Чонин не понимал, что происходит.

В одиночестве он скрючился в задней части фургона. Он был окружен обломками, ящиками, которые они так тщательно сложили и паковали, теперь валялись на полу. Некоторые из них лежали открытыми, ноутбуки внутри были покрыты царапинами и трещинами, которые, как знал Чонин, были сломаны и не подлежали ремонту. Но он не показал ни малейшего беспокойства ни по отношению к ним, ни к участкам пола, покрытым битым стеклом.

Такой беспорядок стоял из-за того, как бешено и беразлично Минхо вел их через лес, в результате чего все, что до сих пор не было на земле, рухнуло. Джисон и Чонин цеплялись друг за друга, пытаясь удержаться от того, чтобы их не швыряло подобным образом, что привело к многочисленным синякам, которые, как Чонин уже чувствовал, расцветали на его ногах и спине, но, опять же, он совсем не волновался.= об этом.

Причина, по которой Минхо прыгнул на место водителя и вел машину так, как будто от этого зависела его жизнь, все еще была ясна в сознании Чонина, поскольку это единственное, что у него было, обозначающее происходящее на базе. И хотя это вызывало плохие предположения, это было все же лучше, чем альтернатива: вообще ничего.

Все, казалось, начиналось довольно гладко. Феликс сообщил, что они с Хёнджином были размещены в довольно удобном месте, дающем хороший вид на часть первого этажа здания. Затем вошли Чан, Чанбин и Сынмин, их наушники полностью замолчали, поскольку они сосредоточились исключительно на том, чтобы безопасно войти в здание. Это была та часть, которой Чонин боялся, так как несколько камер, к которым у него был доступ, показывали ему только области под базой, не оставляя никаких подсказок относительно того, что происходит наверху. Он рассчитывал на новости Хёнджина, переданные им через Феликса, но когда тишина затянулась, и он, и Джисон начали опасаться. Как только они собирались попросить Феликса рассказать им, что происходит, они получили леденящее душу сообщение от Чанбина.

— Это они!

Чонин до сих пор слышал эти два слова в голвое вместе со страхом в голосе старшего. Оно пришло из ниоткуда с такой силой, что Джисон физически подпрыгнул рядом с Чонином, а Минхо вздрогнул из-за объема сообщения. Однако любой дискомфорт, который они чувствовали, вскоре был омрачен, поскольку им оставалось задаться вопросом, что имел в виду Чанбин.

Как бы отчаянно они ни пытались связаться с остальными, ни от кого не получили ответа. Молчание нулось мучительно, даже Феликс молчал. В этот момент они поняли, что что-то, должно быть, пошло до ужаса не по плану, и Джисон начал паниковать, пока они изо всех сил пытались придумать, что делать. Не зная, что происходит внутри, они не знали, принесет ли спешка на помощь пользу или только обременит тех, кто внутри.

А потом произошло еще кое-что, что и напугало их, и, наконец, дало повод действовать.

Несколько камер, к которым у Чонина был доступ, полностью отключились, и он был полностью заблокирован системой безопасности. Чонин сразу понял, что это то же самое отключение электричества, которое произошло в особняке во время их предыдущей миссии, и как только он озвучил это наблюдение, Минхо вскочил на ноги и побежал к задней двери фургона, двигаясь быстрее, чем Чонин когда-либо видел.

И без того дрожа от смеси ужаса и адреналина, Джисон и Чонин сидели в замешательстве, пока не услышали, как открылась водительская дверь, а затем раздался отчаянный карабкающийся звук Минхо, забирающегося на место у руля. Не прошло и секунды, как фургон рванулся в движение, сила его состояния из неподвижного превратилась в ускорение настолько быстро, что Джисон упал на бок, а Чонин громко вскрикнул от удивления.

Когда Джисон в конце концов оправился от своего шока, чтобы позвать Минхо и спросить, что он делает, Минхо ответил фразой, которая заставил и Джисона, и Чонина полностью замереть от ужаса.

— Разве вы не понимаете? – Минхо крикнул им в ответ, его обычно мягкий голос перекрывал звук двигателя и веток под их колесами, когда он съезжал с дороги. — Чанбин сказал: «Это они». Не прошло и минуты, как электричество в здании было полностью отключено. Кого мог так бояться Чанбин и зачем им отключать электричество?

— Из-за Феликса, – в ужасе прошептал Чонин, чувствуя, как широко распахнутые глаза Джисона обращаются к нему. Он вдруг почувствовал, как в животе нарастает тошнота от осознания того, что могло произойти, а также того, насколько опасной становилась их ситуация. Турбулентность фургона совсем не помогала, и даже крепкая хватка Джисона на его предплечье казалась отдаленной и неважной. — Вот почему мы ничего от него не слышали. Он пошел помочь, а потом они отключили электричество, так что внутри погас весь свет.

После его слов Джисон пришел к такому же выводу, они оба значительно побледнели, и Чонин был уверен, что Минхо спереди выглядит не намного лучше. Намерения Минхо тоже стали ясны: он вел их к базе, чтобы они могли использовать Джисона для борьбы с отключением электроэнергии, как делали в прошлый раз.

После этого неровности дороги больше не имели значения для Чонина; удары его конечностей о стенки фургона казались незначительными по сравнению с трепетом его сердца. Чемоданы разбивались вокруг них, Джисон прижимал один к груди правой рукой, а левой вцепился в Чонина, пытаясь удержать их обоих в устойчивом положении. Чонин сделал то же самое с ноутбуком, через который он просматривал записи с камер наблюдения, но, к сожалению, тот, что контролировал каналы их наушников, давно уже отлетел к другой стороне машины, с громким грохотом ударившись о стену.

Тем не менее, Чонин хотел, чтобы Минхо ехал быстрее, независимо от последствий. Он отчаянно хотел, чтобы они прибыли в здание, и Джисон мог помочь как можно скорее.

Когда они в конце концов прибыли, и Минхо едва не бросился с водительского сиденья, Джисон и Чонин тоже вскочили на ноги. Однако, прежде чем они успели даже двинуться к задним дверям, Минхо уже открывал их и фиксировал на Чонине безумный, но до ужаса суровый взгляд.

— Оставайся здесь.

С негодованием, занимающим все уголки его разума, Чонин несогласно нахмурил брови и тут же открыл рот, чтобы возразить. 

— Нет, я должен…

— Ты должен остаться здесь на случай, если что-то еще произойдет. Я пойду с Сони, чтобы починить питание, и у него был кто-то, кто прикроет его спину, но мы понятия не имеем, во что мы можем здесь вляпаться. Не спорь, сейчас не время для этого.

Итак, после того, как Чонин изобразил извиняющуюся гримасу, Джисон последовал за Минхо. Через долю секунды двери захлопнулись, оставив Чонина глазеть на них и чуть не расплакаться.

Вот так он и очутился в своем нынешнем положении, не мигая глядя на экран с пустыми кадрами с камер наблюдения перед собой и разбитое оборудование со всех сторон. Если бы они оказались в любой другой ситуации, Чонин вполне мог бы рыдать из-за ущерба, нанесенного его любимым компьютерам, но в тот момент ему было все равно.

Он был слишком занят наблюдением за оставшимся экраном и прислушиванием к тишине, доносившейся из его наушника.

На самом деле он знал, что прошло не больше минуты с тех пор, как Минхо и Джисон ушли, но ему начинало казаться, словно прошел не один час в ожидании услышать какие-нибудь новости. Он не хотел сам говорить в наушник, боясь прервать и отвлечь их от того, что они делали. Однако тишина начинала действовать ему на нервы, заставляя придумывать сценарии, которые он хотел бы выбросить из своей памяти.

Конечно, сначала он вернулся к тому моменту, когда понял, что Сынмин ушел на их предыдущую миссию. Он помнил ту холодную, твердую пустоту, которая осела в его желудке, чувство тяжести, давившей на плечи, от которой было практически невозможно дышать. Он не мог думать, потому что его сознание внезапно захлестнула мысль о жизни без Сынмина, и этого было достаточно, чтобы он почувствовал себя так, словно умер сам.

Затем его воображение начало придумывать другие сценарии, в том числе то, что могло случиться с другими там. Он мог видеть, как Чан и Чанбин постепенно ослабевают, пока не могут больше стоять, в то время как Сынмин был вынужден беспомощно наблюдать за происходящим со стороны. А что насчет Хёнджина и Феликса? Если Феликс действительно зашел внутрь, чтобы попытаться помочь, то что сделал Хёнджин? Явно не остался снаружи, иначе Минхо и Джисон наткнулись бы на него.

И, наконец, более эгоистичная сторона Чонина боялась за себя. Иногда он отрывал глаза от экрана компьютера, чтобы смотреть на двери, наполовину ожидая увидеть, как враг сломает их и нападет на него. Не зная, что происходит внутри, преодолевают ли его друзья угрозу или падают перед ней, он мог только ждать, чтобы увидеть исход своей собственной судьбы.

Спустя, казалось бы, еще полчаса, а может прошла всего минута или около того, камеры на экране Чонина подали первые признаки жизни.

Он так сильно вздрогнул, когда вернулось первое изображение, из-за чего компьютер чуть не выпал с его колен, но он горячо вцепился в него, как в спасательный круг. В этот момент все другие камеры, которые изначально функционировали и были доступны ему, также подключились к сети, и хотя у него все еще не было доброй половины из них, это было лучше, чем ничего. И это позволило ему впервые с тех пор, как Минхо и Джисон оставили его одного, думать позитивно.

Сони сделал это, понял он, одна его рука импульсивно поднялась, чтобы прижаться к наушнику. Он сделал это!

— Ребята, что происходит? – спросил он нетерпеливо, не желая отводить взгляд от экрана. В видимых ему комнатах по-прежнему не было никаких изменений, и это указывало на то, что Чан, Чанбин и Сынмин еще не достигли их, но это также означало отсутствие признаков борьбы. Он не был уверен, к лучшему ли это, но, по крайней мере, это давало ему надежду.

Однако то мимолетное облегчение, которое расцвело в ответ на вернувшуюся силу, вскоре оторвалось от него, когда молчание остальных затянулось. Он предполагал, что с Джисоном должно быть все в порядке, учитывая вновь ожившие камеры, но затем ему пришло в голову, что это могли сделать те же люди, которые и отключили их. Возможно, они пытались выманить его или дать ему ложное чувство безопасности.

Внезапно почувствовав крайнее беспокойство, Чонин поднялся на ноги. Он хотел начать ходить взад-вперед, хотя слишком боялся издать звук, и, вероятно, все равно споткнулся бы об один из лежащих вокруг ящиков. Вместо этого он перешел к компьютеру, который раньше использовал для мониторинга каналов между их наушниками.

Со страхом и ужасом, давившим на его плечи, он отчаянно нуждался в чем-то положительном. Он цеплялся за возможность этого, и поэтому он пытался убедить себя, что не получает ответа от других, потому что, когда компьютер швырнуло через фургон из-за бешеной езды Минхо, он случайно отключил что-то. Джисон ведь должен был дать знать, хотя бы если-… когда он вернет электричество.

Чонин опустился на колени перед поврежденным компьютером, скривившись в ответ на его состояние. Его экран был жестоко разбит, и он казался ему совершенно безжизненным. Чип тоже молчал, даже когда он протягивал ладонь к устройству, так что он признал это безнадежным делом.

Проклиная себя, Чонин снова поднялся на ноги и огляделся. С каждой секундой он становился все более и более беспокойным, как из-за тишины, так и из-за давления одиночества. По крайней мере, Феликс остался с ним, когда Сынмин пропал, но теперь Чонину не за кого было держаться и утешаться от тихих подбадриваний.

Но он не мог просто сидеть и ждать. Как бы ему ни хотелось сесть и плакать в колени, он знал, что это ничем не поможет другим, и хотя Минхо приказал ему остаться, он все еще мог помочь им в пределе фургона.

Делая все возможное, чтобы противостоять ужасу, который хранил свою холодную хватку в его сердце, Чонин направился к компьютеру с записью с камер наблюдения, в которой говорилось о намерении повторить его тесты, на случай, если всплеск силы Джисона что-то изменит, когда-

Бам!

Чонин подпрыгнул, его правая рука взлетела вверх, чтобы прикрыть рот, когда удивленный визг сорвался с его губ. Когда он убрал ее, огни в его чипе задвигались с головокружительной скоростью, идеально отражая охватившую его панику.

Он и раньше слышал выстрелы – злонамеренные, которые, как он знал, были направлены против других людей. Они по-прежнему пугали его до смерти, но теперь это было в основном из-за их резкой громкости, а не из-за того, что, как он знал, они означали. С этим, к сожалению, с опытом стало легче справляться. Он только больше привык к ним после того, как присоединился к группе, так как Сынмин никогда не использовал их раньше, когда они были только вдвоем, но Чан и Чанбин поощряли пистолеты из-за того, насколько они были эффективны. Чонин вспомнил, что последний даже взял один в здание для их текущей миссии, поэтому ему хотелось верить, что выстрел, который он только что услышал, был произведен кем-то на их стороне.

Однако в наступившей тишине он чувствовал себя крайне потрясенным, и не мог понять, почему. Это было жутко, но как-то оглушительно и удушающе до такой степени, что Чонин почти забыл, как дышать.

Он никогда раньше не чувствовал себя более отрезанным от своих друзей, и он прислонился к стене рядом с ним, не в силах выдержать весь свой вес, когда на него накатила новая волна физической болезни. Он никак не мог сказать, кто использовал этот пистолет или в кого он могло попасть. Учитывая его осведомленность, эта пуля могла пройти через голову любого из их группы, и он бы ничего не узнал. Он мог стоять в фургоне, дрожа с головы до ног, в то время как кто-то, кого он любил, истекал кровью всего в нескольких ярдах от него.

Но он не мог заставить себя пошевелиться. Даже если он пытался оправдать свое бездействие приказом от Минхо, но он знал, что за этим стояло нечто большее.

Чонину раньше никогда не хотелось, чтобы он узнал разницу в выстрелах, чтобы он мог определить, соответствует ли тот, который он только что услышал, выстрелу Чанбина. Это утешило бы его, потому что тогда бы он знал, с какой стороны стреляли.

Он даже не был уверен, была ли поражена цель.

Как раз когда он собирался выпустить всхлип, который собирался в его горле, Чонин наконец услышал голос снаружи.

— Йени! – Голос Джисона дрогнул, когда он выкрикнул, наполнив Чонина тревогой, но он не мог отрицать облегчение, которое затмило это. Было так приятно услышать одного из его друзей, даже если он звучал на грани слез, по крайней мере, с ним все было в порядке.

Восприняв крик старшего как знак того, что он может выйти, Чонин бросился в бой, его прежняя неподвижность исчезла, когда он восстановил контроль над своими мышцами. Он проглотил слезы паники, которые выступили на его глазах, бросившись к дверям, его трусость оставила его, как пальто, которое он смог сбросить, не жалея мыслей.

Он даже не допускал мысли, что Джисон мог быть приманкой, чтобы соблазнить его выйти из фургона, но, по крайней мере, у него хватило ума схватить пистолет, который Чан оставил ему, прежде чем распахнуть двери.

Солнечный свет на мгновение ослабил его глаза, когда он вышел. Однако он не дрогнул, а вместо этого яростно моргнул, глядя в том направлении, откуда изначально слышал голос Джисона.

Его взгляд тут же остановился на брюнете, который, шатаясь, шел к фургону с базы позади него. Минхо, казалось, оставил небольшое расстояние между их машиной и зданием, возможно, опасаясь попасть в засаду, как только они выйдут, но, судя по напряжённым движениям Джисона, это было ошибкой.

Затем Чонин понял, почему это произошло, и пистолет почти выскользнул из его пальцев, когда он увидел, кого несет Джисон.

— Чан, – прошептал он, не веря своим словам. Он сделал один шаг вперед, затем другой, пока не побежал, чтобы сократить дистанцию между собой и друзьями.

Джисон держал одну из рук старшего за плечи, в то время как ноги Чана беспомощно волочились по земле, пока Джисон изо всех сил пытался тянуть его за собой. Джисон явно делал все возможное, чтобы голова Чана не двигалась слишком сильно, но было очевидно, что он едва мог удерживать их обоих в вертикальном положении.

— Что случилось? – ахнул он, подойдя ближе, с ужасом наблюдая, как Чан не отвечает, а Джисон продолжает тащить его к фургону. Он протянул руку, в которой еще не было пистолета, и позволил ему зависнуть над плечом блондина. Он хотел помочь Джисону, но чего-то в виде беспомощности Чана было достаточно, чтобы он полностью застыл.

— Очевидно, его ударили по голове, – ответил Джисон, бросив обеспокоенный взгляд в сторону старшего. — Я до сих пор не знаю, что произошло, другие не объяснили. Там всё довольно беспокойно.

Его слова еще больше охладили Чонина и в сочетании с видом Чана без сознания заставили его бросить безумный взгляд на здание. Всё облегчение, которое он испытал, увидев Джисона, который, к счастью, казался невредимым физически, исчезло, когда его разум снова был переполнен мыслями о том, что может происходить с теми, кто внутри.

Он вспомнил выстрел, который, как он слышал, прозвучал, и это стесненное чувство в груди усилилось. Его хватка на пистолете сжалась крепче, металл неприятно царапал чип.

Джисон, должно быть, услышал шум, когда его взгляд скользнул вниз к оружию, прежде чем вернуться к лицу Чонина, настойчивость заменила беспокойство в его выражении.

— Тебе это не понадобится. Люди – эти «сторонние» парни – все вырублены или мертвы, хотя Сынмин сейчас ходит и проверяет.

Чонин оживился, его свободная рука замерла на предплечье Чана. Он с опозданием заметил, что Чан промок до нитки и холоден на ощупь. 

— Сынмин? Он в порядке?

— Он в порядке.

— А остальные? Они…?

— Просто иди туда, – умолял Джисон с отчаянием, просачивающимся в его голос. Он снова двинулся вперед, возвращаясь к своему кропотливо медленному путешествию к фургону. Чонин действительно заставил бы себя действовать, если бы не слова, которые пробормотал себе под нос Джисон, его голос дрожал. Чонин, наконец, понял, как ужасно выглядит брюнет со спутанными волосами и бледным лицом. Его глаза сияли — это были слезы? 

—- Им нужна любая помощь, которая только возможна.

С этими словами он полностью отвернулся и продолжил тянуть Чана вперед. Чонин смотрел, как он уходит, на долю секунды, его глаза задержались на затылке Чана.

Затем он развернулся на ногах и направился к зданию.

Когда он пересек оставшуюся часть поляны, Чонин ощутил приступ паники, подстегивающий его движение, заставляя одну ногу ставить перед другой в ритме, который едва ли удерживал его от потери равновесия. Слова Джисона эхом отдавались в его голове, все негативные последствия, которые Чонин уже подвергал рассмотрению, создавали один ужасающий образ последствий миссии. И, что еще хуже, Джисон упомянул только третью сторону. Он не знал, где Кле и должны ли они еще иметь с ними дело.

С того момента, как сообщение Чанбина прозвучало в его наушнике, Чонин знал, что что-то не так, даже если он не был уверен, что именно. Теперь у него была довольно хорошее представление об этом, начиная выстрелом и заканчивая тем, как Чан потерял сознание – зрелище, которое все еще запечатлелось в его памяти, – и это напугало его.

Он не был уверен, чего ожидать, когда в конце концов добрался до здания, но инстинктивно напрягся как физически, так и морально, когда распахнул дверь.

Первым, что он заметил, как ни странно, был звук его ботинок, плескавшихся в луже воды, стоявшей у входа. Он позволил себе мгновение, чтобы быть сбитым с толку этим, прежде чем его глаза снова поднялись и оглядели остальную часть комнаты.

Это был бардак, если описать одним словом. Тела, одетые в толстую черную одежду, лежали распростертыми прямо перед Чонином. Он не видел крови, но их неподвижности было достаточно, чтобы понять, что в ближайшее время они не встанут. Его взгляд сосредоточился, в частности, на одном, чье лицо было повернуто в его сторону, и давал ему полный обзор тонированных очков, которые были на их лицах.

Он уже собирался отвернуться, так как до сих пор не видел никого из своих друзей, когда голос позвал его справа, заставив его дыхание сбиться от искреннего облегчения.

— Сынни, – всхлипнул он, чувствуя, как новые слезы затмевают его глаза. Он еще не обронил ни одной, но несколько раз был крайне близок к этому, и одного вида его бойфренда было достаточно, чтобы снова чуть не вывести его из себя. Одно дело слышать, что с Сынмином все в порядке, и совсем другое – видеть это лично. — Ты в порядке.

Чистое облегчение было всем, что он мог почувствовать на мгновение, когда их взгляды встретились, и он даже не заметил неподвижного человека, которого рассматривал Сынмин. Он шагнул вперед, закусив губу, чтобы она не дрожала, и ждал, пока Сынмин заключит его в одно из объятий, которые они обычно делили после миссий; в конце концов, он отчаянно нуждался в этом.

Однако Сынмин не двигался и даже не попытался ответить на шаткую улыбку, которую послал ему Чонин. Вместо этого он разорвал зрительный контакт и посмотрел на что-то позади Чонина, его челюсти сжались, когда он резко сглотнул. Затем Чонин осознал, насколько потрясенным выглядел Сынмин (что-то, чего он сначала не уловил из-за своей чрезмерной благодарности за то, что со старшим все в порядке), что почти идеально соответствовало напряженному и страдающему выражению лица Джисона ранее.

Чувствуя, как весь его страх возвращается в удушающем, отрезвляющем порыве, Чонин проследил за взглядом Сынмина.

На этот раз его хватка на пистолете действительно ослабла, в результате чего тот выпал из его руки и упал на пол с грохотом, который резко разрушил могильную тишину, опустившуюся на комнату.

У стены столпилась небольшая группа знакомых людей, от них доносилось тихое бормотание голосов. Один из них растянулся в стороне и яростно вздрогнул от звука, который только что издал Чонин, хотя это не имело большого значения, поскольку его тело и без того сильно трясло.

Голова Хёнджина была опущена, его глаза были широко открыты, но ничего не видели, когда они смотрели на землю перед ним. Они были в красной оправе и сияли почти безумным блеском, а его длинные волосы неровно падали на них. Видеть Хёнджина средь бела дня без очков и не показывать никаких признаков боли по отношению к лучам, которые падали на него сверху, уже сильно нервировало.

Но это даже не шло ни в какое сравнение со сценой, расстилавшейся перед ним.

Два человека встали на колени друг напротив друга, оба склонились над чем-то, чего Чонин не мог разглядеть из-за угла, под которым он стоял. Он сразу узнал Минхо, отвернувшегося от него, его темные волосы сияли серебром под светящимися потолочными светильниками, в то время как Чанбин стоял перед ним. Выражение лица Минхо было скрыто, но выражение лица Чанбина было неоспоримым. Его черты выражали ту же животную панику, что и у Джисона и Сынмина, хотя в нем было немного больше спокойствия, когда он поправил свою позу.

Когда его руки стали видны, Чонин с трепетом заметил, что они красны от крови.

Был кое-кто, кого Чонин еще не видел – кто-то, кто, будь он способен, сделал бы все возможное, чтобы приглушить свет в комнате, когда Хёнджин был без очков.

Чонин не чувствовал, как двигаются его ноги во время бега, и он мог бы поверить, что он невесом, если бы не назойливое постукивание ботинок по бетонному полу под ним. Они эхом отдавались в гробовой, мертвой тишине, нарушаемой только сдержанным бормотанием, которое Чонин смог расшифровать, подойдя ближе.

— В фургоне есть аптечка. Мы можем попросить кого-нибудь из остальных принести ее, если-

— Нет, – оборвал Чанбин Минхо приглушенным голосом – хотя это могло быть связано с ревущей в ушах Чонина кровью, когда он остановился. — Ему нужно… ему нужно больше, чем это. Я мало что могу сделать с тем, что у нас есть; ему нужна дополнительная помощь. Мы должны увести его отсюда. Сколько у тебя опыта с таким?

Ответ Минхо прозвучал хриплым шепотом. 

— Ноль.

— Феликс? – прошептал Чонин, заставив приглушенную дискуссию старшей пары приостановиться. Они оба посмотрели на него, но Чонин не мог оторвать глаз от того, кто лежал между ними.

Глаза Феликса, которые обычно были такими яркими и полными жизни, были плотно закрыты от того, как Чонин мог только предположить, отупляющей боли. Одна из его рук была крепко сжата рукой Минхо, в то время как другая отчаянно цеплялась за пол, его ногти царапались от трения об цемень. Взгляд Чонина мгновенно остановился на ране, которая причиняла ему столько мучений, и он почувствовал, как его колени подкосились при виде этого зрелища.

Почти вся рубашка Феликса была пропитана кровью, ее ранее светло-голубой материал стал темно-красным, и жидкость начала сочиться еще выше к его шее. Чанбин использовал собственное колено, чтобы надавить на то место, где, как знал Чонин, должно было быть пулевое ранение – выстрел снова прозвучал в его голове – но вокруг него скапливалось еще больше крови.

Не было похоже, что это когда-нибудь остановится.

Красное, красное, всё такое красное-

— Йени! – закричал Чанбин, резкость его голоса прорезала ужас Чонина. — Мне нужно, чтобы ты вытащил Хёнджина отсюда. Отведи его в фургон. Минхо-

— Сначала я должен кое-что сделать, – прервал Минхо, неуверенно поднимаясь на ноги. Недоверчивый взгляд, брошенный на него Чанбином, не был замечен другим, который уже начал бежать от открытых дверей к закрытой на другом конце комнаты. — Мне нужно проверить, здесь ли Кле. Встретимся в фургоне!

Чанбин не пропустил и секунды, прежде чем снова склонился над Феликсом, который на мгновение открыл один глаз, чтобы отчаянно смотреть вслед Минхо. Шокирующая смесь паники и агонии, которую Чонин увидел, разбила ему сердце, и все, что он хотел сделать, это протянуть руку и забрать всю боль Феликса.

— Хорошо, Ликс, просто сосредоточься на мне. Все будет хорошо, – пробормотал Чанбин, сразу сосредоточив все свое внимание на их раненом друге под ним. Он даже не поднял глаз, когда прокричал свою следующую команду: — Сынмин, мне понадобится твоя помощь здесь. Нам нужно подготовить его к перемещению. И Йени, поторопись и забери Хёнджина!

Сынмин был там в одно мгновение, наклонившись туда, где Минхо был всего минуту назад, и с готовностью ждал указаний Чанбина. Чонин дал себе последнюю секунду, чтобы посмотреть на Феликса, чувствуя, как его собственное лицо искажается от ужаса и боли, прежде чем заставить себя повернуться и оглохнуть от мучительных стонов, которые он услышал позади себя.

Прикусив губу в попытке превратить выражение своего лица во что-то более успокаивающее для Хёнджина - хотя он не был уверен, что старший вообще видел в данный момент, – Чонин остановился перед ним. Он заколебался на долю секунды, сбитый с толку контуженным взглядом Хёнджина, прежде чем медленно опуститься на колени, чтобы не испугать друга.

На самом деле было невозможно узнать, о чем он думает, и хотя Чонин не был уверен, как Феликсу было так больно, он мог догадаться, что Хёнджин каким-то образом был замешан, чтобы выглядеть таким же травмированным, как сейчас.

Несмотря на все свои попытки сохранять хладнокровие, Чонин не мог удержать взгляд от того, чтобы скользнуть взглядом по крови, которая капала из пореза на губе Хёнджина, а также по тревожному количеству той же красноты, пропитавшей один из его рукавов.

Кровь, Феликс, было так много крови...

— Джинни, ты меня слышишь? – мягко спросил Чонин, хотя и не был уверен, что должен говорить. Хёнджин вздрогнул в ответ на падение пистолета, но, вероятно, это было скорее инстинктивно.

Когда Хёнджин не показал никаких признаков понимания, не говоря уже об ответе на вопрос Чонина, младший не удивился. Он взял короткую паузу, чтобы решить, что делать, и не знал, нужно ли Хёнджину что-то большее; Чонин не был знаком с симптомами шока или с тем, что ему следует делать, если кто-то в него погружается. К сожалению, у него не было возможности спросить Чанбина, который, казалось бы, был единственным, кто был осведомлен о здоровье и первой помощи, так как он был более чем занят.

Даже позволив своим мыслям приблизиться к Феликсу, Чонин наполнился обездвиживающим страхом, поэтому он изо всех сил старался сосредоточить все свое внимание на Хёнджине.

— Я провожу тебя обратно в фургон, хорошо? – сказал Чонин, не ожидая ответа. Глаза Хёнджина слезились, были ли его слезы результатом его чувствительности к свету или чего-то еще, его зрачки были сужены в жалкой попытке ограничить свет, который мог повредить ему.

Он должен был предположить, что Хёнджин не слишком физически пострадал, учитывая, что Чанбин не давал ему никаких инструкций, кроме как вывести Хёнджина. Итак, поморщившись, когда услышал еще один, особенно изнурительный крик со стороны Феликса, Чонин протянул руку и положил ладонь на предплечье Хёнджина. Другую он положил на плечо старшего, а затем изо всех сил поднял Хёнджина на ноги.

Хёнджин не сопротивлялся усилиям Чонина, с хорошей стороны, но у него не было достаточно сил, чтобы удержаться. Он упал вперед, как только Чонин ослабил хватку, заставив младшего резко вдохнуть, когда он бросился обнимать Хёнджина руками за талию, чтобы поддержать его. Голова Хёнджина упала вперед, и на мгновение Чонин испугался, что его сейчас стошнит, но вместо этого позволил ей откинуться на бок, и она легла на плечо Чонина.

Через несколько секунд Чонин почувствовал, как слезы начинают капать на его рубашку.

Тогда было почти невозможно не плакать. Дрожь Хёнджина, которая и раньше была достаточно заметна, стала еще заметнее теперь, когда их тела были прижаты друг к другу. Чонин чувствовал каждую дрожь всем своим существом и не мог различить, рыдает он или дрожит.

Сочетание еще одного громкого крика Феликса в их сторону, предположительно, когда Чанбин и Сынмин попытались сдвинуть его с места, и страх не знать, что происходит с Минхо – встретился ли он с членами Кле и в порядке ли вообще – заставили Чонина почувствовать себя настолько потерянным, будто лишенным частички самого себя. Он тонул в пучине, и ему нужно было что-то, к чему можно было бы привязаться.

Ты им нужен, резко сказал себе Чонин, начиная тянуть Хёнджина к дверям. Они все нуждаются в тебе сейчас. Не подведи их.

Каждый шаг казался невыполнимой задачей. Он считал, что ему еще слишком много нужно сделать; он хотел вернуться к Феликсу, хотел проверить Минхо, хотел убежать в окружающий их лес и кричать во все горло. Он тоже начал дрожать, судорожные движения Хёнджина были заразительны своей обильной силой, и все, что он мог сделать, это сохранять дыхание, несмотря на панику, которая стояла каменным комом в горле.

Когда Чонин силой открыл дверь, что было достаточным испытанием при поддержке Хёнджина, и они вышли на солнечный свет, Хёнджин издал низкий стон и попытался глубже зарыться лицом в рубашку Чонина. Чонину хотелось выключить солнце, поскольку болезненный звук старшего казался звуком, который словно исходил не из его рта, сколько резонирующим из самой его души, но он ничего не мог сделать.

Правда оказалось, что Чонин ничего не может с этим поделать. Он чувствовал себя совершенно бесполезным.

Но он должен был продолжать выполнять поставленную перед ним задачу; у него не было выбора. Хёнджин зависел от него.

— Прости, – повторял он себе под нос, прекрасно осознавая мучения, которые прямой солнечный свет, должно быть, заставлял терпеть Хёнджина. Он мог чувствовать агонию своим собственным телом, мог представить, как свет бьется о его собственные глаза, и это было достаточно пыткой для его собственного разума. Он знал, что его представления не могли даже сравниться с тем, что, должно быть, чувствовал Хёнджин. — Прости, прости меня.

Он не сводил глаз с фургона, двери которого были широко открыты, чтобы он мог протащить туда Хёнджина. Ему просто нужно было добраться туда, и тогда Хёнджину можно будет помочь. После этого он мог сосредоточиться на Феликсе.

— Нет, – ответил Хёнджин, настолько приглушенно и протяжно, что Чонин даже не был уверен, сказал ли он это или это был просто еще один протяжный вопль боли. — Нет, ты прости. Это всё моя вина, моя вина...

— Это не так, – попытался возразить Чонин, но его слова, казалось, остались без внимания, когда Хёнджин погрузился в повторяющиеся бессвязные фразы «моя вина», каждый слог поражал сердце Чонина из-за того, сколько ненависти к себе он слышал в голосе старшего. Ему снова захотелось сделать что-то больше, но, даже не зная, что произошло, он ничего не мог сказать, чтобы его другу стало легче.

Кроме того, его разум говорил ему, что их миру все равно приходит конец. Было трудно утешить человека, когда он сам нуждался в утешении.

Как только Чонин услышал звук открывающихся дверей здания позади него, он подошел к фургону, по ощущениям, пробежав марафонский забег. Чонин задыхался, как из-за попытки потянуть Хёнджина за собой, так и из-за его попыток не дать неизбежным слезам течь из глаз.

Предстояло еще многое сделать, и, поскольку многие члены их группы были не в состоянии помочь Феликсу, Чонин знал, что ему почти наверняка придется подойти и взять на себя ответственность за это.

Он мог это сделать. Он должен был.

Как только он остановился перед задней частью фургона, Джисон бросился изнутри, чтобы встретить их. Его черты лица исказились от волнения из-за состояния Хёнджина – Чонин не чувствовал, чтобы его плач уменьшился за всё время их путешествия – но он даже не колебался, прежде чем наклониться и протянуть руку, чтобы помочь поднять его.

Джисон с легкостью занял позицию Чонина, поддерживая Хёнджина, уводя старшего дальше в заднюю часть фургона, подальше от вредоносного солнечного света. Слезливые извинения Хёнджина все еще были болезненно слышны, но Чонину почти удалось заставить себя оцепенеть от них, и вместо этого он отвлек свое внимание от того места, где Джисон очень неуверенно опускал того на пол у стены.

Он был уверен, что уловил звук выхода остальных из здания как раз перед тем, как подошел к фургону, так что мог догадаться, что вскоре приведут Феликса. Чанбин упомянул, что сделал все возможное, чтобы вылечить рану, и это заставило Чонина с ужасом оглядеться на беспорядок в задней части фургона. Если Чанбин хотел оказать первую помощь, ему нужно было место, чтобы Феликс мог лечь, а его едва хватало, чтобы хотя бы сесть с их нынешним беспорядком.

— Сони, помоги мне освободить здесь место, – отчаянно умолял Чонин, глядя на своего друга. Он заметил, что Чан отдыхал рядом с Хёнджином в похожей позе, одеяло было укутано вокруг его плеч в слабой попытке удержать шею от слишком сильных судорог. Он до сих пор не проснулся. Пытаясь не обращать внимания на тошноту, Чонин оглянулся на Джисона, который оглядывался вокруг и, казалось, только что заметил замызганное состояние фургона. — И нам нужно достать аптечку.

Джисон побледнел, но без колебаний отошел от старшей пары и помог Чонину оттолкнуть упавшие чемоданы с дороги. Чонин вздрогнул, смахивая осколки стекла, но он знал, как ужасно будет, если Феликс ляжет на любой из них, так что риск для его собственных рук казался неуместным. Его чип пульсировал, когда он отталкивал компьютеры в сторону, словно оплакивая их разбитые экраны и отключенные клавиатуры. Во время работы он оцепенело понял, что его наушник все еще на месте.

— Как у него дела? – спросил Джисон, когда они выпрямились, временно расчистив место, сложив все остальное в другом месте.

— Он… я не знаю, – вздохнул Чонин, не обладая ни силой воли, ни силой лгать. Он почти пожалел об этом, когда Хёнджин издал душераздирающий вопль и уткнулся головой в колени, но не было никакого смысла скрывать правду, когда им придется столкнуться с ней через несколько мгновений. Феликс, казалось, был в ужасной форме, и хотя кровь, казалось, текла из его плеча, Чонин знал, что даже попадание туда может быть смертельным, если оно заденет какие-либо крупные сосуды, и полученного лечения было недостаточно. Он мог только надеяться, что Чанбин знал, что делает.

Секунду и он, и Джисон стояли в тишине, будто бы действительно осознавая, насколько серьезной была их ситуация. Тем не менее, они не позволили этому задушить себя, и теперь, когда рядом с ним был кто-то, работающий под таким же давлением, Чонин почувствовал, что наконец-то мог справиться с этим.

Джисон развернулся на пятках и начал рыться в одной из их сумок; Чонину не пришлось смотреть долго, чтобы понять что. Он обыскал их недавно собранную кучу сломанной техники открыл ящики для аптечки, которую они всегда брали с собой на миссии, но, к счастью, пока не нуждались в ней.

Когда он нашел его, белизна коробки выделялась на фоне черного цвета почти всего остального в куче, Чонин почувствовал, как у него перехватило дыхание. Она выглядела такой маленькой и казалась такой легкой, и когда он вспомнил леденящий кровь образ Феликса, лежащего на полу базы, он не мог не усомниться в том, что такой ограниченный набор оборудования не сможет помочь.

Как только он взял его в руки, то услышал голоса снаружи. Молчание, казалось, повисло на мгновение, прежде чем оно было нарушено настолько эффектно, что с тем же успехом кто-то мог закричать.

Сынмин появился первым, его тело в основном скрывало тело Феликса, которого несли – очевидно, максимально осторожно – между ним и Чанбином. Однако Чонин все равно вздрогнул, увидев Феликса, и мог только представить, как ужасно, должно быть, чувствовать себя на руках, когда у него в плече зияла дыра.

Он беспокойно завис, внезапно не зная, чем он может помочь, в то время как Чанбин и Сынмин пытались затащить Феликса внутрь. Его глаза еще раз пробежались по полу, дважды проверяя мерцающие осколки стекла, но, к счастью, ничего не нашли.

— Вы можете положить его сюда. – Джисон бросился к нему с закрытой бутылкой воды в руках. Он положил руку на спину Сынмина, чтобы тот не споткнулся, когда ему пришлось влезать в фургон задом наперёд, его глаза расширились, когда они остановились на Феликсе. — Мы освободили место.

Когда Чанбин взобрался наверх, Чонин заставил себя двигаться и шагнул вперед, крепко сжимая ручку аптечки. Его чип наконец перестал жаловаться на поврежденные компьютеры, а это означало, что нарастающее давление в голове Чонина уменьшилось, оставив после себя ужасное головокружение, когда его взгляд наткнулся на открытую рану на плече Феликса.

Несмотря на то, что количество крови в здании казалось ужасающим, давление колена Чанбина, должно быть, помогло подавить его, так как теперь казалось, что течет в два раза больше, чем раньше. Кровь выглядела почти черной, сияя злобным блеском, продолжая пачкать рубашку Феликса и вытекая из на удивление маленького отверстия. Чонин даже не видел, куда вошла пуля; все, что было видно, – это пропитанная кровью дырка на одежде Феликса.

Было несправедливо, что из такой крошечной раны может вытекать столько крови, но вдобавок ко всему Чонин знал – это плохой знак.

— Хорошо, Йени, иди сюда и открой аптечку. Мне нужно, чтобы ты достал из нее вещи и передал их, когда я попрошу, пока я буду оказывать давление. – Чанбин двигался так быстро, что за ним было трудно угнаться. В одну секунду он был рядом с Сынмином и следил за тем, чтобы нижняя часть тела Феликса лежала удобно, а в следующую он скользнул вокруг Джисона и присел рядом с головой Феликса, его левое колено снова заняло свое положение, прижимаясь к открытой ране.

Чонин не упустил, как Феликс вздрогнул, сжав губы, чтобы подавить очередной крик. Инстинкт Чонина кричал оттолкнуть Чанбина, поскольку он, казалось, причинял Феликсу еще большую боль, но он отогнал эти недоверчивые мысли на задний план и вместо этого поспешил вокруг Сынмина, чтобы занять свое место рядом с Чанбином.

— У меня есть вода. Ты, должно быть, хочешь пить, – пробормотал Джисон, наклоняясь напротив них. Он протянул руку, чтобы поднять голову Феликса, чтобы дать ему попить, но Чанбин мгновенно воспротивился этому, из-за чего Джисон замер.

— Не делай этого, – сказал старший, нетерпеливо постукивая пальцами по земле, ожидая, пока Чонин закончит открывать аптечку. — Просто залатать его здесь будет недостаточно, и я все еще не уверен, что смогу сделать. Ему нужно будет оказать более профессиональную и быструю помощь, поэтому, если ему сделают анестезию, он должен быть натощак. Вместо этого не давай ему заснуть. Поговори с ним, заставь его взаимодействовать с вами – всё, что сможешь придумать.

Джисон заколебался, выражение конфликта отразилось на его лице, когда он увидел, как Феликс резко сглотнул, прежде чем он кротко кивнул и закрутил крышку на бутылке, которую держал в руках.

Дрожащим пальцам Чонина, наконец, удалось открыть коробку, которая была жесткой из-за того, что никогда раньше использовалась. Он поставил ее на землю рядом с собой и открыл крышку, открывая набор припасов, содержащихся внутри. Его глаза скользнули по ним, ошеломленные количеством, хранившимся в таком маленьком контейнере, и не зная, что ему следует достать в первую очередь.

К счастью, Чанбин не оставил его надолго.

— Там должны быть ножницы. Сначала дай их мне, – скомандовал он, на мгновение переводя взгляд с лица Феликса на Чонина. Затем он поднялся туда, где Сынмин все еще стоял у ног Феликса, наблюдая за происходящим и с тревогой кусая губу. — Сынмин, мне нужно, чтобы ты…

Он резко оборвал себя, но Чонин не позволял себе поднять взгляд, пока не нашел тонкие ножницы и не передал их ручкой вперед Чанбину. Старший молча взял их, отводя взгляд от дверей, куда забрел его взгляд, и начал аккуратно резать ткань рубашки Феликса вокруг раны. Поскольку Джисон прекрасно справился со своей задачей, сохраняя голос спокойным и успокаивающим, его тихие слова сумели рассеять небольшую унцию напряжения, и в настоящее время никаких просьб от Чанбина больше не было, Чонин повернулся к дверям.

Минхо стоял между ними, тяжело дыша, видимо, только что сбежав из здания. Его волосы были взлохмачены, а в глазах блестела смесь шока и дискомфорта, когда он увидел сцену перед собой, или, возможно, это выражение было последствием того, что он видел раньше.

— Мин! – воскликнул Сынмин, подбегая ближе, чтобы помочь Минхо забраться в фургон. — Ты вернулся. Что-то нашел?

— Оставшихся членов Мирох и Левантера. Всех до единого.

Чонин почувствовал, как недоверие на мгновение заменяет все остальные его беспокойства, и чуть не вскочил на ноги от негодования. 

— Что? Это невозможно. Джинни никого не слышал, а камера не показывала абсолютно никого на базе…

— Они были в комнатах, к которым у тебя не было доступа, – ответил Минхо сквозь стиснутые зубы, разочарование их положением ясно выражалось по твердости его лица. Они увидели Феликса, чьи крики стихли, когда он изо всех сил пытался слушать то, что ему говорил Джисон, прежде чем он отвел взгляд и снова посмотрел на Чонина. — Но все они были мертвы.

У Чонина отвисла челюсть, и Сынмин пробормотал короткое «что?» в наступившую тишину. Даже Джисон на мгновение приостановил свои приглушенные утешения, но острый взгляд Чанбина напротив заставил его наклониться над Феликсом и слегка похлопать младшего по щеке, чтобы снова привлечь его внимание.

Тем временем Чонин мог только в шоке смотреть на Минхо. Конечно, проблема Кле почти полностью покинула его разум перед лицом того, что случилось с Феликсом, но услышать, что все они были убиты, было достаточно, чтобы его быстрые мысли остановились. Он просто предположил, что их там вообще нет, и они сбежали, как и предлагал Чанбин, но, очевидно, это было не так.

Но почему они мертвы? Чонин замер, осознав это. Насколько им известно, только одна группа могла победить Кле, и они уже были там, когда Чан, Чанбин и Сынмин вошли внутрь. По причине, которую Чонин даже не мог попытаться понять, группа, которая почти похитила Сынмина и застрелила Феликса, также полностью уничтожила банду, которую Чонин и его друзья пытались уничтожить с тех пор, как они впервые собрались в одну группу.

— Почему-?

— Как я мог не слышать всего этого? – Восклицание Хёнджина прервало Чонгина, его голос был громче, чем кто-либо из них слышал раньше. Он свернулся калачиком, спрятав лицо в ладонях. — Я не знал, что они были там, не знал, что Кле была там, и из-за меня, Феликс... это моя вина, моя вина...

Феликс издал слабый возглас несогласия, вытянув шею в попытке взглянуть в сторону Хёнджина, но Чанбин мягко уговорил его вернуться, чтобы тот смотрел в потолок. Боль в тоне Феликса не помогла и Хёнджину, который залился новыми слезами.

Чонину было больно видеть их обоих в такой агонии, и вид Чана, прислонившегося к стене рядом с Хёнджином, не делал его лучше. Слова Джисона становились быстрее, и он начал запинаться о них, в то время как запах крови становился все более и более сильным. Чонин почти чувствовал его вкус на своем языке, хотя это могло быть просто результатом того, как он вязко кусал нижнюю губу с тех пор, как Минхо прибыл и сообщил об увиденном.

Увидев боль, которую вызвали его слова, Минхо запнулся, прежде чем шагнуть дальше внутрь и достать что-то из кармана. Чонин прищурился, сначала не понимая, что это такое, пока не увидел блеск иглы и не почувствовал, как его спина выпрямляется в тревоге.

— Мин, для чего это? – немедленно потребовал ответа Сынмин, глядя на заостренное острие с почти животным страхом. Чонин предположил, что это, должно быть, было последним перед ним, когда его чуть не схватили в родном доме.

Минхо не ответил на его вопрос прямо, а вместо этого посмотрел на Чанбина, который только что закончил обрезать область раны Феликса и начал отдирать ткань, которая прилипла к коже младшего из-за того, сколько крови просочилось через нее.

— Я взял это для Хёнджина, – сказал Минхо, указывая иглой. Сам Хёнджин был слишком занят, рыдая себе в руки, одна и та же повторяющаяся фраза «моя вина», звучащая из-под его пальцев, чтобы уловить хоть что-то, что о нем говорили. — Ему больно, и он, вероятно, находится в худшем психическом состоянии, которое только могло быть. Я готов поспорить, что эти люди надеялись поймать нас с помощью этих успокоительных, поэтому я подумал снять с них одно и дать Хёнджину. Это на какое-то время успокоит его, и, надеюсь, к тому времени, когда он проснется, то почувствует себя немного лучше физически.

Чанбин не поднял головы, но его взгляд смягчился в чистой благодарности, когда он слегка кивнул головой. Стресс Хёнджина, должно быть, тоже сильно повлиял на него, даже если он этого не показывал.

— Спасибо. Передай это Сынмину, и пусть он это сделает. Сынни, останься с ним и убедись, что его положение достаточно удобно, и Мин, мне нужно, чтобы ты присмотрел за Чаном. Если он подаст какие-то признаки пробуждения, будь готов применить свои силы, чтобы сказать ему что-нибудь, что его успокоит. Если он контужен, на грани нервного срыва, и проснувшись увидит это, то я н думаю, что он сможет контролировать свой огонь и это станет концом для всех нас. В аптечке должен быть пакет со льдом, так что используй его, чтобы снять опухоль на затылке. – Он едва сделал паузу, чтобы перевести дух, перечисляя свои инструкции, и не сделал паузы, прежде чем снова обратиться к Чонину. — Йени, спиртовые салфетки.

Никто не подвергал сомнению его приказы, даже Минхо, не боящийся высказать свое мнение, а вместо этого просто передал шприц Сынмину, прежде чем отправиться к аптечке. Чонин использовал ее перед ним, роясь вокруг, пока не нашел салфетки, которые, как он надеялся, просил Чанбин, а затем грубо сдвинул аптечку в направлении, откуда приближался Минхо.

Чанбин поспешно взял их из рук Чонина и сразу же начал проводить ими по ране Феликса. Всякий раз, когда он подходил слишком близко, что было несколько трудно сказать, учитывая, насколько испачканной стала вся область кожи вокруг него, с губ Феликса срывалось резкое шипение, и он выгибал спину. Джисон продолжал пытаться утешить его, хотя было очевидно, что Феликсу становилось все труднее и труднее сосредоточиться на его голосе, поэтому Джисон отчаянно взял руку Феликса в свою, прибегая к контакту, когда одного разговора казалось недостаточно, чтобы общаться.

На них опустилась тишина, нарушаемая только затрудненным дыханием Феликса и случайными стонами и шипением боли всякий раз, когда Чанбин подтирался слишком близко к отверстию, чем заслуживал мягкое, но поспешное «извините» от старшего. Хёнджин замолчал, предположительно потому, что Сынмин ввел ему успокоительное, но Чонин не оглянулся, чтобы подтвердить это. Он не осознавал, насколько громким был Хёнджин, так как болезненно привык к рыданиям, но внезапно тишина стала заметной и оглушающей сама по себе.

Когда Чанбин протер всё, травма становилась более заметной, из-за чего Чонина начало тошнить сильнее. Пропитанная кровью одежда и кожа, скрывавшая рану, были ужасны, поскольку свидетельствовали о том, как много Феликс терял, но без этого пулевое ранение выделялось так резко, что Чонин не мог поверить, как он мог не замечать его раньше.

Оно едва ли выглядело настоящим.

Сглотнув слезы, Чонин отвернулся, отчаянно пытаясь отвлечься. В конце концов его взгляд устремился к лицу Феликса, что было ошибкой.

Чонин не сразу заметил, насколько безжизненным стал Феликс с тех пор, как его посадили в фургон, но его внезапно осенило, когда он увидел вялое выражение лица старшего. Даже вид его зажмуренных в агонии глаз был лучше тусклого блеска, который теперь покрывал их, когда он смотрел в потолок перед собой, единственным признаком сознания было случайное моргание или подергивание, когда Чанбин приближался к отверстию.

Он перестал извиваться, единственными признаками боли были мимолетные выражения дискомфорта на его лице, но Чонин знал, что они были слишком мягкими, чтобы даже минимально изображать то, что он, должно быть, чувствовал. Однако это нервировало, поскольку Феликсу словно стало наплевать на боль. Или, что еще хуже, он просто не был достаточно силен, чтобы среагировать на нее.

Казалось, все в нем замедлилось: свистящее дыхание, срывающееся с его губ; его зрачки, время от времени скользящие к лицу Джисона; с каким трудом поднималась и опускалась его грудь.

Чонин был в ужасе.

Он не мог контролировать свои конечности, когда потянулся, чтобы взять другую руку Феликса. Он крепко сжал пальцы другого, чувствуя, как зазубренные края его ногтей скрежещут по чипу, последствия того, как он отчаянно цеплялся за твердую землю, пока лежал на полу базы. Все, чего желал Чонин в тот момент, – это чтобы та же самая жизнь была в мышцах Феликса, хотя они были движимы исключительно болью, по крайней мере, он казался более живым, чем сейчас.

Взгляд Феликса постепенно переместился на Чонина, и их взгляды встретились.

Чонин мог бы поклясться, что в этот момент все вокруг него замерло. Он больше не мог слышать дрожащий голос Джисона или видеть уверенные движения Чанбина, когда он смывал остатки крови, запекшейся с кожи, осторожно проводя салфеткой по ране Феликса. Он не мог видеть, как Минхо присел перед Чаном, прижимая голову блондина к своему плечу, и нежно прижимал к шее пакет со льдом, а также не мог видеть Сынмина, сидящего рядом с Хёнджином, используя одеяла, чтобы прижать его к твердой стене фургона позади него. Все, что он мог видеть, был Феликс и чистый страх, который он видел в глазах другого.

Феликс тоже был в ужасе.

Чонин знал, что должен был что-то сказать, как Джисон делал в последние минуты, пытаясь утешить Феликса и подбодрить его. Однако, к своему собственному разочарованию и ненависти к себе, он не мог даже найти в себе силы разжать губы, не говоря уже о том, чтобы заговорить своим голосом. Это было из-за охватившего его ужаса, хотя это не казалось уважительным оправданием, ведь истекал кровью не он.

То, что он чувствовал, было ничто по сравнению с Феликсом, так почему же он не мог быть сильнее? Почему он был таким слабым?

Вместо разговора, который он предоставил Джисону, Чонин просто смотрел Феликсу в глаза. Старший не отводили взгляда, их транс нарушался только тогда, когда одному из них приходилось моргать; Феликс даже перестал морщиться в ответ на работу Чанбина на его плече.

Чонин поймал себя на том, что изучает лицо Феликса так, как никогда раньше. Конечно, он знал, как выглядит Феликс, и мог прекрасно представить узор его веснушек на щеках, даже когда они не были вместе. Но эти веснушки теперь выглядели далеко не так красиво, как обычно, на липкой бледности лица Феликса они выделялись, как пятна черной краски на новом листе белой бумаги. Волосы Феликса, обычно мягкие и здоровые, стали скользкими от пота, крови и, возможно, даже слез тех, кто его окружал. Чанбин не плакал, но Чонин был почти уверен, что мог слышать случайный всхлип, прерывающий слова Джисона, хотя он не отводил взгляда от Феликса, чтобы проверить, действительно ли брюнет плачет.

Так что, вместо того чтобы пытаться найти утешение в чертах лица Феликса, Чонин сосредоточился исключительно на его глазах. Он пытался смотреть сквозь сокрушительный страх, который они содержали, и мерцание непролитых слез на линии ресниц Феликса. Он попытался впитать и вспомнить более светлые коричневые пятнышки в радужной оболочке Феликса, запечатлевшие образ его глаз во всей их уникальности.

Самая пессимистичная часть его задавалась вопросом, делает ли он это, потому что скоро ему больше никогда не удастся увидеть эти глаза открытыми.

— Йени, мне нужна марля, – внезапно сказал Чанбин, заставив Чонина сделать паузу и отвести взгляд от Феликса. Все, чего он хотел, это продолжать то, что они делали, но то, чего они хотели, не имело значения; именно то, в чем нуждался Феликс, имело приоритет.

Так что, когда он почувствовал, что тяжесть взгляда Феликса покинула его, Чонин не отреагировал, вместо этого роясь в коробке рядом с собой, пока не наткнулся на туго обернутый рулон марли. Он передал его Чанбину, чья рука уже была протянута и ждала. Чонин пытался не обращать внимания на то, насколько его кожа стала красной, и он совсем не удивился, если бы Чанбин никогда не смог должным образом смыть с рук всю эту кровь.

Однако момент с Феликсом закончился, и когда Чонин оглянулся на лицо другого, расфокусированное внимание Феликса уже было занято Джисоном.

Таким образом, Чонин постепенно стал больше осознавать свое окружение, настолько, что мог подслушивать разговор, который начали вести Минхо и Сынмин. Его концентрация повысилась, когда они подошли к теме того, что произошло на складе, и он с благодарностью воспринял это отвлечение, беспокоясь о собственном душевном состоянии и способности жить дальше, если он позволит своим мыслям и дальше полностью подчиняться обращению с Феликсом.

Кроме того, он все еще отчаянно пытался понять, что произошло, не только так ужасно ранив Феликса, но и полностью сбив Чана с ног, да еще и застать их всех врасплох.

— Кажется, они действительно все распланировали. – сказал Сынмин, ненависть просочилась в его тон, чтобы сделать его жестче. — Они не только отключили камеры в комнатах, в которых прятали тела Кле, но и были готовы принять нас. Как только Чан вошел внутрь, они поставили на дверь ведро, чтобы облить его холодной водой и потушить его огонь.Затем, когда Бин активировал свои собственные силы как рефлекс, они точно знали, как далеко они должны стоять, чтобы не попасть в его радиус.Одежда, которую они носили, была сильно набита поролоном, поэтому мои кинжалы не могли их повредить от слова совсем.

Чонин вспомнил лужу, в которой он оказался, когда вошел в здание. Он забил на это тогда, но внезапно все обрело смысл, наряду с тем, как Чан был полностью мокрым, пока Джисон изо всех сил пытался затащить его в фургон. Было страшно подумать о том, что пламя Чана, которое Чонин видел раньше настолько сильным, погасло с такой легкостью.

И также было страшно подумать, что Чан, которого сам Сынмин всегда хвалил за то, что он был потрясающим бойцом со своими способностями или без них, мог так легко пасть. Мало того, что их враг знал об их силах и способах борьбы с ними, они также смогли выиграть сражение вручную.

— А как же эти двое туда попали? – спросил Минхо, сохраняя голос тихим, хотя Чонин не думал, что Феликс примет во внимание все, что о нем говорят в этот момент.

Сынмин пожал плечами, его измученный взгляд метался между Хёнджином рядом с ним и Феликсом на полу. 

— Я не знаю, правда. У нас не было возможности спросить их, пока все не обернулось в хаос. Полагаю, Хёнджин увидел, как мы боремся, сказал Феликсу, и тогда они оба просто ворвались внутрь. Но стоит поговорить с ними лично, чтобы быть уверенными в этой части.

— А что потом? – внезапно спросил Чонин, заставив и Минхо, и Сынмина удивленно взглянуть на него, явно не осознавших, что он подслушивал.

Однако Чонину было все равно, и он лишь отчаянно посмотрел на Сынмина. Несмотря на то, что знание того, что случилось с Чаном, немного уменьшило его бремя, остальная часть миссии по-прежнему оставалась для него полной загадкой, и он хотел это изменить.

— Ну… Как и следовало ожидать, они были готовы и к Феликсу. У них были готовы ставни, чтобы закрыть окна, и весь свет погас, как только Феликс вошел. Я предполагаю, что он слишком торопился, чтобы подумать принести с собой свет, к сожалению, это означало, что он застрял в кромешной тьме, как и все мы. – Черты лица Сынмина исказились при воспоминании, но Чонин не позволил себе слишком испугаться. Он ожидал, что история будет безжалостной, поэтому, хотя ему было больно это слышать, он не был застигнут врасплох. — На секунду я подумал, что у нас может быть надежда, когда вошел Хёнджин, потому что, по крайней мере, он мог видеть лучше, чем любой из нас. Но у парней, с которыми мы дрались, были эти очки, и я думаю, в них встроено ночное видение, ведь уверенности в их действиях не убавилось. И Хёнджин ничего не мог сделать, так как это был один неопытный боец ​​против десяти. Мы тоже не могли ему помочь.

— Затем вы, ребята, прибыли, и Джисон вернул свет. Это сотворило чудеса, потому что Феликс мог использовать свои силы в меру своих возможностей, и он проделал очень, очень хорошую работу. Он усилил свет вокруг, что было легче для него, а затем создал лучи и направил их в глаза людям, которые удерживали Бина и меня. Тогда мы смогли дать отпор, и после этого все пошло довольно гладко, – вспоминал Сынмин, некоторое напряжение спало с его лица при более позитивном воспоминании. На мгновение он выглядел гордым и довольным, прежде чем знакомая тень скользнула по его лицу. — Но Хёнджину было очень больно. Он сбросил солнцезащитные очки в спешке, чтобы помочь нам в темноте, и потому остался совершенно беззащитным перед светом. После этого Феликс чувствовал себя ужасно виноватым.

Минхо и Чонин обменялись растерянными взглядами, запятнанными страхом. История Сынмина объяснила, как им удалось переломить ход битвы в свою пользу и как Хёнджин остался без очков, но они все еще ничего не слышали о том, что случилось с Феликсом. До сих пор, он проделал очень хорошую работу.

Похоже, почувствовав их безмолвный вопрос, Сынмин заговорил, громкость его голоса понизилась до тихого бормотания со смесью сожаления и стыда.

— Когда Феликс увидел, как больно было Хёнджину, то тут же бросился к нему и отказался уходить. Тогда мы с Бином подумали, что все кончено, и были готовы ослабить нашу бдительность… хотя не должны были этого делать, и к тому времени, когда мы это поняли, было уже слишком поздно. – Сынмин скривился, как будто почувствовал что-то горькое во рту. — До сих пор они не пытались нас убить. Даже тот, кто ударил Чана по голове, был осторожен и сразу же убедился, что тот все еще дышит. Они, должно быть, пытались взять нас под контроль, чтобы вернуть нас туда, где был парень, который пытался похитить меня в прошлый раз.

— Но видя, что мы сделали с их союзниками, этот человек, должно быть, был так зол. Они удерживали Бина, так что, предполагаю, они забрали его пистолет во время этого, и он все еще был у них после этого. Они выстрелили, и никто из нас не успел среагировать. Мы все должны были сделать больше.

Трио замолчало после того, как Сынмин закончил рассказ, все трое склонили головы в ответ на нанесенный удар. Несмотря на то, что они фактически победили, одолев врага, который легко одержал над ними верх благодаря удаче и чистому отчаянию, они никогда не чувствовали себя более побежденными.

То, что Джисон сказал дальше, его голос повысился до панического крика, заставило их всех чувствовать себя неописуемо хуже.

— Он закрыл глаза!

— Что? – Минхо позволил Чану прислониться к стене так осторожно, как только мог, в спешке, прежде чем придвинуться ближе, чтобы получше рассмотреть. Сынмин сделал то же самое, и выражение паники на их лицах совпадало.

Все, что нужно было сделать Чонину, – это отвести глаза к Феликсу, но даже это казалось невероятно трудным. Когда ему, наконец, удалось это сделать, ему потребовалась вся его сила воли, чтобы не отвести взгляд и не позволить слезам – тем самым, которые просились из него с тех пор, как он впервые остался один в фургоне – пролиться.

Он мог бы подумать, что Феликс спит, если бы не марля, которую Чанбин приложил к ране, белые волокна которой уже начали становиться светло-розовыми в центре, и почти серый цвет его лица. Он выглядел умиротворенным, однако с его лица полностью исчезла затянувшаяся боль, а его грудь все еще содрогалась от усилия сделать вдох – единственное, за что Чонин мог держаться, чтобы не сломаться. Глаза его были закрыты, и Чонин с ужасом обнаружил, что уже забыл, где именно светятся блики в его радужке.

Вернись, умолял Чонин, хотя и обнаружил, что пока не может заставить свой голос работать. Он отчаянно сжал руку Феликса, которую до сих пор не отпускал. Пожалуйста, вернись.

Глядя на безжизненное лицо Феликса, Чонин вспомнил о путешествии домой после их предыдущей миссии, когда он едва мог отвести взгляд от столь же неподвижного Сынмина. Тогда его тоже мучали ужасные мысли, но это был вихрь, состоящий из ненависти к себе и стремления сделать что-нибудь, что угодно, чтобы исправить то, что, как он чувствовал, между ними пошло не так.

Но теперь осталось лишь одно: отчаянный, ноющий страх.

— Я думал, он просто моргнет, – возмутился Джисон, взволнованно проводя рукой по волосам. — Но потом он не открыл их обратно, и не ответил, когда я попытался связаться с ним. Он...

Чонин втянул плечи в себя, сжав правую руку так сильно, что почувствовал, как ногти царапают скол на ладони. Какая от этого польза в их нынешнем положении? Что мог сделать дешевый, жалкий чип, когда Феликс был…

— Мы должны вызвать для него помощь! –Чонину казалось, что говорит кто-то другой, но он не позволил своим яростным словам замедлиться, отчаянно глядя в сторону Чанбина. Старший смотрел на Феликса сверху вниз, его ладони парили над только что наложенной марлей, выражение его лица было устрашающе непроницаемым в темноте. Он даже не поднял головы, когда Чонин обратился к нему, его голос сорвался от беспокойства. — Ты сказал, что не сможешь вылечить его в одиночку, так почему мы еще не уехали? Давайте найдем ближайшую больницу, нам нужно отвезти его туда!

— Мы не можем. – Тон Сынмина был понижен в том, что могло быть только смирением, заставив Чонина вздрогнуть, как будто он получил пощечину. Он повернулся к своему парню, но Сынмин отказался смотреть ему в глаза, как и Чанбин. — Если мы не готовы столкнуться с последствиями этого.

Чонин недоверчиво нахмурился, желая понять Сынмина, просто глядя на него. "

— Последствия? Какие могут быть последствия, кроме спасения жизни Феликса?

Наконец, Сынмин поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с Чонином, и в этот момент Чонин пожалел, что этого не произошло. Сынмин выглядел ужасно измученным, его лицо было почти таким же бледным, как у Феликса, на щеках явные следы слез на щеках. Он явно думал о чем-то, чего не имел в виду Чонин, и это полностью сломило его.

Чонин почувствовал, как внутри него нарастает еще больший страх, и Сынмин вскоре дал свое объяснение.

— Феликс пропал без вести, помнишь? Он исчез для всех, когда пошел с нами. Больница могла бы спасти ему жизнь, но они обязательно выяснят, кто он такой, и тогда он останется с кучей вопросов. – Потемневший взгляд Сынмина переместился с Чонина на Джисона, заставив младшего вздохнуть с облегчением, когда напряжённый взгляд Сынмина покинул его. — И ты тоже, Джисон. И ты, и Хёнджин должны быть мертвы – ты погиб в пожаре, уничтожившем твой дом, а Хёнджин – в нападении на банк Хронос. Не говоря уже о том, что из-за моего долбанутого папаши, по мнению остального мира, я даже не существую.

— Если мы все вместе отвезем Феликса в больницу, то предадим не только Феликса. Половина из нас падет под допрос просто засветив своими лицами, и власти заинтересуются нами- пытаясь выяснить, что мы умеем. И что потом? – Сынмин сделал глубокий, прерывистый вдох и снова опустил голову в пол. Плечи Чонина опустились при виде того, каким побежденным он выглядел. — Единственный способ, которым мы могли бы свести расследование к минимуму, – это заставить одного из нас, кто не будет вызывать вопросов, взять Феликса. И под этим я имею в виду Чана, Минхо, Бина или Йени. Нам придется разделиться.

Эти последние тви слова заставили Чонина невольно содрогнуться. Он даже не подумал о предложенной Сынмином идее, и, хотя он инстинктивно тут же отвергнул мысль о расставании с кем-либо из их группы, ему пришлось пересмотреть ее, когда снова взглянул на Феликса.

Несмотря на то, что ему не нравилась мысль о разлуке со своими друзьями – Феликсом и теми, кто пошел с ним, – это было во много раз лучше, чем позволить Феликсу умереть.

Если это был их единственный выбор, то правильный ответ был очевиден.

— Ну… у нас есть ты, Мин, – пропищал Джисон, его глаза светились надеждой. Он отклонился от Феликса, чтобы приблизиться к Минхо, у которого было такое же торжественное выражение лица, как у Чанбина и Сынмина. — Разве ты не можешь просто использовать свои силы, чтобы заставить их помочь, а потом забыть об этом? Или просто… Не знаю, не спрашивать, кто такой Феликс?

Минхо покачал головой, едва дав предложению Джисона осесть в голове. 

— Мне очень жаль, но я не могу. Чтобы это было эффективно, мне нужно, чтобы каждый, кто хотя бы приблизился к Феликсу, был частью этого. Если кто-то, кем не манипулируют, сталкивается с целой группой зомбированных людей, это хуже, чем вы можете себе представить. Мне потребуются дни… нет, недели планирования, чтобы справиться с этим.

Джисон оступил, и Чонин почувствовал, как его слезы начинают превращаться в слезы разочарования. Он понимал, что были трудности и осложнения, которые им приходилось преодолевать, но, конечно же, это могло подождать до тех пор, пока Феликс не истекал кровью у них на глазах. Они смогут справиться с последствиями, когда придет время, Чонин мог только надеяться. Бороться с этим было бы лучше, чем подвести Феликса, до которого, как он чувствовал, им оставалось всего несколько минут.

Он уже собирался встать и озвучить это, не желая больше слушать их дискуссию, когда Чанбин впервые заговорил нормально с тех пор, как сел в фургон, не обращая внимания на инструкции, данные остальным.

— Я знаю место, где мы можем сделать и то, и другое.

Чонин запнулся, его аргументы замерли на кончике языка в ответ на сдержанное заявление Чанбина. Он не позволял себе надеяться; знал, что боль от того, когда что-то пойдет не так, будет только хуже, но он на мгновение заткнул свою гневную тираду, чтобы дать Чанбину возможность объясниться.

— Ты знаешь место... что? – повторил Джисон, похоже, не желая даже рассматривать возможность чего-то настолько идеального.

— Место, где Феликс может получить помощь, и мы можем оставаться вместе. Йени, мне нужно, чтобы ты пошел со мной вперед, а остальные присматривали за Феликсом, пока я буду вести машину. – Он поднялся на ноги, его лицо было пепельным. Внезапно показалось, что задняя часть фургона стала холоднее. Взгляд Чанбина задержался на Феликсе, прежде чем отправиться дальше и приземлиться на их самого старшего члена, который все еще привалился к стене с другой стороны машины. — Прости, Чан.

Он не стал ждать достаточно долго, чтобы позволить кому-либо из них задаться вопросом, что он делает. Бросив последний, непроницаемый взгляд в сторону Чана, Чанбин направился прямиком к задним дверям, не останавливаясь даже, чтобы проверить, следует ли за ним Чонин.

На этот раз настала очередь Чонина бросить растерянный взгляд на оставшихся участников. Слезы начали течь из глаз Джисона, в то время как Сынмин явно изо всех сил старался их сдержать. Минхо безучастно смотрел на Феликса, но Чонин был уверен, что если он изучит его достаточно близко, то увидит ту же боль в его выражении.

Чонин хотел остаться с ними. Это было вполне естественно – видеть тех, о ком он заботился, испытывающих такую боль, физическую или эмоциональную, и иметь сильную потребность быть рядом с ними. Но это проистекало из его желания помочь им, и он знал, что лучший способ сделать это – следовать за Чанбином, поэтому он сделал, как ему сказали.

Он наполовину ожидал, что будет темно, когда вышел из фургона, поскольку их борьба была настолько затяжной, что это могло занять несколько часов. Однако солнце было таким же ярким, как и раньше, и жгло его глаза, которые и без того были слишком сухими из-за продолжающейся борьбы со слезами.

Чанбин исчез, предположительно, на водительском сиденье, поэтому Чонин повернулся и закрыл за собой заднюю дверь. Он был обременен последним взглядом на Феликса, прежде чем отрезал себя от остальных.

В его сердце было щемящее ощущение, когда он торопливо обогнул машину и забрался на пассажирское сиденье. Мало того, что он никогда не был там раньше, напоминая о том, что Хёнджин тоже полностью вышел из строя, в выражении лица Чанбина было что-то неприятное, когда он заканчивал нарастающие споры остальных. Чонин не был уверен, что это было, но он никогда раньше не видел такого взгляда у Чанбина, и что-то подсказывало ему, что решение старшего – каким бы оно ни было – было чрезвычайно важным.

Поэтому, когда он захлопнул за собой дверь и полностью повернулся лицом к Чанбину, его наполнило всепоглощающее отчаяние узнать, куда они идут. Он хотел спросить об этом, а также о том, почему Чанбин попросил Чонина присоединиться к нему впереди.

Однако Чанбин сел за руль, как только Чонин полностью занял позицию, и у него не было времени даже задаться вопросом об их пункте назначения. Взволнованная настойчивость привела его в движение, когда он надавил ногой на педаль, костяшки пальцев сразу же побелели от силы, с которой он сжал руль.

Чонин понял в течение изнурительного дня после тяжелых миссий, что в ситуациях такого высокого давления он должен быть осторожен со своими словами. Все, что он озвучивал, должно было быть абсолютно уместным, каждая секунда была для них важна и слишком драгоценна, чтобы тратить ее впустую.

Так что, отгоняя свое пугающее любопытство, Чонин задал Чанбину самый продуктивный вопрос, который занимал его разум.

— Что тебе нужно, чтобы я сделал?

Чанбин на мгновение замолчал, его непроницаемое выражение на миг сменилось нерешительностью. Он поджал губы, когда начал вести их через лес, сумев сдержать турбулентность немного лучше, чем это удалось Минхо, когда они ехали по корням и веткам на своем пути.

Чонин ждал, затаив дыхание, пока наконец Чанбин, казалось, не уступил одной из сторон своего внутреннего спора, сжав руль до невозможности.

— Навигационная система здесь была запрограммирована вместе с постройкой самого фургона. Они идут вместе, связаны. Я хочу, чтобы ты использовал свой чип, чтобы как можно глубже проникнуть в программное обеспечение, и я надеюсь, что ты сможешь найти какую-то линию связи, которую мы сможем использовать.

Ноющее чувство усилилось от слов Чанбина, и тогда Чонин понял, о чем думает его друг. Его рот открылся, недоверие замедлило его мысли и чувства, когда он обдумывал то, что должно было произойти.

После стольких лет осознания и откладывания, споров и конфликтов между собой, Чонин не мог поверить, что это наконец-то произошло.

Но так и было, и он должен был сыграть в этом огромную роль.

Внезапно им показалось, что фургон вокруг них был враждебным, хотя он так долго был для них убежищем. Рука Чонина дрожала, когда он протянул руку, и его чип начал гудеть так, как никогда раньше, когда он поднес его прямо к центру маленького встроенного экрана перед ними.

Он не мог описать, на что это похоже. Он мог только представить, с какой скоростью вращались его огни, возможно, даже образуя из-за своей скорости непрерывный поток белизны. Было покалывание, поднимающееся вверх по руке, от всей ладони, как будто действие его чипа больше не ограничивалось этим местом. Он не был уверен, радовался ли он тому, что обнаружил, или боялся, но тем не менее он продолжал свою работу, управляя им, чтобы вплетать свое присутствие в систему настолько далеко, насколько это было возможно.

Чанбин вырулил на дорогу, а это означало, что Чонину было немного легче держать руку неподвижно. В любой другой ситуации для Чонина было бы тривиальной задачей общаться с первоначальными разработчиками программного обеспечения, но в этом случае ощущалось так, будто его собственное умственное возбуждение пугало способности и заставляло их тоже съеживаться.

Казалось, что он был не тем человеком, который сидел рядом с Чанбином. На его месте должен был быть Чан, или Минхо, или даже Сынмин, у которого было настолько сильное чувство ответственности, о котором Чонин мог только мечтать. И все же он был там, наблюдая за дорогой, пока они ехали к тому, что, как знал Чонин, должно было навсегда изменить их жизнь. Это уже случилось с Чаном и Чанбином, и теперь пришло время остальным.

Атмосфера резко изменилась, так как все напряжение, которое накапливалось в его руке, казалось, оставило его одной волной облегчения. Его чип практически вздохнул от усталости после того, что неожиданно оказалось самым сложным испытанием, которое Чонин когда-либо заставлял его решать.

Чонин позволил своей руке упасть на колено и не смог найти в себе силы убрать ее оттуда. Вес всего действительно обрушился на него, от зловещей тишины, которая резонировала с другими позади него, до взгляда Чанбина с душераздирающей покорностью.

Динамики фургона затрещали, и тогда Чонин понял, что его чип сделал свое дело; он соединил их с линией, которая была ближе всего связана с навигационной системой фургона. Однако он не чувствовал гордости и мог только молча слушать, как Чанбин решал их судьбу. Даже если бы он хотел что-то сделать, у него не было на это сил.

— Алло? – Чанбин заговорил в тишине, отвечая на продолжающиеся приглушенные звуки вокруг них.

Повисла напряженная пауза, прежде чем ему ответил бесстрастный женский голос.

— Кто это?

Глаза Чонина расширились, и его взгляд метнулся к навигационному экрану. Ничего не изменилось – все, что встретилось его взгляду, была цифровая карта, показывающая одинокую дорогу, по которой они ехали. Он каким-то образом ожидал увидеть лицо человека, который говорил с ними, и открыть ему крошечную завесу тайны прошлого Чана и Чанбина.

— Со Чанбин, – сказал Чанбин восхитительным тоном, даже несмотря на едва уловимую дрожь, которая, как мог видеть Чонин, поглощала все его тело.

Была еще одна пауза, прежде чем линия полностью замолчала. Чонин позволил этому растянуться на несколько секунд, прежде чем нетерпение победило его, и он бросил пытливый взгляд в сторону Чанбина. Судя по тому, как старший говорил, Чонин ожидал немедленной реакции, но вместо этого не встретил там ничего.

Чанбин, напротив, не удивился отсутствию ответа на его заявление. Вместо этого он смотрел вперед, словно полностью избегая зрительного контакта с Чонином, и с тем же успехом мог бы замереть, если бы не случайные колебания фургона.

Как раз в тот момент, когда Чонин собирался поддаться своему раздражению и спросить, что будет дальше, или, по крайней мере, собирается ли Чанбин сделать то, чего опасался Чонин, из динамиков спереди раздался тихий клик.

Не прошло и секунды, как к ним обратился более мужской и грубый голос. В его голосе звучала власть, хотя это могло быть связано со звуковым эффектом звонка. Спокойствие его тона, разительный контраст с хаосом, царившим после полудня, было бы жутким, если бы не легкое потрясение, когда он говорил, формулируя единственное имя как вопрос.

— Чанбин?

Реакция Чанбина была мгновенной. Он напрягся, расправив плечи, как будто вытянувшись по стойке смирно, смесь ужаса и недоверия на мгновение отразилась на его лице. Чонину пришлось отвести взгляд от экрана, в груди бушевала такая гамма эмоций: страх, беспокойство, отчаяние, любопытство и облегчение.

В течение дня вся их жизнь полностью изменилась.

Наконец, Чанбин отвел взгляд от дороги перед собой и улыбнулся Чонину улыбкой, которая, должно быть, была предназначена для утешения. Тем не менее, это было совсем не так, поскольку Чонин был уверен, что уловил горькое сожаление в его глазах, прежде чем он повернулся и поприветствовал Дживайпи.

— Сэр, я возвращаюсь, – объявил он, сильнее нажимая ногой на педаль газа, чтобы ускорить их. — Мне… нам нужна твоя помощь.