В тот вечер ты так и не познакомился с ней. Хотя ты всё-таки собрался с силами и постучал в дверь — но открыла тебе не Каркэт, а её соседка (ты в душе не ебёшь, как её зовут). Ты спросил про неё, и тебя послали нахуй, и тебе сказали, что ты разъебучий ублюдок, сучья гниль и падаль, и чтобы не смел припираться сюда снова. И захлопнули дверь. Ты более чем уверен, что тебя приняли за одного из отморозков, которых ты видел той ночью, но от этого как-то не легче выносить взгляды всех девчонок, что были в коридоре в этот момент. От мысли, что они, возможно, знают, что происходит по ночам, и точно так же, как ты, молчат, тебя начинает тошнить, а голова привычно пульсирует от боли. Ты сваливаешь с девчачьего этажа так быстро, как только можешь, и ты чувствуешь себя таким дерьмом, что впору утопить себя в унитазе.

Ночью ты снова не смыкаешь глаз и смотришь в потолок. Гамзи сегодня никуда не ушёл, и это немного тебя успокаивает — хотя ты серьёзно не в курсе, развлекаются ли те трое без Макары. И если да, то... Ты не хочешь об этом думать. Ты вообще не хочешь думать ни о чём, кроме одного: как тебе помочь девчонке? Что ты можешь сделать? Ты приходишь к выводу, что если бы твоим противником был только твой сосед, и никто больше — ты бы рискнул с ним ввязаться в драку или вроде того. Но их четверо. Возможно, даже больше — ты был там всего раз, чтобы утверждать наверняка. Ну и что ты сделаешь с ними?

К утру ты всё ещё не знаешь, как тебе быть с этой ситуацией. Тебе даже хотелось бы забыть это всё, как страшный сон — но ты уже давно понял, что не сможешь. И ты решаешь для начала хотя бы просто поговорить с ней. Может, это прояснит что-нибудь в твоей вечно раскалывающейся башке. Может, это выдернет тебя из оцепенения, разгладит твои зациклившиеся мысли.

Она младше тебя всего на месяц, но учится на класс младше. Из её личного дела ты знаешь, что это из-за автокатастрофы: она просрала год обучения, пока восстанавливалась после ранения, а потом после операции. Тебя необычно будоражит мысль, что если бы не эта автокатастрофа — вы бы угодили в один класс, учились бы рядом! Но ты одёргиваешь себя. Если бы не автокатастрофа, она бы вообще не оказалась здесь, в этом дерьме. У неё была бы семья, и она была бы куда счастливее. Ты снова чувствуешь себя полным дерьмом за такие эгоистичные мысли.

После уроков ты торчишь в коридоре и наблюдаешь, как её одноклассники выходят из кабинета и разбредаются, кто куда. Ты делаешь вид, что у тебя тут свои дела, хотя мог бы тормознуть кого-нибудь и спросить про неё. Нет, ты этого не делаешь, и убеждаешь себя, что осторожничаешь не просто так. Ты говоришь себе, что если Макара или его дружки запалят тебя за этим занятием — проблемы будут и у тебя, и у Каркэт, и это в общем-то правда. Но главная причина твоей осторожности — ты боишься. Ты боишься, что она тебя вспомнит, и что она тебя ненавидит, и что... и что - что?

Ты не успеваешь ответить на свой собственный вопрос, потому что она выходит из кабинета, и у тебя в животе снова неприятно всё сжимается от незнакомого и тревожного ощущения. Она реально малявка на фоне своих одноклассников — и это несмотря на то, что она старше их всех на год! Ты неотрывно смотришь на неё, на то, как она нервно оглядывается по сторонам, словно ждёт засады, и торопливо направляется к лестнице. Ты ловишь себя на том, что практически забываешь дышать, какое-то время нерешительно медлишь, а потом срываешься следом. Ты ругаешь себя последними словами, потому что всё не решаешься догнать и поздороваться, и ты не понимаешь, какого хрена с тобой происходит. Что ты собирался делать с этим всем, тупой Каптор?! Ты же вообще никогда в жизни даже не пытался побеспокоиться о ком-то, кроме себя.

Ты добегаешь до лестницы, когда она уже спускается на один пролёт. Ты теряешь её из виду всего на тридцать секунд или вроде того, а когда снова видишь — тебе приходится резко отшатнуться назад и спрятаться за угол. Ты не хочешь даже думать, как выглядишь со стороны, грёбаный сталкер-дилетант, хренов маньяк-самоучка. Ты осторожно смотришь на лестницу из-за угла — Каркэт стоит рядом с Макарой, опустив голову, и не двигается, а он что-то говорит ей вполголоса. Ты следишь за ними неотрывно, и тебя затапливает такая ярость, какой ты не ощущал никогда прежде.

Она едва достигает Гамзи до середины груди, и рядом с ним, долговязым придурком, смотрится совсем маленькой. Как куколка — ты бы врезал себе за это сравнение, если бы не прятался прямо сейчас от цепкого взгляда Макары. Но Макара неотрывно смотрит на девчонку и что-то ей говорит, проводит пальцами по щеке, усмехается, ухватывает за подбородок — ты яростно выдыхаешь через нос, твоя голова просто невыносимо раскалывается и перед глазами начинает всё подрагивать, но ты всё-таки видишь. Ты видишь, как она отталкивает его руку, слышишь, как она с шипением поливает его отборнейшим матом, и в тот же миг расслабленная рожа Гамзи искажается яростью. Он ударяет её очень коротко — тыльной стороной ладони по лицу, практически не замахиваясь — но её голова так дёргается, и она застывает и молчит. А Гамзи — снова отрешённо-расслабленный, говорит ей что-то вроде «Увидимся вечером» и уходит.

А ты снова мудак, который ничего не сделал, стоишь тут в каких-то метрах от происходящего и лишь бессильно сжимаешь кулаки.

Ты незаметно таскаешься за ней следом весь день. Больше к ней никто не подходит — она всё время одна. Ты думал, что может быть она будет проводить время с кем-то из девчонок, но то ли она их избегает, то ли они её.

Ближе к вечеру она выходит в сад, в ту его часть, куда воспитанникам позволяется выбираться в любое время дня без особого разрешения. И ты тоже, конечно, идёшь за ней следом, и слишком поздно понимаешь, что в саду кроме вас никого нет, и она непременно тебя заметит, и что, возможно, сейчас самое время просто взять уже себя в руки и пойти с ней поздороваться. Вместо этого ты останавливаешься на крыльце и закуриваешь, наблюдая, как она проходит между клумбами и кустами к единственной лавочке и садится там. А потом, словно почувствовав твой взгляд, оборачивается — и вы смотрите друг на друга, и в её взгляде будто пламя бушует, и ты вообще не знаешь, что теперь делать, и тебя накрывает такая паника, что ты едва не роняешь сигарету, пока несёшь её ко рту. Ты надеешься, что твоя не слишком эмоциональная рожа тебя не выдаёт, и всё-таки собираешь себя в кулак и несёшь, буквально тащишь свою тушу к ней.

— Привет, — твой голос какой-то хриплый и незнакомый даже тебе самому, и ты неловко кашляешь в кулак. Из-за сигарет это, что ли? Ты как-то нервно бросаешь бычок себе под ноги и тушишь его носком ботинка. — Я... слушай. Не ходи туда, — ты чувствуешь, что несёшь полную чушь, и смотришь на неё так, словно это причиняет тебе физическую боль. Учитывая, как трещит твоя башка — так оно и есть.

Она молчит и рассматривает тебя, глядя снизу вверх. Она и так совсем крошка, а сидя — ну просто ёбаная Дюймовочка, и ты прячешь руки в карманы, потому что они трясутся от волнения. Тебе так стыдно, чёрт возьми, ты просто в ужасе от того, какой ты мудак — ты так ничего и не сделал той ночью, ты так и не вмешался, когда сегодня Макара ударил её по лицу, и тебе хочется сбежать самым бесславным образом.

— Я тебя помню, — говорит она пару вечностей спустя. Ты вообще не можешь распознать интонацию, и ты с трудом давишь в себе желание немедленно упасть на колени и попросить прощения. — Я тебя помню, ты его сосед. И ты ходишь за мной весь день.

Ты молча киваешь и впервые отводишь глаза. Ты очень надеешься, что это всё, что она о тебе помнит, но всерьёз на это не рассчитываешь. Господи, какой же ты мудак, Каптор. Она молчит, и ты тоже не знаешь, что ты можешь сказать ей. Потом она встаёт и уходит в здание, а ты так и торчишь в саду в полном оцепенении, пока не начинает темнеть. Ты всё спрашиваешь себя: что, ну что ты можешь сделать?! Макара здесь — грёбаный босс, его даже некоторые воспиталки побаиваются. Все твои попытки вмешаться и выдрать у него из лап игрушку — чистое самоубийство. Но ты уже не можешь остановиться, потому что чувство вины и ненависти к себе и к нему пожирают тебя изнутри, потому что твоя головная боль убивает тебя, и ты сомневаешься, что не утопишь себя нахрен в унитазе, как настоящее дерьмо, если не попытаешься что-то сделать.

Прежде, чем вернуться в здание, ты снова закуриваешь на крыльце — и понимаешь, что это полное безумие, что ты один вряд ли справишься, и что последствия будут весьма жёсткие... Но других идей у тебя всё равно нет. Тебе любой ценой нужно защитить её этой ночью.