Тучное небо намекает на приближение осеннего ливня. Скоро дождь омоет вашингтонские тротуары, скопив во впадинах асфальта лужи и преобразив сухие листья в миниатюрные кораблики.

      Мужчина, сидящий на скамейке в тени деревьев, наблюдает, как промозглый ветер гоняет по мощеной мостовой листву, пестрящую желто-оранжевыми оттенками. Это его первая спокойная осень — осень его отставки.

      Леону Кеннеди пятьдесят четыре. Корни его русых забранных за уши волос тронула седина, в уголках серых глаз паутинкой сплелись морщины, а привычка строго хмуриться прорезала четкие борозды на переносице. На скуле и над бровью у Леона шрамы и, если он точно знает, как получил первый, — то было в Испании черт знает сколько лет назад, — то появление второго припоминает смутно. Одет он в свои привычные вытертые джинсы, рубашку навыпуск и кожанку. А во внутреннем кармане куртки теперь на всякий случай хранит очки, хотя минус у него совсем небольшой.

      Тому, что дожил до пятого десятка он сильно не дивится. В его работе все решают навыки, а он давно научился выживать в круговороте жестокости, балансируя меж долгом службы и собственными принципами. Больше Леона удивляет, что ему вообще позволили уйти из «поля». Сказать, что его отпустили Леон не может — не отпустят его никогда, потому что слишком много видел и схоронил немало тайн. Скорее, оговорив перечень условий, ослабили поводок, но дышится закономерно легче.

      От раздумий и созерцания осеннего пейзажа Леона отвлекает приближающийся стук каблуков. Подняв голову, он видит ее — Аду Вонг. В его голубых глазах плещется приятное удивление, а по ответному взгляду, характерно сочетающему серьезность и лукавство, Леон понимает, что она знает, и что ей, как и всегда, не составило труда его найти.

      — Судьба, выходит, — ехидно подмечает Леон и, усмехнувшись уголками губ, отодвигается по скамейке, освобождая для женщины место.

      — О, наша судьба — не более, чем система, часть винтиков в которой заменяют случайности, — присев рядом с Леоном отвечает Ада, поддразнивая его начать словесную перепалку.

      — А случайность — это сочетание движущих сил, о которых ты не имеешь понятия, — парирует Леон. — И еще ты повторяешься. Оно старое, про судьбу. Я его помню.

      За замечание Ада одаривает Леона колким взглядом, намекая, что их словесная баталия еще не окончена.

      — Я рада видеть тебя невредимым, — смягчившись, говорит Ада и легко ему улыбается.

      Леон знает, что в улыбке этой нет актерства, поскольку уже видел ее раньше. За долгие годы он научился отличать заранее заготовленные Адой улыбки — чарующе-притягательные, но искусственные, пустые, не таящие в себе никаких эмоций, кроме профессиональной сосредоточенности, от искренних.

      — А я — тебя, — приподняв уголок губ, отвечает он.

      Несколько минут они проводят в молчании. Осознавая момент близости, Леон наслаждается полученным наконец душевным спокойствием. Эта их встреча ощущается по-новому, отличной от всех предыдущих. Будто песочные часы, отсчитывающие крохи их совместного времени, на сей раз забыли перевернуть.

      Такая родная, такая бесконечно близкая ему Ада. Она здесь, и они в кои-то веки никуда не бегут.

      Леон отмечает, что возраст Аде к лицу. Она сделалась утонченнее и ничуть не утеряла изящества в жестах. Глянцевые угольно-черные волосы, остриженные чуть короче привычного с одной стороны волной уходят за ухо, не отвлекая от четко очерченного лица. На Аде нет косметики, кроме мазка перламутрового блеска, придающего губам выразительность. Она одета в черные классические брюки и водолазку и легкое темно-серое пальто. Образ Вонг дополняется неизменным красным элементом — на сей раз это теплый шарф, повязанный на манер воротника.

      Леон приоткрывает рот, чтобы сделать ей комплимент, но непроизнесенные слова тонут в раскате грома. Гроза наконец-то добралась до Вашингтона. Первые крупные капли шлепают по крышам, листьям и тротуарам, подгоняя немногочисленных прохожих поскорее убраться с улицы.

      — Итак, — прищурившись, говорит Леон и встает со скамейки. — Есть в запасе что-то новенькое?

      Поправив шарф, Ада поднимается следом. Ее лицо освещается хитрой усмешкой — она не намерена отдавать победу в словесном поединке Леону.

      Прикинувшись обычными людьми, Ада и Леон в наугад выбранном направлении уходят по мостовой под усиливающимся дождем и говорят, говорят, говорят.