сдержался, усмехнулся в кулак.
— Ха. Я тебе больше скажу. Люди в воде еще и тонут. Знала, что океан — это самое огромное кладбище?
Айви скривилась и прикрыла свою тарелку выпачканной желтком ладонью. Джеффри быстро почувствовал легкий пинок под столом со стороны Стэна и практически сразу — спокойствие. Да, в него намешалась неловкость и неугасшая досада из-за испорченной кассеты, но вид вот такой нелепой семейки, а главное, возможность к ней ненадолго примкнуть создавал иллюзию защищенности и надобности. Иначе бы зачем Матильда настойчиво укладывала морду ему на колено, Стэн совал добавки, а Айви описывала события серии про египетские приключения писклявых грызунов?
«Нет, это все ужасно утомительно, но прикольно».
Полученного заряда бодрости хватило, чтобы собраться, кое-как распрощаться со всеми, даже потрепать Айви по пушистым афро-кудряшками и пообещать Стэну звонить перед тем, как заваливаться в гости.
Выйдя на ясную улицу, сверился с часами на придорожном столбе — половина одиннадцатого — время до неприличного раннее.
«К такой богемной штучке, как Энтони, не завалишься. Невежливо. А если и правда с подарком? Тогда вроде как и нормально. Припрусь с ништячком, трезвый, в пиджаке. Обалдеть, конечно, матушка бы мной гордилась».
Определенно, посиделки помогли, после завтрака перестало мутить, а после общения с уютным Стэном полегчало на душе. Джеффри с удивлением отметил, что невзирая на неудобную позу, он умудрился выспаться, настолько, что идя по разнорабочему району, которого вначале искренне испугался, засматривался на скошенные фасады домов, выстроившихся вдоль склона, старые объявления о каких-то местечковых концертах в пивных, граффити, частично возвращавшие его в семидесятые и Нью-Йорк. Все воспринималось если не через призму розовых очков, то с очевидной розоватой дымкой.
«Какая дурость, я даже не выпил. Это что же получается, я — энергетический вампир? Ха. Как там? “Вампиры выползают из стены”? Ну да, это вполне мой стиль перемещения. А что? Сначала напитался усердной малявочкой-Сэнди, потом присосался к Стэну… требую от всех внимания и восхищения. Да-да, “прости меня, пока пью твою кровь”...»
Отчего-то эта мысль нисколько не огорчила, наоборот, придала походке новой легкости. Джеффри так привык себя ругать и стыдить за любую оплошность, что образ вампира воспринимался как комплимент.
«…но вообще все сходится. Стокер же писал “Дракулу” с Уайльда. Кто, как не геи, в курсе, где и как сосать? Гейский кровосос. Ха-ха. Надо рассказать Сэнди, она оценит. Или нет… Хотя тут же про чудовищ, она любит всю эту пакость. Интересно, она смотрела фильм с Лугоши? Да должна была… А то насмотрятся всей этой новомодной фигни, а классику не знают. Надо ей потом обязательно показать».
В таком приподнятом настроении Джеффри дошел до самого альянса, без особого труда отыскал в документах медицинскую карточку на имя Энтони Хэммила. В любой другой день два часа ходьбы показались бы адом, куда проще бы потратить пару монет, позвонить с таксофона в кабинет местной медсестры и на правах учредителя альянса запросить все сведения, но сегодня хотелось деятельности.
«Приключений, ага, — поддакнул себе Джеффри, набирая блистеры и склянки из указанного в карточке списка. — Лекарства за счет заведения — хороший подарочек? Запишу на себя, а то ж доктор придет и налупит. Ну. Она так и так налупит, я не появлялся у нее… примерно дохрена».
Сунув гостинцы в бумажный пакет, в какой обычно родители складывали детям ланч в школу, оставил на стойке у входа записку для Сэнди, чтобы «глянула “Дракулу”» и «обязательно звякнула старику».
В альянсе по четвергам устраивали групповую терапию для ВИЧ-инфицированных, жильцы брали из комнат стулья и подушки с пледами, рассаживались в тренировочном зале и под чутким предводительством психолога и доктора делились эмоциями. Те, кто поответственней, приносили блокноты с записями, некоторые приводили новеньких, причем буквально, за ручку. Вероятно, мало кому верилось, что здесь их за бесплатно выслушают, не осудят и не предложат срочно во всем покаяться. Джеффри гордился тем, как ему удалось все организовать, чтобы и специалисты собирали материалы для научных работ, и члены альянса получали необходимую им поддержку. Его тоже приглашали, он один раз заскочил на несколько минут, но дольше он там не выдержал. И дело вовсе не в том, что его так уж сильно нервировали чужие слезы или страхи о неминуемой смерти — Боже, там добрая половина сидела даже без СПИДа — Джеффри очень хорошо понимал, о чем молодые ребята пытались рассказать. Наверное, слишком хорошо. Оттого стоять рядом с доктором, улыбаться и подбадривать всех искрометными шутками не выходило никак.
«У них есть что-то впереди, та же надежда имеется в достатке. А мне тратить свои последние нервные клеточки совсем не с руки. Не-а, дорогуши, я здесь вампирю, а не меня», — так, договорившись с собой, Джеффри тихо прошмыгнул мимо зала и выскочил наружу.
Энтони жил недалеко от парка Фэрмаунт на улице Мишен, сплошь заставленной по обеим сторонам мелкими забегаловками, овощными лавочками с брезентовыми тентами и прачечными.
«Серьезно, может, я не въезжаю, но на кой черт их столько?»
В ноздрях застрял стандартный альянсовый букет запахов: дешевый стиральный порошок, чья-то насквозь луковая стряпня, медицинский спирт. Тошнота вернулась, а следом за ней головокружение, дурное настроение и воспоминания об испорченной кассете. А еще возникло острое желание метнуться в один из магазинов за «Будвайзером» по скидке.
«На это пойло делают скидки везде. Не-не-не. Собраться. У меня благородная цель — поддержать малыша-Энтони, все разузнать, всучить ему подарок. Да, такой себе все-таки подарок. Но, черт, я не представляю, что ему нравится. Ха. Ну, я точно знаю, кто ему не нравится… нет-нет. Что-нибудь. А. Ну, он любит краситься в рыжий».
Зашел в удачно подвернувшийся «7-11», скрылся от сурового взгляда пожилой продавщины за стеллажами с товарами для личной гигиены.
«Ага. Что тут у нас? Все такое убогонькое. Но… черт, вообще какое-то дорогое. Что это? “Мило и просто”? Господи, у меня коробка в руках развалится, а оно стоит аж три доллара. М. А две упаковки, значит, пять? Круто-круто…» — невольно провел пальцами по волосам, собранным в кривой хвост.
Джеффри красился в рыжий примерно всегда. Первое время ему помогала матушка, они называли это днем красоты. Поочередно возились с осветлением, потом с краской, сидели в фольге, курили и пили кофе. Делились последними сплетнями. Матушка — из театра, позже из больницы, а Джеффри — с учебы и работы.
Переехав в Нью-Йорк, облюбовал салон недалеко от дома, разумеется, дорогой и помпезный. Там наливали шампанское, включали музыку или кино. Местные стилисты охотно сплетничали, но Джеффри предпочитал при них держать язык за зубами. Ну не ощущалось в болтовне выхолощенных мальчиков и девочек искреннего желания хорошенько потрепаться, лишь банальное желание угодить клиенту и срубить побольше чаевых. Нет-нет, Джеффри не осуждал, но всякий раз идя в салон, брал с собой книгу или блокнот для рабочих заметок.
После увольнения из «Нью-Йорк пост» и известия о СПИДе сделалось резко не до красоты. Ни на что не хватало ни сил, ни денег, и если вставал вопрос, на что потратить последние пять долларов: на краску или выпивку, Джеффри выбирал последнее. В ту пору он твердо убедил себя в том, что нравиться кому-то — друзьям, читателям, начальству или мужчинам — ему не придется никогда. Вид себя взъерошенного с отросшими корнями в мятых джинсах и грязной рубашке как будто успокаивал. Внешнее состояние прекрасно отображало внутреннее, но все снова поменялось, когда появился Крис.
Для него Джеффри вновь начал стараться. После относительно небольшого перерыва получалось плоховато. Наряжаться казалось нелепым, краситься и стричься где-то — дорого, а самому — нервно и лениво, а главное, что не-пить не удавалось вовсе. Джеффри отлично понимал, что алкоголизм никогда не считался украшением, но в сочетании с возрастом и болезнью зависимость, прежде развивавшаяся медленно и ограничивавшаяся гламурной привычкой пропускать по паре коктейлей в день, окончательно в нем укоренилась. Алкоголь стал ответом на все: радость, грусть, усталость, стресс, лень, дождь, солнце, мороз, день, ночь. Разумеется, Джеффри бросал. Много, бесконечно много раз выкидывал все бутылки и банки, принимался бегать или питаться здоровой едой. В такие моменты хотелось нравиться. Покупал краску, просил Криса помочь, чинно садился на пол в ванной, подложив под тощий зад подушку, заворачивался в полотенце и, прикрыв от удовольствия веки, наслаждался бережными прикосновениями любимых рук. Крис очень старался, от напряжения он молчал, а Джеффри не решался нарушать тишину пустой болтовней.
«Так-то он сплетни вообще не любил. М-да...»
С тоскливой улыбкой, покрутил коробку «Мило и просто», взял еще одну.
«Что ж, надеюсь, у Энтони не слишком изысканные вкусы. Меня сейчас на тот же "Клайрол" не хватит. Позорище...»
Джеффри с гордостью отнес краску на кассу и выскреб из кошелька смятые купюры и пригоршню монет. На покупку денег хватило впритык, продавщица, все так же недоверчиво хмурясь, вернула десять центов.
«Ладно, это хорошо. Я приведу себя в порядок и… вряд ли что-то изменится, но, по крайней мере, я попытаюсь».
До дома Энтони оставалось каких-то сто шагов. На вид — ничем не примечательная трехэтажная ерунда, упорно, но безрезультатно косившая под викторианский стиль Хейт-Эшбери, без цветных витражей, без балконов и нарядных подрамников.
«Тоска тоской. И главное так по-старперски. Это какое-то гейское проклятье, жить в старушечьих интерьерах?»
К счастью, внешняя дверь была раскрыта чуть ли не нараспашку. Джеффри взбежал по лестнице на второй этаж, отыскал квартиру номер «5», постучался раз, другой.
К нему долго не выходили, хотя, что внутри кто-то прятался, сомнений не возникало.
«Бестолковый, если не хочешь гостей, не включай свет, его же видно через щель».
Джеффри постучал еще.
— Эн-то-ни! Энтони Хэмилл!..
— Д-да? — раздалось тихое. — Кто там? Е-если вы по поводу аренды, я звонил хозяйке. Она дала мне отсрочку…
— Нет-нет! Энтони, это Джеффри. Джеффри Мэридью. Помнишь? — «Боже, как тупо это звучит». — Мы пересекались на литературных чтениях в чайном клубе, — «Двадцать лет назад. Ага. На его месте я бы послал себя куда подальше».
По ту сторону тревожно замолчали. Послышался скрежет ключей, сперва верхнего, потом нижнего. Дверь приоткрылась, предупредительно звякнула оставшаяся висеть металлическая цепь, сквозь образовавшуюся щель показалось бледное лицо с испуганно-широкими глазами.
— Джеффри? Это правда ты?
— Что, не узнал? — весело отмахнулся. — Не волнуйся. Знаю, я с нашей последней встречи порядочно поистрепался…
— Нет-нет, ты чудесно выглядишь. Но… зачем ты здесь?
— Точно не чтобы выбивать из тебя долги, дорогуша. Мне можно войти? Если что, я один. С подарочком, — пошуршал пакетом с лекарствами. — У нас благотворительная акция. «Таблы на дом» называется.
— С-спасибо…
— И я это… немного замерз, на улице страшный дубак.
— Д-да, конечно, — щель пропала, чтобы цепь со звоном упала с крючка. — Проходи.
Джеффри встретила крошечная прихожая, плотно завешанная вещами и густо пахнущая сладкими духами: в нос настойчиво лезла роза, но не свежая, а приторная, будто джемовая. Следом добавился запах пудры и кашемира.
«Ощущение, что я к бабушке в гости заскочил, не иначе».
На бабушку Энтони походил едва ли. При всей его любви к Тине Луиз, женской моде и шитью, в нем легко угадывался юноша. Весь такой воздушный, с разлетающимися при каждом повороте головы крупными локонами, щедро залитыми лаком. Помнилось, ему шли корсеты. Он носил их поверх просторных рубашек, совмещал с кружевными воротниками, манжетами и бантами. Что удивительно, ему все это было к лицу. Наверное, поэтому его опусы пользовались такой популярностью: каждые чтения Энтони сопровождал маленьким театральным представлением, и хоть читал он скверно, заикаясь, на него по крайней мере получалось полюбоваться.
«В самом деле. Хороший мальчик. Маленький, аккуратненький, с пухлыми губками. Муа».
… сейчас, правда, от того Энтони мало что осталось. По-прежнему худой и опрятный он перелез в широкие домашние штаны и гигантскую вязаную кофту с водолазкой. Волосы спрятал под чалму.
«Хотя я и так отлично вижу, что корни сто лет как не прокрашены. О-о да, не только меня потрепало».
— Я тебя не отвлекаю?
— Нет, что ты… нет, можешь не разуваться, я давно не мыл пол.
«Ха. Я не мою пол примерно никогда. А тут довольно миленько. О. Картинки ар нуво в рамочках. Очаровательная попсятина».
Устроившись на диванчике, заботливо прикрытом пледом и подушками, Джеффри кое-как вытянул ноги. Жилище Энтони явно предполагало уют, но плотно зашторенные окна, приглушенный свет, манекены с заброшенными на этапе кройки нарядами — все свидетельствовало об эмоциональном раздрае хозяина.
«Интересно, а если я замечаю это у других, что ж можно подумать о моем доме? Пиздец, однако…» — чтобы отвлечься Джеффри подцепил со стеклянного журнального столика модный журнал семидесятого года, принялся листать, пока Энтони скрылся, вероятно, в направлении кухни.
— Хочешь чаю или кофе? Или что-то приготовить?
— На твое усмотрение, дорогой! Только не утруждай себя слишком! Я не объедать к тебе заглянул, а поболтать.
«Надо еще не забыть то, о чем я собрался болтать, — мысленно подметил Джеффри и включил диктофон, не вынимая из сумки, а ту, в свою очередь, положил на уровне колен. — Я привык язвить и харкаться желчью, но с такими цветочками, как Энтони, такое не прокатит. Надо прикинуться деликатным пупсом и не ляпнуть чего-нибудь обидного».
Энтони всегда казался чересчур милым. Он был эдаким стереотипным гейским мальчиком, которого окружала стайка воркующих над ним подружек. Энтони разговаривал полушепотом, трогал всех руками, рвался обнять или сказать никому не впершийся комплимент. Как выяснялось, такое поведение многим нравилось — «Вон даже Андре с его принципами потек», — Джеффри же от такого подташнивало. Нет, он бы и бровью не повел, сочиняй Энтони в стол и живи себе тихо, но он же следом за другими лез в активизм. Ему чудилось, будто у него получится исправить все любовью. Называл это «бережным вмешательством». Его подход заключался в том, чтобы подробно и часто рассуждать о чувствах. Взывать к миролюбию. Через те же бездарные рассказы, что, конечно, отражалось на репутации сообщества Кастро.
«Оп. Думаю херню точь-в-точь как Андре. Классно. Нет, срать на репутацию, дело не в ней. Просто все эти попытки объяснить гомофобам, что любовь — это хорошо... Это даже по тем временам звучало до пизды наивно. Нет-нет, он славный парень. Слащавый, бесячий. Но славный. Да и мне всегда было любопытно, в кого вырастают вот такие сладкие мальчики... Очевидно, что в травмированных и охреневших от жизни дядечек».
Энтони вернулся в комнату с подносом, звонко гремящим фарфором:
— Я сделал кофе. Прости, ничего особо к нему предложить не могу. Разве что миндаль в сахаре...
— О, ты меня балуешь!
— Не издевайся, — попросил Энтони совсем тихо и придвинул к журнальному столику кресло, увешанное лентами и какими-то схемами для шитья, нарисованными на пищевом пергаменте. — И прости. Мне ужасно стыдно. Обычно я вовремя плачу, сейчас просто небольшие сложности…
— Что ты, я и не думал издеваться. Знаешь, я же и сам... Немногим лучше, может, местами и хуже. Полагаю, ты и сам в курсе. Не то, чтобы я такая важная персона, просто слухи о том, кто и как облажался, разносятся быстро.
Энтони принялся разливать кофе по крошечным чашкам, исподлобья глядя на Джеффри, вид у него при том стал совершенно школьным, зашуганным:
— Нет, т-ты важен. Ты много сделал и здесь, и в Нью-Йорке. Я... Знал, что ты вернулся, но не думай, что я это с кем-то обсуждал. Сахар? Нет? Хорошо. Прости, молока нет... Я вообще сейчас мало с кем общаюсь, поэтому слухи все как-то мимо... Понимаешь?
— Мерси, — Джеффри с благодарностью подхватил чашку с блюдцем. — Очень понимаю. Я сам стараюсь лишний раз ни с кем не пересекаться. И сил нет. И, знаешь, довольно стремно появляться перед старыми друзьями после того, как свинтил навсегда купаться в славе и зарубать миллионы.
— Поэтому ты здесь? — спросил Энтони, нервно крутя массивную пуговицу на кофте. — Просто нас с трудом можно назвать друзьями. Приятелями — и то вряд ли. Знаешь, мне приятно, что о моем существовании помнят не только кредиторы, но... Это странно.
«Ладно, он не такой бестолковый, каким я его запомнил. Или это опыт? Что ж, логично, жизнь даже самому наивному мальчишке вправит мозги бережным пинком в висок».
Джеффри вежливо прикоснулся губами к краю чашки, но сделать полноценный глоток так и не смог, утренняя дурнота вернулась с утроенной силой, а от обилия запахов еще и голова разболелась. Пришлось так и сидеть, с чашкой и блюдцем в руках, улыбаясь и изображая, что все в порядке.
— О, дорогой. Неужели только они? А поклонники? Ты же сочинял. Довольно мило.
Энтони испуганно вжал шею в плечи.
— Нет, что ты! Что ты! Джеффри, знаешь, я дурак, но даже моего ума мне хватило, чтобы понять, что я занимаюсь графоманством. И ладно бы из удовольствия, но после разгромных статей и оно пропадает. Поэтому нет. Слава богу, я больше не пишу...
— Ну, а шитье? Ты же славные вещи придумывал.
Энтони покосился на свои пижамные штаны, с видом полного замешательства, как если бы не он их на себя надел, снова схватился за кофту, запахнулся покрепче:
— Нет-нет, знаешь, с этим тоже как-то... Ни сил, ни куража. Да и заказы брали, но давно…
— Чем же ты живешь?
— Сам себе задаю этот вопрос, — поправил чалму, заправил в нее выбившиеся пряди. — Прости, я, наверное, ужасно выгляжу сейчас.
— Нет, милый, что ты...
— Поэтому мне особенно интересно, почему ты здесь, — Энтони кое-как улыбнулся. — Спасибо большое за лекарства. Но… Я понимаю, что тебе что-то от меня нужно. Но, честно, не представляю что. То есть... Я бы рад, но у меня ничего нет.
«Проклятье. С ним сложнее, чем с Андре. Прям реально. С Андре, по крайней мере, не было ощущения, что я мучаю и без того охреневшего от жизни человека».
Джеффри наклонился над чашкой и едва не поморщился: пахло крепко, мутило сильно, — мысли от этого мешались и комкались. Хотелось найти что-нибудь, на чем сконцентрировать внимание, и не отвлекаться ни на собственное самочувствие, ни на жалобные глаза Энтони. Джеффри увидел портрет Тины Луиз, она сидела в окружении своих же ярко-рыжих волос, разметавшихся в разные стороны, вся такая восторженная, хохочущая...
«Вот ей и буду рассказывать».
— Ты отчасти прав. Но только отчасти. Мне от тебя нужно понимание, а этого добра у тебя больше, чем у всех моих бывших друзей вместе взятых. И вот еще что, я рад, что мы мало общались тогда... Когда я много выпендривался, строил из себя шикарного журналиста. Погоди, не перебивай, я это не к тому, что мне срочно надо льстить. А к тому, что хорошо, что можно сейчас вот так мило по душам поговорить, — Джеффри покосился на Энтони, испуганно завернувшегося в кофту.
— Поговорить? А... О чем?
— Ну, ясное дело, что не о хорошем.
— Это ясно, — как-то истерично рассмеявшись, закивал. — Хорошего сейчас мало. А... Что случилось? Нет. Лучше не надо. Не выношу плохие новости. Их и так было слишком много, новые я не...
— Нет, родной! Ничего нового, — Джеффри достал номер «Маттачин», стараясь не засветить и случайно не певернуть диктофон. — Я просто листал прессу и вот нашел. Это же твоя заметка, да? Я угадал, — протянул журнал.
Энтони с опаской взял «Маттачин», развернул у себя на коленях и, чуть помедлив, выудил откуда-то из дебрей кофты круглые очки, из-за которых тут же стал еще более круглоглазым и комичным. С полминуты вчитывался, шевеля губами и то и дело хватаясь за пуговицу.
«Сука, оторвешь же».
— Д-да, это мое. Но... Зачем тебе?
— Затем же, зачем и тебе. Нас с тобой объединяют не только прически, но и теплые чувства к несчастным молодым людям... — Джеффри вновь покосился на Тину, заметно погрустневшую на этой фразе.
Энтони неловким движением стянул очки и словно бы в первый раз посмотрел на Джеффри напрямую. В глазах читалось сострадание, не жалость, несмываемыми жирными пятнами оседавшая на самолюбии, а нормальное такое человеческое сострадание.
С одной стороны, сделалось приятно, самую малость. С другой стороны, быть похожим на Энтони не одними лишь волосами — такая себе радость.
«Неважно, потом переварю это все, сейчас главное раскурочить его на детали».
— Джеффри, я очень сочувствую. Я, конечно, слышал, что ты встречался с юношей. Он из «Орфея», да?
— Да, это я его туда устроил пару лет назад.
— Да-да, точно. Я тоже хотел туда устроить Белу. К-красивое имя, да? Бела. Как «красавица» по-итальянски. Только с одной «эл». Это… венгерское имя.
— Ты прав, очень красивое. А фамилия?..
— Нагу.
— Чудесно… Расскажешь мне о нем?
Энтони смущенно закивал, по нему было видно, что поделиться с кем-то ему на самом деле хотелось.
— Мы познакомились с Белой в позапрошлом году. Совершенно случайно, я приехал к подруге на показ, ничего серьезного, все проходило в небольшом ресторане. «Фьер Д’Италия», помнишь? А Бела танцевал в клубе напротив, — чуть замявшись, добавил. — Знаю, как это звучит. Снял молодого парня… но все случилось совсем не так. Я же никогда не отличался умом или удачливостью, вот… вышел в таксофон позвонить, ко мне пристали. Сначала сигареты просили, потом денег, потом оказалось, что их много, а на улице — никого. Не представляю, что бы случилось, а тут Бела. Он просто ударил одного сумкой с костюмом по голове, схватил меня и потащил дворами. Не помню, когда так в последний раз бегал. А когда от нас отстали, мы спрятались в какой-то подворотне. Бела меня отчитал, что хожу по ночам в корсете и без баллончика. И вообще, мол, на той улице клиентов ловить нельзя. Представляешь, — рассмеявшись в ладонь. — Он принял меня за проститутку.
— Приключение в духе Тины Луиз?
— Да-да, — на секунду глаза Энтони озарились задорной вспышкой. — Как в «Острове Гиллигана»! Так мы и познакомились. Семья Белы эмигрировала в пятидесятые в Киллин, это Техас. Жили они… сложно. Бедно, мрачно. Старшие братья задирали, мать злилась просто за то, что дети были и они ей мешали. Отец Белы выпивал и… ну, знаешь, пьяным путал спальню жены и комнату сына. Ужасно. Оттуда Бела сбежал, когда ему исполнилось тринадцать, зарабатывал, чем мог, а в восемнадцать перебрался к нам. Сперва был разнорабочим, позже вот… в клубе.
«Типичный сценарий для нищих детишек. У них от блеска крупных городов башню срывает точь-в-точь как у мотыльков от фонариков. Слава Богу, я успел Криса пристроить».
— …ты не думай, он порядочный мальчик.
— Я не сомневаюсь, дорогой, — заверил Джеффри, попутно отгоняя от себя образ Криса.
— Мы быстро сошлись. Не из-за разницы в возрасте, нет. Господи, ты только не думай, что это из-за того, что он младше, я же никогда....
— Энтони, мне можешь не объяснять. То, что дело не в молоденьком вечно стоячем члене, я прекрасно понимаю.
Тот, зардевшись, нервно улыбнулся:
— Бела хороший. Замученный, но при этом очень нежный и ранимый. Как его угораздило меня тогда полезть защищать — не представляю, обычно он любого шума боялся. Но… когда я с ним познакомился, веришь, впервые понял, что такое бабочки в животе. А я про них столько писал! С ним все так поменялось. В хорошую сторону… Он приносил мне букеты. Так смешно, мне скоро сорок, а я радуюсь цветам, как студент. Помогал мне с работой, сам пробовал шить на машинке, чуть все пальцы себе однажды не прострочил. Я испугался, а он, знаешь что? Извиняется, что стол испачкал мне. Такой смешной… Ты же понимаешь вот это чувство, когда есть, для кого просыпаться. Для кого стараться. Иной раз день плохой, а я любуюсь на его светлые волосы или смотрю в голубые глаза и так… отпускает.
«Блядство, да хватит. Я понял. Не трави душу», — Джеффри вернул чашку с блюдцем на поднос, дергано поправил волосы.
— Предположу, что все было не совсем безоблачно.
Энтони, едва начавший уверенно улыбаться, сник обратно.
— Д-да. Это было бы чересчур хорошо, да? Бела... Знаешь, он на самом деле очень доверчивый. Он только в Сан-Франциско узнал, как выглядели Улисс Грант и Капитолий... Ему хотелось попробовать всего и сразу.
— Синдром нищего называется.
— Наверное, я не знаю... Знаю, что вот по тому же принципу он попробовал кокаин. Это случилось до нашего знакомства, так бы я повлиял. Сначала он скрывал. Почти всю зарплату тратил на порошок, а я, дурак, не понимал, почему он не хочет устраиваться на работу поспокойнее.
— Ты не дурак, ты просто с таким никогда не сталкивался.
— Нет, Джеффри. Спасибо, но... Я все-таки дурак, потому что когда я про все узнал, толком ничего не смог исправить. Нет, когда я его прижал к стене, он все рассказал. Плакал, просил прощения, говорил, что ему уже и не нравится, но остановиться он не может. Я пытался помочь. Искал врачей, лечебницы, чтобы они были не страшными, а уютными. Но ничего не помогало, а из всех лечебниц он или сбегал, или умолял его забрать. А я прогибался и забирал. Говорю же, дурак. Знал, что не надо идти у него на поводу, но и спокойно наблюдать за тем, как ему плохо... Нет-нет, это выше моих сил... к гипнотизеру его водил. Ну так, от бессилия скорее, чем для пользы. Все становилось хуже. Нет, случались просветления, но с кокаина он перешел на «Белого китайца», Господи, вообрази, я начал в этом разбираться. Он дешевле, но и тяжелее. Знаешь, я просил его делать это... Хотя бы дома, чтобы я мог присмотреть. Но он стыдился, уходил, мог пропадать на сутки. Я за то время успевал столько всего напридумывать. Искал его. Снова возил к врачам. Там и узнал, что он ВИЧ-положительный, и что и я...
— Дорогой, меня можешь не стесняться. Вот уж я тебя за такое осуждать не стану. Эй, — Джеффри максимально серьезным тоном заверил. — ВИЧ это не страшно, если будешь аккуратен и не будешь пропускать приемы лекарств…
— Да-да, я знаю, — с внезапным равнодушием отозвался Энтони. — Беле тоже так сказали. Я помню, как ходил с ним за анализами. Он так испугался... решил совсем завязать. А потом его уволили с работы, устроиться он никуда не мог, не из-за лени, нет, ты знаешь, ему когда плохо, он все равно мне помогал по дому. Цветы все равно приносил. Просто ему всегда было больно. Я его не узнавал, — Энтони часто заморгал и вновь отвлекся на пуговицу.
Джеффри сердито постучал по подлокотнику. Вторая за два дня исповедь раздражала, тем более что эта история задевала за живое, в отличие от покаяния Андре, после него хотелось как следует помыться. А тут... Как Энтони ни старался, но Бела внушал лишь отвращение. «Да-да, любовь, как и красота, она в глазах смотрящего, но черт возьми! Мелкий засранец плотно присел на него. Обобрал до нитки и заразил ВИЧом». Джеффри злился. Он слушал про бэд-трипы и ломку Белы, про то, как Энтони возился с ним, из раза в раз влезая в долги и выискивая новые способы помочь и пролечить, а сам представлял на их месте себя с Крисом. Все выглядело слишком знакомым: клятвенные обещания завязать, пара чистых недель, в течение которых вывести из равновесия могла любая мелочь, затем срыв, болезненный, но в каком-то смысле долгожданный. Джеффри помнил, как Крису приходилось забирать его из бара, волочить домой, ухаживать, а он в свою очередь имел наглость врать, что вовсе не пьян и вообще все в порядке.
«Ну, когда у меня находились силы на вранье. И когда я не закатывал бухие истерики, — Джеффри передернуло при одной лишь мысли о том, как он выглядел в ту пору. — Нет, правильно, что мы расстались. Очень-очень правильно. Хреново, но правильно... Проклятье, но со мной же тоже было хорошо? Хотя бы немного? Иногда? Я умел быть полезным, остроумным, веселым... Трезвым, в конце концов!»
Чувство вины разъедало мозг, концентрироваться на рассказе Энтони не получалось, потому что каждое его слово возвращало в ту пору, когда у Джеффри все вроде бы шло неплохо, а вот у Криса — едва ли.
«Я радовался бабочкам в животе и тому, что у меня появился хоть кто-то, кому я небезразличен, а он "наслаждался" первыми серьезными отношениями с больным алкашом. Равноценный обмен. Браво».
— Дорогой, все это ужасно, но я не слишком улавливаю, а как это связано с твоей заметкой? Что-то случилось? То есть я хотел сказать, — от нетерпения Джеффри терял остатки деликатности. — Что-то еще случилось?
Энтони, выдернутый из болезненно-приятной ностальгии, сперва немного подвис, заметно туго соображая с кем он и где, согласно замахал руками:
— Да-да, прости. Я что-то… Все стало совсем плохо весной. Бела не мог ни дня прожить без…
— Без, — повторил Джеффри, интонацией и выражением лица показывая, что дополнительно проговаривать тяжелые для Энтони моменты не стоит.
— Да. Без. Ну и он… стал выходить на улицу.
— На улицу? А. О. Прости.
— Он тоже поначалу скрывал. Но там все складывалось так очевидно. Потом он специально признался, сделал это грубо. Наверное, думал, что мне станет противно от того, что он больше не только мой. Глупо, потому что для меня он всегда… А потом в мае он пропал. Совсем. Я пробежался по всем местам, где он обычно принимал. Потом оббегал больницы, морги, полицейские участки в городе. Выезжал искать его по ту сторону Золотых Ворот и ближе к югу. Веришь ли, на семью его вышел. Ничего.
— Погоди, а та заметка? Она… для кого?
Энтони отмахнулся:
— Ни для кого. Знаешь, такой крик в пустоту. Мне нужно было выплачивать долги, написать хоть что-то. Вот и…
— Ну ты же писал про незнакомых взрослых мужчин. Это кто-то из клиентов Белы? Ты кого-то из них встречал?..
— Нет! — внезапно резко возразил Энтони. — Господи, нет. Только этого мне… Бела иногда рассказывал о тех, кто его снимал. Случайно. Он был в таком состоянии, что, наверное, сам не знал, что и кому говорил, — тяжело вздохнул. — Джеффри, я не понимаю, зачем тебе это нужно?
— Для подстраховки. Я-то под категорию юноши никак не подхожу, не представляю, чем сейчас молодежь в Кастро развлекается. Вот и решил спросить.
— А спросить у своего молодого человека ты не можешь?
«Ого. Не думал, что он умеет хмуриться. Кажись, я его окончательно достал».
Джеффри улыбнулся, придвинулся ближе, наклонился, упершись локтями в колени. Доверительно посмотрел на Энтони снизу вверх.
— Нет, боюсь, нет. Он уже не мой молодой человек. Если коротко, я все просрал. Но душа за него болит, вот я и мечусь, как подстреленный, цепляюсь за любые слухи, детали. Энтони, у меня не было цели тебя обидеть. Прости, если так вышло.
— Я не знал, про то, что у вас все так… Ты тоже прости.
— Нет-нет, вот тебе как раз простительно. Ты правда старался для Белы. У вас много чего произошло, я бы на твоем месте бегал по потолку, — Джеффри перегнулся через кофейный столик и коротко коснулся рукава массивной кофты.
Энтони попытался улыбнуться, но края губ быстро поползли вниз.
— С-спасибо, — спешно отворачиваясь. — Мне странно, что тебе не все равно. Но спасибо.
— Перестань, это вполне нормально.
— Для меня — нет. То, что я встречался с Белой не нравилось никому из… моих бывших друзей. И когда он пропал, знаешь, все меня уверяли, что так даже лучше. Представляешь?
— Да, весьма паршиво с их стороны… Хотя от того же Андре я примерно такого и… — «Ох, черт».
Джеффри прикусил язык, но поздно. Энтони среагировал на имя директора «Маттачина» молниеносно. Отодвинулся.
— Андре?
— Дорогой, к слову пришлось…
— Он тебя подослал? Стоило догадаться. С этим дурацким журналом…
— Энтони, успокойся. Я в курсе, что Андре мудак.
— Насколько в курсе? — испытующе уставился прямо в глаза, так что Джеффри поспешно отвлекся на портрет помрачневшей Тины Луиз.
«Или у меня уже галюны?»
— Энтони, мне жаль…
— Тебе лучше уйти, — тот суетливо принялся поправлять посуду на подносе. — Весь этот разговор… мне неприятно.
— Конечно-конечно, — «Проклятье, мне реально стыдно, и я нихера не узнал. Ну, как обычно, короче». — Но если что, — вынув из сумки блокнот и ручку, прихваченную у Стэна, быстро записал свой телефон. — Звони. Если вспомнишь что-нибудь про Белу и его… ну ты понял. Или просто если захочешь поболтать.
Уже стоя в прихожей, Джеффри потянулся обнять Энтони, но тот отстранился, словно бы намереваясь поправить пальто на ломившейся от вещей вешалке. Вид маленького и испуганного человечка изо всех сил прячущегося в одежде не по размеру одновременно настораживал и сердил. Причем Джеффри хватало ума, чтобы объяснить самому себе, что сердился он не на Энтони, а на впечатление от него, на явную параллель с Крисом.
«Да, Крис — мой ангел, он не досидел до такого ужаса со мной, но мог же».
Джеффри никогда не умел успокаивать, а сейчас этого как никогда хотелось. Поэтому он предпринял последнюю попытку, замерев на пороге и как бы невзначай ухватившись за дверной косяк — «Не прихлопнет же он мне пальцы»:
— И ты это… заходи в альянс почаще. Мы же не про лекарства. Там много всяких активностей. Психотерапия. Да, Андре — ебучее говно на твоей подошве, но освежиться и голову после него прочистить стоит. О, кстати, — всучив «Мило и просто». — Вот. Не уверен, что попал в оттенок. Но развлеки себя. Целую.
«Ага. “Целую”. Че-то пришел, че-то наговорил, расстроил. Не, я так-то молодец. Дипломатичный. А деликатный… Сэнди бы мной гордилась».
Самоирония спасала частично.
Джеффри по кругу прокручивал в голове весь их с Энтони диалог и раз за разом убеждался в том, что лезть в чужую душу, особенно из корыстных побуждений — отвратительная идея. Ко всему прочему по дороге домой заныли ноги, очевидно, давненько ему не выпадала возможность больше четырех часов провести не просто на ногах, а в непрерывной беготне, а после того, как Джеффри поднялся на родной третий этаж, его чуть не вывернуло на ковер.
Швырнул сумку на пол в комнате, с сильным опозданием сообразил, что внутри по-прежнему были диктофон, «Маттачин» с блокнотом и все в опасной близости с краской в хлипкой картонке.
— Ой, черт-черт-черт.
Понес все на рабочий стол к кипам газет, журналов и недоделанных переводов. Раздвинул залежи, сел ненадолго перед блокнотом, где на измятом и где-то заляпанном листе красовались скудные сведения:
«Пропавший Теодор Мур из Орегона (декабрь прошлого года). Работал на улице в районе Кастро. Употреблял. Черные волосы. Тату на шее в виде пунктира. 19 лет.
Твинки, он же Кевин Рэй (пропал в десятых числах сентября, выловили под мостом — 09.15) из Уотсонвилла. Работал в “Кожаной перчатке” и на улице в Кастро. Употреблял. Светлые волосы. 20 лет».
К собранному добавил новую запись:
«Бела Нагу. Киллин, Техас (пропал в мае этого года). Работал в клубе».
Джеффри застыл, покусывая кончик ручки.
«М. Напротив ресторана “Фьер Д’Италия”, значит? Ну это что-то. Заскочу в клуб. Тряхну стариной. А что? Раз в “Кожаной перчатке” был, чего стесняться. Вряд ли я увижу там что-нибудь экстраординарное. Так Бела у нас тоже молодой и светлый… жалко, я не выторговал у Энтони фоточку его показать или типа того», — потянулся к диктофону, вспомнил про отрывок репетиции «Кабаре», поморщился.
Джеффри растер виски, помычал, разгоняя дурноту и покосился на телефон на прикроватной тумбе. Желание позвонить Крису возникло еще на этапе истории про Белу. Нет, не так. Это желание сопровождало Джеффри всегда, он научился не обращать на него внимания, но подвыпив или ненароком соприкоснувшись с воспоминаниями, терял контроль.
«У него все в порядке? Да, Сью уверяет, что он в порядке, но едва ли сучка будет посвящать меня во все детали их совместной жизни и работы. Позвонить? Нет. Хватило прошлого раза. Интересно, я его… в его памяти я остался таким же ничтожным недоразумением? Или хуже? Так-то я ни разу не мальчик, списать мои заскоки на несчастное детство едва ли выйдет».
Джеффри поймал себя с трубкой в руках, слушающего долгие гудки. Номер квартиры Криса он помнил наизусть, как и номер театра — «Там их вообще три», — но, совладав с собой, набрал альянс, подбежавшей девчонке велел позвать Сэнди, пока ждал, напевал под нос:
— «Прости меня, пока я высасываю твою кровь… Прости меня, когда я звоню тебе»… О! Сэнди! Ну и что это? Совсем забыла про старика, просил же позвонить...
— Да, просили, но... Слушайте, вы же сами ворчали, когда я звонила вам раньше шести вечера.
— Да. А теперь я ворчу, что ты звонишь мне недостаточно рано. Вот такая у меня новая причуда. Между прочим, я с девяти утра на ногах, был в альянсе, отнес лекарства старому знакомому, прожужжал ему уши про нашу терапию. А сейчас сижу трезвый и работаю.
Сэнди выдержала пару секунд, прежде чем с опаской уточнить:
— Кто вы и что сделали с мистером Мэридью?
— Хвали меня.
— Хвалю. Нет, правда, вы большой молодец. Наверное, именно поэтому судьба решила нас вознаградить и подкинуть работы, — слышно, как Сэнди принялась рыться в ящиках стола и шуршать бумагами.
— О, и что же там? — подыграл ей Джеффри, голосом изображая заинтересованность, а сам устало сполз по стене на пол, к брошенной день назад подушке. — Дай угадаю. Новая статья про то, что геи не звери. Или выступление по радио, где мне разрешат пару раз пошутить гейские шутки?
— Берите выше. Нас зовут на телевидение. Да, местный канал... Черт, я забыла название и не могу найти.
— Судя по всему, что-то очень популярное.
— Не издевайтесь. Просто тут... Все перемешали, а я только навела порядок. Не важно. Важно, что передача часовая, вы там будете основным гостем. И. Самое хорошее — она после полудня, то есть вы точно не не проспите.
— Блестяще! Солнце, я горжусь тобой.
Сэнди усмехнулась и тут же взволнованно прошептала:
— Теперь я волнуюсь. Вы так меня раньше не звали.
— А что, это только Ронни можно? Прости-прости, я не хотел влезать в ваши игры.
— Что? Нет. Просто... Все в порядке? Если что-то случилось, я могу подъехать.
Джеффри устало почесал затылок.
«И что я должен на это ответить? Все настолько не в порядке, что я боюсь пить, потому что чувствую, что сорвусь и наворочу херни. Но в то же время все настолько не в порядке, что один я так долго не протяну. И да, все так не в порядке, что я боюсь это начать объяснять, потому что психану и просто наору в трубку. М-да. Что ж я такой невыносимый уебан-то?»
— Сэр? Вам что-то нужно?
— Нет-нет, вернее... Да, есть кое-что. По правде сказать, я собирался тебя кое о чем попросить.
Сэнди опять вздохнула, теперь судя по звуку с облегчением.
— У меня только один вопрос: насколько сильно вы уже просрочили дедлайн?
— Чего? А. Не, это не про тексты. Я хотел... — Джеффри осмотрел комнату, остановил взгляд на сумке. — Чтобы ты помогла мне покрасить волосы. Раз уж я буду отсвечивать своим ебалом на камеру, хочу быть хорошеньким. Сможешь? И прихвати «Дракулу» в прокате. С меня пицца или... Чего вы там, мелкие, едите.