Леви Аккерман умирает в возрасте шестидесяти пяти лет, диагноз — хроническая обструктивная болезнь легких.

Как бы это ни было ожидаемо — парадоксально, но для Эрена это было внезапно. «Леви Аккерман был военным, в молодости он несильно заботился о своем здоровье, точнее, это было последнее, о чем он мог бы подумать. В военных условиях он курил еще больше, очевидно почему: Леви Аккерман не умел выражать свои эмоции, закапывая их глубоко в себе, и сигареты помогали ему сделать это. Они помогали ему затолкать непрошенные мысли подальше, расслабиться хотя бы на минуту и порой унять головную боль, которая сопровождала его по жизни. Леви Аккерман с виду был человеком непробиваемым, но глубоко внутри он много боялся, без конца вспоминал своих умерших товарищей и часами раздумывал, что бы он мог сделать, чтобы они выжили. Он много корил себя за то, что так и не сделал, и жалел, что время никак не повернется вспять, и сигареты помогали ему унять эти думы и боль.

Хроническая обструктивная болезнь легких распространена по всему миру, и является посмертным диагнозом множества людей. Это было неизбежно», —

говорил себе Эрен. Леви учил его мыслить рационально и не рубить с плеча, вовремя включать мозги и не поддаваться чувствам. Поэтому Эрен почти свыкся, постоянно напоминая себе: «Это было неизбежно», «Все люди умирают», «Молодость у него была сложной» и прочее, прочее, прочее. Эрен Йегер почти свыкся. Эрену Йегеру было пятьдесят один, и спустя год он почти свыкся.

Утро субботы — это особенное утро, когда ты не делаешь ничего полезного для общества. Это когда ты встаешь, окончательно выспавшись, или когда тебя разбудит страшный жуткий сон, ты стряхнешь остатки сна, умывшись, и приготовишь себе завтрак. Какой-нибудь очень простой, но вкусный. Утро субботы Эрену почти нравится.

Оно никогда не сделает его счастливым, потому что в нем нет Леви. Леви встает пораньше, позволяет себе, знаете ли, поспать до восьми утра. Все что позже восьми для него было вопиющей безалаберностью, и вообще «это маленький шажок, чтобы потом окончательно перестать контролировать свою жить». Леви надевал свое любимое хаори, купленное когда-то очень давно во время двухнедельной поездки в Японию, и начинал готовить завтрак.

А потом запах незамысловатого завтрака — поджаренных тостов, наскоро намешанной начинки и кофе — разносился по всей квартире. Именно тогда Эрен Йегер любил субботнее утро больше всего.

Если бы Рай был не местом, а повторяющимся событием, в котором человек чувствовал себя счастливее всех на свете, это было бы субботнее утро рядом с Леви.

«Леви Аккерман всегда говорил о выборе без сожалений. Он хмурил лоб, голос его становился стальным, и он говорил, что ни о чем не жалеет, и все что сделано — все было сделано правильно, и такова судьба, на войне как на войне. — Эрен знал: — Глубоко внутри он съедал себя, он постоянно съедал самого себя; мысли его действовали как щелочь, разъедая ткань и оставляя влажный струп — все что оставалось от этих бесконечных дум». Именно поэтому прибавился еще и стресс, говорил себе Эрен. Именно поэтому он умер, и более ничего не сделаешь.

Леви долго смотрел на это хаори. Оно висело на манекене и подсвечивалось софитами, атласные нитки заманчиво блестели. На хаори были изображены двое — тигр и дракон. Они как будто столкнулись в вечном противостоянии: тигр рычал на парящего над ним дракона, показывал острые клыки, кривил в гневе морду, незнамо отчего злясь (Эрен подумал: может быть, это от того, что тигр не умел парить в воздухе?); а дракон был спокоен, и седая длинная борода лишь говорила о том, что он жил гораздо больше, чем молодой кровожадный тигр. На хаори столкнулись две силы — молодость и мудрость, спокойствие и гнев. И столкнулись они навеки. И тогда Эрен попросил завернуть с собой это хаори, едва ли Леви его примерил.

С тех пор Аккерман носил его столько лет, что не счесть уже. Леви умел беречь свои вещи, и теперь оно было, конечно, поношенное, и нитки потеряли свой прежний лоск и цвет. Но все же оно все еще было великолепно.

Хаори висело на вешалке, дожидаясь хозяина. Эрен смотрел на него исступленно и вдруг осознал, что халат и не знает, что хозяин больше не сможет его надеть.

Эрен собрал волосы в хвост и сделал себе завтрак. Сегодня ожидался отличный день: он отправится кататься на коньках, потом встретится с друзьями, и вместе они на машине Жана отправятся за город, будут жарить стейки и пить виски. Эрену пятьдесят один, и все хорошо, все почти хорошо, все почти в порядке.

Завтрак получается вкусным, но халат висит на вешалке. Эрену порой кажется, что от столь долгого ношения и такой богатой истории халат уже обрел свою душу, и теперь вопрошает «почему хозяину нет до меня дела».

Леви никогда не зовет его во снах с собой. Эрен не хочет признаваться себе, что он непременно пошел бы за ним, куда он только поманит. Он не хочет признаваться, потому что это будет означать слабость его духа, а Эрен сильный, он сильнее всех, но сегодня он немного расклеивается. Во сне Леви и не думает его звать: наверняка, если бы только узнал, что Эрен хочет пойти за ним, настучал бы по лбу и выгнал из сна, дав подзатыльник. Леви во снах занимается своими делами — например, собирает яблоки в их саду, взобравшись на стремянку; покрыв голову соломенной шляпкой, ковыряется в цветочных клумбах, готовит еду на террасе, и по всей округе разносится запах ароматного мяса с розмарином. Он почти не замечает Эрена, а когда Йегер его все-таки окликает, говорит: «Ты пришел? Ну вот, садись поешь, а потом уходи, понял? Не надо здесь сидеть». И Эрен ест и смотрит, и смотрит на Леви, его лицо как в тридцать лет, и Леви чуть хмурится, когда тонко шинкует чеснок. Эрен раздумывает, почему он меня выгоняет, и почему он тут, в саду, просто делает какие-то домашние рутинные вещи.

Эрену вдруг приходит в голову, что это и есть жизнь Леви после смерти. Он всегда мечтал о стабильности и спокойствии — в его жизни было так мало безмятежных недель, что можно по пальцам сосчитать, и дней, когда он не получал раны — тоже. Поэтому он там, где ему нужно. Но выгоняет Йегера из своего места, говорит: «Рано тебе еще, иди уже».

И Эрен идет. Как и планировал, катается на коньках и встречается с друзьями, и жизнь все-таки продолжается. Это больно осознавать, но это так. Эрен почти хочет с ними встретиться, почти хочет двигаться и еще даже изъявляет желание съездить на лечение и начать ходить в бассейн. Иногда посещают дурацкие мысли запустить свое тело и наконец избавиться от него. Чтобы оно отслоилось наконец, а душа вознеслась, и тогда, может быть, станет легче.

На хаори дракон изрыгает белое пламя, а тигр рычит и ранит дракона когтистой лапой — бывало, что они ссорились, но это все меркнет сквозь года. Это, наверное, и есть любовь, когда груз обид не так уж и тяжек.

Эрен очень скучает. Эрен скучал всегда. Когда Леви на службе несколько месяцев, когда уезжает на войну, и мир делается немного странным. Как будто жизнь проходит мимо него, а он барахтается и все время чего-то ждет. Работает, ждет. Получает звонок, ждет. Отсчитывать дни отвратительно, это глупо, но он это делал.

Зимнее солнце слепит глаза. Леви Аккерман умирает в возрасте шестидесяти пяти лет, диагноз — хроническая обструктивная болезнь легких. На документах написано это имя, так странно смотреть на него теперь. Это должно было случится, конечно, Эрен знал. Но.