— Язык мой — враг мой. Они были правы. Они все были правы!

Панталоне дышит через раз, чувствуя неприятную жгучесть на коже лица, и отдающую после хлесткого удара пульсацию.

Он заслужил это.

Пощёчина — самое мягкое наказание, за каждое совершенное им прегрешение. Откуда же взяться милости божьей, когда каждое слово банкира — уже сродни тяжёлому преступлению?

Он — неудачник, не способный даже помочь своему близкому человеку.

Ничтожество, чьи действия перманентно приводят к трагичной концовке, без надежды на продолжение с хэппи-эндом. Несмотря на то, что есть люди, заслуживающие именно последнего конца.

Он не сможет попросить прощения у Дотторе, за слова столь поспешные.

В гордости ли дело? Увы и ах, но нет; проблема сидит глубоко в самом человеке, боящимся сказать то, что тот не говорил никогда.

Одно дело: разговаривать с должниками — не упуская возможности где-то надавить, солгать, порой даже вывернуть закон наизнанку; не страшно — живут-то не в Фонтейне, где любое отступление от системы права, влечёт наречение на себя ярлыка «великого преступника» и «изгоя общества».

Совершенно другое: поговорить с человеком, доверившимся тебе. С тем, чьё желание услышать поддержку сидит глубоко в холодном сердце, покрытым толстой коркой льда — такой же укрыто море Северного Королевства.

И лишь Панталоне — пламенный проводник, способный растопить эти громоздкие слои вечной мерзлоты, поселившейся внутри противоречивого Доктора Дотторе.

Какая жалость, что на промерзшей земле костёр не разжечь. Долгожданное пламя будет потухать также быстро, как и зажигаться вновь. Пока сил жечь эти спички окончательно не останется.

***

— Что за дивная вещь?

Стороннее восхищение заставляет Дотторе замяться, почувствовать себя излишне неловко, возможно даже проявляет желание спрятаться куда-нибудь. Куда угодно. Только бы не отвечать на вопрос сановника.

Он перебирает пальцами «кусок» охлажденного серебра, пряча диковину в карман одноразового халата.

— Ничего особенного. Побрякушка из Ли Юэ, — заученным текстом отвечает Доктор, подавляя любые эмоции растерянности, как, впрочем, и любое другое проявление слабости. — Исследовательский центр не пригоден для эксплуатации — сплошь руины, да побитые стёкла. Вот и пришлось забрать всё самое необходимое.

Панталоне тепло улыбается, наблюдая за столь прекрасной актёрской игрой. Ох, видели бы его фонтейновцы… Глаз бы не спускали — такое ведь актёрище.

Называть Дотторе обманщиком просто не повернулся бы язык. Тот и так чрезмерно грешен. Столько начудить за свои долгие годы жизни… И ведь всё равно — глаз бога-то свой получил, хоть и относился к такому приобретению весьма настороженно. Тоже мне святоша…

— Проделал путь за несколько тысяч километров, просто чтобы вещи забрать? — смеётся банкир, придерживая пальцами дужку очков. — Родной, такую лапшу можешь вешать на уши Тарталье. Тот, как раз, не единожды посещал Ли Юэ, чтобы отведать это фирменное блюдо.

Учёный по-свойски усмехается в ответ, обнажая острые боковые клыки. Эти слова греют душу всяко лучше какого-нибудь дорогостоящего камина - такой некогда стоял в поместье Панталоне.

Эх, да сам Предвестник, как один раскалённый уголёк, который Дотторе готов держать рядом с собой вечно.

— Ах да! Совершенно забыл! Помнишь наши с тобой условия? — искорка в фиолетовых, сродни аметисту, глазах проскакивает изворотливо. Это некое пламя заботы. То, что Панталоне учится познавать.

Честное слово, как мальчишка!

Ещё и такой весь из себя галантный. Будто за девчонкой какой-нибудь ухлестывает.

Ох, ну да, так оно и есть…

Только вместо благородной дамы средних лет, он предпочитает голубоволосого докторишку.

Они похожи друг на друга. Познают суть романтических отношений, словно слепые котята окружающий мир. Мило, но это всегда трудности — всегда конфликты.

А решение не найдёшь просто так в словаре или задачнике на последней странице. Ключом к умиротворению станут только собственные чувства и останки совести.

— Условия, Панталоне… Слух режет так, как напильник рёбра, — плохое сравнение. Очень плохое. Но, Доктору ли не всё равно? Усаживаясь на одно из роскошных кресел в кабинете банкира, мужчина укладывает ногу на ногу, а руки сцепляет в замок. — У меня ведь есть право своего мнения?

— Само собой, душа моя!

— Тебе хорошо известно, что комплименты и приятные прозвища, на меня не действуют, — вот ведь, врёт и не краснеет. Любое ласковое слово, работает на Дотторе, как на кота валерьяновые корни. Весьма податливым становится Второй Предвестник, если сказать ему пару приятностей, хоть он сам, подобное и отрицает. — Да только мы не об этом. Договор. Тот самый, подписанный нами обоими. Я хочу его расторгнуть.

Панталоне поднимает бровь в удивлении. Молчит. Позволяет собеседнику договорить и объяснить свою позицию. А внутри так кошки и скребут. Переживания нахлынули яростной волной, как можно больше желая утащить в морскую пучину трезвый рассудок.

— Эти правила подтвержденные бумагой и нотариально заверенные… Ты действительно считаешь, что они нам нужны? По-твоему, отношения должны соблюдаться по предписаниям? — в голосе Дотторе нет агрессии или негодования. Всего-то излишнее любопытство и загадочность — второе, исключительно для сановника. — Нет, я ничего не имею против того: чтобы ты интересовался моим здоровьем, настроением и так далее… Но, создавать для этого отдельный документ с конкретными правилами — не абсурд ли? Создаётся впечатление, будто ты стараешься держать меня в оковах. Эти вечные отчёты, соблюдения условий… Панталоне, честно, мне это надоело.

— Твоя воля, родной, — губы расплываются в лёгкой ухмылке, пока в глазах вновь воспламеняется та самая искра. Банкир сделает то, что просит возлюбленный. Расторгнуть договор — запросто.

Всё для их собственного комфорта.

— Я рад, что мне удалось избежать препирательств на эту тему, — довольный собой Дотторе, откидывает голову на спинку стула, ощущая нечто приятное внутри. Будто только-только вина выпил. Расслабление вкупе с горячей свободой, блаженно разливалось по телу.

Эх, было бы всё настолько просто. Неужто Доктор забыл, что Панталоне не только его близкий человек, но и в первую очередь — Предвестник Фатуи. Ничего не закончится на простом разговоре — действия положат конец, но не слова.

— Препирательств? Прошу, Торе, не стоит былое ворошить, — отмахивается сановник, поднимаясь с обшитого кожей дивана и направляясь прямиком к «жертве», этого доморощенного контракта. — Прошлым только глупцы живут. Неужто своих собственных слов не помнишь?

Панталоне медленно обходит кресло, постукивая туфлями по дорогому паркету. Останавливается со стороны спинки. Опирается локтями на мягкое изголовье, укладывая подбородок на тыльную сторону ладоней, пальцы которых уже имитировали замочный жест. Очи неравнодушно цепляются за голубую макушку, от чего на душе становится лишь яснее.

Ещё бы… Такое-то чувство эйфории испытывать — не каждый горазд.

— Напоминание. Не более. — аккуратно склоняет голову, в попытке разглядеть довольное лицо, красующееся над собой. Но увы, из-за маски виднеются только непроглядные сумерки. Могло бы это расстроить Доктора? Ничуть. Он знает, что Панталоне рядом — большего и не надо.

— Напоминание говоришь… — рука опускается вниз, поглаживая, на удивление, мягкие и шелковистые пряди волос.

Интересно, и как только они выживают после всех экспериментов?

Наверное, у его матушки, тоже были такие приятные на ощупь локоны. По сему, подобное могло быть наследственным.

Жаль, что Дотторе о своём прошлом даже не заикается. Словно его жизнь сразу началась с Академии. Только её он и помнит. Спросить об этом? Панталоне хочет, но отдергивает себя от подобных помыслов. Он уверен, прошлое Доктора — не самое счастливое время. Зачем провоцировать старые триггеры?

— Позволь мне тоже кое-что напомнить, — Девятый опять говорит загадками. Так всегда. Излюбленная практика, что сказать. Да и как бы там ни было, Дотторе определено заинтересован — хоть за маской и не видно. — «Пункт 4.5». Имеешь представление, что там было?

— 4.5? Условия расторжения договора?

— Они самые, милый, — наматывая одну из прядей на палец, с привычной, и ничего не сулящей улыбкой, отвечает Панталоне. Даже возможности приплести очередной комплимент тот не упускает. — Я понимаю, что диалог о денежной компенсации, тебе удовольствия не принесёт. Поэтому, я малость изменил правила.

Дотторе усмехается. Он-то, внёс правки в заверенный договор? На него не похоже. Ещё и от денег отказывается. Что ничуть подозрительности не убавляет.

Банкир играет с ним?

Разве его в детстве не учили, что огонь — не игрушка?

— Не переживай. Ничего экстраординарного — только чистое и непорочное любопытство.

— Непорочное значит? Не обманывай себя, — Доктор наконец снимает маску, чтобы с неподдельной жаждой увидеть чужое лицо: наполненное очередным притворством и загадочностью. — Мы — грешники, чьи пороки не смоет даже самая чистая вода Фонтейна. Твои речи лишены всякого смысла. К тому же, стал бы человек, созидающий в своём желании, а-ля любопытстве, уже около двух минут крутить мне волосы? Мои парикмахеры на тебя определено обозлятся.

— Пусть будет так. Да вот только, я тебя всё равно не отпущу, — Панталоне подтвердит свои слова весьма грубым движением: схватит волосы у корней, а затем небрежно потянет их назад, наслаждаясь протяженным чужим шипением, разливающимся по комнате. — Напомнишь, когда меня волновало чужое мнение? Кого-то из Предвестников оно вообще волнует? М, Дотторе?

Доктор лишь закрывает глаза, чувствуя противоречивое наслаждение, пока банкир ослабляет хватку. Мазохист ли? Ох, давайте опустим сей вопрос… Можно сказать лишь одно: любые действия Панталоне, даже самые аморальные в отношении Второго — притягательны. Он не склонен к проявлению пассивной агрессии или насилия в отношении Дотторе. Никогда.

Всё это — их отчасти комфортный вариант отношений.

То, чем они готовы жить, не отрекаясь от своих истинных сущностей.

Эти два человека — Предвестники Фатуи. Могут ли идти речи о нежностях? Да они отродясь не знали этого понятия. И не мешает им оно. Трактуют по-своему, да не жалуются.

— Как бы то ни было, ты не ответил мне. Что за невинное любопытство? — Доктор глаз не открывает, чувствуя искусные пальцы банкира в своих волосах. Продлевает столь вожделенную тактильность, бьющуюся адреналином в крови, гоняющей хрупкое и талое сердце.

— Даже в такой момент, наш бесподобный учёный, не способен перешагнуть через свою настойчивость, — укоризненное утверждение сопровождается тяжёлым вздохом и хмурым, отчуждённым взглядом в сторону. — Кто я такой, чтобы противиться ответу?

Пальцы окончательно отпускают голубые пряди. Вершат о том, что беглой минутке романтики, предначертан временный конец. Благодарность разумеется мы пропишем Дотторе. Даже на бумаге специальной.

Сам-то Доктор, такому далеко не рад. Но, раз вина на плечах его, то следует принимать ситуацию смиренно.

Не юная барышня — истерить из-за неудавшегося поцелуя не будет.

— До одури уж меня интересует, та безделушка в твоём кармане, — Панталоне на мгновение приподнимает брови, указывая на лабораторный халат, где и покоиться эта приковывающая вещица.

— Надо же, кто бы подумал, что это не даст тебе покоя, — негодуя скалится Дотторе, скрещивая руки на уровне груди. — Кажись, я уже объяснял, что данная «деталь» — не более, чем остаток от исследовательского центра. Считай это, моей личной ценностью, к которой банкирские ручонки доступа не имеют.

Сановник сдаваться не собирается, также, как и идти на поводу у лжи. Ох, Дотторе, да ты ведь свежую могилу себе роешь.

Зная всю напористость Панталоне, всё равно продолжаешь придумывать заковыристые словечки, формируя из этого какую-то отдельную историю. Да только, не поверит он в неё. Слишком она ненатуральная. Слишком фальшивая. Слишком знакомая.

— Поспешил ты со словами, милый. Ой как поспешил…

Девятый обходит кресло, останавливаясь прямиком напротив возлюбленного. Руки, сокрытые за плотной тканью перчаток, сейчас покоятся в кармане брюк — эффект неожиданности создают что-ли…

Доктор приподнимает одну бровь в изумлении. Обычно, ходы Панталоне рассчитывать в голове не приходится, но это ли не иной случай? К тому же, учёный определённо знает, что ему нужно.

— Нет. Даже не думай, — усмешка, контрастирующая со спокойным взглядом озаряет привычное, беспечное лицо Дотторе.

— О чём ты? Неужто, мне больше не доводиться взглянуть, на твоё бесценное тело?

Соблазнительный шёпот внушает ещё больше напряжения. Но, Панталоне готов развеять его также быстро, как и воссоздать;

Рука ласково оглаживает щёку, а затем опускается ниже. Проходясь кончиками пальцев по пульсирующим участкам, вдоль сонной артерии.

Эти прикосновения: манящие, возбуждающие, сводящие с ума. Доктор укладывает свою ладонь на руку Панталоне, проводя её по более чувствительным участкам. Дыхание сбивается, становится учащенным, хочется вдохнуть больше воздуха. Но пока что, его воздух — банкир, затеявший какую-то игру и вовлекая в неё Дотторе, причём не самым робким способом.

С уст учёного срывается лёгкий стон, когда ладонь Девятого оглаживает тело под белоснежной рубашкой, уделяя особое внимание «слабым точкам». Панталоне подносит руку ко рту Доктора, а затем сгибаясь, шепчет;

— Тише, родной… Тише… Ты ведь не хочешь, чтобы кто-то нас услышал?

Дотторе что-то мычит в чужую ладонь, закрывая глаза во вновь нахлынувшем удовольствии, когда губы Предвестника касаются его шеи. Тело и разум учёного весьма податливые, когда дело касается ублажений. Тот и сам это подмечал, но ничего поделать не мог. Да и не хотелось особо.

Эх, какая жалость, что у всего есть свой конец.

Позволять мужчине извиваться под собой, Панталоне больше не планировал. Весь этот спектакль изначально создавался ради других целей: например, заполучить ту заманивающую серебряную побрякушку из Ли Юэ.

Да только, об этой вещице, временно придётся запамятовать.

Взгляд невольно цепляется за запястья Доктора, где рукава халата по удобству случая, задрались вверх.

Панталоне в ту же секунду прекращает воплощение своих коварных умыслов, и приподнимаясь, сильнее задирает рукав на левой руке, обнажая бледную кожу, покрытую многочисленными следами от уколов.

Может, сие зрелище — не более чем галлюцинация? Дотторе ведь никакой не наркоман? Не ставил ли он на себе эксперименты, которые так или иначе, осуществлялись за счёт спонсорской помощи Банка?

— Объяснишь? Или мне позволить себе построить несколько теорий? — озадаченно спрашивает Панталоне, крепко удерживая основание кисти руки, чтобы показать эту отвратительную картину Доктору.

Как можно ещё называть обколотые вены, «украшающие» кожу багрово-синими пятнами? Только так.

— А, это… Эксперимент вышел из-под контроля. Ничего критического, — кратко отнекивается Дотторе, переводя дух после прошедшего акта «невинности». — Вкалывать себе какие-то непонятные вещества — абсурд. Захотел бы я это сделать, то взял бы кого-нибудь из подопытных и проверял на них.

— Иль Дотторе… — банкир протягивает сие имя сквозь зубы, чувствуя подпирающее волнение, на грани с агрессией.

Пусть даже не думает лгать о таком.

Каким бы здоровым человеком тот ныне не казался. Всё может быть обманчиво.

— Твоё право — думай что хочешь, — учёный не желает видеть эту недоверчивость в чужих глазах, поэтому просто смотрит куда-то вперёд. Авось поможет.

— То есть, честного ответа мне не ждать? Отлично, — Панталоне небрежно отпускает чужое запястье, а затем отходит к своему рабочему месту. — Наш договор остаётся действительным.

— Смел же я подумать, что подобный вопрос разрешится так просто, — бурчит себе под нос Дотторе, заправляя рубашку обратно в брюки. — Жаль только, что пункт «доверие» мы туда не внесли.

***

Отсутствие доверия — не единственная проблема, сопутствующая их отношениям, напоминающим промерзший Драконий Хребет, где опасности встречаются на каждом шагу, на каждом склоне.

Они просто не знают, какие действия верны в той или иной ситуации, где нет вольностей физической силе и интеллекту.

Эти воспоминания… Ранее, они значились как что-то приятное.

Что-то, что можно вспомнить спустя года с улыбкой.

Нет. Увы нет. Нельзя.

Ведь, всё то, через что проходили Предвестники — нельзя назвать правильным. Любой разговор заканчивался ссорой. Да, это не скандал. Просто недопонимание. Но, ведь, всё разрастается со временем. И сейчас, Панталоне чувствует это на себе;

Его ошибка — сам факт того, что он позарился на такого человека, как Дотторе. При этом, не пытаясь найти к нему правильный подход.

Все действия инстинктивны. Даже условия договора были изложены, исключительно за счёт личных предпочтений банкира. Доктор лишь согласился с поставленными правилами, считая, что сомневаться в решении Панталоне — не стоит.

Стоит, родной. Ещё как стоит.

Он его опекал из большой любви? Частично, это так. Но хотел ли этого Дотторе? Очевидно — нет. Он не привык к подобному, поэтому такая обстановка была до жути некомфортной, что и вызывало в мужчине лишь отрицательные эмоции.

— Мне следует подумать обо всём этом, пока я буду пребывать в Ли Юэ, — еле слышно шепчет себе банкир, совершенно теряясь во времени и пространстве. — К тому же, он прав, нам нужен этот перерыв. Чтобы начать всё с чистого листа.