Хаято иногда просто ненавидит тихий и мирный Намимори. Нет, серьезно. Конечно, с этим городом были связаны одни из самых значимых событий ее и не только жизней, однако это не меняло главного, просто ужасающего факта про это место.

Намимори всегда был и есть ужасающе мал. Особенно для довольно большого сборища мафиози и иностранцев на десяток квадратных метров.

Факт этот приводил к не самым лучшим последствиям, как, например, сейчас. Гокудера медленно положила упаковку, которую держала в руках, обратно на полку в магазине, при этом не отрывая взгляда от, честно сказать, ошарашенного Рокудо. Тот разглядывал ее не менее внимательно, но, стоит сказать, очень шокировано. И только из-за этого он еще не получил по своей холеной рожице.

Впрочем, мозг у того всегда работал быстро, и вскоре их Туманчик, которому повезло оказаться взрослым и, черт побери, мужчиной, с тихим смехом согнулся пополам. Это, к слову, стало его ошибкой, потому что бывшей Правой Руке Десятого Вонголы хватило десяти секунд, чтобы оказаться рядом и впечатать в солнечное сплетение Мукуро кулак. От этого он охнул и осел на пол, смотря на нее со вселенской детской обидой.

— Хоть один комментарий, Рокудо, и я разобью тебе лицо, — рука от подобной атаки болела, костяшки ныли, отчего Гокудера скривилась и потрясла своей хрупкой ладонью в воздухе — она была… не слишком готова к сражению на кулаках не столько из-за того, что предпочитала среднюю и дальнюю дистанцию в боях, сколько из-за образа жизни в этом перерождении.

— Даже не собирался, Хая-чан, — Куро усмехается криво, когда медленно поднимается с пола в магазине. Кажется, он вовремя успел скрыть их иллюзией, потому как ни один из местных покупателей не обратил внимания на их странное поведение.

— Вот и славно, — девушка криво усмехается, видя, что удар все-таки пришелся сильный и точный, болезненный, потому что Рокудо все еще морщится и потирает солнечное сплетение сквозь одежду. — Еще увидимся, ананас.

Хаято лениво махнула рукой и, прихватив упаковку, которую до этой встречи вертела в руках, направилась в сторону касс. Не хватало ей еще выслушивать кое-чьи шуточки по поводу выбора гигиенических принадлежностей, когда Туман придет в себя. Мукуро же, проводив их взрывную девочку, отмахнулся от мелкой версии себя и достал телефон, собираясь отписаться, что встретил Ураганчик. Впрочем, информацию об изменениях он точно пока придержит — интересно же, как остальные отреагируют.

***

Конечно, Ламбо не был поборником морали (какая, собственно, мораль, если ты родился в мафиозной семье, а потом еще и общался с самого детства со всем Десятым поколением Вонголы?..), однако представшая ему картина… не могла не спровоцировать на определенного рода комментарии, учитывая, что выдавать их научились все из-за довольно близкого общения с одним наглым иллюзионистом. Даже милые леди их семьи и прямолинейное Солнышко.

— Я, конечно, понимаю, что селфцест — это дело личное, Мукуро, однако от тебя подобного рода самолюбия не ожидал даже я, — мальчишка, развалившись на ветке дерева, повернул голову в сторону двух Рокудо, старший из которых говорил на ухо своей младшей версии что-то такое, отчего тот краснел, и лениво приоткрыл один глаз, мало чем напоминая себя в детстве.

— Оя-оя, Грозочка ты наша, кажется, Ураганчик мало вбила в тебя правил приличия, раз уж ты тут подглядываешь за людьми, — медленно отстранившись от своего младшего товарища, Куро недовольно сверкнул взглядом в сторону члена семьи, с легкостью вычисляя его местоположение (не то чтобы он прятался, но все же) и опасно сверкая глазами. — И как она только согласилась взять тебя с собой?

— А меня не она сюда привезла.

Ламбо лениво отмахнулся от друга и, немного, наставника, но ничего более сказать не успел, потому что на «сцене» появилось еще одно действующее лицо. Светловолосое, громкое и в церковной рясе, да.

— Руме[1], Господь учит нас ЭКСТРИМально принимать людей вокруг с их тараканами в голове и грехами, поэтому чужие отношения не должны волновать тебя. К тому же, Ананас — член семьи, поэтому ты абсолютно точно не должен осуждать его за то, что он выбрал в пару версию самого же себя, — Сасагава, появившись рядом, отряхнул рясу и недовольно посмотрел на своего «воспитанника». — И ЭКСТРИМально слезь уже с этого дерева!

Ламбо, в этой жизни являющийся Руме Эспозито[2], внебрачным сыном Ромео Бовино, про которого Семья, Слава Богу, ни сном, ни духом, лишь отмахнулся от своего наставника, прикрыв глаза ладонью. Благо, Сагава Реохей, бывший настоятель приюта при католической церкви, с легкостью перетянул на себя внимание двух Туманов, что позволило ему задремать, не обращая внимания на привычные разговоры. И, нет, у него нет ни малейшего желания думать, почему на мелком Рокудо (плевать, что он выглядит старше него) гребанный ошейник.

— Серьезно, священник? Решил пойти по стопам своего достопочтенного предка, Солнышко?

— Бывший настоятель приюта при католической церкви, Рокудо, — мужчина отмахнулся от друга и товарища так, будто бы уже не первый раз это произносил, объясняя, в чем ошиблись люди, видящие его. Впрочем, их всех это мало волновало, потому что вопрос был больше теплой и семейной насмешкой. — И это я привез сюда их обоих.

Куро, обдумав этот ответ, медленно покивал головой, понимая, почему именно. Но это не помешало ему еще раз посмотреть на прервавшего его веселье Руме, а потом тащить за собой младшего, который, стоило им отойти, сразу же заинтересованно и немного раздраженно зашипел («Рокудо?!» «Не бери в голову, Мукуро. Я потом тебе как-нибудь объясню»). Реохей же перевел серьезный взгляд на подопечного, который с горестным стоном все же слез с дерева, хотя точно бы предпочел остаться там еще на какое-то время.

***

Окей, вот эта встреча точно была случайностью, хотя интуиция весь день говорила, что Саваду ждет радостное воссоединение, которое принесет за собой сильное удивление и много веселья.

Они просто столкнулись друг с другом на повороте, как Наги и Бьякуран буквально несколько месяцев назад. Благо, уж их-то судьба точно не свяжет подобным образом, как эту милую парочку — слишком много прошли они вместе, да и… Это было бы как минимум странно. Как максимум — попахивало духовным инцестом.

Тсуна чудом успел поймать девушку, чуть не упавшую назад, а потом издал удивленный возглас, рассматривая свою «находку». Тонкие запястья, длинные пальцы, от которых пахло яблоками и порохом, немного дымом, бледная кожа, которая едва ли не просвечивает, позволяя увидеть вены, хрупкое телосложение, которое сильно отличалось от прошлого. Серебристые волосы и пронзительные зеленые глаза, тонкие губы, поджатые сейчас то ли от смущения, то ли от недовольства, сведенные вместе брови…

— Давно не виделись, Гоку-чан, — Иетсуна с легкостью помогает девушке встать на ноги и улыбается мягко, радостно, потому что по Урагану, по Правой Руке и верному соратнику он, может быть, скучал чуточку сильнее, чем по остальным, хотя никогда в этом не признается, боясь обидеть остальных.

— Десятый… — Хаято произносит это тихо, с придыханием, внимательно рассматривая своего босса, сильнее всего цепляясь взглядом за его светлые волосы, — тебе бы голубые глаза и растрепанную шевелюру, и точно станешь копией Первого.

— Уже точно не Десятый, но вот насчет внешности ты верно подметила, — он качает головой, усмехается, сдерживая себя, хотя и его, и ее плечи дрожат от сокрытого веселья, понятного лишь им двоим. — Я рад тебя видеть. С возвращением, Хаято…

Савада распахивает руки для объятий и с замиранием сердца ждет. Потому что Гокудера — первый Хранитель, первая связь. Первый друг и соратник, вернее которого никогда не было. Потому что она всегда была опорой, второй ступенью власти в их Семье, если не вспоминать о консильери. И Хаято влетает в эти объятия с радостью, сжимает чужую рубашку в ладонях, отогреваясь в мягком, теплом, таком родном Пламени Неба.

— Я дома…