Холодный мороз бежит по открытой коже от кистей к локтям, оттуда — к самым лопаткам. Хелен искоса наблюдает за тем, как лодыжка Кейры скользит по ее колену, — тонкая, твердая, почти медовая, — по ее бедру. Мягкая розовая щека упирается в ее голое плечо, трется об него. Темная бровь растрепана, ресницы то слипаются, то открывают блестящие, глупые глаза.

Чертовски убедительная эмуляция.

— Не заигрывайся, — Хелен пихает тяжелую голову со своего плеча, — слышишь, ребенок?

Колени у Кейры голые, гладкие, розовые, хоть в полутьме почти и не видно, — работает только надоевший уже телевизор; рот у Кейры открытый, сухой, холодный, теплый. И понимай как хочешь, и принимай как хочешь. А еще — еще тяжелый, почти человеческий из этого рта вздох, полный разочарования и подросткового занудства. И ногу-то Кейра убирает, — не может не подчиниться — но у нее все еще остаются руки.

Экая непредусмотрительность, лейтенант Андерсон…

Холеные пальцы забираются в бледные волосы, задевают мягкий хрящ уха, трогают его тонкую и голую без серьги мочку.

По телевизору идет откровенная срань. Хелен знает это, Кейра знает это.

— Я спать, — Хелен отлепляет себя от андроида — и заодно андроида от себя. Кейра говорит что-то тихое, непонятное. Ее пальцы все еще в волосах Хелен. Лезут к корням глубже, дергают, не отпускают. — Убери уже свои руки. Совсем как ребенок.

Лицо Кейры совсем близко.

К шее.

К коже.

К венам, артериям.

К самой Хелен.

Не чувствовать чужое дыхание все еще непривычно. Противоестественными кажутся и сухие, теплые губы на голой коже. Хелен отмирает в ту же секунду, как хватка чужих пальцев ослабевает. Кейра легко падает обратно на спину, жмется к дивану и делает вид, что ничего не произошло.

Чертовски убедительная симуляция.

— Я…

Хелен смотрит вперед, но мимо Кейры, ее доверчиво открытой шеи. Сама не понимает, что только произошло. Может, Кейра хочет сказать, что она не ребенок. Может, что Хелен ей нравится, как нравилась бы кровная мать, сестра, тетка по линии золотой рыбки деда…

Вместо этого Кейра снова припадает к плечу Хелен мягкой розовой щекой:

— Я люблю тебя.

Хелен, честно сказать, устала. От всей этой недосказанности между ними. От тонкой повисшей тишины, от въедливого взгляда Кейры в ее шею, от собственной безразличности.

Хелен выключает телевизор, с секунду пялясь в быстро гаснущий экран. Кейра все еще лицом в ее плечо неторопливо симулирует работу легких, вздымает свою аккуратную высокую грудь, тянет пальцы к спутанным бледным волосам.

Я люблю тебя. И живи с этим как хочешь.

Хелен снова смотрит на — в — Кейру. Взгляд получается прямым и грубым — но иначе ей никак.

Никак с этой Кейрой, которая сгодится в поздние дочери.

Никак с Кейрой, у которой взгляд такой же прямой и грубый — кареглазый.

Хелен приглаживает темные кудри Кейры, подается вперед, чтобы вышло на одном выдохе, чтобы было быстро, как укол, укус, рваная осколочная…

Хелен говорит:

— Я знаю.

И живи с этим как хочешь.