I've Missed You | Faime

С того времени они не виделись практически месяц.

Наступил сентябрь, и прохладный ветер не давал покоя все еще разгоряченной коже, привыкшей к теплу. Он то заставит надеть теплую кофту, то куртку, которую, казалось, только недавно все убрали из вешалки в прихожей. Листья все еще радовались своему зеленому убранству, а солнце все меньше скрашивало унылые дни.

Осень — не плохая пора года, но когда ты погряз в делах, лишние пару минут на то, чтобы одеться и выйти на улицу, иногда играют злую шутку. И это без одного факта — некоторые снова начинают учиться и, как бы ни хотелось это говорить, но Ченлэ тоже.

За то последнее время, которое он провел в Сеуле до отъезда домой, в Китай, а живёт он в городе Шанхай, Ченлэ ни разу не смог перестать думать о Джисоне. Особенно после их последнего разговора. А Джисон ни разу так и не появился в своем любимом кафе, полностью погрузившись в череду концертов и разного рода мероприятий.

И пусть Ченлэ задержался здесь из-за той самой болезни, ему не стало легче — кафе, которое буквально всегда и всем напоминало о Джисоне, когда в него пару раз заходил Ченлэ, не смогло успокоить, а мыслей с каждым днем становилось все больше.

И даже когда до вылета остается несколько дней, парень не мог перестать думать об этом рок-гитаристе.

Он думал о том, чтобы сказал тогда, в комнате Джисона, вместо слов «я не знаю». Думал, не было ли это ненужным порывом, или его черты характера не позволили так просто открыться до самых краев заполненному чувствами сердцу?

Но он так и не смог в себя поверить. Не смог признать то, что видно невооруженным глазом. Не смог сказать себе, что это совсем не страшно, и чувства такой природы свойственны каждому. И ему в том числе.

И как бы долго Ченлэ об этом ни думал — а у него было достаточно для этого времени — его, потерянного в мыслях, выбивал из колеи тот самый виновник мечущегося сердца.

Джисон... этот любитель заварного кофе после их последней встречи пару раз писал ему. И пусть это были обрывистые переписки, ничем толковым не заканчивающиеся, Ченлэ не мог после них так сильно отрицать, как раньше, что у него на душе.

«Как ты? Выздоровел ли? Все ли у тебя хорошо?»

Но как бы Ченлэ не хотел ответить «да», он не мог себе врать.

Находясь на распутье между чувствами сердца и холодным разумом, он в какой-то момент понял, что с лёгкостью может ответить «нет».

И в это «нет» он бы хотел вложить все, что так сильно ему хочется сказать. Все, что еще не находит места в его душе. Но в тоже время этим «нет» ничего не говорить, словно оно ничего не значит. Словно борьба двух начал, разрывающая его на части, не давала решить, что было бы правильнее, а что — реальнее.

И несмотря на то, что верным ответом всегда будет мысль, вызывающая бурю сомнений, Ченлэ не сможет ее произнести. По крайней мере пока. По крайней мере себе.

Но даже если Ченлэ захотел бы это сказать понятным и простым языком, у него на пути возникло одно большое препятствие — Джисон ему, после тех нескольких раз, не отвечал, а Ченлэ больше не может ждать. И это еще сильнее подрывает состояние парня.

Он может это обосновать тем, что у Джисона на него банально нет времени, но в душе ситуация казалась совсем иной — словно о нем забыли и больше не хотят вспоминать.

Такого рода выводы крутятся в голове Ченлэ уже неделю, и он ничего не может с ними поделать, кроме как вздохнуть, проживая остаток дней здесь.

Будто бы и никакого Джисона в его жизни не было.

И кто бы что ни говорил: отвлечься с кем-нибудь — написать другу, например, или еще кому — самого себя порадовать или же заняться чем-то новым — парню ничего из этого не хотелось. Не было ни сил, ни желания, ни времени.

И сейчас он лежит на кровати, доживая эти дни до вылета, и в очередной раз проверяет переписку с Джисоном.

Все еще не прочитано.

Он, до проверки не особо надеясь на то, что она будет прочитана, кидает телефон на тумбочку и садится. Его комната совсем не такая уютная, как у Джисона, но в ее пределах все еще есть его частичка. И именно на ней задерживается взгляд Ченлэ — гитара.

За это время он к ней не прикасался. Ровным счётом, как и сам хозяин.

Но в отличие от него, Ченлэ играть не умел, да и лезть к чужим вещам и что-то для себя проверять не горел желанием. Но когда она неоднократно будет мозолить ему глаза, парень все же решит взять ее в руки.

Поношенный кожаный чехол, проржавевшая молния. Звук, с которым она открывалась, был неприятным, но то, что было внутри – волшебным и вдохновляющим.

Гитара сама по себе тоже была потрепана, а листки с нотами и словами давно пожелтели, но полностью не выцвели. Парню абсолютно не надо было доставать сам инструмент — ведь играть на нем он точно не сможет — но вот прочитать то, что когда-то впопыхах рукой записывал Джисон, все же до невозможности хотелось, и парень позаимствовал оттуда несколько из них.

Почерк был неразборчив. И если в него не вчитываться, сложно было что-то разобрать. Но Ченлэ было до жути интересно узнать, о чем когда-то писал Джисон, и он стал его разбирать.

Спасибо самому Джисону за то, что он умел аккуратно зачеркивать ненужное и ставить номера страниц на листах, чтобы не терять порядок. Ченлэ это облегчило задачу вдвойне. И из всех написанных гитаристом слов, взгляд парня цепляется за маленький листочек с небольшим текстом.

«каждый день задыхаясь в амбаре,

томно дышишь желанием ты.

почему не настало раннее —

век алмаза, платы, мечты?

ты горишь, ты пылаешь цветами —

в ярко-желтые заре фонари.

почему он так нежен руками,

нашептав мне слова «полюби»?»

Прочитав эти две строфы, написанные на одном крохотном листе, Ченлэ показалось, что мысль у самого текста не закончена.

Конечно, назвать его писателем сложно, но почему-то от прочитанного у него появилось много слов, и в ту самую секунду ему захотелось написать продолжение этой работы.

И его скомканные мысли, которые были смесью его переживаний о недавнем, сами образовали предложения, а строки образовали строфы – и он закончил эту историю, оставит в каждом слове собственный осадок на душе.

«ты все также забудешь, растаешь,

а ведь я не игрушка совсем.

будешь петь каждый день вечерами,

забывая меня насовсем.

белый якорь. темнеет на небе луна.

он забылся немного, забыл, не любя.

и не скажет он больше слова о любви,

а на небе все так же горят фонари…»

И когда Ченлэ перечитает все стихотворение полностью, он улыбнется — теперь оно имеет другой смысл, а оттенки текста обрели новые краски.

И как бы ему сейчас хотелось это показать Джисону. Даже не смотря на то, что это не полноценная песня, которая, возможно, вообще не имеет смысла для них обоих. Которая в принципе не так важна. Но парень почему-то безумно хотел, чтобы ее текст и — главное — посыл, был услышан.

И пусть Ченлэ, наверное, уже никогда не воплотит в жизнь желаемое и просто сложит обратно листки к гитаре, скажет бабушке как-нибудь отдать инструмент этому любителю крепкого кофе, продолжит собирать вещи и через несколько дней уедет, он запомнит, что теперь и у самого Джисона, есть частичка Ченлэ.