— Ли Юнчин, сучка, ползи сюда, — протяжным слогом тянет парень, напевая каждую букву ее имени тягучим медовым голосом айдола.

Девушка, опираясь на камень в самом углу этой клетки пыток в виде огороженной высоким забором территории, пытается заглушить свои сбившиеся стоны боли. Она истекает кровью, будто свежий нежный кусок мяса. Вся кровавая и грязная. Ее белая меховая накидка покрылась ее собственной и чужой кровью, которая всегда брызжет от движений клинков этого маньяка. Он любит полосовать, резать, рвать. Он закидывает спину жертвы перед собой ножами, с силой метая их в раскрывшуюся одежду и плоть, впиваясь в порезы и глубокие раны на коже, словно в дартсе. И смеется, хмыкает, стонет. Потом вновь кидает, опять смеется и мурлычет себе под нос, заканчивая это кульминационным яростным броском в шею, от которого жертва падает на землю, и хихиканьем. Он совсем безумный. Его дыхание слышится на затылке, ощущается, от него вся кожа покрывается мурашками, а голова начинает болеть.

— Давай! — он кричит и начинает свое представление, за которым наблюдает девушка, выглядывая мельком из-за камня.

Он убивает последнего живого человека в этой камере смерти. Прибивает к его мертвой груди метким броском фотографию с автографом и до ужаса воодушевленно взмахивает руками, направляя свое лицо под лучи луны, словно под софиты. Его лицо во время кульминации — дикий безумный хищник, который нагло широко скалится и раскрывает глаза так, что они, кажется, вот-вот выскочат.

— Вот ты где, продюсер, — мурлычет, вскидывая свою биту в руке, манипулируя ей словно истинный циркач. Она светится ярко-розовым, от чего оставляет световые следы по своему пути в воздухе. Она поет движением, жужжит мягко и нежно.

Юнчин закрывает рот ладонями, желая прекратить свои стоны сейчас же, в эту минуту, лишь бы этот маньяк ее не слышал и не видел и дал умереть собственной смертью.

Чиун опирается на свое орудие, разглядывая загнанные черные глаза, после чего подкидывает его, ловко возвращая в руки, и тычет девушке в горло лезвием на самой головке биты. Его глаза горят, одна линза от его дерганных движений съехала, показывая продюсеру натуральный карий цвет под ними. Он хлопает веками, после чего она вновь на месте, а глаза все такие же безумные и выпученные.

Они смотрят друг на друга и девушка не понимает, как это могло случиться.

Парень громко дышит, его грудная клетка гуляет, а горло хрипит и сипит, как у ошалевшего зверя. Он закрывает глаза и опускает свое оружие от тонкой шеи. Поднимает голову вверх, самодовольно задирая нос, переводит взгляд вниз, на нее, смотрит.

В душе девушки теплеет от такого молчаливого и вроде даже спокойного Чиуна. Его лицо перестало кривиться в грозности и безумии, а веки дрожат, уголки губ вместе с ними, кажется, он вот-вот либо заплачет, либо разобьет ей голову битой в безумном припадке.

— Почему ты перестала хрипеть? — спрашивает неожиданно грустным тоном он, опуская свое лицо вниз.

Рука расслабляется и бита выпадает из нее, с дребезгом касаясь лезвием камней под ногами. Он стискивает кулаки, от чего его суставы скрипнули в больном тоне, но он сразу же расслабился.

— Почему ты не хрипишь? — повторяет вопрос он, начиная злиться. — У тебя проткнуто легкое. Ты не должна дышать. Ты должна задыхаться, — поясняет он будто сам себе, на последних звуках переходя на рык.

— Я не хочу быть слабой при тебе, — говорит девушка, рассматривая желтые линзы, пытаясь найти человека в темном зрачке. Его глаза блеснули человеком в ответ.

— Какой ты хочешь тогда быть, если не слабой? Ты — моя жертва прямо сейчас, — Чиун хмыкает, презрительно ее рассматривая. Она должна скоро сдохнуть и почему-то возомнила себе что-то иное. Как это может быть?

Юнчин опирается ладонями и спиной о камень, поддерживая слабое тело и пробитую грудину. Она морщится, но поднимается, пытаясь выровняться, чтобы встать с парнем наравне. Обычно она очень грациозна и самодовольна, но сейчас больше похожа на умирающую облезшую мышь.

Она его привела в искусство, а он это искусство убил, возомнив себя деятелем нового веяния. Хотя, как это можно называть искусством теперь, если он стремится лишь к пыткам и звучному насилию, вопреки гуманности и жизни?

Девушка выпрямляется и похрипывает, ощущая тянущее колючее ощущение в своей груди. Дышать становится невыносимо тяжело, но она держится за свою жизнь как может. Прекращает хрипеть и лишь дышит мелкими рывками, рассматривая из-под изогнутых бровей парня.

— Ты очень самовлюбленная личность, Трюкач. Я на тебя смотрю. Ты ощущаешь жажду крови?

Парень задумчиво рассматривает ее лицо: сжатые губы, потекшую тушь, покрасневшие из-за лопнувших капилляров темные глаза. Она сама не лучше. Стоит, теплый мертвец, и ощущает себя королевой мира.

— Не ощущаю. Но мне очень хочется, чтобы ты кричала, — он протягивает к ее лицу руку, оглаживает щеку мокрую от слез своими темно-красными пальцами. — У тебя ведь такой прекрасный вокал, — мурчит Чиун, а Юнчин ощущает колкую обиду, которую он явно хотел вызвать своими словами.

У Чиуна не дрожит голос, он звучит как всегда идеально. Юнчин вспоминает то время, когда он записывался, когда выступал. Это звучало все так же. Возможно, уже в те моменты в нем горело желание убивать. Девушка вздрагивает, когда ее оцарапанной шеи касаются губы, а после и язык. Он вылизывает все, легко целуя напоследок.

Юнчин отпихивает его от себя, ощущая наступившую резко боль в грудине. Желтые глаза дергаются, непонимающе рассматривая те, что сейчас напротив недовольно скрываются под ресницами.

— Ты хоть кого-нибудь любила в своей жизни, кроме денег?

Девушка морщится, закрываясь от желтых глаз руками. Он слишком настырный и наглый. Юнчин этого сейчас не разделяет, не понимая таких действий в свою сторону, ощущая лишь ползучий страх в своих подкосившихся на мгновение коленях.

— Когда-то ты мне нравился, — усмехается она.

Юнчин, вспоминая свои теплые чувства, спрятанные за продюсерским ликом, теряется в прошлом. Он молод и красив, корейская восходящая звезда, талант. Ему нельзя встречаться с кем-то, уж тем более с женщиной вроде нее. Это все профессия и лицо — они должны быть девственны и прекрасны ради ликующих людей. Она наставница, а не любовница.

Чиун подходит ближе и сжимает плечо Юнчин, притягивая ее к себе и рассматривая ее настырным взглядом. Она спокойна, хоть и ощущает неприятную колючую боль от его крепких пальцев. Юнчин не может до конца понять, почему все еще не умерла. Почему ей стало легче дышать и нет ужасной боли от пробитого легкого. Парень притягивает ее к себе ближе, легко и бесчувственно обнимая. Его ладонь мягко обхватывает шею, оглаживая пальцами затылок.

— Может быть, ты не была бы такой сучкой в обычной жизни.. — голос дрогнул, неожиданно, чем предательски выдал его странное ответное волнение. Чувства психопата лезут наружу, желая взорваться.

Трюкач отпускает ее на растерзание силы Сущности, которая вовлекла их в эту вечную погоню, отпихивая девушку от себя. Тьма забирает тело, превращая его в пепельную массу, которая сжигает листву на ближайших деревьях своим взрывом.

Хак Чиун сейчас охотник, и он должен играть по правилам. Поэтому он отдает последнее тело, не в силах убить его своими руками. Они встретятся еще раз, это тоже правила игры, и он это знает.

Глаза покрывает темная пелена прежней боли. А потом она отступает и дает дышать, с новой силой.

Чиун рассматривает новое место игры с жертвами, желая вонзить орудия в свежую плоть. Возле строения, дышащего смрадом старости и возвышающегося своей пробитой крышей под самую луну, мелькает знакомая окровавленная белая накидка, скрывшаяся в минуту за углом. И он, не в силах удержать безумную улыбку в себе, уже целится.

— Ты будешь гореть, пока не потухнешь с криками боли, — мурлычет он, попадая ножом в нежную лодыжку и разрезая тонкий узор кружевных носков.

Девушка по инерции чуть не падает, но продолжает двигаться дальше. Боязливо оглядываясь по дороге за спину, она замечает знакомое безумное лицо. И ноги несут ее от этого оскала во весь ряд зубов подальше в лес, в немом желании укрыться за чем-нибудь от стройного ряда переливающихся ярких ножей в его забрызганной кровью руке.

Колесо делает первый оборот.