Хёнджин рассеянно прикусывал нижнюю губу, пока рисовал. Его спина крепко упиралась в стену позади него, а колени были прижаты к груди, положение было приятно удобным из-за мягкости матраса под ним. Его рабочее место вряд ли было идеальным, однако он не рисовал серьезно, поэтому не слишком возражал.

Как только он обнаружил нетронутый блокнот формата А4, Хёнджин был без ума от перспективы развлечься. Хотя с группой никогда не было скучно, он все равно дорожил временем, которое мог провести наедине со своими мыслями, а рисование было для него идеальным занятием, чтобы расслабиться.

Вот почему он решил сесть на свою кровать, а не за один из столов рядом с кухней, или даже за стол рядом с Чонином в компьютерной комнате. Рисование всегда было для него источником утешения, и ему нравилось делать это в самой тихой, самой спокойной и естественной обстановке, которую только мог создать.

Он сидел в кромешной тьме, а его солнцезащитные очки лежали на подушке рядом с ним.

Единственный возможный вариант, когда он чувствовал себя полностью довольным без очков, был именно в такой обстановке, в ней он и устроился. Даже при слабом освещении, каким бы приглушенным оно ни было, в глубине души Хёнджина всегда было легкое недовольство. Иногда он стеснялся, когда сидел в том, что другие считали кромешной тьмой, но он оправдывал себя тем, что атмосфера идеально соответствовала тону рисунка, который он создавал.

Хотя прошло уже несколько ночей после спектакля Феликса со звездами, в голове Хёнджина это было все столь же ярко. Каждый раз, когда он закрывал глаза, ему казалось, что он видит перед собой тысячи крошечных мерцающих булавок, тянущихся бесконечно далеко, насколько может видеть глаз.

Именно это так сильно очаровало Хёнджина. Конечно, он считал способности Феликса ошеломляющими и, откровенно говоря, даже завидовал им, но когда он начал картографировать звезды перед собой, его поразил не тот факт, что они были так близко, а то, что они были такими реалистичными. Настолько детальными, что даже он не мог разглядеть каждый их аспект.

Он нагнулся, прищурился, даже снял очки, но все равно чувствовал, что в этом пространстве обитали сотни звезд, которые его зрение просто не могло разглядеть. Это было похоже на благословение для Хёнджина, поскольку после многих лет ощущения проклятия способности видеть каждую мелочь каждой мелочи он столкнулся с чем-то слишком сложным даже для его понимания.

Поэтому он взял на себя задачу изобразить эту красоту на бумаге.

Его рука двигалась плавными, уверенными движениями. В темноте его рисунок казался более грубым и размытым, более мягким из-за отсутствия света, давая его глазам отдых, которого они так желали. Он оставил наушники, чтобы усилить ощущение спокойствия, но все же, отсутствие тяжести очков на его носу было для него настоящим подарком.

Однако, несмотря на заглушающий эффект наушников, он ясно слышал, как открывается дверь, и краем глаза уловил свет, ворвавшийся из коридора. Так поглощенный своим рисованием, он не поднял глаз, даже когда комната вернулась в прежнее состояние темноты, и послышался чей-то приглушенный шепот.

— Джинни?

— Здесь, – ответил Хёнджин, на мгновение убирая руку с бумаги, чтобы посмотреть на свою работу. Он по-прежнему не поднимал глаз, хотя точно мог сказать, где находится Чанбин, только по тому, как старший неуклюже шаркал в темноте, его движение нарушало прежнюю тишину комнаты.

— Затычки?

Хёнджин почувствовал, как легкая улыбка играет на его губах, и он наклонился вперед, чтобы продолжить рисовать, и ответил: 

— Ага, на месте.

Как только Чанбин уступил (довольно сильному) убеждению Хёнджина присоединиться к комнате, он установил некоторые правила в его интересах. Хёнджин был чрезвычайно тронут, а также довольно удивлен тем, насколько тщательно Чанбин всё это продумал.

Хёнджин никогда не покидал их общую комнату без затычек и пары наушников, потому что, когда он был в бункере, то понятия не имел, с кем может вдруг столкнуться или что они могут делать. Тем не менее, Чанбин понимал, что Хёнджину действительно нужно время, в течение которого он может чувствовать себя совершенно естественно и без бремени своих аксессуаров, и что пространство их комнаты было для него лучшим местом для этого. Сначала он предложил держаться подальше, но когда Хёнджин заявил, что в этом нет необходимости, он придумал несколько сигналов и подсказок, которые они могли использовать вместо этого.

Например, при входе в комнату, когда Хёнджин уже был там, он просто шептал «затычки» и ждал ответа Хёнджина о том, вставлены они или нет. Если они были, то ему не нужно было беспокоиться о среднем уровне шума, но если нет, он всегда прилагал милейшие усилия, чтобы держаться как можно тише. Он также пообещал, что если когда-нибудь войдет, и свет будет выключен, то таким он и останется, пока Хёнджин не скажет ему, что его можно снова включить.

Правила были довольно простыми, однако Хёнджин не мог отрицать, насколько счастливым они его делали. Даже его родители не приложили столько усилий, чтобы обеспечить ему комфорт, а тут был Чанбин, который старался изо всех сил ради Хёнджина. Он знал, что это, вероятно, было для него вполне обычно, и что с прошлым старшего в Дживайпи он привык видеть множество различных сил и недостатков, которые они несли. Тем не менее, он продолжал позволять части себя надеяться, что усилия Чанбина были вызваны искренней заботой о Хёнджине, а не вежливостью, которая происходила почти на автомате.

Хёнджин был настолько поглощен своими мыслями о Чанбине, и чуть не забыл, что в комнате он был не один. Чанбину удавалось быть таким тихим, несмотря на затычки в ушах, что Хёнджин снова вернулся в умиротворенное состояние, в котором был раньше. И так бы и остался, если бы не внезапный стук и приглушенное ругательство с другого конца комнаты.

— Черт, ауч.

Хёнджин оторвался от своего блокнота, моргая в темноте в том направлении, откуда он услышал звук. Его глаза очень быстро привыкли к новой точке фокусировки, и секундой позже он смог разглядеть четкую форму Чанбина.

Чувствуя, как его губы искривляются одновременно от забавы и жалости, Хёнджин наблюдал, как Чанбин осторожно пробирался по краю его кровати, потирая живот, где он, предположительно, врезался им в стол рядом с ним. Было довольно весело наблюдать, как его друг протягивает руки, пытаясь нащупать путь по комнате, как осторожно шаркают ноги по полу, в то время как Хёнджин мог видеть каждое препятствие и предмет мебели со своей обычной ясностью.

— Бин, почему ты не включил свет? – спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не звучал дразняще, когда Чанбин повернулся, чтобы посмотреть примерно в его направлении.

В конце концов его взгляд остановился в нескольких метрах слева от Хёнджина, и он ответил, как будто это было самой очевидной вещью в мире: 

— Ты, должно быть, выключил свет по какой-то причине. Я не хотел беспокоить.

— Ты бы мне не помешал, – сказал Хёнджин, убирая руку с бумаги. Он осторожно положил карандаш, который использовал, на простыни, убедившись, что он не потеряется среди складок одеяла, прежде чем потянуться, чтобы взять с подушки солнцезащитные очки. Он надел их и почувствовал, как повышается уровень его сочувствия, когда он ощутил, как Чанбин, должно быть, был в кромешной темноте. — И даже если бы помешал, этот соседский договор работает в обе стороны. Ты уже жертвуешь многим, так что ничего страшного, если ты время от времени вызывал бы у меня головную боль. Ты уже сделал для меня больше, чем кто-либо другой. 

— Но-

— В любом случае, я уже в очках, – прервал Хёнджин, прежде чем Чанбин успел возразить. Ему даже не нужно было видеть старшего, чтобы понять, что тот негодующе дуется, только по фамильярно-детскому нытью в его тоне. — Значит, и для меня теперь тоже темно. Можешь включить свет, чтобы хотя бы мы оба могли видеть.

На мгновение воцарилась тишина, и Хёнджин собирался снять солнцезащитные очки, чтобы мельком увидеть выражение лица Чанбина. Однако через секунду он услышал разочарованное фырканье, за которым последовало неуверенное шарканье ног. Раздался еще один слабый удар, но он решил не комментировать это и просто терпеливо ждал, пока Чанбин дотянется до выключателя.

Он по привычке сузил глаза, когда комната осветилась, но это доставило ему неудобство на краткий момент, ведь очки обычно служили ему подобием щита.

— Может, я и «сделал для тебя больше, чем кто-либо другой», но это не значит, что я сделал достаточно, – проворчал Чанбин, стоя перед выключателем. — Просто твои стандарты были на дне. Мне жаль, что люди не обращались с тобой так, как должны были бы, но в твоих силах нечего стыдиться, и каким другом я был бы, если…

Он замолчал, заставив Хёнджина бросить взгляд в его сторону. Лицо Чанбина, которое раньше было стянуто в недовольную гримасу, просветлело от любопытства, как только он увидел блокнот, лежащий на тыльной стороне поджатых колен Хёнджина. Он запнулся, задаваясь вопросом, почему вдруг почувствовал себя таким застенчивым, когда бросил быстрый взгляд на свой рисунок.

При более четком освещении это выглядело не так хорошо, как он надеялся. Он не мог отрицать, что это было детально, но все же не совсем на том уровне, на который он рассчитывал, и напоминало грубый набросок, а не тот пейзаж, который он рисовал в своем воображении. Его тени внезапно показались неточными, а замысловатые промежутки, которые он оставил совершенно чистыми – предположительно, звезды – больше походили на результат того, что он пропустил некоторые участки из-за небрежности.

Если Чанбин и заметил разочарование Хёнджина, он этого не показал.

— Эй, а я не знал, что ты любишь рисовать! – Его голос стал неожиданно ближе, чем раньше, и Хёнджин бессознательно выпрямился спиной к стене. — Можно посмотреть?

Затем блокнот забрали, прежде чем Хёнджин успел ответить – или, точнее, возразить. Он сел, наклонившись вперед в тщетной попытке вернуть его обратно, но Чанбин уже отодвинулся слишком далеко, но он не был достаточно смущен своим рисунком, чтобы найти в себе силы встать с кровати. Тем не менее, он внутренне сжался и нервно наблюдал, как Чанбин смотрит на раскрытую страницу в его руке.

Он очень рано понял, деля комнату с Чанбином, что старший иногда бывает довольно нетерпелив. Это было странно для Хёнджина, поскольку тот был одновременно одним из самых добрых и внимательных людей, с которыми ему когда-либо посчастливилось встречаться, и в то же время обладал способностью делать поспешные выводы быстрее, чем считалось возможным. У него также была привычка не ждать ответов, и он, к сожалению, напоминал резвящийся вихрь осмысленных действий и сильных слов. Хёнджину иногда казалось, что он не может идти в ногу со временем, уделяя так много внимания деталям, что заставляло его двигаться по жизни довольно медленно, в то время как Чанбин, казалось, нырял в нее с головой.

Но когда Чанбин взглянул на рисунок Хёнджина, он понял, что смотрит на более спокойную и мягкую сторону своего друга, а не на тот импульсивный вихрь, который без разрешения схватил его блокнот всего за несколько секунд до этого.

Глаза Чанбина значительно расширились, но они не были смешными и не вызывали у Хёнджина смеха. Скорее, он был поражен, наблюдая за ним, чьи губы приоткрылись от удивления, когда он рассматривал работу его Хенджина. Часть утраченной уверенности вернулась к нему просто при этом виде; видя, как Чанбин реагирует таким образом, его опасения по поводу того, что рисунок не впечатлял, исчезли.

— Вау, Джинни, это… – Чанбин снова замолчал, словно изо всех сил пытаясь подобрать слова – что казалось ему довольно нехарактерным. — Это правда очень очень красиво.

Хёнджин не смог сдержать застенчивую ухмылку на своем лице и нерешительно спросил: 

— Думаешь?

— Да… – Чанбин снова сделал паузу, его глаза, казалось, путешествовали по каждому миллиметру страницы, становясь при этом еще шире. Хёнджин молчал, купаясь в признательности, которую он мог видеть на чужом лице. Он никому раньше не показывал свое искусство, и вид того, как кто-то испытывает такой трепет перед тем, что он нарисовал, наполнил его чистым чувством гордости, которого он никогда раньше не испытывал. — В плане-… я помню, как Ликс проделал это той ночью, и я подумал про себя: «Вау, я бы хотел запомнить это навсегда», но на следующее утро я уже чувствовал, что забыл большую часть этого и-…

Он сделал паузу, чтобы перевести дух, но бормотание, которое он сдерживал, наконец вырвалось наружу.

— Ты только что запечатлел все это идеально, и с такими подробностями! Я думаю, этого и следовало ожидать с твоими способностями; ты, должно быть, видел в ту ночь больше красоты, чем мы могли себе представить. Вау.

Чанбин наконец поднял глаза и встретился взглядом с Хёнджином, его губы растянулись в восхищенной улыбке, когда он наклонился, чтобы вернуть блокнот. Он принял его с благодарностью, но не оторвал глаз от Чанбина и обожания, которое все еще сверкало в них. Он молча поблагодарил того за напористость, ведь именно она привела к моменту, который, Хёнджин был уверен, запомнит надолго. И потому, что это был первый раз, когда кто-то видел и хвалил его искусство, но также и потому, что Чанбин впервые так ослепительно улыбался из-за того, что сделал Хёнджин.

По какой-то причине ему вдруг захотелось нарисовать Чанбина.

— Спасибо, – тихо сказал Хёнджин, откладывая блокнот в сторону. — Я волновался, что у меня недостаточно деталей или это выглядит неряшливо.

— Для меня это выглядело… старательно? – предположил Чанбин, отступая назад, чтобы сесть на свою кровать напротив. Его ноги не совсем касались пола, оставляя их небрежно болтаться, пока он говорил – действие, которое странно отвлекло Хёнджина и выглядело очаровательно. — Это выглядело точно так же, как тот момент, но также было явно воссоздано как рисунок, что, я думаю, идеально вписывается. Он ощущается так, словно находится вне времени.

Хёнджин бросил взгляд на свой блокнот, который оставил раскрытым на кровати. Рисунок уставился на него, и, после слов Чанбина, он больше не смотрел на него с отвращением. Вместо этого он начал ценить комментарии старшего, вплоть до того, что начал понимать и видеть их. Несколько прерывистые линии его затемнения выглядели более грубыми, напоминая ему о мощной волне эмоций, которую он впервые ощутил, когда Феликс щелкнул пальцами и вызвал те волшебные проекции.

— Твои силы должно быть делают мир таким прекрасным, – рассеянно сказал Чанбин, продолжая болтая ногами, и положил локоть на колено, обхватив подбородок одной из ладоней. — Ты видишь детали в вещах, которые никто другой не может видеть. Когда ты смотришь на небо, то видишь гораздо больше звезд, чем я или даже Ликс.

Хёнджин издал скептический звук, расслабившись, и прислонился к стене позади него. Он бросил на Чанбина игривый взгляд, изогнув уголки губ на случай, если его эмоции не будут достаточно очевидны за солнцезащитными очками.

— Насчет этого не уверен. Но это также означает, что я вижу детали в некоторых вещах, которые не хочу видеть.

Несмотря на ухмылку, Чанбин, видимо, был в ужасе от его комментария. Старший сел, его рот открылся, прежде чем он поспешно хлопнул по нему ладонью, прикрывая.

— Боже мой. А ведь правда. – Когда он говорил, его голос явно дрожал, а глаза были широко раскрыты и полны страха. — Означает ли это, что люди кажутся тебе уродливее? Если ты можешь видеть гораздо больше деталей чужого лица, то ты, выходит, в состоянии видеть все маленькие недостатки, верно?

Хёнджин сделал явную паузу, потому что это определенно был не тот ответ, которого он ожидал. Он задумчиво поджал губы, сузив глаза за очками, и посмотрел на Чанбина.

Перспектива старшего не была такой, о которой он когда-либо думал раньше. Он просто видел людей такими, какие они есть, и, поскольку ему не с чем было сравнивать, он не был уверен, замечал ли детали внешности человека с большей точностью, чем другие. Внезапно он задумался, были ли лица в глазах других более размытыми или менее четкими, и улавливали ли они то, что он, когда смотрел на кого-то.

Обладая способностями Хёнджина, он не только ценил черты лица больше, чем большинство, но также примечал крошечные привычки, которые «нормальный» человек мог бы упустить. Он мог заметить малейшее движение глаз и принять это за признак того, что кому-то некомфортно, или легчайшее подергивание губ за скрытое желание улыбнуться. Даже во время первой встречи Хёнджин мог узнать о людях больше, чем он когда-либо расценивал, пока Чанбин не высказал свой комментарий.

Возможно, у Чанбина было одно из любимых лиц Хёнджина, подумал он, продолжая наблюдать за своим другом с другого конца комнаты. В его глазах было что-то такое резкое и чёткое, что вызывало внутри него отклик каждый раз, когда он встречался с ними, однако, в противовес, его губы выглядели одними из самых мягких, которые ему когда-либо довелось видеть. И он был довольно эмоционален, поэтому Хёнджину не нужно было чрезмерно анализировать или разбирать каждое выражение лица другого, ведь Чанбин часто делал свои чувства очевидными.

Он не осознавал, как долго молчал, просто сидя неподвижно и оценивая черты старшего, прежде чем Чанбин громко застонал и поднял другую руку, чтобы полностью скрыть лицо.

— О нет. Я больше никогда не смогу показываться тебе снова. Ты, должно быть, думаешь, что я уродлив или что-то в этом роде.

— Нет! – выпалил Хёнджин, чувствуя, как извинения уже начинают бурлить внутри, когда он понял, что его затянувшаяся пауза могла быть неверно истолкована.

Ах, ну вот он снова делает поспешные выводы.

Чанбин опустил руки, его глаза осторожно выглянули поверх них. Хёнджин бы рассмеялся, не чувствуй он себя таким виноватым, особенно над явной надеждой, которую старший выразил любопытным поднятием бровей.

— Я никогда раньше не думал об этом в таком ключе, но эм… –  Хёнджин моргнул, изо всех сил пытаясь придумать способ передать то, что он хотел, без того, чтобы разговор стал еще более неловким, чем он уже был. — У тебя… неплохое лицо. У тебя очень даже неплохое лицо, поэтому не беспокойся об этом. И не прячься.

В этот раз он внешне скривился и изо всех сил старался не отвести взгляд, пока Чанбин опускал руку с дразняще медленной скоростью. Когда он показал больше своего лица, Хёнджин с болью понял, что его щеки были значительно краснее, чем раньше, и предположил, что даже без своего обостренного зрения он смог бы это заметить. Но он понимал, что выглядит не лучше; ему казалось, что Чан сидит прямо рядом с ними и нагревает комнату до просто невыносимой жары.

Чанбин громко откашлялся, прежде чем издать тихий смешок, словно пытаясь рассеять странное напряжение, внезапно возникшее между ними. Когда это не сработало, вместо этого он заговорил, Хёнджину захотелось взять блокнот и швырнуть его ему в голову.

— Да ладно, Джинни, не стесняйся признаться. Ты думаешь, что я горяч.

Хенджин закричал – возможно, громче, чем когда-либо в своей жизни, – а смех Чанбина стал более искренним. Ему удалось вернуть атмосферу к их обычному уровню комфорта, и он был крайне благодарен за это. То, что только что произошло, Хенджин даже не мог описать, оно было незнакомым и более чем пугающим.

Хотя его лицо оставалось таким же горячим, как и раньше, Хёнджин, по крайней мере, смог расслабить свои напряженные мышцы после шутки Чанбина. Он откинул голову назад к стене, неодобрительно опустив губы вниз, в то время как старший продолжал хихикать напротив него.

Какая-то его часть испытывала искушение вернуться к рисованию и демонстративно игнорировать Чанбина, но он отказался от этого, ведь вся атмосфера была нарушена (хотя он и не сожалел). Вместо этого он скрестил руки на груди и нетерпеливо наблюдал, как Чанбин начал успокаиваться, смех переходил в редкие задыхающиеся вздохи.

— Кстати говоря, о твоём зрении, – начал старший, вставая с кровати и роясь в кармане куртки.

Хёнджин с любопытством наблюдал; пока он рисовал, ему удалось забыть, чем занимался Чанбин, но воспоминания начали возвращаться к нему.

Он взял Сынмина с собой в поход по магазинам, так как, очевидно, младший и Феликс импульсивно решили вместе приготовить смузи. Однако на их кухне отсутствовали некоторые ингредиенты из найденного ими онлайн-рецепта, поэтому они умоляли Чанбина отвезти Сынмина, чтобы купить то, что им нужно.

— Сегодня я прикупил тебе кое-что, – продолжил Чанбин, вытаскивая из кармана гладкий предмет. Он преодолел расстояние между их двумя кроватями и снова протянул руку Хёнджину, который с вопросительным мычанием принял подношение. Взглянув вниз, он почувствовал, как его брови приподнялись, а рот скривился в легкой счастливой улыбке.

Это был футляр для очков, не слишком экзотический, но тем не менее аккуратный. Сделанный из полированного серого материала, он удобно сидел в руках Хёнджина, приятно мягкий на ощупь его чувствительных пальцев. Он открыл ее, и его лицо в изумлении отразилось на паре солнцезащитных очков, лежавших внутри.

Они были довольно простыми, с затемненными линзами и тонкой серебристой оправой, но Хёнджин сразу их узнал. Он не был точно уверен, как и даже почему, но Чанбин купил ему точно такую же пару, как те, что были испорчены во время боя с красками несколько дней назад. Хёнджин был вынужден их выбросить (что не вызывало большой грусти, так как у него было добрых пятнадцать других пар), хотя он чувствовал себя виноватым, что не смог почистить их, ведь они были подарены ему Чанбином.

И вот это случилось еще раз.

— Кажется, я частенько видел, как ты носишь именно эту пару, и было жаль, что они были испорчены, – объяснил он, в то время как Хёнджин с благоговением моргнул, глядя на подарок. — Кроме того, я понял, что даже не дал тебе футляра для очков, какая глупость с моей стороны, поэтому прошу прощения за это. Ты, должно быть, носил их в карманах.

Хёнджин достал солнцезащитные очки из футляра и поднес их к свету. Он заметил взгляд Чанбина с трепетной надеждой, прежде чем зажмурить глаза и быстро снять свою текущую пару, чтобы заменить ее новой. Когда он снова открыл их, то обнаружил, что тот все еще наблюдает за ним, хотя и с чуть более довольным выражением лица.

— Спасибо… еще раз, – сказал Хёнджин, смущенно посмеиваясь. Чанбин усмехнулся и пожал плечами, как бы говоря, что это не проблема, но его это не устраивало.

Чанбин до неприличного много сделал с тех пор, как они встретились: был добр к Хёнджину, предоставив ему самый широкий выбор солнцезащитных очков, которые он мог себе представить, наряду с величайшим благословением из всех, что носило название беруш. Он также оказывал поддержку, ободрение и плечо, на которое можно опереться всякий раз, когда Хенджин чувствовал себя в чем-то неуверенным. Хотя ему и казалось, что у него больше общего с такими участниками, как Джисон и Феликс, было что-то уникальное в том, как Чанбин относился к нему, и каждый день отпечатывалось в его памяти.

Постепенно он начал задаваться вопросом, нормально ли то, что он чувствовал. Он привык считать себя и свои эмоции необычными; в конце концов, он вырос с обостренными чувствами. Но было что-то гораздо более тонкое и сдержанное в том, как он относился к Чанбину по сравнению с остальными его друзьями.

Он заботился о них всех, в этом не было никаких сомнений. Проведя месяцы с одними из них и всего несколько недель с другими, Хёнджин уже чувствовал, что не сможет жить без них.

Тем не менее, была какая-то невидимая разница в том, что он чувствовал, когда смотрел на Чанбина, и он не мог точно указать на это пальцем. С самого начала старший выделялся для него, но только сейчас Хёнджин понял, что это преимущество до сих пор не исчезло. Его мысли каким-то образом, казалось, задерживались на Чанбине с большей неуверенностью, и он часто обнаруживал, что они возвращались к нему, когда они даже не были в одной комнате. А находясь в одной комнате, иногда он чувствовал, будто его сердце бьется немного быстрее.

Он не понимал почему. Единственная связь, которую он мог установить, была связь Чонина и Сынмина, и то, как он также мог громом слышать биение их сердец, когда они были в компании друг друга, но это не облегчало ему понимание его собственного затруднительного положения.

Это сбивало с толку, и он не знал, что с этим делать. Однако он знал, что все больше и больше отчаянно пытался сделать что-то для Чанбина в обмен на всё это.

Он задумчиво провел пальцем по футляру для очков, который всё ещё лежал у него в руке. Со стороны Чанбина было мило подумать о паре солнцезащитных очков Хёнджина, которые были потеряны из-за краски, особенно когда он сам был вынужден выбросить один из своих любимых предметов одежды.

И тогда Хёнджин понял, что может сделать.

Он сполз вперед на кровати, а затем спрыгнул на землю. На мгновение холод пола принес дискомфорт, поскольку он просачивался сквозь тонкую ткань его носков, но он не обратил на это внимания и направился к своему платяному шкафу в углу комнаты. Он чувствовал тяжесть взгляда Чанбина на своей спине и не мог сдержать ухмылку, представляя вопросительный взгляд, с которым на него сейчас смотрели.

— Я чувствую себя плохо, ведь всегда мне что-то даешь, – объяснил он, распахивая двери и роясь внутри. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти то, что он искал, через минуту он уже размахивал предметом одежды с торжествующей улыбкой. — Это не так много, и на самом деле не считается, потому что технически все равно ты купил ее мне, но вот. Возьми.

Он развернулся и бросил черную толстовку в сторону Чанбина, который от удивления запутался в ней. Ухватившись за нее более надежно, он снова взглянул вверх и поднял бровь на Хёнджина, который как раз закрывал дверцы своего шкафа. Пока Чанбин продолжал смотреть на него в озадаченном молчании, Хёнджин игриво закатил глаза из-за очков.

— Ты заменил мне очки, а я заменил твою толстовку. Все честно!

Наконец Чанбин, кажется, понял. Его лицо озарилось осознанием, и он посмотрел на толстовку с большим удовлетворением, чем раньше. Хёнджин уперся руками в бедра и с удовлетворением наблюдал, как Чанбин сбрасывает куртку только для того, чтобы через мгновение натянуть толстовку с капюшоном.

На секунду она выглядела идеально, и Хёнджин собирался сделать ему комплимент, прежде чем складки разгладились, и она стала полноразмерной.

Хёнджин должен был знать, что, учитывая разницу в росте, о которой он всегда напоминал Чанбину, его худи будет более чем великовата для младшего. Она спустилась далеко за талию Чанбина, охватив всю его верхнюю половину, в то время как рукава доходили до рук и закрывали его пальцы почти до кончиков. За считанные секунды Чанбин превратился из уверенного и ухоженного в утопающего в куче ткани.

— Эх… – Чанбин развёл руки в стороны, словно пытаясь сделать так, чтобы она выглядела на нём более пропорционально, но это, казалось, имело только противоположный эффект. Хёнджин не мог сдержать вырвавшийся наружу смех, особенно из-за выражения негодования, появившегося на лице Чанбина в ответ на его веселье. — Это не смешно!

— Знаешь, Бин, – сказал Хёнджин, снова скользя взглядом по фигуре старшего. — Может, я и не думаю, что ты горяч, но ты определенно очарователен.

***

Хёнджин сглотнул один раз, второй, а затем и третий, пытаясь избавиться от тошнотворной сладости, которая преобладала во рту. Он поджал губы, поморщившись от вкуса, который все еще оставался на них, прежде чем потянуться, чтобы взять стакан с водой, стоявший на столе перед ним. Однако он не отводил взгляда от стакана рядом с ним, щурясь на зеленоватую жидкость внутри, будто это могло помочь ему понять, что с ней не так, хотя он мог достаточно легко определить это с помощью одних только своих чувствительных вкусовых рецепторов.

— О нет, – громко простонал Феликс слева от Хёнджина, наклоняясь вперед, чтобы спрятать голову в ладони. — Что не так на этот раз?

Хёнджин поморщился и сделал большой глоток воды. Это помогло смыть остатки смузи, и он откинулся на спинку стула, извиняясь, положив руку на спину Феликса.

— Это не ужасно, – ответил он, успокаивающе водя ладонью по кругу, пока Феликс уткнулся лбом в стол. — Просто чуток слишком сладкий. Может быть, вы могли бы уменьшить количество меда, которое смешиваете с ним?

— Значит, в прошлый раз было слишком кисло, а теперь слишком сладко, – прокомментировал Сынмин напротив них, отодвигая от себя свой стакан. Он сузил глаза на Хёнджина, который беспомощно пожал плечами.

Минхо откашлялся справа от Сынмина, только что сделав глоток своей порции.

 — Если не возражаешь, я скажу, что, возможно, было не лучшей идеей просить Хёнджина быть твоим критиком. В конце концов, у него самые чувствительные рецепторы, поэтому он должен быть самым разборчивым в этом вопросе. Без обид, Хёнджин.

Хёнджин снова пожал плечами, и без того зная, что старший был прав.

По неизвестной ему причине Сынмин и Феликс пригласили его на «первую дегустацию» смузи, на приготовление которого они потратили примерно час. Он принял предложение без особого беспокойства, так как ему понравились оладьи Сынмина, когда он их пробовал, и пирожные Феликса ему было на удивление легко есть. Он полагал, что их уровень навыков только улучшится, когда они будут работать вместе, но почему-то все оказалось совсем наоборот.

В настоящее время он был окружен всеми, когда пробовал смузи. Феликс и Джисон сидели по обе стороны от него, первый ранее с нетерпением наблюдал, прежде чем Хёнджин продолжил критиковать их творения, что в конечном итоге спровоцировало его сдаться и плюхнуться головой на стол. Только Чан и Чонин отсутствовали, оба работали над чем-то в компьютерной комнате, но заверили Сынмина и Феликса, что не против пропустить.

— Если вас это утешит, я думаю, что он очень вкусный, – сказал Чанбин, заставив Феликса оторвать лицо от стола, чтобы тот мог изобразить на нем благодарную улыбку.

— Да для тебя всё вкусно, Бинни, – пошутил Сынмин, заработав легкий удар в плечо от Чанбина. Хёнджин улыбнулся через край своего стакана и неторопливо сделал еще один глоток воды, убрав руку со спины Феликса, когда тот снова сел.

Он чувствовал себя немного виноватым из-за того, что не смог лучше скрыть свое отвращение, особенно потому, что Феликс, видимо, так страстно желал, чтобы он попробовал смузи, над которыми они с Сынмином так усердно работали. Когда Хёнджин заявил, что первый был слишком кислым, Феликс очень хотел подмешать больше меда, чтобы подсластить его, но теперь, когда Хёнджин не мог выпить еще один, младший, похоже, сдался. Хёнджин хотел иметь возможность донести, что на самом деле это вовсе не вина Феликса и Сынмина; Способности просто сделали его чрезвычайно чувствительным к любому вкусу.

Словно уловив беспокойство Хёнджина, справа заговорил Джисон.

— А я думаю, хорошо иметь Джинни в качестве судьи. Если ты получаешь его одобрение, то точно знаешь, что сделал что-то хорошее, – сказал он, заставив Хёнджина и Феликса просиять. Он кивнул Хёнджину, прежде чем допил остаток своего смузи – явно разделяя мнение Чанбина о том, что вкус у него совсем не плохой.

Хёнджин заметил, что на него упал еще один взгляд, и посмотрел на Сынмина. Он не был уверен, знал ли тот, что их взгляды встретились, поскольку продолжал наблюдать за Хёнджином со смесью задумчивости и любопытства. Он неловко заерзал. Ему было проще ощущать, когда кто-то наблюдает за ним, но во взгляде Сынмина была проницательность, которую Хёнджин не мог найти больше нигде, и хотя это не нервировало так, как сначала, он все еще чувствовал себя странно, будто открытая книга перед ним. Сразу было понятно, почему сила Сынмина так сильно зависела от его зрения, когда его взгляд был столь резким.

— Тогда ты, должно быть, хорошо готовишь, – сказал он наконец, озвучивая то, о чем он, должно быть, думал, так внимательно разглядывая Хёнджина. — Если у тебя такой тонкий вкус, то должен быть в состоянии сказать точную пропорцию ингредиентов, которые нужно положить во что-то.

Когда Феликс повернулся к Хёнджину с явной надеждой, он почувствовал, как его губы скривились в нервной гримасе. Он понимал, откуда берет начало идея Сынмина, и даже думал об этом раньше, но обычно он только жаловался на это, когда что-то шло не так, как он надеялся. Потому что на самом деле, когда он готовил еду для себя, используя приправу, которая, как он думал, лучше всего подойдет, ему сказали, что она пресная и безвкусная, хотя для него она была абсолютно идеальной.

— Боюсь, это работает не совсем так, – смущенно признался он, и Феликс сдулся обратно в кресло. Сынмин сделал паузу, а затем кивнул в знак согласия, рассеянно проводя пальцем по своей чашке.

— Знаете, если вы ищете кого-нибудь, кто поможет вам с готовкой, ты вы могли бы просто попросить меня.

К большому удивлению Хёнджина, Минхо заговорил в последовавшей тишине. Он, казалось, не возражал против шока, который последовал после его слов, и даже, казалось, был удивлен ими, вызывающе приподняв бровь в ответ на вопросительные взгляды других.

— Ты умеешь готовить? – Чанбин озвучил вопрос, о котором думали все, его голос поднялся на октаву выше в недоверии.

— Умею! И очень хорошо, чтоб вы знали. – Минхо нахмурился в сторону Чанбина, а затем откинулся на спинку сиденья, слегка задумчивое выражение скользнуло по его лицу. — Раньше мне очень нравилось готовить. Это было одно из моих любимых занятий, и я тратил на это так много времени, что у меня начало хорошо получаться. Я даже начал работать над некоторыми более сложными блюдами, и хотя они были сложной задачей, мне очень понравилось чувство выполненного долга, которое я получу, если они окажутся такими, как я надеялся.

Хёнджин с интересом наблюдал за говорящим старшим, любуясь тем, как смягчились черты лица Минхо. Он всегда выглядел собранным, но, по его мнению, большую часть времени выражение его лица было слишком сдержанным, особенно когда он говорил. Хёнджину не потребовалось много времени, чтобы понять, что Минхо боялся говорить и не хотел рисковать тем, что предаст чье-либо доверие. Поэтому, когда он ослаблял эту высокую стену, как сейчас, то выглядел намного комфортнее, и Хёнджин всегда старался запомнить эти моменты.

Джисон нетерпеливо заговорил, неизвестно, было ли это потому, что он прочувствовал ностальгию Минхо или нет.

— Вау, а ты можешь научить меня? Я тоже никогда раньше не готовил как следует, а ты говоришь так, будто действительно знаешь свое дело. – Он смотрел сквозь Хёнджина и Феликса, чтобы получше разглядеть Минхо, прежде чем запнуться и застенчиво отвести глаза к столу. — То есть, если ты достаточно уверен в себе, чтобы подпустить меня к себе на кухню.

Минхо нахмурился, блаженное спокойствие исчезло с его лица. 

— Конечно, я был бы рад. Почему бы мне не-…

Хёнджин внезапно услышал какие-то очень спешные шаги в одном из коридоров позади них. Он сел прямее, отвлекая себя от разговора между Минхо и Джисоном, и вместо этого повернулся в кресле, чтобы оглянуться через плечо в сторону шагов. Они звучали как у Чонина – немного легче и менее целеустремленно, чем у Чана – хотя с наушниками, которые слегка их приглушали, он не мог быть в этом уверен.

Болтовня вокруг него утихла после его внезапного поступка, и он увидел, как Феликс вопросительно наклонил голову. Однако он не отводил взгляда от коридоров, особенно когда Чонин, затаив дыхание, свернул за угол, только чтобы обнаружить, что все шестеро уже ожидали его появления.

Мгновенно Хёнджин понял, что что-то не так.

Он сомневался, что для этого нужны обостренные чувства; Вздымающиеся плечи Чонина и бледный цвет лица были достаточным доказательством. Инстинктивно проницательные глаза Хёнджина блуждали по телу младшего в поисках любых признаков травмы, но затем он вспомнил, что Чонин был с Чаном весь день, а Чан никогда не допустит, чтобы хоть один волос упал с его головы.

Сердцебиения вокруг него одновременно ускорились, и это не помогало успокоить клубок страха, который сжал живот Хёнджина. Его мысли кружились среди возможных вариантов того, что могло произойти, цепляясь за то, что именно Чонин нашел их, а не Чан. Что бы ни случилось, Чан, должно быть, был настолько занят в компьютерной комнате, что не мог уйти, и это явно ничего хорошего не сулит.

Мысленно он проклял себя, так как, конечно же, что-то должно было быть не так! Он должен был задаться вопросом, почему Чан и Чонин не присоединились к ним, когда Чонин всегда так стремился попробовать все, что делал Сынмин, и Чан никогда не упускал момент с группой, если мог помочь. Последние дни были настолько мирными и спокойными, поэтому у Хёнджина появилось ложное чувство безопасности, и от того, что его так резко оторвали от него, по его спине побежали невольные мурашки.

— Ребята… вы должны это увидеть, – объявил Чонин. Его голос звучал более дрожащим, чем обычно, но атмосфера в комнате стала достаточно тихой и спокойной, чтобы все могли его услышать. А Хёнджину казалось, что слова прокричали прямо ему в уши.

Тем не менее, несмотря на то, как Чонин обратился вслух ко всем им, он не мог не чувствовать, что это было адресовано конкретному человеку. Его подозрения подтвердились только тогда, когда взгляд Чонина остался неподвижным, а не метался между ними, как можно было бы ожидать, даже когда все они сделали торопливую попытку встать со своих мест, полностью забыв о коктейлях и разговорах о готовке.

Когда они подошли к Чонину, Хёнджин бросил взгляд через плечо в том направлении, куда продолжал смотреть младший, нервно покусывая внутреннюю часть щеки. Возможно, неудивительно, учитывая возросшую громкость сердцебиения человека, что он смотрел на Сынмина.

— Что происходит, Йени? – спросил Чанбин, проходя мимо, в результате чего Хёнджин оторвал голову от Сынмина и сосредоточился на Чонине, который уже повернулся на каблуках и шел впереди к компьютерной комнате.

— Ну, сегодня утром была активность на каналах связи между Кле, – объяснил Чонин, в то время как Чанбин шел рядом с ним, а Минхо с другой стороны. Хёнджин остался с Феликсом и Джисоном, также осторожно поглядывая на Сынмина, изо всех сил пытаясь разделить свое внимание между двумя их младшими участниками. — Очевидно, что это было не из подразделения Мина или Йеллоу Вуда, так как они оба фактически уничтожены. Мы думали, что другие подразделения будут скрываться подольше, потому что половина группировки повержена.

Ничто из этого не было новостью для Хёнджина, и он с нетерпением ждал, пока Чонин доберется до того, что привело его в такое безумное состояние.

— Но сегодня внезапно пришло сообщение от Мирох, в котором говорилось, что они «готовятся к чему-то» и их «вызвали». Это было загадочно и не имело никакого смысла. Я заставил Чана взглянуть на это, но он тоже не смог понять. – Постепенно дурное предчувствие Хёнджина усиливалось до такой степени, что он изо всех сил вслушивался слова Чонина сквозь гул крови в ушах. — Мы не хотели беспокоить вас, ребята, и собирались просто попытаться получить лучшее представление о том, что происходит, прежде чем пригласим вас всех посмотреть на это.

— Я решил отследить место, откуда Мирох отправил их сообщение, и обнаружил, что оно было не из их обычной штаб-квартиры… Оно было из неизвестного мне места, и поэтому я попытался узнать больше о нем... и оно э-э... знакомое.

Прежде чем он успел закончить, они подошли к приоткрытой двери компьютерного зала. Чонин поспешил внутрь, сопровождаемый остальными. Когда они вошли, Хёнджин положил руку на плечо Феликса, который начал слегка дрожать, а в воздухе нарастало напряжение. Он до сих пор помнил, как нервничал, когда его впервые проинформировали о «миссии» с группой, и эта казалась еще более зловещей, чем любая другая, если верить словам Чонина.

Поэтому он сделал всё, чтобы оставаться рядом с Феликсом, когда они вошли в комнату, и сразу же погрузились в знакомую темноту. Кто-то уже выключил свет, оставив только большой проектор, висящий на стене в качестве источника света, создавая то жуткое и кинематографическое ощущение, которое у Хёнджина стало ассоциироваться с этим местом. Он пожалел, что не взял с собой еще пару солнцезащитных очков, более подходящих к окружающей среде, но забыл об этом небольшом разочаровании, как только прочитал и обработал фразу, написанную в самом низу канала на экране.

Получили звонок. Готовимся. Месть уже скоро. М.

Хёнджин ослабил хватку на плече Феликса, так как каким-то образом их молчание, казалось, становилось только гуще. Он точно знал, когда другие прочитали слова, на которые сразу же обратили внимание его глаза, когда Джисон прерывисто выдохнул, а Чанбин осторожно шагнул вперед.

Они остановились прямо перед дверным проемом, сбившись в кучу как для удобства, так и потому, что были слишком взбудоражены, чтобы тратить время на поиски своих обычных мест. Хёнджин сглотнул, оторвав взгляд от проектора и заставив свою руку – которая чувствовала себя намного слабее, чем раньше – оставаться слабой поддержкой на плече Феликса.

— Чан, что происходит? – спросил Чанбин, в его голосе исчезла вся игривость. При этом по спине Хёнджина пробежал еще один холодок; он редко слышал голос Чанбина, кроме веселого, и поэтому внезапная резкость в его тоне показалась ему еще одним плохим предзнаменованием.

Он отчаянно взглянул на Чана, надеясь найти утешение, которое обычно получал, глядя на старшего.

Чан стоял в стороне, прямо перед проектором. Под его углом Хёнджин мог видеть часть его лица, которое было искажено задумчивым, но обеспокоенным хмурым взглядом, когда он, по виду, неоднократно просматривал слова перед собой. Хёнджин уже не осмеливался смотреть снова, так как прочтения их один раз было достаточно, чтобы вселить страх в его душу, и он уловил много того же волнения в потемневшем выражении лица Чана. Если он и искал утешения, то ничего подобного не получил.

Чонин переместился со своей позиции перед группой и занял место перед компьютером, который он предположительно подключил к проектору. Он смотрел на Чана испуганными глазами, что совсем не успокоило нервы Хёнджина.

Спустя, по ощущениям, несколько часов, Чан повернулся лицом к группе. Ему удалось несколько восстановить самообладание, и, возможно, другим он даже показался расслабленным. Однако в случае с Хёнджином тревога блондина была ощутима в тонкой складке на его лбу и в неописуемых эмоциях, вспыхнувших в его глазах, когда они остановились на Сынмине.

Сынмин, снова.

Хёнджин бросил взгляд в сторону Сынмина и почувствовал, как на его лице отразилась жалость, когда он увидел переутомленный вид младшего. Обычно мягкие черты лица Сынмина были напряжены от беспокойства, и он, казалось, вибрировал от адреналина, с нетерпением ожидая услышать больше о том, что произошло. Если он сам и нервничал, то мог только представить, что, должно быть, переживал Сынмин, будучи в центре внимания как Чана, так и Чонина, которые явно были потрясены до такой степени, что ни один из них даже не пытался блеснуть своими улыбками с ямочками.

Если бы он уже не заботился о Феликсе, который и сам выглядел не намного лучше, Хёнджин перешел бы к Сынмину, чтобы попытаться быть источником спокойствия. К счастью, Минхо и Джисон стояли по обе стороны от него, и оба, казалось, поняли то же самое, что и Хёнджин: Сынмин был тем, о ком им приходилось больше всего беспокоиться, что бы ни случилось.

— Йени, начинай, – мягко сказал Чан, отрывая взгляд от Сынмина, когда Чанбин остановился рядом с ним. Пара обменялась быстрым взглядом, который у Хёнджина не было времени интерпретировать, поскольку Чонин заговорил секундой позже и вернул себе все их внимание.

— Итак, как я уже говорил, мне удалось отследить место, откуда Мирох отправили сообщение. Теперь я не могу быть уверен, что они все еще там, но эм… учитывая, где это было, я предполагаю, что всё, к чему они «готовились», ударит туда. – Он отвел взгляд от экрана перед собой, но по какой-то причине, казалось, не мог смотреть прямо в их сторону, и вместо этого сосредоточился взглядом на полу. — Но я также смог получить IP-адрес системы, и он показался мне знакомым. Потом я понял…

— Сынни? – Это было сказано больше как вопрос, поскольку он неохотно оторвал взгляд от пола, чтобы осторожно посмотреть на другого. Хёнджин мог видеть каждую каплю нежелания на лице Чонина, когда он продолжил: — Оно совпадало с адресом ноутбука – того, которым мы пользовались в годы после нашей первой встречи.

За откровением Чонина последовала растерянная, но не менее напряженная тишина. Хёнджин почувствовал, как его брови нахмурились, пытаясь понять, что говорит младший.

Он знал, что Чонин и Сынмин знали друг друга дольше, чем группу, и что Чан, Чанбин и Джисон нашли и завербовали пару вместе. Но он мало что знал об их жизни заранее и, конечно же, раньше не слышал упоминания о ноутбуке, тем более о таком важном.

— И к чему ты клонишь? –спросил Сынмин, и Хёнджин был поражен тем, насколько ровным был его тон. Он снова взглянул в сторону Сынмина и был так же сбит с толку, обнаружив, что почти вся его нервозность исчезла, уступив место спокойному, почти безразличному взгляду. Он почти не источал ужас, охвативший Хёнджина, когда Чонин заговорил дальше.

— Мирох... Они отправили сообщение из дома твоего отца.

Хотя Хёнджин все еще чувствовал, что упускает какой-то контекст, он понимал серьезность заявления Чонина. Его хватка, в отличие от мгновений назад, крепче сжала плечо Феликса, и он почувствовал, как у него пересохло в горле.

Он понял, почему и Чан, и Чонин так нерешительно смотрели на Сынмина, и почему это было настолько срочно, чтобы Чонин не остановился, наткнувшись на момент расслабления, разделяемый группой на кухне. Он понимал, что миры Сынмина были насильно сдвинуты вместе, его прошлое и его настоящее встретились в том, что могло быть только жестоким поворотом судьбы. Он также понимал, что, поскольку Мирох уже был там и искал «мести», отец Сынмина вероятно был уже мертв.

— Боже мой... Они знают о нас. Должно быть, они всё узнали! – воскликнул Джисон, первым обретший голос. Его пронзительный крик расколол воздух, и Хёнджин вздрогнул как от его громкости, так и от чистого ужаса, который в нем содержался. — Зачем ещё им быть в доме Сынмина, если не для того, чтобы отомстить нам? Это идеально соответствует теме мести: мы уничтожаем их банду, а они уничтожают наши семьи.

В панике Джисон, должно быть, забыл фильтровать свои слова. Хёнджин поморщился, не зная, следует ли ему тоже паниковать или делать все возможное, чтобы сохранить хладнокровие и успокоить атмосферу от имени Сынмина. Он уже собирался открыть рот и сказать что-нибудь, что могло бы снять часть пугающего веса того, что сказал Джисон, когда Чанбин обратился к Сынмину спереди.

— Сынминни... Мне жаль, что мы вынуждены раскрыть это сейчас, но, думаю, что на самом деле нет никакого смысла хранить это больше… – На его лице было извинение, но когда Сынмин пробормотал мягкое «все в порядке”, он уточнил. — Твой отец – один из самых уважаемых бизнесменов во всей стране, верно? Всё это может быть просто каким-то дурацким совпадением. Это не так уж необычно, чтобы банда преследовала такого человека, не так ли?

Разум Хёнджина не успевал за всей этой информацией, и, похоже, он был не единственным. Чонин, который ранее наблюдал за Чанбином с едва скрываемым замешательством, повернулся к Сынмину со смесью шока и боли на лице.

— Сынни? Что он имеет в виду?

Все взоры обратились на Сынмина, который был нервирующе сдержан и спокоен после новостей. Он казался наименее затронутым этим, хотя даже Минхо значительно побледнел с другой стороны и, казалось, не мог отвести взгляд от леденящего душу сообщения, проецируемого на экран перед ними.

Сынмин встретился взглядом с Чонином, с болезненно-грустным выражением в глазах, от которого Хёнджину захотелось обнять их обоих так тепло, как только мог. Он не понимал большей части того, что происходило, за исключением того, что отец Сынмина, который, по-видимому, был гораздо более известен, чем кто-либо из них, о котором только Чанбин изначально знал, стал целью Мирох.

— Мой отец – Ким Чону, – признался Сынмин, и, наконец, по крайней мере одна из частей пазла встала на место для Хёнджина.

Он повернулся, чтобы полностью посмотреть в сторону Сынмина, его рука упала с плеча Феликса в шоке. Это имя мгновенно откникнулось в голове, и он вспомнил, что слышал его много раз в разговоре, особенно на бизнес-классе в школе. К этому человеку относились как к экономическому гению, добившемуся большего успеха, чем большинство людей могло бы даже мечтать.

— Я не знал, что у него есть сын… – тихо пробормотал Хёнджин вслух, не ожидая, что Сынмин ответит ему. Однако Сынмин это сделал, и его ответ заставил Хёнджина поджать губы, чтобы не заплакать.

— В этом-то и дело.

И вдруг Хёнджин увидел Сынмина в совершенно другом свете.

Младший всегда был загадкой для Хёнджина, которому часто было легко понять человека, просто понаблюдав за ним несколько минут. Он смог сделать это с Джисоном, Феликсом и даже Минхо, когда узнал о последствиях своих способностей. Тем не менее, о Сынмине было гораздо труднее сделать выводы, поскольку каждый раз, когда Хёнджин чувствовал, что у него есть приблизительное представление о личности брюнета и его мыслительных процессах, Сынмин делал что-то, менявшее всё.

Единственное, в чем, пожалуй, Хёнджин чувствовал себя вполне уверенно, так это в том, что у Сынмина было тяжелое детство. Казалось, он лелеял самые маленькие вещи с признательностью, которая, как думал Хёнджин, могла исходить только от кого-то, кто не имел удовольствия испытать их раньше, и для Хёнджина это означало, что он вырос в бедной среде. Ему, конечно же, не приходило в голову, что Сынмин мог быть сыном кого-то богатого, и уж тем более одного из самых успешных бизнесменов страны.

Он задавался вопросом, на что было похоже расти в таком мире. Судя по каменному тону Сынмина, не слишком приятно.

— И… что нам делать? – снова задал вопрос Сынмин, сохраняя бесстрастное выражение лица. Хёнджин был обеспокоен, обнаружив, что даже он не может увидеть за этим никаких трещин эмпатии, будто Сынмин намеренно отгородился от остальной группы в ответ на то, что вышло наружу. Было ли это из-за шока, страха или расстроенного взгляда, который продолжал омрачать лицо Чонина, Хёнджин не мог быть уверен.

В любом случае, это было плохо, и у него снова возникло сильное искушение обнять Сынмина, хотя и по совсем другой причине, чем раньше.

— Это может быть ловушка, – тихо сказал Минхо, заговорив впервые с тех пор, как они вошли в комнату. Его взгляд резко сузился, пока он продолжал смотреть на слова на проекторе, что резко контрастировало с нежностью, с которой он успокаивающе взял одну из рук Сынмина в свою. — У Кле нет морали. Я не думаю, что они достаточно умны, чтобы понять, что мы внедрились в их каналы, но если и так, то они точно не побрезгуют использовать наши семьи в качестве приманки. Мы понятия не имеем, во что можем вляпаться.

— Но это ведь отец Сынмина, – возразил Феликс, отходя от Хёнджина, чтобы умоляюще посмотреть на Минхо. Хёнджин не мог решить, то ли Феликс просто не уловил очевидного отвращения Сынмина к этому человеку, то ли это говорили его собственные понятия морали. — Мы не можем просто оставить его, особенно когда знаем, что Мирох уже там.

Прежде чем Минхо смог выступить против Феликса, в передней части комнаты появилось какое-то движение. Хёнджин отвел взгляд от Феликса, который выглядел так, словно был готов расплакаться от отчаяния, туда, где Чан неуклонно шел к ним.

— Думаю, – сказал старший, останавливаясь прямо перед Сынмином. — Это ты должен решить. Мин прав: мы не знаем, во что можем вляпаться, и если твой отец действительно так известен, как вы говорите, то у него, вероятно, достаточно систем безопасности, чтобы справиться с такой атакой. Так или иначе, но Ликс тоже прав: он твой отец. Если ты хочешь пойти к нему, никто из нас тебя не остановит, и мы точно не отпустим тебя одного.

— Мы рядом, – мягко добавил он, и Хёнджин почувствовал (что вовсе не было для него незнакомым ощущением), что вторгается в момент слишком личный для его ушей. — Что бы ты ни решил сделать, мы здесь.

На лице Чана было столько необузданных эмоций, что Хёнджин застыл на месте, задаваясь вопросом, как кто-то может быть настолько искренне чутким. А потом он понял, почему Чан казался даже более заботливым, чем обычно, и почему в его глазах было определенное выражение понимания, сопровождаемое поддерживающей улыбкой, которая приподняла его губы.

Чан прошел через то же самое, хотя и менее внезапно. Он столкнулся с очень похожим выбором, когда решил, вернется ли в свой родной город, чтобы продолжить их непрекращающуюся борьбу с Кле, или выберет другой маршрут, где сможет этого избежать. Но главное отличие заключалось в том, что семья Чана не подвергалась физическому риску и не стала такой явной мишенью, как семья Сынмина. Возможно, именно поэтому в его выражении было столько сочувствия.

Наконец, Хёнджин увидел волнение, которого ожидал от Сынмина. Это не было похоже на взрыв или драму, оно лишь проявлялось в форме едва заметного дрожания его нижней губы, когда он встретился взглядом с Чаном.

— Я… я хочу пойти. Должен.

На долю секунды Чан с таким вниманием разглядывал лицо Сынмина, что Хёнджину стало интересно, неужели у старшего тоже втайне обострилось зрение и он мог уловить даже малейшие изменения в поведении. Затем он кивнул и сделал шаг назад, чувствуя завершенность, цепляющуюся за его тело.

— Хорошо, тогда нам нужно подготовиться. Нельзя терять ни секунды.

Внезапное изменение ощущалось как пощечила для Хёнджина. Он перешел от проведения времени в одиночестве и рисовании к обмену предметами одежды с Чанбином и, наконец, к тому, чтобы проводить время с большим количеством своих друзей, пробуя на вкус смузи Сынмина и Феликса. А затем это перевернулось с ног на голову, заставив Хёнджина протрезветь перед реальностью их мира и тем, что они делали, наряду с опасностями, которые угрожали не только им самим, но и их семьям.

По правде говоря, Хёнджин мало думал о своих родителях с тех пор, как переехал в бункер, разве что время от времени задавался вопросом, скучают они по нему или нет. Он не ожидал этого от них, скорее, думал, что они, возможно, испытали облегчение, полностью избавившись от него, но это не означало, что он позволил бы им стать мишенями Кле. В конце концов, они были его родителями и поддерживали его (по крайней мере, финансово), пока он не бросил их. Часть его даже рассматривала возможность того, что он был эгоистом, исчезнув без какого-либо прощания и преследуя жизнь, которую раньше считал слишком хорошей, чтобы быть правдой, только для того, чтобы они попали в эту заварушку.

И хотя не было подтверждено, что Кле нацелились именно на их семьи, Хёнджин инстинктивно был склонен верить в это. Как бы он ни хотел, он не мог согласиться с тем, что это было совпадение, как предположил Чанбин, и он также знал, что старший сделал это замечание скорее для того, чтобы успокоить самых нервных членов их команды, а не выражая свое собственное мнение.

Мысли Хёнджина метались, пока они торопливо готовились к своей миссии, общая неугомонность атмосферы только подпитывала его тревогу. Он узнавал такие же напряженные взгляды на лицах других всякий раз, когда ему случалось проходить мимо них во время поручений, которые он выполнял, и чувствовал еще больше понимания каждый раз, когда встречался взглядами с Джисоном и Феликсом. Они, казалось, продолжали поддерживать сходство, и Хёнджин мог сказать, что двое других также беспокоились о своих семьях. Он хотел бы их утешить, но это было невозможно.

Он делал все возможное, чтобы помочь Чанбину загрузить оружие в заднюю часть фургона или совершал походы в компьютерную комнату и обратно с Чонином, чтобы запастись необходимыми технологиями. Однажды он попытался поговорить с Чонином о Сынмине, так как ему было ясно, что Чонин до сих пор обижался на то, как тот скрыл такую неотъемлемую деталь своего прошлого, но все же Чонин был озабочен всем остальным, что было бросили на них в тот же день. Хёнджин понял это, поэтому склонил голову с молчаливым извинением перед Сынмином и молча продолжил.

Все это казалось неправильным, и по множеству разных причин.

Конечно, само сообщение Мирох звенело в сознании Хенджина, и, поскольку он пока чувствовал себя относительно неопытным в их окружении, то мог только представить, что, должно быть, происходило в голове у кого-то вроде Чана. Слово «месть» все еще звучало в его мыслях, окрашивая сознание страхом. Если только отец Сынмина сам не причинил им вреда, то он не мог представить себе никого, кому Кле будет мстить, кроме их собственной группы.

Но если отложить это в сторону, он также чувствовал себя подавленным тем, насколько они были не готовы. Минхо был прав, когда сказал, что они не знали, куда могут вляпаться, и только Сынмин знал о том, как на самом деле устроено здание, в которое они направлялись, это была, безусловно, самая неоднозначная миссия, что они когда-либо выполняли. был раньше. Ему казалось, что он перенесся в день музыкального фестиваля, когда он сидел с Сынмином на вершине холма, возвышающегося над главной сценой, и младший успокаивал нервы Хёнджина, осознавал он это или нет. Всё, что Хёнджин хотел сделать сейчас – это отплатить за тот случай, когда он знал, что другой нуждался в нем, но Сынмин был разочаровывающе непреклонным, справляясь со всем в одиночку.

И, в отличие от дней, которые они обычно тратили на планирование и составление точного списка необходимого оборудования, сейчас они были ограничены всего лишь часом. Даже это казалось слишком долгим, когда Чонин рассказал о продолжительности предстоящей им поездки и о том, насколько ужасно поздно они должны были прибыть.

Все эти заботы наполняли Хёнджина адреналином, и он не мог оставаться на месте ни на секунду, и был благодарен, что совершал повторные  походы туда-сюда по бункеру с Чонином. Однако, когда пришло время, и они были готовы – или, по крайней мере, настолько готовы, насколько могли быть – Хёнджин почувствовал тревогу, когда понял, что его заставят сидеть в фургоне.

Но, несмотря на его умственное и эмоциональное бодрствование, его тело чувствовало усталость. День перешел в вечер, и Хёнджин физически чувствовал, что приближается время, когда он усядется на диван в общей зоне, чтобы посмотреть дораму с Сынмином, или даже устроить вечер для самого себя, чтобы насладиться блаженным комфортом одних его наушников.

Он остался странной смесью нервозности и апатии, особенно когда понял, насколько, несомненно, долгой будет предстоящая ночь. Мягкость передних сидений фургона подбадривала, словно пытаясь успокоить его напряженные мышцы, но он не мог позволить себе расслабиться в них.

— Ладно, поехали, – громко сказал Чан, забираясь на водительское сиденье. Он включил двигатель, и Хёнджин почувствовал знакомый грохот внутри машины. Чан бросил быстрый взгляд в зеркало, проверяя, более или менее устроились ли остальные сзади, прежде чем нажать ногой на педаль и вытолкнуть их из гаража.

Нога Хёнджина тревожно подергивалась, когда он повернулся, чтобы посмотреть в окно. Он все еще изо всех сил пытался осознать все, только что произошедшее, и в какой-то мере чувствовал, что должен был развлечь Феликса, попробовав больше рецептов смузи или даже узнав больше о кулинарном опыте Минхо. И все же он был там, с тревогой сидя в передней части фургона с Чаном рядом с ним, костяшки пальцев старшего побелели из-за силы, с которой он сжимал руль.

Он не мог полностью осознать тот факт, что они собирались отправиться на другую миссию, но знал, что противная тошнота от нервов в его желудке должна быть не просто так. Похоже, его тело осознало реальность ситуации раньше, чем разум.

Радио не было включено, и Чан превышал установленные лимиты с той скоростью, с которой жал на педаль газа. Хёнджин чувствовал, как настойчивость волнами исходит от него, что было заметно и по тому, как Чан не тратил время на то, чтобы оценить сельскую местность, окружающую их, как обычно делал. Вместо этого ему, похоже, приходилось сдерживать себя, чтобы ехать в спешке как можно безопаснее, а его челюсти были сжаты в мрачном предвкушении.

Хёнджин нервно провел рукой по волосам. Было ощутимое отсутствие разговоров со спины, что только еще больше выделяло текущую миссию среди других. Обычно, по крайней мере, Чанбин и Джисон разговаривали, но даже они погрузились в настороженное молчание, нарушаемое лишь случайным шарканьем или тяжелым вздохом.

Вскоре Хёнджин понял, что, судя по медленному дыханию с их стороны, большинство из них заснуло. Он не мог сказать, все ли они задремали, вероятно, готовясь к предстоящей ночи, или же кто-то еще не спал, поскольку наушники лишали его знаний об этом. В любом случае, он завидовал, потому что чувствовал себя слишком неловко, чтобы даже попытаться уснуть.

Вместо этого он решил взглянуть в сторону Чана, думая, что, по крайней мере, ему не придется страдать в одиночку.

— Чанни?

Чан не отводил взгляда от дороги, но слегка наклонил голову в сторону Хёнджина, когда из его горла вырвался тихий вопросительный стон. 

— Да?

— Ты… – голос Хёнджина дрогнул, и он задумался, действительно ли ему стоит признаться Чану в своих опасениях. У Чана уже было более чем достаточно проблем – он выглядел так, будто сам был в нескольких секундах от нервного срыва – и последнее, что Хёнджин хотел сделать, это добавить еще больше к его ноше.

Когда нерешительное молчание затянулось, Чан бросил взгляд в сторону Хёнджина.

 — Что такое, Джинни?

— Эм… – Хёнджин сглотнул, позволив себе ещё один момент поразмыслить, прежде чем продолжить: — Как ты думаешь, Кле действительно знает о нас и собирается отомстить нашим семьям?

Сначала на его вопрос ответила легкая гримаса, промелькнувшая на лице Чана, но не настолько легкая, чтобы Хёнджин ее не заметил. Чан глубоко вздохнул, его напряженные плечи поднялись, когда он, казалось, тщательно обдумывал слова, которые собирался сказать дальше. Хёнджин узнал эту эмоцию – сомнение; Чан, должно быть, тоже много думал о мотивах Кле, и он мог понять, почему. Все они признали, что Чан защищал их группу, и старший явно чувствовал себя некомфортно при мысли о том, что они могут столкнуться с чем-то, к чему они, несомненно, не были готовы.

— Я бы не сказал, что такой вариант совсем невозможен, – наконец сказал Чан, и Хёнджин был уверен в его честности. В его голосе была очень слабая дрожь, и он знал, что попытайся Чан солгать, чтобы утешить его, он бы приложил больше усилий, чтобы звучать более уверенно. — Есть крошечный шанс, что Бин был прав, и отец Сынмина стал мишенью только из-за его работы. Если это не было спланировано Кле, потому что они узнали больше о наших личностях, то это было бы причудливо надуманным совпадением... И это само по себе достаточно важно, ведь если Кле правда так много знает о нас, это заставляет меня задаться вопросом, откуда они получили эту информацию.

Хёнджин отвел взгляд, чувствуя, как его нервозность усиливается из-за комментария Чана. Он не думал об этом раньше, но, конечно, тот был прав: Кле ничего не знала о них с самого начала, а если знала сейчас, то, должно быть, им всё это кто-то рассказал. Какая-то часть Хёнджина задавалась вопросом, не мог ли исключить себя, поскольку он никогда раньше не показывал свое лицо во время миссии – кроме раза, что был на фестивале, но в то время он и Сынмин держались очень далеко от действия – Кле просто не знал бы о его существовании.

Но вскоре он отбросил это мнение, потому что, даже если Кле не знали о нем лично, они, по крайней мере, знали о Сынмине. И если Сынмин был замешан, то и Хёнджин тоже. Они были командой; все они.

— Что меня больше всего беспокоит во всем этом, на самом деле… – снова заговорил Чан, что несколько удивило Хёнджина, поскольку старший редко говорил о своих тревогах так открыто с кем-либо, кроме Чанбина. Казалось, он, как и Хёнджин, скрывал свои собственные опасения. — Это первая часть сообщения Мирох. «Поступил звонок». Откуда был звонок, и о чём?

— Это явно не Левантер, а значит, должна быть замешана какая-то другая сторона. И, может быть, именно эта сторона предоставила Кле информацию о нас.

Хёнджин почувствовал, как его лицо искажается в понимании, когда он понял, что имел в виду Чан. 

— Ты же не думаешь... Что сообщения, оставленные тебе и Бинни…

— Ничего нельзя исключать, – заключил Чан, казалось, заметив растущее волнение Хёнджина и печально нахмурившись. Он уже выглядел так, будто сожалеет о том, сколько своих мыслей раскрыл перед ним, что расстраивало, поскольку он не хотел, чтобы Чан оставался один со своим бременем. — Но да, это пришло мне в голову. Мы должны быть готовы ко всему.

Хёнджин откинул голову на спинку сиденья, зажмурив глаза в ответ на приступ тошноты, охвативший его. Хотя он был рад, что Чан смог разделить свое беспокойство, он также хотел иметь возможность заблокировать эффекты от них, поскольку его мысли кружились вокруг опасности, к которой, как подразумевал Чан, они могли направляться.

Он не был сильно сосредоточен на начале сообщения Мирох; его глаза тут же сфокусировались на слове «месть», а затем его разум не мог отойти от этого. И все же, обдумав слова Чана, он понял, насколько ужасающе прав был его друг.

Все можно было бы оправдать чередой совпадений, но Хёнджин не мог поверить, что все так просто. Не могло быть совпадением, что Кле не только преследовал отца одного из их членов, но и, по-видимому, приобрел анонимного сообщника в другом месте, который спровоцировал их на совершение этого нападения. Кем бы ни была эта новая фигура, будь то один человек или большая группа, они представляли опасность.

Хёнджин почувствовал, как его одолевает тянущее чувство поражения, когда он понял, что их работа не будет выполнена просто с разрушением Кле. В мире всегда будет что-то еще, с чем им придется сражаться, и тем более, что они рисковали собой в каждой миссии, это был лишь вопрос времени, когда один из них будет каким-то образом пойман. Видимо, шансы на это уже были.

Мысль о том, что кто-то так много знает о Хёнджине, мягко говоря, нервировала. Это было пугающе, особенно с учетом того, что тех, кто ему близок (хотя и только биологически), можно было идентифицировать и выследить, но также и то, что это просто не представлялось возможным. Он не мог понять, как кто-то может так им интересоваться, чтобы столь подробно изучать его жизнь, до такой степени, что получают такие скрытые знания о нем. Он мог понять, почему кто-то может быть очарован Сынмином с его безупречными боевыми способностями, наряду с Чаном и Чанбином и их столь же впечатляющими способностями.

У Хёнджина же были просто обостренные чувства. Это было скорее неприятностью, чем преимуществом, и он не мог понять, почему кто-то так стремился сблизиться с ним.

Но опять же, он не знал, правда ли кто-то был. В центре внимания находился Сынмин.

— Тебе нужно немного поспать, Джинни, – сказал Чан, мягко уговаривая Хёнджина отвлечься от его мыслей. Его голос потерял нервозность и стал больше походить на поддерживающего и чуткого Чана, к которому он так привык. — У нас впереди долгая ночь.

Хёнджин в знак признательности хмыкнул, закрыв глаза за солнцезащитными очками. Он очень сомневался, что сможет заснуть – даже без страха, который продолжал владеть его разумом и сердцем, общая атмосфера фургона была слишком тяжелой, чтобы обеспечить ему достаточно покоя.

Он не мог отрицать, что тишина сзади была полезной, а ровное дыхание тех, кто сидел там, было довольно успокаивающим в своем ритме. Хёнджин полагал, что даже если он не сможет заснуть, по крайней мере, у него выйдет убаюкать себя до более расслабленного состояния, чтобы лучше работать, когда придет время, и ему придется использовать свой слух.

Следовало взять с собой блокнот.

Легкая бессознательная улыбка украсила его губы, когда он вспомнил момент, который он разделил с Чанбином ранее этим днем. Казалось, будто это было несколько недель назад, с учетом того, как много всего произошло потом, но Хёнджин до сих пор отчетливо помнил этот момент, и он помог ему расслабиться. Он до сих пор помнил тепло, которое наполнило его, когда Чанбин так искренне похвалил его рисунок, и как он был тронут, когда открыл футляр для очков и увидел, что внутри лежит знакомая пара линз. Он задавался вопросом, будет ли Чанбин носить свою толстовку, или она будет собирать пыль, раз уж она была такой забавно большой для него…

— Ты ведь знаешь, что я не хотел навредить тебе, скрыв это, верно?

Голос Сынмина был таким тихим, что Хёнджин почти не заметил его, но как только он осознал слова и того, кто говорил, он почувствовал, что его наушники больше не действуют. Голос младшего прорезал фоновый шум фургона, и Хёнджин слушал все, что последовало дальше, с чутким слухом и быстро бьющимся сердцем.

— Я бы никогда не хотел причинить тебе боль, никогда… Мне просто было страшно, что ты можешь подумать обо мне.

Большая часть Хёнджина знала, что ему не следует слушать, и он, очевидно, подслушивает очень личный момент. Но он чувствовал беспокойство за самого Сынмина, после того, что тот пережил в этот день, и поэтому он не мог набраться силы воли, чтобы перестать.

Но когда он обдумывал то, что сказал Сынмин, ему все же хотелось, чтобы его совесть взяла верх.

— Потому что я люблю тебя, Йени. Думаю, я… очень, очень сильно люблю тебя.

В тот момент Хёнджин не мог отрицать, что подслушивал исключительно в своих интересах. Мысль о том, чтобы отстранить себя от того, что последовало, больше не казалась вариантом.

Ему казалось, будто он месяцами был вынужден смотреть, как Сынмин и Чонин танцуют друг вокруг друга, и, видимо, это именно то, что происходило между ними. Он улавливал странное, но ни в коем случае не неприятное напряжение между ними до того, как правильно понял Сынмина как человека. Ему было легко; Сынмин выпрямлялся всякий раз, когда Чонин смотрел в его сторону, и лицо Чонина часто немного краснело, если Сынмин делал ему какие-либо комплименты. Хёнджин также заметил, что лампочки на чипе младшего иногда светились немного ярче, но он не был уверен, имеет ли это значение.

Итак, он ждал ответа Чонина, желая наконец услышать, как они примирятся с тем, что было между ними.

Он ждал.

И ждал.

Затем он с опозданием понял, что все остальные сзади дышат ровно, чего не было у Сынмина.

Чонин спал.