Следующим утром у Чонгука улыбка до ушей сразу же, стоит только проснуться: ноябрь за окном всё ещё вязкий, хмурый и давящий, но на сердце вдруг внезапно тепло, так, словно он не просто выпил кофе с красивым молодым человеком, а победил все болезни на планете Земля. Мужчиной Тэхёна никак язык не повернётся назвать — и, нет, дело вовсе не в том, что тот красит лицо или порой ведёт себя немного жеманно, просто он достаточно юн и в нём есть ещё молодая искра безумия подросткового возраста. В отношении таких вот моментов Чонгук категоричен донельзя — у него нет никаких прав на то, чтобы осуждать или же обсуждать человека за то, как он ведёт себя или же за то, как он выглядит, пока это не нарушает какие-либо нормы морали или уголовно-административные нормы. Возможно, для кого-то Тэхён будет выглядеть олицетворением ужаса, пропагандой, пороком, и тогда, да, скорее всего, Чонгук разозлится до ужаса, потому что его новый хён оказался, да, сложным, да, немного закрытым, да, зажатым и сжатым, но он никому не хочет вредить, это уж точно. 

Когда они с Тэхёном пьют кофе, тот ему улыбается, как может улыбаться тот человек, который не до конца верит в то, что им кто-то заинтересовался без толики корысти или же с целью понять, что с ним не так. На него смотрят люди, и, стоит догадываться, дело вовсе не в том, что его образ невероятно прекрасен и каждая деталь его внешности его дополняет: негромкий низкий смех чувствуется на пальцах самым изысканным бархатом, улыбка слегка подкрашенных губ — широкой, а когда ей случается пронзить это лицо, то во внешних уголках подкрашенных миндалевидных глаз Чонгук видит морщинки. Под тонким слоем косметики Чонгук видит россыпь мелких родинок: под глазом, на кончике носа, на скуле; неровности кожи, замаскированные пудрой нужного тона, тоже отмечает краем сознания, но понимает — всё это Тэхён. Тот самый молодой человек, кто словно бы соткал вокруг себя ауру, которую Чон может охарактеризовать не иначе, как лунной. Почему — не знает и сам, но ему безумно хочется подарить Тэхёну ярко сияющую звёздную пыль: кажется, что подарок подобного рода сорвёт с его губ ещё одну пропитанную искренностью улыбку или вроде того. 

Весь Тэхён прекрасен, как может быть прекрасен любой другой человек, но мелодия его души слегка отличается от мелодии, к примеру, всё того же Чонгука, и, на его робкий взгляд, она удивительна. У Чонгука она, будто юркая яркая птица: быстрая, робкая, выполненная лёгким отрывистым штрихом стаккато, вторя сердцебиению, когда хён обращается к нему напрямую и зовёт светлым. Пение же сердца Тэхёна характеризуется плавным легато, а мелодия печальная, со светлыми проблесками, и местами кажется немного тяжеловатой для восприятия, но крайне гармоничной для слуха. 

Если бы человеческую душу можно было попробовать, то душа Чонгука бы, как ему кажется, ощущалась на языке холодным лимонадом с кислинкой в жару. А вот вкус Тэхёна бы походил на красное сухое вино хорошей выдержки. Почему — он не знает и сам, но ассоциация приходит на ум именно такая, пока они сидят за столиком и разговаривают. Хён интересный: угостив его латте с карамельным сиропом, выглядит так, словно довольный папаша, сидя напротив — и рассказывает об издержках работы, потому что Чонгук попросил. А попросил, потому что ему действительно важно послушать. 

Потому что работа занимает огромное количество времени в жизни Тэхёна. А то, как человек отзывается о своей работе, зачастую говорит о нём самом куда больше, чем ему бы, наверное, того даже хотелось бы. Но, по крайней мере, это будет ещё несколькими кусочками пазла в портрете того, кем Чонгук так восхищается. Без желания в дальнейшем использовать в своих целях, конечно, а просто... от чистого сердца. 

Он достаточно глуп для того, чтобы оставаться в современных реалиях чистым и искренним, без какого-либо намёка на то, что обычно именуют коварством. Может быть, и Тэхёну удаётся это распробовать, и именно по этой причине он так ярко и часто ему улыбается. 

У него потрясающий смех. Истории сдержаны, каждое слово достаточно обдумано, взвешено, а к вопросу о личном он подходит с той самой долей открытости, когда граница дозволенного всё-таки остро очерчена, и Чонгук хорошо её чувствует. Двадцать четыре, по знаку зодиака он козерог, высшего образования нет — не смог сдать экзамен на третьем курсе, и поэтому был отчислен. До призыва уже успел зарекомендовать себя как натурщик благодаря другу Хосоку, который работает профессиональным фотографом и в мире искусства какие-никакие связи, но всё же имеет. Отслужил, вернулся к работе. Хочет восстановиться, но суровая реальность бьёт по лицу коммуналкой, общественным транспортом и покупкой еды, поэтому он кропотливо копит на то, чтобы хотя бы иметь возможность отложить на два года обучения без забот. Мечтает о курсах английского. Бредит творчеством Дебюсси и Coldplay, Рембо и Сэлинджера, Моне и Пикассо. Любимая песня — «Viva la vida». Любимая книга — «Над пропастью во ржи». С людьми сходится сложно, потому что сам по себе интроверт и есть несколько фактов из прошлого, которые сыграли с его восприятием злую шутку и теперь ему нужно делать усилие, чтобы коммуницировать с людьми достаточно, и Чонгук, наверное, очень особенный, потому что к нему до странного тянет. 

Последнее Тэхён говорит просто и искренне, а у самого Чонгука по-глупому спотыкается сердце, а он даже не может сам понять, почему. Потому что хён удивительный, видимо. И улыбка его, несмотря на то, что горчит на этих словах, она очень красивая, знаете. 

А люди всё смотрят. Беспардонно пялятся на его лицо, и Чон очень хочет крикнуть вдруг, чтоб они перестали. Потому что даже если Тэхён и накрашен, ничего такого в этом и нет — косметика гендера ведь не имеет, а сам Ким ощущается куда более мужественным, чем половина из них. Он не может понять, почему, но одно точно знает: Тэхён по какой-то причине поломан и сросся неправильно, но зато очень сильным и весьма недоверчивым, так что это действительно чудо, что они так просто сидят и говорят за чашечкой кофе. 

А потом случается казус в лице мужчины, который одет в потёртый свитер и грязные на концах штанин джинсы — он подходит прямо к их столику, чтобы, склонившись над хёном, нахмуриться вдруг и резко спросить без уважения в голосе: 

— А ты, чё, накрашен? — и Чонгук замирает от бестактности подобного рода, однако Тэхён даже не дёргается, несмотря на столь вопиющее вторжение в его личное пространство. В лице не меняется — только лишь поднимает глаза, чтобы окинуть хама нечитаемым взглядом, в котором сквозит ленцой и прохладой, и негромко ответить: 

— А ты хочешь взять у меня уроки визажа? 

— Ты, чё, педик? — щурится незнакомец, а Чон замечает, как напряглись сотрудники кафе, замершие прямо у стойки. А Тэхён всё ещё не боится, голову поворачивает в сторону недалёкого мудака и, брезгливо, нос сморщив, вдруг выдаёт: 

— На тебя не встанет, не переживай, даже если я обдолбаюсь. Так что иди, куда шёл. 

— Не мужик, — резюмирует тот достаточно жёстко, и Тэхён только вздыхает. 

— А ты проверял? — парирует Ким. Его голос всё ещё ровный, хранит в себе тихие нотки высокомерной насмешки, а держится он расслабленно и с тем самым достоинством, что вызывают в нём уважение. Мужчина теряется, персонал подходит, спрашивает их о проблемах, и хён, поведя плечами, говорит своё негромкое, честное: — У меня проблем нет, но они, кажется, есть у этого молодого человека. Он предпочёл решить их с моей помощью, однако я не психотерапевт и не спасатель. Буду благодарен, если этот односторонний конфликт будет исчерпан. 

Мужчину просят покинуть кафе, и тому приходится, наконец, подчиниться — и Чонгук, во все глаза глядя на хёна, который не ведёт даже бровью, чувствует очередной виток восхищения. Не фигурами, не образами, а именно восхищения Тэхёном как человеком, который умеет за себя постоять и себе цену знает. Интеллектуально и не переходя границ. Язвительно, но абсолютно спокойно, без какого-либо наезда. Ругаться так — это искусство. Чтобы вести такого рода дискуссию, когда на тебя нападают, особенно незнакомые люди, нужно уметь держать себя в руках превосходно. 

— Мне жаль, что тебе пришлось это видеть, Чонгук-и, — мягко произносит Тэхён, глядя на него уже виновато и с остатком проглоченного раздражения — не по отношению к своему собеседнику. Вернее, не по отношению к тем, с кем говорит прямо сейчас.

— И часто тебе приходится терпеть подобные вещи? — прямо интересуется Чон. 

— Каждый день, — получает спокойный ответ и глотает все слова, которые вертелись на языке до этой секунды. Потому что Тэхён не просто создаёт видимость спокойствия, не просто ощущает себя некомфортно и выстраивает какой-то барьер, а выглядит крайне смирившимся и сильно уставшим от такого с ним обращения. Такого, будто он не человек. Такого, будто у него нет каких-либо чувств. Такого, будто тот факт, что он красит лицо, касается кого-либо, кроме него самого. — Я привык, Ку, — и неожиданно ласковое обращение в совокупности с нежной улыбкой вдруг бьёт по лицу, — я привык. Я в порядке. 

— Я не... 

— Ты да. Я это по твоему лицу вижу, глупый, — и, протянув руку, Тэхён треплет его по щеке. — Ты как открытая книга, и это так потрясающе. Как же я не хочу, чтобы кто-то вдруг плюнул тебе когда-нибудь в душу. 

И, да. Проснувшись, Чонгук улыбается, но вовсе не потому, что услышал накануне такие чудесные слова от человека, которым восхищается от мельчайших деталей и до абсолюта. 

Проснувшись, он улыбается, потому что чувствует в себе невыносимо стойкое желание показать Ким Тэхёну, как важно, когда тебя ценят не как предмет искусства, не как объект для труда, а как человека. 

Просто затем, чтобы Ким Тэхён подарил ему ещё пару своих прекрасных улыбок. Просто так. От чистого сердца. 

***

Сексуализации всё ещё нет. Есть восхищение образом, прохлада аудитории и толпа первогодок, которые, трясясь, пытаются изобразить такого его на своих громоздких полотнах, а лёгкий сквозняк гладит по обнажённым позвонкам мягко, почти невесомо, но разгоняя по телу толпы мурашек. Тэхёну не первый раз испытывать небольшое чувство озноба из-за своей наготы — былой, начальной зажатости, сформированной огромным количеством комплексов, давно уже нет, осталось только лишь безграничное чувство усталости, причину которого ещё предстоит отыскать, но как-то не хочется. Не потому, что он боится себя самого или потому что ему наплевать на себя, просто сейчас, в свои двадцать четыре, он достаточно хорошо может разложить себя на составляющие, чтобы знать, где начало каждой из миллиона причин, что отягощают его существо. 

Тэхён любит себя, но он же самый отчаянный свой ненавистник. Он уверен в себе, но вместе с тем разрушительно робок. Он знает, что красив до безумия — ему пророчат карьеру модели и подиумы, — но иногда, глядя в зеркало, откровенно пугается своему же уродству. Он весь абсолютно нескладный, неправильный, пытающийся выражать себя через то, что кажется минимально деструктивным или же тем, что зовут неправильным в корне, но при этом всём каждый день подвергается миллионам нападок. 

Тэхён прекрасно осведомлён, что красит себя просто прекрасно, но в то же время так отчаянно пытается найти свою зону комфорта в жалких попытках самовыражения на своём же лице. Он разорван, разбит и запутан, но вместо того, чтобы рефлексировать свои же проблемы, предпочитает просто терпеть их и давит в себе любой негатив. 

Зачем нужны люди, если они всегда эксплуатируют? Эксплуатируют тело, эксплуатируют связи, эксплуатируют душу и разбивают сердце в мелкое крошево. Зачем нужна ментальная близость, если любой человек на эмоциях может ранить, задеть? Зачем нужна близость физическая, если ничего, кроме стыда и отторжения, она не несёт в себе уж целых два года? 

Наверное, он навсегда запомнит глаза Чон Хосока, те, которые широко распахнулись полтора года назад, когда они только-только заговорили об этом. Хён рассказал ему, что иногда с непривычки в работе натурщика случаются казусы от эмоционального всплеска или смущения, и физиология может взять своё неожиданно. А Тэхён, хмыкнув, ответил только короткое: 

— У меня не стоит, — и вот тогда глаза его друга округлились в неверии:

— В смысле? Тебе двадцать два года, как такое возможно? Ты проверялся? 

— Да, проверялся, — ответил Тэхён, выпуская в воздух сизую струйку сигаретного дыма. — Физически я абсолютно здоров. Но возбуждения не испытываю уже какое-то время. 

— Ты уточнил, — нахмурился друг. — Уточнил, что здоров физически, тогда, получается, всё идёт из головы? — на что получил туманный ответ:

— Думаю, скорей, из событий и фактов. 

Тэхён, позируя для первокурсников, не испытывает ни капли смущения: его поза расслаблена, пах прикрыт атласом, а остального ему стесняться и нечего — безволосые руки и ноги аккуратно сложены так, чтобы ему было удобно, и всё, что может смутить женскую часть местных художников — это соски, от холода вставшие. Сам же натурщик в кои-то веки имеет возможность отпустить свои мысли, снова заталкивая темноту своего восприятия куда-то подальше, и скользит взглядом по аудитории ровно до той самой секунды, когда его глаза не натыкаются на светловолосую макушку мальчишки, чьи глаза... завлекли. Своей чистотой, простотой, прямотой — Чон Чонгук, рисуя его, словно распространяет вокруг себя ауру золота, в то время как сам Ким пропитан насквозь унижением, чернотой и пороком, и несмотря на то, что он чертовски боится, что кто-то этому мальчику плюнет в его светлую душу, больше всего страшит факт того, что это может быть и он сам. 

Меньше всего Тэхён хотел бы причинить боль такому искреннему солнцу, как этот художник, чей рисунок, на самом деле, его поразил в самое сердце. Нет-нет, да приходится разбираться по долгу работы, что есть образ, а что — стиль и представление личности тем, кто творит. И что-то ему нравится до умопомрачения — Тэхён всегда любил искусство и тянулся к нему, иначе бы сейчас не сидел там, где сидит. Но, как правило, свои же портреты вызывают у него отторжение — не потому, что люди плохо рисуют, а потому что, глядя в зеркало на себя самого, он зачастую испытывает те же эмоции. 

А то, что успел набросать Чонгук... оно не такое. Оно будто пропитано той самой яркой, пронзительной светлостью, которой наполнен сам он, и Тэхён, только лишь мимоходом мазнув взглядом по тому, что получается у этого мальчика, замер в неверии. Оно другое. Правда другое. У него иная подача, совершенно отличная аура, а чувства, которые вызывает этот рисунок, они тёплые, мягкие и обволакивающие. 

Часто он слышал, что многие художники терпят провалы в том, что касается непосредственно его рисунков и прочего. Тэхён давно не из тех, кого просят попозировать ради дипломных работ или выставок: на нём оттачивают мастерство, его используют как предмет спора или же за тщетную попытку отыграться у общественности за тот или иной публичный позор — постоянно зовут для того, чтобы попытаться сделать как надо, но терпят провал. Критики неизменно говорят: «Нет, вы опорочили образ». 

А Чонгук, маленький мальчик Чонгук-первогодка, кажется, справляется на высший балл по непонятной Тэхёну причине, по крайней мере, он вот так чувствует. Себя в его набросках ощущает так остро и ясно, как, наверное, не ощущает себя, глядя на своё отражение, и это неожиданно... интересно, но больно. Больно из-за того, что этот пацан умудрился найти в нём что-то такое, чего никто никогда не замечал. Будто бы что-то понял. 

Будто бы его раскусил, и эта мысль делает Тэхёна вдруг уязвимым до ужаса, когда он сидит здесь под взорами двадцати человек. 

Наверное, он не захочет смотреть на итоговый результат этой работы. Потому что если поймёт, что угадал, то этого точно не вынесет. 

Не вынесет того вот желания прикоснуться и внезапно довериться, которое изнутри о рёбра скребётся. И уж точно это не поможет его постоянному чувству усталости, в которой он плещется уже два с небольшим года просто из-за того, что... 

Просто так, в общем. По факту. 

Но чего не ожидает, так это больших карих глаз, таких невинных и чистых, которые снова встречают его в тот момент, когда Ким выходит из смежного помещения после того, как одевается. И что становится новым витком удивления, так это широкая, ясная улыбка Чонгука, такая искренняя, что сердце щемит, когда тот, протянув ему руку, вдруг произносит: 

— Сегодня моя очередь угощать тебя кофе, самый сильный человек на планете. Отказы не принимаются! — и у Тэхёна вдруг самую малость, немного, но... жжёт в глазах. 

От понимания, что он самому себе немного соврал на эти пару секунд. Он правда не ожидал, что мальчишка его снова дождётся и предложит провести время вместе — это факт, разумеется. 

Правда не ждал. 

Но тихонько почему-то на это надеялся.