Этой ночью ко мне не приходили призраки погибших родственников — даже не моих, — и это, скорее всего, была причина, по которой я с чистой совестью проспал дольше полудня, начисто вырубившись после того, как мы вернулись из бара. Ни на какие внешние раздражители не реагировал, хотя Влад, кажется, аккуратно попытался меня тормошить к утру, но, видно, быстро понял, что если чего и добьется, так это сдавленного матерного вскрика. Испарился, оставив меня досыпать еще несколько часов в тишине, которую прерывали только птичьи вскрики и отдаленный гулкий грохот у соседей.

Когда я проснулся окончательно, первым, что я услышал, был громкий голос Влада, доносившийся из гостиной, прекрасно различимый и в комнате. В какой-то момент мне показалось, что даже соседи определенно должны были услышать его лихие разглагольствования, пестрящие жутковатыми матерными заворотами, но по батареям пока не долбили — или, может, это у них не принято. Зевком чуть не вывернув себе челюсть, я выбрался в гостиную. Голова немного побаливала после вчерашней полбутылки виски, незаметно уговоренной за размышлениями о Верховном Пражском — об обоих: и живом, и мертвом; однако я чувствовал себя на удивление неплохо и свежо.

— Да ладно тебе, Володь, ничего противозаконного мы не делаем. — Удерживая телефон в воздухе, Влад расхаживал кругами, откровенно веселился. Огнев в Петербурге точно не мог увидеть его широкого радостного оскала, но что-то неладное явно чувствовал: я слышал грозно рычащие отзвуки его голоса. Владу было искренне наплевать, он развлекался как мог: — Культурно просвещаемся, да-да, — уверял он начальство. — Инквизиторство магнитики тут накупил, радостный такой… На экскурсию в подземелья меня подбил. Там… Да камни в основном, что там может быть интересного… Что делает? Так работает! Как будто ты инквизиторство не знаешь, он как дятел, проснулся и уже тюк-тюк по клавишам, отчеты, что ли, делает… А, трубочку дать?

Я старательно корчил ему страшные рожи, обещая жестокую расправу, и крутил пальцем у виска так старательно, что мог бы просверлить кость. И в который раз поражался, как вдохновенно и художественно Влад начинал врать и, похоже, верить в свои слова.

— Здрасте, Всеволод Игнатич, — вякнул я в протянутый телефон. — У нас все хорошо. Да, на экскурсии ходили…

— А почему голос хриплый, лейтенант? — подозрительно-укоризненно уточнил Огнев. — Похмелье?

— Курил, — заявил я. — Ну, немного пил, да, — все-таки не смог соврать, совесть куснула так не вовремя и болезненно. — Так ведь отпуск…

Я пытался оправдываться, но потом бросил это дело. Разговор получился немного сумбурный и полностью бессмысленный; к концу его стало ясно, что стыд меня грызет не за похмелье, не за балагурно-веселого Влада даже, болтающего кучу глупостей, а потому что я совсем не могу признаться в том, что мы здесь устроили. И не к чему в это начальство вмешивать, вроде как, и признаваться неловко: отправились отдыхать, а сами нашли проблемы…

Влад погасил замолкший мобильник, отправил его на стол. Мне же взамен протянул стакан ледяной воды, почти сразу протрезвившей голову окончательно. Я немного подождал, пока смогу говорить: как будто губы заледенели.

— Думаешь, врать имеет смысл? — спросил я. — Разве Огнев не может просто прочитать новости?

— Не думаю, что Бартош позволит этому просочиться в новости. Нет, не выгодно, а вот похвалиться новым оружием, не делая, конечно, никаких прямых заявлений, — это всегда пожалуйста…

Вспоминать вчерашний репортаж было почти тошно. И еще жутче — сравнивать их с Владом, спокойно стоящим напротив и улыбающимся; сложись все немного иначе, не убей его случайно срикошетившая пуля, не занимал бы он теперь место Бартоша?.. Нет, никогда. Я помотал головой, мучаясь мигренью, вдарившей в виски.

— Все равно мы здорово рискуем, не рассказывая ничего Огневу. И однажды меня из-за тебя уволят, — пробормотал я. — И на что я буду жить?

— Ну, от голода ты не помрешь точно… — оптимистично заявил Влад. — Я там завтрак сварганил, иди умойся только сначала. А потом обещанная экскурсия в подземелья! Я же не обманщик какой-нибудь, как сказал начальству, так и есть.

На минутку я заглянул на кухню, чтобы поставить в шкафчик кружку. Любопытства ради сунулся под крышку сковороды; от шибанувшего в нос аромата мяса слюни, конечно, не потекли, но навстречу меня точно потянуло. Все-таки золотой человек Влад, только характером зачастую та еще скотина…

— Мясо на завтрак? — стараясь изобразить серьезность, переспросил я.

Влад довольно и гордо ухмыльнулся, увидев, как я кошусь на сковородку: есть хотелось, кажется, вчера я даже не ужинал, только пил…

— У всех уже обед, глянь на часы… Там еще суп в холодильнике. Домой мы, скорее всего, не придем до вечера самого, придется по городу полазить. Подземелья, опять же, мало ли, что может случиться…

В памяти от пражских подземелий остался отпечаток чего-то мрачного и холодного — нисколько не радующий с утра образ.

— Хватит мне аппетит отбивать.

— Ты в морге конфеты шоколадные как-то с ведьмами приканчивал, кого ты хочешь наебать, — закатил глаза Влад. — Собирайся, на все около часа, и так валялся не пойми сколько времени… Давай, в темпе вальса, раз-два-три!

***

Я бы все отдал, лишь бы не спускаться в подземелья обратно, слишком мрачное впечатление они произвели в прошлый раз. С другой стороны, души у меня больше не было, она находилась заложенной не то у командора Черной Гвардии, не то у Сатаны лично, а на Влада бы никто не позарился — тотчас вернули бы обратно, еще и доплатили, лишь бы я его забрал. Раз уж откупиться было нечем, я поплелся за Владом дворами к тому месту, где мы спускались недавно; по пути мы незаметно отклонились к знакомому дому. Удивительно, но во дворе Петры я обнаружил черный джип: на таких разъезжали и сами оборотни, и инквизиторы, а я не слишком-то разбирался в марках.

Но из подъезда вышла Марина, остановилась, долго глядя на солнце. Мне показалось, она очень хочет закурить; пальцы нервно дергались, она будто стремилась залезть в карман джинсов и поискать там пачку. На языке еще было знакомо-горько: я по пути прикончил пару сигарет…

— Все-таки взялись похищение расследовать? — бесцеремонно уточнил Влад, направляясь к ней.

Я бы предпочел подождать, пока Марина уедет, и поработать в тишине, но теперь оставалось только пойти за ним, искренне надеясь, что разговор не закончится дракой. Не то чтобы я переживал за себя или за Влада, но бить женщин всегда как-то стыдно и неприятно.

— Три дня прошло, — согласилась Марина почти нейтрально, точно она ожидала нас увидеть.

— С пропажи или с заявления? — невинно переспросил Влад. — Не думайте, что я критикую, вовсе нет, просто обмен опытом с зарубежными коллегами.

— Вы же всегда были тут, Верховный Войцек, — прищурилась она. — Это ваш город. Мы работаем так же, как работали вы, ничего нового вы не узнаете.

Мне показалось, воздух искрил. Они встретились взглядами, столкнулись, не желая уступать. Владу поначалу было почти так же весело, как разговаривать с Огневым по телефону, но тут его лицо ожесточилось, перекосилось.

— Я консультант Петербургского отделения, — отчеканил Влад, страшно сверкая глазами — алыми радужками мага в боевом трансе. — Служебная собака его инквизиторства. Вы сами подписывали бумаги и ставили печати. Я не имею никакого отношения к вашему змеиному гнезду и иметь не желаю…

«Влад», — тихо, успокаивающе шикнул я, сосредоточившись на контракте. Боевой транс мелькнул на единственное мгновение, а потом исчез, сгладился, будто его и не было. Нити связи грозно и гневно позвякивали; стоило сосредоточиться на них, окатывало яростью, пульс подскакивал.

— Вы дали змеям вырасти и затеряться в траве, — пожала плечами Марина, совсем не заметившая нашего безмолвного общения. — Если думаете, что люди с такими настроениями, презирающие нечисть, появились всего за пару лет, то глубоко заблуждаетесь…

— Вы только что были наверху, — произнес я, впервые влезая в разговор. — Там была девочка, Ната. Она оборотень. Вы ее тоже за что-то презираете?

Она не ответила, но и не смутилась. Просто пожала плечами, отошла к машине, потопталась у нее немного, а потом медленно вырулила из двора. Какое-то чутье неизменно подсказывало мне, что Марина останется где-нибудь неподалеку, чтобы наблюдать.

— Пойдем, заглянем, — предложил Влад на первый взгляд совершенно спокойно, но я чуял его волнение. Конечно, ни один из нас всерьез не поверил бы, что Марина просто убила Петру и ее дочь, но смутное сомнение проскакивало неизменно.

Взлетая по лестнице, я прокручивал в голове все вероятности. Нет, не могла она убить средь бела дня, в открытую выйдя из дома, даже не попытавшись скрыть следы, — ведь Марина должна была оказаться на всех камерах, если они тут, конечно же, есть… Морально я почти готов был увидеть кровь, но дверь открыла Петра, немного взволнованная, но совершенно целая и здоровая. И ничуть не удивилась, увидев нас на пороге.

— Здравствуйте, — кивнула она. — Я так и думала, что придется еще гостей ждать.

— Ваши личные ангелы-хранители, крылья в химчистке забыли, — жизнерадостно заявил Влад, просачиваясь в дом, аккуратно минуя Петру. — Привет, детеныш!

Ната смущенно пробурчала что-то приветственное, глядела исподлобья, но уже чуть более дружелюбно: помнила, как мы полезли за ней в подземелья. Тут же отвлекшись от ребенка, Влад деловито стал обшаривать углы; Ната по многозначительному кивку матери исчезла в своей комнате.

— Хороший он у вас, — улыбнулась Петра ласково, наблюдая за Владом. — Я, еще до Исхода, и не думала, что они такие. Ну, инквизиторы. Их тогда побаивались, теперь просто ненавидят. Извините. Это я про наших, вот только что заходила лейтенант…

— Да ничего, я понимаю, насмотрелся уже. У нас в Петербурге отделению года два от силы, только образовалось, — рассказывал я запросто. — Вы ведь слышали? В городе людей меньше, чем нечисти, никто и не стремился ничего организовывать… Поначалу там работали три с половиной калеки на чистом энтузиазме, можно сказать. У нас кардинал из Москвы, он и в Афгане послужить успел в свое время, и в полиции, кажется… Никогда не уточнял. И народ честный, за правду они, вроде как. Сейчас, конечно, много всяких новеньких пришло, но Огнев их живьем съест, если они вздумают нечисть притеснять или дела не расследовать.

— А вы как же? — уточнила Петра. — Вы тоже из другого отделения перевелись, мне эта… лейтенант Пешкова сказала, очень про вас интересовалась.

— Кардиналом в Будапеште служил, — отмахнулся я. — Захотел обстановку сменить, мотнуться по обмену опытом в Петербург: отделение же новое, сказали помочь, чем только можно, ну, а я как-то увлекся и остался там. В Петербурге со всеми такое происходит. Влад на минутку заглянул, Бога убить хотел, а вот работаем…

Возможно, она мало что уловила из моих слов, но слушала с искренним интересом — есть такой особый тип людей, с которыми всегда приятно поболтать. Пока я развлекал Петру беседами, Влад успел облазить квартиру вдоль и поперек, магичил, рассыпая искры. Заинтересовался чем-то, увиваясь возле двери. Петра отвлеклась на посвистывание чайника на кухне, оставив нас одних.

— Что ты там нашел?

— Иголочка, смотри, — умилился Влад. — В косяк воткнули.

— Прокляли?

— Я бы сказал, следящее заклинание. Сейчас вынем ее аккуратненько и посмотрим, кому понадобилось знать, что в квартире происходит, — усмехнулся Влад. — Инквизиторство, не дыши.

Он аккуратно, по миллиметру вытягивал тоненькую иголку из дверного косяка, в который она была погружена чуть не полностью; вид у Влада был такой, как будто он с заминированным устройством обращался. Вынутая иголка покачивалась напротив его лица, вращаясь вокруг своей оси.

— Дышать уже можно? — уточнил я.

— Что? — удивился Влад. — Тьфу, дурак, я ж пошутил.

— Я тоже. Так кто раскидывается швейными принадлежностями?

Он рассматривал иглу, крутил ее все вокруг, как будто никак не мог сосредоточиться. Она коротко вспыхнула черным светом, чуть не обжигая глаза, а потом едва не провалилась на пол.

— У меня память на имена плохая, как ту вторую звали, которую мы опрашивали?.. — окликнул меня Влад.

В памяти мелькнуло изображение ничуть не примечательной женщины средних лет, одетой в строгую блузку белого цвета. Она отвечала нам слишком хорошо, правильно, словно ей кто-то текст написал. Если раскрыть блокнот, можно видеть, как у Петры записи отрывочные, а у нее — как будто из детектива бульварного скопировано.

— Гелена. Гелена Влчкова, — раздался голос. Петра стояла в дверях, комкала в руках полотенце в синюю клеточку. — Это жена Рихарда. Они с Яном… с моим Яном дружили. Дружат… Нет, извините, — поникла она.

— Не удивительно, что ты не запомнил, имя-то какое, — согласился я. — Она была здесь?

— Да, заходила пару дней назад. Мы просто хотели поговорить, знаете, общее горе сближает. Она не плохая, правда, только странная немного. Закрытая. Может быть, у них в семье какие-то проблемы…

— У вас следящее заклинание все это время тут было, хорошая, да… — Влад щелкнул пальцами, и иголка оказалась объятой пламенем — магическим огнем, способным сжечь что угодно, вплоть до стали. Игла осыпалась пеплом на пол. — Инквизиторство, подземелья пока отменяются, зайдем к ней на досуге.

— Только без насилия, — напомнил я терпеливо и безнадежно. — Пожалуйста.

***

— Инквизиция! — гаркнул Влад, шарахнув по двери заклинанием. — Всем оставаться на местах!

— Какая Инквизиция, твою мать, Войцек, — прохрипел я. — У меня даже табельного нет. И вообще нельзя без ордера… Стой!

Всем несвятым клянусь, он бы и с ноги эту дверь несчастную открыл, но сейчас мог всего лишь врезать боевым заклинанием. Что-то хрустнуло, дверь врезалась в стену со страшным грохотом. У соседей заливисто залаяла собака.

— Ты невозможен, — мрачно заявил я. — Ты мое наказание за все грехи. Я однажды бабушке в автобусе место не уступил, все.

— Ты начинаешь лучше язвить, весь в меня, — гордо заявил Влад.

Гелены не было дома, мы проверяли: точнее, это Влад так сказал, магией общупав закрытую квартиру. Врываться, возможно, было не лучшей идеей, и меня все мучило неприятное чувство противозаконности того, что мы творим, но останавливать Влада было все равно что пытаться противостоять урагану. Поэтому я без лишних слов проследовал в коридор, осмотрелся. Квартира не выглядела покинутой, хозяйка ее как будто ушла ненадолго, в магазин или еще куда-то…

Комнаты были в идеальном порядке, я даже вздохнул завистливо: у меня в квартире в Будапеште когда-то тоже была такая стерильная чистота, а потом возник Влад и его тотальный хаос, который он устраивал в любом месте, где находился. Я старался ни к чему не прикасаться, хотя все было бесполезно: мы уже вломились в чужую квартиру, соседи наверняка слышали шум… Ну хоть отпечатков не оставим.

— Не кисни, инквизиторство, — весело окликнул меня Влад. — Иди, поможешь бумаги достать.

Конечно, я знал, что он прекрасно может обойтись магией, которой управлялся гораздо лучше, чем обычный человек — руками. Он стаскивал кипы бумаг со шкафа; я успел подхватить их, спихнуть на пустующий стол. Влад магией обшаривал всю комнату, грохоча дверями шкафов и ящиками комодов: как я и говорил, его умение устраивать беспорядок было просто феноменальным.

Я разглядывал подробные, по-настоящему качественно сделанные карты города и городских подземелий; долго присматривался к жирным алым полосам, пересекающим весь город и кое-где спутывающимся в жуткий клубок, пока не опознал в них лей-линии. По полям карт расползались забористые подписи, через которые я, несмотря на амулет-переводчик, продирался с большим трудом.

Вокруг Влада вились кругами какие-то распечатки, не меняя своих орбит. Непонятные символы — не магические, а медицинские записи, в которых ни я, ни, судя по всему, Влад ничего не понимали. Анализы, записи операций, в которых явно замешано было колдовство…

— Я когда-то хотел врачом стать, — рассеянно признался Влад. — Только там была сложная история с экзаменами, я вылетел из универа… Словом, не понимаю ничего, совсем все забыл.

— Так она, Влчкова, врач, что ли? — заинтересовался я. — Нет, это же логично, чтобы создать такую химеру, необходимо ориентироваться не только на магию, а на… самочувствие пациента. Конечно, им нужен врач. Так получается, она сама указала на своего мужа?.. Его ведь мы видели в той клетке?

— Может быть, он носки раскидывал… — мрачно отшутился Влад. — И по бабам ходил. Вот она его и отдала в жертву науке. Что у тебя?

Он посмотрел на карту, оживленно закрутил ее в руках: явно понял больше, чем я. От пыли слезились глаза: несмотря на видимый порядок, на шкафах не убирались очень давно. Я устроился на стуле, фотографировал бумаги, уже начиная прикидывать, кому из питерских коллег их можно отправить, чтобы разобрались получше. Влад сопоставлял карты, положив их рядом.

— Смотри, примерно здесь мы нашли коробки, аккурат рядом с выходом, — указал он, каким-то чудом ориентируясь в пересечениях улиц и площадей. — А вот тут какие-то склады, не пойми кому принадлежащие, — и это в центре-то города. Как думаешь, не в них ли может оказаться содержимое этих коробок?

— А что там было, мы случайно не знаем? — уточнил я.

— Неа. Пойдем и посмотрим на досуге?

Как у него все просто, как замечательно. Я обреченно покачал головой, покопался в кипе документов, выуживая себе какую-нибудь бумажку попроще и поинтереснее. Например, заинтересовала очень краткая записка каких-то координат, которые я тут же пробил.

— Это дача Бартоша, — после недолгих поисков заключил я. — Там мы уже были.

Влад точно мучил какую-то долгую мысль, но не делился пока что.

— Есть подозрение, что у них есть два места, где этих химер выводят, — произнес он наконец. — Слишком чисто все было у него в подземельях.

— Там был стол весь в кровище, чисто ему, — заспорил я.

— Мне — чисто. Только кровь, никаких органов, ничего… Да и других оборотней там не было, а если мы берем версию, что ауру с каждого оборотня используют для создания одной химеры, то должно быть как минимум две еще таких твари. В каком-то другом месте… Давай, подключай свою инквизиторскую дедукцию, где может быть второе подземелье?

Я прикрыл глаза ненадолго, пытаясь как можно лучше сосредоточиться на том вечере.

— Ну смотри, когда мы в прошлый раз были у Бартоша, там висело много скрывающей магии, еще и на артефакте, не заметить просто невозможно. Если судить по этим картам, в которых и черт ногу сломит, место где-то в пределах города, никаких больше загородных имений. Есть тут какая-нибудь хорошая смотровая башня, с которой можно ауру глянуть? Может, и найдем что-нибудь.

— Петршинская башня, — подумав, предположил он. — Отсюда недалеко должно быть. Там красиво…

Я ничего не ответил, просто не успел. Пока мы сидели тут, привольно устроившись за письменным столом Влчковой, и думать забыли про то, что она вполне могла вернуться. Внезапно в коридоре раздался невнятный шум, шорох шагов. Я увидел силуэт краем глаза, уже взвился на ноги, роняя с колен все бумаги, когда оглушительно грохнул выстрел. Пуля глубоко впилась Владу куда-то под ключицу.

— Влад! — Я почувствовал, как скакнул пульс, как его бледное лицо крутанулось перед глазами. — Блядь, ну какого…

Влчкова стреляла еще пару раз, но менее удачно: ни разу не попала, пули ушли в стены, в шкафы. За спиной что-то с грохотом обвалилось. Я рванулся наперерез, выхватив нож; она попыталась напасть врукопашную, замахнулась пистолетом, едва не врезала мне в челюсть, но двигалась слишком топорно, неумело. Перехватить руку было просто — она не особенно сопротивлялась, была слабее. Я заломил ей руку за спину, пистолет, грохоча, отлетел в сторону, и она закончила драку совершенно бесславно: врезалась головой в стену — конечно, не без моей помощи. Обмякнув, Влчкова свалилась на пол. Задыхаясь, я обернулся, еще чувствовал, как все тело трясет от вспышки ужаса и адреналина.

— Инквизиторство, а ты чего заорал-то? — невинно уточнил Влад. Он преспокойно сидел на столе, копаясь в бумажках. — Я ж мертвый.

Пошатываясь, я подошел ближе, в упор его рассматривая, такого настоящего с виду, но не ощутимого, шибающего призрачным холодом, осколком зимы посреди жаркого пражского лета. Пуля, пролетевшая сквозь него, оставила дыру с сеточкой трещин в оконном стекле.

— Ты мертвый урод, мог бы сразу сказать, — пробормотал я. — Я… забыл.

Влчкова на фоне сдавленно застонала; Влад взмахнул руками, и на нее с треском обвалились книжные полки. Зашуршали страницы, растеклись бумаги, но зато Влчкова затихла надежно и, судя по всему, надолго.

— Давай ее к стулу примотаем, что ли, а то что она валяется так некрасиво, — приободрился Влад. — Неэстетично.

— Тебе бы очень пошло быть бандитом в какие-нибудь девяностые.

— Да, есть что-то такое… — подумав, согласился Влад. — По крайней мере, в каких-то мафиозных разборках мы точно погрязли. Насколько, что в человека, залезшего в квартиру, сразу стреляют на поражение без лишних разговоров… А с виду такая приличная женщина.

***

Предложение вылить на Влчкову холодную воду целиком и полностью принадлежало Владу, мне же в принципе казалось, что она притворяется, а сама давно уже очухалась, только зажмурила глаза покрепче и старается сделать вид, что нас не замечает. Петра подошла к делу ответственно и притащила целую кастрюлю не просто холодной — ледяной воды, готовая не только выплеснуть на нашу пленницу, но и утопить ее прямо так.

Петра ничуть не удивилась, когда мы приволокли к ней бесчувственную Влчкову, вопросов не задавала слишком много. Теперь, поставив полную кастрюлю на стол, отошла в сторонку, хмурилась сурово, сжимая в руке шипастый молоточек для отбивания мяса; если напрячь фантазию, он запросто превращался в целый моргенштерн. Под распахнутыми окнами, судя по оживленному шуму, носилась Ната со стайкой других детей под присмотром их бдительных мамаш. Все было на удивление спокойно; время текло размеренно.

Вода тоже растеклась — по полу: ее все же было слишком много. Пряди темных длинных волос липли к лицу Влчковой, косметика потекла жуткими темными разводами, точно мазутными; она дышала сипло, отплевывалась, зарычала на нас, как будто сама была оборотнем.

— Доброе утро! — рявкнул Влад. — Ну что же ты, госпожа Влчкова, сразу на гостей кидаешься? Крайне невежливо с твоей стороны сразу стрелять в меня на поражение. Я ведь могу обидеться…

— Вы кто такие? — пробормотала она. — Что вам от меня нужно?

Влад медленно входил в роль, вспоминал излюбленные свои привычки; я чувствовал по контракту его вспыхивающий остро-опасный восторг, но не спешил вмешиваться.

— Меня зовут Влад Войцек. Капитан Черной Гвардии. Консультант Петербургского отделения Инквизиции. Пока что это все не важно. Пока я тот, которого попросили о помощи люди, чью жизнь разрушили из-за ваших исследований.

— Какие вы люди? — она сплюнула — сквозь Влада. — Нечисть, мертвецы, духи…

— О, как мило, — расхохотался он. — Так значит, нечисть для вас — нечто вроде белых лабораторных мышек, на которых не жалко ставить эксперименты? Не стоило и надеяться, что мы договоримся. Ян? — Петра, как и обычно, оглянулась тоже, и Влад нацепил извиняющуюся ухмылку: — Инквизиторство. Можно применять насилие?

Влчкова смотрела зверем, но молчала, несмотря на явные угрозы, ядом бы плюнула в нас, если б только могла. Он хотел запугать или правда собирался ударить? Я растерянно посмотрел на свои руки, еще немного ободранные на костяшках после той драки. Одно дело — защищаться, когда в тебя стреляют, а другое — бить беспомощного связанного пленника… Нас, инквизиторов, учили пытать, в моей памяти были надежно припрятаны нужные страницы из старых учебников, написанных лучшими палачами Средневековья… Я не собирался ими пользоваться примерно никогда.

— Что, добрый и злой инквизиторы? — уточнила она.

— Да мы оба не особо-то добрые, — пожал плечами Влад, словно для него это была всего лишь игра. Меня удивляло его спокойствие: и еще тогда, когда в него стреляли, и теперь… — Но я бы на твоем месте боялся не нас.

Петре, похоже, совсем надоели разговоры, и она решительно двинулась на Влчкову, отвесила ей хлесткую пощечину. Ухватила за воротник уже не такой белой и строгой блузы, ощутимо встряхнула.

— Да как ты могла, бесчувственная сука?! — крикнула она неожиданно громко. — Мне казалось, мы были друзьями! Ты!.. Мой муж пропал из-за тебя, да?! Ты указала на него, когда понадобилась жертва!

— Она ничего не знает, да? — фыркнула Влчкова, снова пытаясь отряхнуться от воды и отбросить волосы назад — у нее никак не получалась, она только бестолково мотала головой. — Твой муж еще, возможно, жив, девочка. Если только этот идиот не решил начать эксперимент без меня. Когда все слишком хорошо, сложно остановиться. А Верховный Бартош не из тех, кто довольствуется малым.

— О чем она? — потребовала Петра. — Расскажите мне все, сейчас же! Я имею право знать!

Удивительно было видеть, как она из совершенно обычной девушки, растоптанной всеми бедами, что приключились с ее семьей, становится такой решительной — почти грозной; я даже начинал понимать, как она сошлась с оборотнем.

— В конце концов, мы ничего не потеряем… — протянул Влад.

— Но впутывать гражданских значит ставить под удар и их тоже, — возмутился я. — А если Бартош решит избавиться от всех нас, чтобы ему не мешали?

— Вы думаете, этот Бартош все устроил? — просипела Влчкова. — Да он просто заносчивый мальчишка, который решил, что он король. И совсем не видит руки шахматиста, управляющего его движением по доске.

— Так просвети нас, темных, — предложил Влад. — Эта женщина готова выцарапать тебе глаза, потому что ты уничтожила ее жизнь, а все ради чего? Денег? Докторскую написать захотелось, а тут практика удачно так подвернулась? Кому есть дело до средств, оправдывающих цель…

И так удивительно было слышать от него проповеди о ценности жизни, когда я помнил, что Влад запросто карал тех, кого считал виновными, почти не ведал жалости к врагам. Однако он же когда-то ринулся за мной в реку…

— Ладно, если вам так хочется знать, — проговорила Влчкова, — то я просто исполнитель. Когда-то я действительно писала докторскую об особенностях организмов нечисти — пару лет назад, точно после Исхода. Недавно мне поступило предложение, от которого я просто не могла отказаться. Мне нужны были деньги, мы с мужем разводимся… разводились. Государственный заказ, строго секретно. Может быть, сейчас, когда я рассказываю это, кто-то уже целится мне в голову из соседнего окна — и вам всем тоже, хотя некоторым пуля не грозит, похоже… — С заметным вызовом взглянула она на Влада, но вступать в спор не решилась, прекрасно понимая свое положение. — Так или иначе, меня, как только рассказали задачи, попросили саму выбрать… материал. Вы правы, я не имела права распоряжаться их жизнями. И как врач не могла. Но мне было интересно, что выйдет из этой затеи. Вот так просто. Такого никто прежде не делал.

Она не лгала, не лукавила, не пыталась выставить себя невинной жертвой, обманутой Бартошем и его сторонниками; нет, Влчкова говорила совершенно искренне и рассудительно, практично осознав, что лучше не упираться: молоточек Петры все еще сверкал в неприятной близости от ее лица. И снова она рассказывала чересчур ровно, зазубренно, и это неизменно сбивало.

— Что они делают, оружие? — отрывисто спросил Влад. — И с кем станут воевать?

— Оружие, да, живое… или как посмотреть, — задумалась Влчкова. — Никто ведь не использует ядерные бомбы, хотя каждый стремится их заполучить, правда? Всегда приятно иметь у себя сокрушительную силу, с которой все станут считаться, а в случае большой войны можно нажать красную кнопку. Здесь та же история.

Разговор пошел спокойнее, постепенно превращаясь в мирную беседу: Влчкова нащупала самый простой и заурядный путь к спасению и просто стала отвечать на все вопросы. Видимо, никаких принципов у нее и правда не было; их разумно заменяли практичность и желание жить.

— Чей был проект, Бартоша?

— Не знаю. Он предоставил его мне уже готовым, я только советовала. Сказала, что только регенерация оборотней сохранит жизнь испытуемому, дальше работали маги.

Петра все это время тихонько ходила из угла в угол, шурша светлой летящей юбкой, подметавшей пол, но тут чутко оглянулась:

— Что это значит? — она требовательно спросила у нас. — Что они делали с оборотнями?

Я не понимал и сам, а если б понимал, ни за что не нашел бы нужных слов, чтобы объяснить кому-то еще; Влад долго мучился, за чем Влчкова наблюдала с почти заметным торжеством, потом выпалил показательно-небрежно:

— Их ауру… душу, можно сказать: маги всегда рассматривают это как одно… ну, присобачили другому человеку, чтобы дать ему те же свойства. Это как переливание крови, возможно. Она должна прижиться сперва… Петра, вы не знаете, что испытывает насильно лишенный ауры человек… или нечисть… к черту: человек! — заявил он, видя, как она облегченно вздохнула, но поспешил растоптать ростки надежды: — Он лишается рассудка, заживо горит в том Аду, что выдумали люди и над которым смеются демоны. Им для того и нужны контракты: безболезненно душу отнять можно лишь с согласия человека, да и то он должен быть на краю гибели; я знаю, я продавал здесь душу. Я видел, как Ян продает душу за меня. И почему-то сомневаюсь, что вашему мужу предложили контракт, они просто… не стали бы тратить время. Мне жаль.

Было тихо, вода капала на кафель с волос Влчковой. Лицо Петры не выражало ровно ничего.

***

У нас почти не оставалось времени, нужно было действовать, хотя я был практически уверен, что пропажу Влчковой и разгром ее квартиры обнаружили: Влад, уходя, и наложил на нее парочку качественных иллюзорных заклинаний на месте с мясом выбитой двери. Я чувствовал, как мы медленно скатываемся все ниже и ниже, как из инквизиторов превращаемся чуть не в преступников — жуткое, омерзительно тяжелое чувство. У Бездны, в которую мы падали, не было дна.

На смотровую площадку Влад все же пошел, как я и предлагал: не забыл, сам вспомнил, когда мы отдали Петре все распоряжения насчет нашей пленной. Она порывалась идти с нами, но Влад как-то уговорил ее остаться дома. Не знаю уж, как именно: пока они разговаривали в квартире, я стоял во дворе, аккурат в том месте, где с утра видел Марину, и давился третьей за последний час сигаретой. Я часто проклинал себя за эту привычку, но остановиться не мог, руки все тянулись к пачке.

За вход на площадку, до которой мы добрались порталом, с нас тут же потребовали деньги: а чего я еще ожидал, туристический объект, достопримечательность, и для людей в форме охранников, заградивших нам дорогу, мы едва ли отличались от сотен других безликих туристов, ежедневно поднимающихся наверх. Поглядев внимательно на Влада, я заметил зажатые у него между пальцами искры: он явно готовился к новому рывку сквозь пространство, наверх, — а у меня и после первого не прекратила кружиться голова.

— Хватит, Войцек, ты чрезмерно жаден, — невесело ухмыльнулся я. Выгреб из кошелька пару мятых бумажек да россыпь монеток, наскоро пересчитал и получил себе в руки новенькую бумажку билета. — Видишь, как все просто?

— Добрый вежливый мальчик Ян. Какая скука, — не остался в долгу Влад.

Он быстро взлетал по лестнице, даже не вздумав признать мою правоту; я поспешил следом, не желая отстать: то, что мы задумали, было слишком зрелищным, чтобы это запросто пропускать. Удивительно: с утра я готов был умолять провидение, судьбу, фатум, если все это, конечно, не детские выдумки человечества, чтобы не лезть снова в темные холодные подземелья под городом, а теперь стремительно поднимался вверх. Я бежал, перескакивая сразу через несколько ступеней винтовой лестницы, и от головокружительного падения вниз меня отделяло только прозрачное стекло. Дух захватывало, мурашки бежали по коже.

— Ты адреналиновый наркоман, инквизиторство, — укоризненно заявил Влад, когда я достиг площадки и привалился к стене, тяжело дыша.

Он преспокойно стоял рядом, как и всегда, невозможно идеальный для живого, и уж точно — для живого, взобравшегося на эту верхотуру за какие-то минуты. Пока я пытался восстановить ровное дыхание, подорванное долгим и упрямым курением, он не дышал вовсе. Я о чем-то невразумительно выругался, сам не желая спорить.

— Людей совсем нет, ты что-то сделал? — тревожно оглянулся я.

Мы были наверху одни, только мы — и высота, и пропасть за гранью. Темные в наступающем вечере переплетения деревьев, точно сухие ветки, перекати-поле, дальше — сияющий неоном вечерних огней город. Мне показалось, когда мы стояли внизу, было не так темно и поздно.

— Просто любой, кто захочет сейчас подняться на башню, вдруг вспомнит про неотложные дела, про невыключенный утюг, вдруг захочет есть или еще что… В общем, наверх они просто не дойдут, даже если очень захотят, — преспокойно рассказывал Влад. — Все равно вечер уже, вряд ли кто сюда полезет, когда уже так темно: на город лучше днем смотреть. А мне нужны одиночество и тишина, чтобы нормально работать.

Это звучало на удивление просто, искренне и логично для Влада Войцека, что я всерьез задумался. Оглянулся назад, глянул на винтовую крутую лестницу, которую только что преодолел. Плестись обратно не хотелось…

— Мне уйти? — осторожно переспросил я.

Влад уже был в боевом трансе: зажмурился, сосредоточился, побледнел немного как будто. Но мой вопрос его определенно сбил; он открыл один глаз, уже посверкивающий алым, глянул на меня со странным сердоболием: точно на больного ребенка.

— Зачем уйти, инквизиторство? — удивился он. — Ты же помогаешь. Сколько бы ни был я охуенным магом, все равно простая человеческая наблюдательность вернее всех этих трюков. Ну, а если их соединить, то мы непобедимы, пусть Бартош боится!..

Все ему шуточки. Я покачал головой, остался стоять рядом, внимательно наблюдая за тем, как немного искажается, звереет лицо Влада в боевом трансе, чем глубже он в него ступает. Что там, дальше всего? Меня пугала эта неизвестность, а сам Влад всегда отмалчивался и отмахивался; я же чувствовал, что он отплясывает на бритвенно-острой грани.

Постепенно боевой транс перекидывался и на меня, точно жаркий лесной пожар, и я начинал видеть глазами Влада. Печать контракта на руке зажглась белым, точно раскалилась, но боли я не почувствовал, лишь странную щекотку. Город выглядел тут разноцветной новогодней гирляндой, кучей переплетенных аур, следов и лей-линий. Глаза разбегались, виски начала сдавливать боль, точно утреннее похмелье снова решило ударить в спину. Я и прежде заглядывал украдкой на изнанку мира, хоть от рождения и был совершенно обычным — как я всегда с гордостью высказывал — человеком без искорки магического дара, но с высоты и впрямь все было иным. Иной масштаб, обзор…

— С непривычки иногда голова кружится, отвлекись, — повелел Влад, пощелкал пальцами у меня перед носом. Я очнулся только из-за вдруг вспыхнувшего в глубине сознания вопроса: а как он это делает, с призрачными-то руками, какой-то трюк, сложная иллюзия?..

Я смотрел на Влада, немного завороженный биением его огненно-алой ауры, даже более яркой, чем сами лей-линии, полноводными реками текущие под нами.

— Отделение Инквизиции, насколько я знаю, во-он там, — Влад махнул рукой куда-то на восток, — но ничего необычного я в той стороне не вижу. Что ж, значит, это не будет так просто… Ну, я бы даже разочаровался, если бы они оказались так глупы, что стали бы проводить эксперименты над людьми прямо в офисе.

— А с чего мы взяли, что они не скрыли магией следы лаборатории?

— На даче ведь не скрыли. Это их дом, чего им бояться, а? Но устраивать логово в главном здании Инквизиции — это прям наглость. Не стали, и слава Деннице. Посмотри внимательнее.

И я смотрел, несмотря на ноющие виски и полное непонимание того, что я делаю здесь, практически в небе. Как-то я понимал, что Влад просто использует меня в качестве якоря, удерживающего его в этом мире, не дающего всесилью магии и боевого транса захватить его и увлечь не туда, заставить оступиться.

— На юге, — подсказал я, наконец уловив дрожание знакомых золотых огоньков — это было здорово далеко… — Что там? Ты место запомнишь?

Влад двигал руками, точно без спиц и нити пытался что-то связать. Кивнул, довольно улыбнувшись. Он и впрямь был отличной ищейкой, даже если говорить серьезно; я был уверен, что запросто возьмет след.

Мы нашли все, что хотели, но не спешили уходить. Я смотрел вниз, голова кружилась — и это было даже приятно, чувствовать, как земля выскальзывает из-под ног. Темнота билась внизу морским прибоем, точно искушала прыгнуть, — я почти слышал ее сладкий голос, как у красивейшей и злейшей из сирен… Нет, сходил с ума. Просто и заурядно.

— Помнишь, когда мы только познакомились, ты меня с крыши скинул? — как-то между прочим спросил я.

— Да это был сон! — взвыл Влад чересчур торопливо. — Ты мне что, всю вечность это припоминать станешь? Ну прости, прости меня, я больше так никогда не буду! И не подумал бы!

Я улыбался, поглаживая перила, точно кошку домашнюю. Мертвец, который швырнул меня в бездну спиной вперед, ни за что не стал бы так картинно разоряться и рассыпаться в извинениях, а Влад…

— Да верю я, угомонись, — взмахнул я рукой. — Просто вспомнилось тут. Ностальгия, что ли.

— Скучаешь по тому человеку с волчьими глазами? — ухмыльнулся он, цитируя черновики моих мемуаров — явно читал… Злиться не было сил.

— А ты?

— Нет, никогда. Но он — часть меня. Большая или меньшая, хер знает. Но пока я чувствую себя нужным и живым, я им никогда не стану, Ян. По крайней мере, постараюсь. Идем, у нас много дел, — предложил он, внезапно перескочив на совсем другую тему, и я расслышал за привычной бравадой настоящую усталость.