Через две недели на телефон Микки приходит сообщение из школы с просьбой зайти. Он освобождается на работе пораньше и идет в канцелярию. Трое из тех людей, кто там находится, работали там еще тогда, когда Микки учился в начальной школе, так что он удостаивается косых взглядов, как только переступает порог.

— Мне позвонили, чтобы я пришел.

— Поразительно, — старая карга за стойкой ухмыляется ему, — тебе сейчас сколько? Двадцать пять, и все еще вызывают в кабинет директора?

Микки глубоко вздыхает и напоминает себе, что теперь он не станет бить баб, как бы они этого ни заслуживали.

— Конечно, честно говоря, я удивлена, что ты вообще закончил начальную школу.

Микки всерьез подумывает о том, чтобы пересмотреть свою позицию по этому вопросу, но держит руки сжатыми в кулаки.

— Я могу поговорить с кем-нибудь о своем ребенке, или я зря отпросился с работы?

— Вас хотел увидеть Мистер Галлагер. Я могу проводить вас в его класс, — эта девушка моложе и симпатичнее, и Микки не настолько глуп, чтобы думать, что это предложение от доброго сердца. Вероятно, старые сплетницы подбили ее на это, чтобы она либо приударила за Микки и проверила, не из тех ли он козлов, что изменяют своей жене, либо убедилась, что он не украдет карандаши или ватман.

— Я знаю дорогу, — он идет по коридору в комнату Йена — блядского Галлагера — и стучит в открытую дверь.

Йен — Галлагер — поднимает глаза от стола, а затем встает.

— Мистер Милкович, — он выглядит удивленным, даже когда тянется к руке Микки, — я прошу прощения. Я предполагал, что придет миссис Милкович.

— Да, ну, ей пришлось забрать ребенка домой, и мы стараемся не оставлять его там одного. Так в чем дело?

— Пожалуйста. Садитесь.

— Как насчет того, что я этого не сделаю, а ты просто, блять, расскажешь мне в чем дело.

Йен делает глубокий вдох.

— У Евгения сегодня произошла стычка с другим учеником.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду под «стычкой»?

— Он ввязался в драку.

— Я знаю, что такое гребаная стычка. Я хочу, чтобы ты дал мне немного больше подробностей.

Йен глубоко вздыхает.

— Если верить старосте на детской площадке, один из старших ребят разговаривал с Евгением, и Евгений ударил его кулаком в живот, а потом, когда ребенок согнулся пополам, он сломал ему нос. И свой собственный большой палец.

— Господи Боже. Ему не нужно было засовывать большой палец в кулак.

— Его… техника боя — не самая большая наша забота, на самом деле, — Йен сцепляет руки на столе, — мы не можем позволить ему драться.

— О чем они говорили? — кулаки Микки сжаты на его бедрах, — или мы просто предполагаем, что мой… как ты его назвал? Мой застенчивый, тихий ребенок просто решил избить кого-то удовольствия ради?

— Евгений сказал, что он просто разозлился. Как его папа.

Микки резко кивает.

— А, понятно, — он вытирает ладони о джинсы и встает, — мой ребенок не чертов стукач, и я знаю порядки этой школы, так что мы сами разберемся с этим дерьмом. Я уверен, что другой ребенок — это ебаный ангел.

— Микки встает и уходит, и Йен тоже встает.

— Я много чего слышал, когда он поступил в школу. О вашей семье. Я знаю, что это неправда.

— Вообще-то, правда. Но он совсем не такой, каким был я. Он хороший парень, и ему здесь нравится, а вы, ребята, твердо намерены загрести его под ту же гребенку, что бы он ни делал. Он же Милкович. Это все, что блять имеет значение для придурков в этой школе.

— Это не совсем так.

— Чушь собачья, — огрызается Микки, — он чертов шестилетний ребенок, и вы все просто отказываетесь от него, предполагая, что он уже плохой, потому что как же он может не быть.

— Я от него не отказываюсь.

— Ты думаешь, я к этому не привык? — голос Микки падает в гневе, — ты думаешь, мне это в новинку? Он ребенок. Он мой сын. И мне на самом деле дохуя жаль, что я не могу исправить того, каким парнем я был, но я действительно предпочел бы, чтобы вы, придурки, не превращали его в мое подобие. В пизду грехи отца, ясно? (1) Пусть он начнет с чистого листа.

— Мистер… — Йен делает еще один шаг вперед, — Микки. Я клянусь, что Евгений не будет списан со счетов. Я не поставлю на нем крест.

Микки начинает что-то говорить, отчитывая Йена, но Йен перебивает его:

— Что я вижу, так это то, что ты сильный, заботливый отец.

— Ты ни хрена не знаешь, — Микки слышит легкую заминку в своем голосе. Блять.

Йен подходит ближе, пока практически не прижимается к Микки. От него не пахнет так, как тогда в клубе. От него не пахнет клубом. Ни сексом, ни потом, ни дымом. От него пахнет мелом, пылью и стиральным порошком.

— Я знаю, что ты здесь, и не так много родителей, которые были бы.

— Ну да, но ты обвиняешь моего ребенка в том, что…

— Я знаю, что хочу вдавить тебя в стену и трахнуть, — голос Йена низкий и грубый, — я хочу снова заставить тебя умолять.

Микки подавляет стон.

— Н-не обо мне речь. Об этом. Я говорю о м-моем ребенке.

Йен проводит пальцем по воротнику рубашки Микки.

— Я еще немного подумаю над этим.

— Что… что ты делаешь?

Йен продвигается вперед, заставляя Микки отступить в дальний конец комнаты, вне поля зрения двери.

— Мне похуй, женат ты или нет. Я снова хочу тебя трахнуть. Это все, о чем я, блядь, могу думать.

— Я…

Спина Микки упирается в стену, и у него перехватывает дыхание. Пальцы Йена снова поглаживают его воротник.

— Скажи мне, чего ты хочешь.

Микки закрывает глаза, раздвигая ноги, когда колено Йена скользит между ними. Его твердое, мускулистое бедро прижимается к выпуклости члена Микки. Он прижимается к Йену, его голова откидывается назад. Йен наклоняется и царапает зубами изгиб шеи Микки, прежде чем прикусить его и пососать.

— Скажи мне, — Йен дышит на влажную кожу Микки.

— Этого. Тебя, — Микки ничего не может с собой поделать, не может удержать слова, срывающиеся с его губ, — сейчас.

Йен стонет и хватает Микки за задницу, подтягивая его выше на бедро, врезаясь в него раз за разом. Микки утыкается лицом в грудь Йена, тяжело дыша. Он прижимает свою ногу ближе, чувствуя твердую длину члена Йена.

Йен держит одну руку под задницей Микки, а другой обхватывает его затылок. Микки чувствует себя окруженным, хочет быть окруженным телом Йена, объятым им.

Раздается стук в дверь классной комнаты, и они распадаются в разные стороны. Йен пробегается рукой по волосам, а Микки разворачивается и невидящим взглядом пялится на стену.

— Мистер Галлагер?

Одна из теток из конторы заглядывает в комнату.

— Да, Мисс Фармер?

— Просто хотела узнать, все ли в порядке у вас с мистером Милковичем, — Микки слышит насмешку в ее голосе, когда она произносит его имя. Микки надеется, что она ею подавится.

— Конечно. Есть какая-то причина, по которой это должно быть не так?

— Ну, мистер Милкович известен своим вспыльчивым нравом.

— Неужели? Он всегда был очень мил со мной. На самом деле, мы только что обсуждали творчество Евгения.

— Хм.

— И мне было любопытно, знаете ли вы, о чем говорили Брюс и Евгений на детской площадке?

— Ну, если вы могли бы выйти в коридор. Очевидно, что я не могу раскрыть информацию о другом студенте в присутствии мистера Милковича.

— Конечно.

Микки удивлен, как эта женщина, которая знает Йена чертовски лучше, чем он сам — за исключением сексуального плана — не слышит сарказма, практически сочащегося из слов Йена. Он может только догадываться, что она говорит Йену, убежденная, что это покажет ему истинную натуру Микки и Евгения.

Йен возвращается через несколько минут с резким и мрачным выражением лица.

— Я должен перед вами извиниться, Мистер Милкович.

— Да? Вот как? — Микки поднимает бровь, ухмыляясь Йену.

— По-видимому, Евгений не был таким провокатором, как я было поверил.

На этот раз Микки откровенно смеется.

— Да что ты говоришь.

— По словам мисс Фармер, Брюс высмеивал имя Евгения и оскорблял его родителей.

— Действительно, — У Микки свой собственный многослойный сарказм, — что с ним случилось?

Когда Йен не отвечает, Микки качает головой.

— Дай угадаю. Ничего. Он не сказал ничего такого, что было бы неправдой, так почему же он должен быть наказан? Господи, я знал, что не должен был отдавать его в эту школу. Никто не забудет, что он — Милкович, и никто не позволит ему забыть об этом.

— Я позабочусь о том, чтобы он получил хорошее образование.

— Да. В подготовительном классе, — Микки прочищает горло, ненавидя это чувство внутри себя, злость на свою собственную глупость. С каких это пор он, блядь, верит, что все может измениться? — мы найдем для него другую школу. Дадим ему фамилию Светланы. Потому что это никогда не прекратится. Я не позволю своему ребенку страдать из-за того, как я облажался.

— Микки…

— Он еще ребенок, — огрызается Мики, — его будут дразнить из-за его имени. Таковы уж дети, и, если бы дело было в этом, ну, я бы сказал ему, чтобы он, блять, не падал духом. Но ни один шестилетний ребенок не должен слышать, что его мать была шлюхой, или что его отец был сутенером и преступником. Довольно скоро он запомнит все это дерьмо.

— Дай нам шанс.

— Ты думаешь, что хоть одна из этих сучек собирается дать ему шанс? И шанс на что? Чтобы ему понравилась школа? Мне раньше нравилась школа, пока я не услышал, что мой отец был неудачником, преступником. Зачем я вообще там оказался? Я просто собирался стать таким же мудаком, как и он, как и каждый Милкович в истории. Как Колин, Джоуи и Игги. И не только дети. Учителя. Ты знаешь, каково это, когда кто-то, на кого ты смотришь как на одного из самых удивительных и умных людей в мире, говорит тебе, что ты бесполезен? Ничего не стоишь? Ну, я скорее сдохну на хуй, чем позволю этому случиться с ним. Может я и дерьмовый отец, но я такого не допущу. Он заслуживает лучшего.

— Он — это не ты. А ты — не твой отец. И если вы его заберете, он может подумать, что вы не считаете, что он может справиться с этим, что он недостаточно силен. Эти старые зануды в офисе вымирают, уходя на пенсию. Учителя не…

— Я бы предположил, что, если только учителя не из местных, они были жертвой Милковичей. Не пойми меня неправильно, я ценю твой идеализм и то, что ты пытаешься сказать, но…

Йен вздыхает, когда Микки пожимает плечами.

— Позволь мне помочь ему. Тебе. Мы поработаем над его самооценкой и тем, как защитить себя не только кулаками. Как игнорировать это дерьмо.

— Ты собираешься стать ему приемным отцом или что-то в этом роде? Восполнить все то дерьмо, что я не могу?

— Я подумал, что возможно, мы могли бы начать как друзья. Ты и я. Помочь ему. Ты ведь был хулиганом, верно? Ну, я был жертвой. Вдвоем мы со всем разберемся.

— Ты меня даже не знаешь, мать твою.

— Я знаю Евгения. И я знаю достаточно. Что скажешь?

— Что ты сумасшедший.

— И ты встретишься со мной на игровой площадке в десять часов в субботу?

Микки выдыхает воздух и удивляется, как этот парень вообще заставил его задуматься об этом. Микки обычно не позволяет своему члену принимать решения за него.

— Один раз.

Йен улыбается.

— Хорошо. Один.

Микки качает головой.

— Я должен убраться отсюда, прежде чем ты убедишь меня купить хреновы облигации или что-то вроде того, капитан А-долбаная-мерика. (2)

Йен жестом указывает на дверь.

— Кстати, я буду в клубе в пятницу вечером. Если ты сможешь выбраться.

Микки усмехается, притворяясь, что у него есть хоть какое-то чувство самосохранения. — Ага, сомневаюсь в этом.