Руки Хёнджина свободно свисали по бокам, пока он стоял в дверном проеме, молча оглядывая комнату перед собой. Он искал вещи, которые ему следовало бы взять с собой, например, запасную толстовку на случай, если их миссия затянется на ночь, и он замерзнет, или еще одну пару солнцезащитных очков, чтобы заменить свои нынешние, если они случайно повредятся во время сражения.

Несмотря на инстинктивное желание проверить весь свой багаж, мысли Хёнджина витали в другом месте. Его глаза остекленели, проплыв над кроватью Чанбина, на этот раз хорошо заправленной и выглядевшей тревожно, как будто она никому не принадлежала, прежде чем они двинулись, чтобы зависнуть над закрытой дверью их общей ванной. Он был беспокоен, пытаясь провести последние проверки, дабы отвлечься от других, несомненно, более насущных забот.

— Чем занимаешься?

Хёнджин напрягся, его кулаки неосознанно сжались, когда он обернулся. Должно быть, он отвлекся, и даже не услышал, как Чанбин подошел к нему сзади.

— Просто удостоверяюсь, что мы не забыли ничего важного, – ответил он, отступая на шаг, позволяя Чанбину занять свое место в дверях. Старший бросил на него восхищенный взгляд, прежде чем присоединиться, прислонившись к дверному косяку так, чтобы показать свою беспечность. И все бы удалось, если бы не непрерывное ритмичное подергивание ноги Чанбина; стук его подошв по твердому полу словно вбивал колья ему прямо в сердце.

Чанбин задумчиво хмыкнул, отводя взгляд от комнаты, чтобы посмотреть на Хёнджина рядом с ним. 

— Ты ведь понимаешь, что все нужное уже в фургоне, верно? Мы не собираемся оставаться на ночь, так что отсюда нам ничего не нужно.

 Естественно. Я знаю.

Хёнджин не ответил. Он не был уверен, что заставило его проверить их комнату в поисках вещей, которые можно взять с собой, как будто они собирались в недельный отпуск. Как и сказал Чанбин, ровным и уверенным в себе тоном, они вернутся позже этой ночью. Не было нужды брать с собой зубную щетку или сменную одежду, потому что он в них не нуждался. Все, что ему было нужно – это он сам, его друзья и оборудование, которое они хранили в фургоне.

Но это не объясняло, почему он чувствовал неконтролируемую печаль, когда смотрел на их комнату, чувствуя, будто может быть его последний шанс увидеть ее.

Отчаянно пытаясь избежать этого предчувствия, зловещего ощущения подходящего конца, Хёнджин бросил еще один взгляд в сторону Чанбина. Он задавался вопросом, испытывал ли тот те же эмоции, или он был в состоянии оттолкнуть их с большей легкостью, уже привыкший к ним. Хёнджин был уверен, что он и Чан могли принимать участие в миссиях, столь же опасных, как и та, на которую они собирались отправиться, но нутро подсказывало ему, что столь пугающий страх не станет менее сильным, каким бы знакомым он ни становился.

Кажется, почувствовав взгляд Хёнджина на себе, Чанбин отвернулся от комнаты и посмотрел ему в глаза. Даже через защитный фильтр своих очков Хёнджин заметил интенсивное мерцание в глазах Чанбина, смесь адреналина и нервозности, от которых сам Хёнджин начал сильно страдать.

— Остальные уже идут наверх. Я заметил твое отсутствие, и подумал, что могу найти тебя здесь, – сказал Чанбин после короткой паузы, сумев рассеять легкое напряжение, возникшее между ними. — Все готово к отправке.

Чанбин не подталкивал Хёнджина к уходу – к счастью, поскольку он и без того чувствовал себя слишком уязвимым, чтобы с ним обращались хоть сколько-то строго, – но смысл его слов был ясен. Хотя у них не было назначенного времени и они не торопились, ничто другое их не удерживало. Не было ничего, что можно было бы использовать, как предлог, чтобы отсрочить неизбежное.

Хёнджин коротко кивнул, потянувшись, чтобы закрыть дверь и эффективно закрыть комнату. Он продолжал смотреть на Чанбина, просто чтобы его взгляд не отвлекался к их кроватям, подпитывая желание остаться здесь.

Чанбин, должно быть, уловил эту мысль Хёнджина, так как несколько мгновений спустя он твердой, но уговаривающей рукой обхватил руку младшего и потащил его прочь от закрытой двери. Хёнджин позволил себя увлечь, изо всех сил стараясь не обращать внимания на тяжесть ног и тошнотворное скручивание нервов в животе.

Ни слова не было сказано между ними, когда они вошли в гостиную. Взгляд Хёнджина автоматически сканировал пустые диваны и безжизненную кухню, не привыкшую к тишине. Обычно он мог слышать голоса, доносившиеся с той стороны, когда возвращался в другие коридоры, но теперь единственным звуком, который доносился до его ушей, был постоянный стук их ботинок по твердому полу под ними.

Когда они подошли к лифту, едва заметное давление Чанбина ослабло на руке Хёнджина. Это было столь ненавязчиво, что Хёнджин забыл о ней, пока Чанбин не убрал ее, вместо этого установив некоторое расстояние между ними, чтобы он мог вызвать лифт наверх.

Сочетание страха и потребности в утешении спровоцировало Хёнджина протянуть руку, как только лифт тронулся в движение, деликатно переплетая их пальцы.

Чанбин замер на долю секунды, прежде чем слегка сжал его руку, поддерживая, словно знал, чего добивается Хёнджин, даже когда они продолжали стоять в тишине. За последнюю неделю у них было достаточно тяжелых, но мучительно нежных моментов, чтобы он знал достаточно о беспокойствах Хёнджина по поводу миссии – большинство из которых брали корни с предыдущей – то есть ему даже не нужно было говорить, чтобы Чанбин знал, и мог действовать соответственно. Обычно он утешал Хёнджина, ничего не говоря, что было слегка ироничным, поскольку другие, то и дело называли Чанбина одним из самых громких участников группы, тогда как Хёнджин видел, что он был полной противоположностью.

Когда лифт остановился, и Чанбин открыл дверь, чтобы выпустить их, Хёнджин сосредоточился на пульсе, который он чувствовал кончиками пальцев, когда кожа их запястий соприкасалась. Это было что-то достаточно стабильное, чтобы он мог ухватиться за него и использовать как средство замедления своих сверхскоростных мыслей.

Чанбин провел их через открытое пространство верхнего этажа, и Хёнджин инстинктивно сморщил нос в ответ на высокую концентрацию пыли в воздухе. Это не помогло ему избавиться от чувства тошноты, а только создало впечатление, будто он задыхается. Когда они вышли в гараж, Хёнджин вздохнул с облегчением, хотя эта передышка длилась недолго, когда его взгляд остановился на фургоне. Это стало чем-то, что он напрямую ассоциировал с опасностью.

Задние двери были открыты, по-видимому, в ожидании Чанбина, поскольку Хёнджин уже уловил отдельные голоса других внутри. Он мог видеть Чан, сидевшего на водительском сиденье, подтверждая, что он был последним, кого они ждали. При этом он отбросил чувство вины и отпустил руку Чанбина, несмотря на странную пустоту, которая в результате наполнила его.

— Тогда увидимся через некоторое время, – сказал Чанбин, расправляя плечи и посылая Хёнджину быструю улыбку. Он изо всех сил старался вернуть ее в ответ, но та погасла, как только Чанбин повернулся и начал уходить.

Он не был уверен, почему мыслил так пессимистично, но каждый раз, когда казалось, что все движется вперед, он отчаянно нуждался в том, чтобы время остановилось. Он не хотел покидать безопасность их бункера, особенно когда его постоянно мучило чувство, что они могут видеть его в последний раз.

Только когда Чанбин скрылся в задней части фургона, Хёнджин шевельнулся, ноги неохотно потащили его к пассажирскому сиденью рядом с Чаном. Старший постукивал по навигационному экрану, когда Хёнджин взглянул в окно, похоже, выливая свое беспокойство на постоянное движение. Это заставило его почувствовать себя ещ хуже из-за того, что он был таким медленным; вождение, вероятно, помогло бы Чану быть немного менее взволнованным.

Хёнджин глубоко вздохнул, затем потянулся, чтобы открыть дверь. Чан на мгновение поднял глаза и подарил ему улыбку, которая почти идеально отзеркаливала нервную, но задумчиво поддерживающую улыбку Чанбина минуту назад.

— Привет. Все в порядке?

— В порядке, – просто ответил Хёнджин, не уверенный, что сможет сказать что-то еще. Чан понимающе кивнул, а затем снова повернулся к цифровой карте, сияющая на экране перед ними. Казалось, его глаза потемнели, остановившись на точке прибытия, хотя Хёнджин знал, что его пессимизм может заставлять видеть всякое.

Когда Чан закончил свои дела, Хёнджин приподнялся и посмотрел через спинку своего сиденья на остальных.

Сзади было довольно темно, но у Хёнджина не было проблем с обнаружением и опознанием своих друзей. Он сразу же узнал Сынмина и Чонина, сидевших ближе всего к куче ящиков у дверей, а Джисон, завернутый в одеяло, сидел с другой стороны от них. Даже в темных очках Хёнджин мог разглядеть бледное лицо брюнета – без сомнения, он тоже нервничал.

Напротив них сидели Минхо, Чанбин и Феликс, все трое немного лучше скрывали свою тревогу. Глаза Минхо были закрыты, хотя Хёнджин знал, что он не мог заснуть, в то время как Чанбин и Феликс тихо разговаривали, мягкое бормотание их голосов успокаивало урчание двигателя фургона, которое доносилось со всех сторон.

Хёнджин повернулся и откинулся на спинку кресла, но это совсем его не успокоило. С другой стороны, Чан глубоко вздохнул и отвлекся от навигатора, его удрученный вид совсем ему не нравился.

— Все готово, – пробормотал старший, скорее себе, чем Хёнджину. Затем он потер руки – Хёнджин не упустил их нервозности – прежде чем обернуться через спинку своего сиденья и окликнуть: — Ребята, готовы?

Как обычно, последовало согласие хором, поэтому Чан, не теряя времени, пустил фургон в движение. По неизвестной ему причине Хёнджин закрыл глаза, когда они повернулись, и открыл их только тогда, когда почувствовал, как тусклый солнечный свет проникает сквозь его очки и играет на его веках.

Чан включил радио на очень низкую громкость, скорее, желая заполнить тишину, а не для наслаждения музыкой. К счастью, никто сзади не просил, чтобы его включили погромне, поскольку Хёнджин действительно хотел поберечь свой слух, когда они прибудут на базу Левантера. С каждой минутой их путешествия тяжесть его роли в плане становилась все тяжелее.

Если Чан, Чанбин и Сынмин будут застигнуты врасплох, это будет его вина, что он не предупредил их об опасности должным образом, и он знал это.

Какой-то приглушенный разговор достиг его ушей сзади, но Чан, похоже, был не в настроении болтать, поэтому они впереди сидели молча. Хёнджина это устраивало; и снова он не доверял себе говорить много, хотя тишина означала, что ему придется остаться наедине со своими мыслями, которые мгновенно воспользовались возможностью выйти из-под контроля.

Он мог представлял, как его снова полностью отключили от всего, а жуткая тишина – это все, что он смог уловить на базе, только чтобы узнать, что против него просто были предприняты попытки побороть его способность. Вдобавок ко всему, он мог представить, как обременит Феликса, который впервые покидал фургон для такой важной миссии, и мысль о том, что он станет обузой, и замедлит друга, была почти невыносимой.

Он действительно желал вернуться к своей прежней жизни, хотя бы на долю секунды.

Нет. Хватит думать о таком, отругал он себя, заставляя свой разум сосредоточиться на чем-то другом. Он болезненно привыкал к этому знакомому состоянию страха и поэтому знал, что может отвлечь его внимание.

Откинув голову на сиденье, Хёнджин сосредоточился на воспоминаниях прошлой недели, которые утешили его, и обнаружил, что возвращается к одному из них.

***

С момента переезда в бункер Хёнджин спал лучше, чем, возможно, за всю свою жизнь. Даже когда Чанбин въехал, он постоянно опасался беспокоить Хёнджина, и хотя его чрезмерная осторожность поначалу немного отвлекала, он быстро начал это ценить.

Однако, поскольку Сынмина почти забрали у них из-под носа, у Хёнджина начались проблемы со сном, которых раньше никогда не было.

В бункере ничего не изменилось (кроме новых отношений Сынмина и Чонина и того, что Минхо стал еще более отстраненным, чем обычно), так что шум не мешал ему. По крайней мере, настоящий шум.

Он не был уверен, приходили ли они во сне, или когда он был застигнут в состоянии между бодрствованием и бессознательным состоянием, но все его чувства будто обострялись в это время.

Все началось со звуков, которые могли быть либо выстрелом, идеально повторяющим тот, который он слышал, когда Минхо имел дело с похитителем Сынмина, либо приглушенным шумом борьбы. Как будто его разум пытался наказать его за то, что он не смог расслышать момент, когда Сынмин был похищен, и заставлял его платить, заполняя это всевозможными сценариями. Иногда они приходили с голосами и без них, и те, у кого были голоса, были худшими, так как они всегда включали в себя зов Сынмина о помощи.

Затем появился запах. Он всегда был одним и тем же: резкий запах крови, смешанный с чем-то жутким и незнакомым, с чем Хёнджин столкнулся только во время нападения на банк Хронос. Он стал ассоциировать этот запах со смертью.

Вскоре последовали осязание и вкус, которые он не мог описать. Обычно казалось, будто легкие, как перышко, листья касались его рук и ног, создавая впечатление, будто руки тянутся, чтобы схватить его за конечности, но отступают, как только приближаются достаточно близко, чтобы быть заметными для него. Между тем во рту у него было горько, как будто он съел что-то неприятное, и иногда ему даже казалось, что он замечал следы крови.

Наконец, его зрение, которое с болезненным удовольствием дразнило его бесчисленными сценариями. Каждый раз, когда он закрывал глаза, погружаясь во тьму, насколько мог, он видел тело Сынмина или убитое горем лицо других, если он и Минхо провалили свою спасательную операцию. Он видел других своих друзей на месте Сынмина или видит, что, по его воображению, было у Сынмина за несколько мгновений до того, как его похитили. Каждый раз они были такими яркими и реалистичными, задерживаясь в его памяти на минуты, а иногда и на часы.

Иногда они комбинировались, а иногда появлялись один за другим, хотя в таких случаях они были еще более интенсивными. В любом случае, Хёнджин обнаружил, что цепляется за сознание так долго, как только мог, заставляя свой мозг действовать, чтобы избежать стадии уязвимости, которая позволила начаться галлюцинациям.

К счастью, ему удавалось держать свои проблемы в секрете от других просто потому, что выступающие круги под глазами было легко скрыть очками. Его друзьям было о чем подумать и без него, так что он был почти уверен, что его проблемы со сном останутся незамеченными – как он и надеялся.

Но, конечно, скрывать это от друзей – это одно, а скрывать от соседа по комнате – совсем другое.

Хёнджин не совсем понял, что насторожило Чанбина, хотя он скидывал это на свои атаки зевоты, которая начали атаковать его по утрам. К этому моменту он пережил две почти бессонные ночи, оставившие его невыносимо усталым; это было единственное в его силах, чтобы не упасть во время тренировок с Чаном.

Он сидел на своей кровати после ужина, уставившись в стену напротив него и задаваясь вопросом, как, черт возьми, он мог продержаться еще одну ночь с таким беспокойным сном, когда Чанбин подошел к нему. Хёнджин держал свет включенным, так что старшему не нужно было беспокоиться о том, что он споткнется обо что-нибудь, шагая в дверной проем.

Хёнджин ожидал, что он собирается взять что-нибудь или пойдет в ванную, но вместо этого Чанбин завис прямо перед его кроватью, уставившись на него странным, непроницаемым взглядом. Из-за того, что его мысли замедлились из-за истощения, Хёнджин позволил себе несколько секунд молчания, прежде чем подумал хотя бы о том, стоит ли ему приветствовать его.

Однако Чанбин заговорил первым.

— Закрой глаза.

Это была простая команда, и у Хёнджина не было душевных сил, чтобы усомниться в ней. Голос Чанбина, хоть и добрый, но выражал его упрямство, и Хёнджин знал, что у него нет выбора. Когда он позволил своим векам опуститься, его захлестнула необычная комбинация облегчения и страха – физического облегчения от того, что его глаза получили короткий отдых, и эмоционального ужаса перед образами, которые, как он знал, вызовет в воображении его разум.

Не прошло и секунды, как Хёнджин почувствовал, что воздух перед ним изменился, и прежде чем он смог снова открыть глаза, чтобы посмотреть на происходящее, его солнцезащитные очки осторожно стянули с лица.

Несмотря на то, что свет оставался теплым, Хёнджин инстинктивно прищурился. Он больше не чувствовал соблазна открыть глаза, так как знал о головной боли, которую испытал бы, сделай он это, и вместо этого зажмурил их крепче. Он не был уверен, что пытается сделать Чанбин, но уж точно не ожидал, что ему снимут очки. Некоторое время он был в недоумении, почему Чанбин их забрал, пока тот не прояснил свое поведение.

— Просто расслабься, – пробормотал он тихим голосом, как будто снял и наушники тоже. Хёнджин почувствовал, как дыхание обволакивает его щеки, а затем матрас прогнулся по обе стороны от него, наводя на мысль, что Чанбин использовал его, чтобы поддерживать себя, когда наклонялся ближе.

Хёнджин сглотнул, разрываясь между открытием глаз из чистого любопытства и смущенным отворачиванием головы. Он действительно не знал, что должно произойти, и начал задаваться вопросом, была ли это еще одна галлюцинация, которую он испытывал из-за недостатка сна.

Затем матрас снова поднялся, как раз перед тем, как Хёнджин почувствовал легкое прикосновение под глазами. Это было легкое чувство, похожее на то, что преследовало Хёнджина с той ночи в лесу, но тепло тела Чанбина выделяло его. На самом деле, это даже странно успокаивало, когда старший осторожно провел по темным кругам, которые, как знал Хёнджин, сияли на коже.

Контакт прекратился слишком рано, оставив кожу Хёнджина голой и холодной. Ощущение пустоты не покидало его, даже когда он почувствовал, как Чанбин надевает солнцезащитные очки на место, и знакомая тяжесть ложится на его переносицу.

Он моргнул, медленно открывая глаза, движение вызывало покалывание прямо под ними в форме кончиков пальцев.

— Ты не спал, да? – сказал Чанбин, хотя это было скорее утверждение, чем вопрос. Хёнджин взглянул на него, заметив, как Чанбин скрестил руки на груди и смотрит на него со смесью беспокойства и непонимания. — В чем дело?

Если бы Хёнджин чувствовал себя более бодрым, он мог бы солгать или отмахнуться от беспокойства Чанбина. Однако теперь, когда его тайна была раскрыта, он не видел причин лгать, да и для этого он слишком устал.

И поэтому он рассказал Чанбину все.

Старший слушал молча, выражение его лица сменилось осторожным безразличием. Время от времени вспыхивала вспышка грусти, и Хёнджин был уверен, что в какой-то момент увидел гримасу узнавания, но он был слишком занят рассказом о собственном бремени, чтобы много думать об этом.

Он подробно рассказал о различных сценариях, которые он пережил, хотя ему пришлось сократить некоторые из них, связанные со зрением, поскольку их было так много. Он был уверен, что звучит безумно, и это после того, как он только начал чувствовать себя более довольным и признающим свои способности, начала возвращаться знакомая неуверенность, которую Чанбин не мог понять. Он не мог понять, насколько шумной иногда может быть голова Хёнджина, когда он задавался вопросом, действительно ли звуки, которые он слышал, были там, и как ужасно это могло быть, если их на самом деле нет.

У Хёнджина была способность замечать мельчайшие вещи, а это означало, что его воображению было с чем работать.

Когда он, наконец, закончил, у него перехватило дыхание, и во рту снова появился горький привкус. Он нахмурился, сжав кулаки и отведя взгляд в пол. Он только что открылся Чанбину больше, чем мог бы подумать, заставив старшего взять на себя еще больше бремени, чем раньше.

Он чувствовал себя ужасно. Это не вина Чанбина, что он так облажался, и он не должен заставлять его выслушивать свои проблемы. Он не должен был позволять им влиять на него настолько, чтобы заставить Чанбина волноваться.

Он просто жалок и эгоистичен.

— Если не сможешь заснуть, скажи мне, ладно?

Хёнджин не мог удержаться от того, чтобы тут же вцепиться взглядом в серьезное лицо Чанбина. Он не был наполнены жалостью или презрением, как ожидал Хёнджин, скорее, это было крайнее понимание – то, на которое он даже не надеялся. Когда тишина затянулась и стало предельно ясно, что Чанбин говорит серьезно, Хёнджин возразил ему.

— Ни в коем случае. Я не хочу тебя беспокоить–

— Я бы в любом случае не смог заснуть, зная, что ты так сильно страдаешь, – прервал Чанбин, его выражение лица слегка ожесточилось, как будто говоря Хёнджину: «Даже не пытайся сказать нет». И он отступил, потому что знал, что Чанбин говорит правду, а также потому, что какая-то эгоистичная часть его отчаянно хотела, чтобы ее утешили.

Возможно, это было одно из лучших решений, которые он когда-либо принимал, поскольку следующие ночи были неизмеримо легче, и все благодаря Чанбину.

Когда той ночью Хёнджин заговорил в темноте, чтобы сообщить Чанбину, что у него снова проблемы, старший задал один простой вопрос: “Какое из?” Хёнджин ответил, что слышит – он продолжал улавливать голос Сынмина, зовущего на помощь, но никак не мог определить, откуда он исходит.

За этим последовало короткое, неуклюжее шарканье, прежде чем Хёнджин почувствовал чье-то присутствие, стоящее рядом с его кроватью. Голос Чанбина, более грубый из-за его сонливости, тихо спросил: 

— Можешь подвинуться?

И снова Хёнджин был слишком утомлен, чтобы задавать вопросы, и поэтому без слов подвинулся ближе к стене с другой стороны. Он все еще мог слышать крики Сынмина, и этого было достаточно, чтобы его горло пересохло, а голос пропал. Он едва чувствовал, как матрац прогибается за его спиной, слишком сосредоточившись на попытке сдержать дрожь; Звук Сынмина, кричащего от боли, жгли его нервы и заставлял мышцы напрягаться. Это было все, что он мог сделать, чтобы удержаться от самобичевания.

Затем теплое присутствие позади него потянулось. Хёнджин почувствовал, как рука обвилась вокруг его талии и притянула ближе, прежде чем он почувствовал, как его ноги под одеялом спутались между собой.

— Повернись ко мне лицом, – сказал Чанбин, звучавший намного яснее теперь, когда его рот был в нескольких дюймах от уха Хёнджина. Этого было достаточно, чтобы по спине Хёнджина пробежали мурашки, заставив его на мгновение забыть о своем ужасе.

Нетерпеливо сосредоточившись на словах Чанбина, поскольку они были единственным звуком, кроме Сынмина, который он мог слышать, Хёнджин перевернулся.

Руки Чанбина, которые на тот момент полностью обнимали Хёнджина, приблизили его еще ближе. Хёнджин понял, что старший немного приподнялся, и теперь его волосы украшали изголовье кровати над ними, а звук дыхания стало немного труднее уловить. Хёнджин снова был в замешательстве, медленно моргая, когда одна из рук Чанбина поднялась, чтобы обхватить его затылок и подтолкнуть вперед, делая все, что в его силах, чтобы сосредоточиться на контакте, а не на голосах, звенящих в его голове.

Но это было бесполезно, ведь это было просто прикосновение, а ему нужно было–

Внезапно его ухо оказалось прижато к груди, и все, что он мог слышать, это ровное, ритмичное сердцебиение.

Биение сердца, казалось, проходило через все его тело, и там, где изначально были крики Сынмина, наступила звенящая пустота. Хёнджин мог чувствовать каждый удар сердца Чанбина всем своим существом из-за близости, и вместе с медленным подъемом и опусканием его груди, сопровождавшим его дыхание, Хёнджин чувствовал, как теряется в бесконечном такте.

Он заснул почти мгновенно и не услышал ни единого крика.

После этого установили распорядок дня на следующие дни. Проблемы Хёнджина оставались невысказанными перед остальными, и даже наедине они обсуждали их так редко, как только могли. Вместо этого, всякий раз, когда Хёнджину требовалась помощь, обменивались всего несколькими словами, простым «какое из?» от Чанбина, на что ему отвечали чувством (или несколькими, если это была плохая ночь) от Хёнджина.

Это всегда заканчивалось тем, что Хёнджин находился в объятиях Чанбина, но у старшего, казалось, был план на каждое чувство в частности, а также он принимал во внимание, насколько сильно это влияло на него.

Если Хёнджина беспокоил горький вкус, Чанбин протягивал руку и брал одну из очень легких мятных конфет, которые он положил на прикроватный столик прошлой ночью. Он будет делать это до тех пор, пока Хёнджин не почувствует, что действительно избавился от неприятного привкуса, заменив его свежестью, которая хоть и была искусственной, но определенно лучше, чем предыдущая.

Объятия с Чанбином сразу решили проблему обоняния, так как у другого был свой естественный, уникальный запах, способный полностью заглушить нервирующую смесь крови и смерти, которая переполняла его.

Всякий раз, когда Хёнджину казалось, что он видит вещи, которых не было (хотя в тот момент он так не чувствовал), Чанбин следил за тем, чтобы их лица были на одном уровне, и инструктировал его поддерживать зрительный контакт как можно дольше. Сначала Хёнджин не мог понять почему, хотя, когда он смотрел на Чанбина, было невозможно увидеть что-либо еще, но он не мог понять, как это поможет ему, когда он закроет глаза, чтобы попытаться заснуть.

Это сомнение исчезло, как только он набрался смелости закрыть глаза, поскольку все, что он мог видеть на внутренней стороне своих век, было мягким эхом лица Чанбина.

Если Хёнджин сталкивался с жуткими, легкими прикосновениями к своему телу, то он цеплялся за Чанбина так крепко, как только мог, заменяя покалывание кистей ощущением твердости под своими пальцами. Должно быть, Чанбину было неудобно, но он ничего не говорил, а вместо этого с такой же силой обнимал Хёнджина. Это тоже успокаивало, потому что, в отличие от волнообразных движений воображаемых рук, тянущихся к Хёнджину, Чанбин никуда не денется. Он не собирался уходить.

И, наконец, если тишина становилась невыносимой для Хёнджина и заставляла его разум придумывать звуки, чтобы мучить его, Чанбин следил за тем, чтобы зов, который Хёнджин мог слышать, был устойчивым ритмом его сердцебиения. В тех редких случаях, когда этого было недостаточно, например, если Хёнджина мучили выстрелы, Чанбин говорил тихо, и аккомпанемент вибрации его голоса в его груди мог заменить даже самый громкий шум.

В конце концов, галлюцинации полностью исчезли.

***

Каким-то образом Хёнджин почувствовал, что становится спокойнее просто от одного воспоминания об этом. Его чувства словно отдыхали, как будто они должным образом готовились к предстоящей миссии, а не тратили себя на параноидальное перенапряжение.

Остаток пути он провел, погрузившись в новые воспоминания, его мысли были заняты другими участниками и моментами, которые он разделил с ними за последнюю неделю. Он думал о тренировках с Чаном, и эта практика успокаивала перед лицом сражения, наряду с периодическими совместными занятиями, которые он проводил с Феликсом, чтобы они могли научиться сражаться бок о бок друг с другом. Образ Сынмина и Чонина, искренне благодарящих его – в пятнадцатый раз – также пришел на ум, сразу же заставив Хёнджина улыбнуться при воспоминании. Сначала он немного нервничал, читая Сынмину эту лекцию в медицинском кабинете, но он не мог быть более благодарен за то, что уговорил себя на это. Минхо и Джисон оба были немного более отстраненными, хотя Хёнджин был достаточно наблюдателен, чтобы сказать, что с ними происходит что-то, о чем он не знал.

Хёнджину нравилось думать, что он сделал что-то, чтобы помочь другим с их собственными нервами. В конце концов, он был самым проницательным, по крайней мере, когда дело доходило до того, чтобы замечать, если что-то не так, и хотя у него часто складывалось впечатление, что чье-то бремя слишком велико и тяжело, чтобы он мог его облегчить, он надеялся, что, просто зная о нем, и поддерживая их было достаточно. Особенно это касалось Минхо, и, поскольку он был там, когда Минхо убил похитителя Сынмина, Хёнджин имел довольно хорошее представление о том, что его так расстроило.

Успокоив себя мыслями о своих друзьях и обо всем, что они для него сделали, Хёнджину стало стыдно за то, что он когда-либо желал вернуть свою прежнюю жизнь. Просто думать об этом казалось таким удручающим и одиноким, и хотя он мог признать, что тогда был в гораздо большей безопасности, он не чувствовал, что действительно жил, пока не встретил этих ребят.

Он все еще боялся этой миссии, но только потому, что она потенциально могла отнять у него одного из его друзей. Опасность самой миссии была чем-то, с чем он мог справиться и не так боялся. Его ужасала потеря тех, кого он любил.

Имея это в виду, Хёнджин едва смог сдержать всхлипы нежелания, когда частота деревьев вокруг них начала увеличиваться, указывая на то, что они вошли в новую область. Некоторое время казалось, что Чан водил их по кругу, а за окнами мелькали одни и те же повторяющиеся пейзажи.

— Мы скоро будем на месте, – сказал Чан, крепче сжимая обе руки на руле. Дорога под ними стала неровной, поэтому Чан не стал долго ехать, прежде чем медленно остановил машину. — Путь отсюда до базы займет около десяти минут… Я думаю, это все, что есть в моих силах, не рискуя быть замеченными.

Хёнджин даже не кивнул, так как снова показалось, что Чан разговаривает больше с собой, чем с кем-либо еще. Вместо этого он молча наблюдал, как старший выключил навигационную систему, проекция карты исчезла, сменившись безжизненным черным экраном. Однако он до сих пор мог видеть отпечатавшуюся перед ним область, тщательно изучив ее за последнюю неделю.

Чан, казалось, вышел из транса, когда карта и пение радио исчезли, а внезапная тишина вокруг них привела его в более активное настроение. Он повернулся в сторону Хёнджина, на его губах играла нерешительная улыбка.

— Тогда приступим к выполнению этой миссии.

Не дожидаясь ответа Хёнджина, он открыл за собой дверь и вышел. Больше ничего не удерживало его, поэтому он сделал то же самое.

Лес вокруг них во многом напоминал Хёнджину тот, что окружал старый дом Сынмина, а также тот, в котором обосновались ТМТ. Он начинал их не любить, так как не мог видеть сквозь деревья так много, как мог в чистом поле; в конце концов, его способности не позволяли ему видеть сквозь предметы. Это начало ощущаться как дежавю.

Сначала он ничего не слышал, хотя, учитывая, что его наушники все еще были в ушах, он не ожидал многого. Он вдохнул глоток свежего воздуха, затем повернулся к задней части фургона.

Двери были уже открыты, Чан только что вошел внутрь, и Хёнджин последовал за ним. Он увернулся от разбросанных по полу одеял и множества разных предметов, таких как колоды карт и ящики, которые только что были вытащены из кучи, чтобы начать распаковку.

Все уже готовились, когда вошел Хёнджин, поэтому он на мгновение задержался в дверном проеме, чтобы сориентироваться, прежде чем шагнуть туда, где Феликс присел рядом с коробкой с наушниками. Он раздавал их, одна уже была вставлена ему в ухо – важная деталь, поскольку Хёнджин не мог ими пользоваться, а это означало, что он был единственной связью, которая у них была с остальными.

— Как ты себя чувствуешь? – спросил он, опускаясь на землю рядом с Феликсом. Младший быстро улыбнулся ему, прежде чем передать наушник Сынмину, хотя Хёнджин сразу же заметил, как его рот, казалось, напрягся больше, когда он это сделал. Несмотря на то, что он казался самым веселым членом их группы, это не освобождало его от страха.

— Я в порядке, – небрежно ответил Феликс, но Хёнджин не пропустил, как его зрачки с тревогой порхают вокруг своих друзей.

Подогнув колени к груди, Хёнджин проследил за взглядом Феликса и увидел, как Джисон и Чонин уселись со своей коллекцией компьютеров. Они привыкли работать вместе, и им даже не нужно было обмениваться словами, прежде чем они погрузились в свою обычную рутину, когда Чонин брал на себя инициативу и пытался добиться как можно большего прогресса, пока Джисон наблюдал и помогал. Минхо сидел с другой стороны от Джисона, свернувшись калачиком в той же позе, что и Хёнджин, сжимая правой рукой рукоятку пистолета. Белизна его костяшек выделялась Хёнджину, как будто на них был направлен прожектор.

Чан, Чанбин и Сынмин собрались у ящика с оружием, и Хёнджин мог слышать, как они обсуждали, что взять с собой. Было трудно судить, учитывая, что они, к сожалению, понятия не имели, в какой бой могут вступить. Они знали лишь то, что идут против Кле, но их число, как и их доступ к оружию, было совершенно неизвестно.

Как только Хёнджин начал убаюкивать себя, чтобы немного расслабиться, Сынмин оторвался от старшей пары и направился к Хёнджину и Феликсу, которые оба сидели в тяжелом молчании, когда последний закончил свою работу с наушниками.

— Чанни подумал, что вы оба должны взять это, – объявил Сынмин, протягивая каждому по кинжалу. Даже в приглушенном свете фургона Хёнджин мог сказать, что они были тщательно вычищены и злобно блестели на солнце. — Это на самый крайний случай, но он подумал, что если это будет необходимо, ты сможешь использовать отражение солнечного света на них, чтобы помочь.

Хёнджин не совсем понимал, почему ему дали один тоже, но все равно взял. Его даже не учили драться кинжалами, но он предполагал, что Чан просто принял некоторые последние меры предосторожности для собственной безопасности. Это был маленький нож, так что вряд ли он мог нанести большой ущерб, но, по крайней мере, это позволяло ему аккуратно лежать в одном из карманов его спортивного костюма.

Как только они с Феликсом взяли оружие, Сынмин отошел в сторону, позволяя Чану и Чанбину подойти поближе. Оба смотрели на Чонина, чье лицо было освещено знакомым светом экрана его компьютера. Взгляд Хёнджина сузился на напряженном подергивании губ младшего, и его плечи опустились, когда он понял, что это должно было означать.

Слова, произнесенные Чонином через секунду, подтвердили это, горечь в его голосе передала разочарование, которое они все испытали.

— Я ничего не могу сделать. Лишь несколько камер подключены к сети, и они показывают только пустые комнаты.

— Почему у них одни камеры подключены к сети, а другие нет? – спросил Сынмин, получив задумчивый кивок от Джисона. — Мы знаем, что там нет полного отключения электричества, как в доме моего отца… зачем подключать их, если вы не используете их все?

Минхо вздохнул, в его взгляде не было такого замешательства, как у других, его глаза оставались прикованы к экрану компьютера. 

— Левантер делал это раньше. Я помню, как однажды мне показали их систему безопасности и схему их камер. Они хвастались их малым количеством, ведь база находится в глуши. Их лидер всегда дразнил меня за местонахождение в городе, и предлагал забрать некоторые из их камер, если я хочу, поскольку они были достаточно уверены в себе, чтобы поделиться с другими.

Хёнджин поднял бровь из-за хвастливого характера подразделения и их полнейшей глупости. По общему признанию, он был частью группы, которая собиралась напасть на них, поэтому он знал, что они не были непобедимы, но он все еще не мог представить, что когда-либо был таким безрассудным, окажись он на их месте. Хёнджин сам был на взводе, и, по его мнению, у его друзей была лучшая охрана в мире.

— Возможно, это было правдой, когда ты в последний раз посещал их, – подметил Чан, — Но откуда мы знаем, что это все еще так? Особенно потому, что они объединились с оставшимися членами Мирох. Они буквально ищут убежище от нас, группы, которая убивала их одного за другим.

Чонин мрачно кивнул, разочарование на его лице сменилось настороженностью. 

— Чан прав. Даже если они были безрассудны тогда, то наверняка отпустили свою гордость сейчас. Я был бы в ужасе, будь я на их месте.

— Что-то здесь не так, – пробормотал Феликс в сторону Хёнджина, сдвинув брови и наблюдая за происходящим перед ним. Хёнджин нервно извивался, тяжесть ножа в его кармане внезапно стала намного заметнее.

— Мы должны узнать, слышит ли что-нибудь Джинни? – предложил Джисон после напряженной паузы, его взгляд с надеждой остановился на Хёнджине с другой стороны их импровизированного круга. Хёнджин выпрямился, соглашаясь, кивнув головой.

По правде говоря, Хёнджин очень сомневался, что ему повезет больше, чем Чонину. Он знал, что они все еще были довольно далеко от самой базы, и хотя положительная часть его души пыталась возразить, что если Левантер действительно был таким беспечным, каким их изображал Минхо, они могли производить достаточно шума, чтобы он мог услышать, но у него не было особой надежды, когда он поднял руки, чтобы достать наушники.

Он закрыл глаза, чтобы ничто другое не могло его отвлечь, и задержал дыхание, пытаясь удержаться от вдыхания каких-либо запахов, которые могли привлечь его внимание. Хотя его слух, несомненно, был мощным, он обнаружил, что если он сосредотачивался на чем-то очень далеком или неизмеримо тихом, то достигал наибольшего успеха, когда пытался блокировать все остальные чувства. Он где-то слышал раньше, что слепые способны улавливать больше звуков, чем другие, не потому, что их слух лучше физически, а просто потому, что они используют его для определения местонахождения звуков, когда не могут их видеть.

Его чувство протянулось и тут же было встречено шорохом одного из деревьев за пределами их фургона. Пройдя достаточное количество лесов за свою жизнь, он знал уровень шума, который издавала белка, а не что-то большое и более угрожающее, поэтому он попытался игнорировать этот настойчивый шорох и потащил свой слух дальше.

Словно на обратной стороне его век была нарисована яркая картина. Он мог наслаивать звуки, которые слышал, практически составляя из них график, а также их силу и близость к нему.

На первом уровне появились семеро других, занимавших вместе с ним фургон: их приглушенное дыхание и бьющееся сердце. На следующем пришли естественные звуки дикой природы извне, сопровождаемые тонким слоем шума от неживых существ, таких как ветер и растения. Затем последовал неясный финальный уровень, который не давал ему абсолютно ничего. Так же, как это было в доме Чону, казалось, что какой-то барьер перехватывает его слух, заставляя его чувствовать себя потерянным и отчужденным.

Он поджал губы и снова открыл глаза, быстро переводя взгляд в пол, чтобы не видеть выражения своих друзей, когда он ответил: 

— Ничего. Мне очень жаль.

— Нет, не извиняйся, – быстро сказал Чанбин, хотя его уныние было ясно в нехарактерной тоске его голоса. Феликс легонько похлопал его по плечу и одарил легкой улыбкой, которая, казалось, говорила «не беспокойся об этом», но Хёнджин даже не мог найти в себе силы выразить что-либо в качестве благодарности.

Их нынешнее положение было именно тем, чего он боялся всю последнюю неделю. Сходство между этим моментом и тем, что было неделю назад, когда все они сгрудились в одной и той же позе, было пугающе сильным.

И, похоже, он был не единственным, кто так думал.

— Точно так же, как и в прошлый раз, – пробормотал Сынмин, беспокойно проводя рукой по волосам. — Джинни тогда тоже ничего не слышал. Мы выяснили, что это произошло потому, что Кле были заперты в звуконепроницаемом бункере, который мой отец построил в доме, а затем все за ее пределами намеренно вели себя достаточно тихо, чтобы убедиться, что он не сможет их услышать.

— И это потому, что они уже знали о нем и его способностях, – добавил Чонин, выражение его лица с каждой секундой становилось все более испуганным. — Итак… значит ли это, что они снова здесь? Люди, которые пытались похитить Сынмина, которые знают обо всех нас… Они здесь?

На его вопросы отвечало леденящее молчание. Хёнджин вздрогнул, внезапно отчаявшись сесть в переднюю часть фургона рядом с Чаном и заставить старшего отвезти их как можно дальше от базы. По лицам других он мог сказать, что они разделяют это чувство, и даже сам Чан бросил напряженный взгляд в сторону закрытых задних дверей фургона.

Чанбин заговорил первым, хотя его слова были совершенно противоположны тому, что ожидал Хёнджин.

— Или, может быть, их просто нет. – Он был встречен множеством недоверчивых взглядов, среди которых был и Хёнджин, на что он взволнованно пожал плечами. Даже он казался неуверенным в себе, когда продолжил: — Может быть, они сбежали. Мирох знает, что кто-то охотится на них, а также знает, какой ущерб мы можем нанести. Может быть, они объедились с Мирох ради количества бойцов, потом собрали вещички, и убежали куда-то, надеясь, что их не найдут.

— Подумайте об этом. Мы не могли отследить их с момента последних сообщений между ними, когда они договорились объединиться. После этого их каналы связи полностью замолчали – по понятным причинам, так как им не нужно общаться онлайн, когда были все вместе лично. Так что, может быть, они где-то создали базу, и мы просто не смогли получить об этом обновленную информацию.

Несмотря на колебания Чанбина, его теория оказалась полезной, по крайней мере, с точки зрения их успокоения. Хёнджину уже не было так холодно, как раньше, и Чан, наконец, отвел взгляд от задней двери, чтобы посмотреть на своего друга. Феликс громко вздохнул, а Чонин с вновь обретенной задумчивостью рассматривал экран перед собой.

Когда никто не мог придумать, что сказать, чтобы опровергнуть аргумент Чанбина, Чан, казалось, воспринял это как знак для них, чтобы они продолжали свой план. Они точно не ожидали, что внезапно узнают все, что им нужно, по первому прибытию, поэтому были готовы идти вслепую, насколько это было необходимо.

Именно для этого они и тренировались.

— Хорошо. Мы все равно продолжим, но я думаю, это означает, что эта миссия будет или всем, или ничем. Там может вообще никого не быть, как говорит Бин, или может быть кто-то очень опасный. – Его глаза мелькали тенью, когда они осматривали его членов один за другим, братское тепло ушло и сменилось аурой защитника. — Но мы должны относиться к этому как к последнему. Лучше перестраховаться, чем сожалеть.

Он разорвал круг и направился к ящику с оружием, доставая три пистолета. Он молча передал их Чанбину, Джисону и Чонину, оставив Минхо, у которого уже были свои, и Сынмина, который был готов со своими кинжалами. Чонин взял пистолет, не моргнув глазом, хотя Джисон, казалось, замер, как только холодный металл коснулся его кожи, глядя на объект со смесью благоговения и ужаса на лице.

Хёнджин понял, что у Джисона обычно была такая отдаленная роль в их миссиях, которую он, вероятно, даже не играл раньше. И его реакция была понятна; Хёнджин практически не использовал какое-либо оружие во время тренировок, поэтому тяжесть ножа в его кармане была до боли очевидна, и дело было не только в нервах, покалывавших от его незнакомого присутствия.

Чан прочистил горло, встав перед дверью, чтобы хорошо рассмотреть их всех вместе.

— Что же... Все знают план?

Все кивнули. Был вариант повторить это в последний раз, но Хёнджин не думал, что у кого-то из них хватит терпения сделать это. Отчаянно желая замедлить время, когда они вернулись в бункер, теперь он страстно желал, чтобы миссия была завершена, чтобы они могли навсегда покинуть базу Левантера.

Взгляд Чана скользнул по каждому из них в отдельности, в его глазах сияли немного разные эмоции для каждого члена. Для Хёнджина это была трогательная смесь гордости и признательности, но младший не наблюдал достаточно долго, чтобы увидеть, что Чан приготовил для остальных. С его острым зрением он мог расшифровать каждый мельчайший взгляд, и он чувствовал, что вторгается в частную жизнь их собственных отношений.

Только когда Чан издал мягкое «хорошо», Хёнджин снова поднял взгляд и почувствовал, как вся его нервозность на мгновение сменилась чистым, болезненно сильным теплым чувством.

Знакомая улыбка вернулась на его лицо, его глаза сияли, а ямочки появлялись, когда он развел руки по обе стороны от себя. Хёнджин был уверен, что слезы стояли за внезапным блеском его радужных оболочек и шевелением губ, когда он растянул их в еще более широкой улыбке.

— Обнимемся?

Джисон первым ответил пронзительным воем, который расколол бы голову Хёнджину, не будь у него не было наушников, прежде чем вскочить на ноги и броситься на Чана со скоростью, с которой даже Чанбин, возможно, не смог бы сравниться. За ним внимательно следовал Феликс, который изо всех сил старался окружить их обоих, но вместо этого оказался зажат между ними.

Хёнджин почувствовал, как искренняя улыбка осветила его лицо, когда он присоединился к ним, склонив голову на плечо Джисона и протянув руку, чтобы взять Чана за одну руку, поскольку другая в настоящее время была занята взъерошиванием волос Феликса.

Это был только вопрос времени, когда они все будут там. Хёнджин почувствовал, как чья-то рука обвилась вокруг его талии, и вскоре определил, что это рука Минхо, в то время как Чонин переместился с другой стороны и зажался между Хёнджином и Чаном. Сынмин и Чанбин взялись за руки перед всеми, но бросились на Феликса, который издал визг, поддерживая их обоих.

Хёнджин судорожно выдохнул, наслаждаясь твердостью плеча Джисона под его щекой, теплом руки Чана в его руке и мягкостью рубашки Чонина, когда их руки соединились на его спине. Он обменялся коротким, но многозначительным взглядом с Минхо, когда старший усилил хватку, а затем позволил Чонину уткнуться головой ему в шею.

Он не хотел отпускать ни одного из них, но знал, что это лишь вопрос времени.

Чан был первым, кто отступил назад, выглядя завидно способным отпустить свою сентиментальную сторону. Его глаза были намного суше, чем когда он впервые начал групповое объятие, и Хёнджину пришлось моргнуть, чтобы очистить свои глаза от скопившейся в них влаги. Он не мог плакать – не тогда, когда ему приходилось использовать свое зрение для миссии. Если его глаза будут сухими и опухшими, он не сможет сделать все возможное.

Присутствие Минхо исчезло следующим, и Хёнджин сразу же соскучился по надежной руке на его талии. Однако он воспринял это как шанс уйти самому и неохотно поднял голову с плеча Джисона.

Они начали обмениваться приглушенными пожеланиями удачи, объятия приободрили их настолько, что они смогли сохранять легкое выражение лица в ответ на прощание. Хёнджин догадался, что это было одной из причин, по которой Чан начал это, но он также знал, что старшему досталось бы от этого достаточно, чтобы это не было и им на пользу.

Чонин отошел от Хёнджина и перешел к Сынмину, на что Хёнджин тут же отвел свое внимание в другое место. Вместо этого он кивнул Минхо, надеясь, что даже с его очками, закрывающими глаза, Минхо смог понять намерение Хёнджина поддержать его, какими бы ни оказались события миссии. Минхо слабо улыбнулся в ответ, на что Хёнджину удалось ответить такой же нежной улыбкой.

Джисон обвил руками шею Хёнджина в драматическом жесте любви, но Хёнджин ответил на это с такой же энергией. Он не привык покидать фургон и не знал, какая сторона прощания была более мучительной. Обоим было невыносимо больно.

Когда хватка Джисона ослабла, Хёнджин отстранился, так как не был уверен, сможет ли когда-нибудь покинуть объятия младшего, если не сделает этого в этот момент.

Он обернулся как раз в тот момент, когда оставшееся трио начало рассаживаться по своим местам на полу, собравшись вокруг компьютера. Хёнджин чувствовал, как его сердце разрывается за них, так как ожидание, чувствуя себя таким отрезанным, было мучительным, но он знал, что они больше ничего не могли сделать.

С кинжалом, все еще висящим в его кармане, он присоединился к Сынмину, слегка коснувшись их плеч. Он даже не вздрогнул, когда Чан открыл за ними заднюю дверь, а вместо этого повернулся, чтобы уйти с твердой походкой.

Он был полон решимости вернуться. Он был полон решимости вернуть их всех.

Чанбин и Феликс закрыли за собой двери, скрывая оставшихся от внешнего мира. Хёнджин терпеливо ждал рядом с Чаном, который время от времени бросал взгляды через плечо сквозь деревья.

В лесу не было четкой тропы, они уже могли сказать об этом по карте. Минхо указал маршрут, которым он обычно шел на базу всякий раз, когда приезжал, а затем использовал свои знания, чтобы проложить отдельный маршрут для остальных. В конце концов, для них не имело смысла быть предсказуемыми и следовать по тому же пути, по которому раньше шла банда Минхо, и он знал черный ход, который Левантер не будет особенно охранять.

Чан был тем, кто шел впереди. Чанбин и Феликс шли бок о бок позади него, а Хёнджин и Сынмин шли сзади. Он изо всех сил старался прислушаться к опасности, но по языку тела Чана было очевидно, что они пока ничего не ожидают, а с наушниками он мало что мог сделать. Поэтому вместо этого он сосредоточился на тепле, которое исходило от Сынмина рядом с ним, наслаждаясь комфортом присутствия младшего.

Было достаточно трудно попрощаться с остальными, поэтому он не хотел делать это снова. Он хотел перестать чувствовать себя таким образом; у него не было причин придавать этому такое большое значение. Если они будут действовать так, будто могут больше не увидеть друг друга, это только увеличит риск того, что это произойдет.

Они не разговаривали во время путешествия, смесь нервозности и потребности хранить молчание побуждала их держать рот закрытым на протяжении всего путешествия. Время от времени Хёнджин чувствовал, как взгляд Сынмина останавливается на нем, поэтому они с опаской смотрели друг другу в глаза, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть, куда идут.

Когда перед ними стояла такая сложная задача, казалось бессмысленным нарушать тишину.

В конце концов, Чан остановил их, замедлив шаги. Хёнджин, из-за своего более высокого роста, мог смотреть через его плечо, сфокусировав свой взгляд на деревьях перед ним.

Здание сразу же бросилось ему в глаза, его серые стены контрастировали с яркой зеленью травы и кустов вокруг них. Он мог сосчитать каждую травинку на поляне, которая удерживала базу, больше похожую на поле, чем на просвет в лесу. У него в животе поселился приступ дискомфорта, когда он понял, как далеко остальным придется идти без каких-либо деревьев, которые могли бы их скрыть. Он и раньше знал о расстоянии, но, увидев его лично, просто представил его в перспективе.

Он сглотнул, пожалев, что они не принесли с собой воды, и остановился, пока его друзья начали двигаться вокруг него и готовиться к неизбежному.

— Ну, мы не будем пытаться войти, пока вы, ребята, не займёте позицию, – сказал Чан, похоже, думая о том же, что и Хёнджин, об открытости территории. — Ликс, ты знаешь, как поддерживать с нами связь. Просто дай нам знать, когда будешь готов, и дай нам знать, чувствует ли Джинни что-нибудь еще изнутри.

Феликс кивал каждому слову, в то время как Чан серьезно переводил взгляд с пары, к которой обращался. Он давно утратил какие-либо оставшиеся эмоции, сменившись спокойным и серьезным выражением лица, которое Хёнджин привык ассоциировать с ним на миссиях, но это по-своему успокаивало. Если Чан был так уверен и готов сражаться, то, конечно, ничего не могло пойти не так.

Когда Чан больше ничего не сказал, вместо этого маневрируя так, чтобы стоять рядом с Чанбином и Сынмином, а не со всей группой, Феликс и Хёнджин восприняли это как время уйти.

Столкнувшись с еще одним прощанием (двое за день – это слишком много, по мнению Хёнджина), группа из пяти человек с самого начала несколько неловко уставилась друг на друга. Они уже приняли участие в групповом объятии вместе с остальными, и почему-то казалось неправильным делать это снова без полной восьмерки, оставляя их для чуть более сдержанных прощаний и пожеланий удачи.

Чан был воплощением поддержки, когда он дружески обнял Хёнджина, за ним последовал Сынмин, который обнял его чуть более осторожно, но не менее искренне. Чанбин подарил Хёнджину колеблющуюся улыбку, прежде чем притянуть его к себе в свои объятия, их близость заставила Хёнджина услышать то знакомое, приземленное сердцебиение, которое он начал ассоциировать с безопасностью за последнюю неделю. Он позволил своим векам опуститься, когда вдохнул, пытаясь обрести тот же комфорт, который он испытывал каждую ночь, чувствуя твердость Чанбина и вдыхая его запах.

Это было не совсем то же самое, но давало ему достаточно, чтобы он мог сделать шаг назад и уйти с Феликсом, послав последний взгляд назад, прежде чем они начали разветвляться и искать точку с хорошим обзором в здание.

Стремясь отвлечься от взглядов, которые, как он чувствовал, давили на его спину, когда они уходили, Хёнджин снова посмотрел сквозь ветки деревьев вокруг них на здание за ними. Он сомневался, что Феликс мог что-то разглядеть, кроме серых пятен, просвечивающих сквозь растения, но сам Хёнджин смог разглядеть детали вплоть до трещин, раскалывающих камень.

Это означало, что ему было почти невероятно легко замечать окна всякий раз, когда они проходили мимо них, но, к его большому раздражению, ни одно из них не давало ему достаточного вида внутри. Они были либо слишком высоко, позволяя ему видеть только глухую стену напротив, либо вели к голому участку пола.

Феликс тихо шел рядом с ним, сообщая другим каждые несколько минут. Его глаза были тревожными, когда они рассматривали Хёнджина, который начинал чувствовать разочарование, похожее на разочарование Чонина, поскольку он все еще не встретил ничего многообещающего. Минхо сказал им, что там есть окна, но каждое из них было совершенно бесполезно для Хёнджина.

— Все еще ничего? – спросил Феликс приглушенным шепотом, следуя статическому голосу Джисона, который Хёнджину удалось уловить из наушника младшего.

Хёнджин поморщился, что было достаточным ответом для Феликса, чей рот скривился в небольшой сочувственной гримасе, когда он протянул руку, чтобы сказать остальным, что они до сих пор не нашли, где засесть. Хёнджин уже собирался смириться с тем, что он снова ничем не поможет и будет вынужден сидеть сложа руки и затаить дыхание, пока его друзья рискуют своими жизнями, когда он увидел издалека другое окно.

Оно было не очень большим, так что из него не открывался тот вид изнутри, на который он надеялся, но оно уже было более многообещающим, чем любое из других окон, с которыми они сталкивались.

Сквозь него Хёнджин мог разглядеть еще немного большого внутреннего пространства, которое, как ранее сообщил им Минхо, было просто обширной пустой комнатой, используемой в качестве приманки. Он мог видеть примерно десять метров пространства, все оно было голым и совершенно безжизненным. Пыль была видна в лучах света, проникавшего через другое окно, которое, как предположил Хёнджин, было рядом, но он не принял это во внимание и вместо этого сосредоточился на том, что означала сама пыль.

— Феликс, – позвал Хёнджин, резко остановив их обоих. Феликс с надеждой посмотрел на него, его рука уже поднялась к наушнику. — Здание кажется совершенно пустым, и я вижу так много пыли. Возможно, Бин был прав; Левантер, возможно, просто подождал прибытия Мирох, прежде чем уйти. Выглядит так, будто тут давно не было людей.

Феликс на мгновение замолчал, его лицо просветлело так, что Хёнджин почувствовал себя одновременно счастливым и обеспокоенным. Он не хотел внушать им ложное чувство безопасности, потому что Чан говорил ему ранее во время тренировки, что предполагать лучшее на миссии нехорошо, так как это вызывает уязвимость, но трудно было не чувствовать облегчение.

Пока Феликс говорил в наушник и повторял то, что сказал Хёнджин, он повернулся, чтобы посмотреть на базу. Он позволил себе сделать несколько неуверенных шагов вперед, его ноги не попадали на ветки и листья, из-за чего было бы слишком много шума, когда он подошел ближе, чтобы посмотреть, и никакие заблудившиеся ветки не заслоняли ему обзор.

Это позволило ему увидеть немного больше, и он понял, что там даже была опрокинутая картонная коробка, которую он пропустил ранее, лежащая на боку в луже дождевой воды. Это создавало довольно удручающую картину, но только добавляло оптимизма Хёнджину, поскольку даже верхний этаж их бункера не был таким обветшалым. И если Левантер был столь небрежен с их безопасностью, то он сомневался, что их маскировка была бы настолько убедительной, если бы это означало, что их жилое пространство выглядело столь низкого качества.

Он услышал, как Феликс приближается к нему сзади, производя гораздо больше шума, чем Хёнджин.

— Чан спрашивает, нашел ли ты хорошее место, – сказал он, останавливаясь рядом с Хёнджином, чтобы покоситься на окно. Хёнджин вообразил, что окно кажется ему маленьким и незначительным, но был тронут тем, что Феликс так искренне верил ему, когда он, вероятно, понятия не имел, что на самом деле видит Хёнджин. — Что мне сказать ему?

— Скажи ему, что мы готовы, – сказал Хёнджин прежде, чем сам успел обдумать. Он не хотел еще больше продлевать их миссию, повторяя их шаги или направляясь дальше, когда у него было предчувствие, что их нынешнее положение было лучшим из всех вариантов. Кроме того, он изучал его, давая Феликсу ответ, и даже понял, что может видеть самый край двери, через которую остальные собираются войти.

Это было настолько хорошо, насколько вообще возможно.

— Мы на позиции, – сказал Феликс, его голос дрожал от безымянной эмоции, которую Хёнджин слишком хорошо понимал.

Хёнджин на мгновение отвлекся от окна, чтобы сосредоточиться на своем слухе, напрягая уши как можно сильнее, пока его рецепторы были включены, чтобы услышать ответы, полученные Феликсом. Потрескивание сигнала между их каналами заставило волосы на его затылке встать дыбом от недовольства, но дискомфорт стоил того, чтобы услышать голоса своих друзей в последний раз перед тем, как миссия началась. Он смог опознать каждого из них, от бархатистого тона Сынмина до тона Джисона, который дрожал от нервов даже больше, чем у Феликса.

Хёнджин немного оживился, когда услышал Чанбина, но старший только утвердительно мычал, прежде чем замолчать.

Когда Чан сказал последнюю вещь – неразборчивую для Хёнджина из-за приглушения наушника Феликса, – Хёнджин оглянулся на здание. Сначала он не сосредоточил свой взгляд на окне, а вместо этого посмотрел в том направлении, где, как он знал, они в последний раз видели Чана, Чанбина и Сынмина. Они могли покинуть укрытие леса в любое время, стараясь быстро подобраться как можно ближе к зданию, чтобы избежать риска быть замеченными кем-либо внутри.

Учитывая, что Хёнджин не заметил никаких признаков жизни, он сомневался, что за ними кто-то присматривает, но он знал, что им все равно стоит поторопиться.

Не прошло и секунды, как его внимание привлекло движение слева от большого дерева. Он увидел вспышку светлых волос и тут же потянулся, чтобы похлопать Феликса по плечу и указать в направлении Чана. Младший вздохнул и выпрямился, его рука сжалась на плече Хёнджина, когда они оба смотрели, как их друзья вырываются из леса.

Чан, как обычно, лидировал, прямо перед Сынмином, а Чанбин следовал за ним. Хёнджин заметил, что у Чана уже есть зажигалка, из которой горит небольшое пламя, готовое манипулировать им по его желанию. Сынмин держал кинжал в обеих руках, а Чанбин нес пистолет, который Чан дал ему перед тем, как выйти из фургона.

Их шаги были легкими, соперничающими даже с шагами Хёнджина, когда они подходили к зданию с задней стороны. Хёнджин вскоре потерял их за стенами, а Феликс поник рядом с ним, уже, казалось, скучая по возможности видеть происходящее. Хёнджин ни в коем случае не мог его винить, так как он мгновенно переключил свой взгляд на дверь, которую он почти не видел. Он знал, что был единственным связующим звеном между Феликсом и остальными в фургоне и тем, что происходило внутри, поэтому он приоткрыл рот, чтобы быть готовым сообщить обо всем, что видел.

— Дверь открывается, – сказал он, даже не желая моргать, когда увидел, как в комнату проникает небольшой поток солнечного света снаружи. За ним последовала знакомая голова со светлыми волосами, когда Чан полностью открыл дверь и вошел внутрь. — Чан был первым-

Хёнджин резко оборвал себя, его мысли с визгом остановились, а голос покинул его, пока он наблюдал за всем, что произошло дальше.

И, Святые Боги, слишком много произошло за раз.

Когда Чан вошел, его острые глаза остановились на чем-то, что Хёнджин не мог видеть под правильным углом, и его лицо сурово нахмурилось, когда пламя зажигалки, которую он держал, взревело, оживилось. Оно росло с ужасающей скоростью, а затем внезапно исчезло, когда сверху на Чана брызнула вода, полностью намочившая его.

Хёнджин только успел увидеть, как выражение лица старшего превратилось в выражение чистого ужаса, прежде чем он полностью застыл вместе с Сынмином прямо позади него, и Чанбин выбежал, чтобы занять место впереди.

Несмотря на то, что он был слишком далеко, чтобы попасть в радиус действия Чанбина, Хёнджин считал в уме, отчаяние цеплялось за каждое число.

Раз.

Взгляд Чанбина метался по всему, что было перед ним – это Хёнджин мучительно хотел узнать – его лицо побледнело от страха, и Хёнджин мог поклясться, что его сердце остановилось.

Два.

В тумане рука Чанбина метнулась к наушнику, и Феликс вздрогнул в сторону Хёнджина от громкости его голоса. Хёнджин мог слышать каждое слово, доносившееся из наушника, и почти жалел об этом, учитывая ужас, который это наполняло его.

Три.

— Это они!

Четыре.

Хёнджин не слышал, что сказал Чанбин дальше, по крайней мере, слова не записывались в его голове. Он был слишком захвачен тем, что только что было сказано, тем, что он только что видел, и тем, как ужасно он ошибся.

Пять.

Как будто невидимая ударная волна вышла, когда силы Чанбина потеряли свою хватку, но Хёнджин не отреагировал на это. Он почувствовал себя совершенно оцепеневшим, когда понял, как ошибался – все, что он упустил. Над дверью, вне его поля зрения, было что-то, что немедленно облило Чана водой, чтобы погасить его пламя. Если бы он только мог увидеть это или почувствовать присутствие этого, Чан не был не остался без своего огня, и ему не пришлось бы работать, чтобы сделать его из ничего.

И он предположил, что база совершенно пуста из-за безжизненности той крошечной области, которую он мог видеть из окон, даже не жалея мыслей о тех, которые он еще не просмотрел.

'Они.' Чанбин не мог иметь в виду никого другого. Третья сторона – та, что пыталась забрать Сынмина – вернулась, и снова они одержали верх.

Что я наделал?

Хёнджин не мог заставить себя пошевелиться, наблюдая за начавшейся борьбой. Нападавшие, которые, должно быть, стояли за пределами радиуса действия Чанбина внутри здания, наконец, оказались в поле зрения Хёнджина, раскрывая себя и свое количество

Издав всхлип ужаса, Хёнджин понял, что они больше сталкиваются не только с одним. К его дезориентированным друзьям уже подошли как минимум три человека, и это была лишь небольшая часть группы, которую он мог сейчас видеть.

Они, казалось, были почти полностью покрыты толстым материалом, который Хёнджин не мог точно идентифицировать, виднелись только их глаза, и даже они были надежно скрыты большими очками. В результате кинжалы, которые Сынмин инстинктивно послал в их направлении, не причинили вреда, отскакивая только для того, чтобы быть пойманными и поднятыми обратно в воздух его силами.

Но это было бесполезно.

Хёнджин сделал неуверенный шаг вперед, совершенно не замечая рядом с собой Феликса, поскольку его внимание привлекла исключительно катастрофа перед ним. Он вскрикнул, когда Сынмина, явно застигнутого врасплох, грубо повалили на пол, несмотря на все его попытки увернуться от нападавшего. Чанбин полностью исчез из поля зрения, так как Чан получил сильный удар по затылку, когда безнадежно пытался добраться до Сынмина. Глаза Хёнджина невероятно расширились, когда он увидел, как старший упал и не смог снова подняться.

— Феликс, мы должны-… – начал Хёнджин, с силой отводя взгляд, чтобы отчаянно посмотреть на младшего. Он не был уверен, чем собирается закончить предложение, но шок начал постепенно ослабевать, чтобы он вернулся к какому-то пониманию и понял, что простое стояние здесь ничем не поможет.

Однако Феликса рядом с ним больше не было.

Голова Хёнджина дернулась в сторону, когда он уловил движение боковым зрением, и открыл рот, чтобы выкрикнуть имя Феликса со смесью отчаяния и замешательства. Он был настолько поглощен сценой внутри здания, что даже не заметил, что происходит снаружи – как Феликс оторвался от него и был уже как минимум в двадцати метрах впереди, мчась прямо к зданию.

Когда шок перестал делать его неподвижным, тело Хёнджина пришло в действие и отправило его за Феликсом. Отчаяние догнать Феликса и проникнуть внутрь здания, чтобы сделать что-нибудь, чтобы помочь другим, побудило его развить скорость, о которой он раньше не думал.

Все, о чем он мог думать, пока бежал, это образ Сынмина, безжалостно брошенного вниз, и то, как Чан даже не попытался подняться, когда его сбили с ног. Он даже не хотел думать о том, что происходит с Чанбином, спрятавшимся в той части комнаты, которую он не мог видеть.

Он никогда не был так благодарен за свои длинные ноги, так как был почти рядом с Феликсом, когда они подошли к зданию. Он потянулся, чтобы схватить другого за руку, чтобы они могли войти вместе, но Феликс выскользнул из его рук и поспешил войти первым, распахнув дверь с такой силой, что та ударилась о стену рядом с ней. Хёнджин, пошатываясь, вошел за ним, оставив его закрываться позади них.

И это была их ошибка.

Как только Хёнджин услышал щелчок двери, прежде чем он успел даже остановиться, чтобы понять, где его друзья, здание погрузилось в полную темноту.

Голос Чанбина закричал, то ли от боли, то ли от паники, Хёнджин не был уверен, но, по крайней мере, это подтверждало, что он в сознании. Хёнджин сбросил солнцезащитные очки, даже не удосужившись посмотреть, куда они приземлились, моргнув один раз, чтобы привыкнуть к темноте. Он не остановился, чтобы задаться вопросом, почему все огни внезапно погасли; все, что он знал, это то, что в этой ситуации он был единственным из своих друзей, кто мог что-то сделать.

— Феликс, свет? – Он закричал, уворачиваясь от бросившегося на него человека и оставляя его грубо приземляться на землю у его ног. Он резко развернулся, и его взгляд тут же остановился на Феликсе, который слепо поворачивался с выражением сожаления на лице.

— Нет! – Младший закричал в ответ, его голос сорвался от ужаса. Он совершенно не замечал незнакомца, приближающегося к ним сзади, и иглы, направленной прямо ему в шею.

Хёнджин рванулся вперед и резко шлепнул протянутую руку, отчего Феликс вздрогнул и повернулся с такой силой, что чуть не упал. Ненависть и ужас нарастали в груди Хёнджина, когда он с опозданием понял, что свет был выключен, так что Феликсу не с чем было сражаться. Учитывая, как легко их враги могли определить их местонахождение в темноте, Хёнджин мог только предположить, что очки, которые они носили, позволяли им иметь ночное видение.

Они действительно предусмотрели всё.

— Прижмись спиной к стене, чтобы они не смогли подкрасться к тебе сзади, – прошипел Хёнджин, доставая из кармана кинжал. Он молился, чтобы ему не пришлось его использовать, но понятия не имел, что ему еще делать. Тот, от кого он увернулся и отправил на пол, уже вставал на ноги, а остальные начали оглядываться, чтобы увидеть, что за суматоха у двери.

Хёнджин сначала взглянул на дверь, надеясь, что сможет открыть ее и достать снаружи немного света для сил Феликса. К его ужасу, там кто-то стоял и, похоже, думал о том же, что и он. Из окон должен был идти свет, но даже они внезапно закрылись – Хёнджин не мог понять, как это произошло между его уходом из исходного положения и прибытием, но все было так, и на этом нельзя было зацикливаться.

Быстро участившись в панике, Хёнджин искал своих друзей. Он слышал, как Феликс борется с кем-то позади него, но не знал, что стало с остальными.

Чанбин все еще стоял, но только потому, что его собственное время реакции было почти таким же хорошим, как у Хёнджина, в то время как Сынмин все еще корчился на земле, где его удерживали. Затем глаза Хёнджина нашли небольшую группу людей, собравшихся вокруг кого-то на полу, и он без проблем узнал волосы Чана. Собравшись с духом, Хёнджин поспешил вперед, отчаянно цепляясь за кинжал.

Он понятия не имел, что он мог сделать. Он был в меньшинстве, они были более чем готовы к нему, и он так трясся, что чуть не выронил оружие, которое дало ему шанс.

Но он должен был что-то сделать.

Стиснув зубы, Хёнджин ударил ногой приемом, которому Чан научил его раньше, – удару, который был полезен, поскольку не требовал такой силы с его стороны, но все же был эффективен. Ему удалось поймать двоих из них за лодыжки, отбросив их назад. Хёнджин толкнул их обоих рукой в тщетной попытке заставить их упасть быстрее, но один вцепился ему в локоть и чуть не повалил его вместе с ними. Это вынудило его свободной рукой провести заостренным концом кинжала по обнаженной коже, которую он мог видеть на руке человека.

Они вскрикнули и отпустили его. Мгновенно воздух за его спиной изменился, что побудило его пригнуться, как раз в тот момент, когда кулак ударил его так же, как это произошло с Чаном. При этом воспоминании Хёнджин почувствовал, как внутри него вспыхнула ярость, не оставив у него никаких угрызений совести, когда он выполнил тот же самый удар и отправил своего противника в нокаут.

— Этот еще на ногах, – раздался недружелюбный голос со стороны Чана. — Давайте удостоверимся, что мы поймаем его...

— Подожди-ка секунду! – Хёнджин сразу же определил направление крика и на мгновение оторвал взгляд от Чана, чтобы посмотреть на дверь, хотя он был готов к новым атакам сзади. — Снаружи есть еще один. Это электрический пацан.

Глаза Хёнджина расширились, когда он понял, что вот-вот произойдет, и едва успел закрыть глаза, как свет вернулся.

Дальнейшее было для него загадкой. Он полностью потерял свои очки, и поначалу все, о чем он мог думать, это то, как отчаянно он хотел их вернуть.

Со всех сторон от него раздавались голоса, некоторые кричали и вопили, были ли они ему знакомы или нет. Свет ударил по его закрытым векам, каким-то образом усиливаясь с каждой секундой, до такой степени, что Хёнджин молился о том, чтобы каждый новый уровень был последним. 

Сначала с этим можно было справиться, но вдруг ему показалось, что он намеревался проникнуть сквозь его защиту и проникнуть в его разум, завладеть его мыслями и сделать так, чтобы у него не было достаточно сознания, чтобы беспокоиться о своих друзьях.

Все, о чем он мог думать, это боль.

Он даже не осознавал, что опускался на землю, пока ледяной укус пола не встретил его, просачиваясь сквозь одежду и добавляя еще одну волну агонии в его конечности, чтобы сопровождать это в его голове.

Низкие стоны сорвались с его губ, единственный способ справиться с мучением, но даже горло начало болеть. Он едва мог думать достаточно, чтобы задуматься о том, какой ущерб был нанесен ему, поскольку казалось, что что-то вонзается прямо в его мозг и оставляет там свой след, а его голова была такой тяжелой, но светлой, что он не удивился бы, если бы она распахнулась пополам.

Он не мог думать. Он не мог видеть, и он не думал, что сможет видеть, даже если ему удастся снова открыть глаза.

Он хотел, чтобы это прекратилось.

Остановитесь. Остановись, пожалуйста, остановись-

— Джинни, мне так жаль. Мне так жаль, вот, позволь мне… 

Дыхание Хёнджина стало дрожащим, и он почувствовал привкус крови во рту из-за того, как сильно он прикусил губу. На его спине была рука, когда он согнулся, направив лицо к полу в отчаянной попытке избежать навязчивого света, который ослеплял его со всех сторон.

— Мне жаль, прости…

Это был голос Феликса? Головная боль Хёнджина по-прежнему была неописуемо болезненной, но она начинала ощущаться скорее как афтершок, а не как первоначальная волна, а давление на его веки становилось чуть слабее, чем было за несколько секунд до этого. Он почти мог уловить низкий тон, дрожащий от чистой вины, когда говорящий наклонился ближе к нему, их рука дрожала на его рубашке.

— Мне так жаль. Я не знал, что еще я мог сделать, я должен был попытаться ослепить как можно больше из них, но твои солнцезащитные очки уже были… Я убавил его  настолько, насколько мог, хорошо? Боль скоро уйдет. Блять- блять, Хёнджин, мне так жаль.

Хёнджин понял, что его трясет. Это была не простая дрожь, но его конечности, особенно руки, дрожали с такой силой, что его мышцы уже начинали болеть из-за напряжения, только усиливая боль, которую он чувствовал. Он издал еще один стон, который был значительно громче, чем его предыдущие, когда попытался остановиться- перестать трястись, перестать болеть, остановиться.

Все голоса стихли, но для Хёнджина это не имело значения. Страдал не слух, все дело было в глазах, и он считал, что их с тем же успехом можно было поджечь. Только это могло сравниться с пыткой, которую он испытывал тогда.

Он не знал, где находится и почему вдруг подумал, что умирает. Все, что он чувствовал, это жжение в веках и пульсация в голове; все остальное казалось неуместным в сравнении.

Молчание было чем-то, что помогало ему. Он пытался найти утешение в тишине вокруг себя, как делал это, когда был моложе, после возвращения домой из школы. Если он просто оставался достаточно тихим, то скоро почувствовал бы себя лучше. Он смог бы забыть о хулиганах. Возможно, он чувствовал себя так ужасно, потому что они зашли слишком далеко в одной из своих шуток и плеснули ему в глаза кислотой. Может быть, поэтому им было так больно.

Клик

Это был странный шум. Хёнджин не был уверен, что это могло быть, но за этим скрывалась какая-то угроза. Ему вдруг захотелось открыть глаза, хотя, как он и ожидал, веки отказывались его слушаться. Когда он понял, что боль может усилиться, если он поднимет их, то сжал их еще крепче.

Шум мог подождать-

— Осторожнее-

Бам!

Хёнджин вздрогнул и издал еще один крик, еще больше втягиваясь в себя. Рядом с ним раздался громкий удар, за которым последовал голос, который он определенно слышал раньше, но не мог точно определить. Он порылся в беспорядке своего разума, но когда от этого ему стало только хуже, он снова начал бездумно дрожать.

Его окружал ужасный запах. Он не был уверен, что это такое, хотя знал, что ненавидит это, и попытался с отвращением сморщить нос, но обнаружил, что не может пошевелить ни одним мускулом на лице. У него слишком сильно болела голова, если он делал это.

Что-то влажное и теплое начало впитываться в рукава его рубашки, которая болталась на земле, и Хёнджин на мгновение избавился от любопытства. Слышно было и прерывистое дыхание кого-то, страдающего от боли, и он задался вопросом, не попался ли еще один бедный ребенок в шутку, разыгранную хулиганами.

Крошечная, эгоистичная часть его была рада, что он разделил боль с кем-то еще.

— Нет. Нет, нет, нет, нет…

Голос, который был раньше, внезапно зазвучал намного яснее, и Хёнджин, наконец, смог его определить. По крайней мере, некоторые воспоминания вернулись, и Хёнджину этого было достаточно, чтобы опознать говорящего.

“Ты можешь двигаться?" "Я думал о тебе." «Твои силы должны делать мир таким прекрасным». «Повернись ко мне лицом».

— Чанбин...? – Имя сорвалось с губ Хёнджина хриплым шепотом, но это не шло ни в какое сравнение с теплым облегчением, охватившим его. Всякий раз, когда у него были проблемы, Чанбин был рядом. Он спас Хёнджина в банке, беспокоился о Хёнджине, хвалил его способности и помогал ему в кошмарах.

Если кто-то и мог унять его боль, то это Чанбин.

Однако... что-то было не так. Хёнджин чувствовал это. Обычно в Чанбине чувствовалась успокаивающая теплота, но теперь все, что Хёнджин мог чувствовать, это леденящий ужас.

— Черт, Феликс, просто оставайся со мной. Сосредоточься на моем голосе, идет? Все будет хорошо, просто оставайся со мной.

Хёнджин открыл глаза, и, хотя большая его часть все еще была сбита с толку, он был достаточно проницателен, чтобы понять, что что-то серьезно не так. Он моргнул, сдерживая признание своей боли и разочарования по поводу странных обесцвеченных пятен перед глазами.

Сначала он увидел рукава своей рубашки, запачканные зловещей красной жидкостью. Они окунались в большую лужу, которая начала доходить до него, хотя ни одна из них еще не коснулась его кожи. Он взглянул в сторону, откуда образовывалась лужа, и вдруг вся его боль забылась.

Феликс лежал в луже, которая, как знал Хёнджин, должна была быть его собственной кровью, его остекленевшие глаза смотрели в потолок над ним. Свет был сильно приглушен, но ему почти хотелось, чтобы он ослеплял, чтобы у него был предлог отвести взгляд.

Но ущерб уже был нанесен. Ничто не могло заставить его оторвать взгляд от огнестрельного ранения в плече Феликса.