Карл Иванович обомлел. Все его нутро перевернулось и вспыхнуло в удивление, в мальчишеском постыдном восторге. Он никогда не имел пристрастий к чему-то подобному, изрядно сильных пристрастий, но то как Лев Дмитриевич ловко освоился, в течение минуты, в дамском платье, не могло оставить равнодушным.
Стянутый корсетом, лишённый от природы изяществ формы, смеющийся с нелепости ситуации, Дамантов был чудесен. Одно его движение, вид лодыжки обтянутой капроновым чулком. Весь мир остановился, когда Лев, абсолютно очевидно дразня, юбку задрал.
— Вот какая мерзость, а, Карл Иванович? Зачем только эти маскарады придумали? — отказаться было нельзя из тонкостей этикета — Я надеюсь Вас устраивает и я смогу выйти завтра... в таком виде.
Карл Иванович молчал. Лев то не понял. Понять это было невозможно.
— Карл Иванович. — недовольно позвал Лева еще раз, находя того уже поднявшимся с сиреневого пуфика, ходящего по кругу.
Он осматривал чужой наряд очень пристально, с дымкой в глазах и мерзковатым хихиканьем. Безусловно, его не устраивает. Совсем не того ожидалось увидеть — когда они получили это чертово приглашение от тридцати коленной перевестки — Карл Иванович уже предвкушал какое комичное зрелище будет представлять из себя Дамантов, запрятанный, как луковица, в десяти нижних юбках.
Но Карл Иванович явно не желал видеть абсолютно обратную вещь. Ощущать. Может он в странном чувстве низменном ослеп, и, когда страсть удовлетворится, придется заметить, какая это все излишняя пошлость.
— Лева, ну Вы еще удивляетесь почему все поверили в слухи о Вашей… двойственной природе. — Бес уповал на то, что Лева ничего не заметит. Лева заметил, но не то чтобы понял. Это же Лева.
— Потому что Вы, Карл Иванович, прирожденный аферюга и мошенник. Это же додуматься надо наврать о том, что я от природы женщина. — это надо додуматься! Это гордость. Доказать, заставить всех поверить, урвать от десяти рублей.
— Ну Вы сами поглядите, душа моя! — шутка об ее отсутствие была опущена.
— Хотите сказать, что мне идет?
— Безусловно. — с придыханием получилось произнести Бесу, что вызвало очевидную усмешку у Льва Дмитриевича. Он выразительно хрустнул спиной положив руки на талию.
— Перетянули, Левуся? Помочь?
— Себе допоможити, батько. — Лев Дмитриевич щелкнул Карла Ивановича по носу, от чего тот возмущенно нахмурился, и глаза черные, кажется, захватили все пространство.
— Анфуаре*. — кратко вывел Бес, хватая чужое запястье, обернутое мягким кружевом перчатки, и нелепо на носках вытягиваясь к чужим губам. Лев Дмитриевич снисходительно склонил голову, пытаясь вспомнить какое-нибудь ответное оскорбление на малоросском, да такое, какое в русском не имеется.
— Хвойда*! — так и восклинул он, стоило порыву губ прекратиться и начаться порыву языка.
— Простите? — Бес, посмевший, собирающийся уж Левочку зажать, прям таки здесь и сейчас, на долгую минуту задумался.
Лева тоже иногда выигрывал в словах, пусть и не совсем честно.