Хуа Чэн был богом.

Удача, богатство, красота.

Ему всё играло на руку.

Его детство и юность уже давно обратились в глубокие шрамы под рубашкой. Такие шрамы, которые может оставить озлобленная стая диких голодных волков на слабом ребёнке. В них не было ни капли света, тепла или ласки. Он не считал их своими украшениями. Он не считал их своей историей.

Он злился. Злился настолько, что ринулся сражаться с судьбой.

И он победил.

Он взял свои чувства под замок, обратил водопады вспять. Он сотворил невозможное, лишь бы стать ближе к своей родной звезде — звезде, которая упала в его сердце прямиком с моста. В белом свитере, в ореоле белых воздушных пузырьков.

Белый.

Чистый.

Хуа Чэн стоял перед заправленной кроватью и злился на самого себя. Осиротевшая Жое, тревожно фыркая носом, вилась у ног второго хозяина и скулила. Хуа Чэн не слышал. Он не знал, как успокоить бедное животное, и потому просто — почти равнодушно — позволял ей толкаться в его ладонь холодным мокрым носом.

Кажется, рядом был и Эмин. В отличие от обеспокоенной спутницы, он отчётливо чувствовал настоящее настроение своего хозяина — а потому выглядел притихшим и напряжённым. Иногда он пытался потереться носом о бок Жое в жалкой попытке утешить, но по большей части он не знал, что ему делать.

Выть хотелось и псу, и хозяину.

Хуа Чэн бездумно трепал уши Жое и Эмина, чтобы хоть чем-то занять руки. Его ледяной взгляд, сверлящий центр мягкой постели, был до ужасающего спокоен.

А что он мог сделать?

В голове мерцали мириады мыслей, и все они — о Се Ляне. О том, как ему сейчас должно быть страшно. Одиноко. Больно.

О том, как Хуа Чэн не мог быть рядом и защитить его от рук Безликого Бая. Он ведь знал — Хуа Чэнчжу никогда не был идиотом — что Се Лянь совершенно не хотел так поступать, что он сильно испугался и опять начал винить себя во всём на свете.

— Жое, — бесцветно обронил хозяин, разворачиваясь на каблуках к двери. — Ты остаёшься здесь. Когда Се Лянь вернётся, он будет рад тебя видеть. Эмин, за мной.

Широким шагом он вышел из опустевшей комнаты, сгорая в собственном страхе.

━━━━➳༻❀✿❀༺➳━━━━

— НЕ СМЕЙ! — голос Хэ Сюаня едва не взорвал телефон изнутри. — Ты сам затеял эту войну, так что теперь сиди и отдавай приказы, а не суйся в горячую точку. Хуа Чэн, клянусь, если ты что-нибудь сейчас выкинешь, то я сам пристрелю тебя!

Хуа Чэн с наигранным вздохом сбросил звонок и сунул телефон в карман красного пальто.

Он стоял в клубке проводов и датчиков, который пикали с разной периодичностью и изрядно нервировали. Белый цвет, насквозь пропитанный запахом лекарств и смерти, уже начал въедаться в его кожу вместе со злостью. Белый халат на плечах хотелось поджечь, скомкать и бросить в лицо Безликого Бая, а перед этим ещё и пнуть как следует.

В одиночной палате не было ничего, что хоть как-то могло потревожить больного. Тот, впрочем, обложившись книгами и газетами, никак не выдавал своего беспокойства: о внутренних дискуссиях говорили лишь чудовищные гематомы на лице и внушительного вида капельницы у койки.

Голос больного, что в полудрёме лежал на подушках, едва ли мог перебить писк датчиков. Он прозвучал слабо, вполсилы:

— Господин Хэ прав… Вам же хватит ресурсов…

— Инь Юй, — холодно прервал его босс. — Я, кажется, не спрашивал вашего с Хэ Сюанем одобрения.

Инь Юй устало вздохнул. Чудовищно сильные обезболивающие и морфий притупили его реакцию, речь и мысли, поэтому он не мог придумать нужного аргумента прямо сейчас. Всё его существо бунтовало против намерения Хуа Чэна, что-то внутри него говорило о том, что это неправильно, опасно.

— Прошу прощения, — устало промямлил Инь Юй, прикрыв глаза. Спорить не хотелось, тем более с Хуа Чэном. Извинение слетело с губ быстрее, чем он успел сформулировать его как следует.

— Хэ Сюань выбил информацию о месте, где держат Бань Юэ. Гостиница-ресторан «Лазурный фонарь», это в Юнани.

— А… Ци Жун?..

— Да, — кивнул Хуа Чэн. — Владеет этим рестораном, конечно, с помощью Безликого.

Инь Юй тяжело вздохнул, и не без причины: Ци Жун был выходцем из семьи Сяньлэ, однако не унаследовал ни грамма их эстетики, такта и таланта. Люди Сяньлэ всегда поддерживали образ интеллигенции, их одежды всегда были подобраны по случаю, а их речь звучала шелковисто и сияла эвфемизмами и латинскими цитатами. Эти удивительные люди могли не только устроить кровавую резню в центре столицы, но и запросто поддержать беседу на любую тему касательно настоящего, прошлого и будущего.

На фоне таких начитанных и игривых властителей криминального мира Ци Жун выглядел паршивой овцой в стаде. Он взял от этой вселенной всё самое худшее, что только мог, но по итогу не внушал своим коллегам ничего, кроме искреннего отвращения. Такого, которое вспыхивает от вида вонючей грязи на подошве.

— Юнань… Юнань… А кто там правит?

— Капитаном полицейского отдела является Пэй Су. До остальных мне дела нет.

Инь Юй заторможенно покачал головой. Раз территория принадлежала Мингуану и его родне, то именно к нему Хуа Чэн и направится после Инь Юя.

— Босс… Вы ведь допускаете возможность того, что… погибнете?

Хуа Чэн ничего не ответил. Его взгляд, молчаливый и выразительный, был намертво прикован к перебинтованной груди своего помощника.

К ней, расслабившись под обезболивающими, Инь Юй прижимал свою обезображенную руку.

Вернее, то, что от неё осталось.

Взрыв не убил Инь Юя, но переломал ему добрую половину всех костей в теле и оторвал кисть руки, ровно по запястье. Он был одним из тех, кто сильнее всего пострадал от осколков. В реанимацию, помимо него, попал так же Фэн Синь — в основном, из-за ожогов — и генерал Мингуан. Щепки из антикварных стульев прошили его живот и грудь, но органы чудом оказались не задеты. Госпожа Юйлун и её помощник исчезли с поля битвы ещё до того, как Инь Юй очнулся — однако она поставила Хуа Чэна в известность, что её состояние, пусть и серьёзно подкосилось, всё же сохраняло относительную стабильность.

— Если это произойдёт… — голос Хуа Чэна вдруг улыбнулся. — Надеюсь, ты позаботишься о моём казино. Отдыхай, Инь Юй. Мне не найти помощника лучше тебя.

Инь Юй не успел ответить, когда Хуа Чэн поправил белый халат на своих острых плечах и выпорхнул в коридор. Его походка — твёрдая, летящая, непримиримая с любыми испытаниями на своём пути. Пусть Хуа Чэн шёл всего лишь по больничному коридору, он шёл с видом генерала, шествующего по кровавому полю битвы.

Попадись кто ему под ноги — и Хуа Чэн уничтожит его в прах.

— Генерал Мингуан, — наигранно улыбнулся мафиози, завернув в очередную палату. — Уже собрали вещи?

Пэй Мина, Инь Юя и Фэн Синя доставили в одну больницу, несмотря на то, что они все относились к разным социальным слоям. Жизни Инь Юя и Фэн Синя по-прежнему находились под угрозой, поэтому переводить их в другие, более подходящие условия сейчас было попросту опасно.

В отличие от них, генерал Мингуан, прикипевший душой к местным медсестричкам, практически сразу же вскочил с больничной койки на ноги и уже готовился к транспортировке в родной военный госпиталь. Всё же Мингуан обладал весьма узнаваемым лицом, и в этой больнице, что находилась на отшибе мира и собирала в себе весь бездомный сброд, он был словно под прицелом винтовки.

— Хуа Чэнчжу-у-у, — протянул генерал, обернувшись в коляске. — Обычно ваше появление вызывает у меня зубную боль, вы знаете?

— Может, сломать вам челюсть? Ну, чтобы болели не только зубы.

Мингуан хмыкнул, но ничего не ответил. Под его внимательным взглядом Хуа Чэнчжу, защёлкнув на ключ дверь, вальяжно вытащил стул в центр палаты и сел на него, завладевая всем вниманием.

— Генерал, у меня к вам просьба. Вот вам телефон, — Хуа Чэн достал из кармана чёрный телефон-однушку и легонько бросил его в руки Мингуана. — Будьте добры, позвоните своему племяннику в погонах, что заправляет делами в Юнани. Я планирую отправиться туда через четыре часа.

Улыбка генерала постепенно превратилась в натянутую, словно бы он только что съел корзинку кислых лимонов. Его взгляд — игривый, умный — смотрит с вызовом, словно оценивая, стоит ли поставить всё своё будущее счастье на тёмную лошадку в лице Хуа Чэна. Он смотрел, пытаясь отыскать хоть одну незначительную слабость, хоть одну трещину, которой можно воспользоваться и из-за которой алая броня рассыпется неощутимым прахом.

Мингуан смотрел, пытаясь найти в Хуа Чэне гарантию.

Шанс.

Оружие против Безликого Бая.

Хуа Чэн не возражал против такого оценивающего взгляда, но и в долгу не остался. Встрепенувшись, он уставился на Мингуана таким же наглым и самодовольным взглядом, который почти физически сочился спрятанной в глубине души яростью. Зрачок его был подобен одинокой холодной звезде, которая на своём веку уже повидала всевозможной силы кораблекрушения и уже устала сочувствовать каждому погибшему во тьме сердцу.

Так смотрят люди, чья надежда уже захлебнулась этими чёрными сияющими небесами.

Мингуан совершенно ничего не мог противопоставить этому взгляду. В конце концов, он — всего лишь разгульный генерал, торгующий оружием и прикрывающий спины своих ненадёжных друзей и наследников. Между ним и Хуа Чэном, медленно сгорающим в пламени собственной привязанности к молодому наследнику Сяньлэ, была несоизмеримо огромная разница, как в ответственности, так и во внутренней силе.

Он улыбнулся, но в какой-то нетипичной манере. В его игривых глазах, словно круги на воде, замерцали далёкие воспоминания.

Сперва телефон в его крепких руках мерно бился гудками, словно сердце, разгоняющее кровь. Спустя несколько секунд в белоснежной больничной палате раздался нарочито строгий, но не лишённый юной неопытности голос человека по имени Пэй Су.

━━━━➳༻❀✿❀༺➳━━━━

На развилке между столицей, Шэньу и городом Юнань его перехватил Хэ Сюань.

Он курил, приласканный золотым часом, и запивал дым тройной порцией эспрессо. Синяки под глазами были ничуть не светлее кофейной гущи.

Зрачки — тонкие, кошачьи — внимательно наблюдали за приближающимся красным фордом. Хуа Чэн всегда любил пускать пыль в глаза, кичиться своим богатством, но это всегда выходило у него как-то естественно, как будто так и должно быть изначально.

— Ты сказал, что Безликий принудил Се Ляня? — сразу же спросил Черновод, как только хлопнула дверь машины.

Сам Хуа Чэнчжу, залитый янтарным солнцем, даже ответить не смог из-за плещущейся на языке горечи. Да и, по правде говоря, совсем не хотелось. И хотя его плечи всё так же были прямы и остры, а лицо — насмешливо и до стихийного красиво, всё же от цепкого взора Хэ Сюаня не ускользнула рассеянность, что туманила единственный глаз Хуа Чэна. Такая, словно бы мысли его находились где-то далеко, за пределами душного солнечного перекрёстка.

Хэ Сюань слишком хорошо его знал, чтобы не распознать этой отстранённости даже сквозь тонированные стёкла красного форда. За все те годы, что он шёл подле Хуа Чэна, любые его эмоции стали для него яснее июльских небес. Хуа Чэн мог сколько угодно прятать своё сердце под дорогими костюмами, властью и богатством, но он катастрофически не умел скрывать свою любовь.

Тем более от человека, с которым он прошёл сквозь воду, огонь и медные трубы.

— Что будешь делать дальше? — спросил он, кинув Хуа Чэну красную пачку мальборо. — Бань Юэ в Юнани, а Се Лянь… — он лениво посмотрел на своё запястье, скованное золотыми тонкими часами. — Где-то в пятистах километрах от Шэньу.

Хуа Чэн по-прежнему не проронил ни слова. Лениво вынув сигарету, он не полез в карман пальто за зажигалкой и прикурил у напарника — но при этом даже не взглянул на него, сосредоточив всё своё внимание на тлеющих кончиках сигарет.

— Куда ты поедешь? — наконец, спросил Хэ Сюань. Его выразительный кошачий взгляд медленно обвёл сперва одну дорогу на перекрёстке, затем другую и, в конце концов, вернулся к равнодушному лицу Хуа Чэна. — В Юнань? Или…

По правде говоря, это был нечестный вопрос.

У Хуа Чэна была власть и сила, которые помогали ему заправлять криминальным миром, и они же — оковы, стягивающие его запястья за спиной и приковавшие его к земле. В попытках обрести желанное могущество, он, сам того не желая, возложил на свои острые плечи целый небосвод. Желая воспользоваться окружающими людьми, он и сам не заметил, как взял в свои руки ответственность за них.

Одна дорога вела к его приёмной дочери, попавшей в когти Безликого Бая, Ши Цинсюаню, верной любви брата по оружию, и всем обитателям Призрачного царства.

Другая вела к тому, ради кого это царство и строилось. К тому, ради кого Хуа Чэн и продолжал сражаться на протяжении этих долгих пяти лет, восставая из пепла и опаляя своей яростью всех, кто сомневался в серьёзности его намерений.

Своим вопросом Хэ Сюань как будто бы провёл чёткую линию на этом перекрёстке. Вообще-то, он поинтересовался из сугубого интереса: ему нужно было понимать расстановку сил на шахматном поле Хуа Чэна. Он всегда слыл человеком прагматичным, приземлённым.

Но Хуа Чэн, находящийся на грани беспамятства из-за взвинченных, хоть и надёжно спрятанных нервов, всё равно истолковал этот вопрос по-своему.

— В Юнань, — спокойно перебил его босс. Его бесстрастный взгляд наблюдал за вихрящейся по кожаным ботинкам пылью. — Я не знаю, где сейчас Безликий Бай с Се Лянем.

С каждым словом Хуа Чэн ломал свою душу на мерцающие звёздные осколки.

Хэ Сюань поражённо уставился на него. Пусть его лицо оставалось всё таким же бесстрастным и мрачным, его золотые глаза, распахнувшиеся в удивлении, говорили гораздо громче голоса.

За всё то время, что они работали вместе, Хуа Чэн впервые признался, что чего-то не знал. Обычно он всегда остроумничал, вёл себя задиристо и бойко, и говорить таким спокойным тоном слова вроде «я не знаю» было явлением феноменальным. Призадумавшись, Хэ Сюань наконец-то понял, как его вопрос истолковали, и потому до боли прикусил язык.

Только вот неуравновешенного командира ему не хватало.

— Ты не вышел на Мэй Няньцина? — перевёл он тему.

— Он сейчас в Юнани. Как только приедем, я встречусь с ним.

— Моя помощь не потребуется? — уточнил Хэ Сюань, поджав губы в презрительной усмешке.

— Если не захочет говорить — потребуется, поэтому будь на связи, — затянувшись напоследок, он притих, позволяя жемчужному дыму пойти носом. — Надевай шлем, надо ехать.

Хэ Сюань хмыкнул что-то неопределённое. В отличие от Хуа Чэна, любящего пускать пыль в глаза, Хэ Сюань ценил быстроту и мобильность, а потому использовал для работы мотоцикл — чёрный, переливающийся золотой витиеватой гравировкой и наводящий ужас на всех жителей спальных районов. Этот мотоцикл — единственное, что у него осталось после трёх лет байкерских заездов. Там же ему и набили большую часть татуировок: все костяные драконы и рыбы, что мрачными тенями плавали по его бледному тощему телу, вышли из-под иглы молодого и молчаливого татуировщика по имени Мин И.

Надев шлем и вскочив на байк раньше, чем Хуа Чэн открыл дверь своей машины, Хэ Сюань обратился в сплошную мрачную тень, сотканную из чёрных татуировок, чёрной шипастой кожанки, чёрного металла, чёрных шнурков. Они с Хуа Чэном различались как подходом к работе, так и стилем в одежде, — по правде говоря, объединяла их разве что схожая убийственная аура, которая неумолимо насыщала их следы кровью и криками.

Дорога до самой Юнани была пустой и безжизненной.