Кейра не выходила из головы ни на минуту всей безлунной ночи. Она как будто бы вцепилась в плоть и истошно орала, как орут ведьмы, когда их сжигают. Между бровей у нее была дырка: то ли от выстрела, то ли так и было задумано — сразу и не разберешь. По переносице стекало синее и вязкое; тронешь пальцем — без пальца останешься.

Ей снились темные кудри. Ей снились глупые блестящие глаза. Ей снились голые без скина пластиковые руки, которыми она обнимала ее шею.

Йогурт оказался без срока годности, и его Хелен зажевала без задней мысли; Хелен проснулась среди ночи, чтобы выпить таблетку и спокойно уснуть. Таблеток не нашлось — рука знакомо потянулась к алкоголю, но даже пива в ее холодильнике не оказалось. Сумо обреченно завыл. Хелен тоже хотелось.

Рассвета Хелен не увидела, бездумно пережевывая одну и ту же ложку химиката яблока; с утра Хелен пила чай и качала разрезанную напополам от боли голову. Сладкая вода с болтающимся в ней, как спиннинг в проруби, чайным пакетиком неторопливо стекала по сухому, израненному горлу и грозилась вытечь обратно. У йогурта, как и у Хелен, не было срока годности, потому что оба они по определению истекли.

Алкоголь не помог ни в субботу, ни в воскресенье, и город снова ожил. Хелен пришла в себя только в участке: ее встречали благодарными взглядами и немой поддержкой. «Какие же вы слабаки, — искренне тогда подумала Хелен. — Просто никчемные трусы». Встретило ее благодарностью и письмо от «Киберлайф».

Мигнули лампы, отбросили на лицо темно-серые тени; дрогнули ресницы, коснулись век. «Киберлайф» говорил: «С наилучшими пожеланиями». Говорил: «Благодарим за содействие в подавлении революционного движения». И если это не было шуткой, и если это не было насмешкой… То чем оно тогда вообще было? Хелен смяла как пропахшее безлунной ночью письмо, так и конверт с приложенной благодарностью стоимостью в несколько тысяч микротрещин в нейронах мозга.

Ей не улыбались только трупы, и каждый посчитал своим долгом сказать: «Благодарю вас», или «Вы нас спасли», или «Как хорошо, что вас взяли в заложники». Хелен честно не понимала: она ли была такой дурой на склоне своего века или это все остальные вдруг решили сойти с ума.

Руку ей пожал Джеффри, благодарность ей выразил «Киберлайф», а в душу плюнуть решила Гвен. Ничего нового, в общем-то. Хелен не составило труда ни улыбнуться, ни дернуться в сторону. Ну и что такого, что руки дрожали, как у последней пьяницы? Как будто оно не так было…

Так или иначе, а оно уже случилось — и ничего уже не изменить.

Вина Хелен в том была неоспорима, но она и не пыталась спорить. Не хотела. Смысл был в другом — на руках Хелен скончался очередной ребенок, и ей снова с этим жить.

А ребенок другой улыбается ей по заученной программе: «Меня зовут Кейра, андроид, прислана из Киберлайф».

И ей снова с этим жить.