Ничто не могло успокоить сердце Джисона: ни особняк, оставленный давно позади; ни всхлипывания Чонина, постепенно замедляющиеся в его плече; ни даже их возвращение в бункер после того, что, вероятно, было самым долгим путешествием за всё время.

С самого первого дня, проведенного с Чаном и Чанбином, он понял, что присоединение к группе принесёт больше опасностей, чем он испытывал в своей жизни. В конце концов, его чуть не пронзил один из кинжалов Сынмина. Но он не мог сказать, что это не привлекало его с самого начала, поскольку до сих пор он жил крайне ограниченной и ничем не примечательной жизнью, поэтому любой источник волнения был принят им с благодарностью. Этот фактор риска был для него даже бонусом – как человеку, который видел сражения только в боевиках, легко хотеть в нем участвовать.

Однако теперь Джисон желал чего угодно, кроме опасности. Он просто хотел, чтобы все они были в безопасности, и никогда больше не приходилось проходить через испытание, подобное этой ночи.

Несмотря на ужасающий час их возвращения на базу, Джисон совсем не чувствовал себя усталым. Ему удалось немного поспать по дороге в особняк, но, неудивительно, он не мог прикрыть глаза даже на пару минут во время их возвращения, как из-за собственных тревог, так и из-за столь же напряженного настроения Чонина и Минхо по обе стороны от него. Ему приходилось постоянно наблюдать за Сынмином из страха, что, если он отведет взгляд хотя бы на секунду, его друг исчезнет, как и ранее той ночью.

Джисон задавался вопросом, почему их с Чаном реакция на исчезновение Сынмина была такой разной. Было ли дело в характере, опыте или немного того и другого? Чан сразу же задумался о том, что делать и имелись ли у них какие-то зацепки, в то время как Джисон просто не поверил. Он не мог понять, как Сынмин, стоявший перед ним всего несколько минут назад, пока они шли по извилистым коридорам его старого дома, мог внезапно исчезнуть у них прямо из-под носа.

Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, чей подход был лучшим и наиболее полезным.

Ты не будешь полезен физически, если не можешь справиться даже морально, ругал он себя, размышляя о событиях той ночи. Хотя на этот раз его вытащили на миссию – что было очень волнующе в то время – это вскоре сменилось чувством вины, когда он размышлял о том, пропал бы Сынмин, не будь его там.

Кроме того, он сделал не так уж и много. Возможно, самым значительным в его присутствии в ту ночь было обнаружение записки в подвале, что теперь лежала у него в кармане, как тяжелая гиря. Его все еще смущала надпись на нем и «дело благотворительности», о котором в ней упоминалось, поскольку это не имело смысла и не пугало его, как было у Чана и Чанбина, оба из которых, очевидно, получили гораздо более враждебные угрозы.

Но нет- он уже знал, что происходит, когда ты жалуешься на скуку. Это всегда оборачивается наихудшим образом.

Джисон яростно замотал головой, игнорируя нарастающую боль в виске, и заставил себя приступить к поставленной задаче.

В настоящее время он помогал Чанбину, Хёнджину и Феликсу распаковать фургон. В лифте не хватило места для всех восьмерых, так что им в любом случае пришлось бы разделиться на две группы, и имело смысл спустить как можно больше их снаряжения вниз за раз. Поэтому Чан отнес Сынмина в медицинский кабинет, а Минхо и Чонин уныло плелись за ним, предоставив остальным задачу перенести столько техники, сколько они могли.

Они совсем не разговаривали, когда собирали чемоданы вместе и делили их на примерно равные грузы. Джисон не был уверен, то ли они были настолько уставшими, то ли просто не хотели болтать. В любом случае он не стал бы их винить.

Джисон захрипел, поднимая один из ноутбуков Чонина, на котором лежала коробка с наушниками. Он был вынужден внимательно следить за своими шагами, слезая с задней части фургона, ясно понимая, что Чонин будет очень не впечатлен, если какая-либо из его техники будет повреждена. Однако это было трудно, особенно при учитывании, что Джисон до сих пор не чувствовал полный контроль над своими мышцами, чтобы идти по прямой, не говоря уже о его обзоре, закрытом блестящими чехлами перед лицом.

Они назначили Хёнджина открывателем двери, поэтому он уже ждал в гараже, когда Джисону, наконец, удалось выйти. Феликс и Чанбин внимательно следили за ними, оба нагруженные своими чемоданами. Джисон уже предчувствовал, что проснется утром не только с головной болью, если судить по пульсации его плеч.

Хёнджин закрыл за ними двери, с некоторой гордостью заметив, что ничего не осталось. Это не стало большим сюрпризом для Джисона; у них было так мало времени, что подготовка была значительно короче, чем у любой другой миссии. Джисон задавался вопросом, пошли бы дела лучше, не торопись они так сильно, но, в конце концов, Чонин упаковал всё, что им было нужно, в виде чипа. Ему было нелегко принять, как маленькое, казалось бы, незначительное устройство, которое они с Чонином начали разрабатывать в свободное время, несомненно, стало самым ценным предметом в их коллекции этой ночью.

Он мысленно напомнил себе поставить эти чипы в приоритет, чтобы они могли прикрепить по одному к каждому члену группы в предстоящих миссиях. Хотя они вряд ли будут выполнять еще одну миссию в ближайшее время.

Когда они вышли из гаража в тишине, которая была слишком тяжелой для Джисона, он поймал себя на том, что снова пытается понять всё произошедшее той ночью. Это по-прежнему казалось ему загадкой, поэтому, когда они обратно вернулись в безопасный бункер, он начал размышлять.

Ему словно не было известно ничего, хотя он был рядом во время событий той ночи.

Он не понимал, как Сынмин мог быть побежден, но им придется подождать, пока он проснется, чтобы услышать об этом. Однако он также был в недоумении, как Минхо и Хёнджину удалось снова вернуть Сынмина. Не то чтобы он сомневался в них, но ему было не понятно, как они смогут победить того, кого сам Сынмин не смог победить. Он хотел было спросить Хёнджина, когда они вошли в лифт, но тот явно погрузился в свои мысли, даже не реагируя на косые взгляды, которые посылал ему Джисон, как делал обычно. Либо он был не так наблюдателен, как обычно, либо просто не хотел говорить, и Джисон знал – и то, и другое означало, что он должен держать рот на замке.

Он не мог отделаться от ощущения, будто что-то пошло не так. Очевидно, закончившись хорошим результатом, поскольку они смогли спасти Сынмина, но выражение лица Минхо оставалось болезненно ясным в сознании Джисона. Он не мог насладиться счастьем возвращения Сынмина, когда знал, что их проблемы еще не закончены.

Они вышли из лифта в совершенно пустое пространство.

Джисон не привык видеть его таким тихим; каждый раз, когда он входил в него утром, Сынмин, как минимум, бодрствовал и играл на кухне, а когда он ложился спать, почти всегда кто-нибудь еще не спал и смотрел что-то по телевизору. Конечно, сейчас было за полночь, но Джисон не мог избавиться от беспокойного чувства, охватившего его, когда они проходили мимо пустых столов. Было странно думать, что они все сидели вокруг одного из них еще двадцать четыре часа назад, довольные и счастливо болтающие между собой.

Джисон надеялся, они скоро смогут вернуться к этому. Он снова был полон сожаления о том, что когда-либо желал большего «веселья», когда это веселье только приносило им боль и страдание.

Хёнджин направился к медицинскому кабинету. Он не был там с тех пор, как его впервые привели в бункер, и Джисон знал, все они надеялись, что им больше никогда не придется пользоваться этими кроватями.

Джисон почувствовал, как по его спине пробежал холодок, поняв, что им почти наверняка придется использовать медицинский кабинет всё чаще и чаще, поскольку становилось очевидным – их нынешний враг был намного более опасным, чем Кле были сами по себе. Хотя он всегда был очень встревожен перед миссиями до этого, Кле никогда не делали ничего, что могло бы причинить им вред, и волнения всегда вызывали заметки, оставленные неизвестной третьей стороной. И, по его мнению, встречи с ними будут только учащаться.

Будто каким-то образом почувствовав тревогу Джисона, Чанбин подошел к нему и слегка коснулся его плеч. Была ли это случайность или потому, что они собирались увидеть своего друга лежащим на кровати в медицинской палате, Джисон, тем не менее, был благодарен за это.

— Мы можем оставить вещи здесь, – сказал Чанбин, когда они достигли перекрестка коридоров, кивнув в сторону тех, которые разветвлялись в сторону склада. — Я займусь ими позже.

Джисон был слишком истощен, чтобы предлагать свою помощь, поэтому он просто осторожно опустил свои чемоданы на землю. Казалось, его тело уже жаловалось на столь долгую ночь, на бессонницу, которую Джисон прервал всего на пару часов во время их путешествия в особняк. Он знал, что этого было слишком мало для него, но у его разума не было планов дать ему отдохнуть какое-то время.

Они шли в покорном, измученном молчании. Джисон не был уверен, чувствуют ли его друзья то же неведение, как и он, и не мог не скрестить руки на груди, обнимая себя. Было трудно держать себя в руках, и он даже не знал, почему.

Хёнджин молчал рядом с ним, и Джисон задавался вопросом, прислушивается ли он к тому, что может происходить в медицинском кабинете. Ему все так же хотелось спросить его о том, что произошло, будучи не уверенным, получит ли он ответ от Минхо, если тот вдруг не хочет, чтобы он знал, но у него складывалось ощущение, что Хёнджин еще был не готов говорить об этом.

Это нормально. Джисон мог подождать; он мог потерпеть.

Мог ведь?

Они подошли к медицинскому кабинету, и на мгновение их настойчивость сменилась нерешительностью. Затем Чанбин проявил инициативу и открыл дверь.

Когда Джисон вошел, свет был тусклым, напомнив ему о времени, которое он провел там, наблюдая за Хёнджином во время его первой ночи в бункере. Сынмин лежал на той же кровати, что только усилило чувство этой неприятной ностальгии.

Чонин сидел на единственном стуле рядом с кроватью, как и Джисон во время пребывания Хёнджина в медицинской палате до того, как Чанбин поменялся с ним местами. Дав волю эмоциям в фургоне, он, похоже, был истощен и теперь уныло смотрел на стену в другом конце комнаты.

Чан как раз подвигал другой стул, когда вошли остальные, и на мгновение взглянул на них, прежде чем вернуться к своей задаче, с тем же усталым и мрачным выражением лица, как и у Чонина. Минхо выглядел почти так же, стоя немного в стороне, но взгляд Джисона задержался на нем, и он снова уловил странную нервную ауру, которая цеплялась за старшего с тех пор, как он впервые вернулся в фургон.

В целом настроение в медпункте было немногим лучше, чем в коридоре. Джисон знал, что все они должны были с облегчением радоваться удачному возвращению Сынмина, и вернувшись относительно невредимыми, но это было трудно сделать, когда все этой ночью пошло так неправильно.

Чан опустился на стул, который только что принес, и Джисону было едва заметно, как вялость сковывает мышцы старшего. Он почувствовал, как его губы скривились в легкой гримасе сочувствия. Ведь он на собственном опыте убедился, насколько Чан заботился об их группе, и впоследствии винил себя, если случалось что-то плохое. Джисон тоже был там, чтобы стать свидетелем едва уловимого, но не менее впечатляющего срыва Чана, когда до них дошло известие об исчезновении Сынмина.

Он шагнул дальше в комнату вслед за Чанбином и Феликсом. В их группе ощущалась странная потерянность, словно после всего адреналина и сражения, оставшись в такой спокойной обстановке, они не знали, что делать.

Джисон почувствовал облегчение, когда Чан заговорил, хотя ему все еще казалось неправильным двигаться дальше, пока его мысли продолжали задерживаться на событиях того вечера с поразительной точностью.

— Кто-то должен остаться здесь с Сынмином… Он, вероятно, будет очень расстроен, когда проснется, и, конечно же, сбит с толку, поэтому было бы лучше, если бы мы могли как можно скорее поддержать его. Кроме того, на случай, если ему ввели что-то более противное, чем успокоительное, мы должны быть в состоянии помочь ему.

Было ясно, что Чан очень тщательно подбирал слова, которые говорил, и на это существовала очевидная причина. Джисон поморщился – он уже давно смирился с тем, что похититель усыпил Сынмина лишь на время, для своего же собственного успокоения, и поэтому Чан, допуская даже призрачную мысль о том, что это может быть что-то другое, ударило как пощечина.

Старший откашлялся и продолжил, видимо, думая о том же, особенно когда Чонин сжался и зажмурил глаза, словно от физической боли.

— Но не всем нам нужно быть здесь. Я, например, точно знаю, что Сынмин был бы в ужасе, узнай он, что все мы не спали ради него. Поэтому-

— Я останусь, – тихо вызвался Чонин, заговорив впервые с тех пор, как позволил своим эмоциям выплеснуться наружу во время обратного пути. Его голос был гораздо слабее, чем обычно, и сорвался от смеси отчаяния и настороженности, когда он отвел взгляд от стены и умоляюще посмотрел на Чана.

Но у блондина это не взяло. Казалось, даже он, которого обычно легко убедить одним взглядом Чонина, упрямо верил, что Чонин и без того достаточно натерпелся той ночью.

— Йени, тебе нужно отдохнуть. Я знаю – ты хочешь остаться здесь больше всего, но это нехорошо для тебя, учитывая, сколько ты уже пережил. Обещаю, мы позовем тебя сразу же, как только Сынмин проснется, и мы позволим тебе занять наше место, как только ты отдохнешь сам. Всё будет казаться хуже, если ты будешь сидеть тут и волноваться о нем, а не отоспишься хоть немного. – Судя по слегка извиняющемуся взгляду Чана, он понял, что шансы Чонина получить достойный отдых ничтожно малы, но Джисон почувствовал облегчение от этого решения в любом случае.

Сидя рядом с Чонином последние несколько часов, Джисон знал, как сильно Чонину требовалось расслабиться, и любой отдых, который он мог получить, был бы неизмеримо полезен.

Затем Чан отвел взгляд от Чонина, явно не оставляя места для споров, и вместо этого посмотрел на Минхо. 

— Это касается и тебя, Мин. Ты сегодня достаточно сделал, тебе тоже пора отдохнуть.

Джисон слегка нахмурился и на мгновение повернул голову, чтобы вопросительно посмотреть на Хёнджина. Тот не подавал признаков узнавания, а вместо этого просто смотрел в никуда, мрачно скривив губы.

Не то чтобы Джисон сомневался, насколько Минхо заботится об их группе; он знал, что даже сам Минхо начал осознавать, как привязывается к ним. Часто Джисон замечал моменты, когда Минхо с восхищением наблюдает за Чаном или мягко улыбается, пока Феликс играет со светом, чтобы сбить с толку Хёнджина. Но он также знал, что чувства Минхо к Сынмину не могли сравниться с теми, которыми обладал Чонин, поэтому был просто озадачен тем, почему Чан относился к Минхо с таким же сочувствием и заботой.

Должно быть, с Минхо случилось что-то плохое; это был единственный правильный вывод. Однако от этого Джисону стало только хуже, ведь он не имел ни малейшего представления о том, что это могло быть.

— Надеюсь, ты сам не думаешь о том, чтобы остаться, Чан, – сказал Чанбин, сокращая расстояние между собой и кроватью Сынмина. Он даже начал мягко толкать плечи Чана, демонстративно пытаясь поднять друга с сиденья, на котором он устроился. — Вы с Хёнджином не сомкнули глаз всю ночь, в отличие от всех нас. Мы, по крайней мере, по дороге туда отдохнули фургоне. Вы двое тоже заслуживаете отдыха.

Хёнджин открыл рот, из-за чего Джисон повернулся и бросил на него предупреждающий взгляд. До этого он не совсем осознавал, что они не спали всё это время, поскольку Чан вел машину, а Хёнджин следил за любыми признаками опасности с переднего сиденья. Джисон даже не мог представить, насколько они, должно быть, были измотаны, учитывая всё произошедшее, и то, что время приближалось к трем часам ночи.

Джисон уже предчувствовал, что в следующие несколько дней их график сна будет несколько нарушен.

Чан взглянул на Чанбина, его брови нахмурились, как будто он тоже собирался возразить, но сдался, встретив твердое выражение лица Чанбина. Он неохотно встал со стула, побуждая Чонина сделать то же самое, но как-то с еще большей неохотой. Минхо, который не проявлял никаких признаков протеста против роли, выданной ему Чаном, отвернулся от кровати Сынмина и направился к двери.

Проходя мимо, Джисон попытался поймать его взгляд, но старший очень многозначительно отвел свой бесстрастный взгляд. Тем не менее, близкого расстояния было достаточно, чтобы Джисон мог по-настоящему хорошо рассмотреть его, без более тусклого освещения фургона, и он заметил, что, хотя Минхо, возможно, не проявлял свою усталость так внешне, как Чан и Чонин, он все же страдал от этого не меньше.

Его лицо действительно выглядело немного бледнее, чем обычно, а волосы были гораздо более взлохмачены, чем обычно, будто он провел по ним рукой в том, что, как Джисон мог только предположить, было волнением. Он также даже не взглянул в его сторону, несмотря на попытки Джисона общаться с ним, что также можно было отметить как нехарактерные. Минхо однажды признался во время одной из их ночных бесед, что ему всегда нравилось смотреть людям в глаза, когда он говорил – по крайней мере, в случае с их группой – так,он чувствовал, им легче доверять ему, словно так они могли больше прочитать его чувства, и действительно ли он был искренним.

Вспоминая более личные разговоры, которыми они делились, Джисон надеялся, что, возможно, позже сможет поговорить с Минхо. Однако он позволил бы ему поспать, раз это действительно было нужно.

Дверь издала тихий звук, закрываясь за Минхо, и это, казалось, побудило остальных нарушить усталое молчание, охватившее их. Феликс шагнул вперед и попытался занять место, которое до этого занимал Чонин.

— Я могу присмотреть за Сынмином первый. Я довольно много спал по дороге, так что не чувствую себя сильно уставшим. – На ходу он подарил Чану мимолетную улыбку, хотя вскоре она превратилась в более печальную гримасу, когда он тихо продолжил: — Да и не думаю, что смогу заснуть в любом случае.

Джисон вызвался сам, даже не успев осознать свои действия, просто потому, что он был близок с Феликсом на таком уровне, что мгновенно согласился. Он тоже очень быстро задремал по дороге в особняк, предвидев, как долго продлится их ночь, и не настолько нервничал, чтобы его сон был нарушен. Когда он вспоминал об этом, это казалось ему неправильным, поскольку он понятия не имел, насколько ужасной будет ночь, и как он должен был ее бояться.

— Я останусь с Ликсом. Мы можем составить друг другу компанию, и я действительно не устал.

Пытливый взгляд Чана переместился с Феликса на Джисона, и он с ног до головы осмотрел его, выискивая любые признаки того, что он лгал о своем самочувствии. Джисон, конечно, сильно устал, но только физически, и его глаза, должно быть, были достаточно убедительный, чтобы Чан почувствовал себя довольным, секунду спустя отведя взгляд и утвердительно кивнув.

— Хорошо. Но не засиживайтесь допоздна, оба. Останьтесь максимум три часа на себя, прежде чем разбудить другую пару, – проинструктировал он, отодвигаясь дальше от своего стула и жестом приглашая Джисона присесть.

Джисон прошел вперед, оставив Хёнджина стоять у двери, и позволил себе упасть на стул рядом с Феликсом. Это было неудобно – он уже ожидал этого по прошлому опыту – но все же позволил себе расслабиться, осознавая, сколько он там пробудет.

— Тогда я могу пойти во вторую смену, – предложил Чанбин, присоединяясь к Хёнджину. — А пока пойду поработаю над тем, чтобы убрать наше оборудование, и нам не пришлось беспокоиться о нем утром. Или- чуть позже. Просто разбудите меня через несколько часов.

— Я буду дежурить с тобой, – сказал Хёнджин, немедленно заставив Чанбина нахмуриться и бросить на него недовольный взгляд. Его взгляд был невозмутим, хотя и немного смягчился перед обеспокоенным лицом старшего. — Мы все равно живем в одной комнате, и я, очевидно, не смогу уснуть, когда ты уйдешь. Всё будет хорошо, я смогу поспать позже.

Чанбин, похоже, смирился со сложностью их ситуации, а также с логикой в ответе Хёнджина, и сдался, неохотно пожав плечами.

Джисон откинулся назад, чтобы встретиться взглядом с Чаном, когда тот отступил, поддерживая рукой плечи Чонина, чтобы помочь отвести младшего. Он просто надеялся, что Чонин сможет хоть немного поспать, но это, конечно,было легче сказать, чем сделать.

За все то время проведенное наедине с Чонином, Джисон понял, что, хотя он не показывал это так явно, как некоторые другие члены их группы, но беспокоился так же сильно. Он до сих пор помнил, в частности, один день, когда Чонин пришел к нему за советом, как обращаться с секретами. В то время Чонин не казался расстроенным ни на кого, и у Джисона, скорее, только создалось впечатление, что он обеспокоен.

Он заботился, и, по его мнению, возможно, больше всего заботился о Сынмине.

Чонин тихо переговаривался с Чаном, пока они уходили, и Джисон мог разобрать его тихие бормотания.

— Ты можешь сегодня поспать в постели Сынни? Уверен, он не будет возражать. Я просто не хочу быть один…

Джисон не был уверен, действительно ли Чонин имел в виду сказанное, или стратегически пытался гарантировать, что у Чана не будет другого выбора, кроме как остаться в постели и получить заслуженный отдых. В любом случае, какое-либо затянувшееся нежелание исчезло в течение миллисекунды, и он энергично кивнул.

— Конечно, могу, Йени. Конечно, могу.

Они присоединились к Чанбину и Хёнджину у двери, и Чан на мгновение отвел взгляд от Чонина, чтобы оглянуться через плечо в сторону Джисона и Феликса. Он выглядел так, словно вот-вот рухнет, с мешками под глазами даже тяжелее, чем обычно, он выглядел на годы старше без малейшего следа улыбки на лице, устало наблюдая за ними из-за полуприкрытых век. У Джисона было искушение отругать его за задержку, но, очевидно, двойная проверка его группы была для Чана второй натурой, и от этого он, вероятно, только больше напрягался, если бы не делал этого.

Он поднял губы в терпеливой, но обнадеживающе сильной улыбке, заговорив прежде, чем Чан успел собрался с силами, чтобы открыть рот.

— Мы разбудим тебя, если что-нибудь случится, и ограничимся тремя часами, прежде чем позовем Бина и Джинни. Знаем, Чан. С нами все будет в порядке.

К счастью, похоже, это было всё, чего хотел Чан, поэтому блондин кивнул и мгновение спустя повернулся к двери. Джисон вздохнул с облегчением, в какой-то мере ожидая, что Чан передумает в последнюю минуту и настоит на том, чтобы Джисон или Феликс вместо этого составили компанию Чонину.

Когда дверь закрылась, атмосфера стала немного менее напряженной, а Джисон и Феликс остались наедине с Сынмином. Несмотря на всё, через что они оба прошли той ночью и долгие часы, проведенные без сна, по крайней мере, они не были переполнены тем ужасным адреналином, что прежде.

Было ощущение, будто Джисон не спал так долго, что потерял потребность во сне, но он знал, что в конце концов это блаженство покинет его, и он не сможет держать глаза открытыми даже со всей силой воли. Он просто надеялся, что сможет пережить несколько часов их смены.

Феликс, видимо, разделял то же чувство, вздохнув, как будто готовясь к их ночному заданию, и заерзал на своем месте, чтобы вопросительно посмотреть на Джисона.

— Ну, не знаю, как ты, а я думаю, почувствовал бы себя немного лучше, если бы поел.

Джисон слегка ухмыльнулся в знак согласия, и почувствовал, как его желудок перевернулся при мысли о хорошей еде. Мало того, что было абсурдно поздно, но и его эмоции еще не вернулись в норму, чтобы съесть много.

— Думаю, я тоже, – наконец признал он, скрестив руки на груди и ответив на взгляд Феликса. — Но много впихнуть не смогу. Может, только что-нибудь легкое.

Феликс кивнул в знак согласия, прежде чем его глаза загорелись, когда он, казалось, был охвачен вдохновением. 

— Кажется, у меня все еще осталось позавчерашнее печенье. Сможешь осилить одно из них?

Улыбка Джисона стала шире в ответ, заставив Феликса просиять и подпрыгнуть со своего места с новой энергией. Ни одно из домашних угощений, которые готовил Феликс, никогда не было слишком тяжелым или жирным, учитывая, что Хёнджин не мог справиться со многим, а Феликс никогда не хотел обделять его. Это означало, что они часто идеально подходили для быстрого перекуса; Были вкусными, но никогда не оставляли Джисона полностью сытым.

— Тогда я скоро вернусь, – произнес Феликс, прежде чем встать, чтобы выйти, как и другие за несколько минут до этого, оставив Джисона наедине с Сынмином.

Джисон понял, когда его глаза начали блуждать по комнате, что он не смотрел должным образом на Сынмина с тех пор, как они расстались в коридорах особняка. Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть его в фургоне, несмотря на мягкий свет, которым обеспечивал Феликс, и, в конце концов, он смог успокоиться только от силуэта Сынмина.

Сынмин действительно выглядел так, будто просто спал, и Джисон пытался успокоить себя знанием, что это было более или менее правдой.

Выражение его лица было расслабленным, возможно, более расслабленным, чем Джисон когда-либо видел раньше, и единственным намеком на то, через что он прошел той ночью, был взлохмаченный вид его волос. В остальном он казался чуть ли не в лучшей форме, чем когда бодрствовал, его губы, которые часто извивались в легкой насмешке, оставались в нейтральной линии, а его лоб был гладким и без складок, которые обычно появлялись, когда он хмурился.

Джисон не мог не чувствовать горечь, признав про себя, что Сынмин выглядел самым умиротворенным за всё это время, когда, учитывая то, что случилось, и причину, которая привела его в такое состояние, всё должно было быть совсем наоборот.

Впервые Джисон почувствовал отвращение к их силам и жизням, которые они им всем подарили.

Он никогда не любил свою по-настоящему, так как его родители ясно дали ему понять, что они защищают его только из-за его способностей. Они сделали это для того, чтобы ему стало лучше, а вышло совсем наоборот, и только вызвало у него страстную неприязнь к ним. Однако он никогда по-настоящему не ненавидел силы так, как в тот момент, и знал, что эмоции эти были направлены не на его собственные силы, а на силы его друзей.

Да, они могли делать то, чего не могли другие, и да, они позволяли им защищаться способами, о которых «нормальные» люди могли только мечтать. Но страдания и опасности, которые они приносили взамен, никогда не могут быть исцелены, какими бы ни были их преимущества.

Джисон думал, это было немного странно, что он не чувствовал такой сильной обиды в момент, когда силы чуть не погубили его самого, но как только один из его друзей пострадал, он был близок к слезам из-за того, как сильно желал, чтобы все могло измениться.

Он хотел, чтобы Чан не выглядел таким усталым все время, хотел, чтобы Минхо не был таким осторожным, когда говорил о чем-то, имеющем даже малейший эмоциональный вес. Он хотел, чтобы ритмичное постукивание ногой Чанбина, когда он вставал, не было связано с таймером, который, казалось, был бессознательно вбит в его разум, а было связано с его любовью к музыке и созданию песен. Он хотел, чтобы Хёнджина не заставляли носить солнцезащитные очки, которые он так ненавидел, и хотел, чтобы Феликс не оставался таким одиноким. Он хотел, чтобы Чонин не заставлял себя быть таким сильным, и больше всего он хотел, чтобы Сынмин мог выглядеть таким умиротворенным просто потому, что наслаждался отдыхом, а не был накачан успокоительным.

Это несправедливо, с отчаянием подумал он про себя. Почему мы? Почему это должно было случиться с нами?

Он моргнул и отвел взгляд от Сынмина, обнаружив, что горечь в его сердце была слишком велика, чтобы вынести ее в тот момент. У него было достаточно забот, связанных с его обязанностью быть настороже, и он не хотел впасть в подобное состояние, когда Чан доверил ему такую важную работу. Кроме того, он знал, что Феликс скоро вернется, и ему нужно было быть в лучшем настроении, чтобы они могли провести время за приятной беседой, а не за жалобами, которые продолжали крутиться в его голове словно старая пластинка.

По неизвестной причине его взгляд скользнул по столу, стоявшему сбоку от кровати. Взгляд Джисона заострился от удивления, когда он заметил один единственный лист разлинованной бумаги, лежащий на нем лицевой стороной вниз, и на мгновение его паранойя задалась вопросом, было ли это фото или какое-то послание, прежде чем он вспомнил, чем занимался в последний раз, когда сидел рядом с этой кроватью.

Он писал песню.

Стремясь как-то отвлечь себя, Джисон наклонился и взял листок бумаги со стола. Он, должно быть, забыл об этом, вырвав его в отчаянии и оставив на столе, пока присматривал за Хёнджином.

Перевернув листок, он не мог сдержать раздражение, которое слетело с его губ при прочтении слов, которые были там нацарапаны.

I'll wish you back 

Sometimes I'm gonna get hurt 

But I'll call you until you come back

Let's go back to those times, our day day 

To how it was, turn everything back back back*

Так много всего произошло за последние месяцы, что Джисон почти напрочь забыл, как чувствовал той ночью, когда он сидел рядом с Хёнджином и писал тексты, чтобы скоротать время. И все же он не мог не восхищаться постоянством того, как у него выходило испытывать ностальгию по тому, чего у него не было тогда, и прекрасно понимал это даже сейчас.

Он услышал, как дверь открылась, громко на фоне тишины, в которую погрузился Джисон, потерявшись в своих мыслях. Скомкав лист бумаги в неровный комок, он сунул его в карман и взглянул вверх, встретившись с вопросительным взглядом Феликса, когда блондин вошел.

— Что это было? – спросил Феликс, его глаза сияли от любопытства, пока он передавал одно из печений, которые держал в руках. Джисон с благодарностью взял его и тут же откусил, а затем нерешительно замолчал вместо ответа на вопрос. Его мысли мчались со скоростью километра в минуту, и он даже успел потеряться в том, о чем говорил Феликс. К счастью, тот, вероятно, уловил это, откинувшись на спинку стула и терпеливо повторив: — Тот лист бумаги. Это была фотография, которую ты нашел в подвале?

Джисон проглотил кусок и покачал головой. По правде говоря, он не был уверен, куда делась фотография; он крепко держал ее, когда они покидали особняк, но, учитывая всё, что произошло потом, фотография просто выпала из списка его приоритетов. Он не забыл о ней, просто перестал цепляться за нее, будто это был некоего рода спасательный круг. Вероятно, она до сих пор находилась в одном из его карманов – часто, если у него был клочок бумаги, с которым он не знал, что делать, например, листок с текстами песен, он клал его в карман, а потом разбирал этот беспорядок.

— Это ничего такого, – ответил он, не желая рассказывать Феликсу о его прошлом написания песен в тот момент, поскольку он знал, что тот вежливо попросит узнать больше, если ему вдруг придется в чем-то признаться. С тех пор, как он присоединился к группе, то стал более уверенным как в себе, так и в своих музыкальных способностях, но все еще чувствовал себя слишком усталым, чтобы вдаваться в подробности о подобном. К тому же, это вряд ли казалось уместным, учитывая, что они были там только для того, чтобы наблюдать за Сынмином.

Джисон знал, что не сможет ничем наслаждаться, пока Сынмин не проснется.

Он откусил еще кусочек печенья, хотя его аппетит стал еще меньше, и оно почему-то не было таким приятным на вкус, как обычно. Феликс уже съел свою и откинулся на спинку стула в усталой, но не менее беспокойной позе.

— Так что там с фотографией? – спросил он, его низкий голос нарушил воцарившуюся над ними тишину. Джисону очень надоело это молчание, но, к сожалению, у него не было никаких сил, чтобы нарушить его, как у Феликса. — Ты действительно понятия не имеешь, кто ее послал?

Джисон сокрушенно покачал головой. Почти во всех смыслах предупреждение, оставленное для него, было точно таким же, как те, что были оставлены для Чана, Чанбина, а позже и Сынмина (которому, очевидно, тоже оставили сообщение в его собственной спальне). Записка Джисона была анонимной, хотя, скорее всего, можно с уверенностью сказать, что за этим стоял человек, похитивший Сынмина, и что оно было размещено специально таким образом, чтобы его нашел сам Джисон. Было неприятно выглядеть такими предсказуемыми, поскольку даже Джисон, с его отсутствием опыта в таких опасных условиях, знал, что это совсем нехорошо.

— Ну, мы знаем, что это, вероятно, было от парня, который забрал Сынмина, – ответил Джисон, доедая свое печенье. Он потер руки, чтобы избавиться от крошек, и осторожно посмотрел на Сынмина, задаваясь вопросом, знает ли его друг больше, чем они. Возможно, он действительно смог поговорить с этим человеком до того, как ситуация вышла из-под контроля. — Но мы понятия не имеем, кто он.

Феликс поморщился и кивнул, разделяя разочарование Джисона из-за того, что они по-прежнему не знали, кем на самом деле были нападавшие. Частично он надеялся, что это был всего один человек, хотя прекрасно знал – их трюки были бы невозможны, не будь у них собственных способностей.

Было так много вопросов.

Джисон не мог сдержать стон, сорвавшийся с губ, когда он откинулся назад, запрокинув голову к потолку. Головная боль продолжала настойчиво пульсировать в его виске, раздражая тем, насколько она была постоянной. В эта ночь случилось так много плохого, и казалось, занимало ему и сердце, и разум, путешествуя по его кровотоку невообразимым скоплением замешательства и страха, словно дикая река, бушующая в горах.

Он так устал. Всё, чего он хотел, это помочь своим друзьям, но Сынмин был схвачен, и теперь Минхо и Чонин, как видно, столкнулись с бременем, которое Джисон либо не понимал, либо не мог ничем помочь. Он никогда раньше не чувствовал себя таким бесполезным, и это утомляло.

— Это пугает, не так ли? – тихо сказал Феликс. Разделял ли он волнение Джисона или даже знал об этом, нельзя было понять, но глубокая мягкость его голоса все равно была на удивление успокаивающей. — Я помню тот день, в первое время моего пребывания здесь… Мы только что закончили красить зеркала, сели с Джинни и поговорили о себе. Это так успокоило меня в то время, ведь было ощущение, что вы

,парни, могли понять меня, даже больше, чем такие люди, как Минхо, Бин или даже Чан. До этого мы притворялись довольно нормальными людьми, верно? По крайней мере, делали все возможное, чтобы быть такими.

— Это утешило меня, потому что я был так рад находиться с другими людьми, похожими на меня, но  то же время я чувствовал себя немного неуверенно из-за того, насколько спокойной была моя жизнь по сравнению со всеми остальными. – У Джисона было искушение возразить, что детство Феликса было каким угодно, только не спокойным, учитывая инцидент с Чаном, но он остановил себя, когда понял – со знакомым чувством обиды на Ад, в который они попали – что на самом деле Феликс, вероятно, имел один из наименее травматичных опытов.

Насколько же мы сломлены, на самом деле?

Феликс, должно быть, довольно долго сдерживал свои мысли, поскольку он не переставал говорить, несмотря на нехарактерное для Джисона отсутствие ответа.

— Вплоть до сегодняшнего вечера я почему-то думал, что всё всегда будет хорошо. В нашей команде были действительно умелые, опытные люди, а еще у нас были такие люди, как ты и я, которые учатся, но имеют хороший потенциал, знаешь? – В его голосе звучала слышимая улыбка, и Джисон опустил голову, чтобы послать Феликсу печальный взгляд. — Я думал, что мы научимся драться и станем такими же опытными, как Чан и Бин. Тогда мы окажемся той несокрушимой группой, которая  сможет внушать страх нашим врагам, просто находясь рядом. Но все вышло совсем не так.

Маленькая задумчивая улыбка Феликса растаяла, и вместо этого он выглядел измученным, наблюдая за Сынмином. 

— Это напомнило мне, что то, чем мы занимаемся, опасно. Это очень, очень опасно, и, возможно, в одной из этих миссий мы не сможем спасти друг друга. Мы не можем знать наверняка.

Было что-то устрашающе пугающее в том, чтобы видеть Феликса таким мрачным. Что касается некоторых из их участников, Джисон привык видеть, как они принимают серьезное выражение лица, например, Сынмин, Минхо или даже Чан, когда он пытался донести свою точку зрения. Однако с первой встречи Джисона Феликс никогда не выглядел на грани того, чтобы сломаться. Он всегда был самым светлым, улыбался ли, смеялся или даже плакал.

Джисон знал, что это несправедливое ожидание, но ему действительно хотелось, чтобы Феликс мог продолжать оставаться таким же ярким человеком, просто чтобы он мог немного утешиться.

Феликс затих, его тяжелый взгляд завис на Сынмине, и поэтому Джисону наконец удалось набраться смелости, чтобы заговорить. Его голос был на удивление ровным, хотя и звучал резко лишенным жизни, когда он спросил: 

— Ты сожалеешь, что присоединился к нам?

Феликс напрягся, задумчивое выражение осталось на его лице, когда он повернулся, чтобы посмотреть на Джисона. 

— Что?

— В смысле… Ты только что сам признал, насколько опасно то, чем мы занимаемся, – объяснил Джисон, недоумевая, почему Феликс вдруг посмотрел на него, как будто он только что задал самый абсурдный вопрос в мире. Он не считал это постыдным вопросом, и хотя он никогда даже не задумывался о том, чтобы сожалеть, но определенно почувствовал это чувство, глядя на Феликса. — Ты хочешь уйти, теперь, когда знаешь, что это ты мог бы сейчас лежать на больничной койке?

Он знал, что его слова были неприятными, и что им с Феликсом не следовало вести подобный разговор, когда лучше стоило поднять друг другу настроение. Однако это было невозможно, особенно когда Феликс смотрел на него с таким ощутимым ужасом.

Он выглядит совершенно ошеломленным, понял Джисон, и сердце пропустило удар. Безжизненное, изможденное выражение лица исчезло с черт Феликса, и они обрели свою обычную живость, хотя и с эмоциями, далеко не положительными.

Тем не менее, он выглядел более живым, словно открыв в себе второе дыхание.

— Конечно, нет, – прошипел Феликс, его голос дрожал от явного дискомфорта при одной мысли об уходе. — Я не стал бы, не сейчас. Да, это пугает меня, и я полностью осознаю, что сам мог оказаться на этой койке, причем с еще более серьезными травмами. Или меня могли похитить, навсегда забрав меня от вас, и, может быть, меня даже могли убить, и это пиздец как пугает.

— Но знаешь, что пугает еще сильнее? – поинтересовался он, выпрямляясь с вновь обретенной силой. Джисон даже не мог ответить; слова застряли у него в горле, как только глаза Феликса вспыхнули страстью, как будто Чан стоял позади него и наполнил его глаза двумя крошечными огоньками решимости. — Мысль о том, что это происходит с кем-то из вас, ребята. Как только я въехал, то знал, что ничто не может отпугнуть меня, и теперь я только еще больше уверен в своем решении остаться. Если бы я ушел сейчас, зная о том, как вы, ребята, рискуете своими жизнями и получаете травмы, я не смог бы спать по ночам. Не в том случае, когда я мог остаться, сражаясь вместе с вами и делать всё, что в моих силах, чтобы обезопасить вас.

Тогда Джисон понял, что совершенно неверно истолковал мысли Феликса, когда тот выглядел таким обескураженным. Он не боялся, потому что осознавал, во что ввязался, и проклинал их группу за опасность, в которую они его втянули. Нет, его сломила мысль о том, что события той ночи повторяются, только теперь это пугало больше, когда, возможно, он мог бы что-то сделать, чтобы предотвратить это.

Джисон хотел ударить себя, потому что он должен был знать, что Феликс всегда будет ставить других выше себя. Он всегда думал о них в первую очередь. Всегда был именно таким человеком, не так ли?

Феликс, должно быть, воспринял ошеломленное выражение лица Джисона как выражение дискомфорта, поскольку его черты смягчились, и он отодвинулся назад, похоже, потянувшись вперед бессознательно.

— Я знаю, что на самом деле мало чем помог в этой миссии, – сказал он, отводя взгляд, чтобы еще раз осмотреть Сынмина. Он выглядел довольным, когда говорил, гораздо более довольным, чем Джисон, когда ему случалось говорить о небольшой роли, которую он брал на себя во время большинства миссий. Это заставило его чувствовать себя виноватым, поскольку Феликс выглядел таким спокойным, в то время как Джисон позволил собственной неуверенности взять над собой верх. — Но я до сих пор боюсь думать о том, что могло бы случиться, если бы меня не было рядом. Минхо и Хёнджин все равно пошли бы за Сынмином, но это оставило бы Йени в полном одиночестве, страдавшего в тишине, ожидая услышать хоть что-нибудь. Для него это было бы пыткой.

— Я помню, как сам Сынмин сказал это во время моей первой ночи в бункере. Он сказал, что мы команда и должны беспокоиться друг о друге. Но я думаю, быть командой также означает, что мы все ценны по-своему, останемся ли мы в фургоне или нет. Не думаю, что мы можем позволить себе кого-то потерять.

Когда Феликс говорил, Джисон отвел глаза к земле, и его грудь сжалась от эмоции, которая была приятной, пусть и незнакомой.

Он не осознавал, несмотря на трудности той ночи, что его чувство бесполезности не было таким заметным, как в предыдущих миссиях. И хотя это правда, что он, вероятно, сделал для их группы больше всего, чем когда-либо, вернув электричество, он не думал, что только этим можно отдать должное отсутствию неуверенности.

Та ночь просто заставила его осознать, что есть гораздо более важные вещи.

Он был наивен, когда только присоединился и начал понимать, что был еще и эгоистом. Проведя большую часть своей жизни в одиночестве, в компании только своих родителей, он никогда раньше не участвовал в групповой активности, и поэтому ему не приходилось думать ни о ком, кроме себя.

Память о его эмоциональном разговоре с Минхо всё ещё была ясна в его сознании, о том, что произошло в ту же ночь, которую только что упомянул Феликс, когда Джисон изначально проголосовал за переход в Дживайпи исключительно для того, чтобы он мог отработать над способностями и улучшить их. В то время, по крайней мере, Чонин думал о группе, когда отдавал свой голос, а Джисон думал только о себе.

Но Джисон не мог по-настоящему винить себя за это. В конце концов, он не знал вариантов лучше.

Однако теперь Джисон чувствовал себя совсем иначе. Он понимал, что как группа они принимают решения вместе, и начал понимать, что его личные проблемы намного меньше, чем их вместе.

Он по-прежнему хотел работать над своими способностями и по-прежнему хотел стать сильнее. Тем не менее, это больше не было связано с его собственной неуверенностью и потребностью быть лучше для себя, а его потребностью быть лучше для других.

Он хотел обуздать свою силу, чтобы защитить своих друзей.

После этого осознания Джисон почувствовал себя немного лучше. Раньше казалось, что он дрейфует без цели, с болезненным осознанием опасности, через которую Сынмин прошел той ночью, и его собственной затянувшейся неудачи на тренировках. И все же сейчас, когда многое продолжало витать в воздухе, он, по крайней мере, утешал себя сознанием того, что ему есть за что уцепиться – цель, которая поддерживает его.

Его необузданная решимость усилить свои способности заставляла чувствовать себя безнадежно, когда это не работало, но все изменилось, ведь теперь у него появились люди, ради которых он хотел стараться. И за это можно благодарить только Феликса.

В то время как Джисон и Феликс признали параллели между своим воспитанием, поделившись своими историями одиночества и обретя чувство единства во время этого, Джисон не мог не думать, что Феликс справлялся со всем этим намного лучше, чем он. У Феликса, казалось, уже была зрелость, которой не хватало ему, несмотря на то, что у него, несомненно, было более тяжелое детство, чем у Джисона. Феликс испытал, каково это быть рядом с кем-то только для того, чтобы потом вас оторвали друг от друга, в то время как Джисону никогда не приходилось жить с этой болью.

Джисон хотел быть лучше – он должен был стать лучше. Для себя, для Феликса, а главное для своих друзей. Он будет лучше.

Со новорожденной целеустремленностью Джисон моргнул, чтобы вернуться в настоящее, и больше не чувствовал, что его слова были слишком тяжелыми для произношения. Вместо этого теперь было ощущение, что бесконечный поток слов не собирается заканчиваться, поэтому он продолжил разговор с рвением и новой энергией.

Феликс, позволив тишине затянуться, пока тот обдумывал все его слова, тоже, казалось, просиял от болтливости Джисона. Он подумал, самое меньшее, что он может сделать, чтобы отплатить Феликсу за прозрение — это заставить его чувствовать себя лучше, как это сделал для него блондин.

По мере того, как минуты шли и превращались в часы, Джисону удавалось уводить их разговор от миссии и любых других забот, которые у них могли возникнуть. Он изменил свое мнение о том, что они не должны говорить о вещах, которые приносили им радость, пока Сынмин был в таком состоянии, но после секундного размышления он понял, что Сынмин был бы в ужасе, если бы проснулся в такой мрачной атмосфере с друзьями, отказывающимися себе в любом позитиве из-за него. Конечно, Джисон не отрицал, что им нужно было о многом поговорить и многое исправить, но с этим было лучше встретиться отдохнувшими и на свежую голову.

Больше они говорили о своей жизни в детстве, опуская самые мрачные моменты и вместо этого концентрируясь на тех, которые делали их нормальными подростками, например, на том, что было их любимыми школьными предметами или любимые шоу по телевизору. Они уже поделились всем этим с Хёнджином, но было так много вещей, которые можно было наверстать, что у них не нашлось ни минуты тишины.

Он узнал, что Феликсу нравилось покупать одежду, ему нравились комедии и боевики, а однажды, будучи немного моложе, он благоговейно читал «Кролика Питера». Это привело его в восторг, так как он помнил свою любовь к этой серии книг, а также было крайне непривычно встретить того, кто действительно понимал и даже разделял любовь ко всему, фанатом чего он являлся.

Пока они разговаривали, Джисон время от времени бросал взгляды в сторону Сынмина, но теперь уже не был полон той мучительной печали, как раньше. Он даже задавался вопросом, слышит ли их Сынмин, и нравилось ли ему слушать разговор так же, как Джисону нравилось участвовать в нем.

Вместо чувства вины и сожаления всякий раз, когда он смотрел на Сынмина, Джисон чувствовал решимость стать лучше.

В конце концов, Феликс заметил, что время подходило к концу их смены. Джисон не мог не расстроиться; ему нравилось проводить время наедине с Феликсом, несмотря на их обстоятельства, а также он научился находить утешение, глядя на Сынмина, напоминая себе, что в ту ночь все закончилось не так плохо, как могло бы. Но они получили приказ от Чана, и, когда усталый взгляд Джисона остановился на часах на стене неподалеку, он действительно должен был признать, что с нетерпением ждет возможности немного отдохнуть.

Хотя его разум был в разы бодрее во время их разговора, Джисон вспомнил о своей усталости, когда попытался встать.

Внезапно он как будто потерял всякую чувствительность во всех конечностях, и его ноги угрожали подкоситься, когда он поднялся со стула. Феликс, похоже, страдал от той же проблемы, так как он пошатнулся вбок и почти отправил их обоих на пол, прежде чем они смогли удержаться, Джисон держался за угол прикроватной тумбочки, а Феликс за его плечо.

— Как странно вышло, – пробормотал Феликс про себя, на мгновение прижавшись щекой к ткани кофты Джисона, прежде чем мягко оттолкнуться, вставая на ноги. Джисон тихонько рассмеялся в знак согласия, постепенно ослабляя хватку на столе и выпрямляя спину. Его мускулы гудели, и он сделал мысленную пометку предупредить Чанбина (и особенно Хёнджина) о том, насколько неудобны стулья. Возможно, стоило взять несколько подушек из запасных кроватей, чтобы немного смягчить их.

Как только он почувствовал, что твердо стоит на ногах, Джисон бросил последний взгляд на Сынмина, прежде чем повернуться к двери. Младший вообще не двигался, не то чтобы Джисон ожидал от него этого, но умиротворенное выражение его лица больше не походило на то, из-за чего он был так сильно убит горем. Вместо этого он был настроен только на то, чтобы Сынмин выглядел таким расслабленным естественным образом.

Феликс смотрел на Сынмина с выражением нежности, которое Джисон был уверен, было и на его лице, и отвернулся только в момент, когда он положил тяжелую руку ему на плечо.

— Пойдем. Мы сделали свою часть работы, и вернемся, когда он очнется.

Феликс колебался, но не стал протестовать, когда Джисон начал вести его к двери, точно так же, как Чан несколько часов назад вел Чонина. Трудно было поверить, что они провели так много времени в этой комнате, просто разговаривая и изредка бросая взгляды в сторону Сынмина, и Джисон определенно мог понять, что имел в виду Феликс, когда назвал их ситуацию «странной». Казалось, они сидели всего несколько минут, но и время, и боль в их собственных телах говорили об обратном.

Прежде чем кто-либо из них успел споткнуться, они вышли в коридор и покинули неестественно неподвижную атмосферу медицинского кабинета. Как только дверь закрылась, они оба потеряли часть своей сонливости, поскольку мысли о том, что Сынмин останется один, пусть даже на мгновение, было достаточно, чтобы побудить их к более быстрым действиям.

Они ни в коем случае не бежали – Джисон знал, что упадет как тряпичная кукла, если даже попытается продвинуться быстрее, чем торопливый шаг, с которым они передвигались. Они не разговаривали, а вместо этого довольствовались приглушенными звуками своего дыхания как фоновым шумом, проходя по коридорам.

Общая зона выглядела как страшное черное пространство, когда они проходили мимо, но Джисон даже не удостоил ее взглядом. Он никогда не был на там в такое время (или, возможно, был, учитывая, что время приближалось к часу, когда он обычно просыпался), но чуждое ощущение всего этого осталось.

Поскольку комната Чанбина и Хёнджина была первой, с которой они столкнулись, им не пришлось задерживаться. Феликс постучал первым, его движения были четкими, несмотря на вялость, от которой он, должно быть, страдал, и ответ был таким же быстрым.

Лицо Джисона выразило сочувствие, когда он встретился с измученным взглядом Чанбина; было очевидно, что старшему совсем не удалось выспаться. Он даже не переоделся в более удобную одежду, из-за чего он подумал, что тот, видимо, даже не пытался отдохнуть, вопреки аргументам, которые ранее приводил в пользу Чана.

Хёнджин тоже не заставил себя ждать, его солнцезащитные очки уже сидели на переносице. Это означало, что он не выглядел таким неряшливым, как Чанбин, но его волосы были далеко не такими ухоженными, как обычно, и почему-то Джисон не думал, что это из-за подушки. Он слишком хорошо понимал признаки стресса Хёнджина.

Он только надеялся, что пара сумеет найти в себе силы успокоиться, даже если они этого не ожидали.

— Без изменений? – спросил Чанбин, в его тоне была странная смесь надежды и осторожности. Когда Джисон покачал головой, тот, казалось, одновременно испытал разочарование и облегчение, и по нему было видно, что внутри он разрывался на части.

Старший оглянулся через плечо, как будто искал Хёнджина, и уперся взглядом в него, стоящего прямо позади. Феликс отошл от дверного проема, позволяя им обоим выйти из комнаты, усталость сковывала их тела. Джисон не мог не думать, что ему и Феликсу на самом деле повезло нести вахту первыми, хотя это вовсе не входило в их намерения, но, похоже, было еще более напряжно, когда их отправляли в постель и заставляли ждать.

Он молился, чтобы Чан и Чонин отдохнули получше, хотя он очень сомневался в этом. И Минхо тоже, с чем бы он ни имел дело.

— До встречи, – мягко сказал Феликс, его лицо выражало ту же жалость, что и Джисона, когда двое других начали уходить в сторону медицинской палаты, их ноги шаркали по полу от изнеможения.

Несмотря на попытки убедить себя в обратном, Джисон чувствовал себя виноватым за то, что им пришлось идти, несмотря на то, насколько уставшим был их вид. Он вспомнил, насколько лучше чувствовал себя после ухода, проведя время, просто наблюдая за Сынмином и тихо разговаривая с Феликсом. И надеялся, что Чанбин и Хёнджин смогут провести время также.

Это напомнило ему о стульях, и поэтому он окликнул их, сохраняя при этом довольно размеренный голос.

— Возьмите подушки или что-нибудь, чтобы сделать стулья более удобными. Может быть, попробуйте даже лечь на другие кровати, если уверены, что не заснете там, – предложил он, заставив их остановиться и обернуться к нему. Он попытался подарить им свою самую ободряющую улыбку, не обращая внимания на то, как неправильно это выглядело, даже будучи предельно искренним. — Поверьте мне, ваши мышцы скажут за это спасибо.

Это, казалось, вызвало в них некоторое понимание, поскольку Хёнджин тихо пробормотал «спасибо» и даже сумел ответить на улыбку Джисона своей собственной неуверенной улыбкой. Чанбин устало поднял большие пальцы, прежде чем они снова повернулись и продолжили свой путь по коридору.

Как только они вышли из поля зрения, Джисон вместе с Феликсом начал двигаться в противоположном направлении, возвращаясь к прежней тишине.

Комната, которую Джисон делил с Минхо была недалеко, поэтому вскоре они снова остановились, на этот раз с усиленным чувством приближающегося конца. Джисон потянулся к дверной ручке, готовясь тихонько проскользнуть внутрь, чтобы случайно не разбудить Минхо, как вдруг вспомнил кое-что, и это заставило его остановиться.

Феликс, который вежливо ждал, чтобы пожелать Джисону спокойной ночи, вопросительно хмыкнул, когда брюнет оглянулся.

— А-… – Джисон позволил пальцам соскользнуть с дверной ручки и сделал шаг назад, заставив Феликса с вопросом приподнять бровь. — Поскольку Чан сегодня спит в комнате Йени, ты будешь один, не так ли? С тобой все будет в порядке?

Легкое беспокойство на лице Феликса исчезло, сменившись нежной, явно тронутой улыбкой. Он небрежно пожал плечами, выглядя намного более расслабленным, чем ожидал Джисон.

Он мог вспомнить, как однажды узнал от Феликса, что ему очень трудно спать одному в своей комнате, и сразу же почувствовал стыд, что никто из них не уловил проблему того, что Чан переезжает на ночь к Чонину. Он даже подумывал о том, чтобы вернуться вслед за Феликсом и занять постель Чана, к тому же, в таком случае ему не нужно было беспокоиться о том, чтобы вести себя тихо при подготовке ко сну ради Минхо.

Как только он собирался предложить, Феликс тихо ответил: 

— Всё в порядке, не волнуйся. Я так устал, и я почти уверен, что отрублюсь, как только моя голова коснется подушки. И кроме того… Если вдруг возникнут какие-то проблемы, я всегда могу использовать что-нибудь из этого.

Он указал на коридор, и на долю секунды Джисон был сбит с толку, пока не понял, о чем говорил Феликс. Освещение вокруг них было таким же сильным, как и прежде, нерушимым в своей ослепительной белизне, и Джисон не сомневался, что Феликс сможет использовать его, чтобы использовать их как ночник для себя.

Джисон все еще немного сомневался, главным образом потому, что он все больше и больше не хотел входить в свою комнату, желая сегодня оставить Минхо в покое. Перед его глазами до сих пор стоял поразительно взволнованный взгляд своего друга, и поэтому очень хотел дать ему отдых, который, как Джисон был уверен, он заслужил.

Как будто он смог уловить беспокойство Джисона, Феликс снова нарушил молчание.

— Кроме того, думаю, кое-кто сейчас нуждается в тебе больше. – Он кивнул в сторону закрытой двери позади Джисона, грустная улыбка появилась на его губах. На этот раз Джисон точно знал, что имел в виду Феликс, но очень сомневался, сможет ли он что-то сделать для Минхо, или было бы лучше просто дать старшему пространство. Он уже собирался сказать это, когда улыбка Феликса стала немного ярче, и он поднял руку, чтобы помахать Джисону на прощание. — Спокойной ночи, Сони. Сладких снов.

Джисон на мгновение замолчал, продолжая сомневаться, как он вообще мог помочь Минхо, но, наконец, достаточно обрел самообладание, чтобы ответить.

— Хорошо. Спокойной ночи, Ликс!

С последней ухмылкой Феликс повернулся и продолжил путь по коридору в направлении своей комнаты. Джисон остался возле двери, наблюдая за удаляющейся спиной блондина, пока тот не свернул за угол и не исчез из поля зрения.

Он был так благодарен, что Феликс был тем, с кем он разделил смену в ту ночь.

Не то чтобы он любил Феликса больше, чем другие его друзья, конечно, но из-за их прошлого Джисон просто чувствовал, что у него больше общего с Феликсом. Это позволяло легко чувствовать себя понятым, что ценилось им в высшей степени, и особенно помогало, учитывая все события во время миссии. В моменты, когда Джисон чувствовал себя неуверенным и напуганным, было приятно знать, что кто-то тоже разделяет это, и поэтому они могли помогать друг другу справиться с этим.

С Хёнджином был похожий случай, хотя он, казалось, часто позволял своему прошлому загнобить его до такой степени, что в конце концов смирился с негативом. Джисон мог вспомнить много раз, когда он понимал Хёнджина, если тот жаловался на то, как с ним обращались, или они обменивались жалкими историями о своем одиночестве в детстве. Феликс же, с другой стороны, словно мог видеть оптимизм во всем, даже в вещах, которые Джисон считал самым темным дном.

Крошечная улыбка плясала на губах Джисона, и той ночью он дал еще одну клятву: он постарается быть больше похожим на Феликса.

Но на данный момент перед ним стояла новая задача, к которой он не знал, как подступиться.

Проведя много ночей в компании Минхо, он понял, что тот спал очень чутко. Если Джисону когда-нибудь приходилось идти в ванную, или он просыпался раньше Минхо и хотел взять что-нибудь поесть на кухне, ему всегда удавалось побеспокоить Минхо, как бы он ни старался быть тихим. В некоторых случаях он мог просто лежать в постели, мучаясь от бессонницы, как вдруг Минхо вдруг говорил с другого конца комнаты и спрашивал его, что случилось.

Он не думал, что у него есть надежда войти, не разбудив старшего, и мимолетно подумал о том, чтобы побежать за Феликсом и лучше заснуть в его комнате.

Затем он вспомнил слова Феликса о возможной необходимости, и этого (сопровождаемого изображением расстроенного лица Минхо) было достаточно, чтобы заставить Джисона сделать шаг вперед и осторожно толкнуть дверь.

Свет из коридора позади него хлынул в комнату, освещая пространство между их двумя кроватями и жутко очерчивая тень Джисона на полу. Было слишком темно, чтобы он мог ясно что-либо разглядеть, но как только он ступил в комнату, то почувствовал – что-то не так.

Было неестественно холодно, и хотя он знал, что это могло быть связано с прежним недостатком освещения, он не мог избавиться от внезапного беспокойства, которое осело на его плечи. Он двинулся вперед, одной рукой удерживая за собой дверь открытой, и ждал, пока Минхо что-нибудь скажет.

Стояла звенящая тишина.

Наверное, он просто не хочет говорить, сказал себе Джисон, позволив двери закрыться так бесшумно, как только мог. Он был полностью заперт во тьме и, поморщившись, начал пробираться вперед.

Минхо явно не хотел, чтобы его беспокоили, поэтому он не мог включить один из светильников в самой комнате. Джисон точно не ожидал, что его примут с распростертыми объятиями, особенно учитывая, каким Минхо был в последний раз, когда видел его, но он ожидал хоть какой-то реакции. Возможно, Минхо действительно спал, и в этом случае Джисон не хотел тревожить его.

Его руки слепо вытянулись вперед, и он чуть не вскрикнул от облегчения, когда почувствовал, как они коснулись прохладной поверхности двери в ванную, поскольку он готовился споткнуться обо что-то и упасть на землю, сжавшись в комок от боли. К счастью, ему повезло, и вместо этого он тихо вздохнул, нащупывая дверную ручку.

Света в ванной, безусловно, было бы достаточно, и, оставалось лишь надеяться, чтобы Минхо от него не проснулся. Он сделал паузу, прежде чем открыть дверь, прислушиваясь в попытке убедиться, что старший всё ещё спит.

Но он снова ничего не услышал.

А потом Джисон понял, что он должен был хоть что-то, да уловить. Конечно, Минхо спал тихо, но время от времени должен был слышен шорох простыней, когда он двигался, или даже медленные вздохи, которые Джисон слышал в тех редких случаях, когда ему случалось бодрствовать во время сна Минхо.

Нахмурившись, Джисон оглянулся через плечо и прищурился в темноте. Его глаза начали привыкать, и он смог различить очертания собственной кровати, а также очертания своей гитары, прислоненной к ее изножью. Его взгляд скользнул в сторону Минхо, но расширился, остановившись на кровати старшего.

Там было пусто.

— Мин? – тихо прошептал он, уже зная, что не получит ответа.

Джисон распахнул дверь в ванную и хаотично шарил по стене, пока не нашел выключатель. Он включил его и, к счастью, не спалил предохранитель, затем повернулся и использовал рассыпающийся позади свет, чтобы обыскать комнату.

Минхо нигде не было видно.

— Мин – повторил он, от паники его голос слегка повысился. Он отчаянно оглядел комнату, но увидел только аккуратно заправленную кровать Минхо и свою собственную в беспорядке. Хотя он очень сомневался, что Минхо там, затем повернулся и обыскал ванную, задаваясь вопросом, решил ли старший принять душ или хотя бы почистить зубы.

Но, очевидно, его там не было, потому что свет был выключен, да и разве он не закричал бы Джисону, чтобы тот выметался из комнаты, будь он там…?

Где же он? Где он, где-

Джисон заставил себя перевести дыхание, вся усталость покинула его тело, когда нарастающая тревога начала оседать. Его мысли, которые когда-то были более позитивными, чем Джисон мог представить возможным, учитывая их обстоятельства, внезапно стали негативными, когда он начал волноваться над тем, что могло произойти и куда Минхо мог пойти.

Несмотря на то, как сильно Джисон ненавидел себя за мысли об этом, он инстинктивно задавался вопросом, бросил ли их Минхо. Возможно, он был настолько расстроен случившимся, что ушел, взяв карту, которую Чонин, выдал ему, доверившись (не обращая внимания на настойчивость Минхо, что им не нужно дарить ему карту), и просто сбежал. Может быть, он действительно их всех одурачил и все это время работал на Кле или, что еще хуже, на людей, которые оставляли сообщения. А затем, когда его план провалился, он сбежал из страха быть обнаруженным.

Джисону захотелось ударить себя за такое.

Минхо был тем, кто спас Сынмина, так зачем ему это делать, если он был на стороне врага? К тому же, он был наедине с Хёнджином и легко мог маневрировать и при его поимке. Сыграл и тот факт, что они – или, по крайней мере, Хёнджин – услышали бы звук движущегося лифта.

Джисон выругался, чувствуя, как к нему возвращается ненависть к себе. Он только что предположил именно то, чего, как он знал, Минхо всегда боялся, и так усердно работал, чтобы избавиться от всех их предрассудков. Всё, что Минхо делал с тех пор, как присоединился к их группе, – это был надежным, спокойным и дружелюбным человеком, на которого можно было опереться, особенно в случае с Джисоном.

Он остался и выслушал жалобы Джисона, выразил беспокойство за него и даже был плечом, на котором можно было поплакаться, когда у него случился неизбежный срыв.

И что сделал Джисон, чтобы отплатить ему за это? До последнего откладывал разговор с ним, когда он был явно чем-то расстроен, а затем, при исчезновении, сделал вывод, что он предатель.

Он вспомнил, что сказал Феликс незадолго до того, как их пути разошлись, и почувствовал, как в его сердце сжимается отчаяние. 

— Думаю, кое-кто сейчас нуждается в тебе больше

Ты должен найти его сейчас же, Хан.

Джисон чуть не забыл выключить свет в ванной, спеша уйти. Он обернулся, больше не беспокоясь о том, что может случайно вызвать искру, и хлопнул ладонью по выключателю. Внезапная тьма вокруг него уже не беспокоила его так сильно, как раньше – он поспешил к двери, совершенно не заботясь о том, наткнется ли на что-то. В конце концов он споткнулся о свою гитару, но не стал ее поднимать, вместо этого направившись вперед.

В своей голове он пытался сообразить, куда Минхо мог пойти. Джисон догадался, что тот хочет побыть один, ведь он совсем не был заинтересован в разговоре, поэтому быстро отбросил возможность того, что он мог последовать за Чаном и Чонином, чтобы составить им компанию. Возможно, он мог ждать возвращения Феликса, из-за чего Джисону стало немного обидно, если он вдруг являлся запасным вариантом. Но это также не имело смысла, так как он знал, что Феликс вернулся бы просто для того, чтобы сообщить ему об этом, осознавая, как смущен был бы Джисон, вернувшись в пустую комнату.

Джисон вышел обратно в коридор, яростно моргая от натиска белого света. Он прищурился, не обращая внимания на раздражающее слезотечение из-за него, и посмотрел по обе стороны от себя, как будто Минхо, возможно, просто ждал его там.

Не ждал.

Часть Джисона знала, что он должен был пойти прямо к Чану, потому что, как бы он ни ненавидел думать об этом, был крошечный шанс, что Минхо действительно решил бросить их, даже если он сделал это не ради предательства. Однако Джисон не хотел беспокоить Чана (и, кроме того, Чонина), входя в их комнату в такой панике, и поэтому решил сначала найти самого Минхо.

После секундного раздумья он отправился обратно в том же направлении, откуда они с Феликсом пришли несколько минут назад. Были только другие спальни, компьютерная комната и несколько складских помещений, если он следовал по текущему коридору, и он не мог понять, почему Минхо пошел бы в любую из них.

Идти одному было намного более жутко, особенно когда он чувствовал гораздо больше беспокойства, чем с Феликсом. Он вздрагивал даже от малейшего шума и, вероятно, даже надумывал себе некоторые из них, и это заставило его задуматься, не так ли Хёнджин чувствовал себя каждый день, когда у него не было наушников.

Всё, что он хотел сделать, это позвать Минхо, но он знал, что остальные пытаются уснуть, и этим он вызовет только панику, даже если это может быть необходимо. Тем не менее, у него перехватило дыхание, когда он открыл рот, чтобы сказать это хотя бы шепотом, заставляя его слегка покашлять и взволнованно поджать губы.

Не обращая внимания на жалобные завывания своих мышц, ему удалось заставить себя перейти на легкий бег. Он прошел мимо гладких стен их бункера, отчаянно пытаясь сдержать панику, и молился встретить Минхо, каждый раз поворачивая за угол.

К сожалению, он безуспешно добрался до перекрестка коридоров. Как раз собираясь решить, куда идти дальше: направиться ли ему обратно в медицинский кабинет и попросить Хёнджина послушать местонахождение Минхо, или даже продолжить путь в спортзал на случай, если он пошел туда, чтобы снять напряжение. Пока он размышлял, он бросил взгляд налево, в сторону общей зоны, которая до сих пор выглядела зловеще в кромешной тьме.

А потом он заколебался, потому что ему показалось, что он видит очертания фигуры.

Прищурив глаза от темноты, которая так резко контрастировала с навязчивым светом позади него, он осторожно шагнул вперед. Ему потребовалось разочаровывающе много времени, чтобы убедиться в этом, но в конце концов размытость начала определяться сама собой, и он почувствовал уверенность, что действительно видит фигуру, а не галлюцинацию, вызванную его собственным отчаянием.

Кто-то, в котором Джисон только что узнал Минхо, сидел один в темноте. Он наклонился вперед на одном из диванов, склонил голову и сцепил руки перед собой, ноги были расставлены в стороны. Даже со своим ограниченным зрением Джисон мог уловить волну страданий, исходящую от тела старшего.

— Минхо?

Его голос звучал как крик из-за того, как поразительно он прорезал тяжелую тишину. Но, несмотря на это, Джисон не получил устного ответа – Минхо даже не поднял головы. Джисон знал, что его, должно быть, услышали, так почему же Минхо не ответил ему?

На мгновение оторвав взгляд от одинокой фигуры Минхо, Джисон наклонился в сторону и потянулся к ряду выключателей на стене. Он мог сказать, просто взглянув на Минхо, что его друг явно не в лучшем состоянии, и Джисон знал, что включать каждый свет в этом районе, чтобы ослепить его, было бы далеко не лучшим выходом. Однако он действительно хотел увидеть Минхо, а нынешняя непроницаемая тьма просто не могла позволить ему этого.

Поэтому он решил включить единственный свет: тот, что на кухне, свисавший с потолка. Это был довольно теплый цвет, и гораздо мягче, чем в коридоре позади него.

Это освещало пространство достаточно, и он смог приблизиться с немного большей уверенностью.

Джисон мог более четко видеть выражение лица Минхо, когда подошел ближе, и почувствовал, как его собственное сердце сжалось от явного отчаяния на лице другого. Его брови были плотно сведены вместе, в результате чего на лбу появилось несколько складок, из-за которых он выглядел намного старше, чем был на самом деле. Если Джисон раньше подумал, что он выглядит бледным, то это даже не могло сравниться с почти призрачным блеском его кожи, даже когда свет из кухни был теплого золотистого оттенка. Его глаза были крепко зажмурены, и Джисон даже не был уверен, что Минхо услышал его зов.

Его шаги замедлились – он даже не осознавал, что бежал, – пока в конце концов не остановился рядом с диваном, на котором сидел Минхо. Не находя слов и что ему делать, его рот открылся, прежде чем снова закрыться, когда он взволнованно вздохнул.

Он и раньше видел, как Минхо выглядел уязвимым, но он мог пересчитать эти моменты по пальцам одной руки. Единственными случаями, пришедшими на ум, были два случая, когда Минхо, возможно, действительно опасался за свою жизнь: когда Сынмин завис кинжал прямо перед его горлом, а позже, когда Чан позволил своему огню поглотить комнату вокруг них, оставив пугающе маленькое пространство нетронутым для безопасности Минхо. Минхо также выглядел весьма потрясенным, когда пару недель назад он был сломлен у него на руках, и выражение его лица преследовало Джисона из-за того, насколько смущающим все это было.

Но он никогда раньше не видел Минхо таким.

Его явно трясло, понял Джисон с уколом печали, и каждый мускул в его теле был натянут как струна. Кожа выглядела липкой, а в сочетании с ее призрачной бледностью Минхо выглядел так, будто его била лихорадка.

Должно быть, произошло что-то действительно ужасное, поскольку Джисон никогда не видел, чтобы Минхо выглядел даже близко к такому состоянию.

На мгновение оторвавшись от друга, Джисон взглянул на кофейный столик, который стоял напротив. На нем стоял полупустой стакан с водой, из которого, как он предположил, пил Минхо, прежде чем он поддался эмоциям, охватившим его в данный момент. Джисон не был уверен, есть ли у нее какое-то название, поскольку она было настолько ощутимой и сильной.

Ступая как можно более плавно, поняв, что он не должен пугать Минхо, Джисон обогнул угол дивана, чтобы оказаться над своим другом.

— Мин? – прошептал он, и его голос стал намного тише, чем прежде. Тем не менее, это сработало, и, наконец, Минхо показал хоть какую-то реакцию, подняв голову так медленно, что Джисон почти почувствовал усилие, которое, должно быть, потребовало это простое действие.

Взгляд Минхо был мучительным.

Джисон всегда думал, что у Минхо одни из самых красивых и выразительных глаз, которые он когда-либо видел. Он признался, что ему нравилось, когда люди, которым он хотел доверять, видели его глаза, ведь часто он мог передать эмоцию, которую хотел донести до них, а в случае с группой это помогало ему почувствовать, будто так это дарит им чувство безопасности. Это означало, что они будут сиять весельем, когда он кого-то дразнит, или состраданием, когда он предлагает свое утешение.

Они всегда были довольно мягкими, хотя и немного хитрыми, и Джисону они казались просто очаровательными. По его мнению, глаза Минхо излучали тепло, которое он, похоже, решил, что не способен показать, несмотря на бесчисленные примеры, которые Джисон мог привести в этом отношении с момента их первой встречи. Глаза Минхо всегда были ясными, умными и удивительно добрыми.

Но когда Минхо встретился взглядом с Джисоном, он увидел что-то за их унылой безжизненностью (что достаточно нервировало само по себе, учитывая, что в них всегда была определенная искра). Это причиняло Джисону боль, потому что он понимал, что чувствует Минхо, позволив этому почти поглотить себя.

Ненависть к себе.

— О… Джисон. Я так понимаю, Сынмин еще не проснулся. – Голос Минхо был таким же монотонным, как и его глаза, и в нем не было всех тонких эмоций, которые Джисон раньше любил улавливать и интерпретировать. — Извини, я должен был оставить записку или что-то в этом роде. Я здесь, так что теперь ты можешь вернуться в постель.

Джисон сглотнул, пытаясь собраться с мыслями, чтобы сформировать связные слова. Минхо никогда не говорил «или что-то в этом роде», потому что ненавидел звучать так неформально. Он всегда формулировал слова с осторожностью и точностью; Джисон знал – он гордился своим голосом, даже когда не использовал его для своих способностей.

Но, кроме того, он понял, что Минхо довольно долго сидел один в темноте. Он даже не мог быть уверен, возвращался ли старший вообще в свою комнату, учитывая нетронутые покрывала на кровати Минхо, и чувствовал себя еще хуже от мысли, что они с Феликсом только что прошли мимо общей зоны, даже не бросив на нее взгляда.

Джисон явно был не готов к подобному. Он никогда раньше не утешал кого-то должным образом, за исключением случая с Хёнджином или Чонином, и, конечно же, ему никогда не приходилось утешать кого-то, кто одновременно был выглядел, будто держит все под контролем, но при этом был на грани распада. Минхо не звучал и не выглядел так, будто собирался заплакать, но сильное отвращение к себе в его глазах было, возможно, еще хуже.

Джисон резко вдохнул; он должен был что-то сделать. Просто стоять там и смотреть вниз на Минхо никому не поможет, и он поклялся, что сделает все возможное, чтобы быть рядом с Минхо, точно так же, как Минхо был рядом с ним.

Итак, он тихонько опустился на свободное место на диване, оставив между ними достаточное расстояние.

Минхо не просил его уйти, но и не был благодарен (не то чтобы Джисон ожидал этого). Джисон откинулся на подушки, пытаясь позволить их мягкости успокоить его собственные напряженные мышцы, пытаясь понять, что же ему делать.

Джисон знал, что не сможет ничего сделать или сказать, чтобы помочь Минхо, даже не зная, что вообще расстроило старшего, но он до сих пор не был уверен, хочет ли Минхо вообще говорить об этом. Он просто понятия не имел, каковы границы между ними, потому что никогда не говорил по душам с Минхо. Всё, в чем он был уверен, так это в том, что это серьезно и Минхо что-то было нужно.

Джисон просто хотел знать, что.

Тишина была оглушительной, так как они оба сидели безмолвно. Джисон старался не показывать слишком много своих сомнений, крепко держа рот на замке и следя за тем, чтобы его нога не начала подпрыгивать. Минхо не сдвинулся ни на дюйм с тех пор, как к нему присоединился Джисон, словно он застыл во времени и не мог освободиться от чар.

В конце концов, Джисон решил начать с чего-то попроще, просто чтобы быть уверенным, что он не переходит за черту, и ему хотелось показать свое присутствие. Он хотел дать Минхо знать, что он беспокоится и ему не все равно.

— Ты в порядке?

Ответа не последовало, и зрение Джисона начало расплываться из-за силы, с которой он сверлил стакан с водой на столе. У него возникло искушение откашляться, просто чтобы рассеять некоторую неловкость, нарастающую внутри, поскольку он задавался вопросом, игнорирует ли Минхо его или снова отключился и даже не слышал с самого начала. Он оторвал взгляд от стакана и вместо этого позволил своему взгляду на мгновение остановиться на своем друге, чтобы попытаться определить, был ли его вопрос услышан.

Он был.

Глаза Минхо немного вернули свой обычный вид, и Джисон узнал в них мерцание нерешительности. Старший слегка прикусил нижнюю губу и сглотнул – действие, которое Джисон научился соотносить с моментами, когда Минхо тщательно обдумывал, что сказать. Это могло быть потому, что он хотел быть честным, звучать правдоподобно, или просто хотел солгать. И этого было достаточно для Джисона, который начал гордиться тем, что может читать Минхо, возможно, лучше, чем любой другой член их группы.

— Ты сомневаешься, – тихо заметил Джисон, заставив Минхо закрыть глаза, как будто он неохотно смирился с поражением. — Будь ты действительно в порядке, ты бы просто так и сказал. Но это не так, и поэтому у тебя нет возможности сказать, что ты в порядке, ведь это было бы ложью, а ты не хочешь этого делать.

Чанбин всегда жаловался, что Минхо трудно понять, но Джисон на самом деле думал, что всё как раз таки наоборот. Он знал – если Минхо делает паузу, значит ему приходится подумать над тем, что он скажет, и вопрос, который ему задали, был не таким простым, как хотелось бы. Если Джисон и сомневался в том, что сказал Минхо, или даже полностью ему не верил, это должно было быть правдой.

По мнению Джисона, благодаря способностям Минхо ему было легче доверять, в отличие от того, что думали другие – даже сам Минхо. Ему было известно, что почти всё сказанное Минхо, было правдой, потому что он никогда не хотел рисковать доверием группы, прибегая к лжи, если только это не было в совершенно игривом и безобидном сценарии.

Это правда, что Минхо мог убедить в чем угодно, используя свои силы, но Джисон в первую очередь доверял ему достаточно, чтобы поверить, что он никогда этого не сделает. Вот почему он был так расстроен, когда его мысли не раздумывая пошли в том направлении, когда он обнаружил, что Минхо отсутствует в их комнате.

Он слегка покачал головой. Ему не стоило зацикливаться на прошлом, каким бы недавним или недовольным оно ни было, потому что Минхо сейчас сидел прямо перед ним и был в беде.

Джисон не удивился, когда Минхо продолжал молчать в ответ на его выводы. Он смирился с тем, что большую часть разговора придется вести ему, пока Минхо либо не откроется, либо не пошлет его, и его такой расклад вполне устраивал.

Он мог это сделать.

— Что-то случилось во время миссии, не так ли? – спросил он, внимательно наблюдая за Минхо в поисках реакции. Другой не ответил, но мимолетной вспышки боли в его глазах было достаточно, чтобы рассказать Джисону всё. — Ты был сам не свой с тех пор, как вернулся. В плане, никто из нас не такой, как был до, но ты кажешься даже больше другим. Это как… будто ты что-то потерял?

Джисону казалось, что он ищет иголку в стоге сена, особенно когда Минхо продолжал молчать. Ему не удавалось утешить кого-то вроде Чана, и он не мог легко подбодрить людей, как Феликс. На мгновение он подумал о том, чтобы сбегать за одним из них, но ему все еще было непонятно, чего хочет Минхо (и, что более важно, в чем он нуждался), поэтому он решил, что лучши для него будет сначала попытаться вытянуть из него хоть что-то.

— Слушай… Тебе не обязательно со мной разговаривать, – сказал он, и на долю секунды стена Минхо, казалось, была близка к тому, чтобы рухнуть, прежде чем он снова охладил ее, пытаясь казаться отчужденным. Джисон глубоко вздохнул и продолжил: 

— Мне кажется, тебе было бы полезно рассказать кому-нибудь о том, что произошло. Не обязательно мне, ты можешь дождаться, пока придет кто-то другой. Но убивать себя изнутри чем-то настолько большим, учитывая то, как ты выглядишь сейчас, не принесет тебе никакой пользы. Просто избавься от этого, и ты почувствуешь себя намного лучше, обещаю тебе.

— Не почувствую

Ответ Минхо был таким тихим, что Джисон чуть не пропустил его мимо ушей. Он моргнул, слегка выпрямившись, и разрывался между чувством облегчения от того, что ему удалось получить ответ, и беспокойством о том, что именно это было.

Это не было сказано грубо, но губы Минхо скривились, будто слова отдавали горечью на языке, и Джисону было больно это видеть. Он не знал, почему Минхо думал, что это не поможет, может, дело было в его отношению ко всему, или же относилось только к произошедшему во время миссии. В любом случае, Джисон явно надеялся не на это.

Он открыл рот, чтобы возразить или, по крайней мере, попытаться убедить Минхо в обратном, когда, к его удивлению, Минхо снова заговорил.

— Мне это не поможет, и уж точно не поможет тебе. Это только заставит тебя… ненавидеть меня.

Несмотря на попытки сохранить сдержанное выражение лица, Джисон не мог не нахмуриться, услышав это. Он повернулся лицом к Минхо, не позволяя своей храбрости поколебаться из-за удрученного взгляда старшего, и покачал головой. Ему было тяжело даже представить произошедшее, которое могло бы заставить его ненавидеть Минхо, что бы то ни было.

— Ты этого не знаешь, Мин, – сказал он более твердым тоном. — Ты не знаешь, что я подумаю, и не знаешь, что я буду чувствовать. Ты не можешь читать мои мысли как и не можешь контролировать их.

Джисон запоздало понял, что плохо подобрал слова, уже закончив их озвучивать, ведь вся механика сил Минхо как раз заключалась в том, что он, по сути, мог контролировать людей, используя свою ложь. Он предположил, что именно поэтому Минхо вдруг так разозлился, хотя и не ожидал такой сильной реакции.

Голова Минхо повернулась к нему, в глазах горел гнев, от которого у Джисона перехватило дыхание. Он почти испугался, прежде чем понял, что Минхо направлял свою ненависть на него, а снова только на самого себя.

Минхо, скорее всего, заметил, насколько испугался Джисон, и испустил долгий вздох, после которого все его тело словно сдулось. Его плечи опустились, а веки закрылись в еще одном знаке смирения, прежде чем его губы дернулись в чуть более размеренную линию. Когда он снова открыл глаза, в них почти не осталось гнева, только море сердечной боли, в которой они плавали до этого.

В свою очередь, Джисон нахмурил брови и попытался бросить на Минхо свой самый смелый и поддерживающий взгляд. Он хотел, чтобы Минхо знал, что он полон решимости быть там и совсем не напуган.

К большому удовольствию Джисона, это сработало.

— Я… полагаю, ты прав, – признал Минхо после долгой паузы, переплетая пальцы. Джисон мог видеть, как его костяшки пальцев уже начинают белеть из-за давления, пока он раздумывал, на мгновение отведя глаза, прежде чем снова поднять их и встретиться с взглядом Джисона. Эмоции в них были не поддавались расшифровке, когда он спросил: — Джисон, ты умеешь хранить секреты?

Звук, вырвавшийся из горла Джисона, был смесью вздоха и хныка. Ему хотелось быть более собранным, учитывая, что он подошел с намерением утешить Минхо и, вероятно, сделал что угодно, кроме этого.

Его никогда раньше не спрашивали об этом, если только он не считать момент, когда Чонин умолял его ничего не рассказывать о чувствах младшего к Сынмину. Однако Джисон вряд ли думал, что это считается, учитывая, что почти каждый человек на базе знал о них, кроме самого Сынмина.

Минхо определенно был последним человеком, от которого он ожидал бы этот вопрос, и он не мог избавиться от трепета счастья в груди при мысли о том, что старший доверяет ему настолько, чтобы довериться ему в одиночестве.

— Я-

— Боже, прости, я не должен был спрашивать тебя об этом, ведь я еще даже не сказал тебе, в чем дело, – пробормотал Минхо, к сожалению, похоже, приняв нерешительность Джисона за отрицательный ответ. Он снова выглядел так, как будто попробовал что-то горькое, и Джисон поймал себя на том, что начал запинаться, пытаясь исправить свою ошибку, в то время как Минхо продолжал извиняться. — Я вообще не должен был спрашивать тебя об этом, это ставит тебя в такое неудобное положение. Ты ведь не хочешь хранить тайны от других, не так ли? Особенно мою. Вся суть нашей группы в том, что мы доверяем друг другу-

— Мин, Мин, – вмешался Джисон, наконец обретя голос и придвигаясь ближе, пытаясь замедлить нехарактерное бормотание Минхо своим присутствием. Он становился все более и более осторожным в том, что такое «секрет», поскольку Минхо никогда раньше не был таким нерешительным и уж точно никогда не поддавался бессвязности, как часто делал Джисон, когда нервничал. — Ты можешь рассказать мне, я обещаю. Иногда хорошо хранить секреты – если бы мы делились всем друг с другом, это могло бы даже стать немного нездоровым! Честно говоря, ты можешь рассказать мне что угодно.

То же мучительный сомнение светился в глазах Минхо, когда он внимательно изучал Джисона, как будто выискивая любые признаки его лжи. Джисон снова принял самый уверенный вид, надеясь, что он выглядит более уверенным, чем был на самом деле.

По правде говоря, ему казалось, что его сердце вот-вот выскочит из груди.

Наконец Минхо разорвал зрительный контакт, и Джисон позволил себе безмолвно вздохнуть с облегчением. Он знал, что Минхо просто нервничал и имел дело с чем-то, о чем Джисону еще только предстояло узнать, но интенсивность его взгляда была довольно удушающей.

Минхо вздохнул, хотя этот вздох был более тяжелым, чем его. У Джисона возникло ощущение, что он готовился к тому, что собирался рассказать, и впоследствии к тому, какой может быть реакция Джисона, и поэтому он знал, что ему предстоит быть как можно более невыразительным. Независимо от того своих чувств, он не мог воплотить ожидания Минхо, выдав ненавистную реакцию.

— Ладно, – наконец сказал Минхо, его голос был демонстративно лишен эмоций. — Я убил человека, который забрал Сынмина.

Он резко закончил, оставив Джисона обдумывать его слова. И он размышлял над ними.

Сначала Джисону пришлось признать, что он не совсем понимает, в чем проблема. Он и раньше видел, как Чан, Чанбин и Сынмин убивают, и после первых нескольких случаев ощущения, что его вот-вот вырвет, он научился сдерживать тот факт, что у многих его друзей руки были в крови. Это помогло вспомнить, что кровь никогда не бывает невинной.

А потом он вспомнил факт о Минхо, что в первую очередь привлек его к старшему: Минхо был категорически против убийства. Он привык смиряться с тем, что другие вынуждены это делать, но поклялся, что никогда не прибегнет к этому сам.

Губы Джисона скривились от печали, когда он понял, во что вляпался. Минхо, должно быть, разрывал себя на части, его мысли постоянно возвращались к воспоминанию о поступке, который он совершил той ночью, и о том, как это шло вразрез с моралью, которую он всегда держал так близко к своему сердцу. Джисон не мог представить себе убийство кого-то сам – он даже не мог представить внутреннее смятение, которое должно быть вызвано лишением жизни другого человека – и он не думал, что у него было столько решимости быть милосердным, как у Минхо.

Внезапно все это обрело смысл. Он понял, почему Минхо выглядел таким ошеломленным, когда снова сел в фургон, а затем начал закрываться, словно примиряясь с чем-то. Он понял, почему Минхо казался таким другим, и почему он думал, что старший выглядит так, будто он что-то потерял в ту ночь.

Потому что, в некотором смысле, это было правдой.

— Я не просто убил его, – продолжил Минхо, его обычно ровный тон дрожал и прерывался. — Я заставил его покончить с собой. Хотя даже не… даже не делал убил его своими руками. Я заставил его. Заставил его покончить с собой.

Джисон открыл рот и снова закрыл. Несмотря на бормотание Минхо, смысл его признаний был ясен, и Джисон почувствовал боль, будто она была его собственной.

Должно быть, поэтому в глазах Минхо была такая сильная ненависть к самому себе. По мнению Минхо, он не только сделал то, что поклялся никогда не делать, но и сделал это так, что оно расходилось со всякой моралью. Минхо думал, что убийство нельзя оправдать ни при каких обстоятельствах, и, делая это таким образом, он, должно быть, чувствовал себя еще хуже.

Джисон отчаянно хотел как-то помочь, хотя и понимал, что ничто из того, что он может сказать, не сможет изменить ситуацию. Однако он все же должен был попытаться. Минхо заслужил это, даже если он так не думал.

— У тебя не было другого выхода, – сказал он, догадываясь, что именно этот метод так огорчил Минхо. Его доводы казались жалкими и ему самому, но он все-таки продолжал. — Единственное, что ты мог сделать, это заставить его забыть, но, скорее всего, в тот момент всё шло слишком быстро, чтобы планировать что-то подобное. Я не знаю, на что тебя заставляли смотреть или то состояние, в котором был Сынмин, но я могу только представить, как это должно было быть страшно. Я не буду ненавидеть тебя только за то, что ты кого-то убил, Мин, особенно если они угрожали одному из наших друзей. Тебе не нужно было бояться это сказать.

Хотя Джисон говорил искренне, было ясно, что эти слова не сильно успокоили Минхо. Он даже казался более расстроенным, к большому разочарованию Джисона, закрыл глаза и приложил руку к виску.

— Но я ничего не сказал вслух.

Минхо говорил так тихо, что Джисон подумал, не ослышался ли он. Слова не имели никакого смысла, потому что Минхо должен был говорить, чтобы использовать свои силы, не так ли? Как еще он мог заставить кого-то убить себя, не манипулируя ими для себя?

Минхо либо уловил внутренние вопросы Джисона, либо просто позволил признаниям течь прямо из своего сердца, поэтому он уточнил всего несколько секунд спустя.

— Я точно не знаю, что произошло… Там был Сынмин, а этот парень приставлял пистолет к его голове. Я был зол, на какой-то момент потерял бдительность, и вот уже он приставляет его к собственной голове и... Конец.

Джисон не мог подавить дрожь, пробежавшую по его позвоночнику. Он не был уверен, был ли это образ того, что случилось, который Минхо так ярко поселил в его голове, нервирующий оттенок голоса Минхо или подтекст того, что это могло означать. Он изо всех сил пытался собрать воедино сказанное, и как кто-то перешел от полного контроля над собой в одну секунду к власти Минхо в следующую.

Он был уверен только в одном: Минхо был так же потерян в этом, как и он.

— Итак, ты… — Джисон замолчал и сглотнул, его горло внезапно пересохло. — Ты ничего не сказал? Просто подумал об этом?

Минхо покачал головой, скривившись в ответ на его шок. Джисон отказался от попыток сохранять самообладание – не то чтобы у него это вообще получалось – но, по крайней мере, Минхо, похоже, не слишком плохо отреагировал на его очевидный ужас.

Он был опечален, услышав, что Минхо кого-то убил, поскольку он знал, насколько разрушительным это должно было быть для старшего, но теперь он мог понять, почему Минхо выглядел таким взволнованным в ответ на то, как ему удалось это сделать. Он всегда говорил, что его силы требуют его голоса, и позволил группе получить эту информацию, чтобы они могли контролировать его в случае чего; Могли бы просто помешать ему говорить, если когда-нибудь подумают, что они могут работать против них.

Он никогда ничего не говорил о своих мыслях, и, вероятно, это было не потому, что он хотел сохранить это в секрете, а скорее потому, что сам не осознавал этого.

Степень того, что, должно быть, чувствовал Минхо, озарила Джисона, и этого было достаточно, чтобы он задрожал.

Минхо всегда был четко уверен в границах своих способностей и в том, что именно гарантировало их использование в полной мере. Он знал, как инициировать их, как говорить без них, а также то, что он должен был сказать другим, чтобы их успокоила мысль о том, что кто-то вроде него будет рядом.

За одну ночь Минхо не только совершил опустошительный акт убийства кого-то, но и потерял чувство безопасности благодаря своим способностям. Джисон отчаянно хотел наклониться и обнять его.

— Я не знаю, как я это сделал, и не знаю, смогу ли сделать это снова, даже если захочу. Но ты понимаешь, насколько опасна эта неизвестность, Джисон? – молил Минхо, в его глазах вспыхнул самый ощутимый страх, который он когда-либо видел. Тогда было ясно, что он провел все свое время в одиночестве, беспокоясь об этом, и Джисон почувствовал, как сердце бьется в агонии от боли старшего. — Я мог контролировать любого из вас в любой момент. Я не хочу, но и убивать его я тоже не хотел. Это просто случилось.

Еще один холодок пробежал по спине Джисона. Он очень заботился о Минхо, но не мог отрицать, что новые границы, которые он обнаружил, и то, на что был способен, было ужасающим. Нравилось им это или нет, но хрупкое доверие, которое Минхо удалось построить между собой и остальной частью их группы, могло быть подорвано, и Джисон знал, что некоторым участникам особенно будет некомфортно услышать о новом развитии событий.

Джисон вдруг понял, что не слишком напуган. По крайней мере, не был так напуган, как Минхо, очевидно, ожидал. Однако он знал, что этого нельзя сказать ни об одном из их друзей, и поэтому не имел права просто отмахнуться от беспокойства Минхо.

Он понял, почему секрет был таким большим, и почему Минхо выглядел так, словно был на грани срыва. Он не только предал собственное доверие, но и был в нескольких дюймах от того, чтобы предать доверие группы.

— Это не должно быть секретом, – прошептал он, как будто пришел к тому же выводу, что и Джисон. — Другие заслуживают знать. Это влияет на них, и я могу подвергнуть опасности всех, оставаясь, но я… веду себя как полный эгоист.

— Вы семеро приняли меня так, как никто другой. Вы меня поняли, и… и мне не стыдно сказать, что я не могу представить жизнь без кого-либо из вас сейчас. – Голос Минхо сорвался, и сердце Джисона разбилось от мучительного выражения лица старшего. — С моей стороны было неправильно держать это при себе так долго. Я просто не хотел быть изгнанным, но я знаю, что это был бы лучший вариант для всех нас.

Он наклонился вперед, спрятав голову в руки. Джисон, который с болью в глазах и открытым ртом наблюдал за его падением, протянулся вперед и неуверенно провел рукой по спине Минхо.

Казалось, он приближался к тому, чтобы утешить Минхо, поскольку теперь он точно знал, что не так, хотя это только усложняло задачу, потому что он понимал, насколько неприятной была ситуация. Но, по крайней мере, у него было с чего начать, и этого более достаточно для начала.

Он не мог думать о себе; Минхо был единственным, о ком ему приходилось беспокоиться в тот момент.

— Эти гребанные способности, – простонал Минхо, его голос был хриплым от сдерживаемых эмоций. — Они мешают всему. Я не хочу убивать, а они заставляют меня. Я наконец нахожу группу, которая принимает меня, и они подвергают вас всех опасности. Я ненавижу их, ненавижу... Я ненавижу-

Себя.

Джисон легко мог вставить недостающие слова, несмотря на то, как резко оборвался Минхо.

Стараясь изо всех сил собраться, Джисон позволил своей руке опуститься и мягко лечь на спину Минхо. Старший подпрыгнул от прикосновения, тут же выпрямился и бросил на Джисона дикий взгляд. Он напоминал бездомное животное, потерявшее свой дом, и это наполнило его печалью, потому что он знал, как сильно Минхо хотел вписываться куд-то, даже если он не думал, что заслуживает этого.

На мгновение Минхо, казалось, удивился, увидев, насколько близко подошел Джисон, перебравшись с одного конца дивана прямо к нему. Этот шок только усилился, когда Джисон сел, расправил плечи и высоко поднял голову, заставляя пальцы не дрожать.

— Проверь это на мне.

Минхо уставился на него, и Джисон не мог до конца поверить, что эти слова только что слетели с его губ. Однако он не мог забрать их обратно и был готов сделать всё возможное, чтобы Минхо чувствовал себя более комфортно, как бы тяжело это ни было.

— Что... В см-

— Не говоря ни слова, попробуй заставить меня допить этот стакан воды, – сказал Джисон, кивнув в сторону стакана, стоящего перед ними. Минхо продолжал смотреть на него, как будто он сошел с ума.

Прошла тяжелая секунда молчания, прежде чем Минхо потерял часть душевной боли на лице и упрямо покачал головой. 

— Нет. Ни в коем случае. Мы понятия не имеем, что может произойти. Я не знаю, как это работает, и это может закончиться фатально. Мы просто не-

— Если будет похоже, что я собираюсь сделать что-то кроме того, чтобы пить воду, просто скажи и заставь меня забыть, что ты вообще что-то говорил, – прервал Джисон, из-за отчаяния его голос ломался. Он не видел другого способа заставить Минхо чувствовать себя лучше, и он был абсолютно уверен, что Минхо не причинит ему вреда.

Минхо никогда бы не причинил ему вреда.

Терпение и сила воли Минхо, должно быть, иссякли, так как он снова уступил с долгим вздохом. Он отвел взгляд, проводя напряженной рукой по волосам, и на мгновение Джисон задумался, собирается ли он отказаться, прежде чем внезапно поднял глаза и зафиксировал Джисона под захватывающим дух пронзительным взглядом.

Джисон неосознанно напрягся, когда Минхо смотрел на него немигающими глазами. Они все еще казались болезненно уставшими, и Джисон поклялся уложить Минхо спать, как только они закончат свой маленький эксперимент, но на данный момент ему нужно было сосредоточиться.

Он не знал, что должно было произойти. Часть его ожидала услышать голос Минхо в своей голове, в то время как другая ждала внезапного и необъяснимого импульса сделать глоток из ближайшего источника воды, которым являлся стакан, стоящий на столе.

Его зрение начало расплываться из-за усилия держать глаза открытыми, хотя он догадывался, что частично это могло быть связано с истощением. Независимо от того, насколько он был на грани и как сильно хотел помочь Минхо, он чувствовал, как тяжесть событий последних часов настигает его с каждой минутой.

Спустя несколько минут Минхо разочарованно зашипел сквозь зубы и отвернулся. Его лицо частично приобрело свой цвет, как будто он затаил дыхание в ожидании, только чтобы столкнуться с разочарованием из-за того, что его усилия оказались бесплодными.

Но Джисон был вне себя от радости.

— Видишь, ты в порядке, – сказал он, позволив облегченной улыбке подняться на губах и откинувшись на подушки рядом с Минхо. Старший взглянул на него сверху вниз, часть его волнения и замешательства уступила место вспышке надежды, от которой в груди Джисона стало легко. — Если ты даже не можешь контролировать меня, когда так сильно думаешь о том, чтобы сделать это, каковы шансы, что ты случайно навредишь одному из нас? Ты и не подумаешь о вреде нам изначально.

Минхо поджал губы, и Джисон не упустил их легкую дрожь. Казалось, он собирался возразить, но Джисон чувствовал себя слишком усталым, чтобы позволить Минхо продолжать волноваться, к тому же, пришло время старшему немного отдохнуть.

— Если ты хочешь рассказать группе, то можешь. Но я не думаю, что тебе стоит, поскольку не похоже, что это будет представлять для нас опасность, – признался он, полностью веря в свои слова. Открытие Минхо поначалу казалось угрожающим, но если он действительно не мог воссоздать его, когда пытался с такой концентрацией, Джисон просто не мог понять, как это может быть опасно для кого-либо из них.

Он знал, что им стоит рассказать остальным, это было не его решение, но он думал, с этим можно подождать, пока все хотя бы проснутся и хорошо отдохнут.

Минхо, похоже, принял доводы Джисона на данный момент, поскольку он на мгновение закрыл глаза, а затем кивнул. Он больше не выглядел так, будто собирался спорить, что Джисон сам по себе воспринял как победу.

Однако была еще одна вещь, которую стоило уладить.

— И эм-… насчет убийства… – Он скривился, потому что было неправильно произносить слова так небрежно, когда жизнь была отнята, а Минхо так сильно расплакался из-за этого. — Я знаю, что с этим должно быть очень трудно смириться, но что сделано, то сделано, и ты ничего не можешь сделать, чтобы изменить это. Может быть, со временем станет легче и будет менее больно… Но до тех пор я буду здесь для тебя, если вдруг понадоблюсь.

По какой-то причине эти слова заставили его чувствовать себя гораздо более смущенным, чем должны были. Не то чтобы он никогда не говорил ничего подобного раньше, но что-то в том, чтобы увидеть Минхо таким уязвимым, а затем поклясться, что он будет рядом в качестве источника поддержки, было более интимным, чем любой другой разговор, в котором они участвовали раньше.

Если Минхо и разделял это чувство, он этого не показывал. Вместо этого выражение его лица, наконец, казалось, потеряло всякий намек на напряжение, хотя бы на мгновение, и он одарил Джисона маленькой, но мучительно благодарной улыбкой.

— Спасибо, Сони… Думаю… – Он заколебался, его взгляд впервые за это утро смягчился, когда он наблюдал за Джисоном. — Думаю, ты можешь быть лучшим другом, который у меня когда-либо был.

Джисон проигнорировал странный укол разочарования в груди, когда его назвали «другом», но почему его постигло это разочарование? Джисон месяц назад прыгал бы от радости, если бы Минхо когда-нибудь назвал его так. Вместо того, чтобы сконцентрироваться на этом, он вместо этого сосредоточился на том, как естественно звучало его прозвище, слетающее с губ Минхо, и как это прекрасно звучало, поэтому он вновь искренне улыбнулся.

Он знал, что есть о чем беспокоиться, и что у них у всех, возможно, была одна из худших ночей в их жизни. Но ему удалось заставить Минхо почувствовать себя немного лучше, а это должно было что-то значить.

Словно это достижение положило конец его мгновенному выбросу адреналина, он внезапно почувствовал, как на него обрушивается настоящее истощение. Он едва мог сдержать зевок, рвавшийся изнутри, и еле успел поднять руку, чтобы прикрыть его.

Это действие не осталось незамеченным Минхо, который тихо усмехнулся в ответ на внезапную усталость Джисона. Он откинулся назад, наконец-то выглядя так, будто позволил себе немного расслабиться, и одарил Джисона ласковым, но твердым взглядом.

— Достаточно я тебя тут задерживал. Иди спать.

Джисон не собирался с этим спорить, учитывая, что за последний день ему удалось поспать от силы несколько часов. Он продолжал чувствовать сжатость в груди, но она не была так заметна, как когда он впервые вошел в общую зону и сел с Минхо на диван.

Минхо, вероятно, ожидал, что Джисон встанет и уйдет, чтобы вернуться в свою комнату, но он этого не сделал. Вместо этого он откинул голову назад и позволил глазам закрыться, немедленно наслаждаясь ошеломляющим эффектом, который это придавало его головной боли. Он уже засыпал на этом диване один или два раза, когда по ночам смотрел дорамы, так что он знал, что они были на удивление удобными.

Кроме того, он не был уверен, придет ли Минхо, и не хотел оставлять старшего одного.

***

Джисон проснулся, окруженный теплом.

Он протестующе зажмурил глаза, гадая, что могло нарушить его покой, который был таким приятным. Ему казалось, что он спал уже несколько дней, но хотелось отдохнуть еще и еще, поэтому он попытался перевернуться в постели и натянуть одеяло поближе к подбородку.

Но он не был на кровати, и у него не было одеяла.

Чувствуя, как разум начинает медленно покрываться замешательством, Джисон позволил своим глазам широко открыться. Его затуманенный взгляд встретился со стеной из ткани, ее цвет сразу привлек его внимание, но по причине, которую он не мог точно определить.

— Эй, вы двое!

Рот Джисона широко раскрылся. Он уже собирался крикнуть Хёнджину, чтобы тот позволил ему поспать подольше, когда понял, что может значить услышать голос Хёнджина, и внезапно к нему нахлынули воспоминания прошлой ночи.

Он вспомнил тяжелую миссию, которая показалась им подозрительной с первой секунды, как только подвернулась им, и только превзошла все их ожидания. Он вспомнил панику, охватившую их всех в тот ужасный период, когда Сынмин пропал, а затем вспомнил истощение, которое последовало после того, как его вернули и привезли на базу.

Он какое-то время присматривал за Сынмином, не так ли? Так что он делал на диване?

Позволив стону сорваться с губ, Джисон попытался выпрямиться и принять сидячее положение, но обнаружил, что его удерживают в этом положении. Ему потребовалось смущающе долгое время, чтобы понять почему, но когда он это сделал, то почти пожалел, что не остался спать дальше.

Его талию крепко обхватила рука – не слишком крепко, но достаточно, чтобы казалось, будто он надежно прижат к человеку позади него. Его ноги переплелись с чьими-то еще, и он вдруг услышал усталое бормотание прямо за своим ухом.

Затем он вспомнил все остальное, что произошло в тот утренний час, когда он нашел Минхо сидящим в одиночестве.

Хёнджин позвал снова, на этот раз гораздо более нетерпеливо, и этого было достаточно, чтобы полностью разбудить Минхо. Джисон напрягся, когда присутствие руки Минхо исчезло, заставив его чувствовать себя странно незащищенным, но изо всех сил старался игнорировать это, поскольку это означало, что теперь он мог сесть и уделить Хёнджину всё свое внимание.

По крайней мере, настолько, насколько он мог, когда понял, что каким-то образом оказался в объятиях Минхо, когда они оба заснули.

Однако все эти чувства исчезли, как только он посмотрел в направлении голоса Хёнджина, и мгновенно уловил настойчивость в позе высокого, когда тот стоял посреди перекрестка коридоров. Он знал, что произойдет, еще до того, как Хёнджин сказал это.

— Сынмин проснулся.