Очень скоро они летели по ровному шоссе, обрамлённому елью и сосной, на двух мотоциклах, и Се Лянь, слегка оробевший по началу от такой скорости, изо всех своих воробьиных сил прижимался к спине Хуа Чэна. Ветер хлестал его по плечам и шумел в волосах, заставляя совсем прятаться за Хуа Чэном — однако от него веяло уверенностью и контролем. Он идеально владел ситуацией и дорогой, из-за чего очень скоро Се Лянь немного расслабился и даже почти не боялся.

Они пару раз останавливались на заправках, под конец дня остановились в мотеле. Се Лянь не знал и не хотел знать, как они обходятся без денег: пока не звучали выстрелы и не было открытых угроз и вымогательства, всё было хорошо.

Лишь в мотеле Се Лянь почувствовал, как сильно устал от долгой езды на мотоцикле. Поясница ужасно затекла, а ниже неё он в принципе ничего не чувствовал; однако Се Лянь понимал, что, наверное, его спутникам гораздо хуже, а потому не хотел жаловаться.

Как назло, в мотеле почти не было свободных номеров, какие бы страшные слова Хэ Сюань ни использовал. В конце концов, хозяин кое-как нашёл им три спальных места: один номер двухместный, а другой, одиночный, находился на первом этаже и был достаточно далеко.

— Как делиться будем? — скупо спросил Хэ Сюань, выхватив у хозяина ключи. — Я уезжаю на рассвете.

Хуа Чэн мельком взглянул на Се Ляня, который по привычке мял край своего грязного свитера. Он был совсем немного встревожен, но в целом, кажется, был совсем не против.

— Наверное, господину Хэ стоит как следует отдохнуть в одиночном номере, — неуверенно сказал он, почесав щёку. — Сань Лан, ты… Не побрезгуешь?

Хуа Чэн не знал, смеяться ему или плакать. Он задорно перехватил ключ от двойной комнаты у закатившего глаза Хэ Сюаня и направился в номер на втором этаже. Ему с самого детства было присуще это кошачье желание находиться как можно выше.

Перед тем, как последовать за мужчиной, Се Лянь с мягкой улыбкой окинул Хэ Сюаня тёплым взглядом и пожелал ему хорошего сна. Хэ Сюань, однако, посмотрел на него с нечитаемым выражением лица, которое лишь на секунду показалось не то обиженным, не то озлобленным. Он гордо хмыкнул и устремился в свою комнату, пока взволнованный Се Лянь не окликнул его.

— Господин Хэ, вы… Простите, если я что-то сделал не так.

Хэ Сюань не стал оборачиваться к нему полностью, лишь показал свой точёный, немного резковатый профиль. В его золотых глазах мерцала злость и желание избить кого-нибудь прямо сейчас. Он как-то криво усмехнулся и махнул рукой.

— Спроси босса, что ты сделал не так, а ко мне не приближайся без надобности.

Он нарочито громко хлопнул дверью, отчего Се Лянь совсем поник. Он немного постоял на месте, сверля номер комнаты расстроенным взглядом, лишь затем вздохнул и побрёл вслед за Сань Ланом.

Се Лянь и вправду причинил много зла всем вокруг. Как только Безликий Бай обнаружил его пропажу, он тут же взорвал всю резиденцию Хуа Чэнчжу, и до сих пор было неизвестно, сколько именно людей погибло в том пожаре. Сперва Се Лянь подумал, что Хэ Сюань сердится из-за своих тяжёлых ран, но затем, немного подумав, он вдруг спросил сам себя:

«А где Ши Цинсюань?..»

Он сидел ближе всех к Се Ляню, когда прогремел взрыв, а значит…

Неужели та рука, которую он увидел…

— Гэгэ, если хочешь, иди в душ первый, — улыбнулся Хуа Чэн, когда Се Лянь с мертвенно-бледным лицом открыл дверь. — Я всё равно хочу пока новости полистать.

Се Лянь послушался, но ничего не сказал в ответ. Он покорно скрылся в душевой кабинке и долго, пытаясь отмыть страх и кровь, стоял под раскалёнными каплями. Погрузившись в размышления и сомнения, Се Лянь совсем не замечал вновь открывшихся ран. Горячая вода немного успокоила его и разнежила, однако, вытерев тело и волосы, он вдруг понял, что у него нет сменной одежды.

Однако одна лишь мысль — и на глаза ему попался аккуратный пакет, который Хуа Чэн оставил под дверью. В нём было бельё и большая белая футболка, которая, очевидно, по размеру больше подошла бы Хуа Чэну, но в неё в любом случае можно было бы запросто закутаться. Одевшись и вдохнув запах новой свежей одежды, Се Лянь, путаясь в клубах горячего пара, наконец-то вышел в комнату. Настроения по-прежнему не было никакого, но теперь он хотя бы не чувствовал себя таким грязным и вонючим.

Хуа Чэн ушёл в душ, а Се Лянь, чувствуя себя всё ещё паршиво, устроился на краешке двухместной кровати и свернулся на ней клубочком, укрывшись одеялом до самой зудящей переносицы. Постельное бельё пахло лавандой, вызывая довольно приятные ассоциации с чем-то лёгким и красивым.

— Гэгэ? — тихо спросил Хуа Чэн, выйдя из душа в чёрных брюках и красной рубашке. Он ещё не собирался спать, а работать в домашней одежде не привык от слова совсем.

Когда Се Лянь не ответил, он улыбнулся уголками губ, подошёл в кровати и осторожно перетащил юношу с краешка в самый центр, чтобы он, если вдруг начнёт ворочаться, не упал с кровати и не ушибся.

Затем Хуа Чэн приглушил свет на прикроватных тумбах и сел за крохотный рабочий стол у окна. Закат ещё догорал на хвойном горизонте, освещая всю их скромную обитель. Уложив Се Ляня, он на секунду почувствовал себя немного спокойнее. Теперь, когда юношу ничто не тревожило, когда ему было тепло, сухо и мягко, Хуа Чэн наконец-то позволил себе спокойный вздох с привкусом усталости. Нужно было срочно решать, что делать дальше, поскольку уже через несколько часов Безликий Бай узнает о том, что они остановились в этом мотеле, и разнесёт его в щепки.

Хэ Сюань на рассвете отправляется в Шэньу, чтобы выяснить местоположение Бань Юэ. Если всё получится, то останется только вызволить её оттуда и выслушать.

Повар в поместье Шэньу — их главный козырь.

Се Лянь — второй.

Хуа Чэн неосознанно скользнул взглядом по закутавшейся в одеяло фигуре и вдруг понял, что не может его вмешивать ни в коем случае. Он не может позволить Безликому Баю приблизиться хотя бы на несколько метров к этому юноше. Ему хватило пару раз взглянуть на искалеченное тело Се Ляня, чтобы раз и навсегда поселить в своём сердце желание защищать и оберегать.

В любом случае, он не проведёт обмен заложниками. Это был бы логичный, но бесчеловечный вариант, который приведёт их противостояние в тупик.

Либо Безликий Бай, либо Кровавый Дождь.

Третьего не дано.

Однако к Безликому Баю нужно было подбираться со спины, и Хуа Чэн ума не мог приложить, как это сделать. Он не привык действовать настолько омерзительным подпольным образом — всё же он хранил в душе свой собственный моральный кодекс и свято его придерживался.

Он также не понимал ещё одну вещь, которая стояла перед единственным глазом жутким кошмаром.

Хэ Сюань очнулся раньше всех после взрыва. Перемазанный в пыли и пепле, он, сплёвывая в сторону собственную кровь, с трудом смог оглядеться и с холодным ужасом осознал, что вокруг него нет ни единой живой души: все, включая Хуа Чэна, погребены под тлеющими обломками и переломанными досками. Он не знал, кто жив, а кто мёртв, и потому попытался позвать:

«Ши… Ши Цинсюань!..», — но голос был настолько слаб, что не смог бы спугнуть даже птичку.

Внезапно Хэ Сюань услышал треск позади и с диким, животным рвением обернулся.

Тогда он увидел Ши Цинсюаня в забытьи. Тот, не просыпаясь, лежал в белоснежных объятиях чужого человека.

Сердце Хэ Сюаня сорвалось в бесконечную бездну, а эта картина — Ши Цинсюань, тонущий в белоснежных одеждах Безликого Бая — навсегда отпечаталась в его глазах незаживающим клеймом. Он хотел подняться, ринуться в бой и защитить хрупкого юношу, но сил Хэ Сюаня не хватило бы даже на то, чтобы достать из кармана нож.

— Безликий Бай забрал с собой Ши Цинсюаня, — судорожно промолвил он позже, когда они с Хуа Чэном в четыре руки откапывали из-под завала Се Ляня. — Клянусь, Хуа Чэн, если с ним случится что-то серьёзное, то я лично всажу в твою голову всю обойму!

Вот что Хэ Сюань тогда сказал ему.

А Хуа Чэн, кажется, схватил его за запястье и поклялся вытащить Ши Цинсюаня любой ценой.

Но для чего Ши Цинсюань Безликому Баю? На поле боя были гораздо более важные союзники и фигуры. Он мог бы убить самого Хуа Чэна или Хэ Сюаня, мог бы взять в плен строптивую госпожу Юйлун, перебить Мингуана или Сюаньчжэня с Наньяном. На кой чёрт похищать мальчишку, который уже очень много раз пытался отходить от дел и, как итог, держался на своем посту лишь благодаря поддержке Хуа Чэна и Хэ Сюаня?

Что такого важного знает Ши Цинсюань, что его следует похитить и держать подле себя?

Или… Кто будет так сильно переживать за Ши Цинсюаня, что будет сильно страдать и ломать себя изнутри, потому что был рад дружбе с ним спустя семь лет бесконечного одиночества?..

Хуа Чэн снова посмотрел на беззащитного Се Ляня, и всю его грудь вдруг разорвало злостной яростью. Казалось, вместо крови по его венам вдруг потекла раскалённая лава.

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Чёрт!!!

Хуа Чэн с коротким рыком опрокинул стол, и по полу тут же разлетелись осколки лампы и стеклянного стакана. Ярость не находила выхода, и он вскочил, принявшись бродить по комнате, словно разъярённый волк, запертый в тесную клетку.

Лишь спустя небольшое время он вдруг заметил краем глаза, что фигура на кровати сжалась, кажется, ещё в два раза и сильно дрожала от страха.

Нет.

Только не Се Лянь!

— Гэгэ? — полушёпотом спросил Хуа Чэн, остановившись перед кроватью. — Прости, я напугал тебя?

— Нет, не… переживайте.

Се Лянь, всё-таки обнаруженный, медленно сел на кровати и выпутался из одеял. По его красным глазам легко можно было понять, что резкий шум всё-таки изрядно напугал его.

— Гэгэ, прости меня, — Хуа Чэн тут же пододвинул к себе стул и, перевернув спинкой вперёд, уселся на него, чтобы быть с Се Лянем на одном уровне. — Я немного расшумелся тут.

— Я просто хочу сказать… Если я обуза для вас, или если я сильно мешаю вам, то нет нужды тратить на меня столько нервов. Просто утром уезжайте без меня, и всё. Я не проговорюсь Безликому Баю, честное слово! Если хотите, язык тоже можно отрезать…

Слова давались ему тяжело, но всё же потоком шли из его груди. Се Лянь был в полной уверенности в своей беспомощности, он был страшно запуган и вообще не понимал, кто и как к нему относится. После предательства родителей и семи лет рабства он то и дело считал, что его просто все ненавидят, а потому любое хорошее отношение или доброе слово действовали на него похлеще пощёчин или колотых ран. Поэтому сейчас, едва не сойдя с ума от грохота битой посуды и ярости всегда спокойного, всегда улыбчивого Хуа Чэна, Се Лянь почти сразу же подумал, что это из-за него.

Что Хуа Чэн, как и Хэ Сюань, точно так же его ненавидит.

Конечно, сам Хуа Чэн не мог влезть в его голову и прочитать все мысли, что так утомляли беспокойное сердце, но даже несмотря на это всё его существо разрывалось на сотни частей от боли и тоски по Се Ляню. Каждое его слово становилось тонкой иглой, вспарывающей бледную кожу.

Хуа Чэн вдруг забрался на кровать, сел в позу по-турецки и протянул обе раскрытые ладони к Се Ляню.

— Гэгэ, что за глупости ты говоришь? Разве я позволю тебе вернуться в этот кошмар?

Се Лянь неохотно — потому что не чувствовал себя достойным — вложил свои руки в тёплые ладони Хуа Чэна.

— Но… Почему? Разве не проще бы было устроить обмен заложников? Бань Юэ наверняка ценнее, чем я, почему же вы не хотите этого?

— Потому что я тебя…

Люблю.

Я люблю тебя, Се Лянь.

Я боюсь, что тебе снова будет больно.

Что ты снова будешь страдать.

Что я не смогу тебе помочь.

— …хочу защитить.

Ему казалось, что он глотает ножи.

— Гэгэ, никогда не смей думать, что ты обуза для меня. Какой бы ни был исход этой войны, я всегда, до последнего вздоха, до последней капли крови буду защищать тебя. Я никогда не допущу того, чтобы мерзкие щупальца этой безликой твари коснулись тебя, слышишь? О каком обмене заложников идёт речь? Никогда больше не говори, что чья-то жизнь ценнее твоей, потому что это неправда. Для меня ты в беспредельном великолепии — это ты. И ты, упавший в грязь — тоже ты. Я хочу защищать тебя независимо от того, насколько ценна твоя жизнь, я хочу защищать тебя любым.

Речь Хуа Чэна звучала уверенно, но если хоть немного прислушаться, то в ней то и дело, словно рыбки в озере, мерцало волнение, сравнимое с первой юношеской любовью. Он говорил, говорил, говорил, и совсем скоро Се Лянь понял, что почти не слышит его. Он тянулся к этому трепетному, глубокому голосу, словно бездомным избитый котёнок к ласковой руке, и совсем не мог расслышать его слов. От всего Хуа Чэна веяло теплом и нежностью, и Се Ляню ужасно хотелось прильнуть к нему, насытиться этим чувством всепоглощающего спокойствия.

Так хотелось, чтобы кроме них в этой комнатке, погружённой в летние прохладные сумерки, больше не было никого — ни недомолвок, ни Безликого Бая, ни Фу Яо с его дурацкой идеей о заложниках.

Се Лянь зажмурился, пытаясь подавить в своей груди незнакомое, но такое болезненно-сладкое чувство, от которого каждую кость сводило в приятной судороге.

Он впервые слышал эти слова, и он до смешного не знал, что с ними делать. Как отреагировать? Се Ляню совершенно нечем платить за эту любовь — да и вряд ли он когда-то сможет отдать этот долг нежности и заботы.

— Сань Лан, нам нужно поспать, — робко сказал он, не глядя ему в лицо от смущения.

— Гэгэ…

— Я переживаю за тебя! — выпалил он, покраснев до самых корней волос. — Если ты не выспишься, то будет очень плохо.

Хуа Чэн низко рассмеялся.

В ту ночь они спали слишком крепко, чтобы видеть сны и сомнения.

━━━━➳༻❀✿❀༺➳━━━━

Утром Се Лянь совершенно не смог пошевелиться — тело будто бы налилось свинцом и намертво приварилось к мягкой кровати. Сквозь сон он слышал, как в их комнату заходит Хэ Сюань, но он не мог заставить себя взглянуть на него и попрощаться: во-первых, Хэ Сюань очень пугал его, а во-вторых, Се Лянь всегда чувствовал себя жутко виноватым под этим пронизывающим янтарным взглядом.

Однако если нежелание просыпаться на рассвете было полностью добровольным, то вот в полдень, когда он всё же смог оторваться от подушки, он не смог пошевелиться от очень неприятной тянущей боли, сковавшей всю поясницу. Он на пробу двинувшись то влево, то вправо, однако результат был одним и тем же. Наконец, он дёрнулся так сильно, что боль стала почти нестерпимой.

— Гэгэ? — бодро спросил Хуа Чэн за многострадальным столиком. — Доброе утро. Пошли скорее завтракать, а то еда остынет.

Се Лянь снова попытался подняться, но всё же не ему спорить с природой. Дыхание перехватило, и он снова впечатался лицом в подушку с жалобным стоном.

— Есть обезболивающее? — сонно промямлил он, прикрыв глаза.

Хуа Чэн тут же помрачнел и поднялся из-за стола.

— Что болит? Голова?

— Нет… Это от долгой езды…

С плеч Хуа Чэна, кажется, спала целая гора. Попросив разрешения, он склонился над Се Лянем и мягко убрал из-под его головы подушку, чтобы немного облегчить давление на позвоночник, а затем бережно, но со знанием дела хрустнул ему поясницу. Самому Се Ляню вдруг показалось, что он вот-вот воспарит над облаками от этой чудесной лёгкости: он был готов чуть ли не мурлыкать от удовольствия.

Совершенно разнеженный и дико довольный, он составил Хуа Чэну компанию за завтраком. Внутри себя он вдруг отметил, что еда, которую ешь вместе с кем-то, кажется в сотню раз вкуснее, чем обычно. Хуа Чэн даже забрал из его тарелки жареный лук, который Се Лянь дико не любил, а сам переложил ему тушёную морковь. Отчего-то их вкусы просто замечательно сочетались между собой: то, что не любил один, дико обожал второй, и наоборот.

За едой Хуа Чэн лениво обронил:

— После завтрака поедем в столицу. Нам нельзя больше здесь задерживаться.

— А что в столице? — спросил Се Лянь, доедая сладкую морковь.

Хуа Чэн, казалось, изо всех сил сдерживал свой игривый смех. Он сверкнул глазом и неспешно ответил:

— Там моя территория. Безликому Баю придётся очень сильно постараться, чтобы достать нас, и я более чем уверен, что у него всё равно ничего не выйдет.

— В столице соберутся все выжившие после взрыва? — голос Се Ляня вдруг немного дрогнул.

— Именно. К тому же, там я смогу полностью запутать наши следы, так что даже самая верная ищейка собьётся с ног. Гэгэ? Ты совсем поник, что с тобой?

— Я… Я хотел бы ещё кое-что спросить, Сань Лан, — Се Лянь вдруг засмущался, но Хуа Чэн совершенно не понял причины. Он чуть нахмурился и внимательно посмотрел на юношу.

— Я слушаю. Что тебя беспокоит?

Се Лянь вдруг захотел стукнуть самого себя за такие необдуманные слова. Он долго молчал, сверля опустевшую тарелку взглядом, а затем неуверенно спросил:

— Что случилось с Ши Цинсюанем?

Сердце Хуа Чэна пропустило удар.

Откуда Се Лянь про это узнал? Хэ Сюань сболтнул? Нет, такого быть не может: они условились не поднимать этой темы при Се Ляне, и Хэ Сюань, что был верен Хуа Чэну как верный пёс, не смог бы так поступить.

Сам догадался? Тогда о чём ещё Се Лянь думал в тишине, ни с кем не делясь переживаниями?

— Он… жив, — неопределённо ответил Хуа Чэн. — А почему гэгэ спрашивает?

— Просто господин Хэ показался мне каким-то странным, потому и спросил.

— Он всегда странный, тебе не стоит беспокоиться.

— Сань Лан, скажи правду. Прошу тебя, — он умоляюще взглянул на Хуа Чэна, и тому вдруг совсем перестало хватать воздуха.

Он уже сотни раз проклял про себя и Хэ Сюаня, и его нерадивого возлюбленного.

— Мы пока не знаем, где Ши Цинсюань.

— Это Безликий Бай?

Хуа Чэн выразительно промолчал. В лучах прозрачного солнца его фигура словно сияла мистическим светом. Его взгляд был омрачен раздумьями: он явно не хотел Се Ляню говорить об этом.

По крайней мере, не так.

Се Лянь почувствовал себя немного неуютно под таким внимательным взглядом, но все же понимал, что у этого есть основание.

Он вздохнул.

 — Надеюсь, с ним всё будет хорошо.