Чистый лист или порочный круг?
Попытка начать всё сначала, обернётся очередной неудачей?
Несомненно. Семя раздора уже посажено. Рано или поздно придёт время пожинать плоды.
Да только, кто мог предположить, что цветение начнётся раньше положенного;
— Рекомендации врачей — пустой звук для тебя? — омраченно интересуется Панталоне, наблюдая за тем, как Дотторе пытается сделать хоть несколько шагов от кровати.
Малое дитя, делающее всё по-своему, и считающее себя самостоятельным.
— Дотторе… — настойчиво протягивает мужчина, упрекая партнёра в таких ошибочных действиях.
Доктор его слышит. Корит себя за опрометчивость, и то, что он идёт на поводу своих эмоций, как какая-нибудь шавка, которую поманили съестным.
Он хочет указать Панталоне на дверь. Выпроводить его из своей палаты и больше не встречаться взглядом, с этими загадочными глазами цвета аметиста. Да вот только, что-то внутри не даёт ему сделать это. Не даёт поставить точку и определить финал в их истории.
Заставить этого человека навсегда исчезнуть из его жизни!
Вернуть всё на круги своя. В прежнюю колею, которой он жил и процветал, подобно роскошным цветам в Сумеру.
Всё это переломилось в один миг.
Отношения сделали из Дотторе другого человека — слишком податливого и слабого духом. Они открыли очень много уязвимых точек, которые больше не скрыть за маской величия.
Это становится невыносимым до боли в груди. Настолько, что эту «скверну» хочется вырвать голыми руками: вместе с кожей, рёбрами, лёгкими. Заставить себя истекать литрами крови, но наконец избавиться от омрачающей горечи.
— М-можешь… хоть раз промолчать? — в дрожащем голосе нет и толики жизни. Баснословная пустота и зарождение давящего на стенки горла страха. — Не создавать повода для ссоры…
Панталоне промолчит. Да и как иначе, если наблюдает сейчас весьма болезненную картину: как тощая бледная фигура, просто трясётся словно в приступе озноба и не может сделать шага дальше.
Страх обморока? Он может лечь обратно — никто не запрещает.
Не ляжет. Пока банкир здесь, тот и шага в сторону кровати не сделает. Ведь ладонь всё ещё опаляет не только хлёсткий удар, но и разъедающая всё и вся вина.
Казалось бы, откуда в таком человеке, как Дотторе, зародилось отравляющее чувство вины?
Причина — те самые отношения, перевернувшие его жизнь с ног на голову. Уже в течении года он корит себя за любое действие, сделанное наспех в сторону Панталоне.
Это порицание медленно, но верно, уничтожает остатки всего живого, что хранилось в прогнившей душе Предвестника.
— Я бы тоже хотел тебя попросить об одолжении, Торе…
Мимолётно проносится в мыслях Девятого. Ему нельзя говорить этого вслух. Не сейчас. Он не хочет причинить возлюбленному ещё больше душевных ран, чем уже есть на счету.
Не хочет потерять его.
Чувство привязанности велико. Настолько, что оно подавляет всё остальное — душит любую «неправильную» эмоцию, своими холодными, как у мертвеца руками. Не отпуская до своего победного конца.
— Прошу… Я прошу тебя… — еле слышно повторяет Дотторе, чем нехило пугает Панталоне. — Помолчи…
Но ведь банкир молчит. Не говорит ни слова. Тогда, к кому обращается учёный? Что с ним вообще происходит?
Предвестник обеспокоенно поднимается с места, ощущая порхающий в воздухе накал. Вся эта ситуация, уже напоминает что-то знакомое… Словно, подобное повторялось ранее. В общем-то, так оно и было;
***
Шестью месяцами ранее
— Запланированный визит на шестнадцатое января, знаю-знаю, — Растерянный смешок отбивается эхом от бетонных стен опустелого коридора лаборатории. — Весьма безответственно с моей стороны было проигнорировать твоё приглашение.
Пальцы в кожаных перчатках, украшенные дорогими кольцами, брезгливо проходятся по близстоящим поверхностям, оценочно разглядывая многочисленное скопление пыли.
— С каких пор ты пренебрегаешь лёгкой уборкой?
Ответа не последовало. Странно…
Мужчина проходит дальше, большим пальцем, в пару движений, стряхивая частички загрязнений с указательного. Он выступит лжецом, если скажет, что данная ситуация его не настораживает — Дотторе никогда не позволял пыли и мелкой грязи оседать в здешнем помещении.
Всё должно быть стерильно.
Только, где же тут взяться чистоте, когда даже на полу пятна от жидкостей неких. Брр, даже рассматривать мерзко… Неизвестно из кого/чего это вообще сцеживали…
Панталоне слегка морщится, чувствуя вместо уже приевшегося запаха альдегида, сырость и затхлость.
Место, словно дежавю — родительский дом банкира, где тот провёл своё ничем неприглядное отрочество. Всё практически идентичное: неисчислимые слои пыли, дурной запашок… насекомых для полноты картины недостаёт.
— Не туда попал что-ли? — бормочет про себя Панталоне, ещё раз оглядывая каждый бренный угол;
В руке крутит потрескавшуюся стеклянную колбу, пока на самом её дне покоится какой-то осадок, плавающий в бурой жидкости.
Неладное происходит; Дотторе бережно обращался с каждой из своих побрякушек для экспериментов: хоть с самыми новыми, или до одури старыми. Они не могут просто так валяться на полу;
Совсем рядом со стекляшкой лежит прожженная бумага — фотография. Это… Ах, да не понять-то толком. Верхняя половина фото отсутствует, а обгоревшие края не дают понять то, во что одеты эти… люди. Да, определённо это люди. Кто же ещё? Никто — правильно;
Несколько ответов, на один никчёмный, ничего не решающий вопрос — уже звоночек для того, чтобы обратиться к соответствующему врачу. Только вот, это подождёт. Его нынешняя цель — найти Дотторе, пока тот не сделал что-то, о чём впоследствии пожалеет.
— Ох, душа моя, непривычно видеть твои… кхм, покои в таком запущении, — прочищая горло, умиротворённо произносит Предвестник, в очередной раз оглядывая сгоревшее фото. — Ровно также, как и лицезреть твоё отсутствие.
Эти слова пропитаны чем-то горьким. Для Панталоне они тяжёлые в произношении и осознании — вылетают из уст, пропитывая комнату ещё и злополучным чувством душевных терзаний.
— В таком случае… почему бы тебе не уйти?
Этот голос! Его невозможно перепутать с чьим-то другим! Расслабление, словно алкоголь — дарит приятный жар и приподнимает настроение. Уголки губ робко тянутся вверх, пока полузакрытые веки созерцают преграду на пути.
Незначительная. Но разделяющая двух молодых людей, вынуждая их оставаться по свои стороны баррикад.
— Хотел уже объявлять тебя пропавшим без вести, — смеётся Панталоне, поправляя шубу сползающую с плеч.
Никакой ответной реакции.
Сказал что-то не то?
Впрочем, нет, Дотторе подобное не игнорирует. Вспылит, но молчать не будет — только в определенных случаях.
— Я могу войти?
Пару постукиваний в дверь сопровождаются очередным молчанием. Таким приторным — самому тошно становится. Нет, Панталоне не из тех людей, что предпочтут врываться в чужое личное пространство. Да только, вся эта ситуация и так наводит негатив. Ещё и возлюбленный умалчивает о себе — с ним что-то не то.
Это не поведение того Дотторе, которого он любит и помнит.
Клон? Ах, ну да, они тут есть. Только оригинал им не превзойти, ни по одному параметру. Банкир всегда их отличит друг от друга, как собственно и многие другие Предвестники.
<i>Рука осторожно тянется к ручке двери, пронизывая помещение скрипом перчаток. Не закрыто. Слава Архонтам!
В комнате темно, лишь какая-то старая лампа освещает небольшой уголок помещения. Банкир проходит внутрь, осматривается, ища взглядом Дотторе;
Замечает его повернувшись назад — сидящий силуэт, в темноте не особо разглядишь хоть что-то. Но, насколько помнит Панталоне, в комнате больше никого нет.
И всё же, его напрягает это: Доктор даже не поднимается чтобы поприветствовать любимого человека, не расспрашивает о том, что происходило. Нет тех привычных разговоров.
— С тобой всё хорошо? — без лишнего шёпота спрашивает банкир, подходя к выключателю, чтобы наконец пролить свет на эту темень. — Подозрительно молчишь. Ни о чём не спрашиваешь…
В момент помещение озаряется холодным светом, наконец позволяя разглядеть хоть что-то. И, честно, лучше бы он оставлял его выключенным;
— Ты… — Банкир ошарашенно смотрит на Дотторе, который удерживал подобие ножа или лезвия, направленного в его сторону. Руки Доктора перевязаны примерно до локтя, но на бинтах всё ещё видно багровые кровавые пятна. На лице выделяются синяки под глазами и усталый взгляд. — Ты чем вообще занимался в моё отсутствие?! И зачем тебе это?!
Указывает взглядом на холодное оружие в чужой руке, медленно пятясь в сторону. Насколько сейчас опасно подходить к Дотторе? Думаю, очень даже опасно. Неизвестно что он может сделать с собой или с Панталоне. Хотя, на себе он уже многочисленные опыты провёл — это заметно по тем самым бинтам.
— Выйди отсюда. Прошу тебя… — сдавленно произносит учёный, дрожащими руками направляя лезвие вперёд. В его голосе чувствуется потерянность, страх и что-то ещё. Что-то, что не способен разобрать банкир. — Я потом всё объясню, а сейчас уходи… Уходи, пока не пожалел о своём возвращении…
***
Эти воспоминания… Они жгучей болью заседают в сердце — не позволяя себя досмотреть.
Тяжело. Очень тяжело.
Панталоне не забудет тот период, когда проходя по коридорам Заполярья, держал в кармане шубы небольшой нож;
Он боялся психически нестабильного Дотторе.
Ведь образы того пыльного помещения всплывали часто. Всё происходящее там — тоже покоя не давало.
Предвестник забыл о спокойном состоянии сна: постоянно ворочался, просыпался посреди ночи, порой вообще не ложился.
Даже сейчас, он невесомо касается участка шеи, чувствуя фантомную боль от пореза. Да вот жаль, что пугает его совершенно не это;
Он вновь начинает бояться Доктора, стоящего в нескольких метрах от него.
Эти слова, такие… знакомые? Перекликающиеся с тем, что экономист уже слышал.
Только теперь, Дотторе не ведёт себя агрессивно. Наоборот — он пассивен, зациклен на чём-то своём, произносит одну и ту же фразу несколько раз подряд.
Панталоне следует подойти к нему? Того и гляди, может не задушит. На свой страх и риск, так сказать.
— Ложись обратно в постель, — кладёт ладонь на плечо Доктора, чувствуя то, насколько сильно того трясёт.
Снимает с себя шубу, бережно накидывая её на плечи партнёра. Возможно, дрожит тот и не от холода, да только лучше сделать хоть что-то, чем вообще ничего.
— Какой внимательный! Правда, Дотторе? Эх, прямо как я когда-то… Впрочем, может это и сейчас так, но тебе-то этого не узнать.
Неизвестный голос проносится шлейфом в голове учёного, как нечто на удивление родное, но эфемерное. Что это? Или кто? Гость из тёмного прошлого?
Ох, так оно и есть. Жаль, что сейчас от этого остаётся лишь тяжесть на душе и извечные переживания, накапливающиеся внутри.
Это всё дышать нормально не даёт — перебойно, чаще выдыхая чем наоборот.
— Торе, ты чего? — Панталоне видит замешательство на его лице, которое держит в своих ладонях. — Поспи, прошу тебя… То, что сейчас с тобой происходит — ненормально. Тебе ли не знать?
— Я не могу. Не хочу, — Так по-детски, но боязливо произносит Доктор, утыкаясь носом в плечо банкира.
— Родной, ты не спал около трёх суток. Нервная система работает на износ, — утомлённо выдыхает финансист, успокаивающе поглаживая возлюбленного по волосам. — Если продолжишь упорствовать, можешь окончательно потерять рассудок. Звоночки к этому уже были…
Опять былое. Опять те дни. Воспоминания настолько сильны, что вытесняют другие.
Неудивительно, вон Панталоне и забыл о том, как ему десятью минутами ранее по лицу ударили. Теперь стоит рядом с Доктором — успокоить пытается;
Нервы последнего определённо сдают позиции. Держатся, как сказал бы какой-нибудь рабочий из Снежной: «на соплях». И если, весь из себя такой сильный духом Предвестник, сейчас ведёт себя словно умирающий зверь, то что будет дальше?
Одно ясно — до добра это не доведёт.