— Хорошая работа, Джинни!

Чан лучезарно посмотрел на своего друга, наклонившись и поддерживая себя, положив руки на колени. Пот стекал по его лбу, но он не обращал на это внимания, вместо этого предпочитая смотреть на Хёнджина со смесью гордости и любви сквозь светлые локоны, щекотавшие его ресницы.

В ответ на аплодисменты Чана Хёнджин застонал и перекатился на спину, его солнцезащитные очки наполовину спали с лица. Однако несмотря на это, он все еще выглядел довольно хорошо, единственным признаком истощения являлось то, как вздымалась его грудь, когда он пытался отдышаться.

Они не тренировались слишком долго, но, учитывая отсутствие опыта у Хёнджина, Чан был впечатлен тем, что младший продержался так долго, прежде чем небрежно плюхнуться на пол, как сейчас.

— Как ты до сих пор стоишь? – Хёнджин заскулил, пытаясь заставить себя сесть. — Ты пробежал в два раза больше, чем я.

Его слова вызвали небольшой, неприятный приступ боли в груди Чана, поскольку источником его замечательной выносливости были суровые тренировки, которые он прошел в Дживайпи. Однако больше он был не там, и знал, что Хёнджин сказал это как комплимент.

Чан издал смешок, выпрямляясь и проводя рукой по своим спутанным волосам. Он не мог дождаться, чтобы принять душ позже, но у него все еще был еще один человек, с которым он должен был поспарринговать, прежде чем исполнить свое желание, и он был более чем рад этой возможности.

— Посиди минутку, чтобы отдышаться и попей воды, а потом я отпущу тебя, — сказал Чан, на что полуживой Хенджин показал ему палец вверх.

Он подошел к трем заранее приготовленным бутылкам с водой, две из которых были уже почти пусты. Чан схватил их обе, его мышцы горели от напряжения, хотя он лелеял это чувство. Ощущение, что его тело разгорячено и хорошо натренировано, успокаивало его; это служило напоминанием о том, насколько он физически готов сражаться и обеспечивать безопасность других. Упражнения и тренировки приносили ему это прекрасное чувство.

Он повернулся, открутил крышку своей бутылки и использовал способность, чтобы охладить ее до более освежающей температуры. Он сделал то же самое с бутылкой Хёнджина, но боялся переморозить ее, так как знал, что младший будет более чувствителен к этому, чем он.

За это время тот сумел доползти до расписных зеркал позади себя и сел напротив них. Когда Чан подошел, его не могло не охватить чувство ностальгии, поскольку он вспоминал, как видел Сынмина почти в одном и том же положении бесчисленное количество раз раньше – измученным, но в то же время довольным и удовлетворенным работой, проделанной во время тренировки.

Несколько недель назад он и представить себе не мог, что увидит Хёнджина в таком же положении, но недавние события напугали всех и заставили убедиться, что каждый член их группы сможет защитить себя, даже если они не часто подвергались опасности. Вот почему Чан изначально хотел, чтобы все они тренировались после прихода Феликса, однако ситуация с отцом Сынмина немного застопорила это.

Чан опустился рядом с Хёнджином, мысленно напомнив, что скоро снова встанет; он не мог позволить себе слишком сильно остыть. Однако он хотел составить Хёнджину компанию и еще раз похвалить его за усилия.

Чан знал, как сильно он (и все остальные) нуждались в поддержке.

Прошло чуть больше недели с тех пор, как они проголосовали против возвращения в Дживайпи, и с тех пор они сосредоточились в первую очередь на завершении своей продолжающейся войной с Кле. Чан не был до конца уверен, можно ли это назвать «войной», поскольку Кле устроили неожиданно жалкую борьбу, оставив главную угрозу исходящей от третьего лица, о котором все до сих пор досадно малоизвестно. В этом свете Кле стали еще более неприятны, а это означало, что лучшим вариантом было избавиться от них как можно скорее, предоставив им свободу сосредоточиться на том, к чему Чан был более склонен.

Это означало, что они спешили как можно быстрее атаковать последнюю базу Кле. Было странно думать об этом таким образом, поскольку технически там было два подразделения, но Чонин обнаружил, что оставшиеся силы Мирох искали убежища в Левантере из-за их ослабления и уменьшения численности. Он предположил, что, поскольку участники были убиты как во время конфликта в банке Хронос, так и позже в доме Ким Чону, их осталось немного. Чан, конечно, не жаловался — им было бы легче, будь они все в одном месте, и его никогда не волновала их мощь, чтобы он был беспокоился о количестве.

Беспокойство вызывал тот, кто оставлял записки и пытался поймать Сынмина. Чан надеялся, что им понадобится время, чтобы оправиться, учитывая убитого Минхо парня, поэтому им нужно было действовать быстро, чтобы воспользоваться этой возможностью. Это означало, что последние дни были потрачены только на тренировки, планирование и еще раз тренировки.

— Итак, давай пройдемся еще раз, – сказал Чан, заставляя свои мысли отодвинуться на задний план. Он мог бы пройтись по всем вопросам, будь он в одиночестве, но сейчас с ним был Хёнджин, и, поскольку это почти наверняка будет его последняя тренировка с ним перед миссией, и он не мог допустить, чтобы она пропала даром. — Что для тебя в приоритете?

— Защищаю себя и держусь, пока кто-нибудь не поможет мне, – незамедлительно отвечает Хёнджин, повторив слова, которые, как заверил Чан, будут иметь приоритет в нежелательной возможности того, что Хёнджин может быть атакован. — Если есть возможность – бью первым, и не стремлюсь выиграть бой. Я буду целиться в уязвимые места, использовать свое зрение, чтобы искать намеки на то, когда меня могут атаковать, и, самое главное, сохранять спокойствие, чтобы не терять контроль.

Чан изо всех сил пытался скрыть улыбку с лица, скорее утвердительно кивая на ответ Хёнджина. Младший явно принял близко к сердцу всё сказанное ему, и, хотя Чану все еще не нравилась мысль об опасности, которой он мог подвергаться, по крайней мере, Хёнджин, казалось, понимал риски и работал над их устранением.

Что больше всего беспокоило Чана в предстоящей миссии, так это то, что Хёнджин не собирался оставаться в фургоне.

После того, как Чонин определил местонахождение базы Левантера, стало ясно, что их база отличается от тех двух, где они были до сих пор. В то время как дом Минхо находился в тихом городском месте, а дом Йеллоу Вуда был спрятан среди других богатых домов в сельской деревне, дом Левантера, похоже, пытался уйти как можно дальше от цивилизации. Дорога, которая должна была привести их к нему, была единственной, и если они не попытаются найти машину, которая выглядела бы неприметно (на что у них, к сожалению, не было времени), им снова придется оставить фургон вне поля зрения здания, как и в предыдущей миссии.

И, конечно же, все они знали, чем это закончилось.

С большой убежденностью Хёнджин выразил свое ощущение, что, хотя те, кто спрятался в особняке, определенно прилагали усилия, чтобы молчать и помешать его слуху, возможно был шанс предотвратить случившееся с Сынмином, будь они ближе. Никто не спорил, что он смог бы услышать хотя бы часть звуков, если бы не был прикован к фургону, и поэтому в конце концов им пришлось признать, что было бы лучше Хёнджину сопровождать тех, кто идет на разведку..

Он не собирался заходить в само здание – Чан не думал, что его сердце выдержит это. Минхо смог дать им примерное изображение планировки вокруг здания, когда кадров Чонина с камер наблюдения было недостаточно, а это означало, что у них было несколько идей о местах, которые давали бы Хёнджину хороший обзор внутри. Это был тот же подход, что и на музыкальном фестивале, когда он и Сынмин наблюдали за происходящим издалека, и следили за тем, что происходит внизу.

Поэтому, естественно, у них был кое-кто, кто должен был охранять Хёнджина во время предстоящей миссии.

В дверь тренировочного зала раздался легкий стук, не давая Чану больше ничего сказать по этому поводу, несмотря на то, как он внезапно отчаянно желал вновь обсудить каждую мелочь с Хёнджином. Вместо этого он отвел взгляд от другого, сделав последний глоток воды и позвать того, кто стоял снаружи.

Дверь открылась, и голова Феликса высунулась из-за угла, его глаза блуждали по комнате, прежде чем в конце концов остановились на Чане и Хёнджине, сидящих бок о бок перед зеркалами. Его прежде робкое выражение лица превратилось в выражение счастья, заставив губы Чана импульсивно дернуться в улыбке, и он вошел в комнату.

— Привет, – сказал он, весело скача к ним. — Извините, если я слишком рано.

— Не беспокойся об этом, – ответил Чан, указывая на все еще лежащего рядом с ним Хёнджина. — Мы все равно только что закончили.

Черты лица Феликса смягчились в сочувствии, когда он взглянул на того, ясно понимая усталость тренировки. Чан чувствовал бы то же самое, но он был уверен в своих методах; в конце концов, он прошел столь жестокое обучение. Он знал, как добиться от людей наилучшего, не перегружая их до такой степени, как Дживайпи.

Он встал, протягивая руку Хёнджину, который допил остатки воды и принял ее с благодарным бормотанием. Чан смог без проблем поднять его на ноги, положив руку ему на плечо, чтобы удержать его.

— Иди отдохни, Джинни. Ты сегодня хорошо поработал.

Хёнджин впервые улыбнулся с тех пор, как он вошел в тренировочную комнату час назад, выходя из серьезного мышления, в которое он всегда впадал, когда приходило время спарринговать с Чаном.

— Спасибо. – Его голос был хриплым, но все еще полным признательности, когда он оттолкнулся от зеркал и направился к двери. Даже выглядя довольно потрепанным, в его манере держаться все же была определенная элегантность. — Бин сказал, что наберет мне ванну, когда я закончу. Сказал, это помогает при болях в мышцах или что-то в этом роде.

— О, это правда, – тут же согласился Чан, молча поблагодарив своего друга. Чанбин, похоже, понимал, насколько неприятным для Хёнджина будет горячее и беспокойное чувство после тренировки, и поэтому его сосед по комнате взял на себя заботу о том, чтобы ему было комфортно сразу же после нее. И если он тренировался с Хёнджином, то вместо этого заставлял Чана набирать ванну. — Наслаждайся.

Помахав в последний раз и прошептав Феликсу «удачи», Хёнджин оставил другую пару в покое. Чан наклонился, чтобы подобрать их пустые бутылки из-под воды, дабы убрать их, уже осознавая, что любая отражающая поверхность, какой бы неровной или маленькой она ни была, может вывести силы Феликса из-под контроля. Хотя парень и прошел уже долгий путь с тех пор, как начал тренировки (и почти случайно уничтожил Чонина), ему еще предстояло немного поработать.

Феликс наблюдал за ним, на его губах играла веселая ухмылка. Он держал рот твердо закрытым, пока в конце концов Чан не потерял терпение и вопросительно посмотрел на него, возвращаясь после того, как бросил бутылки в мусорное ведро.

— О, ничего, – промычал Феликс, сцепив руки за спиной, изображая невинность. — Я просто подумал, что было бы неплохо, если бы ты время от времени делал мне ванну.

Чан игриво усмехнулся, затем жестом указал на себя, и, что более настойчиво, на то, как его майка прилипла к его груди от пота. 

— Думаю, мне она понадобится первее тебя, как считаешь?

Взгляд Феликса переместился с лица Чана на его тело, казалось, он впервые увидел, что Чан выглядит таким же физически уставшим, как и Хёнджин, хотя и намного меньше морально. Чан не был уверен, почему его лицо вспыхнуло, когда взгляд Феликса задержался на его обнаженных руках, но он объяснил это румянцем, который уже украшал его лицо в результате напряженных упражнений.

Тем не менее, он не мог не чувствовать себя странно застенчивым, когда обратил внимание на внешность Феликса. Он был слишком занят беспокойством об успехах Хёнджина, чтобы по-настоящему восхищаться тем, как безупречно выглядел Феликс, и насколько ошеломляюще неряшливой была его нынешняя внешность по сравнению с ним.

Феликс был одет в простую футболку, мешковатые штаны и легкие кроссовки. Его волосы были мягкими и аккуратно уложенными, в отличие от волос Чана, а его веснушки резко выделялись на бледных щеках, в то время как его собственные горели алым пламенем.

По какой-то причине он обнаружил, что хочет выглядеть намного более презентабельно для Феликса, и это не имело смысла, поскольку он не чувствовал себя так смущенно перед Хёнджином. Возможно, это было просто потому, что Хёнджин тоже был в каком-то состоянии.

Да, должно быть, так оно и есть, сказал себе Чан, легкая ухмылка появилась на его губах, когда он полностью повернулся к Феликсу. Значит, мне нужно утомить Феликса также.

— Что же… Начнем, – начал Чан, устанавливая между ними некоторое расстояние. Силы Феликса позволили его боевому стилю быть настолько разнообразным, как и у Чана, поскольку он мог сражаться как на коротких, так и на дальних дистанциях. Тем не менее, для предстоящей миссии существовал явный ограничивающий фактор. — Итак, просто подведем итоги, что тебе нельзя делать?

— Злоупотреблять моим светом.

— И почему?

—Потому что в противном случае я могу причинить вред Джинни.

Чан кивнул, хотя и не почувствовал удовлетворения от утвердительных ответов Феликса. В то время как Феликс и Хёнджин прекрасно ладили – на самом деле, Чан думал, что они были двумя самыми близкими в группе – природа их способностей означала, что они не очень совместимы в опасных ситуациях. Для Феликса проще всего было просто произвести большое количество света настолько яркого, что он ослепил бы его противников вместе, но он никогда не смог бы сделать это в компании Хёнджина по очевидным причинам.

Если бы у них был больший выбор, Чан назначил бы либо Чанбина, либо Сынмина на роль охраны Хёнджина, поскольку ни одна из их способностей не должна так сильно влиять на него. К сожалению, учитывая, что те, кто войдет в здание, столкнутся лицом к лицу со всеми оставшимися членами Кле, битва ни в коем случае не будет легкой, и, соответственно, нужно как можно больше бойцов внутри. Чан сильно нервничал, позволяя Сынмину войти внутрь, после прошлого инцидента, и поэтому мысль о том, чтобы отправить Феликса, который впервые после присоединения к их группе покинет безопасность фургона, была отброшена им мгновенно.

Таким образом, единственным вариантом оставалось попросить Феликса сопровождать Хёнджина.

— Тогда какова твоя стратегия, если тебе придется драться? – спросил Чан, заставляя себя оставить заботы позади и сосредоточиться на предстоящей тренировке.

— Мне нужно попытаться максимально сконцентрировать свой свет, – уверенно ответил Феликс. Он работал над этой конкретной техникой с Чаном с тех пор, как они впервые изложили свой план, а также определили роль Феликса в нем. — Что тоже вполне неплохо. Если он более концентрированный, его будет не так тяжело довести до уровня достаточно болезненного для других, и не займет так много времени.

Чан пытался не обращать внимания на то, как неприятно было слышать от него такие речи. Даже не зная, каким милым, добрым ребенком был Феликс, все равно было трудно представить, что нынешний нежный и веселый Феликс причиняет кому-либо боль, даже если это делается ради безопасности себя и своих друзей. Маленькая эгоистичная часть Чана хотела, чтобы Феликс навсегда оставался чистым, нетронутым ядовитой тьмой, которая заражала жизнь человека, когда он был вовлечен в насилие. Он хотел сохранить невинного Феликса из своих воспоминаний, но знал, что это лицемерно с его стороны.

Ты тот, кто сказал ему, что с тех пор все изменилось, напомнил он себе, сумев приподнять уголки рта, как он надеялся, в улыбке одобрения. Феликс тоже изменился и продолжит меняться.

Он установил между ними некоторое расстояние, довольный тем, что как следует отдышался после спарринга с Хёнджином, потому был готов сразиться и с Феликсом. Феликс тоже приготовился, приспособившись к сигналу Чана о том, что они вот-вот начнут.

Единственный способ заставить Феликса вступить в бой во время миссии — это если на него нападут, и только в случае, если нападавший сделает первый шаг. Чан сказал это Феликсу во время их первой тренировки; он должен был быть готов к неожиданностям, и поэтому не получал никаких предупреждений перед атакой.

Однако Чан не мог напасть на Феликса абсолютно неожиданно, даже зная, что это самый реалистичный способ имитировать настоящую драку, и поэтому решил использовать очень сдержанный язык тела в качестве подсказки.

Чан двинулся вперед, отводя руку назад, чтобы свободно толкнуть ее в направлении Феликса. Младший легко увернулся, но споткнулся, когда одна из ног Чана вылетела, чтобы сбить его с ног.

Понятно, что Феликс был немного медленнее Хёнджина, и это было ясно Чану тоже, поскольку он продолжал атаковать его. Он мог почувствовать движение Чана, прежде чем оно могло бы помешать ему, и либо отступил бы назад, либо даже перепрыгнул бы через вытянутую ногу Чана. Проблема Хёнджина заключалась в недостатке физической силы из-за усиления боли, которую он чувствовал при любом контакте, включая собственные атаки.

Вот почему, вместо того, чтобы сосредоточиться только на защите и выиграть время для себя, как Чан сказал Хёнджину, Феликс сосредоточил большую часть своего внимания на нападении.

К чести Феликса, он несколько раз пытался сделать выпад на Чана, но не смог подойти так близко, как он надеялся. Он никоим образом не сопротивлялся, но Чан все еще чувствовал некоторую тревогу, когда позволял ему приближаться к какой-либо опасности. Несмотря на то, что шансы Хёнджина и Феликса столкнуться с кем-либо из членов Кле были ничтожны, отчаянная потребность Чана обезопасить других привела к тому, что он достиг уровня паранойи, постоянно жужжащей ему в уши о всем, что может пойти не так.

Решив, что бой шел уже достаточно долго, безрезультатные попытки Феликса получить возможность атаковать Чана, каждый раз отклоняемые одним быстрым движением, Чан подвел их бой к концу.

Увеличивая частоту и интенсивность своих движений, Чану понадобилось всего несколько мгновений, чтобы наброситься на Феликса, который споткнулся, не имея достаточного баланса. Когда младший пошатнулся на ногах, Чан метнулся за ним и потянул назад, твердой, но осторожной рукой обхватив Феликса за шею, чтобы тот не двигался.

Долю секунды Феликс боролся, прежде чем позволить себе обмякнуть в хватке Чана и вздохнуть в поражении.

— Ты хорошо справился, – сказал Чан, отпуская Феликса и устанавливая между ними некоторое расстояние. Он потер затылок, очищая его от легкой боли, образовавшейся во время его последнего движения. — Но я задам один вопрос. Принимая во внимание наше положение в конце, какой ход был бы лучшим для тебя?

Феликс выпрямился и принял сидячее положение, ему даже не пришлось массировать себя из-за осторожности, с которой Чан схватил его. Он бросил мимолетный взгляд в его сторону, немного покраснев, как предположил Чан, из-за тренировки – возможно, ему тоже стоит поработать над выносливостью – краска просочилась на щеки, дополняя его веснушки.

Он резко сглотнул и отвел глаза, неуверенно пожав плечами. 

— Я не знаю.

— Ну, из-за того, как я тебя держал, – начал Чан, отступая назад и вытягивая шею, чтобы посмотреть в потолок. Яркие огни ламп встретились с его глазами, и он прищурился от того, как ослепительны они были. — Я смотрел прямо вверх. Ты мог бы использовать свои силы, чтобы усилить их, напугав меня и заставив ослабить хватку, тогда ты мог бы сбежать.

Феликс, который, казалось, выходил из оцепенения, в которое он на мгновение попал, в замешательстве нахмурил брови. Он снова взглянул на Чана, а когда стало ясно, что старший искренне дает совет, покачал головой.

— Но это может причинить тебе боль. Я не знаю, достаточно ли у меня контроля, чтобы напугать тебя, не нанеся при этом должного урона. – Нерешительность мелькнула на его лице, и Чан внимательно наблюдал, как он встал на колени, сжав руки в хрупкие кулаки на коленях. — И кроме того… Мы спарринговали без сил. Использовать их, даже если это было для того, чтобы выбраться из щекотливой ситуации, было бы просто несправедливо.

— Настоящие бои будут несправедливы, Ликс, – мрачно сказал Чан, борясь с импульсом отпустить эту ситуацию, когда плечи Феликса опустились, а выражение его глаз слегка потемнело. — Мне очень жаль, но тебе нужно сделать все возможное, чтобы выжить, даже если это означает пойти против собственных понятий о справедливости.

Чан узнал об этом очень рано во время своего обучения в Дживайпи.

Он все еще отчетливо помнил; это был, пожалуй, один из самых травмирующих и пугающих моментов для него. Его группа устраивала соревновательные спарринги, и сам Дживайпи был там, чтобы посмотреть. То был один из первых раз, когда Чан увидел этого человека, так как его привезли всего несколько месяцев назад.

Им было сказано идти друг против друга, используя только физическую силу, а не способности. Очевидно, Дживайпи было необходимо увидеть, насколько хорошо они сражаются без каких-либо дополнительных способностей, но Чан вскоре обнаружил, что это не совсем так, когда он одержал верх во время собственной схватки. Как только он прижал своего противника к земле, то тут же был отправлен в полет, когда она оттолкнула его от себя своей уникальной силой – сейчас он даже не мог вспомнить какой. Всё, что он помнил, это то, как ее поздравили с победой, несмотря на то, насколько неправильным казалось Чану нарушение правил. Он сказал примерно то же только для того, чтобы Дживайпи впервые обратился к нему лично с тех пор, как его завербовали.

Ваш приоритет – победа, и неважно, что придется для этого сделать. Неважно, кому вы нанесете удар в спину, будь то друг или враг, главное, чтобы это привело к наилучшему для вас конечному результату. То есть, к победе.

Чан не слушал его. Предполагалось, что Дживайпи обучал их помогать людям, и возможность однажды стать чьим-то спасителем была единственным, что удерживало Чана, пока он не встретил Чанбина. Ему просто казалось неправильным, что человек, спасавший чужие жизни, был таким бессердечным и беспощадным, с отсутствием морали, словно какой-то злодей.

И поэтому он продолжал воздерживаться от использования своих сил всякий раз, когда ему «приказывали», к большому разочарованию и замешательству окружающих.

Он наконец все понял, когда его сочли достойным отправки на миссии, что жизнь действительно несправедлива. Он узнал, что в некоторых случаях ему действительно приходилось терять свою мораль во имя высшего блага, но это продолжало преследовать его, поскольку он задавался вопросом, действительно ли причиной его действий было «высшее благо». В любом случае, кто мог бы определить что-то настолько спорное?

Он был оторван от своих воспоминаний, когда Феликс снова покачал головой, его движения стали более резкими с вновь обретенной уверенностью. Что-то твердое мелькнуло в глазах младшего, и у Чана перехватило дыхание в ответ на последовавшее заявление.

— Ведь это не настоящий бой. Я доверяю тебе и знаю, что на самом деле ты не причинишь мне вреда. Если бы я был в надлежащей опасности, то да, я мог бы это сделать, но даже тогда я не могу быть в этом уверен. – Часть стойкости, казалось, покинула его, и вместо этого он выглядел более грустным, продолжая: — Я просто не знаю, смогу ли я сделать такую подлость с кем-то. Мне хочется иметь возможность побеждать людей, не обманывая их… Я хочу быть достаточно сильным, чтобы побеждать честно, не теряя в первую очередь своей морали. Имеет ли это смысл?

Чан смотрел на Феликса с трепетом так долго, что ему стало немного не по себе, но старший был слишком захвачен внезапным натиском эмоций, чтобы беспокоиться об этом.

Он был слишком занят, думая о своем времени в Дживайпи, о том, как он там тренировался, и о том, как это позже повлияло на него как на бойца, чтобы думать о том, что и он, и Чанбин были полны решимости сделать с тех пор, как они собрали группу. Они собирались тренировать их иначе, чем Дживайпи, без жестких методов и отсутствия эмоций.

Чан начал прибегать к советам Дживайпи, и, признаться, это вызывало у него тошноту.

Глаза Феликса сияли такой открытой надеждой, как будто он ждал, что Чан ответит на его признание – либо поправит его, либо примет его позицию. Он представил, как сам выглядел много лет назад, спросив Дживайпи, действительно ли ему придется прибегнуть к удару в спину.

Затем Дживайпи сказал, что ему придется это сделать, если он хочет выжить в мире, в котором он живет.

Но с Феликсом у Чана появился еще один шанс. Его заставляли делать вещи, о которых он не хотел вспоминать, и заставляли принимать решения, которые были настолько опасно на этой грани между добром и злом, что он не был уверен, хороший ли он человек. Однако, если он сохранит Феликса в безопасности, то ему никогда не придется сталкиваться с подобным выбором. Ему никогда не придется чувствовать сомнения, которые испытывал Чан.

Он поймал себя на том, что улыбается, отчего Феликс тут же оживился и расслабился.

— Попробуй, Ликс, – тихо сказал он, гордясь мягкостью своего голоса. — Ты лучший человек, чем я.

Прежде чем Феликс успел возразить, судя по внезапному подергиванию его губ, Чан поднялся на ноги и протянул руку своему другу.

Феликс какое-то время смотрел на него, затем слегка улыбнулся в ответ и потянулся, чтобы взять ее. Чан наслаждался теплом руки Феликса в своей – «тепло» казалось идеальным словом для связи с Феликсом; его улыбка была теплой, его характер был теплым, его объятия были теплыми, и даже его силы были теплыми.

Как только Феликс снова встал, Чан отступил назад, чтобы увеличить расстояние между ними, несмотря на то, что уже начал скучать по их близости.

— Хорошо... Тогда давай поработаем над твоим светом, хорошо?

***

Чан провел пальцами по своим свежевымытым волосам, пока шел по коридору.

После интенсивной тренировки, которую он провел с Феликсом, они оба одинаково устали. После всех комментариев по поводу его неопрятной внешности Чан позволил Феликсу сначала принять душ, а вместо этого воспользовался душем Минхо и Джисона, поскольку ни одного из них не было в их комнате, когда он постучал в дверь. Он знал, что к этому времени Минхо начинает готовить ужин, хотя обычно Джисон бездельничал на своей кровати, писал тексты или рассеянно бренчал на своей гитаре.

Однако, вопреки ожиданиям Чана, их комната была совершенно пуста, а это означало, что, по крайней мере, он мог воспользоваться их ванной и принять душ, о котором так долго мечтал.

Освежившись, Чан вышел из комнаты, чувствуя себя лучше, чем он мог себе представить, учитывая ожидавшую их миссию. Он смог подумать о времени, проведенном с Хёнджином и Феликсом, и о том, какими трудолюбивыми и преданными они оба были. Памяти об их сосредоточенных выражениях, сопровождаемой знанием того, насколько они улучшились за последнюю неделю, было достаточно, чтобы Чан был немного более благонравен, чем обычно.

Чан почувствовал себя в отставке, но это помогло ему продвинуться вперед и взять на себя обязанности, с которыми ему никогда не приходилось сталкиваться, руководя командой в Дживайпи. Он знал, что, как только они проснутся на следующее утро, им придется сконцентрироваться в первую очередь на задании, а это лучше всего делать бесстрастно и отстраненно. Он знал, что к концу дня ему придется адаптироваться и превратиться в серьезного человека, каким он должен был быть в опасных ситуациях.

Но на данный момент, пока все они были в безопасности, он мог вести себя как хотел.

Достаточно долго поговорив с Хёнджином и Феликсом, выясняя, что они чувствуют и готовы ли они как физически, так и морально, Чан взял на себя ответственность сделать то же самое с остальными участниками.

Поскольку он не знал, где они все сейчас находятся, он решил отправиться туда, где, как он знал, всегда можно было найти хотя бы Чонина. И, поскольку им не нравилось, что Чонин остается один и рискует переутомиться, часто с ним был либо Джисон, либо Сынмин.

Чан остановился перед дверью компьютерного зала, свободно опустив руки по бокам. Он не слышал никаких голосов изнутри, но, учитывая размеры помещения, его обитатели могли просто устроиться на самых дальних от двери стульях.

Не дав себе больше времени на раздумья, Чан распахнул ее и вошел внутрь, позволяя свету из коридора струиться вокруг его темного силуэта.

Когда он вошел, разговор не прервался, и Чан предположил бы, что там никого нет, если бы не изображение, проецируемое на проектор в другом конце комнаты.

Он демонстрировал территорию базы Левантера с высоты птичьего полета – то, что Чан практически вытатуировал в своем уме, тщательно изучив его за последние дни. Он отчаянно осмотрел  каждый его дюйм, пытаясь разработать план, который не казался бы таким уж рискованным, но его усилия, к сожалению, не увенчались успехом.

Само здание представляло собой большой простой квадрат на карте, и Чан уже мог сказать, что оно не слишком красиво, даже если он еще не видел его с земли и снаружи. Похоже, это был какой-то заброшенный склад, который намного больше соответствовал манерам Кле, чем базы Минхо и Йеллоу Вуда, хотя это действительно заставило Чана задаться вопросом, почему Левантер, по-видимому, считался «начальником» четырех подразделений. Вокруг не было дорог, и это вновь вызвало разочарование из-за невозможности приблизить их фургон.

Они явно ценили свою конфиденциальность, в чем Чонин убедился, получив доступ к видеозаписям с нескольких установленных ими камер видеонаблюдения. В то время как под землей было больше комнат, спрятанных так же, как у Минхо, первый этаж был довольно голым и пустым. Там почти не было окон, которые Чонин мог заметить, а это означало, что найти место, где Хёнджин мог бы шпионить, было утомительной работой, и, к сожалению, их планы немного порушились.

Чан моргнул, увидев это изображение, чувствуя, как его лицо бессознательно вывернулось в гримасе. Окрестности склада выглядели достаточно красиво на поверхности, с деревьями, которые помогали скрыть его от любого проходящего мимо, и пышной зеленой травой, покрывающей землю. Однако это только вернуло Чану неприятные воспоминания, поскольку, хотя здание было намного меньше, чем то, что преследовало его сознание, оно все же было очень похоже на обстановку штаб-квартиры Дживайпи.

Чан предположил, что в этом есть смысл. Это должно было быть самое близкое расстояние, с точки зрения расстояния, к Дживайпи, всего около часа в пути, разделяющем два места.

Искушают же они судьбу...

Заставив расслабиться складку между бровями, Чан слегка покачал головой и шагнул дальше в комнату. Он должен был сосредоточиться на своих друзьях и убедиться, что все они готовы к миссии, не беспокоясь о последствиях, которые могут их ожидать, если что-то пойдет не так.

Его пытливый взгляд прошелся по каждому ряду стульев, но не нашел обитателей комнаты, пока не дошел до ее конца, когда перед ним остался только проектор. Он немедленно остановился, воздух словно замер от его шагов, когда его взгляд остановился на паре рядом с ним.

Сынмин и Чонин стояли, прислонившись к основанию стола позади них, в позе, которая, по мнению Чана, вряд ли была удобной, но каким-то образом они выглядели воплощением удовлетворенности.

Их обоих завернули в одеяло, хотя большую его часть, похоже, получил Чонин, в то время как другая сторона свободно свисала с плеч Сынмина. Голова младшего плотно прижалась к шее Сынмина, который склонил голову набок, чтобы зарыться лицом в мягкие светлые волосы Чонина. Чан мог бы подумать, что они спят, если бы не нежные голоса, доносившиеся с их стороны, настолько тихие, что он не мог их уловить, пока не оказался в нескольких метрах от них.

Все мысли о болтовне с ними были выброшены из его головы, вместо этого его поразило чувство, будто он вторгается туда, где ему не место. Они не целовались, но почему-то это казалось еще более интимным, так что он, не теряя времени, медленно повернулся и на цыпочках ушел.

— Это ты, Чан?

Голос Сынмина прорезал тишину, и Чан вздрогнул, как будто его поймали с поличным – и, в каком-то смысле, так оно и было. Он застенчиво оглянулся через плечо, его губы растянулись в извиняющейся улыбке.

Они почти не двигались, но Сынмин поднял голову и вопросительно посмотрел на Чана, в то время как Чонин переместил свое тело, и больше не был так плотно прижат к боку Сынмина, как раньше. Они оба выглядели настолько очаровательно сбитыми с толку, что в другой жизни Чан мог бы подумать, что только что разбудил их после того, как они вместе мирно дремали. К сожалению, все было не так, а вместо этого он неуклюже вмешался в частную беседу, о которой, как он догадывался, ему было нечего знать.

— Извините… – Он поднял руку, чтобы осторожно помахать ей, радуясь, что единственным освещением был проектор слева от него, и поэтому его румянец был более или менее скрыт. — Я не хотел портить ваш момент.

— Это был не “наш момент” – ровно сказал Чонин, расправляя плечи и увеличивая дистанцию между собой и Сынмином. Он весело ухмыльнулся Чану, заметив взволнованный вид старшего. — Мы только что говорили о миссии.

Чан моргнул, затем вздохнул с облегчением. Учитывая новости, которые они сообщили группе, он опасался вторжения и нарушения их границ. Он, конечно же, не хотел, чтобы им приходилось отказываться от времени, проведенного вместе, чтобы подшутить над ним, когда он догадался, им хотелось получить свою долю уединения и в новых отношениях, и поэтому радушный – но унизительно дразнящий – взгляд, которым они одарили его был успокаивающим.

— Нам это кажется очень странным, – продолжил Сынмин, позволяя одеялу полностью стянуться с его тела, чтобы Чонин мог взять и остальную часть. Он приглашающе кивнул в пространство по другую сторону от младшего. — Мы были вовлечены в столкновения с Кле в течение многих лет – с тех пор, как мы впервые встретились. И теперь, если все пойдет хорошо, этому соперничеству может прийти конец.

Чонин кивнул в знак согласия, когда Чан нерешительно опустился на землю рядом с ним, плотнее натягивая одеяло вокруг своего тела.

— Верно. Это действительно будет странно, как конец фазы… Мы никогда не были вместе, не беспокоясь о Кле, поэтому мы просто говорили о том, как это может ощущаться… что мы будем чувствовать потом. – Чонин сделал паузу и взглянул в сторону Сынмина, его тон стал немного тише, со смесью созерцания и нежности. — Но я думаю, что наши отношения уже изменились, не так ли?

Чан не мог видеть выражение лица Чонина с того места, где тот сидел, но догадался, что оно было похоже на то теплое, благодарное выражение, которое в настоящее время смягчило черты лица Сынмина.

Вместо того, чтобы чувствовать себя взволнованным, как раньше, Чан почувствовал, как счастье трепещет в его груди. Ему доставляло удовольствие видеть их обоих в таком умиротворении, хотя было также довольно забавно наблюдать, как они могут любить друг друга, когда они, возможно, больше всех раздражались, если кто-то из членов группы проявлял к ним привязанность, не считая Минхо, конечно. Но Минхо, скорее, застывал, а не смущался.

Сынмин прочистил горло, разрушая чары, охватившие их обоих, и высунулся из-за спины Чонина, чтобы бросить на Чана слегка обеспокоенный взгляд.

— Так почему ты здесь? – Он спросил. — Что-то не так?

В ответ на его беспокойство, глаза Чана расширились, и он яростно замотал головой. 

— Нет, нет! Все в порядке... Я просто хотел сам поговорить с вами двумя о миссии, на самом деле.

Они одновременно наклонили головы, в их глазах мелькнуло любопытство. Чан рассмеялся бы над этим, и он издал легкий смешок, но не стал долго ждать, прежде чем уточнить. Он знал, какими напряженными они могут быть – особенно Сынмин – и поэтому не хотел позволять им слишком долго думать о проблеме в их планах.

— Ничего не изменилось. Я просто подумал пойти и удостовериться, что вы довольны планом миссии. Это будет долгий и напряженный день... И я понял, что на самом деле даже не проверил, хорошо ли ты себя чувствуешь. Я был сосредоточен только на подготовке, планировании, тренировках, и просто не-

— Мы в порядке, Чан. – Сынмин спокойно вмешался, усмиряя внезапный приступ виноватого бормотания Чана. Выражение его лица было спокойным, но все же успокаивающим, когда он встретился взглядом. — Мы с Йени просто хотим, чтобы все это было покончено. Мы уже достаточно долго сражаемся с Кле.

Чан сглотнул, решимости на лице Сынмина хватило, чтобы он не произнес ни слова.

Он не мог понять, что изменилось в Сынмине с тех пор, как его чуть не похитили, но разница была очевидна. На какое-то время, сразу после того, как он проснулся, он будто отстранился, и Чан, как и все остальные, догадался, что ему нужно время, чтобы обдумать все произошедшее.

Затем, после голосования возвращения в Дживайпи, он внезапно вернулся к общению с группой с непривычной энергией. Хотя раньше он был одним из самых тихих и замкнутых участников, затем он стал тем, кто вытаскивал Минхо из своей комнаты, когда старший проводил там слишком много времени взаперти, и с удовольствием присоединялся к Феликсу, чтобы печь на кухне. Он стал более уверенным как в себе, так и в отношении других.

Это также означало, что он, казалось, обрел новое чувство зрелости, с которым Чан столкнулся лицом к лицу в тот момент.

Но даже в этом случае Чан не мог сдержать слов, которые сорвались с его губ, несмотря на то, как преувеличенно закатили глаза сразу же после их озвучивания.

— Ты уверен? Просто, после прошлого раза, я бы полностью понял, если бы ты хотел пересидеть эту миссию или взять на себя роль с меньшим давлением-

— Со мной все будет в порядке, Чан, – снова подтвердил Сынмин, хотя в его голосе и глазах было что-то более жесткое, когда он ответил. Он указал на свою шею, легонько ткнул ее в качестве доказательства, а затем бросил на Чана взгляд, как бы говоря: «Видишь?» — У меня не было ни царапины после последней миссии, если не считать маленького укола иглы, а теперь и его нет. И кроме того… я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы победить Кле, раз и навсегда... Если я не приму большого участия в этой последней битве, то буду всю жизнь сожалеть об этом.

Чан сделал паузу, заметив решимость Сынмина. Он явно не думал ни о чем другом, и ни одно слово не изменит его мнение. Он и не ожидал другого; Сынмин мог быть упрямым, когда хотел.

Расслабившись, Чан кивнул в ответ на желание Сынмина. Он также понимал причину этого – было какое-то ощущение финальной битвы от того, чем они займутся в этот раз, и, поскольку Сынмин потратил гораздо больше времени, чем Чан, на охоту за Кле, было естественно, что он хотел бы принять участие в их падении.

Хотя он уже знал, каким будет ответ другого, Чан бросил быстрый взгляд в сторону Чонина. 

— И ты тоже, Йени?

— Конечно, я готов, – сказал Чонин, и его легкая улыбка помогла еще больше успокоить Чана. — Кажется, будто я ждал этого целую вечность… Какое будет облегчение, когда Кле наконец уйдут с радаров, и мы сможем начать беспокоиться о других вещах.

— Однако я все еще не в восторге с обстановки, – добавил он, и тень опасения пробежала по его лицу. Он взглянул на проектор, заставив Чана и Сынмина сделать то же самое, в его тоне было видно разочарование. — В прошлый раз я не мог получить доступ к видеозаписям с камер наблюдения, а на базе Левантера их такое немногочисленное количество, что с тем же успехом их могло вообще не быть. Я заставлю Джинни разведать для нас всё на поверхности. Мне было бы лучше, понимай я, что происходит внутри.

Чан понимающе хмыкнул, его торжественный взгляд скользнул по зданию, изображенному перед ними. Он разделял разочарование Чонина; они снова оказались в ситуации, когда те, кто в фургоне, едва ли могли чем-то помочь. Все они были потрясены, увидев качество базы Левантера по сравнению с другими подразделениями, кроме Минхо, который сказал, что Левантер всегда был таким. Очевидно, они тратили свое состояние не только на досуг, что делало их, возможно, самыми опасными из четверых.

Чан сжал кулаки, чувствуя, как к нему возвращается прежнее беспокойство. Он не был уверен, был ли он единственным, кто испытывал такие нервы, или остальные просто хорошо это скрывали, но по неизвестной ему причине он чувствовал повышенное чувство страха перед их следующей миссией. Холодная хватка в его сердце была еще хуже, чем в момент, пока он ехал на фургоне к старому дому Сынмина.

— Знаешь… Мы с Йени еще говорили о том, как мы тебе благодарны.

Голос Сынмина вывел Чана из его мыслей, его слышимая улыбка прорезала беспокойство и вызвала уникальное чувство спокойствия. Чан отвел взгляд от проектора и увидел, что младшая пара снова смотрит на него с одинаковым выражением лица, хотя вместо любопытства они оба благодарно улыбнулись ему.

— Без вас, ребята, мы бы никогда так и не смогли победить Кле. Мы бы продолжали бороться в одиночку, и не знаю, быть может, однажды мы не смогли бы выбраться вовремя. – Черты лица Сынмина смягчились, и он посмотрел на Чана серьезно, но ничуть не пугающе. — И прежде всего ты свел нас всех вместе. Ты и Бинни. Если бы не вы двое, ни у кого из нас не было бы такого опыта. Нам с Йени очень повезло в том, что мы были не совсем одни, но, думаю, пока вы помогали нам, вы помогали и всем остальным.

Чан снова потерял дар речи. Чонин кивнул в ответ на слова Сынмина, искреннее сияние в его глазах говорило о том, что он чувствует то же самое, и Чан чувствовал, как тяжесть их слов остается на нем, даже когда он вновь переключил свое внимание на Сынмина.

Он думал, что начинает привыкать к ощущению обретения семьи, и ценить тех, на кого ему посчастливилось наткнуться во время их работы, но тут кто-нибудь из его друзей говорил или делал что-то такое, что многократно превращало его в эмоциональный комок слез.

Не плачь, Чан. Тебе еще нужно поговорить с остальными.

Чан поджал губы, еще раз благодарный за то, что тусклый свет скрывал румянец на его щеках, и изо всех сил старался ответить на их улыбки. Он не мог позволить себе находиться рядом с ними дольше без слез, и был доволен тем, что они действительно были готовы отправиться на миссию. Итак, разрушив снизошедшее на них чувство умиротворения, он поднялся на ноги.

— Ну, тогда я пойду и найду других, – сказал он, отряхивая рубашку, чтобы занять руки. — Удачно вам, ребята… эм… поговорить.

Сынмин был невозмутим, а Чонин даже поднял руку, чтобы хлопнуть себя по лбу. Чан не мог сдержать озорную улыбку со своих губ, видя их смущение, но не стал больше задерживаться.

Хотя ему все еще не совсем нравилась идея их присутствия на миссии, Чан понял, что он ничего не может сделать, чтобы это изменить. Сынмин казался довольным – и даже счастливым – своей ролью, и Чан знал, что младший никогда не согласится ни на что другое. Единственное, что ему оставалось – это оставаться рядом с ним и использовать их близость для борьбы со своими собственными тревогами.

Он вышел из прохладной темноты компьютерного зала и снова вошел в более навязчивый свет коридоров. Ему потребовалась секунда, чтобы собраться с мыслями, готовясь к предстоящему разговору с тем, кого он встретит в следующий раз, прежде чем повернуться и отправиться обратно в том же направлении, откуда он пришел.

Он не заглянул в комнату Чанбина и Хёнджина, но, так как он уже немного поговорил с Хёнджином, то прошел мимо нее. Минхо уже должен был начать готовить ужин, поэтому следующим местом, куда он отправился, была общая зона.

Чан ожидал найти Минхо одного, как было всегда во время готовки, но вместо этого кто-то радостно болтал с ним, пока он возился с регуляторами духовки.

— Сони?

По его зову Минхо остановился и выпрямился, в то время как Джисон резко оборвал свое предложение, и повернулся на сиденье, подвинутое ближе к столешницам.

— Привет, Чан! – Младший поприветствовал его, мимолетное удивление на его лице быстро сменилось дружелюбием. Он улыбнулся, когда Чан подошел, по-видимому, не обращая внимания на легкое замешательство старшего по поводу того, что он делал на кухне в это время. Обычно он либо играл в игры с Чонином, либо писал песни (которыми он до сих пор не поделился ни с кем из них), или даже дремал. — Что привело тебя сюда?

— Могу спросить тебя о том же, – ответил Чан, решив не придвигать сиденье ближе к Джисону, а наклониться, чтобы взглянуть на то, что Минхо только что поставил на плиту.

Похоже, это был какой-то рис с карри, хотя Чан не мог ничего сказать из-за того, что кастрюля, в которой он был приготовлен, была закрыта. Тем не менее, на кухне оставался характерный запах, который вызывал у Чана чувство ностальгии по этому блюду, которая была уже не столь болезненна, как могло бы быть когда-то.

Любимым блюдом его матери был рис с карри.

Джисон удовлетворенно вздохнул, неторопливо откидываясь на спинку стула. 

— Перед тем, как мы отправились на нашу последнюю миссию, Мин пообещал, что когда-нибудь даст мне уроки кулинарии. В конце концов, у нас так и не было возможности поучиться, поэтому теперь он начинает компенсировать это. Кроме того, это что-то, чего можно с нетерпением ждать, когда мы вернемся с миссии!

Чан почувствовал, как его расслабленная улыбка дернулась, но вскоре он восстановил контроль над ней, пытаясь сконцентрироваться на позитивной стороне. Несмотря на то, что это подчеркивало возможность того, что они не вернутся со следующей миссии, это также сообщало, что есть вещи, ради которых нужно вернуться. У них был стимул к победе.

Поэтому, вместо того, чтобы позволить погрузиться в свои заботы, как он отчаянно пытался сделать с самого начала того дня, Чан оглянулся через плечо, чтобы скептически поднять бровь в сторону Джисона.

— Понятно. Вижу, ты очень старательно учишься.

Джисон раздраженно щелкнул языком, опустив руки, до этого спрятанные за головой. Он бросил на Чана безразличный взгляд, заставив веселую улыбку Чана превратиться в игривую ухмылку. Иногда ему действительно нравилось дразнить своих друзей.

— Я учился, – фыркнул Джисон, защищаясь. — Я просто устал и взял небольшой перерыв. Ты застал меня не в то время.

Чан обменялся вопросительным взглядом с Минхо, который откинулся на спинку стойки позади него и небрежно подслушивал их разговор. Чан тоже поднял на него бровь, словно спрашивая: «Это правда?» на что Минхо скривил губы и загадочно пожал плечами.

Немного игривости исчезло с лица Чана, когда он впервые с тех пор, как вошел на кухню, встретился взглядом с Минхо.

Минхо был не в себе с тех пор, как вернулся из особняка Чону, и Чан точно знал, почему это произошло. Или, по крайней мере, он так думал – по какой-то причине ему все еще казалось, что в Минхо есть что-то, чего он еще не знал. Он предположил, что это как-то связано с нехарактерным, спонтанным желанием Минхо пойти в Дживайпи, но, к сожалению, у него не было времени на достаточно долгий разговор с другим, чтобы задать вопрос; он был слишком занят подготовкой к следующей миссии, чтобы сосредоточиться на предыдущей.

К большому облегчению Чана, Минхо, похоже, поправился сам по себе после того, как в группе начались дебаты. Он не дулся и не реагировал негативно на их общее решение, а вместо этого просто принял его и без колебаний двинулся дальше. Это заставило Чана задаться вопросом, что вообще спровоцировало его предложить это. Скорее, он постепенно вернулся к своему обычному характеру, и у Чана было предчувствие, которое частично было связано с Джисоном.

Подарив Минхо последнюю улыбку, Чан повернулся и направился туда, где сидел Джисон. В тот раз он действительно пододвинул еще один стул, поставив его ближе к нему, чтобы они могли нормально поговорить. У него не было ничего особенно личного, что он хотел бы сказать Джисону, но было кое-что для Минхо – он решит эту проблему, когда придет время.

— Я только что от Сынмина и Йени, – сказал он, расслабившись в кресле и взглянув на Джисона. — Я задал им вопрос и просто хотел сделать то же самое с тобой.

Джисон запнулся, затем сел прямее, как будто почувствовав, что поведение Чана превратилось во что-то более торжественное. Минхо также переместился, предполагая, что он размышлял между извинением, чтобы дать им больше места, или остаться. В конце концов, он, похоже, решил, что присмотр за карри важнее, и, вероятно, предположил, что Чан отвел бы Джисона в другое место, желай он уединиться – в конце концов, Джисон не был по уши в своих обязанностях в данный момент.

— Конечно… что такое? – Выражение лица Джисона превратилось в нервозное, и это опечалило Чана. Он не был уверен, что это говорит об их жизни, раз перспективы простого вопроса было достаточно, чтобы повергнуть их в состояние ужаса.

— В этом нет ничего плохого. Я просто хотел убедиться, что ты готов к миссии, – сказал Чан, даже пожав одним плечом в попытке показать беспечность. — Учитывая то, что случилось в последний раз, и насколько рискованным может оказаться этот… Я бы понял, если бы тебе было некомфортно.

К удивлению Чана, Джисон не сразу убедил его в готовности, как это сделали Сынмин и Чонин. Хотя сам по себе он не казался конфликтным, его черты на мгновение омрачила задумчивость, прежде чем он решительно покачал головой.

— Знаешь, если бы ты задал мне этот вопрос месяц назад, я бы, наверное, решил остаться, пока вы, ребята, отправитесь, – честно признался он, заставив Чана напрячься. Он не был уверен, почему это казалось ему таким неправильным – он нервничал из-за того, что Джисон отправляется на задание, но ему также не нравилась мысль о том, что Джисон останется на одно задание. Неужели он не мог прожить без напряжения хотя бы на мгновение? — Честно говоря, я не думал, что мне есть что предложить в этой миссии, потому что… давай посмотрим правде в глаза, компьютеры Йени никогда не разрядятся за одну ночь, как мы думали. Я бы посчитал себя скорее пустой тратой времени и места, чем помощником, и поэтому я действительно предпочел бы не приходить.

— Но после прошлого раза… – лицо Джисона вытянулось, и его тон потемнел, превратившись в нечто гораздо более печальное. — Я действительно помог, и даже не хочу думать о том, что могло бы случиться, не будь я там, чтобы снова включить питание. Пусть это и заставило меня пересмотреть отношение к себе, этот вкус того, что я действительно смог помочь вам, ребята, привел к тому, что теперь я хочу делать это больше. И увидев не только то, что я могу сделать, но и то, что может случиться с каждым из вас, я не могу сидеть сложа руки и ждать пока вы вернетесь после чего-то столь опасного. Я никогда не прощу себе, если кто-то из вас пострадает.

Джисон говорил медленно, видимо, ему требовалось много времени, чтобы обдумать свои слова, прежде чем озвучить это Чану. У старшего даже сложилось впечатление, что у Джисона были такие мысли перед их разговором, возможно, в ответ на признание своего истинного желания: чтобы они все жили нормальной жизнью вместе.

Казалось, если он не может жить с ними нормальной жизнью, Джисон был полон решимости хотя бы защитить их.

Эта мысль согрела сердце Чана, и он наклонился вперед, чтобы ободряюще похлопать Джисона по плечу. Он все еще был насторожен, но, услышав решимость не только в голосах Джисона, но и в голосах Сынмина и Чонина, Чан почувствовал себя немного лучше, позволив им всем отправиться на такую опасную миссию.

Он почти мог поверить, поскольку они были так полны решимости присоединиться и уйти целыми и невредимыми, что они смогут это сделать.

— Понятно, – медленно сказал Чан, на его лице появилась легкая, довольная улыбка. Джисон, который слегка напрягся, когда говорил, откинулся на спинку кресла с тихим вздохом в ответ на одобрение Чана.

Из глубины кухни донесся звуковой сигнал, из-за чего Чан и Джисон разорвали зрительный контакт, чтобы оглядеться. Минхо спрыгнул с того места, где он сидел на столешнице, лениво подслушивая их разговор, как догадался Чан, хотя он хорошо скрывал это.

Он подошел к духовке, по-видимому, не обращая внимания на тяжесть взглядов Чана и Джисона на его спине, пока не обернулся и не наклонился.

Несмотря на то, что общение длилось максимум полсекунды, Чан понял его послание, как только глаза Минхо встретились с его собственными. Он сначала обратился к Джисону, так как, даже зная, что у Джисона будут свои собственные мнения и чувства по отношению к миссии, Джисону не нужно столько уединения, сколько Минхо. Чан также хотел сказать Минхо – или, точнее, спросить его о чем-то – что, по его мнению, Минхо не хотел бы, чтобы Джисон услышал.

Минхо прочистил горло, открывая духовку, и его приветствовал поток теплого воздуха изнутри. Чан мог чувствовать это с того места, где он сидел, как его силы покалывали от ощущения разных температур, просачивающихся вместе.

— Сони, ты не мог бы пойти и привести остальных? Мы с Чаном все устроим здесь.

Если Джисон и уловил изменение атмосферы, то ничего не сказал и не выказал никаких признаков беспокойства. Вместо этого он вскочил со своего места с чувством готовности, которое Чан неохотно думал, никогда не покидало младшего, и начал пробираться к перекрестку коридоров позади них.

Чан подождал, пока Джисон не завернет за угол, прежде чем подняться со своего места. Потянувшись, чтобы взять стул, он подтянул их обоих к ближайшему столу и поставил вокруг, чтобы они могли присоединиться к шестерым, которые уже были там, в итоге формируя восьмерку. Несмотря на то, что столы были относительно небольшими и рассчитаны не более чем на пятерых, все они настаивали на том, чтобы сидеть и есть вместе.

Удовлетворившись тем, что все на месте, Чан повернулся и присоединился к Минхо перед духовкой. Пока Чан расставлял стулья, Минхо молча вынул кастрюлю с карри – Чан понял, что, возможно, это стоило сделать ему, учитывая, что он физически не мог обжечься. Он настолько отвык от подобного, так как не орудовал на кухне, с тех пор как Минхо въехал.

— Ты можешь достать тарелки и начать разливать напитки для ребят? – спросил Минхо, осторожно ставя кастрюлю и направляясь туда, где он поставил рисоварку. Изначально ее не было, что вызвало абсолютное отвращение у Минхо, который заявил, что «рис можно есть только в том случае, если он приготовлен из рисоварки». Чан не совсем понимал, что это значит, пока Чанбин не вышел и не купил один, и все они смогли попробовать превосходный рис, о котором так благоговейно говорил Минхо.

Можно с уверенностью сказать, что после этого Чан придерживался тех же убеждений.

Он молча выудил тарелки из шкафа, все еще не находя слов, чтобы начать их разговор. Только когда он поставил их на стол, звяканье их хрупких форм о твердую поверхность заставило его остановиться, и он понял, что время ограничено.

— Думаю, мне просто стоит спросить тебя о том же, – сказал он, хотя фраза прозвучала гораздо более безэмоциональной, чем раньше. Ведь кроме этого вопроса, Чану было что еще добавить, и он задавался вопросом, догадался ли об этом Минхо. — Тебя устраивает план миссии?

Минхо взял первую тарелку из стопки, которую разложил Чан, выражение его лица ничего не выдало – как и ожидалось. Чан позволил своему взгляду задержаться на нем еще на мгновение, прежде чем он ушел, чтобы найти еще несколько стаканов для их напитков.

— Конечно, меня устраивает. Другого выхода ведь и нет.

Чан слегка поморщился, но спорить не стал. Минхо ничего не добавил к своему заявлению, не выплеснул свои эмоции, как это сделали Джисон, Сынмин и Чонин. Его слова оставались короткими и простыми, повисшими в воздухе, словно ждали, когда их соберут воедино.

Чан собрал стопку из восьми стаканов и направился к холодильнику. Он скользил вокруг Минхо, как будто для них это было обычным делом, но это было правдой, потому что он болезненно осознавал присутствие младшего. Это выделялось на фоне фальшивого спокойствия атмосферы комнаты, заставляя Чана болезненно осознавать сдержанные движения Минхо, когда он начал подавать рис на тарелки.

Почувствовав, что настало время задать свой вопрос – тот самый, который преследовал мысли Чана с тех пор, как они определились с планом миссии, – Он открыл кран и начал наполнять их чашки, используя тихий шум бегущей воды, чтобы попытаться разрядить часть напряжения.

— Я также хочу спросить тебя кое о чем… и я знаю, это может показаться несправедливым. Клянусь, если бы у меня был выбор, я бы никогда даже не подумал о том, чтобы заставить тебя пройти через это снова. – Минхо напрягся, а черты лица Чана исказились от недовольства, но он заставил себя продолжить. — Но… поскольку Бин, Сынмин и я сами отправимся на базу, а Феликс уйдет, присматривая за Хёнджином, в фургоне останутся только ты с Джисоном и Чонином.

— Я знаю, что обычно мы не слишком беспокоимся об этом, но на случай, если люди, оставляющие заметки, снова устроят нам засаду, думаю, можно с уверенностью сказать, что они собираются нацелиться на те области, где мы не могли бы ожидать их. Они сделали это с Сынмином, избегая основной зоны конфликта и вместо этого отделяя его от остальных. – Чан выключил кран, погрузив их в глубокую, тяжелую тишину. — И если они сделают это снова, тебе, возможно, придется сделать то же самое… Если это будет действительно необходимо для обеспечения безопасности Джисона и Чонина, тебе, может быть, придется убить кого-то еще.

На долю секунды Минхо застыл. Чан затаил дыхание, ожидая ответа или даже какой-либо реакции, молясь, чтобы Минхо не отвернулся от него или не сломался. Он просто не знал, что творится в голове у младшего, хотя, если бы все, что он знал о Минхо, можно было принять за основу, он был бы расстроен процессом повторения действия, которое он так презирал раньше.

А затем Минхо снова начал двигаться, продолжая раскладывать рис на их тарелки.

— Полагаю, я смогу это сделать, – ровно сказал он, его голос не давал ни малейшего намека на то, о чем он думал на самом деле, к большому разочарованию Чана. — Сделать это снова должно быть не так сложно, верно? Теперь будет легче, верно?

Чан хотел сказать, что нет, легче не станет, и ему потребовалось по крайней мере десять убийств, чтобы вырастить хоть малейшее отстранение к поступку. Однако тонкой дрожи в голосе Минхо было достаточно, чтобы заставить его остановиться, прежде чем в конце концов отказаться от высказывания этого.

— Верно, – вместо этого тихо сказал он.

Несмотря на паузу в разговоре, Чан не мог подобрать слова, чтобы начать новый. Ему больше нечего было спрашивать или говорить, и слова Минхо, хотя и казались достаточно искренними, были также короткими и создавали впечатление, что он не хотел подробно говорить о миссии. Чан не был уверен, было ли это потому, что он хотел отвлечься, думая о других вещах, или у него были собственные мысли, которые он стремился держать при себе.

В любом случае, они работали молча, пока Джисон не вернулся с остальными, принеся с собой живую атмосферу, которая мгновенно подняла настроение Чана.

К тому времени, разделив вместе бесчисленное количество блюд, они проскользнули на места, которые расставил Чан, даже не поговорив о том, кто куда идет. Дело не в том, что им были назначены места, а в том, что им уже не нужно было заниматься такими формальностями. Им всем было комфортно друг с другом, и поэтому они были бы счастливы сидеть рядом с кем бы они ни оказались.

Чанбин и Феликс пришли помочь принести еду и напитки, а Минхо разложил остальное карри и рис в отдельные миски на случай, если кто-то захочет вторую порцию – что в их группе случалось довольно часто.

— Это похоже на то, что делала твоя мама, – тихо сказал Феликс Чану, проходя мимо, неся половину стаканов, которые Чан только что наполнил. Он только улыбнулся, тронутый тем, что Феликс вспомнил деталь, которая могла показаться другим незначительным, и слегка коснулся его плеча, когда они вернулись к столу.

Обычно, когда они собирались, все вместе или небольшими группами, Чан принимал участие в разговорах. Задавал ли он вопросы, делал дразнящие комментарии или просто смеялся над чьей-то шуткой, он всегда чувствовал себя вовлеченным в нее.

Однако в тот вечер он просто сидел и наблюдал.

Он с нежностью смотрел на то, как Чанбин и Джисон пытались покормить Чонина с ложки – жест, который был сильно недооценен, если судить по хмурому взгляду младшего. Хёнджин постоянно хвалил Минхо за еду, так как Минхо снова был достаточно внимателен, чтобы приготовить для него порцию без специй. Минхо, как обычно, стал нехарактерно взволнованным в ответ на похвалу и сделал все возможное, чтобы отмахнуться от нее, на что Хёнджин упрямо настаивал, что это «лучшее, что он когда-либо пробовал», несмотря на то, что он заявлял это последние три ужина подряд. Феликс и Сынмин тихо разговаривали, возможно, будучи самыми спокойными в группе, но теплые улыбки на их лицах были такими же чарующими.

Чан не хотел чувствовать себя слишком сентиментальным, и мысли о своих нынешних действиях как о том, чтобы оценить или принять вид своих друзей, счастливых, безопасных и вместе, давали нежелательное ощущение полноты. Он не хотел думать о нынешнем моменте как о последнем, или даже рассматривать его как возможность, потому что тогда его нервы станут еще более похожими на струны, и точно порвутся от натяжения.

Но он предпочел не думать об этом негативно. Он не наслаждался домашним чувством быть с друзьями, потому что была вероятность, что это может быть в последний раз. Наоборот, он наслаждался этим, потому что часто был так занят, бегая вокруг и проверяя их, что упускал момент, чтобы позаботиться о них с большего расстояния.

И поэтому он сидел там, спокойно наблюдая, как все едят вкусную еду, которую приготовил Минхо (и, возможно, Джисон).

В какой-то момент показалось, что Хёнджин уловил необычную замкнутость Чана, когда он слегка подтолкнул его ногу своей из-под стола. Когда взгляд Чана остановился на нем, он слегка, почти незаметно наклонил голову, словно молча спрашивая, не случилось ли что-нибудь. Чан ответил улыбкой, такой же тонкой, но это, похоже, утешило Хёнджина, и он вернулся к беседе с Минхо через секунду.

Как только они все закончили, и многие нити разговоров начали обрываться, они вошли в странное, потерянное состояние. Чан знал, что остальным было легко притворяться, как и ему, что потенциально опасная для жизни миссия не ждет их прямо за углом, и вместо этого они просто наслаждаются временем вместе, как группа друзей.

Но с окончанием трапезы перед ними встал вопрос: «Что дальше?»

К тому времени им было уже слишком поздно тренироваться, и они усовершенствовали свой план, насколько это было возможно. Вдобавок чувство сытости мало способствовало обострению их мыслей, поэтому Чан знал, что до утра они точно не смогут заняться чем-то продуктивным. И этим утром должны были состояться последние приготовления перед отъездом.

Подумав, что у них не будет другого шанса в течение нескольких дней, поскольку даже если они все покинут базу Левантера совершенно невредимыми – на что Чан очень надеялся – им все равно потребуется немного времени на отдых, и он принял решение, которое все очень одобрили.

Вот так они и оказались большой кучей на диванах, просматривая столько фильмов, сколько у них было, пока не заснули. Часть Чана ругала себя за то, что сон не на кровати может привести к некоторым мышечным болям и ломоте по утрам, но той ночью он поставил их удовольствие выше.

Они заслужили это, не так ли, хоть немного счастья? Чан знал, что его решение вызвало бы отвращение у Дживайпи, и это было одной из главных причин, почему он так поступил.

Несмотря на то, что уже три фильма было позади, и Чан был более чем в курсе ровного дыхания окружающих его людей, но все равно не мог найти в себе силы так легко заснуть. Он привык быть активным всего за несколько часов сна, так что это его не беспокоило, и он все еще был полон решимости дорожить воспоминанием о том, что восемь из них были так близки.

Он рассеянно наблюдал за сценой на экране перед собой, слова, слетавшие с уст актеров, едва откликались в его мозгу, до такой степени, что он все больше и больше терялся по мере развития сюжета. Однако ему было все равно, так как он был больше сосредоточен на тепле Феликса и Джисона по обе стороны от него.

Он смог отстраниться от своей жизни с такой легкостью, что это должно было вызывать беспокойство. Чан не мог сделать этого раньше, когда он был в Дживайпи, так как у него не было возможности избежать реальности своих обстоятельств или мечтать о том, чтобы быть где-то еще. Но теперь, окруженный другими, он действительно мог представить, что ведет с ними совершенно другую жизнь, как и мечтал Джисон.

Это было похоже на включение и выключение выключателя света. Он был почти в бреду, не представляя ничего, кроме мира для себя и своих друзей, но когда пришло время, он смог восстановить самообладание и потерять эту уязвимость за считанные секунды.

Чан завидовал героям фильмов. Возможно, потому, что все они выжили и оказались счастливыми – Джисон настаивал на том, что у них не может быть фильмов с грустными концами – но они, похоже, не беспокоились ни о чем по сравнению с тем, что Чан был вынужден нести. Сначала он не осознавал, насколько это было несправедливо по отношению ко всем им, поскольку он никогда не знал ничего другого. Тем не менее, когда они развлекались, Чан чувствовал себя как дома, как никогда раньше, и до него дошло, что именно такими они и должны быть.

Расслабленными. Ничем не обремененными. Свободными.

Чан уже собирался закрыть глаза, решив, что за ту ночь обдумал более чем достаточно, когда с дивана рядом с тем, на котором он сидел, послышался легкий шаркающий звук.

Он моргнул, щурясь в тусклом свете, и увидел очертания фигуры, движущейся на фоне свечения телевизионного экрана. Он выпрямился, заслужив бормотание от Феликса, который задремал, положив голову на плечо Чана.

Если Чанбин и знал, что Чан все еще не спит, то не подавал виду. Его движения были плавными, когда он выскользнул из хватки Хёнджина, почти не издавая ни звука, даже когда маневрировал с дивана и уверенно поднимался на ноги. Его лицо было скрыто, и он даже не взглянул в сторону Чана, прежде чем отошел, очень легкое эхо его шагов было для Чана единственным признаком его отступления.

Чан сделал паузу, сумев заблокировать фоновый шум фильма и послушать своего друга. Он задавался вопросом, не собирается ли Чанбин просто лечь спать, но это предположение вскоре оказалось неверным, когда шаги остановились немного позади них. Чан уже собирался приподняться, чтобы заглянуть через спинку дивана и посмотреть, что происходит, когда услышал приглушенный звон тарелок.

А... он моет посуду, с любовью подумал Чан, вспоминая беспорядок, в котором они оставили стол.

Он подумывал оставить Чанбина, но потом понял, что младший был единственным, с кем он прямо не говорил о миссии в тот день. Он принял решение поговорить об этом со всеми, и хотя он часто думал иначе о Чанбине, когда дело доходило до подобных вещей, ему стоило закончить начатое. Несмотря на то, что Чанбин больше других привык к давлению, Чан догадывался о его бремени, будь то миссия или что-то еще.

К счастью, Джисон уже накинулся на Минхо с другой стороны от Чана, а это означало, что ему нужно было беспокоиться только о Феликсе, когда он пытался подняться с дивана. Было ощущение, будто ему снова семь лет, и он спускается вниз с Феликсом, чтобы перекусить в полночь так, чтобы его родители не заметили, хотя теперь это был Феликс, которого он пытался не разбудить.

Чан подумал, что ему это удалось, сумев продвинуться вперед достаточно, чтобы согнуть ноги и встать в положение стоя, когда сзади протянулась рука и слабо схватила его за запястье.

— Куда ты идешь? – тихо спросил Феликс, его голос был низким, а слова невнятными от сонливости.

— Я просто хочу увидеть Бина. Спи, Ликс, – ответил Чан таким же приглушенным тоном. Он поднес свободную руку к руке Феликса, чувствуя, как его сердце трепещет от обожания от того, как он смог полностью накрыть меньшую руку Феликса своей собственной, и осторожно оторвал пальцы.

Феликс смотрел на него полуприкрытыми глазами, часть его волос была взлохмачена той стороной, где он лежал на плече Чана. Любопытство, значительно смягченное его сонливым состоянием, растаяло, уступив место удовлетворенному принятию. Он кивнул, его глаза закрылись, когда он мирно улыбнулся Чану, прежде чем согнуться и свернуться калачиком на подлокотнике рядом с ним, используя его как подушку вместо Чана.

Его дыхание стабилизировалось в течение нескольких секунд, заставив Чана задуматься о том, насколько он, должно быть, устал. Он прошел тренировку, и хотя он мало говорил об этом, он беспокоился так же сильно, как и все остальные – просто умел скрывать это за весельем лучше, чем большинство.

Прежде чем Чан успел осознать, что он делает, он протянул руку и пригладил волосы Феликса, избавив его от (по общему признанию, довольно очаровательного) неряшливости. Он просто подумал, что для него будет лучше сделать это, так как отчасти по его вине волосы Феликса стали такими лохматыми.

Он также думал, что волосы Феликса очень мягкие, и что было что-то очень интимное в том, чтобы держать руку близко к лицу младшего, потому что, если он хотел, он мог опустить ее, чтобы коснуться его щек, носа или даже губ…

С коротким вздохом Чан убрал руку и сделал шаг назад, уставившись на свою руку, будто она причинила ему боль.

Он не осознавал, что делал, или чувства, необъяснимым образом захватившие его сердце и разум в результате этого. Он знал только то, что он был рад сну Феликса, иначе он мог бы умереть от смущения на месте.

Но почему ты смущаешься? Мысленно спросил он, продолжая наблюдать за своей пустой ладонью. Это Феликс, твой друг. Друг детства. Ты уже прикасался к волосам Чанбина и раньше прикасался к щеке Джисона, и тогда тебе не было стыдно. Что отличает Феликса от других?

Чан не мог найти ответа на этот вопрос. Поэтому вместо этого он поднял взгляд, заставив его оторваться от лица Феликса и остановиться на кухне, сфокусировавшись на человеке, прислонившемся к одной из прилавков и странно гордо скрестившем руки. Чанбин наблюдал за ним. Должно быть, поэтому Чан почувствовал давление на грудь – это было просто ощущение чужого взгляда, сфокусированного на нем. Вот оно что.

Не бросив взгляда на Феликса, Чан отошел от диванов и направился на кухню, все меньше и меньше любя выражение лица Чанбина по мере приближения.

Брови младшего были задумчиво сведены вместе, но изгиб его губ можно было назвать только ухмылкой. С его осанкой – расслабленными плечами и скрещенными руками – он выглядел почти самодовольным. Это и расстроило, и нервировало Чана, поскольку ему казалось, что Чанбин выиграл какое-то пари и вот-вот получит за это вознаграждение, и он не знал почему. Если Чанбин выглядел таким самодовольным, то это не могло означать ничего хорошего для Чана.

Итак, Чан ответил на пристальный взгляд, нахмурившись, и спросил: 

— Что это за взгляд?

Он заметил, когда остановился перед Чанбином, что все тарелки, столовые приборы и чашки уже убраны со стола и стоят рядом с раковиной. Чанбин, должно быть, двигался очень быстро, и Чан даже подумал, что мог бы использовать свои силы, если бы не его собственное осознание непрерывности времени вокруг него. Должно быть, он просто стал лучше убирать со стола благодаря опыту.

Не может быть, чтобы Чан просто смотрел на Феликса, погруженный в свои мысли, достаточно долго, чтобы позволить Чанбину закончить работу.

— Он тебе действительно нравится, не так ли?

Хотя слова Чанбина звучали слегка дразняще, внезапная тяжесть в его тоне говорила об обратном. Чан подумал, что, возможно, он увидел эмоцию – неожиданную в своей чистоте – вспыхнувшую в глазах Чанбина, прежде чем она исчезла, сменившись той же смесью задумчивости и веселья.

Чан колебался, слова застряли у него в горле, потому что, конечно же, Феликс ему нравился. В детстве они были лучшими друзьями, и младший никогда не выходил из головы Чана во время его пребывания в Дживайпи; он буквально был светом в конце туннеля для Чана. Когда у него были тяжелые времена, и даже утешение Чанбина не могло ему помочь, Чан чувствовал, как его сознание возвращается к мысли о Феликсе, и почти мгновенно успокаивался.

Ему нравился Феликс, но почему было так трудно сказать это вслух? И почему казалось, что Чанбин имел в виду что-то другое?

Ты всегда знаешь мои чувства насквозь, иногда даже раньше, чем я, угрюмо подумал Чан. Скажи, пожалуйста, почему я воспринимаю его по-другому?

— Что ты имеешь в виду? – Вместо этого ему удалось прошептать.

Взгляд Чанбина обострился, каким-то образом сфокусировавшись на Чане еще более наблюдательно, прежде чем он издал легкий вздох. Его руки опустились по бокам, а губы дернулись. Самодовольная, яростно знающая ухмылка осталась, когда он повернулся и сказал: 

— Не волнуйся. Ты узнаешь, когда станешь старше.

Чан смотрел на спину Чанбина, пока тот двигался перед посудомоечной машиной, смесь разочарования и раздражения поселилась в его желудке. Чанбин почти всегда был с ним честен, так почему же он не мог быть и в тот раз?

— Боже, ты такой раздражающий, – простонал он, взволнованно проводя рукой по волосам. Он двинулся вперед, слегка шлепнув Чанбина по затылку, чтобы выразить свое разочарование, когда тот встал рядом со своим другом, хотя на самом деле он не был зол. Он был слишком измотан и сбит с толку.

Чанбин не ответил, хотя Чан был почти уверен, что услышал игривое хихиканье со стороны собеседника, когда он начал мыть их столовые приборы.

Чанбин явно знал что-то большее, чем Чан, и он отчаянно пытался узнать, что. Он верил, что Чанбин сможет пролить некоторый свет на сбивающие с толку чувства, которые Чан испытывал к Феликсу, поскольку Чанбин действительно казался невероятно хорошим в чтении Чана, но он также знал, что время было не идеальным. Прямо за углом их ждала миссия – самая важная, которую они выполняли с тех пор, как покинули Дживайпи, – и поэтому Чан оставил все остальное позади.

В конце концов, у них будет более чем достаточно времени, чтобы поговорить о чувствах, когда они вернутся.

Чан был повернут лицом к диванам, но его глаза были прикованы к той стороне, где Чанбин продолжал намывать посуду. Он позволил им немного побыть в тишине, нарушаемой только бегущей водой, и на них обоих нашло чувство чего-то правильного в этом моменте. Прошло много времени с тех пор, как им удавалось уединиться, учитывая, насколько беспокойной была прошлая неделя с приготовлениями, поэтому Чан внезапно почувствовал, что им слишком о многом нужно поговорить. Он не знал, с чего начать; они даже не обсуждали свои чувства по поводу голосования о возвращении в Дживайпи. Чан до сих пор помнил шокированное, почти преданное выражение лица Чанбина, когда он заявил, что у него недостаточно предпочтений, чтобы отдать свой голос.

В конце концов Чан решил, что будет лучше начать с того, с чего он начал с остальными.

— Думаешь, ты готов к этой миссии? – спросил он, откидываясь на стойку позади себя. Чанбин сделал паузу на мгновение, прежде чем холодно пожал плечами.

— Не совсем, но я привык к этому чувству. Я знаю, как справиться с этим, и оно не повлияет на меня, когда придет время. – Он закончил со столовыми приборами, затем перешел к их тарелкам, наклонившись ближе к Чану, чтобы взять губку. При этом его рука слегка, почти незаметно дрожала, и Чан не был уверен, было ли это связано с усилием его положения или адреналином, который уже начал наполнять его перед неизбежным сражением. — Было бы лучше, будь это место было не так близко к штаб-квартире Дживайпи.

Чан поморщился в знак согласия. У них не было возможности поговорить об этом или даже поделиться своим дискомфортом, когда Чонин впервые показал карту. Всё, что им удалось, это обменяться кратким смущенным взглядом, молча подтверждая, что они не скажут другим об этом. Это добавит им еще больше беспокойства, и Чан подумал, что у них также есть крошечное, эгоистичное желание держать это при себе, чтобы никогда не говорить об этом вслух, если только они не будут вынуждены, и тогда об этом было легче забыть.

Конечно, никто из них не забыл, и это было ясно по внезапному напряжению, которое, казалось, наполнило тело Чанбина.

— Верно, – угрюмо ответил Чан, не находя других слов.

Это было ошеломляюще – было так много забот. Чонин не мог в полной мере овладеть техникой этого места из-за отсутствия камер видеонаблюдения, Хёнджин и Феликс не могли быть в безопасности фургона, они не знали, будут ли оставлявшие заметки нападать на них снова, и вдобавок ко всему, всего в часе езды от них постоянно маячило присутствие Дживайпи.

— Чанни?

Чан вопросительно хмыкнул, оторвав взгляд от пола, чтобы посмотреть на Чанбина. Младший закатал рукава, чтобы они не промокли, но перестал мыть тарелку, которая сейчас была у него в руках. Он как будто заморозил себя, совершенно не заботясь о воде, стекающей на его руки, или о постоянном увлажнении губки, которую он сжимал. Его глаза были пустыми, когда они смотрели на противоположную стену, и он был устрашающе нехарактерным для него отсутствием эмоций. Чан действительно понятия не имел, о чем он мог думать.

— Как бы ты себя чувствовал... если бы мы вернулись туда?

Вопрос был произнесен медленно, как будто Чанбин боролся с собой, чтобы заставить слова слететь с губ. Сначала это могло показаться широким, неконкретным вопросом, но Чан сразу понял, о чем его на самом деле спрашивают, и не мог удержаться от непроизвольной дрожи, пробежавшей по его спине. Как бы он ни пытался заглушить в себе эту возможность, мысль о возвращении все еще была ужасной, и услышать, как Чанбин предлагает это, даже совершенно гипотетически, испугало его.

Он сглотнул, чтобы избавиться от сухости в горле, и переминался с одной ноги на другую. Когда на невыразительное лицо Чанбина стало невозможно смотреть, Чан снова посмотрел в землю.

— Давай… не будем думать об этом сейчас. Мы должны принимать вещи такими, какие они есть, и сосредоточить всё, что у нас есть, на предстоящей миссии. Не беспокойся об этом.

На этот раз настала очередь Чанбина пробормотать короткое «верно», поскольку он наконец вырвался из своего оцепенения и начал тереть тарелку с вновь обретенной решимостью. Чан посмотрел на его торопливые движения, его взгляд был прикован к неврозу, с которым Чанбин кусал свою нижнюю губу. Он выпрямился, чувствуя то же чувство.

Не имея возможности читать Чанбина на протяжении большей части разговора, он теперь мог сказать, что думал младший по этому действию: он что-то не договаривал Чану и разрывался между тем, должен ли он это сделать. Чан почти видел слова, которые он хотел сказать, отчаянно пытающиеся вырваться из него, но сдерживаемые чем-то другим.

Если было что-то, заставляющее Чанбина выглядеть таким взволнованным, то это явно что-то серьезное, и хотя Чан отчаянно пытался выяснить, что случилось, чтобы помочь, он также знал, что опасный характер миссии был таков, и они должны были сосредоточиться исключительно на нем. Он решил, что как только они вернутся, он усадит Чанбина, и у них будет очень долгий разговор.

Но на данный момент он мог обеспечить столько утешения, сколько было в его силах, не зная всей тяжести бремени своего друга.

— Посмотри, где мы сейчас… Это кажется идеальным. Худшее, что может случиться, это если мы разлучимся, а все остальное будет на втором плане. Мы можем с этим справиться.

Его слова, похоже, немного помогли, поскольку яростные движения Чанбина сменились чем-то более методичным, когда он заканчивал с тарелками. Остались только чашки. Чанбин кивнул в знак согласия, даже быстро улыбнувшись Чану, и, хотя явно что-то было не так, Чан успокоил себя этим простым жестом.

— Помнишь, пока мы тренировались в Дживайпи, мы всегда мечтали о лучшей совместной жизни? – начал Чанбин, его тон становился мягче и менее настороженным, пока его взгляд скользил по восьми наборам столовых приборов и тарелок, которые он оставил сушиться. Чан проследил за его взглядом и почувствовал, как его мышцы импульсивно расслабились, как будто этого вида – числа восемь – было достаточно, чтобы успокоиться. — Как думаешь... это то, что мы всегда должны были делать?

Чан задумчиво поджал губы, но ответ уже откладывался в его голове. Он ухмыльнулся, скрестив руки на груди.

— Честно говоря, Бин, я не уверен, что мы всегда должны были делать. Вёе, что я знаю, это то, что это кажется правильным, и только это имеет для меня значение. – Слова вышли из него легко, и он удовлетворенно наблюдал, как Чанбин домывает последнюю чашку. Он вытер руки полотенцем, а затем посмотрел вверх, когда Чан заключил: — Пока все восемь из нас вместе, это похоже на судьбу. Что бы ни случилось, мы останемся вместе.

Взгляд Чанбина смягчился, и он кивнул в ответ, повернувшись лицом в том же направлении, что и Чан, оба их взгляда были прикованы к диванам, где спали остальные.

— Ты прав. Вместе.