А там, я крест себе воздвиг нерукотворный,

В разрезе сути нет и мысли все идут от формы.

Мой бутафорный дом, прости, но я

Вгоню кол из осины в свою грудь

Сохрани, спаси, но милую забудь

(и не вспоминай)

Той ночью Се Лянь оставил свою постель и Жое.

Его разочарованный взгляд напоследок скользнул по любимице, по-прежнему дремлющей в ворохе бордовых одеял, и на мгновение наполнился преданной лаской. В конце концов, собака очень хорошо прижилась в доме Хуа Чэна и прекрасно поладила с Эмином (а Эмин — с ней).

Пускай хотя бы Жое останется там, где Се Ляню было хорошо.

Ночь сияла осенним холодом, но юноша этого словно не чувствовал. Повинуясь слепому предчувствию, он наощупь брёл по тёмным коридорам и опустевшему игральному залу: убранные столы почернели без света, а рулетки, наоборот, казались по-стеклянному белыми. Несколькими днями ранее Се Лянь испугался той жизни, что била здесь ключом и растекалась шумом и азартом, однако теперь здесь царствовал холод и тьма, прорезаемая разве что несколькими серебристыми лампами под потолком. Их неестественный свет сильно напоминал сентябрьскую луну. Мерцающее сияние скользило по тонкой фигуре Сяньлэ, обесцвечивая его шёлковую кожу и превращая в полупрозрачного призрака.

Протяни руку — и сквозь неё пройдут предметы.

Му Цин отдыхал в постели, но не мог сомкнуть глаз. Его неуверенное сердце жутко терзали переживания, которые ни на секунду не отпускали его после тех фотографий.

Может, если бы ему хватило сил взглянуть на них раньше… Тогда был бы шанс, что сегодняшней ночью Се Лянь и Му Цин спокойно отдыхали бы в своих комнатах, не ведая лишних тревог. Му Цин уничтожил бы фотографии, отводя собою беду от последнего дыхания легендарной Сяньлэ, и вернул бы свой долг.

Когда Се Лянь переступил порог его комнаты, он почти не удивился.

В конце концов, наследник Сяньлэ оставался самим собой даже спустя столько лет.

— Му… Фу… — потерянно начал он, топчась перед залитой призрачным светом постелью. — Прости, что разбудил, но я…

Му Цину не нужно было слушать дальше, чтобы понять его слова.

Се Лянь подал ему костыли с виноватым видом.

Затем они ушли.

Их путь был погружён в жуткое, траурное молчание, в котором никто не знал, что именно следует сказать. Они оба хотели оправдаться друг перед другом, совершенно не ведая, что корень зла таится совсем не там, где они думали.

Му Цин хотел объясниться перед своим бывшим молодым господином: рассказать, что всё кажется совсем не тем, чем является на самом деле, что все семь лет он вместе с Фэн Синем оплакивали его, совершенно не ведая, что он жив, что он, Му Цин, так раскаивается за всё, что успел натворить…

Он мог бы отказаться от встреч с Цзюнь У, мог бы открыть всю правду боссу Сяньлэ, мог бы повлиять на ход событий и, возможно, уберечь того, кем так восхищался на протяжении многих лет. Однако он не сделал этого — по разным причинам, которые слишком глубоко уходят в его душу — и в итоге оказался на кладбище, совершенно не ведая, что сердце под землёй, хоть и слабо, но всё ещё бьётся и надеется на спасение.

В тот день пошёл первый снег, и у Му Цина воспалились лёгкие.

После похорон семьи Сяньлэ что-то сломалось внутри него. Он так запутался в своих мыслях, желаниях и поступках, что в конечном итоге не смог отличить света от тьмы, а холода от огня, и это привело его и Фэн Синя — Фэн Синя, который тоже ничего не знал о внутренних терзаниях своего напарника — к самому худшему развитию событий, которого не должно было быть даже в теории.

Раз за разом приходя на могилу, Фэн Синь оплакивал старого друга, к которому судьба оказалась слишком несправедлива. Он оплакивал сломанную жизнь, надежды и мечты, сокрушаясь, что не смог этого предотвратить.

А Му Цин стоял позади, тяжело кашлял и сгорал в ненависти и презрении к самому себе, потому что чувствовал себя виновным в гибели прекрасного цветка Сяньлэ.

На самом деле, это не Цзюнь У погубил этого юношу.

О, совсем не Цзюнь У…

— Молодой господин Се, — неуверенно начал Му Цин, сверля оледеневшим взглядом спину Се Ляня, вскочившего на автобусную подножку.

— Всё в порядке, — тут же отрезал юноша и развернулся, чтобы помочь Му Цину забраться в транспорт. — Правда, всё хорошо. Я понимаю, что делаю, это полностью мой выбор.

Что?

Его выбор?

Но разве…

— Послушайте, молодой господин Се, это неправильно. Так нельзя!

— Я знаю. Но это единственный выход.

— Хуа Чэнчжу…

Се Лянь неверяще взглянул на Му Цина, потерявшегося в своих мыслях.

Хуа Чэнчжу.

Кровавый Дождь.

Сань Лан.

Человек, который смог приласкать и поклялся защитить Се Ляня, слишком беспомощного и напуганного этим большим и недружелюбным миром. Человек, что держал его за руки и тихонько поглаживал большими пальцами, помогая расслабиться. Человек, который ни разу не заикнулся о своих ранах, потому что был всецело поглощён заботой о своих подопечных и Се Ляне.

— Возможно… — тусклым голосом обронил Се Лянь, отведя взгляд. — Возможно, у меня получится повлиять на Цзюнь У. Хоть немного…

«Возможно, у меня получится защитить Хуа Чэна, и тогда я смогу отплатить за всю его доброту»

«Даже если для этого мне придётся умереть»

Всю оставшуюся дорогу они ехали молча. В небольшом автобусе, наполовину опустошённом из-за раннего утра, ничем не пахло и было холодно. Осень вступала в свои законные права, а Се Лянь убежал без верхней одежды и вскоре продрог насквозь. Му Цин, не в силах этого терпеть, очень быстро стянул с себя косуху и раздражённо бросил её на Се Ляня, чьи кости не могла согреть даже раскалённая лава. Он вежливо отказался, не желая причинять Му Цину ещё больше неудобств.

Совсем скоро Се Лянь перестал дрожать от озноба, полностью растворившись в своих слепых печалях. Он давно научился уходить в мир грёз, чтобы вытерпеть телесные страдания, и сейчас охотно этим воспользовался.

Тело пребывает в страдании, но душа пребудет в блаженстве.

Свернувшись на заднем сидении в три погибели, он уткнулся невыразительным взглядом куда-то в серые мельтешащие деревья. В голове было пусто. Се Лянь полностью сосредоточился на том, что его ждёт через пару часов. Даже несмотря на то, что счастье в Доме Блаженства продлилось всего немного — по-хорошему, совсем ничего в пелене их запутанной жизни — воспоминания укутали его нежное сердце в плотный тёплый кокон. Даже если через пару часов смерть от изнеможения пожнёт его душу, Се Лянь был бы не против.

Он и так уже прожил дольше, чем следовало.

И он очень, очень устал.

Землю окропило дождём, когда автобус остановился в Шэньу. Холод и сырость сразу пробрались под кожу и отозвались болью в травмированных ногах Му Цина. Се Ляню пришлось поддерживать его до самого особняка, и от этого их путь немного замедлился — но для Се Ляня время всегда было немного специфическим понятием. Сейчас, едва помня себя от зарождающейся на дне души тревоги, он, казалось, мог увидеть даже то, как прозрачные капли разбиваются осколками хрусталя на его плечах. Брызжащий алый рассвет, едва видный сквозь тяжёлые тучи, изредка вспыхивал на их усталых лицах и немного освещал путь.

Как знакомо.

— Му Цин, дай мне свою куртку, — вполголоса попросил Се Лянь, запрыгнув на массивное белое крыльцо. — Иначе Цзюнь У может навредить тебе.

Лишь тогда, накинув тяжёлую одёжку на сутулые плечи, Се Лянь толкнул массивную дверь.

Он вошёл внутрь, но никто его не встретил. Все слуги, забитые до неузнаваемости, жались даже от его тени по углам, словно от прокажённого. Никто не указал ему дорогу, никто не улыбнулся ему, и никто не предложил сухой одежды.

Потому что боялись даже смотреть на него.

А впрочем, Се Ляню не привыкать, в то время как лицо Му Цина приобрело пепельно-серый оттенок.

В столовой горел свет. Рассвет ещё не разгорелся в полную мощь, и потому комнату освещали холодные лучи светильников и свечей, расставленных вдоль стола и стен.

На столе не было еды, но приборов оказалось как раз на два человека.

А во главе стола, спиной к коридору и Се Ляню, сидел невозмутимый Цзюнь У, разливающий по бокалам вино.

— Сяньлэ, — мягко, но с горечью родительской усталости поприветствовал он, не обернувшись. — Присаживайся, я ждал тебя. А твой друг пускай постоит у стены.

Се Лянь повиновался, скользнув по Му Цину напоследок непривычно тяжёлым, раскаивающимся взглядом мутных от страха глаз.

Цзюнь У даже не посмотрел на него.

— Что нового ты мне расскажешь? Твоё удивительное путешествие продлилось больше месяца, наверняка у тебя много впечатлений.

Цзюнь У, совершенно не обратив внимания на то, как сильно дёрнулся кадык Се Ляня, принялся покачивать бокалом с красным вином, насыщая жидкость кислородом. Юноша, глубоко вздохнув, попытался придать своему голосу уверенности:

— Со мной действительно приключилось много необыкновенного. К тому же, я познакомился с разными людьми. Например… С одним очень милым юношей по имени Ши Цинсюань.

Цзюнь У выглядел задумчивым.

— Да, я тоже с ним знаком. Удивительной красоты юноша, не мудрено, что брат так опекал его.

— Брат?..

— Ох, он не рассказывал тебе? Да уж, друг из него действительно непостоянный, — Цзюнь У хищно улыбнулся. — Тогда я поведаю тебе их историю, не отвлекайся. Она начинается с человека по имени Ши Уду, который в своё время очень активно занимался морской контрабандой. Торговля оружием, запрещёнными медикаментами, людьми… У него с соратниками была замечательная договорённость: Ши Уду обеспечивал перевозку интересных вещей, иногда сбывал оружие генералу Мингуану, а также заручался поддержкой информационного брокера по имени Линвэнь, которая помогала им с поддельными документами или сертификатами. Взамен вписывал их в долю и выводил на более специфических заказчиков. Словом, очень рабочая схема. Что ты об этом думаешь?

Се Лянь слишком боялся смотреть на него, и потому слепо глядел куда-то в пустоту перед собой, иногда опуская зрачки вниз, словно раздумывая. Голос его звучал кротко и вежливо:

— Их союз был действительно хорош, раз им удавалось даже торговать… лю…

Он запнулся от комка, который внезапно перекрыл ему кислород.

— Людьми? — усмехнулся Цзюнь У. — Как обычно, Сяньлэ, зришь в корень. Однажды Ши Уду перешёл дорогу очень влиятельному чиновнику, который тут же натравил на него своих псов. Очень быстро вскрылось, что у Ши Уду был младший брат по имени Ши Цинсюань, тогда он был совсем крохой. Естественно, выбор противника выпал на эту маленькую красивую птичку. Как ты думаешь, что придумал Ши Уду?

Се Лянь начал суетиться. Он не понимал, к чему ведёт Цзюнь У, не мог угадать его мыслей и мотивов. К чему история Ши Цинсюаня? К чему он вообще начал этот разговор, если мог просто пристрелить его, словно неверную жену, застуканную в постели с любовником?

— Я не знаю… — хрипло ответил юноша.

— Плохо, мой мальчик.

Цзюнь У неспешно поднялся, и Му Цин, ожидавший любой нападки, тут же встревожился. Его всегда холодные глаза теперь потемнели от беспокойства.

Но Цзюнь У даже не посмотрел на него. Вместо этого, он вальяжным шагом подошёл к Се Ляню, что сидел прямо, словно вытянутая струна, и остановился за его левым плечом. Се Лянь всем своим существом ощутил тяжёлую жгучую ауру, которая тут же до боли надавила на его напряжённую спину: так чувствуют себя хорьки, выскочившие прямо перед лапами крупного хищника.

— Он нашёл мальчика. Его семья была убита во время военного конфликта на границе. Бедняжку тоже доставили из-за моря, поймали, пока он скитался беспризорником по грязным улицам. Этого мальчика звали Сюань, прямо как младшего брата Ши Уду. Они были рождены в тот же день, в тот же год и даже в тот же час. Спустя несколько месяцев беспризорной жизни Сюань стал больше похож на молодого парня: глаза грустные, тело тощее и острое. А вот Ши Цинсюань, воспитанный в роскоши и богатстве, наоборот, жутко походил на девочку — такой розовый и кругленький, как персик. Ши Уду познакомил детей и поселил в одном доме, а затем… Пустил всё на самотёк.

— Что?.. — эта фраза полностью сбила Се Ляня с толку; с каждой секундой он начинал чувствовать себя всё неувереннее и боязливее.

— Цинсюань превратился в милую подружку детства по имени А-Цин, а вот мальчик стал наследником Сюанем. Когда верные ищейки ворвались в особняк, они схватили напуганного ребёнка за шею, вот так…

Тяжёлая рука с длинными мозолистыми пальцами вдруг упала на шею Се Ляня, пустив по всему телу острые электрические разряды. Се Лянь вздрогнул, но не попытался отстраниться: его ресницы трепетали, словно крылья погибающей птицы, пока расфокусированный взгляд скользил по стене, пытаясь за что-нибудь уцепиться и отвлечься.

— И они спросили: «Как тебя зовут?» — приблизившись, Цзюнь У практически прошептал этот вопрос Се Ляню в ухо, заставив покраснеть от такой удушающей близости. — Что же мальчик ответил, Сяньлэ?..

— Что он… Что его зовут… Сюань, — с трудом пробормотал Се Лянь, чьё дыхание сбилось от сорвавшегося вскачь сердца.

— Правильно, мой мальчик, — удовлетворённо проурчал Цзюнь У и притронулся к его макушке, чуть взъерошивая каштановые волосы. — Я рад, что твоя милая головка всё ещё способна думать. Итак, они нашли молодого господина Сюаня и сразу же похитили его, требуя выкуп. Вот только Ши Уду он больше был не нужен. Чиновник оступился, и три опухоли в виде Ши Уду, Линвэнь и Пэй Мина тут же нанесли ему сокрушительное поражение. А про того мальчика все и знать забыли. Больше не было ничего — раз, и пустая темнота.

Ладонь чуть сместилась с его затылка и тут же накрыла испуганные глаза, погружая мир в пелену безмолвия. Паника тут же взбилась волной и с головой накрыла Се Ляня, который сходил с ума просто от ощущения беспомощности и слабости, которой человек позади него так умело пользовался. В затылке тут же всё онемело, словно с Се Ляня содрали скальп и окатили голову ледяной водой.

— Представляешь, Сяньлэ? Бедняжка Хэ Сюань, попытавшись убежать от своей судьбы, на пару дней попал в рай на земле, а потом, искупляя свою вину, пережил все известные человечеству страдания. Вызывает сочувствие, не так ли?

— Д-да…

— Вы похожи, — покровительственно улыбнулся Цзюнь У, и теперь его раскалённое дыхание, словно из пасти дикого зверя, опалило бледную щёку Се Ляня. Низкий голос снова обратился в шёпот, пробирающийся прямо в мозг, в самую душу Се Ляня, как бы тот ни пытался закрыться. — Вы также любите убегать от своей судьбы, словно не понимая, чем это чревато.

Се Лянь зажмурился, не в силах побороть своё оцепенение и дикий страх, разрастающийся по его костям каждую секунду. Губы, поджатые в тонкую бледную полоску, чуть задрожали, словно от сухого плача.

Как же ему было страшно.

Страшно. Страшно. Страшно.

Пожалуйста, пускай хоть кто-нибудь скажет хоть одно слово, пускай скрипнет дверь, разобьётся посуда.

Пускай произойдёт хоть что-нибудь, что нарушит эту адскую тишину, что была похожа на чёрный ночной кошмар, где нет ни света, ни звуков, ни счастья. Где нет ничего, кроме…

Кроме тихого вопроса Му Цина:

— Господин Цзюнь У, Хэ Сюань всего в шаге от вас. Он в ярости от потери… Ши Цинсюаня. Вы знаете об этом?

Голос Му Цина звучал спокойно, с лёгким инеем в словах. Казалось, даже ресницы мужчины покрылись прозрачной наледью от внутренней ненависти, которая заморозила его глаза и сердце.

Он подал голос совсем не из-за того, что обладал обострённым чувством справедливости. Скорее, он сделал это из желания наконец-то расплатиться с Се Лянем за его доброту и улыбку.

Цзюнь У выпрямился, с мягкой улыбкой глядя на Му Цина, словно на неразумного ребёнка. Рука, которой он закрывал глаза Се Ляня, снова сместилась и теперь с притворной нежностью оглаживала скулу.

— Они с Хуа Чэном, — Се Лянь вздрогнул, когда это имя прозвучало на устах Цзюнь У, — извечно считают себя умнее всех. Поджигают мои склады, разносят лаборатории, убивают и переманивают моих людей… Или, к примеру, трахают моего супруга.

Сердце Се Ляня сорвалось в пятки.

Юноша неверяще распахнул глаза, но его взгляд, хоть и едва осознанный, упал на столовые приборы. Воздуха категорически не хватало, и Се Ляню казалось, что он раз за разом вбирает в лёгкие ржавый душный пар. Пытаясь вздохнуть глубже, он причинял себе лишь ещё больше боли.

— Вы неправильно поняли, господин, — робко начал он, едва слыша свои слова из-за шумящей в ушах крови.

— Неужели?

Цзюнь У усмехнулся. Вдруг хватка на шее усилилась, почти что перекрывая весь кислород. Цзюнь У сделал шаг назад, чтобы передние ножки стула не касались пола: так Се Лянь, пытаясь удержать равновесие, был вынужден цепляться за душащие его руки.

К его затылку прижался нос Цзюнь У, и в мрачной тишине раздался шумный, хищнический вдох. Се Ляню казалось, что его обнюхивало возбуждённое животное, от которого за милю несло жаждой крови и секса, — и он весь покрылся болезненными мурашками, каждую из которых хотелось содрать вместе с кожей, на которой горели прикосновения Цзюнь У.

Цзюнь У выдохнул так же шумно, а затем небрежно обронил:

— Но ты так сильно пахнешь другим мужчиной, как же это можно понять иначе?

— Ничего не было! — взмолился Се Лянь, задыхаясь. — Клянусь, ничего не было!

— Господин Цзюнь У, я могу поручиться! — неожиданно вступился Му Цин, нервы которого уже были изодраны происходящей перед ним сценой. — Ничего не было! Молодой господин был гостем в его доме, и всё!

Цзюнь У низко рассмеялся, запрокинув голову.

— Ох, Му Цин, ты всё также считаешь, что твои слова ценнее стрекотания насекомого под моей подошвой? Ты много за что мог поручиться, насколько я помню. Ты клялся в верности семье Сяньлэ…

Цзюнь У единым движением шагнул обратно к столу и с размаха ударил о него голову Се Ляня. Тот вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли, попытался лягнуться, но чужие руки намертво прижали его лицо к разбитой тарелке.

— … Потом ты клялся в верности мне, шпионив для меня за своим господином…

Он отодрал Се Ляня от стола и снова ударил. На этот раз осколки и щепки разодрали красивое лицо вклочья и разбили нос: густая кровь алым цветком распустилась вокруг головы Се Ляня.

Се Лянь всхлипнул, изо всех сил вцепившись в душащую его руку, и начал хватать ртом воздух, потому что не мог вздохнуть от чудовищной боли в носу и горле. Казалось, кровь протекла прямо в лёгкие, вынуждая захлёбываться ею, точно морской водой.

— И, наконец, ты пытаешься поручиться, что мой драгоценный супруг не раздвигал ноги перед моим неприятелем. Скажи, есть ли в тебе хоть что-нибудь надёжнее любви шлюхи в переулке?

Третий удар. На сей раз по столу пробежала внушительная трещина, от которой бокалы с вином едва не опрокинулись. Крики Се Ляня обратились в сгустки слюны и крови, которые он сплёвывал раз за разом, всей душой надеясь, что хоть зубы останутся на месте.

Цзюнь У чуть повернул его голову, по-прежнему прижимая к столу, и теперь Се Лянь мог посмотреть в сторону двери сквозь пелену застилающей глаза крови.

Он устало посмотрел на Му Цина, застывшего в немом ужасе, и прошептал, одними губами:

«Беги»

«Беги и не оборачивайся»

«Если сейчас ты сбежишь, то сможешь выжить, Му Цин, пожалуйста, выживи»

И Му Цин действительно шагнул — но только не в сторону двери, а прямиком в разинутую пасть Цзюнь У.

— Хватит! — рявкнул он, неверяще глядя на Цзюнь У. — Ты безумен! Успокойся!

Щёлкнул предохранитель.

Зрачки Се Ляня в страхе сузились до чёрных точек, тонущих в блеклом янтаре. Ужас захлестнул его с головой, и юноша не отдавал себе отчёта в том, насколько сильно он закричал и попытался вырваться из железных рук Цзюнь У. Он пытался сбить его руку, отвлечь внимание на себя: пытался сделать хоть что угодно, чтобы не…

Раздался выстрел.

Голос Се Ляня сорвался от истерического крика и отозвался жгучей болью в горле.

— Ты слишком мешаешь, — равнодушно ответил Цзюнь У, откинув пистолет.

На светлой одежде Му Цина, прямо под рёбрами, расцвели алые розы. Рассветное солнце, пробившись сквозь тучи и мутное от утихнувшего дождя стекло, беспечно скользнуло по ослепшим глазам извечно холодного, извечно непонятого человека.

Солнце ослепило Му Цина, и в один момент, тяжело падая на колени, он даже подумал о том, что оно и к лучшему.

Так он не увидит слёз Се Ляня.

Не услышит его надрывного крика, от которого способно разбиться даже самое холодное сердце. Се Лянь кричал, потому что больше не знал, как ему выразить захлестнувшее его отчаяние и боль. Разбитый нос и изрезанное лицо показались совсем смешными на фоне дьявольского ужаса, лизнувшего каждую кость.

— Пожалуйста, — голос Се Ляня был едва слышен из-за пузырящейся во рту крови. — Не надо… Спасите его, Му Цин, он, он…

Сознание Му Цина всё ещё угасало, подобно погибающему закату, когда Цзюнь У впился в тощее тело под собой. Он протащил Се Ляня вперёд, заставив лечь на осколки, изо всех сил пнул по ногам, заставляя их разъехаться в стороны.

Се Лянь зажмурился до красных мушек перед глазами, когда чужие руки насилу стянули с него нижнюю половину одежды. Цзюнь У не тратил время зря и тут же, не раздеваясь, расстегнул ремень и припал к напряжённой спине Сяньлэ.

Это происходило так много раз, но унижение каждый раз раскалывало душу Се Ляня, вынуждая чувствовать себя до смешного беспомощным, жалким и невыносимо грязным — таким грязным, что он не искупит своего греха даже если заживо сдерёт с себя кожу и сломает каждую кость. Каждый раз Цзюнь У думал лишь о своём удовольствии, вбивался в него сильно и до пошлых шлепков о бёдра, каждый раз оставлял свои метки и кусал до крови, как животное, заявляющее свои права.

Се Лянь никогда не думал об этом как об удовольствии. Каждое проникновение — боль, каждый поцелуй — унижение, каждая метка — причина перерезать себе горло прямо сейчас.

— Что с тобой, Сяньлэ? — разочарованным голосом спросил Цзюнь У, пока грубо растягивал его. — Тебе же было так хорошо! У тебя был свой дом, повара готовили лучшие блюда со всего света, у тебя была любимая собака, у тебя был муж… Что ещё тебе нужно, чтобы быть счастливым?

Се Лянь, глотая слёзы, не ответил. Да и что он мог сказать сейчас, в своём состоянии, граничащим с всепоглощающим безумием и отчаянием, которое постигает лишь тех, кто в одночасье потерял всё и не смог с этим справиться?

Первый толчок выбил из израненной груди раздирающий душу крик и боль, лизнувшую всё ниже поясницы.

Что ещё тебе нужно?..

Гэгэ, чем бы ты хотел заниматься?..

Чужой голос, шепнувший где-то в глубине сознания, пустил по всему телу приятные волны тепла и светлой тоски. Так, словно перед глазами мелькнула залитая солнцем и пылью картина давно минувших дней. Се Лянь не мог увидеть чего-то конкретного, ни лиц, ни цветов, но это светлое чувство всё равно взяло его сердце в тиски, сжимаясь с каждым толчком всё сильнее и сильнее.

Это было что-то, что Се Лянь как будто бы вспомнил о счастье, которое покинуло его столетия назад.

О счастье, что любило серебряных бабочек и одевалось в красные тона.

Такое зыбкое, такое прозрачное… Протяни руку и…

Цзюнь У вдруг перевернул его, и кровь между бёдер Се Ляня потекла на кафельный пол. Теперь одна половина комнаты была залита кровью Му Цина, а другая — Се Ляня.

— Или он принудил тебя? — нежно спросил Цзюнь У, стискивая в своих руках тонкие запястья Се Ляня и прижимая их к столу. — Он шантажировал тебя или брал силой?

Се Лянь не мог ответить. Грудь раздирали рыдания и паника, и все, что он мог делать — это беспомощно биться под руками Цзюнь У, словно бабочка под стеклом рамки.

Внезапно Цзюнь У схватил фарфоровый осколок и прижал острым краем к адамову яблоку Се Ляня.

Юноша едва ли отдавал себе отчёт в том, что происходит. Он запрокинул голову назад, пытаясь увернуться от осколка, но это лишь сильнее раззадорило Цзюнь У. Ведь любимое искалеченное тело само льнуло к нему и прогибалось дугой!

— Не надо, пожалуйста! — всхлипнул Се Лянь, чувствуя, как тонкая струйка крови стекает по его шее. Он зажмурился, и из-под закрытых ресниц катились крупные раскалённые слёзы.

— Хорошо, я перестану, — Цзюнь У и впрямь ослабил хватку. — Только скажи мне правду: ты целовался с этим ублюдком добровольно или нет?

Се Лянь задрожал и ничего не ответил: его била истерика, и слова не могли выйти из его груди даже при огромном желании. Судорогой стянуло лёгкие, и те уже начали гореть от слёз и отчаяния.

Он не видел лица Цзюнь У, но знал лучше кого бы то ни было: это не было лицо человека. Это был оскал зверя, вгрызающегося в свою беспомощную, едва дышащую жертву.

В его глазах не было ничего человеческого.

Цзюнь У криво усмехнулся:

— Шлюха.

Вдруг Се Лянь взвыл от чудовищной боли, которая опалила всю нижнюю половину лица: осколок, резанув по истерзанным губам, впился в его дёсны, зубы и язык. Цзюнь У с садистским удовольствием наблюдал, как юноша захлёбывается собственной кровью, как хрупкое тело дрожит под ним, извиваясь от жуткой боли и страха.

Се Лянь почувствовал, как внутрь хлынуло семя Цзюнь У. Он был влажным и сверху, и снизу: рот был заполнен кровью, а между бёдер сочилась сперма, уже порозовевшая. Губы горели, когда Цзюнь У отшвырнул осколок и притянул Се Ляня к себе для омерзительного влажного поцелуя. Слюна и кровь смешались на языке, отравляя; желудок юноши снова схватило болезненным спазмом. Цзюнь У целовал его, не давая вздохнуть, а через искалеченный нос воздух совсем не шёл.

Се Лянь мог лишь всхлипывать и задыхаться.

— Хва… хватит… — прохрипел он Цзюнь У в губы, когда тот наконец отстранился.

Он схватил его за волосы и грубо сбросил со стола, хороня под осколками и криками. Боль вспыхнула в ушибленной голове, и юноша, задыхаясь, сжался в жалкий клубочек: наполовину обнажённый, залитый кровью, слюной и спермой. Унижение прожигало органы, выкручивало их наизнанку. Се Лянь как никогда чувствовал себя беспомощным, обнажённым и затравленным настолько, что жить попросту не хотелось. Цзюнь У откинул осколок, но сейчас Се Лянь отдал бы всё, чтобы вогнать его в своё сердце и наконец-то прекратить эту боль, разъедающую изнутри.

Ощутимый пинок под рёбра заставил его перевернуться на живот и болезненно застонать. Глаза против воли зажмурились, будто организм Се Ляня направил все свои силы на то, чтобы не сойти с ума в эту самую секунду.

Когда же он открыл их, он отчаянно взвыл —

Никто из живых не мог так кричать.

Лицо Му Цина, совершенно обескровленное и тревожное, оказалось в метре от него. Его губы, окрашенные отхаркнутой кровью, были похожи на элемент маски — настолько они казались неестественными и яркими. Кончики белоснежных волос, упавшие на лицо, тоже стали красными.

Весь мир Се Ляня сузился до этого кроваво-белого цвета, застывшего на лице молодого мужчины, который когда-то был его верным другом и крепкой опорой в тяжёлые минуты. Боль, чужое рычание, страх, отчаяние — всё отошло на границу сознания, заставляя Се Ляня смотреть лишь на бескровного Му Цина.

Му Цина, который погиб, потому что хотел защитить его.

Родители, Юйши Хуан, Му Цин и…

Хуа Чэн.

— Прости меня, — прошептал Се Лянь, понимая, что вот-вот надежда, что грела его эти долгие года, окончательно разобьётся на хрустальные осколки. — Прости меня, пожалуйста…

Родители, за то, что стал причиной вашей гибели.

Юйши Хуан, за твой потерянный голос.

Цзюнь У, за то, что изменил тебе.

Ши Цинсюань, за то, что попал в плен и так сильно пострадал из-за меня.

Хэ Сюань, за то, что твоего любимого похитили из-за меня.

Му Цин, за то, что умер из-за меня.

Хуа Чэн…

Я хочу защитить тебя своей плотью и кровью, как это сделал ты. Я стал причиной, по которой твой дом был разрушен, а друг пострадал, и если сейчас я смогу это исправить, то всё будет хорошо. Это почти не больно, пока я могу защищать тебя.

В конце концов, я заслуживаю это, потому что это всё из-за меня.

Я виноват, пожалуйста, простите меня.

Простите меня, хоть кто-нибудь, умоляю.

Простите меня.