Дверь в репетиционную отъехала в сторону, пропуская человека внутрь. Сокджин, игравший на фортепиано «Братец Жак», доиграл фразу и остановился.

— Привет, Юнги, — сказал он, разворачиваясь всем корпусом к новоприбывшему.

— Привет. Почему ты прекратил? У тебя уже хорошо получается. Может быть, успеешь разучить что-нибудь посложнее к концерту.

— Возможно, но лучше как-нибудь в другой раз, — дипломатично сказал андроид. — До концерта осталось всего три дня.

Юнги подошёл к одному из стоящих у стены стульев, сложил на него свою сумку и широко зевнул.

— Плохо спал? — Участливо, как подсказывал социальный модуль, спросил Сокджин.

Его голос звучал более чем естественно. Сокджин быстро научился подражать человеческой манере речи. Он вообще быстро учился. Играть на том же фортепиано он начал всего-то пару дней назад, а уже достиг неплохих результатов. Единственное, его натуру выдавали движения длинных пальцев, слишком точные для человека.

— Да, долго не мог уснуть, нервничал из-за выступления. А ты нервничаешь?

— Я андроид, Юнги, — Сокджин напомнил. — Я могу лишь симулировать внешнее проявление таких чувств, как волнение.

— Прости-прости, научная фантастика постоянно вводит меня в заблуждения. Люди любят писать о том, как у машины появляются чувства. Как будто так они рефлексируют о собственной эмоциональной инвалидности.

— Тогда не читай эти книги.

Юнги рассмеялся.

— Хорошо, я больше не буду читать Азимова. Но ты как-нибудь попробуй и расскажи, насколько этот старик был точен.

Пару минут Сокджин молчал, что-то обдумывая, пока Юнги доставал шлем и готовил его к подключению, зевая без остановки.

— Я принесу тебе кофе, — сказал Сокджин, вставая с банкетки.

— Оу, ты прямо как старший брат, — Юнги снял пушистую синюю шапку, растрепав светлые волосы. — Так заботишься обо мне.

— Синхронизация с тобой в таком состоянии вредит моим микросхемам. Я забочусь о себе.

На лице андроида появилось выражение, которое можно было бы назвать добродушной усмешкой, если бы андроиды могли усмехаться.

Он вернулся скоро. Юнги сидел к нему спиной, за тем же самым коричневым фортепиано, на котором ранее играл Сокджин. Выжженные в блонд пряди укладывались на затылке в завиток. Странное дело, он и раньше встречал людей с крашенными волосами, но каждый раз, как Сокджин видел осветлённую макушку Юнги, она всегда приводила к маленькому сбою программы.

Он молча поставил кружку с кофе на столик рядом.

— Спасибо, — поблагодарил Юнги, делая глоток. — И как тебе удаётся варить такой хороший кофе в нашем кафетерии?

— Я просто действую по инструкции, — андроид пожал плечами.

Вот оно, снова: человеческое движение, бесполезное с точки зрения машин и потому обычно ими не выполняемое. Воистину, Сокджин учился подражать людям слишком быстро.

Закончив с кофе, Юнги отставил кружку в сторону и взял шлем. Водрузив на светлую макушку ободок, он протянул концы проводов андроиду.

— Готов?

Сокджин взял провода и быстрым и точным движением подсоединил их в нужные разъёмы. Юнги никогда не занимался этим сам, да и в целом они почти не касались друг друга, тем более во время игры.

— Готов.

В этот же момент оповещение о подключении прозвенело едва слышным колокольчиком. Синхронизация знакомо кольнула электричеством сначала под ухом, где располагалась светящаяся голубым панель, а потом в висок. Мигнули зрительные сенсоры, переключаясь на другой режим, и в который раз Сокджин ощутил Это. Момент, когда сознание Юнги, человека — сложное и хаотичное — превращается в систему, похожую, но при этом совершенно отличную от его, Сокджина. И если бы ему когда-либо пришлось описывать впечатление от синхронизации, то он бы сравнил её с первым в жизни взглядом в искривлённое зеркало.

Восемь секунд спустя связь стабилизировалась. Юнги со своей стороны послал первый импульс. В музыкальном блоке нагрелись, готовясь прийти в движение, шестерёнки. Будто в предвкушении — если бы андроиды, да и машины в целом были способны на подобное.

Юнги послал второй импульс, а следом ещё и ещё. Голова Сокджина, где находился процессор, загудела, резонируя с механическим сердцем.

Он открыл рот, и оттуда полилась мелодия. Классическая композиция, одна из нескольких, что они будут исполнять на концерте через три дня.

Хотя Сокджин не понимал, почему в программу не включили песни, написанные самим Юнги. Они определённо были не хуже. По сравнению с изящной классикой они вызывали в Сокджине даже больший резонанс. За полгода знакомства он с Юнги играли их раза три, и каждый этот момент чётко отложился в его памяти. И было почему. Потому что, когда они играли сочинённое Юнги, процессор работал на полную мощность, напряжение в контурах спадало и нарастало следом за прогрессией аккордов, а катушка сопротивления гудела в унисон с кулером, охлаждающим детали музыкального блока в груди. После первого раза Сокджин, сомневаясь в исправности системы, отправился на проверку. Тогда Намджун и Хосок в один голос уверенно заключили, что нет даже намёка на неполадки.

Для Сокджина музыка всегда была составной частью, одной из его основных функций. Он знал — после пяти-то лет попыток синхронизироваться — что для людей это совершенно иначе. Для них музыка — нечто эмоциональное и спонтанное, чего Сокджин не понимал. Но Юнги мог сочинять музыку так же легко и естественно, как складывать слова в предложения. Словно для него это тоже было запрограммированной способностью. Кажется, люди называют это талантом.

И это поражало Сокджина так же, как каждый раз его поражали светлые волосы Юнги: это было что-то такое же несовместимое, он считал, противоречивое натуре.

Однако он никогда не позволял этому себя обманывать. Подобное вообще не было заложено в программу ни его, ни какого-либо другого андроида. Сокджин твёрдо знал тот факт, что если Юнги способен творить собственную музыку, то у него самого нет и никогда её не будет. Это аксиома. Он способен только воплощать чужие мелодии.

И всё же в один момент, когда из рта доносилось «пение», а в груди нагревался музыкальный блок, он улавливает, как между нот чужой песни его механическое сердце откликается эхом чего-то другого. Своего?