В год, когда Еширо почти семь, а брату вот-вот, буквально через пару месяцев, исполнится шесть, во время летней жары мама начинает готовить просто огромное количество блюд. Девочка несколько минут смотрит на это с интересом, едва ли не препарирует взглядом каждое действие, а потом берет своего активного и милого, солнечного младшего братишку за руку, чтобы увести на улицу. Потому что она знает, к чему такие приготовления. Потому что она помнит, кто её отец и немного неловкий отото. Потому что понимает, к чему ведут эти события.

И, честно сказать, ей совершенно не хочется наблюдать, как из дружелюбного, притягивающего внимание ребенка Тсунаеши превращается в неуклюжего и ленивого неумеху.

На языке горчит, и Еши сильно-сильно жмурится, не позволяя внутренним волнениям захватить над ней верх. Она не может плакать, потому что из них двоих именно она — старшая, а это значит, что именно она должна быть защитой и опорой, которая всегда будет рядом, когда это будет нужно. Девочка уверенно трет ладошками щёки, а потом задорно улыбается Тсуне, предлагая покидать друг другу обычный резиновый мяч, один из их любимых.

Они оба справятся со всем, потому что они — семья.

***

Тимотео, приехавший вместе с отцом, на первый взгляд кажется обычным веселым старичком, который позволяет им называть себя дедушкой. Еширо, в отличии от доверчивого младшенького, этим позволением не пользуется и демонстрирует известную японскую вежливость — хмурится, когда итальянец зовет её просто по имени, чего себе не позволяют даже мамы её одногруппников в детском саду и воспитатели, и обращается к старику подчеркнуто вежливо, называя только Скайрини-сан. Не «сама», не признает его, как некоего важного человека высокого положения, и показывает, что они не достаточно близкие люди, чтобы обращаться по имени. Возможно, выходит даже слишком вежливо, потому что обычно улыбающаяся мама немного хмурится.

Девятый Вонгола, что удивительно, на такое лишь смеётся и говорит, что у Емицу растёт удивительно серьёзная и ответственная дочка.

Впрочем, сказки про Первое Поколение и их подвиг по защите мирных граждан у него и правда забавные, любопытные даже, слушать их интересно, даже если знаешь намного больше серьезных, неприятных, болезненных подробностей прошлого, с которым они связаны кровью и долгами. Это мешает быть обычным ребенком в чужих глазах, но слов мамы о том, что она «всегда такая» оказывается достаточно для обоих мужчин. Удивительная безрассудность.

А потом, в середине одного из дней, мама отправляет её наверх за карандашами и раскрасками, из-за чего приходится оставить Тсуну вместе с Девятым едва ли не наедине, чего она очень старалась не делать. По возвращении вниз, Еши видит младшего брата спящим на руках у старика, и внутри всё замирает, обваливается кусками, как бы говоря, что это — не иллюзия собственного сознания, не обман, а самая настоящая правда.

То, что она пыталась предотвратить, всё же произошло.

После этого и Тимотео, и Емицу как-то уж слишком быстро покидают их дом, тихий городок Намимори и, в целом, Японию. Еши же не может ничего, кроме как сторожить брата у его кровати и менять холодную тряпку у него на лбу на протяжении двух недель, молясь о том, чтобы лихорадка спала, а он выжил, оказался достаточно сильным, чтобы не исчезнуть в водовороте жизней и времени.

Молясь, чтобы всё было хорошо.

***

Тсунаеши просыпается спустя ровно две недели, и взгляд его… Нет, не пустой, но такой расфокусированный, непонимающе скользящий по ней и окружению в комнате, что сердце сжимается от боли, не способное выдержать подобного испытания для них всех.

За семью сердце всегда болит намного сильнее, чем за себя.

Еширо аккуратно берет его за руку и пытается улыбнуться, что выходит криво, немного неестественно и пугающе, отчего Тсуна хлопает непонимающе глазами и будто бы еще пока не чувствует, что чего-то в его жизни больше не хватает. И еще долго не будет хватать, пока метафорический лед не исчезнет, не разрушатся оковы внутри.

— Почему тебе больно, сестренка Еши? — голос у него тихий, хриплый после долгого молчания, и это пробивает ту и так сильно треснувшую стену внутренней силы, что в ней есть

Девочка притягивает к себе брата, обнимает его крепко-крепко и тихо воет, позволяя слезам катиться по щекам, скрываясь в кофте чужой пижамы на плече. Она чувствует аккуратные и неуверенные ответные объятия, хочет объяснить, почему ей так больно, неприятно и страшно за него, но с губ срывается в бесконечном потоке лишь одно слово.

«Прости».

Прости, что не уберегла.

Прости, что оставила.

Прости, что теперь твоя жизнь долго будет ужасной.

Прости, что не знала, что делать.

Прости, что не могу помочь тебе.

Прости…