— Никогда больше так не делайте.

Голос Чанбина резко прорвал тишину, которая длилась несколько секунд, после того, как дверь закрылась. Его глаза начали слегка слезиться из-за того, как долго он держал взгляд Дживайпи, но он продолжал держать их открытыми, не желая показывать даже малейшие признаки слабости.

Серьезность того, что он сделал, еще не совсем укладывалось в голове, и хотя он знал, что это был лишь вопрос времени, он отчаянно пытался максимально использовать каждую частичку силы, которой он все еще обладал. Надеясь, что сможет продержаться достаточно долго, чтобы простоять до конца разговора, который Дживайпи хотел с ним провести.

— Не делать что, Чанбин? – спросил Дживайпи, симулируя невежество, которое само по себе чуть не разозлило Чанбина до опасного уровня.

Ты и сам, блять, знаешь, что, прошипел про себя Чанбин, чувствуя, как его глаза сужаются от чистой ярости. Он почувствовал облегчение от того, что не испытывал страха или парализующего шока, как вначале, когда Дживайпи впервые вскользь упомянул о его прошлом. Вместо этого он черпал энергию из наколяющегося гнева, который захлестнул его грудь и был направлен на мужчину, сидящего напротив него.

Его раздражало то, что Дживайпи притворялся, будто не понимает, о чем говорит Чанбин, хотя он, должно быть, знал. Он слишком много знал о Чанбине, абсолютно всё, но ему просто хотелось получить удовольствие, заставив Чанбина выйти из его зоны комфорта. Он хотел увидеть, как Чанбин заикается, хотел, чтобы Чанбин вновь вернулся к воспоминаниям, которые он намеренно держал взаперти в течение многих лет…

И Чанбин был полон решимости не давать ему этого. Он мог быть внешне покорным, но никогда не опускался так низко.

Дживайпи, должно быть, принял длительное молчание Чанбина за нерешительность, в отличие от уверенности, которую Чанбин на самом деле чувствовал, когда он снова заговорил несколько секунд спустя, знакомое нетерпение просочилось в его ранее ровный тон.

— Я разочарован. Ты уже так много раз оговорился. Все эти короткие предложения заставляют меня задуматься о том, что ты на самом деле пытаешься сказать, и у меня нет другого выбора, кроме как попросить тебя уточнить. Я ведь учил тебя этому, не так ли? Эффективное общение является ключевым моментом-

Насмешка от неверия и ненависти поднялась в горле Чанбина, и он сложил руки на груди, пытаясь скрыть то, как его руки бессознательно сжались в кулаки. Ему не нужно было читать лекции, и уж тем более, когда он так отчаянно пытался заставить Дживайпи поклясться, что он никогда больше не упомянет ни слова о детстве Чанбина перед его друзьями. На мгновение он даже был готов заявить о своих недовольствах, чтобы Дживайпи не говорил о них, но...

Это было именно то, чего хотел Дживайпи. Все это была игра-манипуляция, и вот они уже возвращаются к старым привычкам. Не прошло даже часа с его возвращения.

— О моем прошлом, – наконец выдавил Чанбин, и эти слова превратились в низкое рычание. Он сделал шаг вперед, его руки сжались на груди до такой степени, что он почувствовал, как воздух выдавливается из его легких. — Вы им ничего об этом не скажете.

Вопреки горьким ожиданиям Чанбина, казалось, что Дживайпи действительно не помнил о том, что он говорил. По крайней мере, Чанбин заметил мимолетное удивление на лице мужчины в ответ на его команду.

Каким-то образом это только разозлило Чанбина еще больше, а устный ответ Джиавйи только усилил ее.

— Прими мои извинения. Я не понял, что ты им еще не сказал, – тихо пробормотал он, поднимая одну руку и потирая затылок. Челюсть Чанбина сжалась, поскольку было настолько очевидно, что, хотя Дживайпи и мог на мгновение проявить некоторые признаки шока, он быстро преодолел это и использовал как еще один способ противостоять Чанбину. Насмешливый тон его голоса был достаточным доказательством этого. — Вы все выглядели такими близкими, поэтому я просто предположил, что вы больше ничего не скрываете друг от друга. И даже Чан? Ты еще не говорил даже ему?

Было много такого, о чем Чанбин не рассказал Чану, но услышав это так снисходительно, и, ни больше ни меньше, от самого Дживайпи, довело Чанбина до кипения.

То, что Дживайпи сказал дальше, не улучшило ситуацию.

— Выходит, ты не рассказал Чану о-

Чанбин двинулся прежде, чем успел подумать, что было результатом ослепляющей ярости, прожигающей его тело.

Он преодолел небольшое расстояние между собой и столом за несколько шагов, его действиями руководила ярость. Его руки взлетели вверх, вся усталость исчезла из тела из-за урагана эмоций, борющихся внутри него, и его пальцы обхватили горло Дживайпи. Он двигался со скоростью и точностью, заложенными в него человеком, жизни которого он сейчас угрожал.

Хотя её и до этого нельзя было назвать веселой, атмосфера в комнате почему-то стала еще более спокойной. Чанбин мог слышать в ушах биение своего сердца, которое начало быстро биться, и единственным движением, которое он осознавал, было дрожание его рук. Он чувствовал тепло тела Дживайпи на своих ладонях, и это вызвало дрожь, пробежавшую по его спине. Он никогда раньше не был так близко к этому человеку, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к нему.

И вот он здесь.

Чанбин не знал, что делает. Он вообще не продумал это, и когда часть адреналина начала покидать его, реальность положения, казалось, по-настоящему осенила его.

В этот момент ему показалось, что он был загнан в угол, и к нему вернулась инстинктивная реакция, привитая за время пребывания в организации. Он мог думать только о неприятностях, в которые только что попал; он не только поверхностно нарушил то, что было самым важным правилом Дживайпи, поскольку позволил своим эмоциям взять над собой верх, но и был всего в нескольких секундах от того, чтобы разорвать дыхательные пути Дживайпи.

Он знал, что у него достаточно сил на это, но что-то неуловимое останавливало его, а затем его яростное животное желание оставило Чанбина в кроткой дрожи, пробежавшей по всем его конечностям.

Несмотря на то, что Чанбин чувствовал, будто благодаря своему поступку он стал другим человеком – даже если он не смог довести до конца задуманное – Дживайпи почти не проявил никакой реакции. Чанбин чувствовал пульс мужчины кончиками пальцев, но тот даже не ускорился, что было гораздо более унизительно, чем Чанбину хотелось бы.

Он чувствовал себя неловко, как если бы он был ребенком, который пытался вести себя храбро, в то время как взрослый наблюдал за этим со скрытым весельем ради детской гордости.

— Чанбин, – тихо сказал Дживайпи, и Чанбин не смог подавить еще одну дрожь, когда почувствовал низкие вибрации чужого голоса под пальцами. К тому же, он говорил смущающе спокойным тоном, вопреки гневу, которого ожидал Чанбин, и он чувствовал, как его щеки вспыхивают от стыда за свою безрассудную импульсивность.

Но все равно он не мог найти в себе сил убрать руки. И поскольку он также не мог сжать хватку, то был вынужден остаться в этом унизительном положении.

Дживайпи потребовалось снова позвать его, но уже не разочаровывающе, а скорее болезненно снисходительно, чтобы заставить его двигаться.

— Чанбин, посмотри на потолок.

Презирая то, что им все еще можно так легко управлять с помощью одной команды, Чанбин нерешительно поднял лицо вверх. Он сморгнул туман перед глазами, чтобы ясно видеть блестящую затемненную линзу камеры и маленький красный огонек, ясно направленный на него.

Чанбин почувствовал озноб, как будто этот маленький красный свет означал, что в него вот-вот будут стрелять, и это было все, что он мог сделать, чтобы в панике не активировать свои способности.

— Всё это время я просил Чэрён наблюдать за нами. И параллельно она постоянно общалась с теми, кто работает в медицинском отделении. – После откровения Дживайпи паника улетучилась из Чанбина и сменилась тяжелым, удушающим чувством страха. Он точно знал, что это значит, но Дживайпи все же взял на себя смелость произнести это вслух, по-видимому, получая какое-то болезненное удовлетворение, натирая солью некоторые из старых ран Чанбина. — Я дал ей понять, что если я пострадаю, она должна дать понять своим коллегам, что им нет необходимости продолжать операцию на твоем друге – том, у которого ужасное пулевое ранение. Предполагаю, что это ты пытался его залатать, и было бы очень обидно, если бы все эти усилия пропали даром, когда она попросит их сделать эту дыру в его плече еще больше.

Чанбина будто вот-вот стошнит.

Он не только мог ярко представить картину, которую Дживайпи нарисовал в его голове, но также эта угроза вернула воспоминания, которые продолжали преследовать его.

— Сделай это, Чанбин. Сделай это, или я выстрелю ему в голову.

Руки Чанбина наконец оторвались от шеи Дживайпи, и он задохнулся, как будто именно его только что собирались лишить жизни.

Он не мог поверить, что всего за несколько часов после возвращения история уже была так близка к повторению. Он пообещал себе сбежать от всего этого, но вот он снова был здесь, и полная беспомощность, которая наполняла его, была не похожа ни на что из испытываемых им ранее чувств.

Ничего не изменилось. Ничто никогда не изменится.

Точно так же, как он не отреагировал на угрозы Чанбина, Дживайпи также не отреагировал на то, что Чанбин отступил. Он просто откинулся на стуле, коротко и многозначительно взглянув на камеру на потолке. Его сердцебиение осталось бы таким же ровным и устойчивым, как и раньше, потому что у него не было причин бояться. Он полностью контролировал ситуацию, как и всегда.

Он покачал плечами, хотя этот жест, вероятно, был больше направлен на Чанбина, чем на что-либо еще, прежде чем он повернулся и посмотрел на младшего, стоявшего рядом с его стулом.

Чанбин опустил взгляд в землю, внезапный упадок сил затруднил даже его поле зрения. Он все еще пытался смириться со всем, что только что произошло, начиная с его безрассудного взрыва агрессии и заканчивая угрозой, исходящей от Дживайпи, и тем, насколько это идеально соответствовало сцене из прошлого.

Он чувствовал, как трясутся его ноги, и отчаянно хотел позволить чувству ужаса охватить его и заставить упасть на пол, но у него даже не было мотивации сделать это.

Все было так безнадежно.

Дживайпи, должно быть, уловил внезапное отсутствие напористости Чанбина, оставив его удручающе бессильным, когда он дал Чанбину простую команду, которая была единственным, что могло заставить Чанбина пошевелиться.

— Присаживайся.

Чанбин немедленно сделал, как ему сказали, не отрывая взгляда от своих ног. Он не хотел смотреть в глаза Дживайпи, так как у этого человека уже было достаточно средств, чтобы противостоять ему, и вид оголенной уязвимости, которая наполняла каждую частичку сердца и разума Чанбина, только усилил бы его преимущество.

По крайней мере, Чанбин все еще был в достаточно сознании, чтобы не позволить ему этого.

Слабыми руками Чанбин отодвинул сиденье, стоящее прямо перед столом Дживайпи. Это само по себе вернуло еще один ряд нежелательных воспоминаний о бесчисленных случаях во время его пребывания, когда Чанбин был вынужден сидеть и обсуждать вещи со своим боссом, в основном относительно развития его способностей – точнее, на какое время он мог их активировать.

Он скользнул в кресло, но физическое облегчение, принесенное его измученным ногам, не помогло успокоить остальные напряженные мышцы. Во всяком случае, он чувствовал себя только хуже, поскольку теперь сидел напротив Дживайпи и не имел возможности незаметно отвести взгляд. Не помогло и то, что угроза все еще звучала в его голове вместе с яркими, до безумия живыми образами, которые предоставляло ему сознание. Тогда он с болью осознавал, насколько важны его действия и слова и как от него зависела жизнь не только Феликса, но и всех его друзей.

Дживайпи никогда не был против причинения вреда или явных угроз, чтобы получить то, что он хочет.

Итак, чтобы этого не произошло, у Чанбина не было другого выбора, кроме как быть максимально уступчивым.

— Ты сильно изменился, – подметил Дживайпи вслух, и все его прежнее дружелюбие вернулось, как будто ничего не произошло с тех пор, как дверь закрылась и оставила их наедине. Чанбин даже не мог больше раздражаться от такого чрезмерно доброго тона и просто слушал со сдержанным вниманием. Он знал, как много Дживайпи может говорить, даже когда его собеседник молчал. — На самом деле это очень разочаровывает. Ты стал таким импульсивным, хотя я полагаю, это только потому, что ты так сильно сочувствуешь своим друзьям... И это по-своему достойно восхищения.

Чанбин ненавидел, когда Дживайпи хвалил его, так же, как он ненавидел, когда его критиковали. Он продолжал смотреть на стол, многозначительно игнорируя тяжелый взгляд, который чувствовал на себе.

Он не дал никакого ответа и вместо этого в отчаянии ждал, что еще скажет Дживайпи, поскольку чувствовал – это еще не всё. Инстинкты подсказывали ему встать и уйти, но мысль о том, что может случиться с Феликсом, если он это сделает, удерживала его на месте.

Он пытался сдержать это беспокойство, изо всех сил прислушиваясь к следующим словам Дживайпи.

— Но опять же, если друзья действительно являются твоим приоритетом, тогда в твоих же интересах будет держать свои эмоции под контролем.

При этом Чанбин почувствовал, как к нему вернулся маленький огонек, и он бы с радостью сделал это, если бы у него была возможность. Он только научился сохранять самообладание, когда они с Чаном ушли, но с тех пор, как он нашел их новую группу, у него возникло ощущение, будто все, чему он научился ранее, было выброшено из и заменено чем-то совершенно другим.

Он не мог ясно мыслить, когда кто-то из остальных находился в опасности, и уж точно не мог контролировать свои эмоции. Ему едва удалось удержаться от перелома, когда он увидел, в каком состоянии находился Хёнджин, не говоря уже о том, что ему пришлось делать все возможное, чтобы рана Феликса не лишила его жизни.

И после того, как он так долго подавлял свою страсть, было неизбежно, что он будет вынужден однажды дать ей волю, и непрекращающиеся насмешки Дживайпи были для этого идеальным оправданием.

— Чанбин, я говорю серьезно, – сказал Дживайпи, его голос стал более строгим, когда он, казалось, уловил колеблющуюся сосредоточенность Чанбина. Резкости его слов было достаточно, чтобы перенаправить внимание Чанбина обратно на него, заставив младшего неловко заерзать на своем месте в молчаливых извинениях. — Если бы ты не смог сдержаться, то твой друг в операционной уже был бы мертв. Всё, что ты делаешь, имеет последствия, поэтому хорошенько все обдумай.

Ты слишком сильно доверяешь мне, с отвращением подумал Чанбин, глядя на стол. Дживайпи думал, что контроль Чанбина удерживал его от причинения вреда этому человеку, но на самом деле же это была его собственная трусость.

Будь Чанбин был достаточно силен, он бы убил Дживайпи, но также принудил бы Феликса на страшную участь. И если это произойдет, он никогда больше не сможет посмотреть на себя в зеркало, не говоря уже о том, чтобы встретиться с Чаном.

Он склонил голову, на этот раз открыто принимая критику. Он уже начинал презирать себя за то же самое и в результате начал сомневаться в каждом решении, которое принял в тот день. В то время он предполагал, что выбора нет, но никогда нельзя быть уверенным.

Его разум уже предлагал ему бесчисленные сценарии «а что, если», и он предпочитал каждый из них тому, через что, по его мнению, он оставил их всех страдать.

И Дживайпи не дали ему ни минуты на то, чтобы прийти в себя.

— Но мне нужно знать, что произошло, – добавил он после долгой паузы, наклонившись вперед и сцепив руки знакомым образом, который у Чанбина мгновенно ассоциировался с бизнесом. — Вы с Чаном – два лучших бойца, которых я когда-либо имел удовольствие тренировать здесь, и хотя я не знаю, каково происхождение ваших друзей, я знаю, что никому не будет легко нанести Чану сотрясение мозга, тем более такое ужасное, как то, о котором мне сообщили. Кто это с вами сделал и как?

Чанбин сделал глубокий вздох, который потряс его до глубины души. Внутренне он знал, что произойдет. Он до сих пор помнил, каким гостеприимным и нежным был Дживайпи в течение первых нескольких месяцев после того, как он присоединился, и теперь Чанбин знал, что все это было действием, направленным на то, чтобы завоевать доверие тех, кого он приводил в свою организацию. Тот же ритуал был проведен и для остальных – хотя Чанбин с небольшой вспышкой гордости знал, что на Минхо и Сынмине он не подействовал так же эффективно, как на него – поэтому Дживайпи не хотел бы заставлять их пережить событие, которое явно было травмирующим для них всех.

Однако не было никаких проблем с тем, чтобы запросить у Чанбина информацию.

К счастью, Чанбин смог использовать последние мгновения, чтобы немного восстановить самообладание. Он все еще не чувствовал, что сможет хоть как-то сопротивляться, но, по крайней мере, мог заставить свой голос действовать.

— Ну, мы завершили нашу группу пару месяцев назад, – медленно начал Чанбин, его разум изо всех сил пытался сформировать связные предложения. Мало того, что с тех пор, как он в последний раз видел Дживайпи, произошло столько всего, он также был категорически против того, чтобы рассказывать этому человеку все, поскольку, хотя это было бы нарушением конфиденциальности со стороны его друзей, это также дало бы Дживайпи больше информации, чем ему было бы комфортно, чтобы он знал. Поэтому ему также пришлось сократить выдаваемую информацию, и, учитывая умственную усталость, которую он испытывал, эта задача казалась почти невыполнимой. Но он должен был сделать это ради остальных. — Дела шли довольно хорошо. Нам с Чаном удалось добраться до бункера, который вы предоставили, а также нам удалось выследить упомянутых вами ассасинов и привести их в нашу группу.

— Мы постепенно начали расширяться и пытаться использовать наши способности во благо, – продолжил Чанбин, не переводя дыхания, не желая давать Дживайпи шанс задаться вопросом, что случилось с линчевателями – о которых Чанбин теперь думал только как о Сынмине и Чонине. Он не хотел ничего о них раскрывать, а это означало, что ему пришлось умалчивать некоторые детали, но его это абсолютно устраивало. — Есть банда Кле, с которой мы столкнулись и решили попытаться уничтожить. У них было четыре разных подразделения, которые были разбросаны по всей стране, и мы смогли отследить, что они планировали, чтобы не допустить, чтобы кто-то невиновный пострадал. 

Дживайпи спокойно слушал рассказ Чанбина, время от времени кивая в искреннем одобрении. Он оживился после последнего заявления Чанбина, на его лице отразилась смесь удивления и удовлетворения. Это было настолько неожиданно и необычно, что Чанбин запнулся, давая Дживайпи возможность вмешаться.

— Я помню, как Момо недавно пришла ко мне с новостной статьей о музыкальном фестивале, который пришлось отложить на полпути, потому что во время основного концерта вспыхнул сильный пожар. Судя по всему, в одном из трейлеров на стадионе была обнаружена группа преступников, предположительно пытавшиеся украсть что-то. Власти никогда не были до конца уверены в том, что произошло, и они все еще поощряют людей, которые могут иметь хоть малейшее представление о том, что произошло, обратиться в полицию, – сказал он, детали его слов слегка напугали Чанбина. Для него это, должно быть, было просто событие, которое пришло к нему мимоходом, поэтому для него так точно запомнить это было, по меньшей мере, устрашающе. Удивление обрисовало черты лица Дживайпи и он добавил: — Это был Чан?

— Да, – без колебаний сказал Чанбин; не было смысла это скрывать.

Дживайпи снова кивнул и откинулся на спинку стула, лениво играя с одной из скрепок в форме собаки, которую, как думал Чанбин, ему больше никогда не придется увидеть. Несмотря на то, что Чанбину еще многое нужно было обсудить, всё случившееся, что подвергло их всех такой опасности, он обнаружил, что молча ждал, пока Дживайпи снова обратится к нему, поскольку мужчина выглядел настолько глубоко задумавшимся, что Чанбин не осмеливался беспокоить его.

Казалось, он балансировал на грани заинтригованности и растерянности, когда слегка нахмурился, глядя на кусок металла, который провел между пальцами правой руки. Его губы слегка опустились, когда он посмотрел вверх, наклонив голову в том, что Чанбин понял как искреннее замешательство.

— Я не понимаю, – сказал он, позволяя скрепке упасть. — Кажется, в то время у вас все было хорошо, и можно было подумать, что по мере того, как вы приобретете больше опыта, вы станете только лучше. Как тогда Кле сумели так поступить с вами?

Чанбин поморщился. Он бы с радостью воспринял разочарование Дживайпи, если бы это означало, что они потерпели поражение от такой тупой и безобидной группы, как Кле. Ему бы хотелось, чтобы это было так: чтобы их собственные глупые ошибки были единственной причиной их падения до такой степени, в отличие от гораздо более пугающей альтернативы.

— Потому что Кле тут не причем, – просто сказал он, наконец оторвавшись от стола и взглянув на Дживайпи.

Мужчина смотрел на Чанбина слегка расширенными глазами, что было настолько редким зрелищем, и Чанбин почувствовал бы удовлетворение, если бы их обстоятельства были иными. Вместо этого Чанбин только смотрел в глаза, несмотря на то, что его колеблющаяся смелость умоляла его найти визуальное убежище, которым ныне являлся стол.

— На самом деле все началось на фестивале, о котором вы упомянули. Это я убил преступников в фургоне, поскольку они были членами одного из подразделений Кле. – Чанбин почувствовал, как его раздражение усиливается, пока он говорил, поскольку ему уже давно не приходилось возвращаться к событиям той ночи. После первоначальной паники на следующей неделе ситуация обострилась до такой степени, что Чанбин чуть не забыл, что именно он был первоначальным субъектом оставленных им сообщений. — Когда я имел с ними дело, я наткнулся на… свою фотографию.

— Фотография? – повторил Дживайпи, изумленно подняв бровь.

Чанбин кивнул, сглатывая растущую тошноту. Теперь, когда он как следует все обдумал, он начал понимать, насколько болезненно глупо они поступили, продолжая преследовать Кле после того, как связь с третьей стороной была установлена.

В конце концов, у Дживайпи все еще была причина для разочарования.

— Это была не просто фотография, – продолжил Чанбин, потратив немного времени на то, чтобы собраться с силами и уточнить. К счастью, Дживайпи еще не потеряли терпение. — На ней еще было послание. Было ясно, что тот, кто ее оставил, знал обо мне многое, потому что фотография была сделана в тот вечер, когда вы с Чанни нашли меня в том магазине. И…

— А в сообщении? – поинтересовался Дживайпи, его голос стал жестче в первом истинном признаке беспокойства.

Чанбин моргнул и прекрасно мог представить себе нацарапанные слова. Ему удалось отодвинуть их на задворки своего сознания, но при напоре Дживайпи они всплыли на поверхность с полной силой. Он снова сглотнул.

— Оно было коротким, но в нем использовалось мое полное имя, а также в общих чертах упоминались мои способности. Это могло быть просто совпадением, но, учитывая, как много они обо мне знали, они, должно быть, точно знали, что я подумаю, прочитав это. – И чтобы сделать это, они должны были знать о моих способностях. Еще больше нервировало то, что они вообще прибыли раньше Кле, поскольку это означало, что они не только знали о планах Кле, но и знали что я буду там.

Он позволил векам закрыться и крепко сжал их, когда его нахлынула еще одна тошнотворная волна сожаления. Опасность казалась ему такой очевидной сейчас, после того, как он увидел, на что именно способны их враги – не то чтобы он не опасался их раньше, но после того дня это чувство полностью исказилось.

Чанбин больше не боялся того, что они могут сделать, а того, что еще они могут сделать.

— Итак? Что произошло дальше? – спросил Дживайпи, резко оборвав раскаяние Чанбина. — Это было несколько месяцев назад.

— Мы продолжали пытаться уничтожить Кле. Они начали становиться более осторожными, потому что в тот момент мы нанесли значительный ущерб их численности, поэтому мы начали работать над атакой на их базы, – продолжил Чанбин после решительного вздоха, силой открывая глаза. Он снова посмотрел на стол каменным взглядом. — Но опять же, когда мы прибыли к нашей следующей цели, нам было оставлено сообщение. На этот раз оно было для Чанни, используя фотографию своего дома той ночью. Затем оно продолжало обостряться... до сегодняшнего дня.

Чанбин решил не упомянуть, что они также нашли записки для Джисона и Сынмина, потому что он не хотел рисковать, что Дживайпи усомнится в том, что содержалось в этих сообщениях. В конце концов, он даже не видел никого из них, будучи настолько охвачен паникой из-за потери Сынмина, что даже не подумал проверить листок бумаги, лежащий на старой кровати младшего, или спросить Джисона, что было на его фотографии. Он сжал кулаки на коленях, размышляя о том, что, вероятно, для Минхо, Хёнджина, Феликса и Чонина были созданы совпадающие записи, которые они просто еще не имели несчастья встретить.

— Понятно, – сказал в конце концов Дживайпи, позволяя Чанбину сделать небольшой перерыв. — А сегодня днём? Это они сделали это с тобой?

— Да, – подтвердил Чанбин, сильнее сжимая кулаки. — Я думаю, в глубине души мы все знали, что что-то пойдет не так… Но ничего в таком масштабе. Я уверен, что на нас напали те же люди, которые оставили сообщения, потому что они, казалось, просто знали каждую мелочь. Что касается нас и наших сил. Они смогли отлично с нами сражаться, используя способы ослабить нас, которые, я думаю, даже мы с Чаном не считали возможными.

Пересказ событий того дня, пусть и в общих чертах, заставил Чанбина пережить их заново так, как у него не было возможности раньше, из-за того, что его внимание постоянно требовалось в другом месте.

Эмоциональное смятение, через которое он уже прошел, к счастью, помогло ему пережить случившееся, но его все еще мучила мысль о том, как все это обернулось.

Он и Сынмин были единственными свидетелями их проблемы от начала до душераздирающего конца. Чанбин до сих пор помнил нервозность, которая охватила его, когда они вошли в здание, а также ослепляющее замешательство и панику, которые он почувствовал, когда увидел, как вода льется сверху на Чана. За этим последовала еще большая паника, а также страх, когда он оценил расстояние, которое их враги оставили между собой и им, оставив их вне досягаемости его способностей. Ему только хватило сил выкрикнуть предупреждение в наушник, прежде чем они вступили в, возможно, самую сложную битву в жизни Чанбина.

Он пытался позволить своим инстинктам взять верх, повторяя в уме тренировки Дживайпи, пока боролся с наводнившей их численностью. Чану понадобилось удручающе мало времени, чтобы сбить с ног, и на удержание Сынмина, оставив Чанбина безнадежно бороться с непоколебимыми руками, которые держали его.

Затем, что еще хуже, ворвался Феликс, сопровождаемый Хёнджином.

После этого всё стало как-то размыто. Чанбин на какое-то время был ослеплен, что абсолютно не успокаивало его бушующие нервы, особенно когда он знал, что двое из их наименее опытных бойцов только что вступили в конфликт, который оставил их в значительном меньшинстве. Когда свет вернулся, он превратился из состояния, оставшегося в темноте, в легкое ошеломление, и едва дал себе время оценить ситуацию, прежде чем снова приступить к действию.

Из-за того, что некоторые члены третьей группы были застигнуты врасплох внезапной яркостью, Чанбин и Сынмин смогли дать отпор и освободиться от железных хваток, в которые их захватили. Едва Чанбин полез в карман, чтобы выхватить пистолет, и с холодком ужаса осознал, что его там нет, как освещение в комнате стало таким ярким, что у него не было другого выбора, кроме как закрыть глаза.

Это не было ужасно невыносимо, но достаточно резко, что он даже поднял руку и грубо прижал его к закрытым векам. Он точно знал, что было причиной этого, и почувствовал блаженное облегчение, охватившее его, поскольку это означало, что Феликс достаточно невредим, чтобы сражаться за них, пока мысль о еще одном из их членов не заставила его пошатнуться, новая волна ужаса захлестнула его следом.

Хёнджин.

Как только Чанбин почувствовал, что давление света немного уменьшилось, он открыл их и развернулся, уже боясь стать свидетелем того состояния, в котором, как он предполагал, находился Хёнджин.

А потом все произошло слишком быстро, чтобы Чанбин мог полностью осознать это. В какой-то момент он пошатнулся в сторону младшего, видя только жалкий вид Хёнджина, согнувшегося на четвереньках и дрожащего от того, что, как знал Чанбин, должно было быть неописуемой агонией, и мог слышать только крики, которые покидали его губы. Затем в следующий раз позади него послышался зловещий “клик”, прежде чем он услышал выстрел.

Феликс.

Выстрел был произведен из собственного пистолета Чанбина, понял он позже, оценивая рану Феликса, и, возможно, именно поэтому он смог сохранять такое спокойствие в отличие от страданий остальных. Он винил себя в том, что потерял оружие во время боя, и единственным способом загладить свою вину перед Феликсом было сделать абсолютно все, что в его силах, чтобы сохранить ему жизнь.

То, что последовало за этим, было не лучше, но Чанбин решил, что Дживайпи уже все это знает, поэтому он не заставлял себя переживать это в слишком подробностях.

Погрузившись в свои мысли примерно на пять минут, Чанбин с небольшим удивлением признал, что Дживайпи не сказал ни единого слова с тех пор, как Чанбин закончил. Заставив себя отойти от воспоминаний, Чанбин взглянул вверх, больше для того, чтобы убедиться, что Дживайпи услышал все, что он сказал, чем что-либо еще.

Несмотря на то, что Чанбин не был уверен, чего ожидать, он все равно был шокирован, когда заметил явный гнев на лице Дживайпи.

Мужчина слегка сжал сцепленные руки – жест, который Чанбин мгновенно опознал как жест недовольства, – в то время как его челюсть приняла мрачное, зловещее выражение. Он пристально посмотрел на стол прищуренными глазами, что сильно контрастировало с зеркальным настороженным взглядом Чанбина, его глаза сверкали чистой яростью, что заставило Чанбина в тревоге выпрямиться.

Он инстинктивно перебрал все, что сказал, но не смог найти причины объяснить, почему Дживайпи внезапно стал выглядеть более раздраженным, чем Чанбин когда-либо видел его раньше. Это было ужасно, поскольку даже когда Дживайпи совершал непростительно ужасные поступки, он делал все это с безмятежным видом, даже когда выносил наказание.

Чанбин не был уверен, что он сделал, но знал, что потом пожалеет об этом.

Нервно откашлявшись, Чанбин наклонился вперед на несколько дюймов и осторожно пробормотал: 

— Сэр?

Глаза Дживайпи резко расширились, и часть его гнева ненадолго угасла, сменившись другой эмоцией, которую Чанбин не мог идентифицировать. Однако вскоре оно превратилось во что-то более доступное, что также было неприятно знакомым из-за того, насколько фальшивым оно было. И снова Чанбин понятия не имел, о чем думает этот человек.

— Прости, Чанбин, – извинился Дживайпи с тихим вздохом, разжимая руки и задумчиво постукивая пальцами по столу. Чанбину казалось, что он все еще чувствует блеск ярости в глазах Дживайпи, но в тот момент ему, возможно, показалось это из-за его собственной нервозности. — Услышав это, я подумал…

— Что заставило вас задуматься, сэр? – немедленно задал вопрос Чанбин, на мгновение забыв не только о своих бушующих эмоциях, но и о своем желании вести себя настолько неуважительно и отстраненно, насколько это было возможно, таково было его отчаянное желание услышать, что было на уме у Дживайпи. Он презирал этого человека, но не мог отрицать, что если кто и сможет пролить свет на их ситуацию, так это Дживайпи.

Дживайпи снова вздохнул, и настала его очередь не смотреть в глаза Чанбину, когда он нахмурил брови и посмотрел на дверь. На долю секунды в его выражении лица было что-то похожее на страх, прежде чем оно снова превратилось в осторожное безразличие.

— Ну, есть только одна организация, которая должна знать такие подробности о тебе и Чане, – объяснил он, наконец, позволив своему взгляду остановиться на Чанбине. Младший снова напрягся, его мышцы гудели, а мысли метались как забитый зверь, когда Дживайпи продолжил: — Если эти сообщения были оставлены для вас двоих, то я могу только думать, что это кто-то под моим контролем слил эту информацию тому, кто нацелился на вас. Это единственное объяснение. Я немедленно начну поиски предателя и приношу извинения, поскольку моя невнимательность косвенно привела к вашим неприятностям…

— Нет! – прервал его Чанбин, его голос сорвался от настойчивости.

Внезапность его крика заставила Дживайпи запнуться и даже не отругать Чанбина за то, что тот его прервал, из-за его очевидного удивления. 

— Нет? Ты подумал о чем-то другом?

Чанбин слегка сдулся, испытывая облегчение от того, что Дживайпи не начал поспешно действовать, как он намекал. Он пытался успокоить свое сердцебиение – безуспешно – поскольку ему определенно нужно было добавить некоторые детали, и, судя по нетерпеливому выражению лица Дживайпи, у него на это осталось не так много времени.

Итак, глубоко вздохнув, Чанбин сказал: 

— Сообщения были оставлены не только для меня и Чана.

Он надеялся, что ему не придется рассказывать об этом, но, судя по предположению Дживайпи, у него не было выбора. Он делал все возможное, чтобы сохранить при себе конкретную информацию из заметок других, однако он не мог обвинить всех стажеров и сотрудников, которые работали в Дживайпи, в том, что к ним внезапно стали относиться как к подозреваемым после того, как Чанбин скрыл некоторые конкретные детали.

Хотя Дживайпи никогда не проводил допросы, пока Чанбин тренировался в организации, он мог только представить, насколько изнурительными и жестокими они будут, и он никогда не стал бы подвергать этому людей, которых когда-то называл своими товарищами.

— Для остальных тоже были такие, – медленно продолжил Чанбин, ломая голову над тем, что он мог сказать, а что – нет. Ему казалось, что он оказался зажат между двумя сторонами и мог выбрать только одну, полностью отказавшись от другой. Его пессимистическая сторона задавалась вопросом, как часто он будет испытывать подобные чувства во время их пребывания. — К концу их получила только половина из нас, включая Чанни и меня, но сообщения, оставленные остальным, были такими же подробными, как и наши. Клянусь, у нас не было с ними никаких связей, поэтому эти люди не могли получить информацию от вас. Это не имеет смысла.

Чанбин решил не говорить о том, что некоторые из них с самого начала были убеждены, что это Дживайпи нацелился на них, поскольку, хотя с тех пор они все изменили свои взгляды, он знал, что этот человек не будет по-доброму реагировать на тех, кто так убежденно его подозревал.

Он затаил дыхание, ожидая ответа Дживайпи, надеясь, что сделал достаточно для обеих сторон. Очевидно, он поклялся в верности своим друзьям и не хотел передавать какую-либо их личную информацию Дживайпи без их присутствия, чтобы сделать это самостоятельно, но было также определенное чувство товарищества, которое он все еще сохранял по отношению к стажерам и агентам из Дживайпи. Он прошел через все, что с ними случилось, и хотя у него никогда не было связи ни с кем из них, даже сравнимой с его связью с Чаном, он все равно мог вспомнить почти все их имена и лица.

Он почти ожидал, что Дживайпи либо спросит, что именно досталось Джисону и Сынмину, либо будет непреклонно продолжать верить, что кто-то из его сотрудников слил информацию.

Тем не менее, Дживайпи, похоже, успокоился после признания Чанбина, хотя на его лице все еще сохранялось легкое беспокойство, когда он откинулся на спинку стула. Его взгляд упал на закрытый ноутбук на столе, и на мгновение Чанбин задумался, собирается ли он открыть его и заняться с ним какой-нибудь работой, прежде чем он снова взглянул на Чанбина.

— Понятно, – просто сказал он, прежде чем позволить тишине затянуться между ними.

Чанбин только начинал расслабляться, паника, охватившая его в ответ на гнев Дживайпи, мучительно медленно покидала его тело. Он чувствовал, как адреналин утекает из него, что одновременно сделало его более восприимчивым к этому мучительно безнадежному ощущению сразу после того, как Дживайпи угрожал жизни Феликса, но также заставило его ослабить бдительность.

Пришлось заново пережить подробности продолжающейся битвы с третьей стороной, Чанбин снова был вынужден признать, насколько мрачной стала их ситуация и насколько поражающе они были побеждены в тот день. Это, в сочетании с его сильным истощением и эмоциональной уязвимостью, заставило его чувствовать себя тревожно близким к слезам.

Его голос сорвался, когда, отчаянно нуждаясь в каком-либо источнике утешения, он спросил: 

— Вы знаете, кто это может быть?

Это было почти незаметно сдержанно, но жесткое выражение лица Дживайпи немного смягчилось в ответ на настороженность, которая, должно быть, стала заметна на Чанбине. Он с сожалением покачал головой, а затем склонил ее, как бы выражая соболезнования.

— Нет. Прости, Чанбин, но я не знаю, кто мог оставить эти записи.

У Чанбина перехватило дыхание, и он зажмурился, пытаясь сдержать слезы страха и разочарования. Он только начал смиряться с тем, что они не только не приблизились к знанию личностей людей, которые постоянно угрожали им в течение нескольких месяцев, но и что теперь они проживают с человеком, которого Чанбин, возможно, ненавидел больше всего на планете. 

В этом никто не виноват, кроме тебя самого. Ты потерял пистолет и привез их сюда.

— Но, – мягко добавил Дживайпи, заставив Чанбина неуверенно открыть один глаз. — Я могу пообещать вам, что сделаю все, что в моих силах, чтобы выяснить, кто они. И когда я это сделаю, я восстановлю справедливость для вас всех.

Чанбин колебался, пытаясь побороть нежелательное чувство комфорта, проникшее в его сердце. В прошлом он испытал беспощадную жестокость со стороны Дживайпи, но в то же время Дживайпи, несомненно, был одним из самых комфортных мест для них всех с точки зрения безопасности и защиты.

Он также знал, что Дживайпи и его многочисленные сотрудники – как стажеры, так и высококвалифицированные агенты – возможно, были самой сильной силой в мире. Если бы Дживайпи хотел выяснить, кто угрожал Чанбину и его друзьям, он бы это сделал, и если бы Дживайпи хотел положить им конец, он бы это сделал.

Чанбин все еще не был уверен, принял ли он правильное решение, и не думал, что так и будет, но, по крайней мере, все обернулось не так ужасно, как могло бы. Возможно, это многое говорит о страхах, которые испытывал Чанбин, поскольку в течение своего первого часа в штаб-квартире он одновременно жестоко угрожал боссу организации и чуть не потерял сознание. Он все еще чувствовал, что последнее не за горами.

Однако, не обращая внимания на биение своего сердца, Чанбин склонил голову в знак признания.

— Спасибо, – тихо пробормотал он, и при этих словах его рот наполнился горьким привкусом. — Хоть вы мне и не очень нравитесь... Я знаю, что вы сможете обеспечить им безопасность и защитить их. Вы не позволите им пострадать...

У него это получится лучше, чем у нас с Чанни.

Эта мысль причиняла Чанбину физическую боль, поскольку он и Чан с самого начала развития своей группы поклялись, что они будут всем, чем они хотели бы видеть Дживайпи. И все же они тут, подведя своих друзей, и теперь вернулись туда, откуда бежали.

— Конечно, – сказал Дживайпи, согласно кивнув головой. — Но… Ты должен понять, что я не могу позволить вам всем оставаться здесь бесплатно и ничего не ожидать взамен.

Чанбин замер, и крошечная капля благодарности, которую он чувствовал к Дживайпи, исчезла, сменившись смесью страха и разочарования по отношению к самому себе, потому что как он мог забыть, как все работает? Дживайпи всегда думал о том, что принесет наибольшую пользу его организации, и каждый его шаг был сделан с учетом его собственных интересов.

Он никогда не позволил бы восьми людям искать убежища у него, не воспользовавшись этим, чтобы помочь себе, особенно когда некоторые из них были ранены и нуждались в помощи его медицинского персонала.

— Итак… Что именно вы хотите, чтобы мы сделали? – осторожно спросил Чанбин, нахмурившись, поскольку в его груди зародилось плохое предчувствие.

У него уже было смутное представление о том, каким будет предложение Дживайпи, но от этого его не стало приятнее услышать.

— Вы будете посещать миссии, – последовал ответ, произнесенный так небрежно, как будто этого было недостаточно, чтобы сердце Чанбина забилось сильнее. — Мне нужно будет поработать над распределением отрядов, но это придется отложить, пока я не получу хорошее представление обо всех способностях, которыми мы располагаем. И нам нужно будет подождать, пока ваши друзья в медицинском отделении проснутся, но как только они это сделают, я думаю, мы сможем...

— Не можете!

Чанбин подумал, что это чудо, что Дживайпи до сих пор не вышел из себя, поскольку его столько раз перебивали во время их разговора. Однако у него почти не было времени, чтобы быть благодарным за это, поскольку мужчина не дал ему ни секунды собраться с мыслями, прежде чем заговорить снова.

— И почему же нет?

Поджав губы, Чанбин встретился взглядом с Дживайпи через стол. Было ясно, что он уже мог догадаться, каковы будут аргументы Чанбина, или, по крайней мере, почему Чанбин сразу же был против этого предложения.

Он был абсолютно прав, если предполагал, что Чанбин не хотел, чтобы они отправлялись просто потому, что миссии были не только опасными, но и ужесточающими до такой степени, что каждый раз, когда Чана и Чанбина отправляли на одно задание, они возвращались другими люди. Вот что с кем-то делали бои, особенно в той безжалостной манере, которой их научил Дживайпи.

Но Чанбина не только пугали риски, он также боялся подумать о том, из кого будут сформированы «отряды». Их силы не идеально сочетались друг с другом, и хотя у них была странная пара, чьи способности хорошо совпадали, например, Чан и Феликс, были также случаи, когда один из их боевых стилей приносил больше вреда, чем пользы. Все они были свидетелями подобного ранее в тот же день, когда свет Феликса разрушительным образом столкнулся с чрезмерной чувствительностью Хёнджина.

Учитывая такие неудобства, Дживайпи никогда бы даже не подумал об отправке восьмерых из них на миссию всей группой, как бы отчаянно они ни просили.

Он разделил бы их.

— Потому что… – начал Чанбин, прекрасно понимая, что его доводов недостаточно, чтобы убедить Дживайпи; ему нужно было подумать о чем-то другом, и быстро. Он остановился на единственном другом объяснении, которое мог придумать в спешке. — Потому что они еще не готовы. Некоторые из них даже не видели битвы раньше, что было одной из причин, почему сегодня днем все пошло так плохо. Наши самые неопытные члены стали мишенью, и это было использовано против нас. Я хочу обучить их, прежде чем отправлять на что-то столь важное.

Чанбин был недоволен тем, что он сказал, особенно своим последним замечанием о том, что его друзья нуждаются в обучении – поскольку он знал, насколько изнурительным это может быть само по себе – но он пытался отмахнуться от этого дискомфорта, зная, что миссии будут в десять раз хуже. По крайней мере, если бы их обучали в организации, он и Чан могли бы делать больше, чтобы следить за всем, что происходит, чем если бы их отправляли на миссии.

Кроме того, он не лгал. Он сомневался, что некоторые из них были готовы к миссиям, которые им давал Дживайпи, учитывая, что те, которые они выполняли как группа, сильно отличались. За это время они получили источники поддержки, и всегда была возможность отступить и убежать до последней секунды.

Дживайпи никогда бы не позволил им такой роскоши.

Мужчина перед ним еще раз недовольно вздохнул, но он не стал спорить с Чанбином, что казалось маленькой победой. Хотя Дживайпи не выглядел даже отдаленно счастливым, частичная правда в ответе Чанбина, должно быть, была достаточной, чтобы убедить его.

— Хорошо. Мы можем начать продумывать план тренировок как можно скорее, – признал он, и по его лицу пробежало угрюмое выражение. Но вскоре это стало настороженным и поверхностным, когда он снова посмотрел на Чанбина, и младший мог сказать, что ему понравились его следующие слова. — Однако тебе нет оправдания, поэтому я попрошу кого-нибудь принести тебе информацию о том, чем занимался твой отряд с тех пор, как тебя не было. Я ожидаю, что ты примешь участие в миссиях, которые я тебе прошу, и выполнишь их. То же самое касается и Чана, когда он физически будет готов вернуться к работе.

Чанбин стиснул зубы, сопротивляясь желанию спорить, как будто он и Чан были на задании, у них не было бы возможности гарантировать, что с их друзьями не случится ничего плохого. К сожалению, он знал, что сегодня и так наигрался с огнем, и что Дживайпи пересмотрит вопрос о предоставлении периода тренировок, если Чанбин продолжит настаивать на его желании.

Вместо этого Чанбин торжественно кивнул головой, и соглашение было заключено.

Приняв это решение, Чанбин почувствовал, как нетерпение начало проникать в его конечности, заставляя их постепенно становиться все более готовыми двигаться. Он не был уверен, куда пойдет, но, поскольку его встреча с Дживайпи близилась к концу, ему хотелось покинуть комнату как можно скорее.

Он понял, что это выглядело так, будто стены приближались к ним, и в его сознании возникла незнакомая паника.

К сожалению, Дживайпи, похоже, был еще не готов отпустить Чанбина.

— Есть еще одна вещь, о которой я должен спросить, – сказал он, заставив Чанбина недовольно покачивать плечами в мрачном ожидании. — Я приведу ваших друзей, чтобы получить более подробную информацию, но мне было бы полезно узнать приблизительную информацию о том, что их способности позволяют им делать. Тогда я смогу начать работу над…

Чанбин не мог сдержать горький смех, который покинул его, и улыбка казалась неестественной, когда она неприятно скривила его губы. Он запрокинул голову к потолку, сохраняя при этом улыбку, поскольку, по крайней мере, он чувствовал, что выглядел иначе, чем испуганным, когда Дживайпи потерял часть терпения, за которое он, должно быть, цеплялся.

— Что? Почему ты смеешься?

— Ничего, – протянул Чанбин в ответ, снова опустив голову, чтобы посмотреть Дживайпи в глаза. Гнев Чанбина вернулся, хотя он также чувствовал мрачный элемент удовлетворения; его огорчало то, как легко его эмоции могли измениться и ими можно было манипулировать в присутствии этого человека. — Меня просто забавляет, насколько вы можете быть двуличным. Куда делась вся эта «Я доверяю тебе, что ты будешь контролировать их» и «Ты прошел через столько всего, что я не могу больше отнимать твое время» сценка? Ах, да, ее никогда и не существовало, потому что это была блядское представление.

Он ядовито выплюнул последнее слово, и на долю секунды ему показалось, что Дживайпи вздрогнул, но вскоре он отклонил эту возможность, когда был сосредоточен под леденящим гневом взглядом.

— Это не было представлением, – ответил Дживайпи, его голосу не хватало искренной силы эмоций Чанбина, но он все еще был поразительно сильным. — Я действительно не хотел их еще больше утомлять, и заставлять их объяснить все об их способностях. Но да, я признаю, что немного преувеличил, когда сказал, что у меня есть полная уверенность в том, что они смогут сохранить их под контролем.

Одним из очень немногих бонусов проведения такого количества времени в Дживайпи и увидел его в худшем виде, было то, что он больше не притворялся тем добрым и сострадательным человеком, каким он был по отношению к тем, кто его не знал. Чанбину больше не нужно было беспокоиться о том, что ему лгут, поскольку вокруг Дживайпи больше не было того скрывающего облака невежества.

Однако осознание того, что он говорил правду перед Чанбином, не принесло ему облегчения, поскольку он все еще пытался обмануть остальных. И хотя Чанбин знал, что Минхо и Сынмин нелегко подпадут под чары, он не мог сказать того же о Джисоне и Чонине.

Возможно, ты их недооцениваешь, прошептал ему тихий голос, но он покачал головой, чтобы прояснить мысли. Лучше недооценить, чем переоценить, поскольку переоценка могла привести к неосторожности.

Дживайпи, должно быть, воспринял жест Чанбина как знак неудовольствия и снова вздохнул.

— Хорошо, тебе не обязательно рассказывать мне все об их силах, – признал он, сузив глаза. — Но я хотел бы, чтобы ты рассказал мне кое-что. Важно, чтобы я знал, есть ли какие-либо способности, которые трудно контролировать и которые могут привести к травмам как для него самого, так и для окружающих. Должен ли я напомнить вам, каким был Чанни? когда мы впервые его привезли?

Чанбин вздрогнул как от прозвища, произнесенного Дживайпи, так и от воспоминаний, которые вызвал его вопрос.

Его не было рядом, когда Дживайпи впервые приняли Чана, но он слышал множество историй, как от Чана, Дживайпи, так и от других стажеров того времени. Репутация Чана была одной из главных причин, которые привели к тому, что пара стала друзьями, поскольку остальная часть организации избегала их обоих по разным причинам.

Большинство стажеров Дживайпи были привлечены сюда еще совсем маленькими, почти не сохранив ни единого воспоминания о своей «нормальной» жизни. Чанбин сразу же стал рассматриваться как нечто необычное и инопланетное, поскольку он был еще подростком, когда его впервые завербовали, что дало ему доступ к миру, о котором другие могли только мечтать.

Чан, с другой стороны, очевидно, был «лесным пожаром».

Когда Чанбин впервые проявил признаки дружбы со старшим, некоторые другие молодые стажеры взяли на себя задачу предупредить Чанбина о прежних днях Чана в учреждении. Они рассказали ему о том, насколько неуравновешенным был Чан, когда он начал тренироваться, как он поджигал оборудование, а иногда даже одежду тех, кто пытался ему помочь.

Это явно была попытка заставить Чанбина держаться на расстоянии, но, в конце концов, это привело к совершенно противоположному результату, поскольку Чанбин чувствовал себя еще более склонным ответить на те дружеские действия, которые Чан показывал ему.

Но он знал, какую боль и одиночество причинило то, что с Чаном обращались как с кем-то настолько опасным, поэтому Чанбин не мог думать о том, чтобы навлечь ту же участь на остальных – даже если непреднамеренно.

Итак, произнеся молчаливые извинения перед одним из своих друзей, Чанбин заговорил.

— Джисон может делать что-то с помощью электричества, – тихо сказал он, чувствуя, как от этого откровения по нему распространилось онемение. — Когда мы впервые встретились с ним, он делал все возможное, чтобы держать это под контролем, надев эти резиновые перчатки. Поскольку до этого он почти ничего с ними не делал, мы до сих пор мало что знаем о его границах, поэтому я ничего не скажу о том, как именно они работают – не думаю, что даже сам Джисон мог бы, если бы вы спросили. Но у него и раньше были случаи потери контроля над ними, что было довольно опасно.

Чанбин не мог не чувствовать, что своим признанием он предал Джисона. Он пытался утешить себя тем, что Дживайпи в любом случае узнал бы все от Джисона, но, по крайней мере, в этом случае Джисон сам бы передал информацию.

Он сидел молча, ожидая ответа Дживайпи. Часть его ожидала, что здесь же будет изложен какой-то тщательно продуманный план для Джисона или что Дживайпи отдаст приказ Цзыюй сдерживать Джисона до тех пор, пока они не дадут ему пару перчаток, чтобы контролировать его силы.

Чанбин даже не мог себе представить, как расстроится при этом Джисон – если Сынмин позволит кому-нибудь подойти достаточно близко, чтобы надеть перчатки на Джисона, то это будет так.

Но вместо всего этого Дживайпи просто сказал: 

— Понятно. А есть ли еще кто-нибудь, о ком мне следует знать?

Чанбин колебался, все еще беспокоясь о силе Джисона. У него возникло искушение немедленно ответить, что больше никого не было и что все остальные могли эффективно управлять своими способностями, но это было неправдой.

Он знал, что Дживайпи хотел это знать, потому что он беспокоился о себе и своей организации, и поэтому ему нужно было убедиться, что Чанбин не привел кого-то, кто мог бы представлять угрозу, если бы они либо потеряли контроль, либо захотели использовать свои способности для нападения на окружающих. В этом смысле Минхо явно был тем, кого Чанбину следует упомянуть, поскольку, если бы Минхо действительно задумался об этом, он мог бы разорвать коллектив Дживайпи на части изнутри. Однако что-то удерживало Чанбина от разговора о старшем, поскольку он знал, что, хотя Джисон может быть более снисходителен к нему, передав ему такую ​​личную информацию, Минхо этого не сделает.

Несмотря на то, что Феликс случайно прожег дыру в стене их тренировочной комнаты своими силами во время их первой групповой тренировки, с тех пор ему удалось получить контроль над своими способностями, что впечатляло как Чана, так и Чанбина. Младший знал, что это в основном заслуга Чана, который смог хорошо работать с Феликсом из-за сходства их сил, и теперь Чанбин верил, что Феликс никогда не станет угрозой из-за них. В конце концов, он также выиграл для них бой на базе Левантера.

Сынмин уже овладел своими способностями, чем всегда восхищался Чанбин, и было предсказуемо, что ему также будет крайне неудобно, если Дживайпи узнает о них от кого-то, кроме него самого. И Чонин, который сразу же попал под интерес Дживайпи из-за яркости своего чипа, имел связь с маленьким кусочком металла, что, честно говоря, вдохновляло. Он определенно не представлял опасности для Дживайпи.

Но речь шла не только о риске для Дживайпи, но и о риске для них самих.

Чанбин почувствовал, как его сердце болезненно закололо, когда его мысли остановились на последнем члене их группы. Эти душераздирающие крики все еще отчетливо звучали в его голове, и он все еще мог видеть образ младшего, бессмысленно смотрящего перед ним, его глаза остекленели, несмотря на то, что они были открыты для света, который, как знал Чанбин, должно быть, прожигал его разум.

— Хёнджин, – прошептал Чанбин в тишине.

Последовала короткая пауза, прежде чем Дживайпи немного смущенно ответил: 

— Извини, кто?

Чанбин почувствовал озноб и внутренне выругался, когда понял, что случайно раскрыл имя Хёнджина, пытаясь выговориться сквозь свой внутренний конфликт. Но ущерб был нанесен, и пути назад уже не было. Дживайпи достаточно скоро соберет все воедино, так что Чанбину лучше закончить, прежде чем мужчина успеет начать размышлять.

— Он с Чанни в медицинском отделении, – сообщил Чанбин, вскоре откашлявшись. — Не тот, что с пулевым ранением; его зовут Хёнджин. Его способности… они в основном обостряют его чувства. Он может слышать, видеть, чувствовать вкус, чувствовать и обонять лучше, чем другие люди. Это может пригодиться, но это также временами это довольно неприятно для него. Поскольку он настолько чувствителен ко всему, его очень легко вывести из себя. Вот почему он в том состоянии, в котором находится сейчас. Я не уверен, что ваши сотрудники сказали о нем, но нам пришлось вырубить его, потому что ему было очень больно. Был небольшой беспорядок со светом, и он был пойман без солнцезащитных очков, поэтому нам пришлось сделать то, что мы считали самым добрым к нему, и уложить его спать на некоторое время. 

— Итак, он потерял их во время битвы, но он всегда носит солнцезащитные очки, – пояснил Чанбин, чувствуя, как на его губах играет легкая улыбка, когда он вспоминает обширную коллекцию, которую Хёнджин держал в одном из ящиков их общей комнаты в бункере. Вскоре он понял, что они, возможно, никогда не вернутся туда, и Хёнджин больше никогда не наденет ни одну пару из этой коллекции. — И вы, наверное, заметили наушники. Они шумоподавляющие, а это означает, что все становится немного более приглушенным и менее вредным для него.

Вина, которую Чанбин почувствовал, раскрыв способности Джисона, хотя и была чрезвычайной, не могла даже сравниться с тем, что он чувствовал, когда закончил с Хёнджином. Это произошло исключительно потому, что во время одного из многочисленных полуночных разговоров, которые они провели вместе, Хёнджин показал, насколько жестокими могут быть некоторые люди, используя его чувствительность, чтобы запугивать и преследовать его до такой степени, что он презирал свои способности, когда впервые присоединился к группе. 

Раскрытие всего этого Дживайпи только дало этому человеку то, что ему нужно, чтобы сделать то же самое, и Чанбин знал, что у него есть сила быть гораздо более жестоким, чем кто-либо другой, с которым Хёнджин мог столкнуться до сих пор.

Чанбин хотел ударить себя, но ему удалось остаться на месте, пока Дживайпи просматривал все, что ему только что сказали.

— Понятно… Должно быть, это было тяжело для него, – медленно сказал Дживайпи, и Чанбину хотелось кричать, что он не имеет права притворяться, что сочувствует, когда Хёнджин заслуживает гораздо большего. — Что ж, спасибо, что рассказал мне. Я позабочусь о том, чтобы он получил все необходимое и чувствовал себя здесь комфортно.

Чанбин кивнул, пытаясь удержаться от того, чтобы не сорваться и не сказать того, о чем пожалеет. Услышав, как Дживайпи говорит о Хёнджине в такой ложно обеспокоенной манере, он отчаянно пытался сбежать в медицинское отделение, схватить Хёнджина и увести его как можно дальше от штаб-квартиры.

Но, по крайней мере, Дживайпи еще не упомянул об экспериментах с силами Хёнджина, а Чанбин не хотел нарушать хрупкий мир, который, как он чувствовал, ему удалось построить.

— Я справлюсь с этим, – сказал он, надеясь, что возможность быть полезным еще больше обеспечит Хёнджину комфорт. — Я знаю солнцезащитные очки, которые ему нравятся, с разной интенсивностью света, и, может быть, я мог бы даже попробовать приобрести контактные линзы сейчас…

— О, не глупи, – прервал его Дживайпи, одарив Чанбина тошнотворной улыбкой, которая, вероятно, должна была выражать нежность. — Я уже давно был готов к тому, что у меня будет кто-то вроде Хёнджина. В медицинском отделении Джехён приготовил несколько таблеток, которые должны ему хорошо подойти; они притупляют чувства в случае, если у кого-то травма головы, но они должны хорошо подойти Хёнджину. Я уверен, что смогу заставить Джэхёна поработать над более сильными, если Хёнджин того пожелает.

Чанбин сделал паузу, затем позволил себе упасть обратно на свое место, бессознательно продвигаясь вперед во время обсуждения условий проживания Хёнджина. Он почувствовал странное чувство уныния, охватившее его, и всего секунду спустя смог определить его причину.

Он гордился тем, что купил солнцезащитные очки для Хёнджина, поскольку выражения лица младшего, когда он впервые увидел коллекцию на столе рядом с кроватью, было достаточно, чтобы сердце Чанбина затрепетало от чистого счастья. С тех пор Чанбин отчаянно пытался найти что-то такое, что заставило бы Хёнджина отреагировать таким же образом.

С тех пор, когда ему случалось отправляться в поездку за продуктами или пополнить другие запасы, он всегда проводил несколько минут в местном магазине оптики, просматривая варианты и гадая, какой из них может понравиться Хёнджину больше всего. Время от времени он натыкался на пару, которая, казалось, просто щелкала, побуждая его купить ее и с гордостью принести домой блондину, который, казалось, становился немного более красным от каждого аксессуара, который ему подарил Чанбин.

Но все это было ненужным – виноватое, эгоистичное удовольствие, которому Чанбин предавался только потому, что наслаждался свободой тратить деньги и покупать все, что хотел. Румянец на щеках Хёнджина, должно быть, был вызван тем, что Чанбин становился всё более и более ошеломляющим с каждым подарком, и Хёнджин, должно быть, пытался понять, как он мог попросить Чанбина остановиться, не выглядя неблагодарным.

Потому что Хёнджину это не нужно. Все, что ему было нужно, это таблетка, которую собирался дать ему Дживайпи.

То ли Дживайпи уловил печаль Чанбина, то ли наконец сжалился над измученным человеком, сидящим напротив него, он сделал то, на что Чанбин надеялся часами, и отпустил его.

— Ладно, думаю, на сегодня хватит, – решительно сказал он, перегнувшись через стол, чтобы придвинуть поближе свой ноутбук. Он открыл его, и через несколько секунд на его лицо проецировался знакомый синий свет, когда он вернулся к тому, что делал до того, как привели группу. Его пальцы на мгновение зависли над клавиатурой, когда он бросил на Чанбина последний взгляд, кажется, слегка озадаченный тем, что младший все еще здесь. — Ты можешь идти.

Чанбин молча кивнул, чувствуя странное головокружение, когда встал и отошел от стола. Он не удостоил Дживайпи еще одного взгляда, несмотря на то, что чувствовал, что между ними еще есть о чем поговорить, и направился к двери.

Когда с ним были остальные, Чанбину было легко относиться к этому месту как к чему-то незнакомому. Он не привык к тому, что рядом с ним было так много людей, когда он шел по коридорам и пришел постучать в дверь офиса Дживайпи. Он определенно не привык чувствовать необходимость защищать кого-то, кроме себя, когда находился в самом офисе.

Но теперь, когда они ушли, Чанбин уже мог чувствовать, как он возвращается к своему прежнему мышлению. Несмотря на то, что все изменилось, и на другой стороне его ждали друзья, помимо Чана, он все еще был болезненно одинок.

Снова.

— Чанбинни?

Чанбин хотел сказать, что ненавидит это прозвище, и оно позволено только тем, кому он доверяет, разрешено обращаться к нему иначе, чем «Чанбин», но он не смог этого сделать. Вместо этого он просто остановился, положив руку на дверную ручку, слегка наклонив лицо в сторону, пытаясь дать понять Дживайпи, что он слушает.

— Приятно вновь видеть тебя в строю.

Сделав еще один кивок, поскольку это было все, что Чанбин смог сделать, он открыл дверь и вышел в коридор.

Теперь, когда их разделяла стена, Чанбин мог чувствовать, как часть напряжения уже покинула его тело. После скрытой угрозы со стороны Дживайпи жизни Феликса, которая была достаточно ужасающей даже без дополнительной травмы, которую перенес Чанбин, он решительно заставил себя сохранять осторожный, но постоянно бесстрастный вид. Он посвятил все, что мог, чтобы предоставить Дживайпи достаточно информации, чтобы удовлетворить его, а также уважал частную жизнь своих друзей, насколько мог, помимо того, что время от времени лгал, если это означало, что он мог избавить свою группу от большинства страданий.

Однако теперь, когда он был вдали от любопытных глаз Дживайпи, ему больше не нужно было поддерживать этот фасад, и он чувствовал, как он ускользает от него так быстро и бесконтрольно, что казалось, будто он впадает в свободное падение.

Продолжай двигаться, резко сказал себе Чанбин, отталкиваясь от двери, на которую раньше опирался всем своим весом. Тебе еще многое предстоит сделать.

Он не был уверен, стоит ли ему посетить медицинское отделение или их новый дом – он ненавидел использовать это слово. Только когда он начал уходить из офиса Дживайпи, он понял, что на самом деле понятия не имеет, где они находятся, и поскольку у него не было возможности добровольно вернуться и спросить об этом Дживайпи, он пришел к выводу, что медицинское отделение будет его первый пункт назначения.

Но даже тогда это решение казалось, будто оно разрывает его на части, поскольку ему наверняка следует проверить Джисона, Сынмина и Чонина, у которых не было Чана, чтобы присматривать за ними…

Чанбин покачал головой, пытаясь сосредоточить все свое внимание на равномерном ритме своих шагов, а не на знакомости каждого угла, пока он шел по пустому коридору. Он понял, что, должно быть, Сынмину пришлось вновь посетить особняк своего отца.

Один, два, три, четыре, пять. Один, два, три, четыре, пять-

Он толкнул двери на парковку с большей силой, чем, возможно, было необходимо, заставив их отскочить назад и яростно захлопнуться за его спиной. Шум резко контрастировал с тишиной, поскольку все агенты Дживайпи уже давно ушли.

Должно быть, они закончили сортировку оборудования, заключил Чанбин, направляясь к автоматическим дверям, ведущим в медицинское отделение. Он миновал пустое место, где в спешке припарковал фургон, который неудобно располагался в самом центре парковки, но, по крайней мере, никто бы не возражал-

Фургон исчез.

Чанбин остановился, его кулаки разжались по бокам, и ему потребовалось время, чтобы обдумать мысль, которая только что пришла ему в голову. Это было то, что он заметил изначально, признание, которое едва ли отняло у него хоть каплю концентрации, но внезапно стало всем, о чем он мог думать.

По неизвестной ему причине Чанбин внезапно стал чрезвычайно сентиментальным, глядя на гладкий асфальт, который когда-то поддерживал их машину. Ему показалось, что он увидел странную каплю крови, предположительно из плеча Феликса, когда его унесли на носилках.

Фургон не исчез полностью. Хотя он был довольно старым и для его возрождения требовалась сила Джисона, у Дживайпи не было причин выбрасывать его. Он по-прежнему хорошо управлялся, имел функционирующую навигационную систему, а место для хранения вещей сзади было чрезвычайно просторным.

Чанбин предположил, что его отвезли в гараж, и сейчас он проходит проверку. Затем он предположил, что его перекрасят, поскольку его краска сильно поцарапалась после безумного путешествия по лесу в тот день. А потом он предполагал, что его будут использовать в других миссиях, другие люди будут его использовать, и он станет еще одним транспортным средством в широком диапазоне, который будет в наличии у Дживайпи.

Он задавался вопросом: если он пойдет в гараж на следующее утро, сможет ли он отличить его от всех остальных.

Было такое ощущение, будто что-то пыталось вырваться из его груди, и существовала небольшая вероятность, что это могло быть его сердце, поскольку внезапно оно забилось с такой быстротой и свирепостью, что он был болезненно очарован этим. Он чувствовал, как пульс бьется во всех частях тела, от кончиков пальцев до пульсирующих висков.

Если фургон можно было просто перекрасить и превратить в один из надежных, но до ужаса неотличимых друг от друга автомобилей организации Дживайпи, то откуда Чанбин знал, что то же самое не произойдет с его друзьями?

Он не был глуп. Он знал, что пустой, стеклянный блеск в глазах каждого был ненормальным, и он знал, что это, должно быть, было результатом работы Дживайпи. Невозможно было точно сказать, как этому человеку удалось получить контроль над таким количеством влиятельных и независимых людей, но он все равно сделал это, поэтому ничто не мешало ему сделать то же самое с близкими Чанбина.

Да, он и Чан, возможно, смогли бы с этим бороться, но Чанбин предположил, что это произошло просто потому, что они провели больше времени за пределами учреждения, чем другие, которые находились там практически с тех пор, как начали формировать воспоминания.

Но он никогда не узнает. Ему оставалось только ждать и смотреть, что произойдет.

Его разум внезапно заполонили образы его друзей, изменившиеся за то время, когда им пришлось терпеть, и больше не узнаваемые для него людьми, о которых он так сильно заботился.

Он мог видеть, как Минхо теряет остроумие и становится пустым сосудом, который больше не может дразнить или шутить и обращает внимание на слова другого, только если они приходят в форме команды. Он мог видеть Хёнджина, уничтоженного мучительными тренировками, которые ему расписал Дживайпи, больше не заботящегося ни о чем, кроме как уберечь себя от наказания. Джисон больше не будет отчаянно пытаться улучшить свои способности, потому что он хочет защитить, а потому, что он хочет причинить боль. Феликс потеряет яркость, которую он всегда носил с собой, и вместо этого будет выглядеть таким же безжизненным, каким он был, когда лежал на полу их фургона в тот день. Способность задавать вопросы и медленно завоевывать доверие Сынмина исчезнет, и его заменит безоговорочная преданность Дживайпи и всему, что его попросят сделать. И, возможно, Чанбин никогда больше не увидит улыбку Чонина.

Затем, став свидетелем такого распада его группы, Чан больше не сможет называть себя их лидером и уйдет с этой должности, в результате чего они станут бесстрастными и бессловесными агентами Дживайпи.

Чанбин чувствовал себя совершенно потерянным. Он больше не знал, куда планировал пойти, когда вышел из офиса Дживайпи, и каковы были его желания.

В тот момент он осознавал только одно: ему нужно уйти.

Ноги Чанбина двигались, и прежде чем он успел задаться вопросом о пункте назначения, он отвернулся от парковки и побежал.

Из-за его скорости оглушительный стук его сердца на мгновение затерялся в ветре, проносившемся мимо его ушей. Его дыхание вырывалось изо рта прерывистыми вздохами, но мышцы оставались сильными, продолжая толкать его в направлении, которое он еще не полностью обработал.

Затем он понял, что направляется к воротам.

Как будто что-то переключилось в его сознании, отбросив заботливого, чуткого Чанбина, которого он принял и старался держать ближе всего к своему сердцу, и вместо этого заменило его почти животным желанием выжить. Он мог думать только о том, что ему нужно, и все, что он осознавал, это то, что он не мог провести ни секунды в пределах нескольких миль от человека, называвшего себя Дживайпи.

Он заставил себя идти вперед, его слезящиеся глаза были сосредоточены только на сияющей форме ворот. Оно становилось ближе с каждой секундой, которую Чанбин считал в своей голове, непрерывный таймер, в котором он находил утешение, наблюдая за своим прогрессом, когда он пересекал расстояние между своим заключением и свободой.

Но затем, подойдя к воротам, он остановился.

Реальность наконец, казалось, снова обрушилась на него, и прежде нерушимые стены, выстроившиеся вокруг его сострадания, рухнули. Он смог вспомнить, что он был не единственным в такой ситуации, и что каждый его шаг к воротам и лесу за ними был шагом в сторону от его друзей.

Силы покинули конечности Чанбина, и он упал на колени в нескольких дюймах от металлических прутьев.

Слезы начали свободно течь из его глаз, когда он слабо развернулся, чтобы прислониться своим болящим телом к воротам позади себя. Он вытянул ноги перед собой и поднял лицо к небу, которое, наконец, начало проявлять признаки течения времени и стало темно-серым отблеском. Возможно, звезды не хотели показываться, когда Феликсу было так больно.

Чанбин сжал рубашку в кулак, тяжело дыша после бега. К счастью, агенты и стажеры очень редко покидали свои здания, поэтому он был вполне уверен, что никто из них не увидел бы его бега к воротам, и если бы кто-то из них случайно встретил его в его нынешнем состоянии, им было бы все равно на его психическое благополучие, чтобы проверить его.

Грудь Чанбина тяжело вздымалась, и он зажмурился, пытаясь избежать хаотического водоворота эмоций и мыслей, который грозил захлестнуть его. Несмотря на то, что он ненавидел находиться под наблюдением Дживайпи в своем офисе, по крайней мере, это было для него предлогом, чтобы держать свое внутреннее смятение под контролем.

Теперь это полностью поглотило его.

Первые рыдания поразили его, и внезапно он не смог их сдержать. Он свернулся калачиком, положив липкий лоб на колени и отчаянно хватаясь за траву сбоку в слабой попытке ухватиться за что-то.

Он не был уверен, как долго он там уже находился, но был уверен, что к тому времени ему должно было стать легче дышать. И все же у него все еще было такое ощущение, будто он пробежал несколько миль, а его дыхание только усиливалось до хриплого шипения, которое прерывалось случайными сдавленными рыданиями.

Когда Чанбин понял, что происходит, он не знал, что делать. Обычно, когда он чувствовал приступ, он шел в спортзал и пытался справиться с этим, поскольку это был единственный метод, который когда-либо помогал ему. Однако ему некуда было пойти, поскольку он знал, что повторное вхождение в любое из этих зданий только заставит его чувствовать себя еще хуже.

— Прошу, – услышал он свой шепот, хотя понятия не имел, к кому обращается.

Одна из его трясущихся рук потянулась к горлу, как будто это могло каким-то образом помочь воздуху достичь легких, но это абсолютно ничего не дало. Он издал еще один крик и уронил руку, оставив ее безвольно лежать в траве.

Он не мог перестать трястись и не мог остановить слезы, выступившие из его глаз, но и дышать больше не получалось. Как будто все вышло из-под его контроля, включая собственное тело.

Как жестоко, казалось ему, что он мог перейти от ощущения свободы сегодня к удушью и обременению на следующий день. Он предположил, что это то, что Дживайпи делал с человеком.

И то же самое произойдет и с его друзьями.

Все из-за тебя.

Чанбин попытался еще сильнее свернуться калачиком, несмотря жалобную боль со стороны спины. Его сердцебиение снова участилось, и он даже не был уверен, дышит ли он вовсе.

Он почувствовал во рту соль собственных слез.

Столько всего произошло с ним в Дживайпи, кое-что из этого он успел забыть за время, проведенное с остальными. Конечно, большая часть его воспоминаний осталась, но общая гнетущая атмосфера для него потерялась из-за того, насколько комфортно и уютно он чувствовал себя рядом со своими друзьями. Это означало, что, когда он почувствовал, что у него действительно нет выбора, решение вернуться в Дживайпи оказалось лучшим.

Но теперь, снова ступив на объект, Чанбин понял, насколько он был не прав. Было так много всего, что могло пойти не так, так много, что Дживайпи мог сделать, чтобы воспользоваться ими всеми, и так много света, который он мог забрать, просто повторив то, что он сделал с Чанбином.

Чанбин мог думать только о них. Он не мог вынести мысли о том, что они пройдут через то, что пережил он, но был такой огромный шанс, что они это сделают, и все это его рук дело, поскольку он привел их сюда в первую очередь.

И, пытаясь защитить их, он также вполне мог стать причиной того, что Чан потерял семью, которую он нашел и ценил после того, как его первая семья была оторвана от него.

Столько всего могло пойти не так.

Что, если, что, если...

Чанбин позволил первому крику вырваться из его горла.

  ***

Его веки казались особенно тяжелыми, когда он изо всех сил пытался их поднять, чувствуя, как холодный ветерок коснулся его лица. Он не был уверен, что происходит; обычно ему удавалось просыпаться без особых проблем, но, возможно, это был один из первых за последние годы снов без кошмаров.

Бровь Чанбина раздраженно дернулась, и ему захотелось открыть рот, чтобы попросить Чана закрыть окно, которое они, должно быть, оставили открытым на ночь, чтобы впустить морозный воздух. Было на удивление прохладно, учитывая, что Чану обычно удавалось поддерживать в комнате идеальную температуру для них обоих, и Чанбин сделал мысленную пометку подразнить Чана за то, что он позволил себе потерять контроль, когда они оба немного проснулись.

Вместо этого он перевернулся на кровати, желая натянуть одеяло ближе к подбородку.

Но он не мог пошевелиться.

Затем в разум Чанбина начало проникать больше осознания, а вместе с ним пришло и неуклонно растущее чувство тревоги. По неизвестной ему причине его чувства гораздо медленнее воспринимали окружающую обстановку, чем обычно, поскольку холодный воздух вокруг него был окутан туманом, который проник и в его разум.

Его не было в постели, и он не лежал. Вместо удобного матраса, на котором он растянулся ранее той ночью, вокруг его тела было только пустое пространство, а колени прижимались к неприятно твердой поверхности. Его руки не были вытянуты, сжимая одну из запасных подушек, как обычно, а резко свернуты за спиной, так что костяшки пальцев были крепко сжаты вместе, лишая его возможности пошевелить ни одной из них.

Почувствовав нарастающую панику, Чанбин заставил себя моргнуть и открыть глаза.

Из-за вертикального положения его голова опустилась так, что он был обращен к полу – или, точнее, к асфальту – и шея уже начала жаловаться на напряжение.

Поначалу его зрение было затуманено, но из-за беспокойства довольно быстро вернулось к своей обычной остроте.

Первое, что он осознал, это то, что он снаружи. Было еще темно, и из-за сохраняющейся усталости он чувствовал, что можно с уверенностью предположить, что рассвет еще даже не наступил. Холодный воздух продолжал щипать его открытую кожу, и только футболка и шорты, в которых он спал, служили изоляцией. На нем все еще была та же одежда, и он не мог видеть или чувствовать на себе никаких травм, кроме психической дезориентации, которая все еще цеплялась за него.

Но он оставался в ужасе, поскольку руки, сжимавшие его руки за спиной, были твердыми и неподвижными. Он слабо попытался вырваться, но его конечности были слабыми и почти неподвижными.

Должно быть, они подверглись нападению. Кто-то пришел, чтобы отомстить за работу, проделанную Дживайпи, и отыгрался на всех стажерах, за которыми он присматривал.

Чанбин наконец собрался с силами, в попытке повернуть голову так, чтобы увидеть что-нибудь, кроме асфальта под собой. Этот поступок был мучительно трудным, и он был готов снова отпустить ее, усвоив несколько деталей своего окружения, но как только его взгляд остановился на сцене перед ним, он полностью застыл.

Он находился на парковке штаб-квартиры Дживайпи. Здания вырисовывались вокруг их небольшой группы, темные и зловещие, в то время как уличные фонари бросали в глаза Чанбина изолирующий, сверхъестественный свет.

Однако это не могло свести на нет впечатление от увиденного.

Чан сидел напротив него, должно быть, в той же позе, в которой Чанбин находился до того, как проснулся. Его руки держала за спиной фигура в тени, в которой Чанбину только что удалось опознать, несмотря на свое замешательство, как Чансона, одного из самых высокопоставленных агентов, работающих на Дживайпи.

Он также был одним из тренеров, которые совсем недавно помогали Чанбину усилить его силы.

Чанбин почувствовал, как страх начал нарастать в его груди, но он на мгновение подавил это чувство, отвернувшись от Чансона и снова взглянув на своего лучшего друга, который не показывал никаких признаков движения.

— Чанни? – Сначала он позвал кротко, его голос резко прорезал атмосферу тишины, воцарившуюся над автостоянкой. Когда Чан продолжал не отвечать, Чанбин снова спросил, гораздо более настойчиво: — Чанни?

Он мог бы часами оставаться там и смотреть на Чана, почти совершенно не осознавая давления на свои запястья и болезненной поверхности асфальта на его голых коленях. Но когда он увидел движение в сторону Чана, у Чанбина не было другого выбора, кроме как отвести взгляд на мгновение, несмотря на то, как это его расстраивало.

Дживайпи стоял справа от Чана, его лицо было призрачно-белым в ярком свете света вокруг них. Он выглядел спокойным, несмотря на обстоятельства – Чанбин все еще изо всех сил пытался прийти в себя – но одного его присутствия было достаточно, чтобы привести Чанбина в ярость.

Он не видел Дживайпи несколько недель. С тех пор, как его босс объявил, что Чанбин должен попытаться увеличить время, в течение которого он может использовать свои способности, с трех до пяти секунд, он оставил Чанбина наедине со своими тренерами, чтобы они поработали над этим. Чанбину пришлось столкнуться с распорядком дня (который, как он знал, был создан самим Дживайпи), который истощал как физически, так и морально.

Он состоял из того, что он провел двадцать четыре часа в почти полной изоляции, поскольку, очевидно, слишком большая компания отвлекла бы его от его цели, пощадив Чана, с которым он жил в одной комнате. В течение примерно пяти минут этого периода его выводили из комнаты и вели в его «тренировочную зону», которая была размером примерно с небольшую ванную комнату и была совершенно пустой, если не считать единственных часов, которые постоянно тикали один раз. из четырех глухих стен. Затем Чанбина запирали там до тех пор, пока он не активировал свои силы, используя часы как способ сохранять устойчивость, в то время как Чансон записывал, как долго он мог сохранять контроль.

Чанбину никогда не удавалось продержаться более трех секунд, и поэтому он только что решил, что Дживайпи слишком разочарован, чтобы больше польстить Чанбину своей компанией.

Того факта, что он был там вместе с Чаном, было достаточно, чтобы в сознании Чанбина вспыхнули красные огни предупреждения.

— Что происходит? – хрипло спросил Чанбин, нервно переводя взгляд с Чана на Дживайпи. — Почему Чанни здесь? Что вы с ним сделали?

Дживайпи сделал шаг ближе к Чану, и Чанбин неосознанно двинулся вперед, почти не задумываясь о том, как кожа его коленей царапала асфальт. Он мог только наблюдать за тем, что происходило перед ним.

— Это просто успокоительное. С ним все в порядке, – просто ответил Дживайпи, отводя взгляд от Чанбина и глядя на Чана сверху вниз. В тот момент их разделяло всего несколько метров. — По крайней мере на данный момент.

Плавным, несложным движением Дживайпи достал из заднего кармана небольшой пистолет и нацелил его на голову Чана.

К тому времени Чанбин уже очень хорошо представлял себе, что происходит, и смысл того, почему его и Чана вытащили из кроватей посреди ночи и поместили на большую пустую территорию, которая была автостоянкой. Однако это не облегчило восприятие того, что он видел, и уж точно не облегчило сдерживание паники.

— Что, черт возьми, вы делаете? – крикнул он, наконец найдя в себе силы как следует вырваться из хватки того, кто держал его сзади.

Дживайпи не ответил сразу, его темные глаза злобно сверкнули в свете прожекторов. Он наблюдал за тщетными попытками Чанбина вырваться с тошнотворным восхищением, и на его губах появилась выжидательная дрожь, когда он подарил младшему легкую улыбку.

Чанбин точно знал, чего хочет Дживайпи, но он также знал, что не сможет этого сделать. Он пытался несколько дней, и каждый раз, когда он достигал третьей секунды, ему не удавалось. Это был не выбор – он просто был таким.

Но по какой-то причине Дживайпи был уверен, что Чанбин сможет сделать больше.

— Пять секунд, – сказал Дживайпи, и глаза Чанбина начали слезиться, когда он, не моргая, уставился на пистолет. Он потерял счет тому, сколько раз слышал эти два слова за последние недели, до такой степени, что казалось, что они стали почти единственной чертой его личности. Единственный раз, когда он чувствовал, что может избежать этого, был когда он был с Чаном, и теперь Дживайпи собирался отнять и это у него. — Это все, что мне нужно, Чанбин. Пять секунд, и вы оба уйдете отсюда.

Чанбин издал звук, который представлял собой смесь стона и рычания. Он не совсем поддался отчаянию, которое, как он чувствовал, угрожало поглотить его, и вместо этого попытался сосредоточиться на гневе, который одновременно кипел внутри него. Если бы он был зол, он все равно мог бы смутно ясно мыслить.

Он на мгновение прекратил борьбу, даже не потрудившись оглянуться назад, чтобы узнать, кто его удерживает, и заставил себя посмотреть Дживайпи прямо в глаза.

— Это чушь, и вы это знаете. Я могу сделать три секунды – это всё, что я могу сделать, и это все, что я когда-либо смогу сделать. – Он послал отчаянный взгляд в сторону Чана, молча умоляя старшего выдержать введенное ему успокоительное, чтобы он мог защитить себя, когда Чанбин знал, что он не сможет. — И вы бы никогда не убили Чана. Он был здесь с вами целую вечность, он всегда делал только то, что вы просили. Рисковать его жизнью ради того, чего, как вы знаете, никогда не произойдет, глупо.

Несмотря на то, насколько логичными были его аргументы, Чанбин не мог не чувствовать, будто хватается за воздух, а бесстрастное выражение лица Дживайпи совсем не помогало.

Часть его вынужденного спокойствия начала покидать его, поскольку он даже не заметил, чтобы Дживайпи дрогнул на мгновение.

Казалось, он действительно был готов пройти через это.

— Пожалуйста, – прошептал Чанбин, хотя он не думал, что говорит достаточно громко, чтобы его услышали.

Продолжая беспомощно наблюдать, Чанбин почувствовал, как вся оставшаяся собранность покинула его. Его способность рассуждать и находить утешение в логике больше не была доступна; простая возможность потерять Чана была слишком тяжелой для него, и достаточной, чтобы заставить его сломаться под давлением, чего его специально учили не делать.

Чан был единственным человеком, которого Чанбин любил, и единственным человеком, кто любил Чанбина в ответ. Если бы у него не было Чана, он-

Тишину разорвал выстрел, и инстинкты Чанбина заставили его действовать.

Один.

Чанбин с полной уверенностью смотрел на пулю, которая зависла в воздухе почти ровно на полпути между Дживайпи и Чаном. В воздухе она выглядел настолько маленькой и безобидной, что зрителю было невозможно поверить, что она способна отнять чью-то жизнь. Если бы Чанбин был ближе, он мог бы протянуть руку и поднять ее в воздухе, отклонив от курса.

Но он был слишком далеко.

Два.

Потратив секунду на то, чтобы просто осознать тот факт, что был произведен выстрел, Чанбин начал пытаться приблизиться, но знал, что это бесполезно. Даже если бы он бежал, он бы никогда не добрался до пули вовремя.

Три.

Вот оно; конец его обратного отсчета. Он задыхался, слезы в уголках его глаз присутствовали, но все еще не пролились, и он почувствовал, как неописуемо сильные эмоции обвивают его сердце.

Четыре.

Он не был уверен, как это сделать, но заставил себя продолжать идти. Он заставил себя продлить оставшиеся секунды жизни Чана, поскольку после всего, что Чан дал ему, это было меньшее, что Чанбин мог сделать взамен. Небольшая часть его надеялась, что Чан проснулся за эти четыре секунды и увернется, как только хватка Чанбина ослабнет.

Пять.

Чанбин понятия не имел, что с ним произойдет, но ему было все равно, потому что Чан был почти мертв.

Тьма поглотила его прежде, чем он смог увидеть, что произошло дальше, но все, что он осознавал, это тяжелое, явное чувство горя, охватившее его, когда он позволил себе отключиться.

Когда Чанбин проснулся в постели более месяца спустя, он узнал, что пуля была сделана из резины и покрыта чрезвычайно тонким слоем металла, чтобы выглядеть как настоящая. Он не мог заметить разницу в своем безумном состоянии, и Чан проснулся только с крошечным синяком на виске, который он списал на тренировку.

Говоря о Чане, Дживайпи рассказал блондину, что Чанбину удалось это сделать во время утренней тренировки. И когда Чанбин увидел, в каком состоянии находился Чан после того, как провел месяц, беспокоясь о нем, он даже не мог себе представить, что почувствует Чан, если узнает, что он был настоящей причиной, по которой Чанбин увеличил свой таймер до пяти секунд.

Итак, он согласился с ложью Дживайпи и с тех пор даже не думал говорить Чану правду.

***

— Бин! Мы не были уверены, что ты придешь.

Чанбин поднял руку, чтобы слегка помахать Чану, когда он прошел через последние раздвижные двери в медицинскую палату, изогнув уголки губ в приветственной улыбке.

Ему потребовалось время, чтобы задержаться в дверном проеме, оглядываясь по сторонам, чтобы осмотреть место, где он провел немало дней в течение первых нескольких лет пребывания в учреждении.

Оно не сильно изменилось с тех пор, как он видел его в последний раз, разве что выглядело (каким-то образом) даже чище и современнее. Оно был оформлен в той же белой тематике, что и остальная часть штаб-квартиры Дживайпи, и, казалось, излучало стерильность условий, в которых все содержалось. Бесчисленные кровати, стоящие в ряд по обе стороны комнаты, все оборудованные собственной тумбочкой и лампой, которая словно зеркало с обеих сторон, растягивала изображение взад и вперед.

В дальнем конце оно разделялось на два отдельных коридора, которые, как знал Чанбин, вели к операционным и другим частным палатам. Феликс сейчас будет в одной из них.

Чанбин ожидал, что Хёнджин тоже, но, к его большому удивлению и облегчению, младший отдыхал на одной из кроватей перед ним и явно не спал. Чан и Минхо сидели по обе стороны от него: старший из пары смотрел на дверь, в которую только что вошел Чанбин, а Минхо повернулся на стуле и бросил вопросительный взгляд через плечо.

Медицинская палата была почти полностью пуста, не считая их группы и пары знакомых лиц, которые Чанбин узнал, но не имел сил назвать.

Позволив вынужденной улыбке сойти с его лица, Чанбин прошел дальше и направился к кровати Хёнджина. Он искренне надеялся, что проделал приличную работу, приведя себя в порядок после срыва, который длился, возможно, около часа, и после которого он выглядел так, как будто он только что стал свидетелем резни и был единственным, кто выжил в ней.

В каком-то смысле именно это он и чувствовал.

Дополнительный час, который он провел в одной из ванных комнат, яростно потирая щеки, пытаясь избавиться от следов слез, и плеснул холодной водой, чтобы избавить глаза от красных колец, окружавших их после всех его трений. Обычно он опасался показываться Чану и Хёнджину, особенно после такого срыва, но он также знал, что у них уже достаточно забот на уме.

Вдобавок ко всему, после охватившей его паники, он отчаянно хотел увидеть хотя бы одного из своих друзей, просто чтобы убедиться, что с ними все в порядке.

Взгляд Чанбина сначала сосредоточился на Хёнджине, который сидел прямо на хорошо заправленной кровати, в которую его положили, с парой подушек, лежащих на его спине, чтобы смягчить его.

Учитывая все, что произошло, и то состояние, в котором он находился, когда Чанбин видел его в последний раз, Хёнджин выглядел на удивление хорошо. Его волосы больше не были взъерошенными и влажными от смеси пота и слез, а приобрели обычную шелковистую текстуру, сияющую в свете медицинского отделения. На его щеках снова появился румянец, и было ясно, что тот, кто за ним присматривал, весьма искусно вымыл его.

Однако на нем не было солнцезащитных очков, и шаги Чанбина замедлились, когда он признал это. Любое облегчение, которое он раньше испытывал, увидев проснувшегося Хёнджина, было омрачено новым беспокойством: воздействие, которое ему пришлось пережить на базе Левантера, нанесло ему долгосрочный ущерб и снизило его зрение до зрения обычного человека или, еще хуже, полностью ослепил его.

Его страх, должно быть, отразился на его лице, когда Хёнджин подарил ему усталую, но трогательно и утешающую улыбку.

— Мне дали что-то для чувств. Все немного приглушенно, но мне не больно.

Чанбин даже не осознавал, как сильно ему нужно было услышать голос Хёнджина, особенно такой мягкий и успокаивающий, после того, как за последние пару часов он слышал только Дживайпи и свой собственный тяжёлый плач. И это было похоже на глоток свежего воздуха, который также позволил Чанбину дышать немного легче.

Несмотря на его первоначальные опасения по поводу этой концепции, он должен был признать, что, возможно, таблетки, о которых упомянул Дживайпи, были полезны для Хёнджина - по крайней мере, ему больше не приходилось сталкиваться с неприятностью регулярной смены солнцезащитных очков.

Он вздохнул с облегчением, снова заставляя ноги двигаться, чтобы приблизиться. Он почувствовал на себе взгляды троицы, когда потянулся к одному из свободных стульев, стоящих у соседней кровати, и подвинул его, чтобы занять место рядом с Хёнджином. Он покинул кресло рядом с Минхо, затем скользнул внутрь и сразу же откинулся на его твердую спинку, не жалея беспокойства по поводу того, как его позвоночник все еще болел из-за того, как резко он сжался в коленях у ворот.

Пытаясь занять более удобную позу, он обратил внимание на старшую пару. Его взгляд упал на руки Минхо слева от него, одна из которых была туго перевязана белой тканью, которая не давала никаких указаний на состояние кожи под ней. Чанбин на самом деле сам не видел ожогов Минхо – и он чувствовал себя довольно виноватым за то, что не заметил их до того, как Дживайпи указал на него в его офисе – но он предполагал, что они, должно быть, были относительно неприятными, чтобы оправдать такое обращение.Однако  Минхо научился сохранять невозмутимое выражение лица, казалось, даже несмотря на боль.

Затем Чанбин взглянул на Чана, выражение его лица было напряженным и озабоченным, и неуверенным, учитывая, что их последний разговор не был особенно позитивным.

Самой заметной вещью в Чане была повязка, обернутая вокруг его головы, сделанная из того же чистого и прочного материала, который использовался для Минхо. Это выглядело почти как повязка, и Чанбин дразнил бы Чана за это, если бы он не знал об обстоятельствах, стоящих за этим.

Его взгляд переместился с волос старшего на его лицо, которое уже было обращено к Чанбину и наблюдало за ним с такой же нерешительностью. Они оба знали друг друга достаточно хорошо, чтобы сразу сказать, что думают об одном и том же, и каждый из них сожалел о споре, и теперь, когда эмоции утихли и им потребовалось время – хотя и по отдельности – сконцентрироваться на том, что действительно близко и важно.

Чанбин откашлялся, не желая больше задерживаться на кипящей вине в глазах Чана, и вместо этого повернулся к Хёнджину.

Теперь, когда он был ближе, Чанбин действительно мог видеть, насколько лучше выглядит Хёнджин. Он не был уверен, что именно сделал медицинский персонал, но мысленно напомнил им, что нужно поблагодарить их, так как не мог до конца поверить, что Хёнджин, на которого он смотрел, был тем самым, который задыхался от собственных рыданий и рыданий, мокрый от пота, слез и крови.

Возможно, самым неприятным зрелищем для Чанбина было то, что он увидел глаза Хёнджина, хотя и немного красные и опухшие из-за того, как злобно он плакал, но также потускневшие (предположительно из-за таблетки). Однако, несмотря на все это, они все еще были потрясающе красивы, и Чанбин не мог не оценить их по достоинству.

— А как ты себя чувствуешь в целом? – медленно спросил он, отметив, что Хёнджин не только выглядел намного лучше, чем ожидалось, физически, но и эмоционально. Он был так расстроен перед тем, как Сынмин уложил его спать, и все из-за того, что случилось с Феликсом – что, как вспоминает Чанбин, было источником сильного чувства вины для Хёнджина.

— Я в порядке, – просто ответил Хёнджин, наблюдая за Чанбином честными, открытыми глазами. Чанбин предположил, что у него никогда раньше не было необходимости скрывать свои эмоции, поскольку они всегда были скрыты его солнечными очками.

Было удивительно видеть его без них. Они стали чем-то, что Чанбин ассоциировал с Хёнджином, поскольку он носил их до самого последнего момента, когда они выключали свет в их общей комнате ночью, и надевал их, прежде чем Чанбин снова включил его утром.

Он знал, что должен был быть рад за Хёнджина, поскольку без их веса он выглядел безмятежно довольным. Он также слышал, как Хёнджин жаловался на то, что они так часто заставляли его выделяться в толпе, а это означало, что он, вероятно, был счастлив, наконец, остаться без них, чтобы он мог выглядеть «нормальным».

Тем не менее, Чанбин почувствовал необъяснимое уныние и заставил себя отвести взгляд.

— Мин сказал нам, что Дживайпи хочет поговорить с тобой наедине, – сказал Чан после долгой паузы, во время которой все четверо сидели в слегка задумчивом молчании. — Чего он хотел?

Чанбин поднял глаза от белых простыней, на которые он раньше смотрел, и взглянул на Чана через кровать Хёнджина. Старший смотрел на него с опаской, и Чанбин был уверен, что Минхо и Хёнджину – двум самым наблюдательным членам их группы – было легко уловить остроту слов Чана.

Воспользовавшись моментом, чтобы насладиться знакомыми чертами лица Чана, Чанбин разобрался в том, что он мог сказать. Было так много всего, чего хотел Дживайпи: от выяснения более подробной информации о силах остальных до изучения того, чем занимались Чан и Чанбин с тех пор, как они ушли. Пара также многое обсудила, и Чанбин знал, что Чан должен знать об этом – фактически, вся их группа должна была знать, но Чанбин не мог найти в себе сил рассказать им. Он просто слишком устал.

С горечью он задавался вопросом, сказал ли он за свою жизнь больше лжи, чем Минхо. По крайней мере, он скрыл так много воспоминаний и правды, что, должно быть, подводит приличный счет.

— Он только хотел знать, почему мы вернулись так внезапно, – ответил Чанбин, бросив взгляд и на Минхо, так как знал, что другой тоже будет заинтересован в его ответе. — Я рассказал ему вкратце о том, что произошло, но не стал вдаваться в подробности о ваших способностях. Я спросил, есть ли у него какие-либо идеи о том, кто мог сделать это с нами, но он сказал, что не знает. Думаю, я ему верю.

Хёнджин выглядел слегка растерянным, хотя это могло быть связано с лекарствами, которые ему прописал медицинский персонал. Чанбин начал думать, что в его организме должно быть что-то еще, кроме таблетки для чувств, поскольку он казался пугающе довольным по сравнению с тем, каким он был раньше.

Минхо просто кивнул и больше ничего не предложил Чанбину, в то время как Чан промычал в знак подтверждения.

Они снова погрузились в тишину, нарушаемую только шарканьем персонала по комнате. Чанбин прислушивался к любым признакам жизни дальше, возможно, в одной из операционных или отдельных палат, но там стояла тишина.

Он снова начал беспокоиться.

Встреча с Хёнджином принесла ему мимолетное утешение, которое все еще было нарушено нежелательной и почти эгоистичной унылостью со стороны Чанбина, и он также с облегчением обнаружил, что Чан и Минхо оба получили необходимую им заботу. Однако был еще один человек, о состоянии которого Чанбин отчаянно хотел узнать, чье имя Чанбин довольно многозначительно избегал, с тех пор как он вошел в медицинскую палату и не увидел никаких признаков его присутствия.

Феликс.

Чанбин закусил нижнюю губу зубами и окинул испытующим взглядом их маленький кружок, изучая остальных троих так беспечно, как только мог, пытаясь угадать их настроение. Он не хотел нарушать хрупкий мир, который, казалось, у них был, или отправлять Хёнджина обратно в разрушительную спираль ненависти к себе и вины, в ловушку которой он ранее попал ранее в тот день.

Но Хёнджин оставался пугающе спокойным под тяжестью взгляда Чанбина. Он казался стабильным, и хотя в его глазах был намек на более глубокую эмоцию, когда он направил их на Чанбина, казалось, что он не сломается при упоминании имени Феликса, чего боялся Чанбин.

Минхо смотрел через комнату, хотя по расфокусированному блеску его глаз было ясно, что он на самом деле не концентрируется. Он лишь выглядел глубоко задумавшимся, но Чанбин заранее знал, что в любом случае он не сможет многого различить от Минхо; старший редко когда-либо позволял своим эмоциям по-настоящему проявиться на поверхности.

Самым большим показателем благополучия Феликса для Чанбина был, конечно же, Чан.

Чан выглядел изнуренным, но все же не настолько, как ожидал Чанбин. Слезы, которые Чанбин заметил на его щеках, пока они спорили на парковке, полностью исчезли, не оставив следа, и Чанбин мог бы поверить, что он просто провел бессонную ночь, если бы не повязка на его голове. Но вялость, которую он проявлял, была источником утешения для Чанбина, поскольку он знал, что, если бы состояние Феликса все еще было под вопросом, Чан никогда бы даже не подумал о том, чтобы опуститься в кресло, в котором он сидел, как в тот момент.

Это, наряду со стремлением Чанбина узнать все самому – поскольку он очень заботился о Феликсе – побудило его задать вопрос, который был у него на уме с тех пор, как он заметил отсутствие младшего.

— А как насчет Феликса? Вы не знаешь, как он сейчас?

Чан колебался долю секунды, прежде чем ответить.

— Нам не так уж много сказали, но, судя по всему, операция прошла хорошо, – сказал он, и на его лице появилась небольшая, но заметно облегченная улыбка. Чанбин почти мог почувствовать, как его собственные губы приподнялись в ответ, несмотря на сохраняющуюся уязвимость, которую он чувствовал. По крайней мере, у них были хорошие новости. — В данный момент он все еще спит, и они не думают, что он проснется еще хотя бы день, но они уверены, что он проснется. И, к тому моменту, у него не останется никаких пожизненных повреждений. Он должен полностью восстановиться.

Чанбин позволил своим глазам ненадолго закрыться и позволил улыбке задержаться на его лице дольше, чем он мог себе представить, учитывая все, что произошло за последние часы. Было неописуемо приятно просто улыбаться и радоваться тому факту, что что-то действительно пошло для них хорошо, как будто впервые за несколько недель, и что им всем стало на один страх меньше.

С Феликсом все было в порядке. С ним все будет в порядке.

Чанбин снова открыл глаза и всего на несколько секунд смог притвориться, что все остальное тоже в порядке.

Он улыбнулся Чану, чья улыбка стала настолько широкой, что стали видны его ямочки. Между ними Хёнджин выглядел слегка заплаканным, что заставило Чанбина подумать, что он на самом деле полностью осознавал, что происходит, и до этого момента только пытался выглядеть довольным, чтобы остальные не беспокоились о ком-то еще. Даже глаза Минхо смягчились, но он продолжал несколько задумчиво смотреть вдаль.

Чанбин мог бы спросить его, что случилось – хотя совершенно другой вопрос, признался бы ему Минхо – но он не хотел, чтобы что-то разрушило их минутное чувство счастья. После всего, что произошло, казалось, они это заслужили.

Если бы он не чувствовал себя таким вялым, Чанбин выбежал бы из медицинской палаты, узнал, где находятся остальные трое участников, а затем сообщил бы им хорошие новости, чтобы они могли отпраздновать все вместе.

Но если Чанбин и научился чему-то, так это тому, что эти краткие проблески счастья никогда не могли длиться долго.

— Бин… – тон Чана резко изменился по сравнению с тем, который он использовал в своем предыдущем заявлении, и вместо этого был понижен с той же осторожностью, которую Чанбин считал такой неестественной, особенно когда она обращалась к нему. — Мы можем… мы можем поговорить?

Улыбка Чанбина исчезла с его лица, и он почувствовал, как часть цвета, который ненадолго вернулся, сошла с его щек. В выражении лица Чана было скрытое послание, которое было понятно сразу, и Чанбин чувствовал, что напрягается от перспективы разговора, который он принесет.

Хотя он знал, что это может быть только вопросом времени. Чан был не только лидером их группы, но и единственным, наряду с Чанбином, кто имел хоть какое-то представление о том, что на самом деле могло произойти в организации, с которой они теперь были связаны, а это означало, что им нужно было многое обсудить.

Им также предстояло решить свою ссору, и эта тема зловеще висела в воздухе между ними обоими.

Он кивнул в знак согласия и поднялся на ноги, пытаясь сдержать гримасу на лице в ответ на боль в конечностях. Он не был уверен, который сейчас час, но, судя по тому, насколько темно было снаружи, когда он наконец пробрался в медицинскую палату, и по тому, как его собственные биологические часы начали быстро жаловаться на него, время неуклонно тикало.

Несмотря на то, что он знал, что этот личный разговор с Чаном, в обстановке, которая была гораздо менее напряженной, чем их предыдущий, был запоздалым, какая-то эгоистичная часть его хотела просто лечь на одну из кроватей вокруг них и погрузиться в несомненно беспокойный сон.

Чан обошел изножье кровати Хёнджина в сторону Чанбина, протянул руку и схватил Чанбина за предплечье, готовясь отвести его в более укромное место комнаты.

Но прежде чем он смог это сделать, Чанбин бросил последний взгляд на Хёнджина, надеясь, что времени, которое они провели вместе как соседи по комнате, было достаточно, чтобы позволить его бессловесному посланию передаться с помощью всего лишь взгляда.

— С тобой точно все в порядке? – подсказал он, многозначительно наклонив голову в сторону Хёнджина.

Должно было быть ясно, что он имел в виду не только травмы Хёнджина, но младший по-прежнему упорно настаивал на том, чтобы не комментировать и свое психическое благополучие.

— Я в порядке, Бинни, честно. Они думают, что даже если мое зрение немного повреждено, это не слишком серьезно и не должно сильно на меня повлиять в долгосрочной перспективе. – Хёнджин склонил голову, распущенная прядь волос нежно упала на его щеку так, что Чанбину захотелось протянуть руку и отмахнуть ее. Когда он продолжил, в его голосе было что-то горько-сладкое, но эта благодарность совершенно не пришлась Чанбину по душе. — Кроме того, даже если будет необратимое повреждение, оно только ухудшит мое зрение, а не улучшит его, что тоже хорошо.

— И эта таблетка творит чудеса. Зрение беспокоит меня меньше, но она также помогает моему слуху, обонянию, ощущению, вкусу… всему этому. – Хёнджин улыбнулся, и Чанбину было больно видеть, насколько это искренне. — Я чувствую себя нормально.

Лицо Чанбина поменялось, и он проклял себя за то, что чувствовал себя таким расстроенным, когда Хёнджин явно был спокоен. Если бы он действительно хотел, чтобы Хёнджин оставался таким же чувствительным, как всегда, тогда он бы желал боли одному из людей, с которыми Чанбин должен был быть лучшим другом.

Какой друг пожелает этого?

Возможно, Чан смог уловить парализующий конфликт Чанбина, или ему просто не терпелось поговорить с ним, поскольку несколько секунд спустя его настойчиво тянули за руку, что не оставляло Чанбину другого выбора, кроме как отойти от кровати. Чанбин оторвал взгляд от Хёнджина и бросил последний взгляд на Минхо, который все еще смотрел в сторону с тем же задумчивым выражением лица, прежде чем позволить себе отстраниться.

Покачав головой, пытаясь отогнать оставшиеся мысли о Хёнджине, Чанбин последовал за Чаном к кровати в другом конце комнаты. Он пытался найти утешение в приземляющей хватке Чана на его руке, тепле его кожи, с которым Чанбин так познакомился за последние несколько лет, немного успокаивающим перед лицом конфронтации, которую Чанбин знал, приближалась.

Он просто надеялся, что это не закончится взглядами и ядовитыми тонами.

Чан остановил их перед одной из многих пустых кроватей, и, поскольку они уже провели вместе бесчисленное количество тяжелых дискуссий, они оба сели на нее одновременно, не уделив ни секунды, чтобы обсудить, как им будет удобнее. Чанбин не сожалел о том, что его грязная одежда, вся в пятнах крови и травы, оставляла пятна на белом постельном белье, и вместо этого отодвинулся еще дальше назад, чтобы его ноги больше не касались пола. Чан сделал то же самое, а также приблизился к Чанбину так, что их плечи слегка соприкасались при каждом вздохе.

Вскоре их дыхание синхронизировалось, и Чанбину захотелось снова закрыть глаза, просто чтобы потеряться в единстве момента. Он не был уверен, как он мог бояться оставаться наедине с Чаном, когда они так легко могли найти утешение друг в друге.

— Итак… – нерешительно начал Чан после того, как они оба правильно устроились, свободно сложив руки на коленях. — Я хочу извиниться за то, каким упрямым я был там. Я просто не мог здраво мыслить после того, как увидел, что случилось с Хёнджином и Феликсом, и я не хотел упускать никого из вас из поля зрения… Не подумай, что я не доверяю тебе позаботиться обо всех без меня – я просто ненавидел мысль о расставании вообще и даже не думал, что Хёнджин и Феликс останутся одни, поэтому я просто…

— Чанни, все в порядке. Я никогда не думал, что ты сомневаешься во мне, – мягко перебил Чанбин, протянув руку и нежно потирая костяшки пальцев Чана, которые побелели от силы, с которой он начал сжимать руки вместе. Он подождал, пока Чан ослабит их, прежде чем продолжить, позволяя своей печали проникнуть в его слова. — И я тоже был виноват. Я не думал о том, что ты чувствовал, или о том, как ты, должно быть, был смущен и напуган. Я мог думать только о том, как тебе было больно, но я даже не позволил тебе попытаться отстоять свое мнение. Я не должен был навязывать тебе решение, и мне очень жаль.

Они оба замолчали, и Чанбин почувствовал, как часть оставшегося напряжения утекла с его плеч. Он не ожидал, что Чан снова начнет ссориться или ругать Чанбина за это, но он все равно был рад, что их примирение прошло так гладко.

Однако он все еще был немного разочарован в них. Он понимал, почему они оба придерживались своих точек зрения, и не думал, что осталось в этой теме еще что-то, за что стоит извиняться, но они, конечно, могли бы рассчитать время лучше. Не иметь возможности прийти к обоюдному согласию и вместо этого начать спорить, когда их друзья так сильно в них нуждались, было поступком, о котором, как он знал, они оба испытывали глубокое сожаление.

Чанбин был уверен, что Чан чувствует ту же вину за то, что произошло, но они могли бы, по крайней мере, попытаться искупить свои ошибки, поступив лучше в том, как они справились со своим возвращением в Дживайпи. Однако они этого не сделали, и это была ошибка, которую им обоим пришлось признать.

— Я думаю, нам следует извиниться и перед остальными, – добавил Чанбин, позволяя словам свободно течь из его головы в рот. — Мы должны были быть рядом с ними, а вместо этого ушли ссориться. Это именно то, чего нас учили никогда не делать.

С губ Чана сорвался невесёлый смех, и он кивнул в отчаянном согласии. 

— Ты прав. Мы облажались.

Плечо Чанбина обвисло, и он почти бессознательно прислонился к Чану. Он был полностью истощен, как физически, так и морально, и теперь, когда он чувствовал, что все действительно начинает успокаиваться, он мог позволить некоторой усталости взять верх. С Феликсом все было в порядке, и это было все, что действительно имело значение для Чанбина в тот момент, поэтому сладкое облегчение, которое он получил от этого знания, отбросило некоторые другие его тревоги.

Чан слегка вздрогнул, когда почувствовал, что вес головы Чанбина лег на его плечо, но не сделал ничего, чтобы оттолкнуть его. Вместо этого он, казалось, точно понял, что нужно Чанбину, и протянул одну руку, чтобы обхватить младшего за талию.

— Некоторое время ты был наедине с Дживайпи. Все в порядке?

Нет. Чанбин был в нескольких секундах от того, чтобы убить его, как только остался наедине с этим человеком, а затем почти отказался от всей их тяжелой работы и жертв, чтобы сохранить Феликсу жизнь из-за своей собственной опрометчивой глупости. Затем он споткнулся на допросе, который заставил его разрываться между тем, что, по его мнению, было правильным поступком, и хотя ему удавалось не допустить включения большей части их группы в команды, отправляющиеся на миссии, он не смог ничего сделать, чтобы спасти Чана от такой участи.

А потом он был ужасающе близок к тому, чтобы бросить их всех, прежде чем начать кричать во все горло, пытаясь преодолеть травму, которую он ассоциировал с этим местом.

— Все в порядке, – просто ответил он, повернувшись, чтобы спрятать лицо в ткани рубашки Чана. Ему, должно быть, дали новый комплект одежды, чтобы он мог переодеться, поскольку она была чистой и пахла антисептиком. — Он просто хотел, чтобы я рассказал ему все; ты же знаешь, какой он любопытный. Мне потребовалось немного времени, чтобы побродить и очистить голову потом, просто посмотреть, что изменилось.

Он ненавидел лгать Чану, но это не мешало ему делать это. В этот момент Чанбин все больше не понимал, почему он продолжает лгать; то ли он все еще хранил секреты ради Чана, то ли ради своей жалкой потребности быть сильнее.

Возможно, если он продолжит притворяться, когда-нибудь он действительно станет таким.

Чан издал тихий звук подтверждения, прислонившись щекой к макушке Чанбина. 

— Да, я так и думал. Мне жаль, что я не смог быть там.

Чанбин не мог быть уверен, понял ли старший, что Чанбин скрывает от него еще одну вещь, но даже если бы он и не знал, он все равно, казалось, взял на себя задачу сделать что-то еще, чтобы утешить младшего.

Его руки, которые до этого свободно лежали под руками Чанбина, двигались сами по себе. Секунду спустя Чанбин почувствовал, как тепло охватило его пальцы, когда Чан обеими ладонями обхватил руку Чанбина, надежно сжимая ее в нежном, но не менее поддерживающем захвате.

Чанбин закрыл глаза и наслаждался комфортом, который давал ему Чан. Жар, который, как знал Чанбин, был продуктом сил Чана, но все же казался таким естественным, просачивался сквозь его кожу и оказывал притупляющее действие на некоторые из его болей. Он прошел через его тело и даже достиг головы, что оказало лечебное воздействие на психическое состояние Чанбина.

Это был тонкий и сдержанный способ, которым Чан успокоил его, и хотя это, должно быть, требовало минимальных усилий со стороны старшего, это неописуемо успокаивало.

Чанбин понятия не имел, как он мог испытывать хоть каплю опасений по поводу того, что остался наедине с Чаном, поскольку всего через несколько минут поиска убежища в объятиях Чана он почувствовал себя лучше, чем за весь день (за исключением момента, когда он узнал о шансах Феликса на выздоровление, конечно же.)

Что бы я делал без тебя, Чанни?

Сочетание безопасности, которую Чанбин чувствовал в компании Чана, его собственного утомления и растущего бремени хранения стольких секретов заставило Чанбина заговорить.

— Могу я тебе кое-что рассказать?

Он почувствовал, как Чан кивнул, прежде чем ответить, его голос был мягким и ободряющим рядом с ухом Чанбина. 

— Конечно, Бин. Ты можешь рассказать мне что угодно.

Губы Чанбина приоткрылись, но слова замерли на кончике языка, дразняще близкие к тому, чтобы наконец произнести их вслух, чтобы можно было поделиться одной из оставшихся между ними тайн.

Чанбин подумал о том, как много Чан сделал для него до сих пор, начиная с того, что заставил его почувствовать себя своим где-то после того, как долго он провел без семьи, и учитывая то, что случилось с его семьей, из-за чего он оказался на улице на долгие годы. Чан поддерживал Чанбина на протяжении всего обучения, восстановления и формирования характера, и Чанбин знал, что без своего лучшего друга он не был бы достаточно силен, чтобы сохранить свою индивидуальность, а скорее стал бы одним из бесчувственных агентов Дживайпи, в которого остальные из их знакомых позже превратились.

Чан был тем, кто добился их свободы, используя в качестве основной причины их опыт и годы послушной службы. Чанбин поначалу посмеялся, когда Чан предложил эту идею, не потому, что он не хотел уходить, а потому, что он никогда не слышал, чтобы кому-то, работающему в Дживайпи, разрешили стать независимым, и поэтому решил, что у них нет шансов.

Он ошибался. Чан сделал это, сделал ради них обоих.

А потом, благодаря решимости и доброте Чана, у Чанбина наконец-то снова появилась семья. Когда он вспомнил ночь, которая принесла их первую встречу с Джисоном, Чанбин знал, что если бы он был один, он бы просто убежал и оставил Джисона – хотя и не пострадавшего от падения – одного на лужайке перед домом, чтобы задаться вопросом, что это за сверхъестественное существо спасло его. Но Чан настоял на том, чтобы остаться, потушить пожар и убедиться, что с Джисоном все в порядке.

Из-за этого Чанбин стал более терпимым к перспективе дать кому-то шанс, поэтому вытащил Хёнджина из банка Хронос в день попытки ограбления и защитил его от скептицизма остальных.

Теперь они выросли на шесть человек, и Чанбин не встретил бы ни одного из них, если бы не Чан.

Но все это произошло из-за заботливой натуры Чана. Он взял на себя ответственность, которая была самой тяжелой, с которой он когда-либо сталкивался за всю свою жизнь: семь человек рассчитывали, что он проведет их через их проблемы. Он был не один, но Чанбин знал Чана достаточно хорошо, чтобы догадаться, что Чан винит только себя в событиях того дня, как бы больно это ни было признавать.

Если Чан знал, что причина, по которой Чанбин был так близок к смерти во время их стажерства, заключалась в том, что угроза жизни Чана побудила его к действию, Чанбин не был уверен, простит ли старший когда-нибудь себя. Конечно, это была не его вина, и Чанбин не держал против него ни капли вины. Дживайпи был единственным, кто сделал что-то не так, но Чан так не считал.

И дело не в том, что рассказ Чану принесет им пользу. Во всяком случае, это только ухудшит ситуацию, поскольку Чан будет нести эту вину поверх того, что он чувствовал к Хёнджину и Феликсу.

Вот почему ты не можешь ему сказать.

Чанбин несколько неохотно отстранился, чтобы как следует посмотреть на Чана. Они были достаточно близко, чтобы Чанбин мог ясно видеть любопытство и легкую озабоченность в глазах Чана, когда он рассматривал младшего, его губы скривились в легкой вопросительной гримасе.

Когда Чан посмотрел на него, Чанбин почувствовал себя одним из самых хрупких существ в мире, но это не было плохо. Вместо этого это только заставляло его чувствовать, что его ценят и заботятся, и именно поэтому он не мог вспомнить эти старые воспоминания, особенно сейчас.

Так что Чанбину пришлось придумать, что еще сказать, что, надеюсь, не вызовет негативной реакции со стороны Чана, но также оправдает первоначальную осторожность Чанбина по отношению к этой теме. И, учитывая то, что произошло в тот день, Чанбину было легко найти о чем поговорить.

— Ты помнишь наш разговор той ночью, когда мы вместе мыли посуду? – начал он, не желая называть это «прошлой ночью», поскольку казалось, что это должно было произойти несколько недель назад. — Я упомянул Феликса, и когда ты спросил, что я имею в виду, я сказал тебе, что ты узнаешь, когда станешь старше.

Его слова вызвали веселый смешок со рта Чана, и искренняя улыбка растянулась на его губах, когда он посмотрел на Чанбина. 

— Да, я помню. Это было так раздражающе, кстати говоря.

Чанбин тоже улыбнулся, хотя ему было значительно труднее сделать так, чтобы это выглядело столь же реальным, как у Чана, против той маленькой части его, которая все еще отчаянно пыталась высказать все секреты, которые он хранил.

— Ну, разве ты не хочешь знать, что я имел в виду? – Он продолжил, пытаясь поднять себе настроение, вспоминая, насколько домашней и трогательной была сцена, свидетелем которой он стал.

Чанбин всегда знал, как сильно Чан заботится о Феликсе, но не осознавал степени этой заботы, пока не увидел эту пару вместе. Между ними была просто любовь, которая, как предполагал Чанбин, возникла только из-за близости с раннего детства, поскольку они ладили таким образом, что было приятно наблюдать, тем более, что счастье Чана было на самом верху списка приоритетов Чанбина.

Он был вне себя от радости, когда впервые заметил признаки чувств Чана, поскольку, хотя он не был уверен, ответил ли Феликс на них или нет – хотя стало совершенно очевидно, что все взаимно – того факта, что Чан был романтически заинтересован в ком-либо, было достаточно, чтобы заставлял Чанбина легкомысленно улыбаться всякий раз, когда он думал об этом.

Их отношения как лучших друзей до этого момента в основном состояли из разделения бремени, подбадривания друг друга, когда они снова погружались в свои худшие воспоминания, и успокоения их от кошмаров. Было так приятно на самом деле иметь возможность говорить о чем-то нормальном, поэтому Чанбин не смог удержаться от поддразнивания Чана по этому поводу в последнюю ночь, которую они провели в бункере. Он не стал вдаваться в подробности, отчасти для того, чтобы немного разозлить Чана, но также и потому, что Чанбин считал, что лучше, чтобы старший во всем разобрался сам.

Чанбин просто помогал ему на этом пути, время от времени отпуская игривые шутки. И особенно теперь, когда они знали, что шансы Феликса на выздоровление (к счастью) чрезвычайно высоки, Чанбин мог подтолкнуть Чана еще немного.

Но, к его большому удивлению, улыбка Чана смягчилась и стала гораздо более личной и сентиментальной, прежде чем он предложил свой ответ.

— Думаю, я уже понимаю, к чему ты клонишь. Сегодняшний день действительно помог мне осознать…

Выражение его лица стало меланхоличным, но Чанбин знал, что Чану не нужно никакое утешение. Шок, который он, должно быть, испытывал, осознав степень своих чувств к Феликсу, а затем почти потеряв его в течение двадцати четырех часов, Чанбин был не в состоянии ощутить.

Чанбин подумал, что для Чана было немного неестественно выглядеть таким спокойным, снова оказавшись в пределах объекта Дживайпи, но он предположил, что услышать, что тот, кого он любил, должен был полностью выздороветь, было достаточно, чтобы наполнить его скорее облегчением, чем страхом. .

Часть Чанбина хотела, чтобы он заботился о ком-то таким же образом, просто чтобы ему было где спрятаться от чувств, которые все еще ломали его изнутри.

— Вот как, – тихо сказал он, и его улыбку стало гораздо легче подделать. — Это хорошо.

Он не мог не чувствовать огромную гордость за Чана. В глазах старшего была решимость, которая давала Чанбину понять, что они не собираются повторять ситуацию Сынмина и Чонина, за которой они все нетерпеливо наблюдали и ждали, пока пара соберется вместе.

Чан возьмет на себя инициативу, и если бы взаимодействие, которое Чанбин видел в паре, имело какое-то значение, Феликс сделал бы прямо противоположное и отказал бы ему.

Он собирался спросить Чана о большем, например, о том, как он планирует признаться Феликсу или каково это – любить кого-то романтически – поскольку Чанбин никогда не испытывал этого сам – когда Чан перевел их разговор в другое русло.

— Чонён отвечала за его операцию, – легкомысленно прокомментировал он и дал Чанбину время обдумать имя и поискать ее в своих воспоминаниях.

Он смутно мог представить себе одну из немногих стажёрок, которая не обладала боевыми способностями, а вместо этого имела какое-то умственное развитие, которое позволяло ей быстро думать на месте. Это сделало ее идеальной для операционной, хотя Чанбин никогда не знал ее так хорошо, поскольку его медицинские потребности никогда не требовали хирургического вмешательства.

— О, да. И как она? – неопределенно спросил он, хотя, честно говоря, даже не мог представить себе ее лица.

— Хорошо, она выглядела в порядке, – ответил Чан, кивая в ответ на его слова. — Однако я хотел сказать, э-э... Когда она пришла к нам после того, как все было сделано, чтобы сообщить нам, как чувствует себя Ликс, она сказала, что первая помощь, которую ему оказали перед приездом сюда, вероятно, была именно тем, что спасло ему жизнь, а также доставило его в место, лучше оборудованное для таких чрезвычайных ситуаций, как эта.

Ком подступил к горлу Чанбина, когда он почувствовал, к чему Чанб клонит своим заявлением, и он отвел взгляд от своего лучшего друга, чтобы вместо этого наблюдать за полированным полом перед ними.

Чан, вероятно, думал, что снял с плеч Чанбина бремя, раскрывая эти подробности, и на самом деле, Чанбин должен был чувствовать себя намного лучше, услышав их. Он знал, что сделал все, что мог, чтобы перевязать рану, но его неуверенность заключалась в том, принял ли он правильное решение, вернув их в Дживайпи.

Если бы он услышал, что с Феликсом все было бы в порядке и без этого, то он действительно мог бы снова сломаться. Однако он не почувствовал облегчения, на которое, как он знал, надеялся Чан, а лишь почувствовал себя более смирившимся с выбором, который он сделал.

— Поэтом… Ты поступил правильно, хотя я знаю, что может показаться, что это не так, – заключил Чан, как будто он смог уловить мысли Чанбина. — Если бы не ты, Феликса не было бы с нами. И я всегда буду за это благодарен, Бин. Не думаю, что когда-нибудь смогу отплатить тебе за это.

Он услышал улыбку в словах Чана, но на этот раз не смог заставить себя вернуть ее. Хотя он знал, что альтернативы не было, это не меняло того факта, что именно он вернул их обратно.

Они все собирались винить себя, по крайней мере частично, в том, что произошло в тот день. Чанбин знал, что чувствует по этому поводу Чан, Хёнджин выплакал собственную боль, прежде чем его уложили спать, и он уже мог догадаться, как Феликс – когда он проснется – попытается удержать остальных от чувства вины, сказав, что он должен был был осторожнее.

Чанбин тоже был виновен, так как потерял пистолет, которым несколько секунд спустя ранили Феликса. Но хотя он разделил бремя того дня с остальными, он был единственным, кто отвечал за их возвращение в Дживайпи.

Поэтому он знал, что если что-то пойдет не так, например, один из его друзей получит травму во время тренировки или даже миссии...

Это будет его вина.