Новость о поездке на любимую дачу была встречена Жилиным без особого энтузиазма. У него не было желания покидать квартиру, из которой он не выходил уже больше недели, сроднившись с маячавшим перед глазами днём и ночью белым потолком. Он понимал, что на этот раз даче не суждено стать для него спасением и отдушиной. Урожай, в этом году состоявший из нескольких десятков огурцов и пары мелких кочанов капусты, был давно собран, и осенняя грязь, в которую сейчас превратились некогда аккуратные ухоженные грядки, не вызовет у него ничего, кроме уныния. Но, видя старания друга, изо всех сил пытающегося найти способ его порадовать, Жилин заставил себя встать.

В ванной он с неприязнью посмотрел в зеркало, отразившее бледное худое лицо с тёмными кругами под глазами.

«Буду счастлив от тебя избавиться» — мысленно бросил Жилин, обращаясь к своему отражению. Ему показалось, что оно ответило взглядом, полным презрения.

Жилин умылся холодной водой и вышел из ванной, с трудом удержавшись от соблазна уничтожить своего зеркального двойника ударом кулака. Раньше перед поездкой на дачу он всегда надевал то, что было не жалко испачкать, копаясь в земле, или приводя в порядок дом. Теперь, вспомнив, что вся старая одежда выброшена при уборке, Жилин надел некогда любимый свитер и довольно новые брюки, внезапно оказавшиеся ему велики на пару размеров. Разыскивая в шкафу ремень, Жилин испытывал острое желание отказаться от поездки, которая, как он думал, непременно принесёт болезненные воспоминания о проведённых на даче беззаботных днях и временах, когда он искренне считал свою жизнь счастливой.

— Эй, милиция! Готов? — Катамаранов зашёл в комнату и вопросительно посмотрел на друга.

— Игорь, я не поеду, — голос Жилина, заговорившего впервые за последние дни, прозвучал хрипло и неуверенно. — Какой в этом смысл?

— Это же твоя любимая дача, — тихо напомнил Катамаранов. — Я думал, может, ты хоть там в себя придёшь. На свежем воздухе.

— Не хочется, голубчик. Не сезон сейчас, понимаешь? Зелень вся завяла, огород в болото превратился, холодно… — Жилин сбился и замолчал. Он опустился на кушетку и совсем тихо прибавил: — если только съездить, чтобы попрощаться.

— С кем? — удивился Катамаранов.

— С дачей, — покрасневший Жилин гипнотизировал стоявший напротив сервант, избегая встречаться взглядом с другом.

— Знаешь, голубчик-мент, заканчивай со своими похоронными мыслями. Я тут ради тебя бьюсь, как ондатра об лёд, а ты о прощании каком-то говоришь, — укоризненно проворчал тот, теребя в руках увесистую спортивную сумку, явно приготовленную для поездки.

— Никто тебя и не просил биться ни о какой лёд, манипулятор проскипидаренный, — Жилин со вздохом поднялся. — Надо, наверное, каких-нибудь продуктов с собой собрать.

— Я уже всё приготовил. Просто сложи свои вещи и пойдём на станцию, — потрепав его по плечу, Катамаранов ушёл в коридор и уже оттуда пояснил: — вся строительная техника под замком, так что придётся ехать на электричке. Хотя так действительно получится быстрее, чем на бульдозере или тракторе.

Найдя, наконец, ремень, Жилин закончил одеваться. Не глядя, он кинул в рюкзак что-то из одежды и, нервно оглядываясь в сторону двери, выдвинул ящик стола, чтобы поспешно спрятать в карман дожидавшуюся своего часа упаковку лезвий. Секунду спустя туда же отправилась торопливо сложенная предсмертная записка, по ощущениям Жилина написанная не неделю, а год назад.

Улица встретила их осенним рассветом, слишком бледным, чтобы разогнать ночную тьму. В тусклом свете фонарей серые однотипные дома казались ещё более унылыми, чем обычно, и Жилин, едва выйдя из подъезда, пожалел, что не остался в квартире.

— Игорь, серьёзно, я не думаю, что это хорошая идея, — остановившись, он стащил с плеч лёгкий рюкзак. — Мне лучше вернуться домой.

— От безвылазного сидения в четырёх стенах тебе лучше не станет. Надо же как-то развеяться. Хотя бы на даче.

— Сомневаюсь, что это поможет, мой хороший, — он покачал головой, виновато улыбнувшись. — Так что не утруждай себя игрой в спасение утопающих и давай просто мирно разойдёмся по домам. Ты же не обязан сутками находиться со мной в квартире.

— Обязан, полковник. Я боюсь, что ты с собой что-нибудь сделаешь, если меня не будет рядом, — признался Катамаранов. Он вытащил из кармана бутылку скипидара, но, повертев в руках, убрал её обратно. — Вдруг тебе опять взбредёт в голову на тот свет раньше времени отправиться. А ты должен жить, полковник, — с нажимом произнёс он.

— Знаешь, голубчик, не надо мне указывать, что делать, — в голосе Жилина звучало усталое раздражение. — Это моя жизнь и только я решаю, нужна мне она или нет. Ещё не хватало слушать советы всяких… — он вовремя прикусил язык, заставив себя остановиться, чтобы не наговорить другу грубых слов. — Игорь, хороший ты мой, — Жилин с раскаянием взглянул ему в глаза, — спасибо за всё, что ты для меня делаешь, но пойми, у меня нет причин жить дальше. Я даже не знаю, каким делом мог бы заниматься… Все эти годы я играл в благородство, тормозя работу отделения, если не области или даже не всей страны. Значит, в милицию мне лучше не возвращаться. Новую профессию получать уже поздно, да и кем мне работать в нашем захолустье?

— Ты можешь переехать и попробовать начать жизнь с чистого листа, — предложил Катамаранов. — Может, на новом месте всё наладится?

— После окончания работы в органах я ещё десять лет не имею права менять место жительства. А с учётом того, что здесь находится НИИ, занимающийся секретными разработками, меня в принципе могут не выпустить дальше соседнего города, — Жилин беспомощно развёл руками и замолчал.

— Давай сделаем так, — Катамаранов забрал у него рюкзак и накинул себе на плечи. — Хочешь ты этого или нет, но сейчас мы едем на дачу. На неделю. Там ты отдыхаешь, забыв о работе и о своих суицидальных мыслях, а потом мы возвращаемся обратно в город и только тогда начинаем думать о твоих дальнейших планах.

— Это бессмысленно. За неделю ничего не изменится, — Жилин уныло ковырял землю носком кроссовка.

— Идём, полковник, — не терпящим возражений тоном позвал Катамаранов. — Ты же знаешь, я от тебя не отстану.

У Жилина не осталось сил, чтобы с ним спорить, поэтому он предпочёл повиноваться и нехотя отправился вслед за другом.

***

Они успели купить билеты за несколько минут до прибытия электрички. На платформе было ветрено, но Жилин чувствовал охвативший его тело удушающий жар, от которого не спасла даже расстёгнутая куртка. Убедившись, что Катамаранов смотрит в противоположную сторону, он медленно переступил через ограничительную линию и посмотрел на лежащие внизу рельсы. Ощущая лёгкое головокружение, Жилин словно под действием гипноза придвинулся ближе к краю платформы. Мысль о скором избавлении тяжёлым занавесом отделила его от остальных находящихся на платформе пассажиров, заставив забыть даже об оставшемся позади лучшем друге.

«Я смогу это сделать. Минута — и всё кончено» — с волнительным ожиданием подумал он.

Сквозь нарастающий звон в ушах Жилин услышал шум подъезжающей электрички. Он даже не испытывал страха, представляя, что через считанные секунды навсегда покончит с измучившей его своей бессмысленностью земной жизнью. Наоборот, впервые за долгое время у него на сердце стало так легко и спокойно, что ему даже захотелось рассмеяться от облегчения. Закрыв глаза, чтобы не струсить в последний момент, Жилин поддался вперёд, готовый занести ногу для решающего шага.

— Нарушаем, товарищ полковник? — раздался сзади осуждающий голос. В следующую секунду Жилина схватили за локоть и оттащили назад. Развернувшись, полковник с удивлением увидел Катамаранова, продолжавшего сжимать его руку.

— Игорь, ну зачем… — слова Жилина заглушил гудок электрички, остановившейся на платформе. Он только сейчас вспомнил, что пришёл сюда не один.

— Наверное, ты просто задумался, поэтому не заметил, как зашёл за линию, верно? — ровным тоном спросил Катамаранов.

— Да, — растерянно прошептал сбитый с толку Жилин.

— Пошли, а то придётся ждать следующую электричку, — Катамаранов потянул его в вагон. — Ты же не хочешь проторчать на перроне ещё два часа? Вот и я не хочу.

«Он и вправду ничего не понял или притворяется?» — терялся в догадках Жилин, украдкой косясь на кажущееся абсолютно спокойным лицо Катамаранова.

Заняв место у окна, он сделал вид, будто увлечён разглядыванием быстро сменяющихся пейзажей, однако, занятый своими мыслями, даже не видел, что происходит вокруг. Разочарование от сорвавшейся попытки лишить себя жизни плавно перетекло в ставшее в последнее время неотъемлемой частью его существования чувство вины. Перед машинистом, который поневоле стал бы соучастником его плана. Перед пассажирами, которым пришлось бы лицезреть не самую приятную картину. Перед Катамарановым, на глазах которого чуть не погиб лучший друг. Жилин догадывался, что на самом деле тот прекрасно понял причину, по которой он пересёк ограничительную черту, но зачем-то решил внушить ему, что это была всего лишь случайность, вызванная простой невнимательностью.

— Держи, полковник, — перед носом Жилина возникла крышка от термоса, наполненная исходящей паром жидкостью.

— Что это за зелье, голубчик? — вымучено улыбнулся Жилин, подняв взгляд на сидевшего напротив него Катамаранова. — Чай из подболотников, сваренный на техническом спирту и приправленный каплей скипидара?

— Не угадал, это просто отвар. Я разных трав в лесу насобирал и засушил. Не ядовитых, ты не думай, — по серьёзному осмысленному взгляду Катамаранова Жилин внезапно понял, что тот трезв как стекло, что было явлением столь же редким, как снег в середине мая.

— Сколько ты уже держишься без… — Жилин два раза щёлкнул себя по шее, — скипидара?

— Вторые сутки пошли, — в голосе Катамаранова не было ни гордости, ни сожаления. — Я с инженером нашим встречался, а он же меня пьяного всерьёз не воспринимает. Вот и пришлось подготовиться. Весь день вчера ему в НИИ звонил, уговаривал прийти поговорить насчёт тебя и пытался убедить, что нахожусь в абсолютно трезвом уме. В итоге он пришёл поздно вечером, видимо, только потому, что я его вконец замучил. Кстати, это именно он посоветовал отвезти тебя на дачу.

— Понятно, — Жилин позволил себе не признаваться, что был свидетелем их разговора. — Ладно, голубчик, давай своё варево.

Он с опаской глотнул предложенный Катамарановым напиток, к его удивлению, оказавшийся довольно приятным на вкус. Решив, что хуже ему точно уже не будет, он допил отвар, вернул Катамаранову пустую крышку от термоса, после чего закрыл глаза, чувствуя, как колотящееся сердце постепенно возвращается к нормальному ритму. Притворившись, что задремал, Жилин готовил себя к встрече с дачей, куда ему впервые в жизни не хотелось ехать. Нет, он по-прежнему чувствовал сильную привязанность к месту, где по-настоящему наслаждался жизнью и всякий раз испытывал почти детский восторг, когда наблюдал, как из-под земли проклёвываются крошечные побеги, которые со временем разрастались и радовали его небольшим урожаем. Тщательно оберегая грядки от вредителей и следя за своевременным поливом, Жилин, впрочем, моментально терял интерес к плодам своего труда, когда те созревали и оказывались готовы к употреблению. Одарив овощами Катамаранова, инженера и коллег из отделения, он подчас даже не оставлял себе ничего на пробу и жил, с нетерпением ожидая новый дачный сезон, который вновь даст ему возможность почувствовать себя творцом и создателем, пусть и в рамках дачного участка. После сбора урожая он мог ещё раз-другой приехать на дачу, просто чтобы провести ещё несколько дней наедине с самим собой, вдали от городского шума и суеты, но вид опустевших грядок неизбежно напоминал ему о грядущем расставании на целую зиму, поэтому Жилин торопился обратно в город, с едва уловимым чувством грусти вешая замок на калитку, которая останется запертой на несколько длинных холодных месяцев.

Сегодня Жилин опасался, что после всех произошедших в его сознании перемен приезд на дачу, вопреки надеждам инженера и Катамаранова, не поможет ему прийти в себя, а лишь нанесёт новый удар, заставив вспомнить о прошлом, когда смерть казалась до смешного далёкой, а жизнь — простой и понятной. Когда для того, чтобы почувствовать себя счастливым, ему было достаточно провести день за работой в огороде, а вечером с ощущением приятной усталости сесть на крыльцо и под тихое журчание радиоприёмника смотреть, как небо окрашивается в цвета заката, а на землю медленно опускаются сумерки.

Воспоминания о тех днях казались Жилину настолько далёкими, словно те были плодом его фантазии или вовсе принадлежали не ему, а другому человеку — уверенно стоящему на ногах, весёлому и довольному жизнью. Он согласился на эту поездку в основном ради того, чтобы Катамаранов перестал тешить себя ложными надеждами и понял, что борьба за его жизнь проиграна. Может быть, тогда он оставит Жилина в покое и смирится с тем, что помочь тому, кто стоит одной ногой в могиле, невозможно. Ему самому уже не хотелось ровным счётом ничего. За время, проведённое почти в беспамятстве, он успел забыть обо всём, что раньше скрашивало его жизнь: любимых местах в городе, интересных книгах, поднимавшей ему настроение музыке. Сейчас он бы даже затруднился ответить на вопрос о любимом блюде. Еда, которой насильно пичкал его Катамаранов, была для него одинаково безвкусной и он толком не обращал внимания, что ест. Смирившись с вынужденной поездкой, Жилин сделал её основной целью возможность попрощаться с дорогим сердцу местом. Возможно, он даже согласится остаться там на одну ночь, но не более того.

***

Дача находилась в пяти километрах от станции, и Жилин, в былые времена преодолевавший этот путь с лёгкостью, сейчас злился на себя за неспособность пройти больше пятисот метров без перерыва на отдых. Катамаранов отнёсся к вынужденным привалам с пониманием и не переставал твердить другу, что всё нормально и у них нет причин торопиться, чем заставлял его чувствовать себя ещё более ничтожным. Когда они добрались до дачи, уже наступили ранние осенние сумерки. Распахнув калитку, Жилин с замершим сердцем ступил на участок. Он не почувствовал ровным счётом ничего. Лишь разочарование из-за напрасно проделанного пути.

— Что-то не так, полковник? — тихо спросил Катамаранов, внимательно наблюдая за его лицом.

— Всё нормально, голубчик, — равнодушно ответил Жилин и пошёл к дому. — Просто устал.

На первом этаже располагалась средних размеров комната с минимальным набором мебели и электрической плиткой в углу. Жилин медленно прошёлся по ней, сосредоточенно осматривая деревянные стены и успевший покрыться паутиной за время его отсутствия потолок. Вопреки ожиданиям, на него не обрушился поток воспоминаний, заставивший бы его испытать хоть какие-то эмоции. С абсолютным равнодушием он поднялся на чердак, прошёл мимо копившихся там годами залежей нужных и ненужных вещей, пару секунд посмотрел в пыльное окно и спустился обратно. В ответ на вопросительный взгляд Катамаранова он молча пожал плечами и вышел во двор.

Обойдя дом по периметру, Жилин положил руку на стену и изо всех сил прислушался к своим ощущениям. На душе было всё так же пасмурно и серо, и прогнать эту серость не смогло даже свидание с любимым местом. Жилин попытался насильно заставить себя почувствовать ту радость, которую обычно испытывал, приезжая на дачу. Безуспешно.

Пробравшись сквозь раскисшие грядки, он дошёл до стоявшей на участке скамейки и сел, чувствуя, как глаза наполнились постыдной для служителя закона влагой. Боясь в этом признаться самому себе, где-то глубоко внутри он всё-таки верил, что приезд на дачу если не исцелит его позабывшее чувство радости сердце, то хотя бы принесёт немного облегчения. Этого не случилось, и теперь Жилин чувствовал себя обманутым. Он ощущал почти физическую боль от того, что больше не может испытывать такие, казалось бы, простые чувства, как счастье или спокойствие. Ругая себя последними словами за свою наивность и слепую веру в возможное чудо, Жилин раздражённо вытирал щёки, которые успевали намокнуть вновь до того, как он опускал руку вниз.

— Товарищ полковник, как насчёт позднего обеда или раннего ужина? — послышался сзади задорный голос Катамаранова. Приблизившись к Жилину, он обеспокоенно спросил: — что случилось?

— Ничего так и не изменилось, — хрипло прошептал тот и покачал головой. — У меня нет сил на положительные эмоции. И больше никогда не будет. Не было никакого смысла сюда приезжать.

Катамаранов ничего не ответил. Сев рядом с другом, он просто обнял его за плечи, показывая этим свою поддержку. Жилин был благодарен, что тот не стал пытаться его успокоить ничего не значащими фразами о том, что скоро всё изменится к лучшему.

— Я не хотел тебя во всё это впутывать, мой хороший, — голос Жилина, прикрывшего лицо ладонями, звучал слабо и безжизненно. — Пойми уже наконец, ты напрасно тратишь на меня своё время. Робот-полицейский сломался и должен быть отправлен на утилизацию. А ты можешь продолжать жить в своё удовольствие и просто забыть обо мне.

— Мы так не договаривались, — Катамаранов придвинулся к нему вплотную и ещё крепче прижал к себе. — Мы же ещё в школе решили всегда быть рядом друг с другом, что бы ни случилось.

— И я так легко тебя предал, когда поступил в Школу МВД и оборвал все связи, — он сжал голову руками, словно пытаясь избавиться от тягостных воспоминаний. — Мог бы хоть раз написать тебе письмо, узнать, как у тебя дела. Конечно, все эти годы ты делал вид, будто не держишь на меня обиды, но из меня действительно получился ужасный друг, бросивший тебя в самое тяжёлое время.

— Товарищ полковник, даже не думай себя обвинять, — категоричным тоном заявил Катамаранов, речь которого звучала настолько складно, что у Жилина не осталось сомнений в его трезвости. — Да, мне действительно было сложно без твоей поддержки, но я понимал, что учёба для тебя, как обычно, на первом месте. У меня не было возможности поступить в институт или хотя бы в техникум. Сам понимаешь, надо было и работать, и за матерью ухаживать. А потом она умерла. У меня появилось свободное время, но тратить его на учёбу уже не было никакого желания. Так и остался я без образования. Но всё это время я верил, что ты обо мне не забыл и рано или поздно пришлёшь весточку.

— Игорь, я даже не могу найти причину, почему так поступил. У меня нет никаких оправданий. Я просто предал тебя и твою дружбу, — с трудом выговорил Жилин, содрогаясь от рыданий.

— Что было, то прошло. К тому же за последние годы ты меня не раз здорово выручил, так что старые обиды давно забыты, — Катамаранов мягко отвёл его руки от лица, заставив посмотреть себе в глаза. — Не время вспоминать о прошлом, полковник. Видишь, я здесь, рядом с тобой. И я по-прежнему твой друг. А теперь пошли.

— Куда? — Жилин безучастно смотрел на него сквозь мокрые ресницы.

— За подболотниками.

***

Уверенно ориентируясь в густых сумерках, Катамаранов привёл слабо сопротивляющегося друга к небольшому заросшему болотцу, оказавшемуся менее чем в трёхстах метрах от дачного посёлка.

— Я даже не знал, что здесь есть болото, — Жилин сморщил нос от запаха тины и застоявшейся воды, вызвавшего у него не самые приятные воспоминания о недавнем погружении в ледяную лесную трясину. — Как ты его нашёл?

— По запаху, — одним глотком всосав в себя половину бутылки скипидара, словно по волшебству появившейся у него в руках, Катамаранов стянул телогрейку и сапоги. — Я пошёл. А ты, полковник, жди здесь и, смотри, не вздумай снова примерять на себя профессию подводника. Поверь, это не твоё.

— Игорь, может, тебе не надо туда лезть? Я не смогу тебя вытащить в случае чего, — предупредил Жилин.

— Я сам себя вытащу, полковник, — уверенно пообещал Катамаранов и, разбежавшись, прыгнул в середину болота, чтобы секунду спустя исчезнуть в гуще тёмной воды.

Жилин, у которого не осталось сил, чтобы переживать за друга, опустился на траву, покорно ожидая его возвращения. Рассеянно наблюдая за поднимавшимися на поверхность воды пузырями воздуха, выдававшими местонахождение Катамаранова, он в который раз за сегодняшний день пытался вспомнить, каково это — чувствовать что-то помимо вины, усталости и всепоглощающей ненависти к себе. Мысленно отматывая время назад, он словно листал книгу с текстом, составленным из блёклых выцветших букв, которые было невозможно разобрать. С нарастающей беспомощностью он осознал, что попросту не помнит своих ощущений из прошлой жизни в те моменты, когда испытывал положительные эмоции. Стараясь воскресить в памяти тепло, которое раньше наполняло грудную клетку даже во время таких незначительных событий, как полив огурцов, вручение очередной бабушке её снятого с дерева кота или задушевная беседа с кем-то из приятелей, Жилин чувствовал лишь отчаяние, захлестнувшее его с головой, словно тяжёлая болотная вода.

— Принимай улов, полковник! — вздрогнув, он очнулся от своих мыслей и увидел рядом с собой мокрого с головы до ног Катамаранова, гордо демонстрирующего десяток бледных грибов, от которых исходил резкий запах болота. — Считай, ужином мы обеспечены, — не дождавшись ответной реакции, Катамаранов сложил подболотники в свою каску, натянул сапоги и вновь повернулся к Жилину: — давай поднимайся, нечего на холодной земле сидеть. Ты её так не согреешь и погода теплее не станет, — он схватил того за руки и потянул вверх.

Жилин безучастно подчинился и встал, избегая смотреть на довольного удачной грибной охотой друга. Он поймал себя на том, что завидует Катамаранову, который без всяких затруднений может испытывать весь спектр положительных эмоций и сейчас, как следует выкупавшись в грязном болоте, выглядит абсолютно счастливым. Всю дорогу до дома Жилин боролся с собой, пытаясь избавиться от грызущего его сердце чувства зависти. Он понимал, что не имеет никакого права завидовать другу, который, несмотря на все жизненные испытания, каким-то чудом умел радоваться любой мелочи, но ничего не мог с собой поделать.

Начиная со школы Жилин всегда опекал своего чудаковатого друга, чувствуя себя обязанным защитить его от враждебно настроенного мира. Угощал принесёнными из дома пирожками, следил, чтобы тот не ввязывался в драки, уговаривал учителей не ставить ему плохие оценки, клятвенно заверяя, что разберёт вместе с Катамарановым непонятную ему тему, и потом часами сидел над учебником вместе с откровенно скучающим другом, всеми правдами и неправдами убеждая его приложить хоть немного усилий для учёбы. Со вступлением во взрослую жизнь ничего не поменялось. Жилин всё так же выгораживал друга, правда, теперь уже в глазах не школы, а целого города, и уговаривал более ответственно относиться к работе, да и к самой жизни в целом, постоянно беспокоясь за его судьбу. Сейчас привычный уклад разрушился и роль защитника перешла Катамаранову. Благодаря этому полковник с удивлением узнал, что тот — не просто беззаботный любитель скипидара, живущий исключительно в соответствии с собственными желаниями и смотрящий на общественные нормы поведения свысока, но и верный друг, не жалеющий ни сил, ни времени, чтобы спасти его от собственных разрушительных мыслей. К своему стыду, Жилин не испытывал благодарности за его старания. Он просто хотел, чтобы его оставили в покое и дали возможность без лишних отлагательств освободиться от своего бессмысленного существования.

***

Дома Катамаранов решительно взялся за готовку ужина, заняв место у электрической плитки, и велел Жилину отойти подальше, чтобы не мешать творческому процессу. Тот сел на стоявший в другом углу комнаты диван и незаметно для себя задремал под грохот железной лопатки об чугунную сковородку, сопровождавшийся ощутимым запахом болота, который грибы продолжали источать даже после того, как Катамаранов промыл их скипидаром.