— Праздник Серебряной луны, как вам известно, ваше величество, отмечается в нашей стране испокон веков, и народу очень нравится, так как связан с прекрасной легендой. Кажется, посему, мое предложение отметить с присущим этому празднику размахом и в этом году…

— Вы, вероятно, совершенно позабыли о том факте, что в этом году случился неурожай.

Первый говоривший, невысокий привлекательный молодой мужчина в дорогом розовом, шитом жемчугом, ханбоке, перевел подобострастный взгляд с его величества на того, кто его перебил, и взгляд из подобострастного моментально стал холодным и колючим, как лёд. Перебивший и ухом не повел — черные глаза сверкнули агатами, полные алые губы скривились в усмешке. Он сидел, закинув ногу на ногу, и, уперев локоть в подлокотник кресла, длинным пальцем массировал висок. На взгляд докладчика вздохнул.

— Последствия неурожая преодолены успешным бартером с нашими соседями, так почему бы нам, всё-таки, не доставить удовольствие народу?! — пропел медовым голосочком докладчик, при этом взгляд его был совершенно уничтожающим.

— Вы предлагаете, или мне послышалось, потратить таким трудом вырученные злаковые и овощи не на заготовки на зиму, а на… Пир?! — скривился дотошный черноглазый паразит. — Господин главный церемониймейстер, скажите, пожалуйста, что, в таком случае, наши граждане будут кушать зимой? Праной питаться прикажете?

Восседающие за столом прочие собравшиеся захихикали, у главного церемониймейстера дернулись кончики вытянутых ушей. Сощурив и без того некрупные глаза, он фыркнул, от чего потревожилась светлая челка на его нежном белом лбу.

— И что вы предлагаете?! Оставить эльфов нашей страны без праздника? Мы не орки какие-то, господин главный казначей, — процедил он титул оппонента так, словно сплюнул.

— Орки-то как раз могут праздновать, у них с урожаем проблем не оказалось, — ехидно усмехнулся казначей. — Ведь это у них мы выменяли еду для наших сограждан, если вы не забыли…

— Нет, я не забыл, — возмущённо процедил церемониймейстер. — Но и вы не забывайте, что без праздников эльфы чувствуют угнетение, а грустный эльф — это тролль!

— Празднование Серебряной луны имеет в основе, помимо романтических легенд прошлого, и празднование урожая года, — елейным голосом, бархатным и нежным, пропел казначей. — А у нас риса взошло на одну плошку, так о каком празднике урожая может идти речь? Напиться с друзьями можно и без того, чтобы спустить все запасы, господин церемониймейстер. Думаю, если эльфам объяснить, они вполне разочек могут отпраздновать этот день по домам, в узком кругу… А город украсим, чтобы создать атмосферу, это я не против…

— Ах, спасибо большое! — прошипел церемониймейстер, снова дёрнув ушами. — Но решение будет принимать его величество, — и он торжествующе вздернул носик и перевел взгляд снова на короля.

Его величество улыбался, сидя на своем троне с высокой спинкой, и смотрел то на казначея, то на церемониймейстера, но никак не вмешивался в их склоки, которые не были для него редкостью. Честно говоря, в них была единственная приятная составляющая собраний с советниками и министрами.

— Я обдумаю. На подготовку хватит недели, время ещё есть, — кивнул он церемониймейстеру, и тот, фыркнув на оппонента, опустил попу на стул. — Казначей заботится о тратах, церемониймейстер — о праздниках. Оба правы по-своему…

Широко улыбнувшись, король погладил острый кончик уха и переменил позу.

— По поводу торговли с орками — можно отметить, если позволит его величество, что неурожай сыграл нам на руку. Чем больше торговых контактов мы установим с соседями, тем больше шансов, что снова не соберёмся воевать с ними, — заметил военный министр, и казначей поклонился ему, благодаря за разумный комментарий, и маленький церемониймейстер тут же понял, что эта благодарность была камнем в его огород. Сощурившись недобро, он постучал пальцами по столешнице из толстенного среза дуба. Казначей почесал кончик уха и повел широкими плечами, показывая, что «да, мелкий, ты верно догадался».

Войдя в свой рабочий кабинет на всех парах (правильнее было бы сказать — влетел), церемониймейстер шандарахнул дверью, что в случае этой двери означало, что дрогнула вся башня, и упал на большой стул, где принял позу утомленного божества. Стоявший у окна помощник покосился на начальство, но промолчал. И так понятно было, что произошло: совет у его величества, значит, там был казначей, а где казначей и маленький церемониймейстер встречались, там взрывались бомбы непримиримой уже сотню лет вражды. Так что помощник молча продолжал вышивать изящные цветы по краю шелкового платка. Платок был нежно-голубым, цветы — сочно-синими, и юноша как раз окружал их перламутровыми жемчужинками, когда явился с совета его непосредственный начальник.

Через минут пять тишины, нарушаемой только щебетанием птиц, доносившимся из окна, со стороны кресла донеслось утомленное:

— Тэхен, подойди…

Закатив глаза, помощник оставил работы на рабочем столе и, приблизившись, склонил кудрявую голову. Серьги на его островерхих ушах при поклоне тонко зазвенели.

— Подай мне розовой воды смочить виски и лоб, — прошелестел словно со смертного одра церемониймейстер, изящно подняв маленькую белую ручку.

Вздохнув и снова закатив глаза, вышеназванный Тэхен поклонился, отошёл к шкафчикам за стеклянной дверкой, достал оттуда изящный флакончик, платок, и вернулся к креслу. Смочив ткань немного, он деликатно коснулся висков и лба маленького церемониймейстера, тот торопливо вдохнул аромат воды, постанывая.

— Я так утомлен… Эти споры каждый раз ранят мою душу. Отчего ж он такой грубый, отчего как орк?! — утомленно произнес он, глядя на Тэхена таким взглядом, словно требует ответа.

— Эльф, постоянно занятый пересчетом денег, и всеми мыслями в том, чтобы их поменьше тратить, поневоле становится орком, — заученно, так как начальник повторял эти слова уже сотни раз, проговорил Тэхен. — Вот казначей и оскотинился душой, что совершенно чужд романтике, красоте и счастью, — завершил он вызубренный ответ.

— Все так, — покивал его начальник, явно довольный помощником. — Зачем же боги дали ему такое красивое лицо, если он — сущий чурбан!

Он сжал в кулак изящную ручку, пальцы которой были унизаны красивыми кольцами с нежно переливающимися камнями. Вскочив, словно розовая вода придала ему сил навроде нектара и амброзии, церемониймейстер заходил по своему рабочему кабинету, кои был довольно большим, от стены к стене. Стоит отметить, что кабинет находился в башне, так что сказать, что прекрасный белокурый эльф ходил из угла в угол, будет неверно. Наконец, он остановился у окна, ведущего в пока ещё благоухающий сад, глянул вниз.

— Не хочет устраивать мне праздник, — прошипел он задумчиво. — Деньги и провизию экономит… Ну и что с того, что был голод?! Эльфам праздника не видать?! И король сказал «подумаю»! Что тут думать?! Почему его величество вечно идет на поводу казначея?

У Тэхена был ответ на этот вопрос, но он не рискнул его озвучить, так как эти слова не совпадали с мыслями начальства. Так что он благоразумно промолчал. Впрочем, церемониймейстер разорялся не ради ответа, а лишь хотел выпустить пар.

Внезапно он остолбенел, затем вытаращил глаза, затем упёрся ладошками в подоконник и высунулся чуть ли ни целиком в окно. Тэхен, перепугавшись, кинулся ловить — неужели в этот раз чертов казначей умудрился довести своего извечного противника до такого отчаяния, что тот решил покончить с собой?! Перехватив тонкую талию начальника крепко, Тэхен стал оттаскивать его от окна, вереща неразборчиво что-то, очевидно, «жизнь одна, подумай, стоит ли так ее кончать из-за какого-то», или что-то такое, церемониймейстер брыкался, орал и рвался, царапаясь, и лишь спустя минуты три борьбы Тэхен понял, что начальник вовсе не рвется к окну, и даже прыгать не собирался.

— Да что на тебя нашло?! — высвободившись, тот отходил помощника веером. — Я всего лишь смотрел в окно!

— Вы словно собирались выпрыгнуть! — возмущённо ответил Тэхен.

— Да ты ума лишился! Если кому и кончать с собой, так этому казначею!

Он подвёл помощника к окну и ткнул в него, точнее, на дорожку, ведущую через парк. На ней вышеназванный казначей стоял и мирно беседовал с военным министром, держа в руках свой жезл-ключ так, как военный министр — меч, словно это было его оружие, уверенно и гордо.

— И что?! — озадаченно вскипел Тэхен. — Военный министр Намджун и казначей Сокджин — родные братья, нет ничего такого в том, что они беседуют! Из-за чего вы вышли из себя?!

— Из-за чего?! Военный министр постоянно поддерживает казначея на советах, скотина, из-за братских чувств, и я оказываюсь в меньшинстве!

— Министр образования и культуры поддерживает вас…

— Министр образования и культуры — мой отец! — рявкнул церемониймейстер, сверкнув очами. — И его поддержка, таким образом, не имеет веса!

Тэхен непонимающе поднял бровь. Начальник его вздохнул.

— Министерство военных дел имеет наибольший вес среди прочих, тогда как культура и образование не столь ценятся…

— Его величество король Хосок всегда с огромным уважением относится к вашему отцу и с большим вниманием — к культуре и образованию эльфов, ведь эльфы славятся на все народы как раз умом, трепетно хранимыми традициями и…

— Ты не понимаешь, — устало отмахнулся церемониймейстер.

Тэхен закатил глаза горе за его спиной и покачал головой.

Вечером настроение церемониймейстера улучшилось, так как королева ещё загодя заказала устроить фейерверки и празднество в честь наследника, так как ему, ещё малышу, хотелось «бумбум и чтобы все танцевали и много сладостей!» Так как придворных было не так уж много, в отличие от всей столицы, то казначей согласился великодушно выделить средства на пир для его высочества. Церемониймейстер скрипнул зубами, услышав это снисходительное «ну хорошо, коли уж его высочеству хочется…» и пошел организовывать праздник.

Теперь же, стоя возле прочих придворных, в парадном шёлке и украшениях, глядя на идеально срежиссированное празднество вокруг, он чувствовал, как его нежное сердечко трепещет от счастья.

Было тепло, осень не спешила вступать в свои права и мирно сосуществовала с задержавшийся в гостях летом. Сад украсили бумажными и настоящими фонариками, то тут, то там летали маленькие пикси, одетые празднично, на круглых стеклянных столиках громоздились блюда с яствами, и большие фонтаны с розовым лимонадом, и с шоколадом тоже, конечно, присутствовали. Гости маленького наследника, любимца всего двора, тоже детки разных возрастов, скакали козлятами, то ели сласти, то танцевали с придворными, то смотрели представления приглашенных актеров, а то и завороженно следили, как мастер магии из воздуха творит им всякие безделушки.

— Что ж, кажется, его высочество доволен, — произнес кто-то из вельмож за спиной церемониймейстера, и тот выпрямился, гордый собой.

— Его высочество — ребенок, детей нетрудно удивить, — отозвался на это прохладный, как родник, голос.

Ощерившись, так, что ушки побелели, маленький церемониймейстер обернулся и уничтожил казначея взглядом. Тот усмехнулся, смерив его одеяния и самого его скептическим взглядом.

— Надеюсь, вы не собираетесь сцепиться прямо тут? — потёр переносицу военный министр, качая головой.

— Ну, что ты, брат, к чему ссориться, если все прекрасно, дети довольны, вон, твой сынок получил в подарок сахарный леденчик, — промурлыкал казначей. — Субин, надеюсь, помнит, что у него высыпания от малины? — добавил он, как бы между прочим.

На лице военного министра, которому доверили следить за ребенком одному сегодня, отразилось волнение, и, таким нетрудным образом, казначей от него избавился.

— Чимин, прекрасный вечер! — новый скандал не успел разгореться, как на помощь миру во всем мире явился новый ангел-спаситель. — Королева очень рада, его величество благосклонно улыбается…

— Спасибо, министр иностранных дел слишком добр к моей скромной персоне, — зардевшись, поклонился церемониймейстер.

— Да, я тоже так считаю, — проворковал казначей.

— Сокджин! — хохотнул министр.

— Юнги, — поклонился тот.

— Смотрю, ты решился все же надеть тот шелк, что я привез тебе в подарок из страны людей? — перевел тему министр иностранных дел. — Черный цвет, шито золотом, и на твоих плечах! Превосходно!

— Да, королевский подарок, — ехидно усмехнулся Чимин, так как Юнги явно хотел, чтобы он присоединился к комплименту. — По какому же поводу он был?

— Мой день рождения в прошлом году, — улыбнулся казначей.

— И вы только теперь решились выгуляться?! — саркастически фыркнул Чимин.

— Знаете, в Казённое управление в таких шелках не нагуляешься, — язвительно фыркнул Сокджин на это. — Я, знаете ли, таким ведомством заведую, где особенно не празднично.

— Да, вот и бледный, того и гляди, зачахнете, над деньгами вашими, света белого не видя, — парировал презрительно Чимин, скрестив руки на груди

Сокджин и Юнги рассмеялись, и Чимин озадаченно хмыкнул, но не стал уточнять, что же их так насмешило. На самом деле, язвя, он становился невероятно мил, так что мужчины просто не смогли сдержаться, и смех не был призван его задеть.

— Пап, смотри! — вдруг подбежал к ним высокий парнишка, старше принца, уже практически подросток, с большими круглыми глазами и вихрами на макушке. — Актриса подарила мне!

И он протянул руку, на которой лежал флакон из дымчатого стекла, в котором переливалась какая-то жидкость.

— О, сынок, так это приворотное зелье! — рассмеялся Сокджин, рассмотрев вещицу. — Капни пару капель в бокал той, что нравится, и она влюбится. Кажется, так? — он посмотрел на Юнги.

— Прямо даже странно, что вы знаете такие вещи, — скривился Чимин.

— Папа очень много сказок знает и историй, — смерил Чимина скептическими взглядом мальчик, точь-в-точь как отец.

Скривившись ещё ехиднее, Чимин пожал плечами, кивнул и отошёл подальше, чтобы не раздражаться.

Примерно через час стемнело настолько, что можно было отдавать распоряжение по фейерверку. Чимин прошел к устроителям за этим, а на обратном пути увидел, как сын Сокджина, Чонгук, за что-то отчитывает кузена, сына военного министра.

— Что за занудные эльфы, что отец, что сын? — проворчал он себе под нос. — Зачем им женщина в доме, если не воспитывает сына и не ублажает мужа?!

— Наверное, потому что у нас в доме нет женщины? — раздалось негромко за его спиной.

Обернувшись резко, полыхая щеками, Чимин увидел Сокджина. Тот только улыбнулся.

— Мать Чонгука умерла в эпидемию десять лет назад, господин главный церемониймейстер. Если вы помните, тогда многие дети и женщины не перенесли болезни… Она шла с косой и забирала самых хрупких.

— Я помню. Сам болел, — отвёл взгляд Чимин.

— Тем лучше вам бы понимать, что важнее в зиму не остаться без провизии, чем отпраздновать Серебряную луну. Достаточно будет устроить праздник только в ознаменование важных событий, воспетый легендами, чем урожай праздновать, которого не было. Если мы не хотим, чтобы зимой погибли от голода эльфы… Подумайте, — казначей говорил тихо и без намека на издевку, глядя в лицо Чимина.

Подернув плечами, Чимин фыркнул, ничего не ответив, сердце его гулко билось, и чувство это ему не нравилось. Казначей, посмотрев на него ещё пару мгновений, улыбнулся и двинулся было мимо.

— Отчего снова не женитесь? Ребенку нужна заботливая мать, а не только отец! — сказали ему в спину.

— Мне трудно угодить, — усмехнувшись, ответил Сокджин, помедлив. — Да и вы, разве неоднократно не отмечали мой дурной характер?

— Сто лет знаю ваш характер, но уж женщине вы не только ваше занудство покажете? — фыркнул Чимин.

— Уверены, что во мне есть что-то, кр

***

оме занудства? — голос казначея прошелестел мимо вздрогнувшего Чимина и умчался куда-то ввысь, а сам эльф исчез на дорожке, ведущей к замку.

Всю ночь Чимину не спалось. Ладно, из-за праздника он в принципе лег достаточно поздно, но вполне мог полдня проваляться без дела, однако, ему не спалось, не грезилось, зато предивно терзалось, так что он поднялся с петухами, оделся и надушился, и пошел бродить по саду, ожидая, пока проснется Тэхен, или прочие помощники начнут его искать.

Мысли не давали покоя. Он знал казначея уже сотню лет, ссорились практически с первого дня, по любому поводу и без, и Чимин как-то привык к такому положению дел и особенно врагом не интересовался, как личностью, но вчера…

Ладно.

Лукавим.

Интересовался.

Но так как казначей скрывал особенности своей личной жизни, то ничего толком о ней, кроме наличия сынка, разузнать не удалось. Сынок был послушный, зануда, как говорилось, весь в отца. Но Чимин был уверен, что у казначея есть жена, ведь у сына должна же быть та, кто родила?!

Сам Чимин жениться не планировал, вот ещё! Его нежная душевная организация не терпела скандалов, возни с мелкими и назойливыми детками дольше одного вечера, иными словами, он хотел вокруг только красоту, веселье, уют и радость. Понятно, что семейный быт этого всего лишит напрочь, а жениться без того, чтобы заводить детей, и думать было нечего. Отец так и сказал: ты мой младший сынок, так что не обязываю жениться, но если уж… Придется тебе смирить свой эгоизм и поступаться порой желаниями ради жены и деток.

Ну вот и нафига?! Чимин свой эгоизм слишком ценил!

Однако, узнав о том, что противник по дебатам в совете, оказывается, вдовый, и сына растит один, Чимин испытал странное ощущение в груди. Где-то аккурат на том месте, где болтался кулон любимой подвески в виде полумесяца. Как же мужчина с ребенком в доме без женщины?! Значит, либо у него мужчина есть, но Чимин ничего подобного не слышал, либо он в доме военного министра бывает, но даже если второе, и тетка Чонгука воспитывает, то на ложе точно с деверем не возляжет!

«А чегой-то тебе, Чимин, вдруг так интересно стало, с кем там казначей ложе делит?!» — противно проскрипел внутренний голос.

Он аж остановился, весь в краску, ногами топнул.

— И ничего не интересно, я просто так! — прошипел он себе под нос.

А что, если у него, в самом деле, мужчина? Но, значит, это такой же зануда, как сам Сокджин, потому что мальчик явно ласки не ведает, определил церемониймейстер авторитетно. Вот ведь судьба ребенку…

Покачав головой, Чимин пошел дальше по тропинке, весь в думы погруженный, и совершенно не замечая, что за ним наблюдают:

— Интересно, что он опять надумал? — задумчиво произнес Сокджин, скрестив руки на груди и следя за тем, как Чимин бешено носится по саду, топчется и что-то рычит, размахивая руками.

— Как ты не боишься с ним спорить?! — воскликнул Намджун, стоявший с братом. — Хён, ведь он, хоть маленький, а такой бойкий!

— Да уж помню, как он однажды мне со злости плечо выбил, — фыркнул Сокджин.

В этот момент на дорожке показался Тэхен. Отыскав взглядом начальника, он выдохнул облегчённо и рванул к нему. Чимин тут же принялся ему что-то втолковывать, тыча пальцем то в небо, то в свою башню, то в пол. Тэхен выглядел ошарашенным, и братья казначей и военный министр переглянулись.

— Он однозначно что-то удумал, — хором произнесли они, тараща глаза.

В день праздника Чимин выехал с небольшой свитой помощников в кортеже ее величества и наследника в город. Столицу украсили пышно (скрипя зубами, потому что всем бывшим в употреблении, новые украшения были заказаны только бумажные фонарики), и сами эльфы оделись празднично. Городские актерские труппы и волшебники, показывающие фокусы, выступали на площадях, как обычно, звучала музыка, однако, явственно чувствовалось, что тон праздника изменился: не было лотков с угощением, и только пунш и грог лились рекой, так как ягоды у орков были выторгованы за бесценок, а вина эльфам всегда хватало с лихвой на десятилетия вперёд. Маленький наследник престола выскочил из кареты вперёд матушки, укутанный в меха, так как накануне вдруг резко похолодало, и запрыгал от радости, блестящими глазами следя за фокусом: волшебник с улыбкой создавал из воздуха причудливые фигурки, которые отплясывали на его ладони, а из-за его мантии выглядывал маленький единорожек, смущённо фыркая. Дети, окружавшие волшебника, пищали при виде животного, но рук не тянули, так как эльфы воспитываются с детства уважать все живые существа. Чимин увидел в толпе детей военного министра и казначея, младший ребенок восторженно смеялся над фокусами, и наследный принц встал возле него, так как дети дружили, а Чонгук покровительственно возвышался над ними.

— Почему ты без капюшона? — спросил Чимин его.

Обернувшись недоуменно, мальчик округлил глаза. Кончики его островерхих ушей, в самом деле, покраснели.

— Мне вовсе не холодно, господин главный церемониймейстер, — проговорил он осторожно.

Чимин и сам понимал, что его ворчание неожиданно мальчику, но он сам несколько подмерз ушами, так что вид мерзнувшего ребенка его ввел в недовольство.

— Уши красные, нос туда же. Ты ходишь в школу рыцарей, негоже пропускать занятия из-за недомоганий, — Чимин, ворча, накинул ему на голову теплый капюшон. — Отчего твой отец не заставляет тебя кутаться?

— В школе рыцарей учат, что мужчина должен стойко переносить холод, ведь неизвестно, куда нас закинет битва, — произнес смущенно Чонгук.

— Если рыцарь начнет сильно простужаться в твои годы, к моим от него не останется ничего способного сражаться, а только вечно болеющий сопливый мешок, — заметил Чимин, и Чонгук захихикал. — Ты один гуляешь?

— Папа, дядя и тетя ждут в таверне, вон там, — указал Чонгук за спину. — Я слежу за братиком.

Словно в подтверждение этих слов, маленький Субин завизжал прямо перед кузеном.

— Купи мне горячего соку, я замёрз, — запищал он.

— Пойдем в таверну к папе и маме тогда, — сурово нахмурился Чонгук. — Накинь капюшон… Прошу прощения, господин главный церемониймейстер, — он поклонился и повел брата прочь. Субин шел рядом, подпрыгивая, стремясь поспеть за широко шагающим братом.

— Куда ушел Субин? — спросил наследный принц, обернувшись.

— Он замерз, ваше высочество, — улыбнулся Чимин. — Молодой господин Ким увел его к отцу и матери.

— Из Чонгука вырастет красивый и мужественный эльф, настоящий рыцарь, — сказала одна из фрейлин королевы, кутая госпожу в пушистые меха.

— Его величество говорит, что без сомнений отдал бы за него нашу дочь, если бы у нас, конечно, была дочь, — колокольчиком рассмеялась королева. — Казначей хорошо воспитывает сына… Однако, женской руки не хватает в его доме, а невестка, у нее своя семья, не может же она вечно заправлять его хозяйством?

— Его надо женить, как вам кажется, ваше высочество? — заметила фрейлина оживлённо, как и ее подружки.

Королева расхохоталась, Чимин скривился и закатил глаза.

— Ваше величество прекрасно знает, что, с характером казначея, только гаргулья с крыши замка пойдет за него замуж! — проскрипел он.

— Готова стать этой гаргульей! — хихикнула одна придворная дама, и другие поддержали ее смехом.

— Чимин, он может быть колючим на язык и дотошным в работе, но, верь слову, с любимой мужчина перестает быть таким, — заметила королева. — Он ласков и игрив, нежен и заботлив. Если бы ты не упрямился и дал мне подобрать тебе девушку, то, полюбив ее, понял бы все это!

— За церемониймейстера точно замуж не пошла бы, какой женщине хочется жить в сознании, что муж изящнее и нежнее нее? — фыркнула придворная дама, обиженная упоминанием гаргулий.

— Тогда я могла бы найти тебе мужа, — сказала королева. — И ты сам узнал бы, как ведут себя мужчины с теми, кого любят… Послушай, возможно, ты сам хочешь замуж за казначея?

Все расхохотались и хохотали до упаду, даже согрелись. Тэхен смеялся тоже, спрятав улыбку в кулак. Чимин сухо фыркнул.

— Вашему величеству угодно шутить с покорным слугой…

Но уши и шея его покраснели.

Праздник, несмотря на смену настроения, все же удался, и Чимину пришлось оставить свое ворчание. Он ехал домой в карете с помощниками, устало привалившись к плечу Тэхена. Тот, укутав господина в меха, белые, как молоко, сидел сычем, чтобы Чимину лучше дремалось. Помощники вполголоса переговаривались о празднике, не забывая нахваливать организаторский гений Чимина, и тот сквозь дремоту слабо улыбался. На въезде в замок он совершенно уснул, и Тэхен, попрощавшись с прочими помощниками, стоял перед каретой и пытался понять, будить или тащить господина наверх.

В башню.

Через замок.

Дохрена шагов с ношей, облаченной в меха.

Тэхен был высоким, но изящным, если не сказать хрупким, юношей. Чимин, конечно, был не свиненок, но так долго нести его Тэхену все же было не по силам. Он уже задумался о том, чтобы позвать на помощь слуг, сонно шатающихся мимо, как вдруг увидел высокую фигуру в черном, мерным шагом идущую прямо к нему.

— Чего ты мешкаешь? — прошептал Сокджин, заглянув в карету.

Из-за его спины выглянул зевающий Чонгук.

— Его жалко будить, — прошипел Тэхен доверительно, окидывая попутно фигуру казначея оценивающе.

Тяжело вздохнув, тот повернулся к сыну.

— Иди в комнаты и готовься ко сну, скажи дяде: отнесу эту детачку в постель, и приду, — приказал он.

Пожав плечами, Чонгук бросил улыбку Тэхену и двинулся к чернеющим воротам для слуг, ежась от ночного мороза.

Тэхен же чувствовал себя в опасности — если Чимин узнает, кого он попросил… Ладно, кому он не помешал помочь себе, ведь может и покусать! И в тот момент, когда из его рта готовы были сорваться слова возражения и извинений, Сокджин протиснулся в карету, легко поднял Чимина на руки и, прижав к себе, зашагал к замку. В ужасе от случившегося, Тэхен, однако, быстро смирился с произошедшим (не выдирать же начальника из рук казначея!) и поспешил за уходящим ровным лёгким шагом мужчиной.

Они прошли полупустыми коридорами и переходами к входу в башню, все это время Сокджин спокойно нес свою ношу и, кажется, даже не вспотел. Спохватившись, Тэхен прошел вперёд и открыл дверь в башню. Мужчина кивнул, ступил на винтовую лестницу и двинулся вверх. Спящий мерно посапывал, уткнувшись лбом в шею казначея, доверчиво прижавшись к нему, словно к матери ребенок. На лестнице светили лишь тусклые лампы, так что Тэхен шел впереди, мерцание его украшений указывало Сокджину путь. Тот же, нет-нет, да опускал взгляд, убедиться, что ноша спит.

Внеся его в спальню, казначей мягко прошел по ковру к высокому ложу, опустил спящего, аккуратно снял с него шубу и, отдав ее Тэхену, тотчас вышел вон. Тэхен, который смотрел на все эти манипуляции с каким-то благоговением во взгляде, спохватился и, повесив шубу, подошёл снять с господина теплые сапоги, затем парадный зимний кафтан, укрыл Чимина одеялом бережно и вышел, прикрыв двери.

Едва его шаги стихли, как церемониймейстер сел на постели, взгляд его был ясен и чист. Прижав кулачок к груди, он смотрел впереди себя и судорожно глотал воздух. Сердечко так и норовило выскочить, словно желая заверещать, выдавая все тайны Чимина, так что эльф держал грудь крепко трясущимися кулаком.

Ему все боялось, что сердце ранее выдало его своим стуком, и Сокджин понял, что Чимин не спит в его руках. Облизав высохшие губы, церемониймейстер бросился с постели, подбежал к окну, закрытому витражным стеклом, и попытался через стёклышки разглядеть двор, на который это окно выходило.

Но луна заливала пустое пространство, предметы, отбрасывающие тени, были совершенно точно неодушевлённые, и только зимний ветер выл за стеной.

Через неделю Чимин, наконец, смог взять свое смущение в узду, и, во-первых, снова смотрел казначею в лицо, а не только на горловину одеяний.

Во-вторых, что гораздо важнее, он понял про себя одну важную вещь и, как человек деятельный и решительный, сразу задумался, как ему с этим открытием быть и что предпринять.

Размышляя сам с собой, Чимин и сам не понимал, что на него нашло: прикинуться крепко спящим, когда появился казначей. Он любил, когда носят на руках, конечно, но в данном случае это было чистой воды озорство — однако, намерение раскрыть себя у входа в башню и посмеяться над Сокджином растаяло, едва мужчина взял его, Чимина, на руки. С такой бережливостью и лёгкостью одновременно Чимина носил, пожалуй, только отец — в таком далёком детстве… Но при этом сердце Чимина не колотилось с такой силой, и вот это озадачивало церемониймейстера.

Потом, обдумав свои чувства и порывы, а так же принятое ранее решение быть хорошим с Чонгуком, Чимин вдруг, кажется, в пятницу, за завтраком в зале, в присутствии его величества и двора, понял такую вещь, что едва ни вскрикнул.

Даже любимый шербет потерял свой вкус.

Оглядевшись испуганно, словно боясь, что кто-то прочитает такие вопиюще ужасные мысли и догадки, Чимин успокоился, так как, конечно, никто его мысли читать не мог и даже не хотел. Выдохнув, он посмотрел украдкой на казначея, разговаривающего с братом и королем. Сердце при виде прежде всем им же ненавистного мужчины сначала сжалось, затем разжалось, а затем пустило в кровь… Жар. Да такой, что все существо Чимина вспыхнуло.

— Ну, ясно, — сказала бы матушка, кабы была жива о ту пору, — наш мальчик влюбился.

Едва подумав об этом, Чимин покраснел ещё сильнее и заелозил на стуле, чувствуя себя до крайности неловко. Беречь свою розу почти полтора столетия ради того, кто был врагом нумер раз?! Сердце, да ты стебешься, что ли?! И с чего бы? Лишь с того, что ты узнало о его вдовстве?!

…как будто только того и ждало…

Это был, официально, самый сложный и безвкусный завтрак в жизни главного церемониймейстера Чимина… Он едва досидел до его конца, а затем чуть ли ни опрометью ринулся прочь, подышать морозом и остудить голову. Сразу все его задумки неделей ранее, и даже сама ненависть к Сокджину заиграли новыми красками, едва он начал размышлять о… Том, что чувствует к нему.

Вспомнилось, как всегда находил его красивым.

И считал даже в пору самой горячей вражды, что очень мужественно смотрится его широкоплечая высокая фигура, даже на фоне кузена, а Намджун был могучим воином.

Да и вражда, по сути, из-за бытовых пустяков была!

Полвека назад воевало королевство, его величество король Хосок тогда только принял трон и корону, и тут на них напали, орки. Казначей был тем, кто принял управление замком, так как королевы у страны ещё не было, и в столице и замке был первым голосом, пока молодой военный министр и король сражались на войне, а первый министр — помогал им из дворца. Сокджин показал себя как умный, экономный управленец, заботящийся обо всех, но характер его, непреклонный… Зубы скрипят, ничего ведь не допросишься! Теперь Чимин понял, для чего это было. Только теперь — увидел, как капризно и незрело вел себя тогда, казначей серчал и бранился на него, Чимин обижался, по привычке незрелых детей, на слова, не слыша сути… Сейчас его щеки пылали, вспоминая это.

Ещё ему на ум шли моменты, когда они были в ладу: на пирах, в совете, когда Чимина не касался вопрос, но к нему обращались, они вдвоем могли подшутить над тем, кто отвечал, и король смеялся…

И теперь, к тем воспоминаниям, добавилось и это: как сильные руки несут Чимина, и как цветочный аромат окутывает церемониймейстера теплым облачком.

— Итак, я в него влюбился, — сказал себе Чимин, кивнув. — Теперь надо сделать так, чтобы быть с ним.

Сомнений в этом быть не могло: сердце Чимина было умным, и раз уж кого выбрало, тем более, впервые, после тщательных придирок и примерок, то, значит, так тому и быть. Лучший вариант найден. Утвердившись в своем решении, Чимин подумал и двинулся дальше по своим делам, но имея в уме затем заняться и личным.

И вот, он стал ходить на тренировки юных рыцарей и следить, как учится Чонгук. Тот сначала озадаченно косился, неуверенно брал приносимые ему то рукавички, которые забыл, то пирожные с королевской кухни. Затем привык, уже ждал прихода странного маленького церемониймейстера и весело щебетал с ним, показывая живой ум и любознательность. В эти дни на советах у короля Чимин украдкой посматривал на казначея, мол, как он относится, явно же Чонгук рассказывает! Но вел себя, как прежде, и, кажется, даже и не помнил, что носил Чимина на руках (вот ведь паразит!).

— А папа не против, что мы общаемся? — не выдержав неизвестности, спросил Чимин Чонгука в очередной свой приход в рыцарскую школу с подарочками.

— А он не знает, — уписывая угощение за обе щеки, помотал кудрями Чонгук.

Чимин недовольно покосился на него. Так и надрал бы острые ухи твои, мог бы и проболтаться!

— Боишься, что возражать станет? — закинул он новую удочку.

— Да вы ж хороший человек, отчего мне с вами не подружиться? Даже если узнает, препятствовать не станет.

— Даже если со мной?! — изумился Чимин.

— Ну да. Отец мне доверяет…

— Мы с ним враждуем слегка…

— Хен, если вы хотите, чтобы я ему сказал, так и скажите, — улыбнулся Чонгук, и Чимин принялся ворчать, что ему вовсе и неважно, и он только за мальчика переживает.

Блин! Было бы, конечно, любопытно, узнать, что Сокджин по этому поводу скажет! От этого можно было «плясать» дальнейшие действия! Хм…

Однажды утром весь замок и столица проснулись, засыпанные хрустящим липким снегом настолько, что предметы, стоявшие в разных локациях замкового двора, было совершенно не видно, даже очертаний не осталось. Зевая, слуги выскочили и с лопатами и принялись его разгребать, дети же замка устроили возню в снеге. Голые деревья с усыпанным снегом кронами, словно были цветами, создали некое подобие крытых беседок под собой, так что у придворных появилась забава прыгать туда и резко выпрыгивать, стукнув о черный ствол, показывая, что обвала снега не боятся. Король, и тот нашел забаву интересной, с радостью присоединился к ней с сыном и женой. Чимин, хихикая, не оставал, потом увидел, как в сад вошли рыцари младших звеньев с лопатами и принялись расчищать дорожки. Чонгук был среди них, и, было заметно, как и ему хочется поиграть так, прыгая под дерево и обратно. Коварно усмехнувшись, Чимин собрал снежок и пульнул мальчишке в спину. Тот резко выпрямился, обернулся и увидел хена, с проказливой улыбкой, возле него — утомленного ребячливостью начальника Тэхена. Коварно глянув в спину своего наставника, Чонгук собрал полную лопату снега и швырнул в Чимина и Тэхена. Первый ловко увернулся, второй — зазевался и оказался засыпан снегом. Заливаясь смехом, Чонгук вернулся к работе, а Чимин принялся выкапывать помощника, который неразборчиво ворчал, стряхивая с кучерявых волос комья снега. Затем Чимин велел ему отойти, коли уж «такая неженка», собрал новый снежок и замахнулся новым точным броском зарядить Чонгуку за шиворот.

— Ему влетит, если будет играться, — раздалось за спиной сухим голосом.

Чимин ойкнул от неожиданности и выпустил снежок, который благополучно упал ему на голову и развалился на липкие комочки. Из-за спины обиженного церемониймейстера донёсся весёлый смех, обернувшись резко, он успел заметить ехидную усмешку на лице помощника, а затем — улыбающееся лицо Сокджина. Сощурившись и выпятив полные губы, Чимин отшлепал казначея по плечам и груди и принялся отряхиваться так, словно его не снегом, а помоями облили.

— Следующая лопата снега попала бы точно в вас, господин главный церемониймейстер, — смеясь, заметил Сокджин, и отряхнул сам его плечи и макушку. — Просто фея снега…

Его глаза смеялись, голос наполнило тепло. Чимин, совершенно розовый от смущения и абсолютно четко осознающий это, смотрел в черные глаза и просто не мог выпихнуть из себя раздражение, его в нем просто не было. И он, фыркнув, рассмеялся тоже.

— Чего это я фея?! Хоть бы снежный эльф, — сказал он деланно-обиженно.

— Нежный, как бутон пиона, поэтому и фея, — пожал плечами Сокджин. — Попытаетесь снова прыгнуть под дерево?

— А вы? — вдруг раздался голос за их спинами, звонкий настолько, что Чимину челюсть свело.

К ним подошла одна из придворных дам, одетая в шубку из крашенного в зелёный меха. Волосы ее и глаза так же были цвета молодой травки. Улыбнувшись мужчинам, она словно невзначай прильнула к плечу Сокджина.

— Отчего бы вам не повеселиться? — прожурчал ее голосок. — Давайте прыгать вместе, Сокджин?

«Сокджин»?! Да как ты посмела?! Чимин вытаращил на нее глаза и раздул ноздри, возмущенный донельзя.

— Хотите спрятаться за господином казначеем, если снег всё-таки рухнет с веток? — язвительно промурчал он. — Какая же в том смелость? Или же вы надумали таким образом подстроить, чтобы побыть с ним рядом, пока вас разгребают? Какая тонкая игра! — рассмеялся он.

Девушка попунцовела.

— Что только нашло на вас, господин главный церемониймейстер?! Я ничего подобного не имела ввиду! — отскочила от плеча казначея девушка. — Видимо, — вдруг сморщилась она ехидно, — вам самому хочется прыгать с ним, вот вы и выставили меня дурочкой!

— Я рад, что вы и сами понимаете, что дурочка, — вздернул нос Чимин.

Девушка аж захлебнулась возмущением, стояла, разевая и захлопывая ротик. Сокджин, от души потешавшийся над ними двумя, покачал головой и, поклонившись, отправился поговорить с наставником рыцарей. Едва он отошёл, девушка пихнула Чимина в плечо.

— Что только нашло на вашу светлость?! — зашипела она не хуже гадюки. — Вы же враги с господином, отчего же ты теперь так ведёшь себя, словно я заступила на твою территорию, не должно ли быть тебе все равно, что хочу я оказаться с ним под сугробом?! Он красивый мужчина, одинокий, так отчего мне не улыбнуться ему?! Тем более, королева дала слово выдать за него ту, кому первой он окажет благосклонность!

«Агааааа, так она не отказалась от этой идеи?!»

— Возможно, я решил посоревноваться с вами за него, так что с того?! — зашипел на нее в ответ Чимин. — Вы и сами сказали, госпожа, что он красивый и свободен, так отчего мне не хотеть стать его супругом, а?!

— Да у него от вас голова болит и зубы ноют! — ахнула от злости девушка, топчась в сугробе.

— А вы спрашивали, что так прямо знаете?!

Девушка от злости снова пошла пятнами. Они препирались и толкались, пока королева и король не собрались обратно в замок с принцем, и все придворные стремились за ними, ушла и зеленовласая девушка, озираясь и грозя Чимину кулаком.

Он торжествующе улыбнулся отряхнул шубу и развернулся, так как планировал вычищенной рыцарями дорожкой идти к своей башне и подготовиться к обеду.

Но замер на месте, как столб. Потому что на дорожке уже не было рыцарей, зато ежился под шубкой Тэхен, приплясывающий от нетерпения идти в башню, и — казначей. Расставив ноги, скрестив руки на груди, ехидный до невозможности, он смотрел на Чимина и кусал губы.

«Он все слышал» — первая мысль, повергшая в шок.

«ОТЛИЧНО, просто чудесно» — прилетела следом вторая, и Чимин, невозмутимо поправив шубку, двинулся к нему.

— Итак, вы все слышали, — выйдя на дорожку, он дал Тэхену отряхнуть свои сапоги и отпустил великодушно греться. Слуга умчал, как деревянный человечек, не сгибая ноги в коленях и стуча зубами. — И что же вы теперь, глумиться думаете? — они двинулись неспешно по тропинке к входу в замок.

— Отчего же? Кажется, вы сами знатно поглумились над фрейлиной королевы только что, она чуть снег не расплавила яростью…

— Она говорила вздорные вещи. Сама виновата…

— Так решила королева.

— Признаться, решение королевы мне весьма не по нутру.

— Признаться, мне тоже.

— Вот как?! — Чимин обернулся и посмотрел на невозмутимого казначея. — Отчего же мужчине может не нравится, что красивые женщины соревнуются за его благосклонность?

— Сам факт того, что женщинам хочется стать моей женой, разумеется, мне приятен, — улыбнулся Сокджин. — Но я, всё-таки, предпочел бы сам выбрать себе супругу. Королева, разумеется, навязывать настойчиво не станет…

— Вы слишком долго проходили вдовцом, раз забыли, каковы эти женщины, — фыркнул Чимин. — Она вас так поставит, что деваться будет некуда!

— И что вы предлагаете? — улыбнулся Сокджин.

— Я?! — развернувшись, прошипел Чимин. — Почему это вдруг я должен решать ваши дела?!

— Но вы буквально только что минут пятнадцать спорили за меня с фрейлиной ее величества и даже в таком отчаянии были, что заявили, что… Сами бы за меня пошли, уж и не знаю, чем обязан такому отчаянному заступничеству…

Произнося это, Сокджин склонился над Чимином, заглядывая ему в глаза.

— С сыном моим дружбу завели, господин главный церемониймейстер, меня от невест обороняете… Влюбились?

Покраснев так, что помидоры бы казались бледными, Чимин фыркнул.

— А вам как будто интересно это?! — повел он плечами. — Что ж, обрадовались бы, либо глумиться стали?! Вот так, хочешь эльфам добра, а они…

С этими словами он взошел на крыльцо и скрылся за дверьми. Сердце его при этом так отчаянно билось, что буквально из груди вываливались, а ноги казались ватными, но душа — душа пела.

«Отличненько!» Теперь все как по маслу пойдет», подумал наш маленький прожектер и вприпрыжку помчался в башню, и камень горел под его ногами.

Последующие три денечка Чимин был занят работой по уши — близился приезд в столицу на зиму богатых эльфийских семей из провинций, Новый год встречать, сугробы утаптывать, балы пойдут и рауты, значительно скромнее по провизии, конечно, следовательно, главному церемониймейстеру не присесть и не поесть. По замку бегал, по столице разъезжал, но и не утомлялся, так как работу свою очень любил. Вечером без задних ног на спине Тэхена приезжал в покои и по пути засыпал, а утром, едва ванну приняв и перекусив немного, снова мчался на амбразуры организаторства.

Но не забывал к Чонгуку заскочить и подарочков занести, конечно.

— Папа уже стонет, говорит, эти чёртовы балы, ненавижу, — поделился Чонгук. — Он танцевать не очень любит, но матушка заставляла, так что научился. Плюс расходы, конечно, и вечно в смету кто-то наровит траты протащить. Королева новые наряды затеяла, так как ее сестры приедут, стало быть — не посрамиться. Ещё и женить она отца решила, фрейлины вокруг него вьются, шагу ступить не дают. Хён, как бы отцу помочь, а? — взмолился мальчик.

— По адресу ты, — кивнул Чимин, гладя его кучерявую макушечку. — Я как раз придумал, как папе помочь. А он ведь и знает, что мы подружились, как оказалось!

— Ему дядя Намджун наябедничал, а отец только плечами пожал и улыбнулся, тетя считает, ты что-то удумал, и дядя согласен, а папа все улыбается и плечами пожимает, ты, Хён, правда, что-то удумал? — затараторил Чонгук, округлив глаза.

Чимин захихикал и пожал плечами.

— Скажи, ребенок, а что вот ты сказал бы, коли б узнал, что твой папа мне нравится? — хитро спросил он, предвкушая реакцию.

— Так я уж понял, что ты в него влюбился, — выдал Чонгук, хрупкая пластом жаренного риса.

Чимин закашлялся, воздухом подавившись.

— Ну как? Ты с ним явно заигрываешь, и со мной ладишь — дело известное, ты о нас печься хочешь.

— А ты как с этим, парень? — осторожно просил Чимин, глядя на него, как на чудо чудное.

— Если папа доволен, то и я. Теперь я понял, что ты — хороший Хён, так что любитесь, если хотите. А ты мне скажи…

Тут вдруг ребенок этот замялся, заозирался.

— Вот то, что я тебя поддержу… Мне твой помощник нравится, Тэхен… У него есть кто-то в сердце, Хён? Можешь с ним помочь?

И заговорщицки подмигнул. Чимин аж отпрянул, вытаращившись. Одни сюрпризы с этими отцом и сыном, ей-богу!

— Как будто, нет у него никого… Да ты ведь ещё малой! — спохватившись, прошипел он.

— Так не все время малой я буду, а там… Глядишь, и понравлюсь. Помоги, а? Научи, как нравиться, — взмолился Чонгук. — Отец строгий, мне к нему неловко…

Чимин обещал помочь. Поддержка Чонгука в завоевании Сокджина была весьма полезна, не хотелось маленькому церемониймейстеру против мальчика в семью входить.

И — нет, он не был поспешен и смел в своих планах, вы вообще о чём, это ж Чимин!

Не прошло с этого разговора и суток, как последствия нарисовались.

Чимин сидел в то солнечное и морозное утро в кабинете за дубовым столом и писал приглашения в замок на Новый год для именитых гостей, чтобы потом, как традиция велит, разослать и по приглашениям на порог пускать. Это была почетная задача, только для главного церемониймейстера, и Чимин к ней ответственно относился — почти не зевал и совершено ни одного бланка не замарал. Бланки были, конечно, не простые — к королю эльфов на праздник звались гости, а не куда попало! Белая вощеная бумага, вензеля и веньетки серебром и золотом, благоухали так, что в цветочный сезон переносишься, когда в руки берешь бумагу. По углам маленькие птички, и бабочки, и пчёлки, и живые картинки, что, кажется, слетят с бумаги и вам на нос сядут. Чимин обладал превосходным каллиграфическим почерком, им и выводил эти все титулы, имена да фамилии, все адреса, все торжественные слова, сверяясь со списком-пергаментом и вычеркивая тех, кому приглашение уже заполнил.

— Чтобы вот придумали штуку, чтобы раз — и все написано! — утомленно простонал он, потирая лоб.

В этот момент в дверь постучали. Тэхен, занятый тем, что по инструкциям с картинками сворачивал так и эдак салфетки, чтобы Чимин потом выбрал, какой вариант пойдёт на стол, оставил свое занятие (уже начавшее его бесить) и пошел открыть.

— Доброго утра, — раздался с порога голос казначея, и сам он, в меховой накидке, высоких сапогах и с ключом своим вошёл в кабинет Чимина. Огляделся, пока церемониймейстер рассматривал его кожаные брюки и шёлковую рубашку, распахнутую на груди, и думал о том, что не слишком ли это роскошно для обычного, непраздничного, дня?

— Чем обязан? — улыбнулся он, мягко улыбаясь.

— Это у меня к вам вопрос — чем я обязан той смете, что получил от вашего отдела?

— Я отправил смет десять, если не больше, о какой речь? — улыбнулся шире Чимин. — И вы сами пришли разобраться… И такой красивый…

— Красивый я потому, что сегодня день смотра казны его величеством, и зашёл я к вам перед этим важным событием, — с честью и лёгкостью выдержал Сокджин это лукавство.

— Почаще бы он устраивал эти смотры, в самом деле, — заметил Чимин сладким голосом.

— А сам пришел, потому что вы такую сумму загнули, господин главный церемониймейстер, что я кофе поперхнулся! — не дал сбить себя с толку Сокджин, но кончики ушей все же порозовели.

Он достал из-за пазухи лист пергамента и на весу показал Чимину. Тот послушно глянул и пожал плечами, шлепая губами.

Ну… Да, загнул, и что с того? Что ни сделаешь, чтобы выманить к себе одного намеки-плохо-понимающего эльфа?!

— Эти суммы лишь кажутся крупными, господин казначей, — пропел Чимин. — Тэхен, сходи мне за чаем, пожалуйста, и пирожочков захвати, моих любимых…

— …с клубникой нынче не пекли, — заметил Сокджин, не меняя ни тона, ни выражения лица.

По лицу маленького церемониймейстера расплылась торжествующая улыбка. Тэхен закатил глаза горе и просто вышел из кабинета, все равно ему казалось, что он тут третий лишний. Стоило ему выйти, как Сокджин опустил руку с пергаментом и вздохнул.

— Знаешь, какие пирожки я люблю? — промурлыкал Чимин.

— Мы часто завтракали с королем, так что я заметил, — устало протянул Сокджин.

Мягко, как кот, поднявшись из-за стола, Чимин обошел его и приблизился к мужчине. Близко. Взял пергамент и стал читать, стоя так, чтобы Сокджин ощущал аромат от его волос. Затем медленно поднял взгляд, окинув одобрительно и крепкое стройное тело в шёлке рубашки, и длинную шею, и серьги в маленьких ушах, и полные губы мужчины, и лишь тогда остановил взгляд, когда тот добрался до агатовых глаз.

— Какие конкретно пункты вас не устроили? Надеюсь, вы помните, что приедут сестры ее величества и оба герцога, братья его величества, и перед ними нельзя упасть в грязь лицом… Потом, я сократил расходы на яства и напитки, нельзя ли за счёт этого увеличить траты на артистов, наряды и фейерверки? — проговорил он, глядя казначею в глаза.

Тот улыбнулся, пожал плечами.

— Наверное, мое отношение к украшательству покажется вам по-военному строгим, но…

— Подозреваю, ваш дом именно такой, скупая обстановка, только нужное…

— Разумеется, моей спальне не сравниться с вашей по роскоши убранства, — улыбнулся Сокджин.

Призвав на помощь все данные ему богами актерские способности, чтобы не засмеяться от восторга и изобразить изумление, Чимин произнес, округлив глаза:

— Как вышло, что вы знаете, как выглядит моя комната?!

— Глядя на вас, она может быть только роскошной, разве не так? — улыбнулся Сокджин, совершенно не смутившись. Его актерские способности явно превосходили чиминовы.

— То есть, вы находите меня роскошным? — не растерялся тот, лукаво подняв бровь и прикусив губу.

Взгляд Сокджина на мгновение потемнел, всего на жалкое мгновение, но Чимину этого вполне хватило. Словно бы ненароком он коснулся ключа в руке мужчины, и ощутил, как тот едва уловимо подрагивает, выдавая волнение.

— Кажется, вас ждёт его величество, — проговорил Чимин тихо, снова вскинув взгляд к глазам Сокджина. — Негоже заставлять…

Мужчина глубоко вздохнул, нахмурившись, вдруг спешно склонил лицо и прижался к губам Чимина поцелуем. Мгновение, всего одно — и дверь хлопнула за его спиной. Башня дрогнула, как говорилось, дверь была тяжеленная.

Чимин моргнул. Затем снова. Затем шлепнул губами. Ощущение жаркого касания других губ, пухлых и пахнущих цветами, было таким явственным, словно поцелуй длился до сих пор. Чужой вздох, полный едва сдерживаемого желания, чужие мягкие горячие щеки, снова дрогнувший ключ, которого Чимин продолжал касаться, словно считывая с его помощью чужие мысли.

Поцелуй длился мгновение. Но Чимин застыл с ним на губах, не в силах пошевелиться, и стоял так, пока не явился Тэхен, держащий поднос с чайником, чашкой и блюдом пончиков.

Помощник выгрузил все на столик для чаепития, многозначительно прогремел крышечкой от сахарницы, только теперь Чимин смог двигаться и функционировать как эльф, а не дерево.

«Дело движется даже быстрее, чем я планировал», удивленно сказал он сам себе.

По традиции, которую Чимин всегда считал идиотской, через ровно три дня казначей снова возник на его пороге. Выставив Тэхена за какой-то сущей ерундой, он обошел кабинет, посмотрел гобелены на стенах, развернул пару свитков, тронул одеяния для актеров грядущего спектакля на манекенах и остановил свой крестный путь волнения у стола церемониймейстера. Тот все это время наблюдал гостя из-под ресниц, занятый заполнением оставшихся приглашений, и усмехаясь в кулачок.

— Я поговорил с Чонгуком, — кашлянув, сказал Сокджин, стоя возле кресла Чимина и глядя остекленевшим взглядом, как тот выводит буквы на пергаменте. — Он сказал, ты ему нравишься.

— «Ты»? Мы перешли на «ты?! — совершенно спокойное лицо и возмущенный тон, Чимин просто лицедей лицедеев.

— Чего ты добиваешься? Это твой способ мстить мне за годы нашей вражды, Чимин?

— Мое имя звучит сладко в твоих устах, но не слаще твоих поцелуев, — проговорил Чимин тоном эльфа, который ведёт в разговоре.

Сокджин выругался себе под нос и хотел стукнуть кулаком по столу, но понял, что повредит драгоценный пергамент и чернила с добавлением дорогой алой краски, которая заставляет буквы переливаться, и не стал.

— Зачем ты приблизился к моему ребенку и...

— …и…

— …заставил меня потерять покой, — хрипло договорил Сокджин.

— Однако. Век ссор и склок, и вы так легко пришли к тому, чтобы «терять покой от меня»…

— Чего ты добиваешься? — прорычал Сокджин. — Высмеять меня?

Чимин вздохнул, хрустально расхохотался и, поставив перо на место, поднялся с кресла.

— Что если вы были правы тогда, и я влюбился в вас?

— Я думаю, даже если так, все равно от тебя жди подвоха, — проворчал Сокджин.

Потом он запнулся, так как Чимин просунул руки под полы его меховой накидки и обвил талию. Подтянувшись, оставил лёгкий поцелуй на подбородке (мы упоминали, что он маленький, так чего удивляться, что выше не дотянулся?!) и улыбнулся.

— Что ж, раз так: испытайте меня. Примите мои чувства, а там поглядим, шучу я или нет…

— Главное, ребенка переманил на свою сторону, — прохрипел Сокджин, обвив фигурку церемониймейстера своими крепкими ручищами. — Ребенок обидится и затаит, если что…

— Если — что? — прошептал Чимин, потягиваясь губами к губам мужчины. — Ну же… Поцелуй… Потом будешь сомневаться во мне.

Сокджин вздохнул, покорно склонился и, обняв Чимина крепче, ладонью чуть сжав его шейку, прижался к губам. Сердечко Чимина запрыгало счастливо в груди, выпростав руки, он обвил плечи Сокджина, и мужчина подхватил его на руки, не отрываясь от губ.

Королева была весьма недовольна. Вообще-то она планировала выдать за казначея любимую фрейлину, а за Чимина — племянницу, которая давно ему глазки строила! Но к ней пришли и сказали: «благословите нас на брак», и куда ей, доброй женщине, было деваться?! Согласилась, потом, с печалью в душе, повелела к свадьбе готовиться в замке, так как казначей был большой друг короля, как такой повод попировать можно было упустить?! Скрепя сердце, Сокджин подписал сметы, принесенные любимым поганцем, а тот, хихикая, обвивал его шею и целовал, куда попадет.

— Ох, чувствует моя душа, надуришь ты меня! — сказал Сокджин со вздохом в этот день.

И так же сказал в день свадьбы. Был уверен, что Чимин к алтарю не выйдет.

Либо отчебучит что-то на месте.

И все ещё подозревал его в хитростях, когда на ложе возлегли. Все казалось, поутру проснется, а это все морок, навеянный волшебниками, окажется… И как меня угораздило, думал.

Но жених счастливой птицей по замку порхал, и в день венчания у алтаря стоял, счастливый, и на ложе, весь розовый опустился с готовностью.

— Будь нежный, я себя тебе первому отдаю, — пролепетал.

Посмотрел Сокджин в его смущенные глаза, на кулачки, у груди сжатые. Подумал, «ну, ежели утром в постели найду, то и не уйдет никогда, мой будет навечно», и стал целовать и ласкать, стараясь изо всех сил, чтобы маленькому мужу быть только в радость.

Наутро проснулся, как от толчка. Увидел свою спальню вокруг, услышал хруст снега за окном — брат проснулся и пошел с племянником и сыном снег грести.

— Даже не вздумай теперь уйти, пока снова не приласкаешь, — прохрипели сонно у уха.

Улыбнувшись облегчённо, Сокджин повернулся, увидел рядом взъерошенное, зацелованное, сонное и смущённо улыбающееся чудо.

На пальце его красовалось изящное колечко. Ну, что ж, выходит, не ушел поутру. Выходит, всерьез за Сокджина вышел.

Выходит, правда любит. Фыркнув на мягкую челку мужа, Сокджин улыбнулся коварно и сгреб это взвигнувшее чудо в объятиях и принялся целовать, тискать и ласкать, а Чимин отбивался и брыкался, да только так отбивался, что все больше прижимался, к мужу своему, в ответ…