Как только сообщение Джисона было передано, Минхо был на взводе. Он и без того был очень бдителен, но скорее из-за беспокойства, которое передавалось в голосе Джисона — даже с учетом слегка искаженного эффекта наушников — Минхо прекратил попытки скрыть напряжение своего тела.

— Они назвали меня «делом благотворительности», – повторил Джисон, горький смех разнесся по каналу. В его тоне звучал так, будто он хотел пошутить, но в нем сквозила очевидная обид, и это расстроило Минхо больше, чем он ожидал. — Я даже не знаю, что это значит. Может быть, они просто хотели обозвать меня, вместо того, чтобы оставить надлежащую угрозу.

Минхо знал, что имел в виду Джисон, и о чем младший, должно быть, думал в тот момент. «Разве меня недостаточно даже для того, чтобы считаться опасным, как другие?» Это было нелепо, но Минхо достаточно испытал на себе самоуничижение Джисона, чтобы догадаться, на что был бы похож его мыслительный процесс, и он обнаружил, как отчаянно пытается положить этому конец. Он не был уверен, почему ненавидел то, каким образом Джисон часто говорил о себе, но в любом случае это доставляло ему дискомфорт, и отчаянное желание всё изменить.

Однако на данный момент его мысли были сосредоточены не на этом. Вместо этого он оторвалл взгляд от экрана ноутбука Чонина и смотрел на закрытые двери фургона с вновь обретенной осторожностью.

С того момента, как он увидел сообщение, оставленное Мирох, Минхо тут же понял, что что-то не так. Для Мирох было нехарактерно предупреждать о нападении с таким запозданием, когда, по опыту Минхо, они всегда наслаждались господством превосходства, которое, как они чувствовали, сохраняли над Кле, если объявляли что-либо. Тема мести затронула и Минхо; когда он был с Кле, Мирох не держал достаточно серьезной обиды, чтобы так настойчиво идти к цели. Кроме того, это место нервировало его, и он ожидал, как и другие, что им каким-то образом удалось узнать о Сынмине и его связях, и поклялись отомстить таким образом, который, возможно, будет более подходящим для них, а также закончился бы прибылью.

Хотя Минхо сказал остальным, что сообщение было не в характере Мирох, он сожалел, что не понял, насколько оно на самом деле было неправильным. Вряд ли остальные имели представление о том, насколько он был на взводе из-за миссии, и, вынужденный ждать в задней части фургона, он сожалел, что не сделал больше, чтобы подчеркнуть это. У него просто не было шанса из-за того, насколько лихорадочными были их приготовления, а затем большинство из них заснуло во время поездки туда. Сынмин был единственным, кому Минхо мог довериться, но, учитывая обстоятельства, вряд ли это было хорошей идеей.

Кроме того, он задавался вопросом, будут ли доверять его словам или нет. И какая-то часть его сомневалась в этом.

Но слова Джисона только заставили почувствовать себя еще хуже, почему именно Джисон? Если бы анонимы, оставившие сообщения собирались воздействовать, конечно, было бы наиболее эффективно, будь их записка была адресована Сынмину. И все же она была адресована Джисону.

Было также крайне печальное признание, которое они все должны были сделать: кем или чем бы они ни были, они не были Дживайпи, поскольку теперь был выделен кто-то другой, кроме Чана или Чанбина.

— Бог мой, ладно, хорошо. – Следующим прозвучал голос Чанбина, поскольку те, кто был в фургоне, погрузились в гробовую тишину, пощадив Чонина, который, похоже, только еще больше отчаялся в своих попытках совершить хоть какой-то прорыв. — Сынминни, где ты? Нам нужно снова сгруппироваться.

Чонин замер. Это заставило замереть и Минхо, страх в его желудке усилился. Обычно он не задумывался о том, что Сынмин один, так как знал, что младший более чем способен справиться сам (воспоминание о холодном лезвии, прижатом к его горлу во время их первой встречи, было достаточным доказательством этого). Однако, текущая миссия была скорее исключением.

— Вы разделились? – Чан возмущенно воскликнул, недоверчивость его голоса передала все эмоции, которые Минхо чувствовал, но изо всех сил старался не смотреть им в глаза.

— Он сказал, что с ним все будет в порядке! Он-… Он казался действительно на грани, и так отчаянно хотел уйти, заверив меня, что разделение будет способом сделать нашу работу значительно быстрее, – поспешно ответил Чанбин, и Минхо действительно чувствовал каплю жалости к тому. Он знал, каким упрямым может быть Сынмин, и Чанбин тоже, похоже, питал к нему некоторую слабость, поэтому Минхо сомневался, что, если Сынмин действительно умолял так отчаянно, как тот рассказывал, он бы мало что мог сделать.

В любом случае, им просто нужно было, чтобы Сынмин сообщил свое местоположение, чтобы они могли перегруппироваться и выбраться наружу–

— Эм… А почему Сынмин ничего не говорит? – тихо спросил Хёнджин, но его слова оставили настолько оглушающую тишину, что он с тем же успехом мог кричать.

Минхо знал, что Сынмин никогда не позволил бы им беспокоиться о нем, и уже бы заговорил, будь у него была такая возможность. Он стиснул зубы и отвернулся, догадываясь, что это значит. Он не мог быть уверен, где был Сынмин и что он делал, но в любом случае тот был не в состоянии ответить им. Пессимистический ум Минхо уже сосредоточился на худшем исходе, несмотря на все его попытки удержать разум от отклонения в этом направлении, и тот факт, что Хёнджин не слышал никого, кто, по мнению Минхо, потребовался бы, чтобы победить Сынмина. Но по какой-то причине это пугало еще больше.

— Сынмин? Ты нас слышишь? – Чан, в отличие от нескольких секунд назад, уже – или, по крайней мере, так  казалось, – взял себя в руки, будто бессознательно уловив панику, охватившую других членов группы. Что только продолжала расти по мере того, как молчание Сынмина затягивалось.

Минхо думал, что он и раньше чувствовал страх, и, возможно, так оно и было. Он боялся за себя бесчисленное количество раз, с того момента, как он впервые обнаружил присутствие своих способностей, когда был загнан в угол в детстве, до того момента, когда он встретил группу и тоже подвергся воздействию их грубой силы. Он также испытал небольшой страх, когда увидел фотографию, который Чан держал в руках в офисе штаб-квартиры Йеллоу Вуда, и понял, что они имеют дело с чем-то гораздо большим, чем Кле, которые казались жалким врагом, когда он стоял перед ними вместе с другими, а не один.

Возможно, именно поэтому его сердцебиение ускорилось с такой поразительной скоростью, и он понял, что не может пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы поднять руку и сказать в наушник слова поддержки. Он как будто не мог ясно мыслить — недовольство жгло в груди так сильно, будто кто-то сильно давил на нее, не давая ему воздуха.

Он не был уверен, можно ли назвать это чувство «страхом», ведь это слово, казалось, не описывало его в полной мере. Это было ужас во всей своей красе, но Минхо этого не понимал.

Почему меня это так волнует?

Чанбин громко выругался, злость в его вскрике прорезала мысли Минхо. Он слегка вздрогнул, уже более взвинченный, чем раньше, и сквозь смутный страх почувствовал некоторую симпатию к тому, что младший, должно быть, думал и чувствовал в тот момент. Даже сейчас он осязал тяжесть вины, ложащуюся на его собственные плечи, при мыслях, что ему стоило сделать больше, чтобы предупредить остальных о том, насколько подозрительно нехарактерным было сообщение от Кле. Он не мог представить, насколько свирепы эмоции, бурлящие в голове Чанбина.

На другом конце канала раздался громкий стук, будто он бросился бежать.

— Я просто отпустил его, взял и отпустил его–

— Мы нашли щиток! – Голос Джисона, задыхающийся от беспокойства и настойчивости, прервал бессвязное бормотание Чанбина. Он будто совершенно забыл о записке, оставленной для него, и сердце Минхо сжалось от отчаянной надежды в его голосе. — Я верну энергию, Йени, и тогда ты сможешь добраться до камер и найти его. Все будет хорошо!

Услышав имя младшего, Минхо вспомнил, что он не один. Было достаточно легко забыть во время своего внутреннего смятения, что он был в компании трех других людей, и мысленно проклинал себя за упущение этого из виду. Он был самым старшим из тех, кто остался в фургоне, и, возможно, не самым близким Сынмину, поэтому ему не следовало позволять себе погружаться в свои мысли, хотя он должен был быть опорой для них.

Он оторвал взгляд от дверей, за которыми молча наблюдал, слушая в наушнике обмен сумбурными словами, и бросил быстрый взгляд на остальных.

Ноги Феликса беспокойно подрагивали, из-за чего лежащий там ноутбук ненадежно качался, и он непреднамеренно цеплялся за руку Хёнджина, раздраженно глядя на экран ноутбука Чонина. Но Хенджин, похоже, даже не осознавал этого, склонив голову и крепко сцепив руки на коленях, что выглядело для Минхо почти так, будто он молился. У него не было собственного наушника из-за того, что хриплый звук был невыносим для его слуха, но, тем не менее, он, должно быть, был в состоянии разобрать всё, что говорилось.

Минхо повернулся, чтобы посмотреть на Чонина, о котором он больше всего беспокоился (учитывая его выводы о чувствах Чонина к Сынмину), но был удивлен увиденным.

Чонин выглядел самым спокойным из всех, его руки все еще лежали на клавиатуре, пока он ждал обновлений Джисона у щитка. Выражение его лица превратилось в каменный фасад, который, как чувствовал Минхо, он видел раньше, когда Сынмин носил его, всякий раз, когда оказывался в ситуации, которую не контролировал, или чувствовал себя особенно уязвимым. Минхо знал, что Чонин, должно быть, чувствовал гораздо больше скрытых чувств, и он мог только сожалеть, что младший был вынужден сохранять самообладание, когда он, должно быть, был напуган до безумия. Минхо мог видеть крошечные крупицы этого в водянистом блеске его глаз, когда они немигающе смотрели на экран компьютера.

Недолго думая, Минхо протянул руку рядом с Чонином и легонько положил руку ему на плечо. Мышцы Чонина напряглись под его прикосновением, и он слегка сжал его, прежде чем позволить руке опуститься на бок, когда голос Джисона снова заполнил их наушники.

— Работает! Вперед, Йени!

Словно рухнула плотина, и жуткая тишина, охватившая Чонина, неожиданно закончилась. Он бросился в бой, оторвавшись спиной от стены позади них и жадно склонившись над окном действия, которое внезапно мелькнуло на экране ноутбука. Его пальцы летали по клавиатуре со скоростью, за которой Минхо даже не пытался угнаться, и он застрял между наблюдением за этим и внезапным набором рамок, появившихся перед ними.

На какое-то тревожное мгновение все они казались непроницаемой тенью черного, пока, наконец, один за другим не ожили.

Минхо двинулся вперед, приближаясь к Чонину, и перегнулся через плечо младшего, чтобы получше рассмотреть. Качество камеры было не самым лучшим, но, к счастью, Джисон, похоже, смог вернуть свет тоже, и поэтому каждое изображение, выводимое на экран, было достаточно четким, чтобы Минхо мог сказать, что почти все показанные комнаты были пустыми.

Он воспользовался моментом, чтобы поддаться невольному уважению к тому, насколько ухоженным и престижным был особняк. Богатое сияние света, возрожденного Джисоном, отбрасывало золотое сияние по коридорам, очерчивая безупречные предметы мебели в комнатах.

Но та мимолетная оценка, которую чувствовал Минхо, исчезла в считанные секунды, поскольку размер здания означал, что Чонину пришлось пролистать многочисленные страницы снимков с камеры, прежде чем они наткнулись на свои первые следы движения. Чонин пролистывал так быстро, что чуть не пропустил их, если бы не острые глаза Хёнджина.

— Джисон и Чан! – воскликнул он, протягивая руку через Феликса, чтобы указать на один кадр с камеры.

Хотя они были намного меньше и менее четкими на экране, их волнение все еще было заметно в их движениях и в том, как они держались – Минхо мог сразу это уловить. Чан выглядел так, словно вот-вот сломается от напряжения, которое контролировало его мышцы, когда он поспешно тащил Джисона за руку. Они переходили от одного изображения к другому по ровной линии, пока не исчезли, и Чонину пришлось перейти к следующей коллекции, чтобы удержать их в кадре. Джисон спотыкался позади Чана, посылая испуганные взгляды через плечо, и когда он случайно встретился взглядом с одной из камер, Минхо почувствовал, как его сердце остановилось.

Младший держал в одной руке лист бумаги, смятый из-за силы, с которой он сжимал его в своей руке. Тем не менее, Минхо все еще мог различить отчетливую черно-белую вспышку на нем и точно знал, на что он смотрит.

Он поднял руку, чтобы потереть висок, пытаясь разобраться в своих мыслях, пока Чонин продолжал следовать за Чаном и Джисоном по коридорам. Они поднялись из подвала и, казалось, пробирались через какой-то бальный зал, но Минхо не был слишком сосредоточен на этом. Он был слишком занят, задаваясь вопросом, как кто-то мог знать, что Джисон будет в подвале, чтобы вообще разобраться с электричеством.

С наступлением ночи это становилось для него все более и более очевидным; они попали в ловушку, и это было до боли очевидно с самого начала. Всегда была часть Минхо, которая знала, и он проклинал себя за то, что не сделал больше, чтобы подготовить их, хотя логическая часть его утверждала, что ничто из возможного сказать им, не могло бы помочь, поскольку он понятия не имел, насколько всё пойдет плохо.

И хуже всего во всем этом было то, что Джисон был прав: оставленная ему записка был странно кривой и мелкой, будто это было скорее действие, чтобы вселить страх, а не воспользоваться им. Это было отвлечением от того, о чем они действительно должны были беспокоиться.

— Нам нужно найти Сынмина, – впервые заговорил он, благодарный за ровный голос. Палец Чонина дрогнул, прежде чем прокрутить дальше и оставить другую пару позади, то ли он нервничал из-за того, что найдет дальше в отснятом материале, то ли боялся упустить из виду двоих из их участников, которые, как они знали, по крайней мере были в безопасности, Минхо не мог быть уверен. Но в любом случае, по настороженной позе Чана он мог сказать, что старший не планировал допустить, чтобы с ними что-то случилось, а ему можно было доверять. Чтобы помочь Чонину двигаться дальше, чей палец начал слегка дрожать, Минхо поднял руку и заговорил в наушник. — Чанбин, Сынмин упомянул, где он собирался искать?

Канал другого мгновенно ожил, что принесло облегчение, поскольку, по крайней мере, они не потеряли кого-то еще. Казалось, он всё ещё бежал, судя по тяжелому дыханию, сопровождавшему его слова. 

— Наверху.

Это было все, что нужно Чонину, чтобы подтолкнуть его к действию. Он начал пролистывать изображения, а Хёнджин продолжал внимательно следить за любыми признаками более незаметного движения.

Их встретили лестницы, пустые коридоры и заброшенные спальни, которые, по виду только собирали пыль. Глаза Минхо начали слезиться от того, как широко они были раскрыты, пытаясь получить все возможное из каждой проходящей комнаты, прежде чем Чонин неизбежно двинулся вперед. Он чувствовал, как внутри него нарастает отчаяние, поскольку они продолжали встречаться ни с чем, не имея ни малейшего намека на то, куда мог пойти Сынмин. Все было в идеальном состоянии, никаких признаков борьбы или драки.

Наконец-то им попалось хоть что-то, когда в одном из кадров появился Чанбин. Он бежал по коридорам с такой скоростью, что Чонину приходилось регулярно пролистывать страницы, чтобы оставаться на нем, и ничуть не замедлял темп, когда ему приходилось подниматься по извилистой лестнице. Для Минхо было очевидно, что он на самом деле не знал, куда идет, но, похоже, его это совершенно не заботило, и он двигался с такой оглушительной спешностью, что Минхо почти мог слышать звук его шагов по половицам с ковровым покрытием под ним.

Минхо цокнул языком, затем жестом показал Чонину двигаться дальше. Было приятно видеть Чанбина в целости и сохранности, но они все еще не видели ничего, связанного с Сынмином, а он знал, что это был гонка со временем. Ему удалось охладить большую часть своей паники до каменно-холодной решимости, поскольку он начал понимать, что некоторые из них были слишком напуганы, чтобы проявить инициативу и добиться прогресса. Хорошо это или плохо, но у него была способность абстрагироваться, когда доходило до дела.

В Кле он привык жертвовать членами своего подразделения ради общего блага, если того требовало время. Но теперь он был готов пожертвовать чем угодно ради одного из них.

Чонин, похоже, понял намек Минхо, и возобновил просмотр каналов. Минхо наклонился еще ближе, как для того, чтобы получше рассмотреть, так и для того, чтобы оказать некоторую поддержку дрожащему телу Чонина, но, как оказалось, ему не нужно было этого делать, поскольку всего через несколько слайдов они наткнулись на что-то настолько внезапное и неожиданное, что все они должны были принять это к сведению.

— Ребята, вы его нашли? Что происходит-

— Есть кое-что, – прервал срочный вопрос Чана Чонин своим заявлением. Его голос был дрожащим, но уверенным в своей решимости, когда он навел курсор на конкретное изображение, к которому были прикованы все их взгляды. — Бинни, он наверху, так что ты рядом с ним. Просто следуй моим указаниям, и я доведу тебя туда.

Младший, казалось, потерял чувство потерянности из-за их новейшего открытия и рассказал маршрут, которым должен был следовать Чанбин, с уверенностью, которой Минхо был поражен. Он пролистывал кадры с такой скоростью, что Минхо едва успевал обрабатывать каждую по отдельности, не говоря уже о том, чтобы установить какую-то связь между их местоположением. Тем не менее, на мгновение выглядело так, будто Чонин обрел способность Хёнджина подмечать детали. Возможно, он только что усилил внимательность к деталям своей тревогой. Минхо слышал, что такое возможно.

Чувствуя себя уверенным, что Чонин сможет привести Чанбина именно в эту комнату, а также рассказать старшему о картине перед ними, Минхо отстранился от голоса младшего. Вместо этого он сконцентрировался на изображении, которое Чонин увеличил на экране, давая им возможность лучше рассмотреть комнату, которую оно запечатлело.

Это выглядело как спальня ребенка, немедленно зажигая сигнальные огни в голове Минхо, так как человек, стоящий там, был явно взрослым. Он был один, сидел на стуле, аккуратно придвинутом к столу. Его поза была неторопливой и расслабленной, хотя он, должно быть, слышал грохот шагов Чанбина, пока тот быстро приближался к комнате.

— Не понимаю, – пробормотал Хёнджин, взволнованно проводя рукой по волосам. — Я никого не слышал. Должно быть, он был абсолютно бездвижен.

— Это... он, не так ли? – в благоговейном ужасе прошептал Феликс с другой стороны от Чонина. Младший не поднимал глаз и продолжал направлять Чанбина с той же эффективностью, что и раньше, но Минхо нахмурился, обрабатывая слова Феликса. — Отец Сынмина, Ким Чону.

Лицо Минхо расплылось от удивления, и он снова посмотрел на экран широко раскрытыми глазами. Он не узнал этого человека, так как не следил за новостями и прессой, но почувствовал слабую вспышку узнавания, когда пригляделся. Были (к сожалению) некоторые сходства между Сынмином и его отцом, но Минхо быстро смог их различить. В то время как Чону, словно совсем не проявлял никаких эмоций и смотрел на книгу, которую держал в руках, с выражением, близким к презрению, Сынмин, показывал такое выражение на своем лице, когда дразнил кого-то, и Минхо определенно никогда раньше не видел, чтобы он смотрел на кого-то свысока с таким выражением.

— А там, на кровати, – через мгновение указал Хёнджин, указывая на кровать в правой части изображения. — Это еще одна записка, не так ли?

Минхо сначала этого не заметил; его внимание было автоматически привлечено к мужчине, но он согласился с Хёнджином, как только увидел то, о чём говорил блондин. На подушке кровати, которая была аккуратно заправлена и, казалось, была заправлена только что выстиранными простынями, аккуратно лежала черно-белая фотография. Хотя изображение с их камеры было слишком пиксельным, чтобы полностью разобрать, что на нем изображено, Минхо уже знал, кому оно должно было быть адресовано.

При этом, в присутствии самого отца Сынмина, Минхо знал – там они найдут ответ на то, что случилось с Сынмином в этой комнате. Он поджал губы и сжал кулаки, готовясь к борьбе между Чанбином и мужчиной на экране. Он был готов утешить других перед лицом того, на что им придется смотреть, не самого приятного зрелища, а также сохранять самообладание на протяжении всего этого, поскольку тогда он понял, что действительно заботится о Сынмине.

— Йени, – тихо сказал Минхо, когда младший закончил свои указания с прибытием Чанбина в коридор, в котором находилась комната. — Есть ли какой-нибудь способ оставить наушник Чанбина постоянно включенным? Не думаю, что он сможет держать канал открытым вручную.

Чонину потребовалась доля секунды, чтобы обдумать предложение Минхо, но вскоре он переключил свое внимание на ноутбук, лежавший на коленях Феликса, который контролировал связь между их наушниками. Феликсу удавалось оставаться неподвижным, пока Чонин подключался к нему, а Минхо следил за записью с камеры, в то время как внимание младшего было в другом месте.

Он уловил момент, когда Чонин открыл связь между наушниками Чанбина и всеми остальными, поскольку тишину внезапно нарушило прерывистое дыхание Чанбина. Мгновение спустя дверь на экране распахнулась, и в комнату, пошатываясь, ввалился знакомый Чанбин.

Минхо вздрогнул, так как казалось, что Чанбин даже не вооружился перед тем, как войти. Его руки были пусты, когда его взгляд остановился на человеке в кресле, который небрежно повернулся, чтобы оглянуться через плечо, а дверь ударилась о соседнюю стену из-за силы, с которой Чанбин распахнул ее. Хотя Минхо очень сомневался, что у Чону было сильное намерение причинить вред Чанбину из-за его расслабленной манеры, он действительно хотел, чтобы Чанбин не ввалился так импульсивно, после краткого описания Чонином сцены в комнате. Видимо, Дживайпи не научили его тому, что делать в случае, если безопасность кого-то, о ком он заботился, была поставлена под угрозу во время миссии.

Плечи Чанбина вздрогнули, и даже с ограниченного ракурса камеры Минхо мог видеть почти дикий взгляд в его глазах, когда они метались по комнате, как будто он что-то искал.

— Где он? – Зарычал он, оставаясь в дверях, чтобы заблокировать единственную надежду на побег для отца Сынмина.

В этом не было необходимости, так как мужчина в кресле даже не поднялся на ядовито-требовательный вопрос Чанбина. Вместо этого он уперся руками в стул и повернулся в мучительно медленном темпе, а затем сказал что-то недостаточно громкое, чтобы донести это до наушника Чанбина. Минхо пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать, так как он отчаянно хотел услышать ответ сам, и не был уверен, сможет ли он смотреть на весь разговор однобоко.

— Говорит “его больше нет”, – пробормотал Хёнджин, снова наклоняясь к Феликсу, чтобы получше рассмотреть экран. Минхо бросил удивленный взгляд в его сторону, чтобы увидеть изображение, четко отраженное в линзах солнцезащитных очков.

С проблеском гордости он понял –  Хёнджин, должно быть, мог читать по губам, что, по его мнению, не было слишком уж удивительным, поскольку его зрение было достаточно острым, чтобы различать отдельные формы слов из чужих уст. Но это чувство обожания вскоре улетучилось, когда он вспомнил слова младшего.

'Больше нет.' Это могло означать разное. «Больше нет» в плане «исчез», «больше нет» в плане «отступил», а в худшем случае «больше нет» в плане–

— Что ты имеешь в виду под «его больше нет»? – усмехнулся Чанбин, разделяя мысли Минхо, хотя он, казалось, получил от этого больше гнева, чем страха, как в случае с Минхо. Он сделал шаг вперед, всё его тело напряглось, и Минхо знал, что ему не потребуется много времени, чтобы сорваться. Сжатая челюсть и мрачное выражение лица были намеками, которых Минхо часто высматривал, и за ними сразу же следовала ложь с его стороны, которая спасала его от любых неприятностей, в которые он попадал. — Где он сейчас?

С их точки зрения выражение лица Чону было ясным, и в этот момент Минхо не хотел ничего, кроме как сам оказаться в этой комнате, чтобы дать мужчине пощечину. Он не смотрел на Чанбина с презрением или неприязнью и даже не улыбнулся ему. Вместо этого уголки его губ с сожалением нахмурились, и он прервал зрительный контакт, чтобы посмотреть в землю.

Минхо ненавидел это.

Он выглядел так, будто жалеет себя, и Минхо уже мог рискнуть предположить, какая ерунда вот-вот сорвется с его рта. И, по его мнению, он не имел абсолютно никакого права так себя чувствовать, поскольку у него был выбор. Был у него всегда, и из-за этого выбора Сынмин ушел, а Чонин выглядел так, будто вот-вот расплачется, когда напряженная тишина затянулась. К счастью, Феликс, похоже, заметил и эту последнюю деталь, и взял руку младшего в свою, пока все они, затаив дыхание, наблюдали за перепалкой.

Затем Чону заговорил, и Хёнджин быстро повторил то, что сказал.

— Он не сказал мне своего имени или откуда он родом. Единственное – сказал, что знает все о Сынмине и придет, чтобы забрать сына из моих рук. Мне просто нужно было сесть и позволить ему устроить сцену, давая ему информацию о том, как работает дом и какая комната принадлежит Сынмину. Я полагаю, вы столкнулись с ребятами? Он сказал, что это произойдет.

Голова Минхо кружилась от количества информации, и все происходило слишком быстро, чтобы он мог ее правильно обработать. Всё, что он знал, прежде чем Чанбин шагнул еще дальше в комнату, это разочарование того, ведь это абсолютно ничего не сказало им о том, где Сынмин или в порядке ли он, но также они надеялись, что Чону, по крайней мере, будет в состоянии пролить свет на загадочную третью сторону. Но, похоже, он знал ровно столько же, сколько и они, с добавлением «он».

— Столкнулись. И разобрались с ними. Ты сейчас совсем один, и сейчас собираешься сказать мне, куда именно «он» забрал Сынмина. – Минхо мог видеть, как и без того короткое терпение Чанбина близится к концу, и он только надеялся, что младший сможет сохранять хладнокровие достаточно долго, чтобы получить всю возможную информацию. Он хотел, чтобы они дали указания и Чану, а не оставили его с Джисоном на первом этаже, поскольку, по крайней мере, он чувствовал, что Чан с меньшей вероятностью сломается и убьет их единственный источник.

Ему хотелось заговорить в наушник и попросить Чанбина успокоиться, но это вряд ли поможет. Он также чувствовал, что его слова прозвучат гораздо резче, чем предполагалось, ведь его собственные эмоции превратились в бурлящий беспорядок в груди, который, как он знал, отразится в его голосе.

Напряжение в задней части фургона было удушающим. Дрожание пальцев Чонина превратилось в дрожь всего тела, но его лицо было бесстрастным, а глаза продолжали быть прикованными к экрану. Феликс продолжал крепко держать их руки вместе, но выглядело, словно это было больше для его собственного комфорта, в то время как Хёнджин склонился над младшим в позе, которую Минхо наверняка было больно поддерживать. Однако это было необходимо, поскольку Чону ответил через несколько секунд, и мягкий голос Хёнджина снова повторил его слова для всех.

— По правде говоря, я не знаю, где он сейчас. Мне немного грустно снова прощаться, но, по крайней мере, я рад сделать для него всё, что мог, и он должен быть благодарен за это. Не знаю, что с ним будут делать, но вряд ли убьют, если это хоть как-то утешит тебя. Я бы даже сказал это к лучшему. Риск разоблачения секрета ушел вместе с ним, и больше нет причин стыдиться. Он будет в лучшем месте. Мне жаль, что вы больше не встретитесь, но, если память мне не изменяет, незнакомец упомянул что-то о том, чтобы забрать остальных из вас тоже когда-нибудь в будущем.

По спине Минхо пробежал холодок, и Феликс зашипел сквозь зубы. Голос Хёнджина дрожал, когда он закончил, в то время как Чонин оставался жутко неподвижным. Чанбин застыл на экране, его черты расплылись в ответ на слова Чону, и это было достаточным доказательством того, что Хёнджин повторил правильно. Только такое заявление могло вызвать то ужасающее замешательство, которое мгновение спустя отразилось на лице Чанбина.

Но, в отличие от окружающих, Минхо не боялся того, что Чону намекал ни на силу Сынмина, ни на всю группу. Нет, он боялся, просто не понимая, почему Чону так много им рассказывает.

Пугающе, как будто прочитав мысли Минхо, Чону открыл рот и снова заговорил. Хёнджину потребовалось больше времени, чтобы озвучить всё, поскольку он, должно быть, был так же потрясен, как и все они.

— Он рассказал мне всё о вашей группе и о ваших способностях. Он, конечно, упомянул тебя и недостатки ваших способностей. Вот оно – предназначение банды в бункере, полагаю, чтобы обезвредить тебя на остаток ночи, не рискуя собственной жизнью. И я полагаю, даже сейчас...

Внезапно эти стальные глаза сфокусировались на камере, из которой они наблюдали за ним, и у Минхо перехватило дыхание.

— Ты смотришь это, Чонин?

Чонин тихонько всхлипнул, подняв свободную руку, чтобы прикрыть рот и приглушить звук. Хватка Феликса значительно усилилась, и у Минхо возник соблазн протянуть руку и добавить свою собственную, потому что он чувствовал чистый, почти детский ужас, поскольку не мог оторвать взгляда от экрана.

Было что-то неоспоримо пугающее в том, как много Чону знал, после того, по-видимому, всего одной ночи в разговоре с тем, кто похитил Сынмина. Угроза, с которой они столкнулись, была больше, чем любой из них мог себе представить, с глубоким знанием не только Чана и Чанбина, но также Чонина, Джисона и Сынмина. С таким количеством можно было с уверенностью сказать, что Хёнджин и Феликс тоже не остались незамеченными, и Минхо знал, что он тоже, должно быть, был засчитан.

Но это просто не имело смысла. Если не считать Чана и Чанбина, все они познакомились в промежутке года, а Минхо работал с ними в лучшем случае несколько месяцев. Как они могли уже стать настолько известными, что кто-то знал и так жадно охотился на них?

Его мысли резко остановились, когда Чанбин двинулся так внезапно и с такой скоростью, что Минхо подумал, не заглючили ли камеры и не пропустили несколько кадров. В какой-то момент он стоял посреди комнаты и смотрел на Чону с тем же взволнованным выражением лица, что и у тех, кто был в фургоне, а в следующий уже располагался прямо над стулом, прижав ствол пистолета между глазами старшего мужчины. Минхо даже не был уверен, где он взял пистолет, так как был совершенно уверен,  выходил он из фургона только со своими с ножами.

Чанбин стоял спиной к камере, и Минхо подумал, что это к лучшему, так как, когда он говорил, в его голосе звучала такая злость, что выражение его лица должно было быть до жути пугающим и непохожим на него.

Минхо никогда раньше не слышал такой ярости, и что еще хуже, тон Чанбина был ровным, когда он говорил, все пылающее разочарование сменилось леденящим холодом.

— Во всем, что ты здесь сказал, есть несколько недочетов, – признался он. — Во-первых, мои силы не определяют меня, и я всё ещё могу нанести немалый урон без них. Я не «вышел из строя», как ты описал. Во-вторых, даже если так, я бы охотно отдал свою жизнь в любой момент, если бы это означало, что мой друг– ваш сын был бы в безопасности.

Раздался зловещий щелчок.

— В-третьих, ты не заслуживаешь никакой благодарности от него. Ты, жалкий ублюдок, ничего не сделал, чтобы заслужить её, так что не обольщайся. И, наконец, Ким Сынмину нечего стыдиться.

Последовавший за этим выстрел был настолько громким, что Минхо не мог сдержать вскрик, который сорвался с его губ. Он вырвался из его наушника без всякого предупреждения и, казалось, вонзился прямо в сердце, заставив его пропустить удар. У Феликса была интуиция, сказавшая оторвать свою руку от руки Чонина, чтобы он мог прижать их к ушам Хёнджина, но также яростно вздрогнул, когда звук разорвал его собственные барабанные перепонки. Чонин даже не отреагировал.

Чанбин не двигался и продолжал заслонять от них Чону. Минхо был благодарен за это, так как не думал, что готов увидеть тело; Вида крови, растекающейся по ковру у подножия стула, было достаточно, чтобы его желудок заболел. Это также могло быть связано с опустошительным отсутствием информации, которую они смогли получить, и это совершенно не приблизило их к точному пониманию того, что случилось с Сынмином или куда его забрали.

В такой ситуации легко было почувствовать безнадежность. У них не осталось ничего, кроме знания о отрезвляющем акте предательства, который только что был совершен против Сынмина.

Но Минхо пока не позволял себе поддаться ей.

— Что за херня? Что происходит? – Голос Чана сорвался от безысходности, и Минхо стало жаль, когда он понял, что у Чана и Джисона не было Хёнджина, чтобы озвучить им слова Чону, или даже камеры, чтобы наблюдать, как всё разворачивается. Он не был уверен, что хуже; точно зная, что происходит и в какую безвыходную ситуацию они попали, или иметь возможность цепляться за единственную надежду, что все не так плохо, как казалось.

Чанбин не стал отвечать, и Минхо, и Чонин. Минхо не был уверен, что происходит в головах другой пары, но он был слишком занят, отчаянно пытаясь придумать план или, по крайней мере, осмыслить все, что сказал Чону, что могло бы дать подсказку откуда начинать.

В конце концов Феликс ответил, его рука дрожала, когда он поднес ее к наушнику.

— Бин говорил с отцом Сынмина… Его похитили, но мы не знаем, кто и куда. Мы ничего не знаем, кроме того, что его больше нет.

Слова Феликса, казалось, вызвали чувство завершенности, и Минхо с тревогой наблюдал, как плечи Чанбина опустились, и он опустил голову, очевидно принимая поражение. С заявлением Феликса до них действительно начала доходить серьезность того, что произошло, наряду с последствиями, о которых, Минхо знал, они все изо всех сил старались не думать.

Сынмин исчез, и они понятия не имели, как попытаться вернуть его. Это поставило их перед душераздирающим выбором: предложить себя тому же человеку, который забрал Сынмина в надежде, что они снова сойдутся, или смириться с тем, что он для них потерян.

Минхо яростно замотал головой. Он не мог думать об этом, даже когда другие явно смирились. Хёнджин отвернулся, чтобы больше не смотреть на экраны, но его плечи чуть-чуть дрожали от боли их потери, в то время как Феликс закрыл глаза, позволив своей руке безвольно упасть на руку Чонина. Минхо даже не взглянул на их самого младшего, зная, что опустошение, с которым он столкнется, запутает его способность связно мыслить.

Должно быть что-то еще, что мы можем сделать. Это не может быть закончено - еще нет.

Чан выругался, слово дрожало от эмоций, нарушая печальную тишину. Минхо был рад, что они не могли видеть Чана и Джисона на их текущей камере, так как он все еще чувствовал себя явно некомфортно, наблюдая за своими друзьями в таком отчаянии, особенно за тем, кто обычно был таким устойчивым, как Чан. Однако старший едва остановился и продолжил гораздо более ровным тоном, и это вселило в Минхо некоторую надежду на то, что Чан мог придумать план. Он оказался прав, но рвение его уменьшилось, как только он услышал, в чем он заключался.

— Хорошо, вот что мы собираемся сделать. Бин, выходи на улицу с Сони, я собираюсь сжечь это место дотла. Если Сынмин и его похититель всё ещё здесь, у них не будет другого выбора, кроме как уйти. Как только они выйдут, ты сможешь с ними разобраться.

Минхо выпрямился в знак протеста при одной мысли об этом. С момента встречи с Чаном он более или менее соглашался со всем, что говорил и делал их лидер, но оказался категорически против этой конкретной идеи. Мало того, что это было опасно для всех участников, он также не верил, что тот, кто похитил Сынмина, был настолько глуп, чтобы оставаться в здании. Он был уверен, что «он», должно быть, пытается уйти как можно дальше, и это было главной причиной, по которой он чувствовал, что у них так мало времени. Пока они были заняты, пытаясь придумать план, Сынмин, возможно, отдалялся всё дальше и дальше.

Раздался приглушенный крик: «ты серьезно?» с конца линии Чана, предположительно, от Джисона, и Минхо полностью понимал это. Его взгляд возвращался к экрану, когда мелькнуло движение, и Чанбин поднес руку к наушнику.

— Мы не можем этого сделать, Чан, и ты это знаешь. Может, на тебя и не влияет температура, но ты ничего не можешь сделать, чтобы уберечь себя от рушащихся потолков или падающих балок. – Минхо с облегчением закрыл глаза, молча поблагодарив Чанбина за благоразумие, пока тот не продолжил говорить что-то еще более глупое, чем предложение Чана. — Может быть, я попробую снова остановить время, и если он рядом, то... не знаю, я могу хотя бы замедлить то, что происходит...

Минхо поморщился. Ни один из них не мыслил ясно, как он надеялся, и, казалось, ими двигала слепая потребность делать всё, что в их силах, даже если это означало рисковать собой в процессе. Мало того, что это было слишком безрассудно с их стороны, явление довольно удивительное, учитывая их прошлое, это также не принесло бы Сынмину абсолютно никакой пользы.

Не то чтобы Минхо не понимал их беспокойства; он все еще чувствовал себя так, будто воздух вот-вот закончится в легких, и поэтому более чем знал их ощущения. Тем не менее, он все равно не позволил этой, по общему признанию, сбивающей с толку эмоции контролировать его до такой степени, чтобы жертвовать собой, и вместо того, желая перестать предаваться взрывной реакции на свои собственные непрекращающиеся заботы, он пытался придумать что-то более практичное.

К сожалению, он не был уверен, есть ли на это время, так как Чанбин по виду был в секунде от того, чтобы выполнить свое предложение, и Минхо знал, что единственная вещь, удерживающая Чана от того же, это то, что двое других все еще находятся в здании. Ему пришлось действовать быстро, хотя бы попытаться заставить их успокоиться и более тщательно все обдумать.

По крайней мере, он вырос в условиях, где нужно было уметь думать наперед.

— Вы оба должны притормозить, – сказал он, благодарный за свою способность сохранять спокойствие в таких ужасных ситуациях. Это был еще один навык, которому он научился на собственном опыте. — Опрометчивые действия ничем не помогут. Вы только подвергнете опасности себя, Джисона, и, возможно, даже Сынмина, если продолжите что-либо из этого. Вы не сможете спасти никого, если будете без сознания или получите по голове падающей балкой. Подумайте об этом.

За его словами последовало ошеломленное молчание. Он знал, что они оба всё ещё были подключены к своим соответствующим каналам, поскольку едва уловимого потрескивания на заднем плане было достаточно для понимания. Однако он не дал им возможности перебить, так как знал, что просто сказать им успокоиться было бы бесполезно, и нужно было дать им что-то еще, на чем они могли бы сосредоточиться и успокоить свою панику.

— Чан, есть ли какая-нибудь дорога, ведущая к особняку, кроме той, на которой сейчас припаркован наш фургон? – поинтересовался он.

— Эм... Нет?

— Верно. Значит, если бы похититель Сынмина вез его в машине – единственный путь, которым они могли бы воспользоваться, был бы по этой же дороге. Им пришлось бы проехать мимо нас, а они еще этого не сделали; мы бы их заметили. Хенджин, ты ничего не слышал, не так ли? – Минхо сделал паузу, бросив вопросительный взгляд в сторону младшего. Хёнджин повернулся к нему лицом, потер щеки, чтобы стереть слезы, и кивнул с легким замешательством. — Нет. Выходит, они должны идти пешком и пока не могли уйти так далеко от особняка. Тем более, я уверен,  Сынмин их задерживает, независимо от того, в сознании он или нет. 

Его слова были отрезвляющими, но также, казалось, возымели действие. Чан не говорил о том, чтобы снова поджечь здание, и поза Чанбина немного расслабилась перед камерой.

Минхо вздохнул с облегчением. Если бы он разговаривал с кем-то другим, то без колебаний солгал бы, чтобы насильно заставить их успокоиться, но он знал, что никогда не сможет так поступить с Чаном и Чанбином. Ему было трудно убедить кого-то, используя правду, но, похоже, удалось.

Прижимая палец к наушнику, чтобы остальные могли слышать всё, что он говорит, Минхо посмотрел поверх голов Чонина и Феликса в сторону Хёнджина. Хёнджин всё ещё наблюдал за ним, его глаза были скрыты в темноте линзами солнцезащитных очков, но его губы приоткрылись от удивления, когда Минхо обратился к нему.

— Хёнджин, если мы все постараемся вести себя тихо, ты не мог бы вынуть наушники и снова послушать? – спросил он, пытаясь немного смягчить свои черты в ответ на уязвимое выражение лица блондина. Он знал, что хотя с остальными ему приходилось обращаться деликатно, для них была важна каждая секунда.

К большой благодарности Минхо, Хёнджин почти не колебался, прежде чем кивнуть и поднять руки, убирая волосы с лица, обнажая две беруши, которые были аккуратно воткнуты в его уши. Чонин закрыл каналы между их наушниками, чтобы их фоновый шум – едва заметный для Минхо, но, должно быть, досадно мешающий Хёнджину – затих.

Минхо затаил дыхание, когда Хёнджин вынул наушники, и они погрузились в, возможно, самую тяжелую тишину, в которой когда-либо были.

Он подумал, что тишина, последовавшая за уничтожением его дивизии в Кле, была напряженной, или даже та, что обрушилась на группу (которая обычно была довольно громкой), когда Феликс непреднамеренно направил свой сконцентрированный луч света на Чонина во время их первой тренировки. Тем не менее, этот момент почему-то казался еще более сокрушительным, поскольку, хотя не было особенно драматического момента, который вызвал бы его, все они знали, что его последствия будут, возможно, самым важным моментом, который они разделили со своей первой встречи вместе как группа. От этого зависела безопасность одного из их членов.

Минхо даже не был уверен, бьётся ли его сердце. Это казалось другой реальностью; он никогда в жизни не был таким тихим и молчаливым. Всё, что он осознавал, это неподвижное состояние мира вокруг него, словно Чанбин был там и использовал свои силы, чтобы приостановить время. Минхо мог только признать свои собственные бурлящие эмоции и чистейшее отчаяние от того, что он был прав, а сейчас Хёнджин триумфально закричит и приведет их прямо туда, где они смогут вернуть Сынмина.

Так много всего зависело от этого, и, должно быть, поэтому всё внутри рухнуло, когда Хёнджин безнадежно покачал головой.

— Извините, – прошептал он, избегая зрительного контакта, и безнадежно вернул беруши на место. — Я ничего не слышу.

В отличие от нескольких секунд назад, Минхо внезапно почувствовал, что всё было слишком громко. Мысли проносились в его голове, кровь гудела в ушах, пока он сопротивлялся искушению запрокинуть голову и закричать во всю глотку. Первоначально он начал говорить, чтобы не дать Чану и Чанбину совершить ошибку, однако, предложив свои мысли, он чувствовал себя более комфортно, а логика, которую он придумал на месте, обретала смысл. Он совершенно точно ожидал, что Хёнджин что-то найдёт.

Как это возможно? – взвыл он внутри, зажмурив глаза от гнева и печали, охвативших его. Он смутно осознавал, что Феликс с другой стороны от Чонина содрогнулся и сказал: «всё в порядке», но это не так–… всё не было в порядке! Как он мог просто исчезнуть? Как мы допустили это?

— Подождите. Кое-что может сработать.

Чонин. Глаза Минхо распахнулись и от того, как неожиданно было услышать голос Чонина – еще и с таким ровным тоном, так и от того, что он сказал.

Он взглянул в сторону младшего, наполовину ожидая увидеть Чонина, уже плачущего, поскольку и Феликс, и Хёнджин начали уже давно, но вместо этого встретил открытый, несколько нервный взгляд с надеждой. Также казалось, что Чонин не говорил ни с кем конкретно в фургоне, прижав один палец к наушнику, а другой рукой постукивал по клавиатуре с новой силой.

Минхо выпрямился, позволяя небольшому недоверию отразиться на его лице. Он не был уверен, хочет ли верить, что у них все еще есть шанс; последствия, с которыми он столкнется, если их надежды будут сломлены, были слишком суровыми.

— Сони… я-… я сделал это.

Минхо нахмурился еще сильнее, и у него возник соблазн попросить Чонина перенаправить фокус их камеры на Чана и Джисона, чтобы он мог оценить, понял ли последний, о чём говорит Чонин. Последовало короткое и нерешительное молчание, во время которого Минхо обменялся смущенным взглядом с Феликсом, который устало тер глаза.

И тут последовал взрывной ответ Джисона.

— Йени, Бог ты мой! Почему ты ничего не сказал? Начинай, сейчас же!

Если бы Минхо не позволил своей надежде прорасти на этом, он бы огрызнулся на них, прося рассказать ему, что происходит. Но он не был уверен, задержит ли это то, что они делают, и поэтому сумел держать рот на замке.

Чонин разделил экран на два отдельных окна. Один запускал какую-то программу, в то время как другой продолжал показывать Чанбина, который отошел от тела и смотрел в объектив камеры с тем же недоумением, что и Минхо. Он поднес руку к наушнику и задал вопрос, который Минхо был уверен, большинство из них лишь думали задать.

— Никто не желает рассказать мне о том, что происходит?

К чести Чонина, его слова не были беспорядочными или непонятными, хотя он одновременно работал и информировал других о своих действиях.

— Ну, на случай, если вы, ребята, не уловили, Джинни не может ничего услышать. Но, думаю, я смогу что-то с этим сделать. – Он сосредоточился исключительно на программе, которая представляла собой мешанину из чисел и слов, которые Минхо не мог даже пытаться понять. Он лишь сделал вывод, что оно что-то контролировало и, похоже, находилось на довольно ранней стадии развития. — Я не стал говорить сразу, потому что это никогда раньше не тестировалось, а мы с Сони закончили первый только несколько дней назад. На самом деле у нас никогда не было возможности увидеть–

— Йени, просто скажи нам, что оно делает, – умолял Чан, и Минхо согласился. Хотя он признавал очаровательность в моменты, когда Чонин был так взволнован технологиями, у него не было времени, чтобы дать полное объяснение, Минхо также знал, что бессвязность Чонина в этом случае была вызвана нервозностью, а не вдохновением.

— Простите-простите. По сути, мы хотели получить какой-то способ отслеживать вас, ребята, всякий раз, когда вы отправляетесь на задание, потому что мы ненавидели ощущение быть отдаленным в фургоне, имея только наушники, чтобы оставаться на связи. Обычные трекеры, если они не имплантированы хирургическим путем, довольно легко найти и удалить, если кто-то обучен обращаться с ними, поэтому мы хотели использовать что-то своё, с чем никто другой не смог бы бороться. – Взгляд Чонина на мгновение переместился с ноутбука на Хёнджина. — И это ты, Джинни.

— Мы были в процессе создания устройства, вроде микрочипа, способного издавать звук на такой высокой частоте, что его мог уловить только человек с очень чувствительным слухом. Никто из нас не мог его слышать, но у нас никогда не было времени проверить его на тебе… Я взял его с собой на всякий случай, и обняв Сынни перед его уходом, я прикрепил чип сзади к его куртке.

Восторг Минхо почти сменился недоверием, потому что он просто не мог поверить, как ни Джисон, ни Чонин не упомянул об этом до сих пор. Возможно, без Сынмина, рядом с которым Чонин всегда казался немного более живым и общительным, он потерял часть уверенности, которая обычно заставляла его верить в одно из своих творений.

По крайней мере, теперь они всё знали, и им снова было с чем работать. Можно было бы подумать, что после того, как вся надежда была растоптана, Минхо научился бы не возлагать такие большие надежды, но он не мог удержаться, чтобы не оживиться, когда курсор Чонина навис над кнопкой «воспроизведение», которая высветилась на его экране.

— Должен ли я… – голос Чонина дрогнул, как будто он знал, что если это не сработает, у них действительно не будет выбора. — Должен ли я сделать это?

— Да! – Чан, Чанбин и Джисон вскрикнули одновременно, а Феликс энергично кивнул в сторону Чонина. Руки Хёнджина уже перемещались по его наушникам, дрожа от нетерпения, в отличие от горечи, которая была раньше.

Чонин глубоко вздохнул, и Минхо на мгновение отвел взгляд от Хёнджина, чтобы тепло взглянуть на младшего. Он не был уверен, встречал ли он когда-нибудь кого-то настолько сильного, чтобы быть в состоянии продолжать с такой решимостью и эффективностью, даже когда человек, о котором он больше всего заботился, отсутствовал рядом с ним.

Минхо задавался вопросом, будет ли он когда-нибудь заботиться о ком-то вот так. Но опять же, он уже чувствовал, что мир был на грани разрушения, когда Сынмин пропал. Он не был уверен, сможет ли справиться с давлением потери человека, которого он любил таким образом.

Его взгляд был прикован к ноутбуку, и Чонин нажал на кнопку.

Хёнджин ахнул и вскочил на ноги, из-за чего Феликс подпрыгнул и упал на Чонина от шока. Однако блондин почти не обратил на это внимания и вместо этого уставился на двери фургона с выражением чистого изумления на лице.

Минхо наконец позволил себе надеяться.

— Йени, – пробормотал Хёнджин, чуть-чуть прижимая руки к ушам. Он продолжал смотреть на двери, из-за чего Минхо тоже бросил на них взгляд из-за подозрения, что шум мог исходить прямо снаружи, но отвлек свое внимание обратно на Хёнджина, как только тот продолжил. — Ты можешь продолжать это?

Чонин кивнул, глядя на Хёнджина с, пожалуй, самой сильной эмоцией, которую он проявлял с тех пор, как они впервые обнаружили отсутствие Сынмина. Его нижняя губа дрожала, и Минхо крепко обнял бы его, не чувствуй он, будто потерял контроль над своими конечностями. Лицо Феликса расплылось в одной из его знакомых ярких улыбок, а слезы, задержавшиеся в его глазах, заставляли их сиять чарующим блеском, когда он смотрел на Хёнджина.

Хёнджин вернул наушники к ушам, по-видимому, для того, чтобы они снова могли разговаривать с нормальной громкостью, но его движения были гораздо более настойчивыми, когда он поворачивался в разные стороны. Даже с закрытыми глазами Минхо мог представить себе их безумный блеск.

— Я слышу его. Он прошел мимо фургона, но всё ещё близко. Мы можем добраться туда.

Его слова подействовали как катализатор, и Минхо вскочил на ноги еще до того, как закончилось последнее предложение. Если раньше он и думал, что в их ситуации чувствовалась спешка, то это только увеличилось в десять раз, когда он понял, что Сынмин еще не исчез, и был даже ближе, чем они предполагали.

Он также почувствовал, как адреналин начинает оседать в крови, которая текла по его венам, вместе с информацией Хёнджина о местоположении – в частности, как далеко это было от особняка и как близко к фургону – Минхо понял, что их лучший шанс получить Сынмина назад был с четырьмя из них. Конечно, это было не идеально, но с этим можно было работать.

Он сможет.

— Итак, Бин присоединился к нам. Есть новости? – спросил Чан, видимо, восприняв затянувшееся молчание тех, кто находился по другую сторону линии, как знак того, что произошли какие-то изменения. В его голосе также был нерешительный, но болезненно обнадеживающий тон, как будто он разделял предыдущее чувство Минхо о необходимости получить ответ, но не сильно верил в происходящее.

И впервые за этот вечер у них не было плохих новостей. Минхо торопливо поднял руку, желая рассказать Чану о новых обстоятельствах, а также начать двигаться, поскольку, хотя Сынмин мог быть в их досягаемости в данный момент, это не означало, что он будет там долго. Вот почему Минхо пришел к быстрому решению, и не собирался отказываться от него, хотя знал, что Чан попытается отговорить его.

— Хёнджин слышит звук. Очевидно, он близко, но они проехали мимо фургона, так что Хёнджин отведет меня туда, и я верну Сынмина.

Ожидаемо, Чан немедленно возразил.

— Нет- шутишь что ли? Ты не можешь сделать это. Мы не знаем, кто этот парень, чего он хочет и что он может сделать с вами обоими. Подождите, пока мы не придем, а потом–

— Ради бога, Чан, у нас нет времени ждать! – зарычал Минхо, уже направляясь к дверям фургона. Он кивнул Хёнджину, который выглядел несколько потрясенным тем фактом, что он только что прервал Чана, когда тот был посреди одной из своих защитных тирад. После еще одного мгновения благоговейного изумления Хёнджин опустил голову и пошел за ним, оставив Минхо продолжать свою, казалось бы, невыполнимую задачу убедить Чана, что у них нет выбора. — Разве ты не понимаешь? Мы знаем, что между особняком и нашим фургоном нет никаких транспортных средств, но тогда мы понятия не имеем, как этот парень мог посадить Сынмина на заднее сиденье машины и просто уехать. Каждую секунду, потраченную нами на размышления, это увеличивает дистанцию между нами и снижает шансы спасти его.

На другом конце провода повисла тяжелая тишина. Минхо не ждал разрешения Чана; во-первых, ему оно было не нужно, но он также просто не мог позволить себе тратить время попусту. Феликс неуклюже отодвинул ноутбук от себя и встал, когда Минхо твердо взялся за одну из дверных ручек, готовый распахнуть ее вместе с Хёнджином рядом с ним.

— Я просто-… не хочу больше никого потерять, ясно?

Минхо замер и почувствовал, как его разочарованная хмурость сменилась печалью. Он как никто другой знал, о чём думал Чан, как только старший запротестовал, и мог понять его страх. В любой другой ситуации он был бы готов подождать и передать дело Чану, так как не хотел причинять старшему больше беспокойств, чем тот, должно быть, уже чувствовал. Но время убегало от них, и они действительно не могли позволить себе стоять в стороне.

— Я знаю, – мягко сказал он, надеясь передать, насколько он искренне сопереживал ему. Он знал, что иногда его голос звучал саркастично, и часто он мог использовать это в своих интересах, но он становился всё лучше в том, чтобы говорить более серьезно. — Но ты же помнишь, где я был до того, как ты нашел меня, верно? Ты помнишь, что я делал и как туда попал? Я не позволю ему навредить Хенджину, и уж точно не спущу ему с рук всё, что он планирует сделать с Сынмином.

— Я говорил не только о Сынмине и Хёнджине, Мин.

Минхо потребовались все силы, чтобы не дать руке соскользнуть с дверной ручки в шоке, потому что он никогда не думал, что Чан может бояться потерять его тоже. Он никогда не думал, что Чан так заботится о нем. Если бы он не был сейчас переполнен адреналином, он бы свернулся калачиком и сосредоточился на приятном тепле, которое наполняло его, когда он думал об этом, но он должен был продолжать двигаться.

— Ты доверяешь мне, Чан?

На другой стороне линии наступила тишина, и Минхо так сильно прикусил губу, что с нее грозилась потечь кровь. А потом, столь тихо...

— Конечно доверяю. Иди и верни его.

Легкая улыбка скользнула по губам Минхо, несмотря на волнение, которое продолжало биться в его сердце. Было что-то особенное в получении поддержки Чана, чего Минхо никогда раньше не испытывал в своей жизни. Ему казалось, что все ветра остались позади, и он мог свернуть горы, если пожелает.

В тот момент он был уверен, что к концу этой ночи Сынмин снова будет среди них.

Он убрал руку с наушника и встретился взглядом с Хёнджином, а затем направил последний взгляд на пару, которую они тем временем оставили в фургоне. Феликс с неуверенностью все еще стоял перед ними, его щеки сияли в тусклом свете машины, а глаза расширились от смеси страха и надежды, когда он встретился взглядом с Минхо. Одна рука Чонина продолжала лежать на клавиатуре и вызывать шум, который, как он надеялся, приведет Хёнджина к местонахождению Сынмина. Другая его рука была поднята, чтобы прикрыть глаза, и выглядело это так, будто он испытывал головную боль, но Минхо знал, что, вероятно, стресс и давление ночи настигли его.

Феликс шагнул вперед, указывая на дверь, которую Минхо собирался распахнуть.

— Вы хотите, чтобы я пошел с вами? Там темно, и, я предполагаю, вам не стоит использовать фонарики...

На долю секунды Минхо был готов вслепую согласиться, так как представил Джисона, стоящего на месте Феликса. Часто Джисон спрашивал, нужен ли он таким образом, сомневаясь как в том, была ли от него хоть какая-то польза, так и в том, что его выгонят. Но Минхо напомнил себе, что Феликс был другим и не страдал от такой же неуверенности, как Джисон.

Кроме того, Феликсу будет гораздо полезнее оставаться в стороне.

— Всё в порядке. Хёнджин может просто снять очки и идти впереди, – быстро ответил Минхо, сохраняя легкий тон, чтобы не задеть чувства Феликса. Затем он кивнул в сторону Чонина, отчего взгляд Феликса переместился на младшего, сидящего на полу. — Может, ты останешься здесь и составишь компанию Чонину?

Феликс, похоже, сразу всё понял и энергично кивнул, прежде чем вернуться в прежнее положение рядом с Чонином на полу. Он обнял Чонина за плечи, на что тот никак не отреагировал, и осторожно прижал его к себе в нежных объятиях. Вот и всё, что ему требовалось сказать, чтобы Феликс стал поддержкой Чонина, позволяя держать себя в руках, пока их не будет.

Поджав губы в знак одобрения, Минхо отвернулся и снова посмотрел на двери. Присутствие Хёнджина было очевидно рядом с ним, руки парня уже были подняты к солнцезащитным очкам, готовясь к темноте ночи снаружи.

Минхо, не колеблясь, толкнул дверь.

В лесу перед ними было так неестественно тихо, и было неудивительно, что Хёнджин ничего не слышал. Он осторожно закрыл за ними дверь, заманив их в ловушку в ночи, и мгновенно ощутил, как холод захлестнул его тело.

Разглядеть что-либо было практически невозможно. Он мог различить только странный силуэт дерева и блики корней под ногами, но из-за черного неба меж звездами он казался полностью отрезанным. У него даже возник вопрос, как остальные смогли добраться до особняка при такой кромешной тьме, когда единственное, что он мог видеть, был фургон прямо позади него.

— Сейчас я вынимаю беруши, – прошептал Хёнджин, заставив Минхо подпрыгнуть из-за того, как близко он был. Он повернулся на голос младшего и почти смог разглядеть движение волос Хёнджина, когда он откинул их назад, чтобы достичь ушей.

Минхо кивнул в ответ, предполагая, что Хёнджин сможет почувствовать это действие, но не хотел рисковать, выражая подтверждение устно. Вместо этого он ждал (чувствуя себя довольно некомфортно из-за собственной слепоты), пока Хёнджин готовился к предстоящему путешествию.

Со стороны Хёнджина раздался очень легкий шорох, а затем холодные пальцы переплелись с пальцами Минхо. Минхо даже не успел спросить, что происходит, прежде чем его повели от фургона. Конечно, Хёнджину нужно было как-то направлять его, и разговор явно не подходил для этого. Минхо почувствовал облегчение от того, раз Хёнджин, похоже, понял, что элемент неожиданности принесет им большую пользу.

Минхо нравилось думать, что он довольно изящный человек. Он редко спотыкался, говорил членораздельно и мог приближаться к людям сзади, не оповещая о своем присутствии. Но пока Хёнджин вел его через лес, выискивая звук устройства Чонина с эффективностью, которая напомнила Минхо собаку-ищейку, он понял, что до сих пор не совсем понимал значение слова «изящный».

Если бы не постоянная прохлада руки Хёнджина и сила, действующая на его руку, было бы достаточно легко поверить, что он был в лесу совсем один. Хёнджин, казалось, никогда не наступал на сухую ветку, его шаги были такими легкими, что даже листья не хрустели под ним, а дыхания словно и вовсе не было, как у мертвеца. По сравнению с ним Минхо чувствовал себя неуклюжим дураком и вздрагивал каждый раз, когда издавал звук.

К счастью, его глаза постепенно начали приспосабливаться к темноте, пока они шли. Он смог разглядеть Хёнджина перед собой, а также формы деревьев вокруг них и то, как они начали разделяться на более открытые поляны по мере продвижения.

Пока, наконец, на одной из полян не появились фигуры.

Хёнджин внезапно остановился, а затем потянул Минхо в сторону с поразительной силой. Минхо оказался прижатым к стволу большого дерева с Хёнджином рядом с ним, младший яростно жестикулировал в сторону поляны позади них. Минхо было достаточно легко понять, что произошло; в конце концов, он сам это видел.

Они сделали это. Они нашли таинственного мужчину и, что более важно, Сынмина.

Минхо глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Он более чем привык к давлению, так как регулярно ходил на встречи с другими подразделениями Кле, на которых ему приходилось лгать, отвечая на вопросы и новости, где он был вынужден присутствовать. И все же он вдруг почувствовал себя крайне неподготовленным перед лицом приближающегося противостояния, так как искренне заботился о жизнях, которые от этого зависели. Он никогда раньше так не заботился ни о ком, кроме себя. Это было приятно, пока Минхо не столкнулся с такой тяжелой ситуацией, в которой он даже на мгновение мечтал вернуть себе ту же отчужденность, что и раньше.

Стиснув зубы, он затем посмотрел на Хёнджина, который уже смотрел прямо на него. Он мог видеть лицо блондина в темноте и чистый страх, отражавшийся в его выражении. Минхо пытался сохранить ободряющее выражение лица, когда он поднял руки, указывая на свои уши, произнося слова «беруши».

Он не мог быть уверен в том, что сейчас произойдет, и на случай, если раздастся громкий шум, он не хотел, чтобы Хёнджин был полностью подвержен этому.

Хёнджин кивнул, двигаясь, чтобы вернуть затычки на место. Минхо смотрел, пока не убедился в их наличии, а затем указал на землю, на которой они стояли.

Оставайся здесь.

Тот снова понял его, хотя и кивнул с чуть большей неохотой в ответ на эту команду Минхо. Было ясно, что он хотел получше рассмотреть Сынмина и его похитителя, но Минхо говорил серьезно, пообещав Чану, что будет охранять Хёнджина. Он не мог рисковать.

Прервав зрительный контакт, Минхо придвинулся ближе к углу ствола. Он ничего не слышал – человек явно тщательно двигался бесшумно, только подтверждая подозрения Минхо, что он знал всё обо всех своих способностях. Это усложняло его работу, и поэтому он решил поразить своего врага одной своей любимой ложью: очарованием забвения.

Прежде чем он успел засомневаться, Минхо вышел из-за дерева.

— Ты забудешь-…

— Скажи еще слово, и я выстрелю.

Минхо тут же замер и помолился, чтобы Хёнджин оставался за стволом, потому что он не был уверен в действиях младшего, если он увидит это зрелище на поляне.

В отличие от вида членов Кле на заданиях, лицо человека перед Минхо было полностью открыто. Он был неожиданно молод, с темными волосами и полуприкрытыми глазами, и смотрел на Минхо так, будто знал все на свете. К счастью, он был один, но это был, пожалуй, единственный положительный аспект из того, перед чем Минхо оказался.

Незнакомец, кем бы он ни был, одной рукой обнимал Сынмина за шею, а другой уверенно держал пистолет у его виска. Минхо даже не сомневался, что угроза не была блефом; он уже видел множество ситуаций с заложниками, и для него стало очевидным, когда кто-то действительно имел в виду то, что говорил, а когда нет.

Если Минхо не разыграет свои карты очень и очень осторожно, то он знал, что спусковой крючок будет нажат.

— Я знаю тебя, Ли Минхо. Знаю, на что ты способен, – сказал человек, его голос был гладким и игривым, он говорил почти по-дружески. Ему было весело, и это так разозлило Минхо, что его пальцы начали непроизвольно сжиматься. — Если ты хоть рот откроешь, я всажу эту пулю в череп твоего друга. Не побоюсь ведь.

Минхо чувствовал, как его трясет. Он не мог видеть выражения другого, так как его глаза были прикованы к стальному блеску ствола, прижатого к голове Сынмина, и к тому, насколько беспомощным выглядел младший в безжалостной хватке своего похитителя.

Для Минхо Сынмин был остроумным. Сынмин был умным, Сынмин был заботливым, Сынмин был ярким, Сынмин был сильным. И поэтому, увидев, что он доведен до такого состояния, Минхо наполнился таким гневом, что он не был уверен, сможет ли сформировать связные слова, не намекающие угрозу.

— Хотя, полагаю… – Пистолет постучал по виску Сынмина, будто он задумался, и Минхо стиснул зубы, чтобы не выругаться. — Я предполагаю, что Хван тоже где-то здесь. Я пытался вести себя тихо, но он, должно быть, всё равно нашел нас. Он производит большее впечатление, чем мы думали. Возможно, если я убью этого и заберу вас двоих, то это будет ещё лучшим вариантом.

Зрение Минхо затуманилось.

Он ненавидел это. Он ненавидел то, что с Сынмином обращались как с объектом, который нужно продать и оценить, и он ненавидел то, что угроза была адресована и Хёнджину, который мог слышать все его слова.

Речь Чанбина перед отцом Сынмина была абсолютно правильной, хотя Минхо в то время был слишком захвачен собственной паникой, чтобы по-настоящему оценить это. Сынмину нечего было стыдиться, и он, несомненно, был одним из лучших людей, которых Минхо когда-либо имел удовольствие встречать в своей жизни. Видя, что с ним обращаются как с отбросом, было достаточно, чтобы Минхо задрожал от гнева.

Он, конечно, боялся, но больше всего на свете он был в ярости.

Да как ты смеешь? Как смеешь намекать, что можешь убить его только для того, чтобы заполучить Хёнджина и меня? Как ты смеешь вести себя так, будто никому до него нет дела, когда я точно знаю, что семеро человек, включая меня, будут опустошены, если ты нажмешь на курок? Как ты смеешь причинять такую боль Чану, Чанбину, Хёнджину, Джисону, Феликсу и Чонину? Как ты посмел сделать это со мной?

Ты направил этот пистолет не на того человека.

Внезапно блеск металла исчез со своего места рядом с головой Сынмина. На долю секунды Минхо почувствовал облегчение, пока его глаза не проследили за движением оружия, когда оно поднималось вверх...

И вместо этого быть нацелилось на висок своего владельца.

Минхо был в замешательстве. Он ведь ничего не сказал, не так ли? Он не мог вспомнить, как открывал рот, и был уверен, что если бы даже попытался, то незнакомец выполнил бы свою угрозу выстрелить в Сынмина. Однако эти мысли вскоре вылетели из его головы, когда он понял, что вот-вот произойдет, и закричал, прежде чем смог остановить себя.

— Подожди!

Звук выстрела отразился звоном в сердце Минхо, и он в ужасе отшатнулся назад, когда кровь забрызгала поляну. Сынмин упал вперёд, в то время как его похититель двинулся в противоположном направлении, его шея была свернута в сторону из-за силы, с которой пуля вошла в его мозг.

Поляна стала совершенно неподвижной, и на мгновение мысли Минхо тоже остановились, пока не ворвались обратно в его разум, чтобы избить его в полную силу. Ноги приросли к земле, и хотя его неконтролируемая дрожь прекратилась, казалось, будто лед пронзил каждый его мускул, и почему-то это было намного хуже. Он не мог пошевелить ни ногами, ни руками, и даже его глаза были прикованы к телу, которое лежало позади Сынмина, в к темной луже крови, которая собиралась вокруг его головы.

Он видел смерть прежде бессчетное количество раз. Он видел смерть и от рук своих друзей – Чанбин убивал на его глазах на кадрах с камер наблюдения менее чем за час до этого, и каждый раз, когда он был свидетелем обрывания жизни, ему казалось, что маленькая часть его самого умирала вместе с ней.

Но эта боль, это недовольство не шли ни в какое сравнение с чувством, когда ты убиваешь кого-то самостоятельно.

По мере того как тишина затягивалась, Минхо был вынужден мысленно повторить последние несколько секунд. Для него на мгновение все потемнело, и он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме бушующего гнева внутри него, когда он думал о опустошении, которое останется после смерти Сынмина, о чем незнакомец вовсе не волновался.

И в следующем кадре похититель Сынмина выстрелил себе в голову, а Минхо с тяжестью на сердце понял, что это было делом его рук. Он не был уверен, каким образом, точно зная, что ничего не говорил – его пересохшие губы до сих пор были плотно сжаты, – но, тем не менее, он это сделал.

Он не забрал жизнь своей собственной рукой, но почему-то от этого стало еще хуже. Минхо заставил кого-то застрелиться. Было ли что-нибудь более злое, чем это?

Он знал, что должен был быть обеспокоен тем, как он, похоже, контролировал человека силой своих мыслей, какой-то силой, о которой он никогда даже не думал,, но он не мог признать и этого, продолжая смотреть на тело.

С момента присоединения к группе Минхо позволил себе измениться. Он стал более разговорчивым, стал таким, кому другие могли бы довериться, если пожелают, и тщательно обдумывал свои слова, прежде чем говорить, не потому, что хотел кого-то обмануть, а, скорее, наоборот. Он работал над тем, чтобы стать более серьёзным и честным, и в результате стал заботиться о других. Пока он был в Кле, если бы кто-нибудь хоть раз пришёл к нему в слезах, он бы, не колеблясь, солгал и заставил их оставить его в покое или успокоил их неправдой, которая придала бы им необоснованную уверенность. Тем не менее, эта мысль даже не приходила ему в голову, когда он был с Джисоном.

Однако единственное, в чём позиция Минхо оставалась неизменной, – это убийства. Он неохотно понял – часто у некоторых членов их группы не было выбора. Он знал, что такому человеку, как Чан, потребуется невероятное количество навыков, чтобы использовать свои силы просто для того, чтобы разоружить или нокаутировать своего противника, а убийство просто гарантировало его безопасность, против чего Минхо не мог возразить. Но в случае с Минхо он всегда мог сделать что-то еще, внедрить ложь в голову своего врага или просто заставить его забыть о том, из-за чего он вообще начал сражение.

Но посмотри, что ты сделал теперь.

Он убил кого-то. Мало того, убил самым ужасным и бесчеловечным способом.

Позади него было какое-то движение и звук ломающихся под ногами палок. В спешке выйти на поляну Хёнджин, видимо, потерял часть своей прежней грации. Минхо хотел повернуться и сказать ему отвернуться, отчаянно желая, чтобы его убийство было скрыто, но он знал, что ничего не может сделать. Он не смог говорить, даже если бы захотел.

На лице Хёнджина отразился ужас, когда он увидел перед собой картину, а Минхо смущенно отвел взгляд. Какое-то время он просто стоял и осматривал бойню, прежде чем его глаза переместились в другое место, а черты лица исказились в панике.

— Сынмин, – выдохнул он, пройдя мимо Минхо за считанные секунды. Минхо наблюдал, как он опустился на колени рядом с их другом, переворачивая Сынмина с такой осторожностью, что что-то ранимое и неопознанное шевельнулось внутри Минхо.

Он сглотнул подступившую к горлу желчь, демонстративно отводя взгляд от трупа, лежавшего за парой. Хотя он все еще чувствовал себя потрясенным до глубины души представленным перед ним неподвижным телом, и онемев от того, что ему удалось пойти против одного из его последних жизненных кредо, Минхо шагнул вперед на нетвердых ногах. Было кое-что важнее, на чем он должен был сосредоточиться в данный момент.

Сынмин выглядел, возможно, более умиротворенным, чем Минхо когда-либо видел его раньше, и это само по себе было болезненным, ведь, скорее всего, этот вечер был бы одним из самых травмирующих, которые когда-либо испытывал Сынмин. Он не был уверен, как его схватили, но это не могло быть приятным, поскольку тот, кто это сделал, похоже, вообще не заботился о комфорте.

Единственное небольшое облегчение, которое Минхо почувствовал, опускаясь рядом с Хёнджином, заключалось в том, что Сынмин не выглядел раненым. Его грудь двигалась в размеренном, ровном темпе, а кожа была теплой на ощупь, когда Минхо нерешительно протянул руку, чтобы коснуться его запястья. Пульс мерно бился под бледной кожей, и Минхо позволил на мгновение позволить ненависти к себе раствориться в блаженном облегчении.

Но он не позволял себе наслаждаться этим чувством долго. Отбросив все мысли о сделанном на задворки сознания (чтобы разобраться с этим позже, конечно) он вместо этого изучал тело Сынмина в поисках любых признаков того, что могло привести его в такое бессознательное состояние. Он выглядел так, будто спит, но Минхо знал, что спал он очень чутко, и настойчивых потряхиваний плеча от Хёнджина было бы достаточно, чтобы разбудить его.

— Просыпайся, Сынминни, – тихо молил Хёнджин, эмоций в его тоне было достаточно, чтобы заставить Минхо дрогнуть. Лицо парня было искажено замешательством и беспокойством, когда он откинулся назад и бросил на Минхо беспомощный взгляд. — Я не знаю, что не так. Есть запах крови, но не думаю, что это Сынмин. Скорее всего это от, ну…

Он кивнул в сторону тела, и Минхо оглянулся на Сынмина, чтобы не смотреть в ту сторону.

Слегка нахмурившись, когда Сынмин по-прежнему не реагировал, ни малейшим подергиванием мышц, Минхо еще больше склонился над ним. Он протянул руку, просовывая ее за голову, поморщившись от того, как безжизненно она откинулась набок от его прикосновения, и провел рукой по волосам младшего в поисках любых следов удара, который мог привести его в такое состояние. Ничего не найдя, он откинулся назад с тем же озадаченным, растерянным видом, что и Хёнджин.

Хёнджин был прав: Сынмин, похоже, вообще не пострадал. На его одежде были очень легкие брызги крови, но Минхо предположил, что это было либо из-за столкновения с Кле в особняке, либо из-за брызг с момента, когда его похититель выстрелил себе в голову.

Из-за тебя, язвительно подсказал разум Минхо. Он повел плечами, пытаясь избавиться от напоминания, и Хёнджин бросил на него обеспокоенный взгляд краем глаза. Затем младший что-то заметил.

— Подожди, ты видишь это? – спросил он, потянувшись вперед и указывая на открытый участок кожи на шее Сынмина.

Минхо прищурился в темноте, впервые пожалев, что не взял с собой фонарь. Было слишком темно, чтобы он мог разобрать, что заметил Хёнджин, поэтому он разочарованно покачал головой.

— Похоже на, эм… – Хёнджин скривился, его пальцы очень легко обвели это место. — Маленький укол какой-то? Я заметил его только потому, что там крошечное пятнышко крови, но тут, кажется, небольшая вмятина.

Черты лица Минхо померкли, и он почувствовал искушение проклясть себя за то, что не подумал об этом раньше. Естественно, хотя этот человек – Минхо даже не знал его имени, как он с горечью осознал – казался таким готовым торговаться жизнью Сынмина, но при этом пошел на безумные меры, чтобы обезвредить его безопасно. На кого бы он ни работал и что бы они ни планировали сделать, им явно нужно было, чтобы Сынмин был относительно невредим, и поэтому сильный удар по затылку и сотрясение мозга  явно был бы не лучшим вариантом.

— Должно быть, от иглы. Думаю, ему что-то вкололи, – сказал Минхо, заставив Хёнджина резко поднять взгляд в панике. Однако Минхо не испугался и почувствовал большее облегчение, когда понял, что урон, нанесенный Сынмину, наверняка легко сойдет, как только он проснется. Его спокойное состояние наконец обрело смысл, и следующие слова легко сорвались с губ Минхо. — Наверное, какое-то успокоительное, просто чтобы его было легче транспортировать.

Это был идеальный способ спокойно переместить Сынмина, не привлекая внимания других к сопротивлению, и Минхо пытался использовать это, чтобы побороть свое постоянное чувство вины за совершенное. Он посмотрел на Сынмина, вспоминая, каким беспомощным он казался запертым в железной хватке своего похитителя, который так бездумно бросил угрозу его жизни, как будто это было ничто, как будто это не разбило бы сердце его близким.

Хёнджин заметно расслабился после предложения Минхо и согласно кивнул.

Несколько секунд они сидели молча и дышали. Адреналин после путешествия, наконец, начал уходить, оставив их обоих в истощенном состоянии шока. Чувство облегчения было сильным, и Хёнджин, быть может, чувствовал его сильнее, и лицо его расплылось в легкой улыбке. Этого было достаточно, чтобы на мгновение оживить Минхо, пока он снова не вспомнил о том, что только что произошло.

Им удалось вернуть Сынмина, и это было всё, о чем он только мог мечтать. Но Минхо также отнял за это жизнь, когда поклялся, что в его случае всегда есть другой способ получить желаемое.

И, конечно же, была ужасающая главная деталь – он до сих пор точно не знал, что произошло. У него не укладывалось в голове, как его враг стоял там, со злобным и вычурным лицом, фамильярно пустым взглядом, который Минхо вдруг стал ассоциировать с теми, кто находился под контролем его способностей. Тем не менее, он не сказал ни слова и каким-то образом, казалось, сумел манипулировать кем-то, не говоря ни слова, и это входило в область изучения, которую он никогда даже не думал исследовать раньше.

С удушающим чувством страха он понял, что это только делало его еще большей опасностью, большей угрозой для группы, которая приняла его и заботилась, как никто раньше. Было достаточно легко контролировать то, о чём он лгал, но если ему также придется ежедневно следить за своими мыслями, то это значительно всё усложняет.

Он только что вошел в новую, незнакомую область своих способностей, и ему казалось, что вот он, снова испуганный ребенок, загнанный в угол в переулке.

— Мин?

Голос Хёнджина, хоть и тихий и мягкий, чуть не заставил Минхо упасть от испуга. Он поднял взгляд, даже не осознавая, что потерялся в своих мыслях, и встретил вопросительный взгляд Хёнджина. Младший выжидающе наблюдал за ним, склонив голову набок, одной рукой поддерживая верхнюю часть тела Сынмина, похоже,  собираясь сдвинуть его с места.

Минхо моргнул, сопротивляясь тошноте, и осторожно откашлялся.

— Извини, что ты сказал?

Взгляд Хёнджина задержался на секунду дольше, и Минхо отругал себя за явное проявление, что что-то не так. Он не мог позволить себе заставить Хёнджина волноваться и тем более рассказывать об этом другим, так как хотел сам разобраться во всём, и не давать группе ещё один повод сомневаться в нем.

Что было эгоистично с его стороны, он это знал. И мог подвергнуть их всех опасности, если у него не выйдет контролировать свои мысли, и он не понимал, как ему вообще удалось использовать свои силы, даже не открывая рта.

Если они узнают, то, несомненно, вышвырнут его вон. А Минхо не мог потерять еще одну семью.

— Я просто говорил, что нам пора возвращаться. Мы не знаем, есть ли рядом с этим парнем другие, кто мог услышать выстрелы. Если они придут и найдут нас, я не думаю, что мы сможем разобраться с этим, – терпеливо повторил Хёнджин, повернувшись к Сынмину. — Ты можешь связаться с остальными и рассказать что случилось?

Минхо кивнул, постепенно превращая выражение лица в маску безразличия, в то время как Хёнджин медленно начал усаживать Сынмина. Он поднялся на ноги и подошел к Сынмину с другой стороны, чтобы они могли сбалансировать его вес между собой, одновременно поднимая руку к наушнику.

— Прием, вы меня слышите? – спросил он, только чтобы получить немедленный хор в ответ. Все они звучали так отчаянно нуждались в информации, что Минхо едва выждал секунду, прежде чем оповестить их. — Мы сейчас возвращаемся. Оба в порядке, и Сынмин у нас, так что теперь ты можешь выключить звук, Йени. Он без сознания, но я думаю, что его накачал седативным препаратом парень, который пытался забрать его. И не беспокойтесь о нём, с этим покончено.

Когда он закончил, его язык начал весить целую тонну, но он даже не оглянулся. Он сосредоточил всё своё внимание на том, чтобы наклонить голову под руку Сынмина, чтобы поддержать его, и установить зрительный контакт с Хёнджином, прежде чем они оба одновременно подняли Сынмина с земли.

Ответ, который он получил, был ошеломляющим, но, возможно, самым лучшим из возможных.

— Это прекрасно, Мин! – Джисон закричал в трубку первым, после чего Феликс быстро согласился. От Чонина не было ни слова, но Минхо и не ожидал услышать его. Он лишь надеялся, что Феликс смог смягчить срыв, который Минхо считал неизбежным, только взглянув на него.

Чанбин громко зааплодировал, из-за чего Минхо чуть не снял наушник из-за громкости, в то время как ответ Чана был гораздо более сдержанным, но не менее благодарным.

— Спасибо, Мин. Спасибо тебе.

С явным, бесспорно заразительным счастьем группы Минхо почти смог забыть о том, что он только что кого-то убил, но не смог. Воспоминание было слишком свежим и слишком ранящим, и ему было страшно даже моргать, потому что каждый раз, когда он это делал, перед глазами был неестественный поворот головы человека, выстрелившего из пистолета.

Он уже чувствовал, как эти темные мысли возвращаются, поскольку угроза ночи становилась все менее заметной. Сынмин благополучно вернулся под их опеку, и не выглядело так, будто физические последствия будут длительными (по общему признанию, они не знали об эмоциональных, и им придется подождать, пока Сынмин проснется для начала). Но, тем не менее, без его разума, предупреждающего о засаде или проверяющего Сынмина на наличие травм, он мог свободно блуждать в тех мыслях, от которых Минхо хотел держаться подальше.

— Давай, пошли, – тихо сказал Хёнджин, идя впереди к фургону. Минхо успел потеряться; весь лес казался ему одинаковым, особенно в темноте ночи, но, к счастью, Хёнджин выглядел уверенным в маршруте, когда они начали обратный путь.

Минхо не смотрел на тело, которое они оставили на поляне. Он не был уверен, сможет ли он уйти, если оглянется.

Некоторое время они шагали в тишине, нарушаемой только единственным сообщением от Чана, что троица в особняке вернулась к фургону и все они ждут их там.

Почему-то расстояние, казалось, стало намного больше, чем раньше. Минхо знал, что причина могла крыться в Сынмине, которого и он с Хенджином изо всех сил пытались удержать вместе – к сожалению, они ещё не стали такими же физически сильными, как Чан и Чанбин, даже с учетом дополнительных часов, проведенных в спортзале бункера. Более того, из-за адреналина всё окружение было размытым, и казалось, что они путешествуют по лесу с пугающей скоростью. Теперь же, когда они были морально и физически истощены, их темп казался ещё более медленным.

К сожалению, это дало Минхо больше времени на размышления, что было последним, чего он хотел в тот момент.

Он хотел чувствовать: хотел чувствовать вес Сынмина, прижатого к нему, как напоминание о том, что им удалось вернуть его; он хотел испытать облегчение от того, что ночь прошла не хуже; он хотел гордиться тем, что Чонину и Хёнджину удалось так успешно скоординироваться.

Но вместо этого он мог думать только о гнусном поступке, который совершил, и о том, как сильно был противен самому себе.

— Эм… Мин, можно тебя кое о чём спросить? – нерешительно спросил Хёнджин. Он выглядел осторожным, и Минхо задавался вопросом, было ли его настроение настолько очевидным. Хотя, опять же, Хёнджин всегда мог сказать, когда что-то не так с его уровнем восприятия.

Он знал, что ничего не мог сделать, чтобы этого избежать, и поэтому коротко кивнул. 

— Да, давай.

— Как ты это сделал, там, на поляне?

Минхо слегка напрягся и заставил себя смотреть вперед, даже когда уголком глаза заметил, что Хёнджин смотрит на него. Он надеялся, Хёнджин каким-то образом не понял, что он сделал, смирившись с тем фактом, что такого не могло произойти. Кто-то должен был быть относительно невнимательным, чтобы пропустить это, и Хёнджин был явно не в их числе.

Когда Минхо слишком долго не отвечал, Хёнджин решил уточнить.

— Просто, ну… Я не слышал, чтобы ты что-то сказал до того, как раздался выстрел. Ты же не взял с собой пистолет или что-то такое, верно?

Минхо покачал головой, обдумывая варианты. Он мог быть честным с Хёнджином и сказать ему, что он действительно понятия не имел, или мог обмануть и сказать, чтобы Хёнджин принял его ложь. Но как бы он ни отчаянно пытался сохранить всё в секрете от Хёнджина – что бы это ни было – он ни на мгновение не склонился к последнему варианту.

И пошел с чем-то между. Это было не совсем правдой, но, добавив одно «может быть», чтобы оно выглядело более неопределенным, он дал Хёнджину свободу решать для себя, честен ли Минхо.

— Думаю... Вероятно, я прошептал это. Мы были довольно близко, и этого может быть достаточно.

К его большому облегчению (и чувству вины), Хёнджин поверил в это по собственной воле. Он тихонько хмыкнул, прижимая голову Сынмина к своему плечу, и позволил им погрузиться в тяжелую тишину, пока они не закончили свое путешествие.

Минхо чувствовал вину, давящую на него с каждым шагом, и он мог бы развернуться и сбежать, если бы не его ответственность за возвращение Сынмина к остальным. До него до сих пор не дошло, что он стал причиной чьей-то смерти добровольно и с жестокостью по собственному приказу, а затем скрыл от Хёнджина, как всё было на самом деле.

Он, мягко говоря, был в ужасе. Его всё ещё тошнило при мысли о том, что он сделал, и о крови, которая осталась на его руках. Тем не менее, это не было так, как в случае с собственноручным выстрелом, и он знал, что никакое количество стирки не заставит этот проступок исчезнуть. Он даже не произнес этих слов вслух, просто думал о них и надеялся, а человек покончил с собой.

Убило не тело Минхо. Это был его разум, его сердце, всё его существо–

Это был ты.

Дрожь пробежала по его позвоночнику, и он боролся с тошнотой, которая закипала внутри него. Было душно, и он искренне хотел спрятаться подальше от всего этого.

Когда в поле зрения появился силуэт фургона, Минхо не был уверен, чувствовать ли ему облегчение или страх. Он был благодарен за то, что они вернулись благополучно, и что, наконец, Чонин сможет обрести немного душевного спокойствия, когда увидит Сынмина относительно невредимым, но с их возвращением ему придется и дальше продолжать делать вид, что с ним все в порядке перед остальными. Играть перед Хёнджином было достаточно сложно, но он даже не мог представить, как будет делать это перед всеми остальными.

Он не припоминал ни раза, когда ему было трудно притворяться, но внезапно это показалось невыполнимой задачей.

Два человека ждали снаружи фургона и резко повернулись в их сторону, как только Хёнджин мягко окликнул их. Один сорвался к ним, а другой остался у дверей и распахнул одну из них, позволяя ограниченному свету изнутри струиться в ночь. Этого было достаточно, чтобы Минхо смог разглядеть черты лица приближающегося к ним человека, а также его болезненное выражение лица, когда его блестящие глаза остановились на Сынмине между ними.

— Позвольте мне помочь, – тихо сказал Чанбин, подходя к Минхо и предлагая занять его место. Минхо выскользнул из-под Сынмина, и Чанбин быстро проскользнул внутрь, чтобы нести его вес, несомненно, забрав большую часть веса и у Хёнджина. Минхо задавался вопросом, почему Чанбин, подошёл к ним первым, но тот дал понять это через мгновение, бросив мимолетный, но не менее благодарный взгляд в сторону Минхо. — Чан хочет поговорить с тобой. Мы разберемся с Сынмином.

Вопреки самому себе, Минхо вдруг захотел продолжить нести Сынмина. Он, несомненно, чувствовал утешение, чувствуя тепло младшего – простое напоминание о том, что он снова под их защитой и, казалось бы, невредим.

Тем не менее, Чанбин, скорее всего, разделял то же чувство, поскольку часть напряжения на его лице исчезла, когда он позволил Хёнджину прислонить Сынмина к себе. Минхо заставил себя сдержаться, когда троица подошла к задней части фургона, и вместо этого уперся ногами в землю, повернувшись лицом к оставшейся фигуре снаружи.

Чан стоял, прислонившись к закрытой двери фургона, его лицо было наполовину погружено во тьму, когда он смотрел на Минхо с непроницаемым выражением лица. Это немного нервировало, тем более, что он уже и без того был достаточно потрясен событиями той ночи, и не мог не сглотнуть от страха под пристальным взглядом Чана.

Месяцы назад его бы даже не волновало, посмотри на него кто-то таким образом. И всё же сейчас он каким-то образом чувствовал, что все его эмоции были как открытая книга, чтобы Чан мог прочитать из них каждую строчку. Он не был уверен, когда и как он так сильно изменился.

Старший, видимо, уловил недовольство Минхо, поскольку странное выражение вскоре исчезло с его лица, сменившись застенчивой, но искренне благодарной улыбкой.

— Я не задержу тебя надолго, – начал он, и то, как он прислонился к фургону, вдруг показалось скорее неторопливым, чем устрашающим. — Но я просто хотел поблагодарить тебя и извиниться за то, как мы с Бином вели себя раньше.

Минхо не мог скрыть удивления на лице. Он ожидал, что Чан будет читать ему лекции о том, как взять на себя инициативу и пошел в неизвестность с Хёнджином, и иррациональная часть его даже задавалась вопросом, знал ли Чан каким-то образом о том, что сделал Минхо, и о новой угрозе, которая показала себя  с раскрытием его способностей. Но вместо этого Чан... извинился?

— За что ты извиняешься? – искренне спросил он, и улыбка Чана стала чуть более печальной, когда он разорвал зрительный контакт.

— Мы тогда полностью потеряли хладнокровие, – объяснил Чан, и Минхо сразу понял, о чем он говорит, несмотря на то, что они не совсем вышли из-под контроля. И даже если там, вряд ли им было за что извиняться, особенно перед ним. Однако Чан не закончил и продолжил с такой же искренностью: — Бин винил себя в том, что произошло, и он чувствовал себя в долгу перед Сынмином – перед всеми нами, и хотел сделать всё возможное, чтобы попытаться и вернуть его.

— А я... Ну, как лидер и самый старший, я определенно начал чувствовать большую ответственность перед всеми вами. Не знаю, заметил ли ты? – добавил он в шутку, отчего на губах Минхо заиграла крошечная ухмылка. Он небрежно пожал плечами, и Чан нежно усмехнулся. — Я не мог вынести мысли о том, что кто-то из вас пострадает под моим присмотром. В Дживайпи никогда не обучали нас тому, что делать в ситуации, когда кто-то, кого мы любили, был в опасности, поэтому я-… действительно не знал, что делать. Я сразу же подумал о своем любимом способе решения проблем – спалить всё место к чертям. И я начинаю понимать, что это не самый здоровый и не самый конструктивный поступок в подобной ситуации.

Несмотря на попытки Чана разрядить атмосферу, Минхо не мог заставить себя как следует улыбнуться, а в глазах Чана была болезненная усталость, которая не блестела, как обычно, когда он смеялся.

Он догадывался, что Дживайпи не готовили Чана и Чанбина к такому эмоционально неприятному событию. Обычно они казались такими экипированными и подготовленными в любой ситуации, сохраняя хладнокровие, даже когда Минхо чувствовал, что им настала крышка, и, похоже, становились неуверенными только тогда, когда член их команды был в беде или расстроен.

Минхо подумал, что это уже достаточно говорило о подходах Дживайпи, раз его стажеры способны мыслить холодным умом, но терялись всякий раз, когда в дело вмешивались сердца.

Чан прочистил горло, когда Минхо промолчал, подняв глаза от земли, встречаясь с ним до безумия искренним взглядом.

— Но тебе удалось сохранить спокойствие, присмотреть за всеми, кто остался в фургоне, и эффективно координировать операцию по спасению Сынмина. – Его улыбка, наконец, выглядела правильной, поскольку Минхо даже заметил очертания его ямочек на фоне теней. — Поэтому я хочу поблагодарить тебя за это и еще раз сказать, что Бин и я сожалеем, что не смогли как-то помочь в то время. Мы постараемся исправиться в будущем, обещаем.

Минхо лишился дара речи, как от слов Чана, так и от чистосердечной признательности в его тоне. Поскольку Минхо провел почти все последние пятнадцать минут, ругая и презирая себя за то, что он сделал с человеком на поляне, было странно получать комплименты и благодарности. Он не чувствовал, что заслужил это, но по какой-то причине Чан смотрел на него так, будто он был подарком от самой вселенной.

Хотя Минхо считал себя полной противоположностью.

Он вздохнул, еще раз небрежно пожав плечами. Ему удалось сдержать свои эмоции, дабы голос перестал дрожать, когда он ответил: 

— Не за что извиняться. Никто из нас не лишен слабости, и вы двое сделали для нас больше, чем думаете. Может вы и не теряетесь в каких-то моментах, но это не то, за что можно чувствовать себя виноватым, и уж точно не то, за что нужно извиняться передо мной. Я думаю, нам всем просто стоит оставить эту ночь позади.

Его последняя фраза была адресована в основном ему самому, хотя он точно знал, что не сможет просто «оставить это позади». Он был уверен, что душераздирающий грохот пистолета еще долгие дни будет звучать в его сознании, а брызги крови будут видны ему каждый раз, когда он закроет глаза.

Улыбка Чана сползла с его лица, и он словно был охвачен чувством, которое чувствовал Минхо, несмотря на то, что не знал его названия.

— Это много значит для меня. Спасибо. – Он кивнул, по-видимому, самому себе, прежде чем обернуться к Минхо с чуть большей настойчивостью. — О, и-… могу я спросить, что случилось? Как тебе на самом деле удалось вернуть Сынмина?

Минхо взял себя в руки, ожидая этого вопроса. Конечно, для Чана было естественным хотеть знать, что произошло, особенно после признания о том, какую большую ответственность он чувствует за всех их. Он не мог отказать в этом Чану, хотя и не хотел подробно описывать это сейчас, так как не знал, какой эффект произведет на него прямое озвучивание воспоминаний.

Итак, он расправил плечи и дал Чану правдивый, но краткий ответ.

— Хёнджину удалось использовать звук из устройства Чонина, чтобы выследить их. Нам удалось увести Сынмина от человека, который его забрал, хотя, боюсь, мы не смогли получить больше информации о нём или о том, на кого он работает и для чего они делают. Сынмин был уже без сознания, когда мы нашли его, но Хёнджин смог определить место, где игла вошла в него, поэтому мы пришли к выводу, что он, должно быть, находился под действием успокоительного.

Чан медленно кивнул в ответ на слова Минхо. Выражение его лица не выражало удивления, как будто он ожидал именно этих слов. Однако в его чертах было тонкое любопытство, и через секунду Минхо понял, о чём он хотел спросить.

— А что насчет этого мужчины? Где он сейчас?

Минхо ожидал этого. Это, конечно, имело смысл; Чан хотел знать, должны ли они беспокоиться о том, что за ними будет следить кто-то еще, с кем мог быть связан. Но это не нисколько не облегчало.

— Он мертв. Я убил его.

Рот Чана приоткрылся, а глаза расширились от недоверия и удивления. Тем не менее, через несколько секунд он смотрел на Минхо с таким жалостливым взглядом, что ему захотелось стереть признание из памяти Чана, чтобы не чувствовать себя больше таким жалким.

— Ох, Минхо… – На мгновение Чан выглядел так, словно собирался протянуть руку и обнять Минхо. К счастью, он этого не сделал, а вместо этого, похоже, решил выпрямиться. Его лицо смягчилось от сожаления и печали, когда он наклонился в небольшой поклон. — Мне искренне жаль, что тебе пришлось это сделать. Я уверен, что у тебя не было другого выбора.

Слова Чана и его поддержка успокоили бы Минхо, поскольку он, очевидно, знал о явной неприязни Минхо к убийствам, не будь они столь неправильными. Это правда, что у Минхо не было выбора, но только потому, что он не дал себе шанса сделать его.

Он заставил мужчину застрелиться прежде, чем принял правильное решение. Это не было продумано, просто импульс, инстинкт, и от этого было еще хуже. Казалось, это генетически закодировано в Минхо, и, несмотря на то, как сильно он раньше считал, что держит все под контролем, стало совершенно ясно, что это не так.

Он не контролировал себя и не был милосердным человеком, которым когда-то осмеливался называть себя.

Минхо не ответил, а Чан, похоже, и не нуждался в этом. Он поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с Минхо, печаль в нем снова заставила сожалеть о том, что он рассказал Чану о этом,, прежде чем он сделал глубокий и решительный вдох.

— Хорошо, и так... Нам, вероятно, стоит возвращаться. Ты можешь пойти внутрь.

Прежде чем Чан успел что-то добавить, Минхо развернулся и вошел в заднюю часть фургона, оставив старшего одного в ночи. Он чувствовал себя виноватым за это, но чувствовал бы себя еще хуже, если бы продолжал позволять Чану благодарить и хвалить его, когда Минхо не сделал абсолютно ничего, чтобы заслужить это.

Он моргнул в попытк приспособить глаза к новому уровню освещения, которое было значительно ярче того, в котором он только что находился. Феликс, должно быть, использовал свои силы, поскольку, насколько знал Минхо, там не было очевидного источника света; вся задняя часть будто просто светилась тонким, успокаивающим теплом.

Хёнджин ушёл, первым делом понял Минхо. Он, должно быть, выскользнул и сел вперед, пока Минхо разговаривал с Чаном, и он почувствовал благодарность за то, что он сказал правду Чану, ведь если бы он солгал перед Хёнджином, тогда это была бы довольно сложная для объяснения ситуация.

Затем его взгляд остановился на Сынмине, который надежно устроился между Чанбином и Феликсом с одной стороны фургона. Все одеяла были сложены вокруг него, создавая кокон уюта, который, как уверен Минхо, должен был быть довольно удобным, даже в состоянии бессознательного состояния Сынмина.

Он был несколько удивлен, увидев, что Чонин не был приклеен к стороне брюнета, и быстро нашел ответ на эту загадку, когда посмотрел на другую сторону. Чонин неподвижно сидел рядом с Джисоном, казалось, изо всех сил стараясь, чтобы его взгляд был сфокусирован на земле между их двумя группами, хотя он регулярно поглядывал в сторону Сынмина. Джисон находился справа от него и был единственным, кто отвернулся от Сынмина при входе Минхо.

Минхо на мгновение захотелось выйти обратно в ночь, когда он увидел беспокойство в глазах Джисона, но вместо этого он заставил себя сесть с незанятой стороны младшего.

— С тобой все в порядке? – спросил Джисон, как только Минхо устроился так удобно, как только мог. — Выглядишь бледным.

Минхо кивнул, позволив своей голове прислониться к стене позади него, прежде чем ответить. 

— Я в порядке. Сегодняшние события просто… слишком.

Он не лгал о последнем. Ему было почти невозможно поверить, что менее двенадцати часов назад они сидели на кухне и пили ужасные коктейли, которые Феликсу и Сынмину удалось приготовить вместе. Он до сих пор помнил искреннее волнение, охватившее его, когда он предложил научить их некоторым своим кулинарным хитростям, и то, как он даже начал планировать некоторые блюда, которыми хотел бы поделиться с группой.

Казалось, что это было несколько месяцев назад, а так много уже изменилось. Например, Минхо забрал чью-то жизнь.

— Расскажи мне обо всем, – тихо фыркнул Джисон, отводя взгляд от Минхо, чтобы присоединиться к остальным, наблюдающим за Сынмином. Он словно просто притворялся с умиротворенным выражением лица, а на деле просто задремал на плече Чанбина в блаженном неведении о том, что их взгляды не отрываются от него, как будто он был самой драгоценной вещью в мире.

И в тот момент это действительно было так.

Фургон тронулся, но молчание затянулось. Минхо больше не мог заставить себя смотреть на Сынмина – не мог смотреть ни на кого из них. Вместо этого он сосредоточил свой взгляд на пространстве между ними, как и Чонин. Он знал, что, возможно, ему следует поговорить с младшим, дать ему понять, что с Сынмином все в порядке, и как он должен открыться о своих чувствах, поскольку Сынмин чувствовал то же самое…

Но он не мог. Ему казалось, что он никогда больше не сможет говорить, потому что его голос причинил слишком много вреда, его разум причинил слишком много вреда, он причинил слишком много вреда.

— Я подвел его сегодня вечером, – мягко сказал Чонин, его ломаный голос прорезал тишину. Феликс отвернулся от Сынмина, чтобы посмотреть на Чонина, хмурое негодование тут же отразилось на его лице, в то время как Чанбин открыл рот, как будто уже собирался возразить. Минхо не мог найти в себе силы поднять взгляд.

— А вот и нет, – возразил Джисон, хотя его тон был нежным, когда он посмотрел в сторону Чонина. — Если бы не ты–

— Я всё равно подвел его. Знал, как он был напуган этим, но все равно игнорировал его; все равно отвернулся от него, потому что чувствовал себя преданным из-за того, что он сохранил один маленький секрет, – прошипел Чонин, количество ненависти к себе лилось ядом на его слова, до боли знакомые Минхо. — Единственная причина, по которой я обнял его перед уходом, заключалась в том, что я хотел прикрепить к нему чип.

— Он нуждался во мне, а меня не было с ним! – Голос Чонина надломился, его громкость увеличилась, несмотря на попытки Джисона успокоить его. — Он, должно быть, думал, что никогда меня больше не увидит и что я злюсь на него, но на самом деле нет! Я не злюсь, и вовсе не сержусь... Я люблю его.

Минхо поджал губы, чувствуя, как новый приступ боли захлестнул его сердце. Это было так трагично. Он знал о чувствах Сынмина, и всё, что им было нужно, – это поговорить, чтобы во всем разобраться. Он мог только надеяться, что Сынмин скоро проснется, и они оба смогут, наконец, обсудить свои чувства – то, что, по мнению Минхо, стоило сделать еще давно.

Он не осознавал, что Чонин плачет, пока не услышал жалобный хлюпающий звук, слегка приглушенный Джисоном, когда старший обнял его, выражая поддержку. Каждый всхлип, казалось, врезался в его грудь острыми иглами, как было и с Джисоном, когда он рассказал Минхо о том, насколько бесполезным он считает себя в группе.

И снова Минхо почувствовал себя совершенно беспомощным.

— Йени, Сынмина сейчас не было бы здесь с нами, если бы не ты, – тихо сказал Чанбин, в его глазах было то же горе, что и у Минхо, когда они наблюдали за Чонином с другой стороны фургона. — Возможно, у тебя есть сожаления, но это нормально, потому что теперь у тебя есть шанс их исправить. Ты можешь извиниться перед Сынмином и сказать ему всё, что захочешь, когда он проснется. Ты отлично справился сегодня, надеюсь, ты это знаешь.

Выражение лица Чанбина слегка просветлело, когда он огляделся, его взгляд завис над Джисоном и Феликсом, прежде чем он наконец остановился на Минхо с удушающей теплотой.

— Вы все отлично справились.

Минхо искренне хотелось верить в это.

Он знал, что помог сохранить спокойствие группе не только в задней части фургона, но и Чану и Чанбину в особняке. Ему удалось вырвать Сынмина из угрожающей хватки, в которой он оказался в ловушке, и теперь у Чонина был шанс исправить то, что произошло за последние часы.

Но, несмотря на все это – несмотря на все то, что Минхо мог признать правильным в ту ночь, он также стал кем-то ещё в процессе.

Стал убийцей.