***

Незаметно подобралась зима. Дни становились все короче, а с ними и занятия на открытом воздухе. Вечера же часто отводились под уютные посиделки в общей гостиной с горячим чаем и негромкими разговорами. Я не делал из этого священнодействия; приходили только те, кто хотел. Кто-то оставался в комнате, или в библиотеке, или выходил прогуляться. Но вскоре так сложилось, что стали собираться почти все. Я очень полюбил ленивое тепло этих вечеров. В школе ученики были разбиты на группы по возрасту, да и с учителями держались соответствующе. Тут же можно было увидеть их всех вместе, безо всяких границ, общающихся или спорящих, смотрящих телевизор или обсуждающих книгу. Бывали вечера, когда я специально поднимал на обсуждение какие-то вопросы, возможно, более уместные на уроке, иногда об обществе и нашем месте в нём, иногда о морали, иногда о политике или истории. Нередко это было то, чего мы уже касались на уроках, но здесь обсуждение принимало иной характер. Они не оглядывались на учителей, не думали об оценках, они говорили то, что хотели сказать, или просто молчали и слушали других. Младшие не отставали от старших и даже смело спорили с ними, с учителями, со мной. Я чувствовал, как мы становимся все ближе, и однажды, окинув взглядом зал, подумал, что за много лет, что несколько поколений моих предков жили здесь, вряд ли старый особняк видел что-то настолько близкое к понятию семья.

В один из вечеров, как, впрочем, и последние несколько дней, главной темой для бесед было потрясшее всю страну убийство президента. Внезапное и загадочное — вся страна, не выключая телевизоров, ждала хоть каких-то новостей. Но спецслужбы, ведущие расследование, предпочитали молчать. Вечерний выпуск привлёк всеобщее внимание — диктор сообщил, что стали известны результаты экспертизы:

— Пули врезались в предметы под разными углами, что, несомненно, свидетельствует о том, что стрелков было несколько. Однако пока спецслужбам удалось задержать только одного подозреваемого. Им оказался…

Имя прозвучало в воздухе, но я его не услышал. Словно вместо него прозвучала пустота.

Осколки чашки на полу. Гул голосов, наперебой обсуждающих новость. Путающиеся мысли, из которых я не способен сфокусироваться ни на одной. Только спрашивать себя: я действительно услышал ЭТО имя?

— Профессор, что с вами? — моё состояние все-таки было замечено перевозбуждёнными учениками. Впрочем, это Лоора, что неудивительно. Но именно поэтому я должен собраться и взять себя в руки.

— Вы порезались! — восклицает Эдди и тянется к моим рукам с салфеткой. Я послушно отдаю ему последний осколок чашки, зажатый в пальцах.

— Кто такой вообще этот Эрик Леншерр, кто-нибудь слышал это имя раньше? — не унимается обсуждение.

Мне лучше уйти отсюда. Мне нужно…

— Это очень опасный человек, — внезапно привлекает всеобщее внимание Хэнк. Его голос звучит неожиданно жёстко и уверенно, и все взгляды обращаются к нему. — Мы встречались с ним раньше. Это человек, способный на страшные вещи, хорошо, что никому из вас не пришлось столкнуться с ним.

— Почему?

— Кто он?

— Что он сделал? — наперебой звучат вопросы.

Я не хочу слышать этого. И ответа я тоже слышать не хочу, но Хэнк отвечает:

— Год назад этот человек едва не развязал войну. Возможно, что мировую. Он направил ракеты в сторону кораблей, на которых были тысячи невинных людей, и готов был принести их всех в жертву, если бы профессор не остановил его.

Ложь!

~ Прекрати, Хэнк! Это неправда! Всё было не так!!!

~ Это правда! И им лучше это знать!

— Профессор? Наш профессор?

— Это так?

— Вы правда участвовали в этом? Вы остановили третью мировую?!!

— Вы никогда не рассказывали об этом!

Мне хочется замотать головой, хочется опровергнуть эти слова, но голос Хэнка в моей голове продолжает:

~ Им лучше знать это, если вдруг им придётся когда-либо столкнуться с ним.

А вслух отвечает:

— Да, это было так. Магнето — один из опаснейших людей на земле.

— Магнето? — внезапно восклицает кто-то. — Эрик Леншерр — это Магнето, мутант, управляющий металлом?

Я вздрагиваю и открываю глаза.

— Откуда тебе известно, кто такой Магнето? — спрашиваю я, не обращая внимания на голос, севший настолько, что меня едва слышно в общем гуле.

Сэм, парень, заехавший к нам всего неделю назад, небрежно пожимает плечами:

— Я и раньше встречался с другими мутантами, пока колесил по стране. Многие знают Магнето. Он силён, у него есть свои цели и идеалы, но он всегда готов протянуть руку помощи собратьям-мутантам. И уже немало их присоединилось к его Братству. Он звал и меня, но мне больше нравится путешествовать одному, я не хочу никуда вступать. Без обид.

Ещё несколько ребят подтверждают, что слышали о Магнето, хотя и не знали его имени и не встречались с ним лично. Даже Дэвид неохотно упоминает, что и ему предлагали вступить в Братство. Я внезапно понимаю.

~ Ты знал! Ты знал об этом и поэтому так сказал?! Почему я никогда не слышал об этом?!!

~ Я не знал наверняка, но до меня доходили слухи, — мысли Хэнка в смятении, он не врёт, но… я понимаю, почему так. Я сам не хотел ничего знать. Спрятал, как страус, голову в песок, надеясь, что это больше не коснётся меня. Никогда.

Но Хэнк прав, это может коснуться их. И поэтому я должен…

— Магнето, — говорю я и ощущаю, как это имя режет мне самому слух. Но произнести другое я не смогу, — это действительно очень опасный человек. Он не считается с жертвами во имя своих идей. Он готов на многое ради достижения цели. И, к сожалению, его цель — это угнетение или даже истребление человечества. Не всего — только обычных людей. Поскольку он считает, что мутанты — это высшее звено в эволюции, и остальные люди не могут быть им равными. Год назад он действительно своей силой послал ракеты к кораблям со многими людьми на борту. И сейчас, если вдуматься, очевидно: только его сила могла так направить пули, чтобы казалось, что они летели с разных сторон, хотя были выпущены из одного оружия, и это ставит в тупик экспертов, — я перевожу дыхание. — Он вполне мог это сделать, если это соответствовало его планам. Он человек, который способен на всё.

Зал взрывается голосами. Дети галдят, обсуждая услышанное, споря, перебивая друг друга. Я наблюдаю за ними, стараясь не позволять сомнениям подниматься в моей душе. Это правильное решение, так я смогу защитить их.

Внезапно моё внимание привлекают Эдди и Лоора, которые непривычно яростно спорят. Я прислушиваюсь.

— Ты не понимаешь, есть вещи, за которые стоит бороться любой ценой! Я не говорю, что он прав, но…

— Ты и говоришь, что он прав! Что он прав, принося людей в жертву!

— Я говорю, что возможно, его цели действительно того стоят! Ты же слышал, Сэм сказал, что он помогает другим мутантам.

— Убийство никогда не может быть выходом! Никогда!!!

— Упрямый осёл! — Лоора вскакивает, толкнув столик. — Ты просто не представляешь, за что иногда приходится бороться! Ты не знаешь, как иногда приходится выживать!

— Это не повод становиться ТАКИМ! — Эдди вскакивает за ней.

— Наивный дурак!!! — девочка срывается в крик, и остальные голоса смолкают, оставляя их в центре внимания. Я понимаю, что должен вмешаться. Здесь слишком много эмоций для неё.

— Лоора… — я дожидаюсь, пока она обратит на меня внимание. — Пойдём со мной.

Она послушно выходит и молча идёт за мной, но её дыхание настолько тяжёлое, что отражается эхом от стен коридоров.

Мы доходим до моего кабинета, он вдалеке от зала, и здесь ей должно быть легче. Но, кроме этого, я должен поговорить с ней о другом. Потому что эмоции в этом споре, возможно, и были чужие, но вот мысли… мысли она могла высказывать только свои.

— Лоора, я хочу обсудить с тобой то, что ты сейчас сказала Эдди. — Она только злобно выдыхает, но молчит, ожидая продолжения. — Ты же понимаешь, что существуют вещи, у которых нет цены. Их немало, они важны, они достойны того, чтобы за них бороться. Но и сама человеческая жизнь является одной из таких вещей. Мы не имеем права назначать ей цену. Тем более, её с чем-то сравнивать, — я стараюсь говорить спокойно и убедительно. Не то чтобы я не готов к такому разговору… скорее, я не готов спорить на эту тему с ребёнком. Это не тот вопрос, который вообще должен приходить им в голову.

— Своя цена есть у всего, — резко возражает она. — Особенно у жизни. У уважения. У свободы.

— Все эти вещи бесценны…

— Но иногда приходится платить одним за другое! — она обрывает меня, едва позволив начать. Она кипит, и только уважение ко мне заставляет её хоть сколько-то сдерживаться.

— Лоора, этот человек тоже так считает. Но это завело его дальше, он начал решать за других, кому какую цену заплатить. За его цели, для него…

— Для нас! Он делает это для всех нас, он сражается за всех мутантов.

— Я бы предпочёл, чтобы за меня не платили жизнями другие люди. Он не вправе решать за всех. То, что он делает…

— Он хотя бы что-то делает! — она снова почти кричит. — Он делает что-то для нас!

— Это неправильно…

— Мне плевать! Если бы я тогда его послушала, не сбитая с толку его эмоциями, — я вздрагиваю, хотя и догадался уже об этом чуть раньше, — если бы я услышала его, то вам никогда бы не пришлось забирать меня оттуда… откуда вы меня забрали!

— Лоора…

— Мне не пришлось бы проходить через всё это!!! — она кричит, срывая голос.

— Лоора, хватит!

— И мне плевать на ваши цены и ваши нотации!!!

— Лоора!! — я поднимаю пальцы к виску и резким рывком пробиваюсь в её сознание, сминая щиты, которые сам же учил ставить.

Но не успеваю даже сориентироваться, как она вскакивает, отшвыривает стул к стене — откуда только столько силы у ребёнка — и орёт:

— УБИРАЙТЕСЬ ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ!!!

~ Лоора, я только хочу помочь тебе, хочу забрать твою боль…

— Мою боль? — она запрокидывает голову в каком-то жутком оскале, по щекам сбегают слёзы, и почти шепчет: — Мою боль? Это — не моё. Поэтому, если хотите помочь мне, — и вновь срывается в крик, — так уберите СВОЮ боль из моей головы!!!

Я не знаю, это ей удалось вышвырнуть меня или я сам, ошарашенный, не могу удержать контакт, но Лоора вылетает из кабинета, грохнув напоследок дверью так, что звон стоит в ушах. Я смотрю ей вслед и пытаюсь понять, что она только что сказала. Я был спокоен, я взял себя в руки. Я привёл в порядок свои мысли, как делаю всегда перед общением с Лоорой. Мне не было… Я опускаю глаза, глядя на дрожащие пальцы со свежими царапинами, и горько усмехаюсь: или эмпату виднее?

Я долго сижу, закрыв лицо ладонями и впервые за немалое время прислушиваюсь к себе. И я в ужасе от того, что понимаю. Я могу врать себе сколько угодно, я могу не замечать, не слышать сам себя, свыкнуться с этим ощущением настолько, что мне будет казаться, будто его нет. Но эмпату действительно виднее… Я должен быть благодарен ей за то, что она показала мне всё это. Но вместо этого я чувствую себя очень виноватым перед ней. За то, чего ей это стоило.

Пожалуй, мне придется ограничить свое общение с Лоорой. Возможно, надолго.

Прежде чем уйти в свою комнату, — а сегодня я точно не готов больше никуда выходить, — я собираюсь с мыслями, потому что мне предстоит ещё один разговор, который было бы очень несправедливо отложить на завтра. Хорошо, что есть телепатия.

~ Эдди. Я могу с тобой сейчас поговорить?

~ Конечно, профессор.

Он тоже сейчас один, ушёл вслед за нами. И ещё я с облегчением понимаю, что мне уже не нужно будет читать нотации. Он понимает, что был неправ, сорвавшись вслед за Лоорой в этой ссоре. Он сожалеет, что не услышал её в этот раз.

~ Эдди, я вижу, что ты уже и сам многое понял. Добавлю только, что иногда нам бывает очень сложно понять других… не пройдя через то, через что прошли они. Тогда нам остаётся только запастись терпением и постараться выслушать их, постараться принять. Это не означает, что они правы, и что неправы тоже. Это только значит, что они видели этот мир другим и сделали свои выводы в соответствии с этим.

~ Я хотел бы понять её… Хотел бы помочь. Но мне сложно с ней, она бывает такой жестокой. И я ничего не могу с этим сделать.

~ Мы не можем забрать у них прошлое, Эдди. Это тоже часть их самих, какой бы ужасной она ни была. Всё, что мы можем, это попытаться дать им надежду, что их будущее будет не таким. А сейчас я очень прошу тебя… Я не смог успокоить Лоору, она ушла. Кажется, спустилась в парк, а там сейчас холодно. Ей плохо, и я не смогу с этим помочь. Я знаю, что ты умеешь успокаивать её, поэтому, пожалуйста…

Мне не нужно продолжать, он уже подхватывается, мелькают мысли о том, чтобы взять плед, о том, где искать её. Я добавляю к этому примерный образ места, где она сейчас, что стоит взять ещё спички или лампу, что не следует сразу вести её к остальным… Впрочем, это он знает. По крайней мере, за неё я могу теперь не волноваться.

И перед сном мне остается только подумать, ему ли я сейчас всё это говорил.