Звенящее в ушах молчание начинало мало по малу сводить с ума. Причём каждого из них. Обычно тишина не была настолько болезненной и неловкой, однако сейчас от неё хотелось лезть на стены.

      Фэн Синь обречённо лежал на диване в гостиной и смотрел в потолок измученно-пустым взглядом. Мгновенная вера в себя и попытки исправить ситуацию не спасли её в целом. Теперь, через каких-то две недели он потеряет всё. Он подумал о том, что не имеет никакого смысла мозолить глаза Му Цину после развода, и поэтому он просто оставит квартиру ему, несмотря на равный раздел. Да вообще, разве может что-то материальное в полной мере искупить его вину? Ответ очевиден: нет.

      Для приличия Фэн Синь решил всё же написать Се Ляню не самое весёлое сообщение. Он кратко рассказал ему о том, что даже с задачей спасти брак он не справился, и что все его попытки свести всё в лучшую сторону заканчиваются абсолютным провалом.

      Попытка была не одна. Даже когда они шли в суд, переполняемые раздражением, Фэн Синь чисто физически не мог не придерживать Му Цина за локоть, когда им приходилось переходить дорогу на оживлённой улице. Он так же не отказывал себе в том, чтобы открыть мужу дверь и элементарно отдал ему свой шарф на обратном пути, потому что тот замёрз до ужаса. Самое тяжёлое, пожалуй, было то, что Му Цин всю эту заботу принимал с былой охотой, однако лицо его было по-прежнему недовольным, и весь вид говорил только одно: не думай, что таким образом ты заслужишь расположение. Огромную роль играл ещё и характер самого Фэн Синя. Он очень легко раздражался каждому такому взгляду в свою сторону и иногда намеренно ускорял шаг, чтобы просто не показывать Му Цину своё недовольство. И хотя Се Лянь постарался подбодрить его, сказав, что две недели это достаточно большой срок для тех, кто делит одну крышу над головой, верилось в хороший исход с трудом.

      Му Цин, в свою очередь, очень сильно ругал себя. Зачем он настолько далеко зашёл? По какой чёрт он строит из себя глыбу льда? Он не дурак и явственно видит, что его муж по-прежнему его любит. Все эти попытки исправить были одновременно и бальзамом на душу и тем самым ножом, бороздящим рану.

      Сидя в ванной, он не смог сдержать слёз, заглушаемых звуком капель, разбивающихся о поверхность мыльной воды. Ему тяжело быть таким, но он всё же считает, что Фэн Синь недостаточно хорошо усвоил этот урок жизни. Он всё ещё не испытал всего спектра боли, которую сам же причинял Му Цину, так что пусть поплатится за это.

      Неимоверных усилий Му Цину стоило закончить водные процедуры, обработать чуть распухшее от слёз лицо и выйти вновь «королевой» из ванны. В нём ещё остались отголоски тепла по отношению к Фэн Синю, так что он даже пересилил себя, зовя того поужинать вместе.

      И вот, картина маслом. Они сидят друг напротив друга, как на первом свидании в ресторане. Но они уже не смотрят друг на друга, а лишь безжизненно ковыряют свой рис в тарелках. Аппетита нет, да и желания есть тоже. К сожалению, они всё ещё слишком связаны эмоционально, чтобы не ощущать чужой колеблющийся фон. Попытки запихнуть в себя еду механически, просто потому что надо, вскоре закончились рвотным рефлексом. Дело было не в том, что еда казалась безвкусной и пресной, хотя на деле таковой не являлась, а в том, что желудок отказывался нормально функционировать. Будто он ещё один опавший листик с осеннего дерева. Такой же сухой и безжизненный.

      Усталость от работы в стрессе взяла верх, и Му Цин довольно быстро смог заснуть. Один. Сердце немного поныло от желания уткнуться в грудь мужу и от острой необходимости в его тёплых объятиях, однако, он смог пережить и это. Фэн Синь, в свою очередь, очень долго не мог уснуть. Дело было даже не в том, что ему было неудобно или неуютно. Просто наедине с самим собой мысли в его голове начинали образовываться одна за другой и не давали мозгу качественного отдыха. В конце концов, он сдался и решил прийти спать к мужу. Пусть лучше он его обматерит и вышвырнет взашей, так хоть мозг ненадолго разозлится и сможет позволить смириться с одиночеством.

      Он не посмел пролезть под одеяло и достаточно скромно накрылся тоненьким пледом. Придвинулся максимально близко к спине Му Цина тысячу и один раз подумав «а стоит ли вообще это делать?». Да, стоит. Задерживая дыхание, Фэн Синь предельно аккуратно обвил своей рукой тело мужа, будто тот был фарфоровой куколкой, которая от малейшего неверного нажатия может зайтись огромной трещиной. Му Цин мгновенно вздрогнул, но глаз не открыл. Его сон всегда был очень чутким, так что было очевидно, что он ощутит любой жест в его сторону. Он продолжал притворяться спящим, мысленно задаваясь вопросом, сколько же ещё совести у Фэн Синя, раз тот позволяет себе подобное.

      Фэн Синь, конечно, не понял, что Му Цин уже не спит, и поэтому позволил себе излить откровение в тревожном шёпоте себе под нос.

— Ты представить себе не можешь, как я тебя люблю. До сих пор… Я вдруг понял, что главный страх моей жизни — потерять тебя.

      Му Цин правда старался сохранять ровное дыхание и быть отличным актёром, хотя это было трудно. Эти слова, обращённые в пустоту заставили его сердце колотиться более ритмично и учащённо, и оставалось только молиться, чтобы Фэн Синь не ощутил этого сквозь слой пухового одеяла.

— Даже несмотря на то, что ты меня от себя сейчас откидываешь… Я всё равно хочу остаться рядом.

      Ему бы хотелось сказать это отнюдь не спящему человеку, но при ином раскладе не хватило бы смелости. Основная мысль, которую ему хотелось донести состояла в том, что он хочет даже несмотря на развод оставаться рядом с ним. Пускай уже без обязательств и штампа в паспорте, но всё же…

      Понимая, что он не выдержит ещё одного такого изречения в свой адрес, не зарыдав, Му Цин поморщил нос и невнятно пробубнил:

— Фэн Синь… Почему ты в моей кровати?

      Он не ждал ответа на этот вопрос, потому что всё и так было ясно, как дважды два. Фэн Синь чертыхнулся в сторону, как от огня, отодвигаясь строго на свою половину кровати.

— Извини… У меня там, на диване, спина затекла, — лучшего оправдания он не нашёл. — И вообще, это не честно, что ты выбрал спать на кровати, не спросив меня.

      Но Му Цин ничего не ответил, опять притворившись крепко спящим. Только тогда, когда Фэн Синь задышал достаточно ровно и стало ясно, что он действительно спит, тот сам подтянулся к нему и обнял со спины. И да, это ничего не значит! Пусть не обольщается! Хотя он и не узнает об этом на утро, ведь спит Фэн Синь сродни убитому.

      Спустя несколько дней таких ночных походов друг к другу в постель, оба поняли, что это доставляет больше боли, чем удовольствия. Особенно, если учесть, что днём они ведут себя не просто, как супруги в разводе, а как настоящие враги. Ругань участилась. Теперь даже повода не нужно было искать: каждый вспыхивал, как стог сена, облитый бензином, в который кинули зажжённую спичку. Для них уже стало привычным послать друг друга куда подальше, если на вопрос не хотелось отвечать. В конце концов Фэн Синю это всё осточертело, и он решил сходить развеяться. Да, в очередной раз с Пэй Мином, но всё же теперь без ошибок.

      Вернулся он домой, отдать должное, трезвым, да ещё и с букетом цветов. Му Цин даже не посмотрел на них, брезгливо откладывая в сторону.

— М, нагулялся? Обычно ты мне цветов не дарил…

      Фэн Синь тяжело вздохнул, крепко сжав кулаки.

— Ну, а теперь решил подарить. Чего в этом такого?

      Он намеренно пропустил мимо ушей укол о том, что он отлучался. Чего же ему теперь, сидеть круглыми днями дома и терпеть весь этот негатив?

— Да ничего… Вот только астры жёлтые. К разлуке.

      Желание исправляться вновь отступило, уступая место отвращению и раздражению. Фэн Синь негодовал: какого чёрта он дарит ему цветы, а тот ещё и смеет выпендриваться и высказывать своё недовольство? Уж всякому терпению есть предел.

— Ты действительно думаешь, что я знаю всю эту хрень с цветом цветов и их значением? Скажи спасибо, что не две красные гвоздики тебе принёс!

— Да здесь дело не в цветах, а в том, что ты ими в очередной раз решил свою жопу прикрыть. Что, небось опять там с кем-то якшался?

— Мне уже нельзя просто с друзьями увидеться?

— Просто с друзьями, значит… Не очень-то ты и пытаешься исправить ситуацию, раз находишь время на них, а не на меня!

      Только после сказанного, до него дошло, что он сблотнул очень много лишнего. Кровь застыла в жилах в ожидании реакции партнёра на этот вброс.

— А с какой стати мне искать время на того, кто не заинтересован в этом? Ведь мы, как-никак, вот-вот разведёмся. Если тебе не нужны цветы, так выкинь их, но не смей мне больше тыкать тем, что я не пытался, — он сурово смерил того взглядом. — Потому что я пытался, понял? Много-много раз. И если уж ты определиться не можешь, хочешь ты примирения или нет, это уже не мои проблемы.

      Му Цин сглотнул нервный ком, подступивший к горлу. Ему впервые за всё это время физически захотелось извиниться, потому что он и впрямь перегнул. Подсознание подогревала мысль о том, что теперь Фэн Синь ощущает всю эту тяжесть и боль, но вот разум напоминал, что это уже слишком. В конце концов, Му Цин ведёт себя и впрямь так, словно у него биполярное расстройство. И как язык повернулся таких гадостей наговорить, после тех ночных откровений?

      Сколько бы в нём не было гордости и вредности, он всё же набрался решимости и, облокотившись о дверной косяк, посмотрел на пока ещё мужа. Фэн Синь безрадостно глянул на него, после продолжив пялить в экран телефона.

— Что, ещё придумал что-то оригинальное, за что на меня можно накричать? Чего уж мелочиться, так и скажи, что я бешу тебя одним своим присутствием, так будет хоть честно.

— Нет, — говорит он и складывает руки на груди, но не от недовольства, а в желании защититься. — Прости.

      То, с какой трудностью это слово вылетело изо рта Му Цина было сравнимо лишь с тем, если бы он поднял центнер бетона голыми руками. Фэн Синя аж передёрнуло. Чего-чего, а этого он никак не ожидал.

— За что ты просишь прощения? — голос его такой же обыденный: сухой и твёрдый. — Никогда не поверю, что ты сожалеешь о брани в мою сторону.

— Не сожалею, ты заслуживаешь этого, — выпалил тот, манерно смахнув волосы в хвосте назад. — Я прошу прощения за цветы. Они красивые, мне на самом деле было очень приятно их получить… От тебя.

— М, вот как, — Фэн Синь кивнул и специально акцентировал на последних словах. — От меня. А что, есть кто-то, кто дарит тебе цветы?

      На самом деле ему было приятно, что Му Цин переступил через себя и попросил прощения, но укалывать друг друга уже вошло в привычку. Поэтому так и получилось, что он машинально обвинил мужа в том, в чём тот ни разу не был повинен, что не осталось незамеченным. Му Цин тут же вскипел, крепко ударяя рукой по двери, от чего та с грохотом задела стену.

— Что ты сказал?! Решил на меня свой же грех повесить?

— Ну откуда же мне знать? У тебя, в отличие от меня, не хватило бы смелости признаться.

— Да пошёл ты! Ублюдок!

      И вновь хлопок двери. И вновь квартира разрушается. Цветы из вазы автоматически летят в мусорное ведро. Лучше бы там оказалась голова Фэн Синя, но увы.

      Когда оставалось всего четверо суток до «дня икс», Му Цин с горечью осознал страшную вещь: у них так давно не было нормального секса. Обычно его такие проблемы не заботили и инициатором постельных игрищ, как правило, был именно Фэн Синь, но сейчас какое-то странное ноющее чувство образовалось уже не в грудной клетке, а внизу живота. Возможно, Му Цину захотелось близости не в рамках совокупления, а в рамках тактильной теплоты и нежности, но какое это вообще имеет значение? Он Фэн Синя к себе не подпустит ни за что, даже если сам будет умирать от желания. Хотя…

      Возможно… Это только предположительно… Секс в их ситуации мог бы повернуть каждого на сто восемьдесят градусов. И, прости господи, хоть как-то спасти их брак. Ужасающие цифры на календаре не давали спать Му Цину спокойно. Он понимал, что это не нормально: любить человека, с которым тебе тяжело. Но суть была как раз в том, что он истинно его любил. Вместо со всем его дерьмом, характером, привычками и поведением. Любил и любит. Пора прекращать ломать спектакль и поставить точку в их огромной ссоре. Плевать он не хотел, что этот придурок доумился однажды изменить. Фактов отрицать нельзя: Фэн Синь до сих пор остаётся рядом с ним, а значит его слова не пусты, и он тоже его любит. Как и прежде, трепетно и сильно. Просто теперь они точно будут решать свои проблемы сразу. Теперь никто не будет противиться помощи. Всё будет иначе.

      Воодушевившись мыслями о хорошем, Му Цин бодро провёл свой день в стенах работы, после чего поспешил домой, чтобы устроить вечер примирения. Он по пути заскочил в магазин за хорошим вином, в довесок к которому купил отвратительного горького шоколада, что просто обожал Фэн Синь. Вот он сейчас придёт домой весь такой радостный, обнимет его со спины и все их проблемы решатся в одно мгновение. Так и будет! Так и будет…

      Вот только дома его ждали пустые стены. Му Цин приложил не мало усилий, чтобы не разозлиться на это. Если Фэн Синь опять ушёл гульбанить с Пэем… Так и быть, он его простит. Дождётся и уже после устроит хороший вечер. А пока он собирался привести себя в порядок. Ведь нужно быть на высоте, как и всегда.

      Похоже, что Му Цину нельзя мечтать от слова совсем. Ведь стоило ему настроить себя на позитивный лад, как судьба в очередной раз повернулась к нему пятой точкой, демонстрируя все прелести «невероятной удачи». В спальне, на полке с фотографией, лежал листок, сложенный в двое. Настораживает? Ещё как.

      Решиться взять его в руки — половина беды. А вот открыть и прочесть это уже совсем другое. Му Цин дрожащими руками взял записку, ясное дело от кого, нерешительно присел на край кровати и всё же решил не томить себя долгой подготовкой.

      «Му Цин. Я не смог позвонить и сказать тебе это прямо. Так же, было бы тупо глупо писать об этом в сообщении, ведь ты был на работе. Думаю, тебя расстроит эта информация, так что лучше прочти это дома…

Мне тяжело находиться рядом с тобой. Причины, я думаю, понятны. Поэтому оставшиеся несколько дней я хочу побыть один, чтобы отдохнуть и прийти в себя. И ты отдохни, пожалуйста.

P.S. Не выбрасывай мои вещи, я заберу их после развода, когда ты будешь на работе, чтобы не мозолить глаза.»

      Чернила на бумаге поползли в разные стороны круглыми снежинками. Причина тому — слёзы. Му Цин сначала потрясся над листком, а после разорвал на четыре части и бросил в комод. Опоздал. Он опоздал. Нужно было раньше простить его. Не стоило строить из себя чёрт пойми кого! Тяжёлое дыхание и мутный взгляд смешались в одно единое месиво, уничтожающее последние искры внутри несчастного.

      Он пролежал на краю кровати около трёх часов неподвижно. Не переодевшись и даже не помыв руки. Состояние его было настолько ужасным, что уши даже отказывались воспринимать внешние раздражители. Му Цин не слышал ни тиканья часов, ни уведомлений на телефоне, ни рёва моторов машин за окном. Эта тишина была в разы уютнее, чем та, которая витала между ним и Фэн Синем, но всё же не менее тревожной. Наконец до его слуха донёсся противный звук звонка в дверь. Кого бы там не принесло, открывать он не желал. А если это его муж, то скатертью ему дорога! Теперь уж точно!

      Но звонок в дверь подкрепился ещё и противной вибрацией телефона. Почему все решили атаковать его одним разом? Почему его нельзя оставить просто в покое? Он и этого не достоин?

      Кое-как справившись с глазами, которые опухли от слёз и совершенно не желали разлепляться, он ответил на телефонный звонок, даже не прочитав, кто звонил.

— Слушаю.

— Ох, Му Цин, какое счастье, что ты взял трубку! — слегка взволнованный голос Се Ляня взбудоражил сознание и заставил осознать происходящее вокруг. — Ты сейчас где? На работе ещё?

— Нет, я дома… Я не в состоя-

— Тогда открой дверь. Я уж думал, вы там убили друг друга.

— Се Лянь, — тяжело вздохнул Му Цин в трубку. — Мне не хочется сейчас ни с кем контактировать.

      Повисла неловкая пауз, после которой Се Лянь деликатно кашлянул.

— Я понимаю, мне просто очень нужно в туалет, я сейчас умру, правда.

      Ужасно. Просто ужасно. Над таким нельзя смеяться, но это именно то, что заставляет Му Цина закряхтеть от неловкости и глупости ситуации. Он шмыгнул носом, находя в себе силы приподняться.

— Помни мою доброту, Се Лянь. Я твой избавитель от разрыва мочевого пузыря.

— Да-да, прекрати издеваться, мне и так неловко.

      На самом деле истинная цель визита была совершенно иная. Се Лянь узнал у Фэн Синя, как обстоят их дела и пришёл к выводу, что здесь никак не обойтись без его дружеского плеча. Вот только он ещё не знал о том, что теперь Му Цин вынужден остаться в одиночестве.

      От прежней мягкой улыбки на лице Се Ляня не осталось и следа. Он увидел то, в каком состоянии его друг и встревоженно вскинул вверх брови с одним лишь вопросом:

— Что стряслось?

      Му Цин иронично фыркнул, закрывая дверь на замок и пожимая плечами.

— Ничего нового. Этот ублюдок снова оставил меня одного и сделал мне больно. Знаешь, в одном ты был прав: наши отношения изначально были очень странными. Не нужно было нам влюбляться друг в друга.

      Он говорил это с таким холодом, будто его на самом деле не задевал сей факт, но на деле же всё было наоборот. Му Цин крепко сжал кулак до бледности костяшек.

— С самого начала нам не следовало…

      Он поднял вкрадчивый взгляд на Се Ляня, чьё выражение лица сменилось на скорбное. Ей богу, будто они на похоронах. Тот, в свою очередь, сглотнул и твёрдо выпалил:

— Следовало. Не обесценивай вашу любовь.

      Кривая ухмылка поползла вверх к правому уху Му Цина. Руками он взялся за голову, а спиной плотно прижался к двери и съехал по ней вниз.

— Я? Обесцениваю? Нет… Из нас двоих предатель он. Он и обесценил! Не вздумай его выгораживать!

— И не собирался, — Се Лянь присел на корточки напротив друга и потянулся рукой к его голове. Тот от страха дёрнулся, больно ударяясь о твёрдую дверь. — Му Цин…

— Я… Прости, ты ведь не мог меня…

      Всё. Больше он не может сдерживаться. Ему даже не стыдно разрыдаться при друге. Он не просит поддержки, не хочет показать ему, насколько это всё тяжело, вовсе нет. Просто уже нет сил. Да и смысла никакого нет.

— Всё в порядке, я не сержусь, — Се Лянь закончил начатое, погладив страдальца по макушке, от чего чужие рыдания только усилились. И всё же они его не остановили. — Он бил тебя когда-то?

— Не-е-ет, — не своим голосом провыл Му Цин. — Т-только я его… Я та-а-ак ужасе-е-ен… Се Лянь…

      Се Лянь продолжал ласково и успокаивающе поглаживать Му Цина сначала по голове, а потом по плечам.

— Не ужасен ты… А просто довёл себя до такого. Знаешь, мне до сих пор стыдно за свои слова из прошлого о том, что вы друг другу не подходите.

      Му Цин после продолжительного молчания в попытках успокоиться, всхлипнул полной грудью и на выдохе спросил:

— А теперь ты считаешь иначе?

— Ага. Считаю, что вы два дурака, которые и вместе не могут и порознь умирают. Так или иначе… Не бери мои слова близко к сердцу. У вас замечательная семья, я знаю, что в ней есть место и заботе и любви… Просто вы оступились, вот и всё.

— Ты не прав, — он покачал головой. — У нас всё это было. Бы-ло, — повторил он по слогам. — Сейчас этого нет. И через несколько дней не станет окончательно…

— Оно есть до сих пор, просто вам гордость и нервы не позволяют исправить ситуацию.

      Понимая, что прихожая это явно не то место, где стоит вести откровенные беседы, Се Лянь максимально тактично помог Му Цину встать на ноги и с заботливостью матери о дитя повёл его умываться. Состояние у будущего разведенца и впрямь оставляло желать лучшего. Одной фразой «я не хочу сейчас ни с кем контактировать» было не описать всего ужаса, творящегося, как внешне, так и внутренне. Му Цину хоть и было противно осознавать, что он немощный, но всё же и льстило, что он не совершенно один. Хотя бы сейчас.

      Непомерными силами Се Ляню удалось привести друга в более-менее божеский вид, а именно помочь переодеться, умыться и усадить в мягкое кресло. Сейчас Му Цину как минимум, нужен был комфорт. В целом, неплохо было бы посадить Фэн Синя напротив и заставить их поговорить о своих выходках, но, увы, телефон горе изменщика не был доступен. Впрочем, Му Цину не нужно было особенного приглашения, чтобы излить все мысли в свободные уши.

— Понимаешь, Се Лянь. Виноват даже не он. Он так старался искупить свою вину… Даже цветы дарил мне. А я со своим скотским характером так и выкинул их в мусорку.

      Се Лянь повёл бровью вверх.

— Почему?

— Потому что этот идиот доумился подарить жёлтые цветы! Жёлтые, Се Лянь!

— По-моему, он преследовал цель порадовать тебя, а не вдаваться в смысловую нагрузку. И дело тут точно не в цветах.

— Да конечно не в них, чёрт возьми! — Му Цин шлёпнул себя по согнутому колену. — Проблема в том, что он у меня такой хороший… Столько раз терпел мои закидоны, старательно уходил в другую комнату, чтобы лишний раз не сорваться. Он… Как и я не может спать один. Он каждую ночь приходил ко мне, обнимал меня и шептал в спину о том, как сильно любит меня и как сожалеет о своём поступке. А я, — он поник, крепко сжимая ткань домашних хлопковых штанов и опуская взгляд в пол. — Я такой придурок, чёрт возьми! Всё строил из себя обиженку, а когда решил помириться, то получил одиночество. Я, блять, ненавижу себя.

      Се Лянь слушал эту длинную тираду и с каждым новым словом всё больше и больше хотел взяться за голову и закричать во весь голос. Насколько же всё было плохо с этими двумя…

— То, что ты осознаёшь и свои ошибки уже хорошо. У вас ведь есть ещё три дня, — он вдумчиво потёр подбородок. — Хочешь, я попробую вас помирить? Раньше это всегда срабатывало.

      Му Цин отрицательно покачал головой.

— Ты точно не исправишь этого. Я знаю, что Фэн Синь искал поддержки от тебя. Он хоть и тупит иногда, но сейчас сразу поймёт, что это я тебя подослал. Унизительно, как не посмотри. Будто у меня своих яиц нет, чтобы извиниться.

— Они у тебя есть, но не про эту честь, — не выдержал Се Лянь. — Ты же знаешь, где он сейчас ошивается. Так почему бы не пойти и не помириться? — Не дав тому шанса ответить, он с колким энтузиазмом прибавил. — Потому что у тебя страх граничит с гордостью.

— Ужасно… Ты должен был поддерживать меня, а не добивать.

— На правду не обижаются, — пожал плечами Се Лянь.

— И то верно.

      Одного Му Цина оставлять было страшно. Хотя тот за три долгих часа разговоров по душам и убеждал Се Ляня в том, что ему стало легче, нервозного взгляда в сторону двери хватило, чтобы убедиться в обратном. Поэтому, чувствуя себя героем-спасителем, Се Лянь решил остаться на ночь. Разумеется, он предупредил об этом Хуа Чена. Очевидно, тому эта затея не понравилась.

«Гэгэ, я же говорил тебе не лезть к ним. Пусть сами разбираются, а то останешься ещё и виноватым.»

«Я не могу оставить его одного. Он мой друг, и я не прощу себе, если с ним что-то случится.»

«Гэгэ как всегда так добр к другим…»

«Не грусти без меня, ладно? Я люблю тебя»

«А я люблю тебя. Жду поскорее домой»

      За сим телефон был отложен в сторону. По правде говоря, на подобную поддержку Се Лянь тратил немало энергетических ресурсов. Он очень близко к сердцу принимал каждое сказанное слово, однако имел здравый рассудок, который запрещал ему полностью погрузиться в эту меланхолию. Поэтому друзья не заметили, как за бессмысленным залипанием в телевизор уснули крепким сном.

      После наставлений от Се Ляня, Му Цин всё же вознамерился переступить через гордость и позвонить Фэн Синю за день до развода. Это было трудно и пару раз он сбрасывал трубку ещё до того, как раздавался первый гудок. Потом он отложил телефон на безопасное расстояние и руками покрепче сжал подушку, которая служила предметом для объятий. Фэн Синь не заставил себя долго ждать, принимая вызов прямо со второго гудка, и Му Цин в это же мгновение обматерил его в мыслях. Ну что, трудно было поигнорить немного? Он даже не дал ему времени собраться с мыслями!

— Так и будешь молчать в трубку? — Фэн Синь улыбался. Это чувствовалось в его голосе. — Ты, вероятно, что-то хотел.

— Да. Хочу увидеться с тобой…

— Зачем? — от былой приветливости не осталось и следа, что сильно укололо звонящего.

      Му Цин молчал, ожидая, что тот и сам догадается. Фэн Синь понимал цель звонка, но так же упорно молчал, ожидая ответа на свой вопрос.

— Зачем? Я жду.

— Не за чем… Просто хочу увидеться, вот и всё.

      Фэн Синь вздохнул так тяжко, что его дыхание зашуршало в трубке.

— Ты читал мою записку?

— Я подтёр ею жопу. Мы что, в детском саду? Давай увидимся и обсудим всё, как взрослые люди.

— Я не хочу. Мне всё ещё тяжело.

— Ты… — теперь очередь Му Цина вздыхать так, чтобы это было явственно слышно. — Не хочешь увидеть меня?

      Фэн Синь правда не желал озвучивать этого, но обстоятельства вынуждали.

— Не хочу. Потому что мне-

      Му Цин сбросил. Несчастный телефон полетел в стену. По экрану поползла паутинка, а сам он истошно оповестил грубого владельца об отключении.

— Да пошёл ты! Уёбок!

      Желание разрушить всё вокруг стало непреодолимо сильным, и Му Цин поддался ему. Первым в ход пошла подушка, которую он отправил вслед за телефоном в стену. Всё, что стояло «не так» не оставалось без внимания. Стулья сметались в стороны, пледы и скатерти трещали. Му Цин никогда в жизни так сильно не буянил, потому что ему всегда было жаль потраченных денег на все эти вещи. Сейчас его даже нисколько не любовал превосходный керамический сервиз, подаренный им на свадьбу. В одно мгновение он становится лишь грудой черепков. Ещё через минуту о них с треском разбиваются тарелки. Дополняют эту невероятную картину разрухи ажурные вазы и погнутые ложки. Ещё больше раздражает то, что это нисколько не приносит успокоения, а лишь наоборот подталкивает к ещё большим действиям.

      Из шкафов вылетают вещи, а с полок сметаются баллончики дезодорантов и дорогих духов. Зеркало, кстати, висит криво, так что пусть вообще его не будет! Пусть не будет ничего, а особенно… О, вот оно. Пусть больше не будет этой ненавистной фотографии, на которой они счастливы. Её не должно существовать, как сейчас не существует и их любви.

      Как только Му Цин разбивает отвратную рамку об угол тумбочки и замечает, что сама фотография чуть надорвалась, в его голове словно происходит щелчок.

— Раз не существует больше нас… — говорит он сам с собой, а лицо искажается в безумной улыбке. — То зачем существую вообще я?

      Он выуживает порванную фотографию из древесной основы и прикладывает её к щеке, а взгляд в безумии ищет что-то на полу.

— Зачем всё это, Боже…

      Он видит оторванные шторы, пух из подушки, многочисленные бумаги, пролитые чернила и большой осколок от рамки.

— Нашёл.

      Сейчас он уверен в себе так, как никогда. Му Цин крепко сжимает в руке этот осколок, а тот в отместку сильно режет нежную кожу рук, заставляя белоснежный ковёр окраситься тёмно-алыми пятнами крови. От щеки отлепить снимок оказалось сложнее, чем он сам ожидал, поскольку матовое покрытие размякло от скупой солёной слезы. Но это не важно, ведь боли Му Цин сейчас не ощущает. Он смотрит на потрёпанную фотографию, изредка переводя взгляд на кусок стекла и не без иронии усмехается.

— Уёбок, а я тебя люблю. До сих пор.

      Прижимая снимок к губам, Му Цин всё ещё не верит, что этот человек теперь для него так и останется воспоминанием. Куском бумаги. Впрочем, какое это имеет значение? Этим воспоминаниям осталось жить не так и долго.

      Бутылка вина всё же пригодилась в обиходе. Она каким-то магическим образом осталась в живых после такой разрухи и теперь служит предметом для поцелуев Му Цина. Терпкий алкоголь обжигает горло, но тот терпит. Гораздо более горькое послевкусие было у поцелуев Фэн Синя. Губы обычно всегда пульсировали, а язык ещё долго помнил ровный ряд чужих зубов.

      Му Цин вообще редко выпивал. И обычно в очень и очень малых количествах. Так что сейчас, когда он на импульсе осушил залпом половину бутылки, опьянение не заставило себя долго ждать. Голова оставалась чистой, а вот ноги заплетались и стали такими тяжёлыми, будто к ним прицепили кандалы. Но даже так он почти дополз до ванной и смог залезть в неё прямо в одежде. Температура подскочила, так что даже холодная вода казалась кипятком. В кармане штанов он нащупал злосчастную фотографию, которую он уложил на водную гладь.

— Я же… Не смогу жить без тебя… Понимаешь, Фэн Синь? Я и не хочу.

      Он опять заплакал, потому что в голове это «не хочу» прозвучало голосом возлюбленного. Он не хочет его видеть… Разумеется, никто бы не захотел.

      Вода уже начала переливаться через край ванны, так что фотография уплыла вместе с ней за борт. А Му Цин во втором кармане нащупал тот самый острый осколок от рамки фотографии. В данный момент он был так искренне рад, что его профессия так или иначе связана с медициной. Он точно знает, как правильно сделать это. Чтобы быстро и наверняка.

      Страшно ли ему? Нет, нисколько. Но вопрос в другом, а заслужил ли он быстрой и лёгкой смерти? Скорее, только страдания, да и только.

      На удивление, рука даже не дрожит, когда стекляшка плотно утыкается в начало запястья. И как же красиво окрашивается вода кровью…

      Му Цин был счастливым обладателем вен, которые в простонародье называют «находкой наркомана». Простым языком, они были расположены не очень глубоко и явственно видны. Более того, в некоторых местах они взбухли, прямо-таки напрашиваясь на действия. По правде говоря, Му Цин думал о суициде всего пару раз в жизни, но он не мог и предположить, что дорога его жизни закончится именно так. Впрочем, это было лучше, чем наглотаться таблетками и мучаться в конвульсиях от отравления.

      Му Цин поднимает голову вверх и смотрит в белоснежный потолок. Всхлипывает и по-настоящему искренне улыбается.

— Мам, скоро увидимся. Надеюсь, ты ждала меня.

      Он зажмуривается и закусывает до крови нижнюю губу, а проклятая стекляшка скользит вдоль руки. От запястью к локтю. Раз… Больно. И ещё раз… Очень больно. И в третий раз… Очень-очень больно!

— Да чтоб тебя!

      Он втыкает осколок достаточно глубоко, чтобы самому испугаться своих действий, однако доводит дело до конца, проводя вверх по руке в последний раз.

      Потолок уже не кажется таким чётким. Маленькие лампочки начинают мутнеть, а боль уже не так ощутима. В ушах появляется противный писк. Что ж, это было не так страшно, как рассказывали в интернете.

— Ма… А-Синь…

      И больше нет ни боли, ни мыслей, ни звона в ушах. Только окровавленный осколок опускается на дно, оставляя за собой краснеющий след.

      Глупый, глупый Му Цин… Несчастный недолюбленный ребёнок. Решил проблему абсолютно ужасным способом, но кому от этого станет легче? Глупый, глупый Му Цин…