Карл Иванович с усталым снисхождением смотрел, как Лева подобрался к фортепиано. На самом деле, сам факт того, что Левочка Дамантов умеет на чем-либо играть был поразителен. Вот этот туповатый, глухой и истинным образом грубый, может извлекать из чего-либо звук? Как оказалось, вполне может — механически точно, без всякого изящества, какой-либо заинтересованности, сухо и черство.
— Вот кто решил, что будет вообще хорошим Вас за инструмент сажать? Это же даже выглядит несуразно. — задумчиво изрек Бес Иванович, когда Лева положил замахнулся одним широким пальцем на ноту ре в большой октаве, а другой рукой захватил что-то другое, Бес Иваныч не особо увидел с ракурса, да и видеть не хотел. Ему сейчас больше хотелось сцепиться языками, чтоб
— Это в целом занятие несуразное. Жать клавиши чтобы производить звуковые колебания определенной частоты и последовательности. Это же глупость, самая настоящая! Скажите мне, какой от этого прок? — Лева покачал головой и сложил руки на коленях, голос у него был спокойный и выдержанный, хотя чуть подернутый выкуренной пару минут назад сигаретой — Я читал много работ о том, что музыка влияет на человека лекарственно: например, спокойные и легкие ритмы очень полезны для страдающих нервными заболеваниями или меланхолией. Как по мне, это так, но от прослушивания серенады птиц прок ровно такой же. Природные шумы много эффективнее, чем нотный стан. Одним словом, — и он указал на черный клавишный инструмент — Это полезно только в психотерапии.
— Я читал недавно, что “это” помогает поддерживать уровень гормонов в крови. — скучающе протянул Бес Иванович, показательно зевая. Леву слушать было нудно. Его лицо во время речи будто бы и не двигалось, жесты его были узкие и сжатые, мысли его были взяты из исключительно личного врачебного опыта, что, конечно, звучит гордо, но ничего не стоит, если пытаться вести беседу на тему отстраненную от естественной науки и ее производных.
— Вопрос остается, Лева, тем же. Кто Вас бедного заставил заниматься такой несуразностью?
— Дед. Кто еще мог меня заставить?
— Редкостный дурак. Что ж, в Вашей семье было бы странно родиться другому, — Лева обиженно стрельнул глазами, вроде обиженно, не поймешь — И Вы даже не попытались взбунтоваться? Наверное, еще не обладали подобными аргументами в арсенале?
— Нет аргумента сильнее розги, Карл Иванович. Я всегда отличался большим послушанием под его тяжестью.
— Ага-ага, — задумчиво кивнул черт, крутя черный свой ус — Вы еще и в церковь видимо, убежденный атеист, с ним регулярно ходили?
— Конечно, о чем речь? — Лева не понимал к чему идет беседа, как, в целом, и обычно.
— Вам даже покаяться то было не в чем. Вы с детских лет видимо придерживаетесь ординарных взглядов и идей, — тут лицо бледное Беса покривилось, он будто что-то вспомнил — И как после такого Вы сразу перешли на трупы?
Лева на пару долгих минут задумался.
— Ну это вопрос другой уже Вы мне поставили, не про несуразную пакость музыки и церкви, — Лева даже почесал свою пышную бороду — Чуть-чуть в юные годы я был грешен.
— Чуть-чуть?
— Исключительно чуть-чуть, всем тем, чем в такие года грешат. С тем условием, конечно, что думать и напрягать свое сознание ради того, чтобы порадовать тело, мне было лень.
— А, — помутился Бес — Лева, да кто нет?
— А Вы дослушайте! Россия не Марсель, тут такое, еще при Александре III, не достанешь просто так. Гнусавым гимназистом мне приходилось очень сильно исхитриться. Я жил всю жизнь во Львове, а Львов — город западных традиций и границ. И иногда, как правило летом, из Вены на рынки могли попасть самые удивительные экземпляры. Хорошие такие книжки попадали, толстые. На немецком правда, бывало на английском, но ради такого язык осваиваешь очень быстро. Их я, разумеется вдевшись в большой страшный плащ, скорчив ниже голос и страшнее рожу, приобретал. После приобретения подобной франшизы нужно было еще ее пронести домой и остаться незамеченным. Все же не шибко это официально.
— Скучно, Лева, скучно! — Бес хлопнул в ладоши.
— Ничуть не скучно. Это было настоящее приключение. Потом я из этих толстых книг с миллиардом извращений вырывал листы, складывал их всевозможными способами, избавлялся от картонной обложки и, вуаля, запретный товар куплен.
— Как такой товар попадал на рынки?
— Рынки — это образно. Когда они начинали пестрить, близ домов терпимости пестрили торговки телом и торговцы порнографией. Одно появление рядом с таким заведением — гимназии все, исключают.
— Очень ловко, конечно. Я думаю, в основном, Вам помогал Ваш рост.
— Не без этого. — закивал Лева — Но хорошего тут ничего нет. Это я Вам скажу исходя наблюдений врача! Влияние подобного предмета на юную голову поистине разрушительно. От подобного вполне может образоваться зависимость, после которой обычной половой акт не принесет никакого удовольствия субъекту, а в еще худшем случае — подобная литература и фотокарточка ведет к сексуальным преступлениям.
— Помимо трупа и Гефта…
— Не было ничего с Гефтом! Был у меня педагог фортепиано — Николай Борисович. Он Вас старше лет на десять будет. Я звал его, как все остальные, Микола, что тут таить? Так вот мое необузданное влечение пало именно на него. Он так ловко бил меня по пальцам, тяжело было сдержаться. Хотя, конечно, до греха не дошло, он вовремя нашел на меня управу.
— Бедный Николай Борисович! Что ж Вы такое делали?
— Да ничего особенного, — Лева покрутил головой — Ну схватил я его один раз, сами знаете за что.
— Какой Вы стеснительный, Боже-боже. Меня больше волнует, что у Вас такие мазохисткие наклонности присутсвуют. Я Вас, если хотите, тоже могу по пальцам бить.
— Не стоит, я как бы давно уже те странички в карманах не таскаю, не понравится.