Хуа Чэн словно в замедлении почувствовал, как сердце его с каждой секундой бьётся все реже и реже. Так, словно голос Хэ Сюаня нанёс ему смертельную рану, вынуждая истекать её ядовитой чёрной кровью; так, словно все внутренности смещаются не на свои места.

— Повтори, — глухо прорычал Хуа Чэн, опустив сосредоточенный взгляд куда-то на землю. Так он не мог видеть Се Ляня и, хотя бы на пару секунд, мог сосредоточиться.

«Люди Безликого в боль… це… Пэй… били… и телеф…»

— Хэ Сюань? Хэ Сюань!

Телефон у его уха зашипел, взрываясь помехами, и Хуа Чэн болезненно поморщился. В голове зазвенело тонкое, неприятное ощущение, схожее с гулом низко пролетевшего самолёта. Взглянув в экран телефона, Хуа Чэн увидел множество перечёркнутых иконок и тихо выругался.

«Они уже установили глушилки», — невольно подумалось ему. Глядя в погасший экран и разглядывая своё собственное потухшее отражение, Хуа Чэн увидел поджатые в напряжении губы и злобу, воспламенившую зрачок.

Ему пришлось сомкнуть ресницы и пару раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться и обуздать свои собственные переживания. Осенний стылый воздух, казалось, лишь раздувал его пламя, позволяя ему перекинуться с сердца на лёгкие, а оттуда — по всему напряжённому, словно натянутая тетива лука, гибкому телу. Они с Се Лянем оказались словно бы в захлопнувшейся ловушке, в которой с каждой стороны подступал вооружённый до зубов охотник. Максимум, что Хуа Чэн смог бы достать для самообороны до того, как в его висок ткнётся дуло с глушителем, так это столовый посеребрённый нож — как раз такие, которые лежали сейчас на их с Се Лянем столике.

— Что случилось? — степенно спросил Се Лянь, тут же дёрнувшись, когда Хуа Чэн вскинул на него свой хищный взгляд. — Всё… хорошо?

Се Лянь выглядел встревоженным, взволнованным. Он пытался сохранять спокойствие, однако его всё равно выдавали поджатые губы и дрожащая чашка с чаем, греющая руку. Глядя на него, балансирующего на грани паники, Хуа Чэн чувствовал ни с чем несравнимую мягкость в своём крепком сердце, и вместе с тем — тревогу, поскольку на свете для этих чувств не было безопасного места.

— Нам нужно уйти, — бесцветным голосом обронил Хуа Чэн, покачав головой.

— В палату? Пойдём, — растерянно ответил Се Лянь и действительно поднялся, отставив позабытую чашку. Скажи Хуа Чэн о том, что им следует отправиться хоть в преисподнюю — и он пошёл бы, не сомневаясь.

Потому что это Хуа Чэн.

Мужчина чуть прищурил единственный глаз, и теперь он ещё больше походил на хитрую лисицу. Грудь его опалило ласковым теплом и всеобъемлющим желанием защищать.

Он не позволит Безликому Баю хозяйничать в этой больнице.

— Нет, гэгэ. Теперь в палату нам нельзя, — покачал Хуа Чэн головой. — Нам нужно уходить. Насовсем.

Услышав это, Се Лянь побледнел; его тусклая от недоедания кожа сейчас походила на воск. Хуа Чэн отчётливо увидел, как на дне его распахнутых глаз забурлило жидкое пламя, готовое вот-вот затопить его насовсем.

— Это… Связано с Безликим Баем?

Иначе просто не могло быть. Хуа Чэн слегка облизнул лисьи губы и глубоко вздохнул, говоря этим куда больше, нежели простыми словами.

— Гэгэ, с заднего двора нам не убежать, — неутешительно начал Хуа Чэн, подступаясь к теме осторожно, словно укрощая дикого зверя. — А Хэ Сюань наверняка уже мчит к нам на полной скорости. Нам с тобой нужно сейчас осторожно выйти на крыльцо больницы, минуя охрану. Одежду забрать нам не дадут, а значит… — он выразительно посмотрел на белые мягкие тенниски, которые им выдались специально для прогулок по территории больницы. Лишь помолчав немного, словно что-то обдумывая, Хуа Чэн наконец закончил: — Будет очень трудно.

Нельзя сказать, что они оба считали, будто уже были в безопасности и вдали от трудностей, но, возвращаясь к этой жизни после пары недель на островке белого больничного спокойствия, они и не могли не почувствовать всё той же усталости, с которой когда-то рухнули с разбитого моста.

И в то же время, их подтачивало желание сорваться в бег прямо сейчас. Им не дана спокойная жизнь, и они оба, пересекаясь сочувственными взглядами, молча понимали это, а потому и не сопротивлялись.

Главное — они вместе.

Глубоко, до несильной боли в лёгких, Хуа Чэн вздохнул и развернулся к дверям, ведущим в больницу; в рукаве его, за опознавательным бумажным браслетом, спряталось серебряное лезвие. Он строго-настрого приказал Се Ляню следовать за ним прямо по пятам, не отставая и, по возможности, не оглядываясь, чтобы не навлекать на себя подозрений.

— Если они не поймут, что мы предупреждены, то сильно расслабятся и попытаются придумать манёвр поизящнее. Это нам только на руку, — хитро ухмыльнулся Хуа Чэн, пытаясь поделиться своей самоуверенностью и с напряжённым Се Лянем. — Поэтому, гэгэ, постарайся вести себя естественно, а всё остальное возьму на себя.

Но сказать гораздо проще, чем сделать, и Хуа Чэн понимал это как никто другой. Его сердце сжирало чувство вины за то, что сейчас, после всех произошедших событий, он ещё смел требовать от Се Ляня делать вид, что всё хорошо. Из всего, что Хуа Чэну хотелось бы сделать и предложить, он смог лишь позволить Се Ляню скромно схватиться здоровой рукой за его запястье, чтобы не потеряться ни в коридорах, ни в мыслях.

Се Ляня убивала тревога. В равнодушных чужих взглядах, скользящих по их фигурам всего лишь от скуки, он видел ненависть, приказы белой маски и бесконечное осуждение его, Се Ляня, его побега и его отношений с Кровавым Дождём. Казалось, что предателем был абсолютно каждый, кто находился в рекреациях, столовых и зонах досуга — Хуа Чэн явно петлял, запутывая их следы, но двигался так ненавязчиво и обычно, что ни у кого бы даже мысли не возникло о рое тех тёмных мыслей, что чёрными пчёлами жужжали в его черепе. Лекарственный холодный запах прожигал лёгкие не хуже химикатов.

Хуа Чэн был таким невозмутимо спокойным, что Се Ляню потребовались все его душевные силы на то, чтобы не запаниковать прямо сейчас. И хотя лицо его, сохраняющее мягкую вежливую полуулыбку, казалось немного задумчивым и равнодушным, любой, кто пригляделся бы получше, смог бы заметить чуть подрагивающие губы, выцветшие от тревоги, неестественно трепещущие ресницы и ненормальную бледность, на которую, впрочем, мог пожаловаться и Хуа Чэн.

Сердце ходило ходуном. От ощущения, что все на них смотрят и словно бы выжидают оплошности, кости изнутри промерзали насквозь, вынуждая руку — и заодно запястье Хуа Чэна — нервно подрагивать. В больнице было чудовищно душно, а Се Ляня било невыносимым ознобом, словно они с Хуа Чэном пробирались сквозь сугробы на верхушке застывшего вулкана. От волнения очертания белых стен размылись, словно и впрямь превращаясь в стылый снег.

В конце концов, когда до центрального выхода оставалась всего лишь пара метров, Се Ляня парализовало от боли и страха — чья-то цепкая жилистая ладонь впилась в его плечо, подтягивая назад.

— Господин Фан Синь, — строго отчеканил врач, скептично оглядывая своего пациента и замершего перед тигриным прыжком Хуа Чэнчжу. — Вам нельзя вставать, вернитесь в палату.

— Я… — растерянно обронил Се Лянь, почти в истерике цепляясь за запястье Хуа Чэна. — Прошу прощения, но мне нужно выйти…

— Наш общий друг привёз для нас вещи, — холодно вступился Хуа Чэн, оценивающим взглядом скользя по скрюченной фигурке врача. — Нужно выйти и принять их.

— Поручите это медсестре, — с нажимом ответил врач, снова дёрнув плечо Се Ляня в свою сторону. — И вы, господин У Мин, живо в палату! Как вы вообще связались со своим другом, если с самого утра перебои с сетью?

«Плохо. Очень-очень плохо», — мрачно подумал Хуа Чэн, прикусывая изнутри щёку. Шагнув назад, чтобы быть на одном с Се Лянем уровне, он раздражённо промолвил:

— Прошу прощения, но наш друг не может ждать, а Фан Синю очевидно будет полезно встретиться с ним, — он цокнул языком. — Если хотите, пойдёмте вместе с нами. Когда посчитаете, что мне или Фан Синю хуже, то сразу же попросите нашего друга уйти.

— Время для посетителей ещё не настало, — скупо заметил врач.

— К сожалению, он приехал издалека и не может ждать.

Кажется, Хуа Чэн ещё о чём-то лгал, однако Се Лянь его совершенно не слышал. Погрязнув в раздумьях, он до побелевших ноготков впился в изящное запястье Хуа Чэна, наивно надеясь, что хоть так он сможет восстановить покосившееся равновесие. От нервов его жутко вело; мир, погружённый в бесконечно тёмную толщу воды, колебался, словно нереальный, несуществующий, словно далёкий от Се Ляня настолько, что его не настигнешь даже диким бегом.

Он судорожно вздохнул.

— Я понимаю, что рискую, но именно поэтому и попросил… У Мина пойти со мной, — примирительно сказал он, предпочитая скрыть под улыбкой тревогу. — Доктор, пожалуйста. Я очень давно не видел этого человека.

Вид его, чрезвычайно взволнованный и миролюбивый, всё же навел доктора на какие-то подозрения. Он понимал, что отпускать этих двух совершенно нельзя, но не мог сию же секунду придумать какого-либо убедительного аргумента, и потому, цыкнув, угрюмо предложил:

— Хорошо, но я пойду с вами. Не хватало, чтоб вы ещё в обморок упали на крыльце моей больницы.

Про себя Хуа Чэн шикнул, раздражаясь от такой, пусть и профессиональной, прилипчивости, однако отказать не мог, опасаясь ещё больших подозрений. Выразительно посмотрев на напряжённого Се Ляня и получив его согласие, Хуа Чэн взял его руку в свою, с тоской отмечая, что та уже жутко похолодела от страха. Теперь кожа Хуа Чэнчжу, разгорячённая тревогой и бешеными мыслями, не только согревала Се Ляня, но и почти обжигала.

Втроём они вышли на роскошное крыльцо больницы, половину которого занимал пустой пандус. Свежий осенний воздух отрезвил, позволив Хуа Чэну и Се Ляню осмотреться в поисках Хэ Сюаня или хотя бы его тени. На белом мраморе, ближе к перилам, стояла лишь компания фельдешеров, которые передавали из рук в руки какое-то дело.

Крыльцо пустовало.

— Где же ваш «друг»? — любопытно спросил врач. — Что-то я его не вижу.

— Должно быть, — резонно отметил Хуа Чэн и чуть потянул Се Ляня за руку. — Он где-то на парковке.

— Обычно мне такое говорят, когда хотят сбежать из больницы.

— Сбегать в больничной одежде и белых теннисках? — хохотнул Хуа Чэн. — Вы плохого обо мне мнения, раз считаете, что я на такое способен.

Врач промолчал. Беседа между ними становилась настолько натянутой, что Се Лянь, стоя против холодного рваного ветра, чувствовал ни с чем несравнимое удушье. Его похолодевшая рука, чуть дрожа под горячими пальцами Хуа Чэна, чуть извернулась. Теперь большой палец Се Ляня мог гладить руку Хуа Чэна; так Се Лянь пытался успокоить то ли его, то ли себя.

Сердце было готово выпрыгнуть из горла.

— Сдаётся мне, У Мин, — прохладно начал врач спустя несколько минут траурного ожидания. — Вы обманули меня. Возвращайтесь в палату. А вы, Фан Синь, пойдёте со мной в процедурный кабинет.

— Никуда он не пойдёт, — ощерился Хуа Чэн. На сей раз его тон звучал до дрожи низко и угрожающе, словно утробное рычание волка.

Хуа Чэн и впрямь потерял своё былое самообладание. Сейчас, затянув Се Ляня за свою крепкую прямую спину, он действительно был похож на ощетинившегося хищника, что был готов до последней капли крови вгрызаться в того, кто угрожает его семье.

Стиснув зубы, он бросил быстрый и расчётливый взгляд на трёх фельдшеров, что всё так же неестественно обсуждали свои проблемы в двух метрах от них. Если Хуа Чэн постарается…

Он вдруг обернулся.

— Гэгэ, — мягко улыбнулся он. — Могу я попросить тебя закрыть глаза? Не открывай их, пока я не скажу. Даже если почувствуешь, что тебя куда-то ведут. Хорошо?

Се Лянь в неверии посмотрел на него, такого уверенного и мягкого, такого беззлобного и напоенного бесконечной лаской по отношению к его разбитому телу и душе. Хуа Чэн определённо знал, что нужно делать, а если и не знал, то хотя бы уверенно делал вид, что знает. Рукав, в котором он спрятал посеребренный нож, вдруг зашевелился.

Хуа Чэн не принадлежал искусственному миру Се Ляня, выстроенному одним-единственным психопатом. В конце концов, несмотря на поломанные судьбы и въевшуюся в кожу кровь со страданием, они всегда оставались совершенно разными людьми, объединёнными лишь некоторыми совпадениями в их жизнях, тесно переплетённых, но всё же чужих друг другу.

Разнеженный его лаской и любовью, Се Лянь почти забыл об этом. Как и о том, что руки Хуа Чэна были по плечи погружены в чужую кровь и смерть, что под татуировками у него — бесконечные плеяды шрамов, полученных в перестрелках и драках.

Хуа Чэн оставался убийцей.

А Се Лянь, стоя позади его спины на холодном больничном крыльце, вдруг с небесной ясностью понял, что после этих слов, после этой просьбы, он больше никогда не сможет покинуть этого человека. Какие бы горести не ждали их в конце этой запутанной истории, Се Лянь всегда будет на стороне Хуа Чэна.

Наконец, Се Лянь закрыл глаза, погрузившись в тишь и безмолвие.

По обе стороны от крыльца были высажены раскидистые клёны, что ещё не сбросили своего багряного шелестящего сияния, трепещущего на холодном осеннем ветру. Сейчас, слушая, перезвон заострённых пламенных листьев, Се Лянь постепенно возвращал своему сердцу и дыханию привычный ритм. Он успокаивался.

Он предпочитал не слышать того булькающего крика, которым разразился озлобленный врач. Даже чувствуя необъятный вихрь тревоги под своими рёбрами за Сань Лана, Се Лянь даже не думал ни открывать глаз, ни прислушиваться к звукам глухих ударов и ругательств, срываемых с фальшивых фельдешеров. Иногда Се Лянь сквозь золотистый кленовый сон слышал, как человеческое тело с глухим ударом падает на ступеньки или куда-то за перила, иногда — чудовищные визги от острой серебряной боли.

Се Лянь не слышал ничего.

Ему было страшно за Хуа Чэна, но вместе с этим крепло и спокойное чувство уверенности в том, что он обязательно со всем справится. Это ведь Хуа Чэн, чьи решения всегда оказываются правильными.

Когда раздался выстрел, Се Лянь неосознанно шагнул вперёд и закричал, тут же прижимая руку к своему рту. Этот выстрел вдребезги разбил всю его былую самоуверенность и покой.

— Сань Лан? Сань Лан?! — не открывая глаз, звал Се Лянь дребезжащим голосом. — С-Сань Лан?!

— Тише, всё хорошо, — хрипло ответил знакомый голос за секунду до того, как раздался ещё один выстрел. Се Лянь от него дёрнулся так, словно пуля попала прямо ему в грудь. — Гэгэ, всё хоро…

Се Лянь попытался открыть глаза, его ресницы задрожали. Однако, увидев лишь вспышку кроваво-белого света, он вновь погрузился во тьму и вдруг почувствовал тёплую влагу на своём лице. Ладонь Хуа Чэна, горячая и влажная, легла на его переносицу и закрыла ему глаза.

— Не смотри, — шепнул Хуа Чэн в непозволительной близости от его губ. Их лбы соприкоснулись, и Се Лянь вновь ощутил тошнотворный медный запах, окутавший крыльцо. — Гэгэ, ты помнишь сказку об Орфее и Эвридике? Орфею нельзя было оборачиваться и смотреть на Эвридику, пока они убегали из подземного царства. Вот и ты… Не оборачивайся…

Голос его прерывался тихим кашлем, и Се Лянь был готов расплакаться от чувства беспомощности и страха, сковавших его, словно тяжёлые цепи. Убрав руку от зажмуренных глаз, Хуа Чэн одобрительно вздохнул, нежно взял его за запястье и повёл из подземного царства домой.

Спустившись по пандусу с крыльца, они завернули на парковку, но и там не было ни Хэ Сюаня, ни его машины, ни его людей. Хуа Чэн облизнул губы в нетерпении. Возможно, если бы они смогли вырваться за пределы работы глушилок, у них получилось бы связаться с Хэ Сюанем и отправить ему координаты.

Хуа Чэн шумно выдохнул весь воздух из лёгких, когда услышал позади них вой пожарной сигнализации. Это значит, что трупы на крыльце либо уже увидели, либо обнаружили их с Се Лянем пропажу.

— Бежим! — коротко крикнул Хуа Чэн. — Гэгэ, открой глаза и беги в лес со мной!

Се Лянь тут же распахнул глаза и перешёл на бег, предпочитая не смотреть на Хуа Чэна и не видеть на его футболке расползающегося чёрного пятна в области плеча. Сбиваясь с нужного дыхания, они остервенело затерялись в кленовом лесу, прилегающему к больнице. На зачищенной территории не должно было быть опасных зверей — лес использовался исключительно для оздоровительных целей, как и река Инянь, протекающая всего в нескольких милях, поэтому опасаться им было нечего. Сырая земля, острые камни и выпирающие из облезлых кустов ветки за мгновение разодрали их обувь в белые лоскуты; холод спутал ступни и едва не вытравливал из них кровь. Белое дыхание, оседая клубами на пересохших губах, раз за разом сбивалось до боли в лёгких, которую они оба предпочитали игнорировать. Самое главное для них сейчас — бежать, бежать, бежать и ещё раз бежать, бежать до тех пор, пока лесная тропа не выведет их из подземного царства.

Совсем скоро они выбежали к небольшому ручью, что впадал в Инянь, и Хуа Чэн, подгоняемый опасениями, с тяжёлой болью в сердце заставил сперва самого себя, а потом и Се Ляня обмакнуть в ледяной воде свои ноги, чтобы сбить поисковых собак — а в их наличии Хуа Чэн не сомневался — с их следа.

Они молчали. Се Лянь поник и совершенно не хотел ничего спрашивать до тех пор, пока они не окажутся в безопасности; Хуа Чэн до судороги впивался в своё простреленное плечо и не издавал никаких звуков кроме тяжёлого, с хрипотцой дыхания.

Поднявшись выше по ручью, они увидели молодую поваленную секвойю, чьи вырванные из земли корни и ствол вполне смогли бы укрыть их от холода до нужной поры. Там, усадив Се Ляня на один из выпирающих корней, Хуа Чэн опустился на колено, стянул драную и мокрую обувь и принялся вытирать тонкие ступни Се Ляня краем своей футболки.

— Зачем ты это делаешь? — сдержанно спросил Се Лянь, впиваясь в коренья до заноз.

— Ты можешь простыть, — степенно заметил Хуа Чэн, даже не поднимая на него взгляд. — Я этого не допущу.

— Сань Лан! — достаточно эмоционально рыкнул Се Лянь, нахмурив брови и выдернув ногу из его ладоней. — Ты с ума сошёл?!

— Гэгэ, прости, — поджал хвост Хуа Чэн. — Я знаю, что тебе неприятны прикосновения, тем более к ногам, но так нужно, поверь мне. Я только разотру кожу, чтобы стало теп-

— Ты ранен!

Хуа Чэн и моргнуть не успел, как почувствовал на своём здоровом плече чужую хватку и тут же оказался на месте Се Ляня. Теперь он смотрел на его каштановую макушку сверху вниз, совершенно растеряв все слова и, очевидно, не до конца понимая произошедшее.

— Я слышал, как кто-то из тех фельдшеров выстрелил, — почти раздражённо пролепетал Се Лянь, с невероятной смелостью принимаясь за ноги Хуа Чэна. — Тебя ранили в плечо из-за меня, а ты ещё и заботишься обо мне! Сань Лан, я безумно благодарен твоей заботе, но почему ты не можешь подумать и о себе в том числе?

— Гэгэ…

— Я не закончил! — рыкнул Се Лянь, с обидой впиваясь ногтями в ступню Хуа Чэна, чьи мышцы затвердели из-за холодной судороги. Одной рукой делать всё было достаточно проблематично, поэтому Се Ляню пришлось поставить ногу Хуа Чэна на своё колено. — Ты — глава мафиозной семьи, единственной за всю историю криминального мира, которая смогла что-то противопоставить семье Уюн, так почему ты так беспечен со своим здоровьем?! В тебя столько раз стреляли, резали и едва не убивали, на тебя столько всего свалилось, так почему ты только улыбаешься и успокаиваешь всех?! Разве тебе самому не тяжело и не обидно?

— Я не… — совершенно растерялся Хуа Чэн, прижав к макушке лисьи уши.

— Тихо! — Се Лянь раздражённо нажал чуть сильнее, чем нужно (скорее от нервов, чем от реальной злобы), из-за чего Хуа Чэн чуть поморщился. — Сань Лан, почему ты так не бережёшь себя?! Ты самый красивый, самый сильный и самый прекрасный человек, которого я когда-либо знал и видел, так почему ты относишься к себе как к последнему оборванцу, как будто не считая, что ты заслуживаешь заботы в самую первую очередь?!

Хуа Чэн потрясённо замер. Растерянный и немало удивлённый, он, погрузившись в робкое молчание, никак не отреагировал, когда Се Лянь отпустил его ногу и взял в руки вторую, всё также растирая её для тепла и вытирая ледяную воду между пальцев. Такой раздражённый и обеспокоенный Се Лянь — это явно не то, чего он ожидал от полностью сломленного человека, не желающего даже знать, что вокруг него происходит.

Се Лянь, тоже притихнув, молча заботился о его ступне, с какой-то потаённой обидой отмечая, что даже на ней нашлось место длинным белым шрамам. Косточка на одной ноге выпирала чуть сильнее, чем на другой — должно быть, был перелом. От этого становилось ещё горше, потому что это означало, что Хуа Чэну когда-то тоже было невыносимо больно — так же больно, как и Се Ляню, когда Цзюнь У перерезал мышцы на его голени, чтобы злосчастный браслет застегнулся.

От этого стало обиднее, но в какой-то степени и легче.

Это означало, что Се Лянь не настолько уж и одинок в своей боли.

— Нам нельзя разводить костёр, — резонно заметил смущённый Хуа Чэн, когда его ногам стало сухо и тепло.

Наконец, Се Лянь смог поднять на него взгляд, робко заметив, что щёки у Хуа Чэна были алыми, как маков цвет. Глаз его подозрительно сощурился, так, что даже солнечного блика в нём не было видно — все между ресниц было затоплено агатовой тьмой.

Лишь тогда, сообразив, что конкретно он сейчас сделал, Се Лянь отшатнулся и тоже залился краской, тут же обвиняя себя сразу во всех смертных грехах.

«Дурак, дурак, дура-а-ак!»

— С-Сань Лан, прости, пожалуйста, — затараторил юноша, пряча алое лицо за ладонями. — Я не знаю, что на меня нашло!

— Гэгэ, ты правда так считаешь? — переспросил Хуа Чэн, опустившись с корней на землю, так, чтобы быть на одном с Се Лянем уровне. Он не уточнял, что именно его заинтересовало во вспыльчивых словах Се Ляня.

Се Лянь замолчал. Выпалив всё своё признание так неожиданно для себя самого, он не знал, чего теперь ожидать от Хуа Чэна: ответной злости, мести или же насилия в ответ на такие неосторожные слова. И, тем не менее, он не собирался от них отказываться или как-то лебезить, поэтому, чуть подумав, Се Лянь скромно опустил голову и обронил:

— … да, я правда так считаю.

Однако тон его звучал очень смущённо, словно в ответ Хуа Чэн должен был его ударить.

Хуа Чэн тоже это понял, и в сердце своём не почувствовал ничего, кроме боли за несправедливую судьбу Се Ляня. Почему кто-то настолько светлый и добрый должен так сильно страдать?

— Гэгэ… Спасибо тебе, — охрипшим от волнения голосом ответил Хуа Чэнчжу. — Но я совершенно не умею принимать такие слова, поэтому… пожалуйста… давай просто подумаем о том, что нам делать дальше, хорошо?..

И Хуа Чэн не соврал, он действительно ощущал самую последнюю стадию неловкости. Такую неловкость испытывают люди, что прежде никогда не слышали комплиментов или — в случае Хуа Чэна — совсем им не верили, потому что всегда относились к себе с необычайной, почти жестокой строгостью, не позволяя себе ни комплиментов, ни даже простой похвалы за какой-то минимальный успех.

Се Ляню тоже стало жутко неловко, поэтому он молча кивнул и, устав держать спину, пристроился около плеча Хуа Чэна, опираясь на корни. Уже задрожав от холода, пропитавшего тело, он подтянул к груди коленки и обнял их, насколько позволяла повязка на плече. Так, пусть и ненамного, но было теплее.

Хуа Чэн о чём-то говорил ему — кажется, о том, что Хэ Сюань будет отслеживать его телефон или что-то в этом духе, но, стоило его вытащить, как их обоих постигло разочарование. В драке телефон выпал из кармана Хуа Чэна экраном вниз и разбился.

Теперь, полностью отрезанные от мира, они могли лишь отдыхать у секвойи после долгого бега и восстанавливать дыхание. От долгого и рваного бега у Се Ляня усилилось действие таблеток, и его теперь неумолимо клонило в дурное беспамятство. Всё то время, что он провёл в больнице, он испытывал невероятные проблемы со сном. Он либо боялся засыпать в принципе, чувствуя бесконечно сильную тревогу из-за окружающего его оборудования, незнакомых людей и голосов, царствующих в белых коридорах, либо падал в бесконечные кошмары, которые раз за разом сводились к пожарам, сексу или Цзюнь У, улыбающемуся своей галантной приятной улыбкой, от которой мороз бежал по коже.

Но спать было нельзя, Се Лянь это понимал. Им в любой момент нужно будет бежать снова, минуя овраги и острые кустарники, которые уже изрешетили всю их больничную одежду, сделав её серой от грязи и изорванной на лоскуты. Ему будет тяжело проснуться, и ещё тяжелее — убегать, не став Хуа Чэну обузой.

— Сань Лан, а что… — начал было Се Лянь, чтобы отвлечься от сонливости, но тут же вздрогнул, когда почувствовал, как тело Хуа Чэна упало ему на больное плечо. — Сань Лан?..

Со всё ещё горящими щеками, Хуа Чэн постепенно обмяк и задышал часто-часто, но неглубоко, словно в дикой лихорадке. Румянец со щёк распространился на переносицу и взмокший лоб. Пощупав его, Се Лянь едва не одёрнул руку, как от костра — тело Хуа Чэна оказалось настолько горячим, что о него можно было запросто зажигать спички.

— Боже… Сань Лан?..

Растерявшись, Се Лянь вытянул ноги и попытался уложить Хуа Чэна поудобнее: чтобы голова его была на чужих коленках, как на подушке. Его потрескавшиеся губы были приоткрыты, отчего хриплое и неровное дыхание, сбитое болью и беспамятством, вихрилось в глотке и превращалось в утробный ослабший рык.

Скользнув рукой вдоль шеи Хуа Чэна, Се Лянь почувствовал горячую терпкую кровь, что уже пропитала половину его футболки насквозь. Лишь теперь Се Лянь мог увидеть, что пуля людей Безликого прошила его плечо насквозь. До этого Хуа Чэн даже не упомянул о своей ране, заставив и Се Ляня о ней позабыть, однако кровь из неё хлестала чуть ли не рекой.

Беспомощно вспыхнув, Се Лянь сжал халат Хуа Чэна и, скомкав его край, прижал к кровоточащей ране.

— Нет… Нет, Сань Лан, тише… Всё… Всё хорошо!.. — шептал Се Лянь, отчаянно прижимая к его плечу пропитавшуюся красным тряпку. — Только держись, ладно? Молодой господин Хэ вот-вот найдёт нас, и он поможет тебе… Только не засыпай, ладно? Сань Лан, не засыпай… Не оставляй ме… Не засыпай!..

Но мог ли его кто услышать? Сейчас, когда солнце скрылось за тучами и посеребрило мир сквозь свинцовое небо, в лесу не было слышно ни птиц, ни зверей — их вообще почти не водилось на этой территории. Шумели лишь кроны багряных деревьев, с которых, словно стекающая кровь, капали иссушенные листья, вихрясь в холодных потоках ветра.

Се Лянь оказался совершенно один.

Одной рукой прижимая сквозную рану на плече Хуа Чэна, другой Се Лянь перебирал его смоляные волосы в смутном подобии ласки.

— Сань Лан, пожалуйста… Держись, ладно?.. Ты сильный, ты справишься… Ты же не можешь…

Се Лянь беспомощно шмыгнул носом и облизнул дрожащие губы. Он знал, что не должен был подвергаться панике и подводить Хуа Чэна, но что оставалось ему, ослабшему от лекарств и комы, совершенно не умеющему выживать в подобных условиях, ещё и с раненным человеком на руках?

С человеком, которого он так сильно…

— Держись, только держись, — шептал Се Лянь, прикрыв слезящиеся глаза и тяжело сглотнув стальной воздух. — У нас всё получится, мы справимся. Мы справимся…

━━━━ ➳༻❀✿❀༺➳ ━━━━

День неспешно клонился к закату. Багряное солнце, сгорая в последнем тепле поздней осени, уже укрылось за раскидистыми ветвями тёмных клёнов. Стылый холод, поднимаясь с земли сумеречным туманом, постепенно заполнял собою осенний лес, остужая его, подготавливая к ледяной осенней ночи.

От этого тумана Се Лянь безустанно дрожал, раскусывая губы в кровь и едва не плача от чувства бесконечного, пробирающего насквозь холода и бессилия. Так и не рискнув куда-то двигаться с раненным Хуа Чэном, он осторожно положил его на землю, а следом — лёг рядышком, прижимаясь всем телом в попытке хоть немного согреть бездыханное, словно труп, тело. Время тянулось непозволительно медленно, постепенно растворяя в себе все мысли и тревоги Се Ляня, что так долго не давали ему спокойного сна.

Прижимаясь к Хуа Чэну, он устало уткнулся в его грудь, желая слышать и чувствовать чужое дыхание, слабое сердцебиение. Сколько бы он ни сокрушался от холода, он не мог позволить себе ни плакать, ни жаловаться на покалывающую боль в конечностях. Он не мог, потому что Хуа Чэну было намного больнее и хуже; его плавило в болезненной лихорадке.

Было так холодно и страшно, что иной раз Се Лянь забывал моргать: так и смотрел в пустоту бессмысленным, бесцветным взглядом. Слёзы, что так и не высохли от сожалений, замёрзли и обратились в ледяные кристаллики на кончиках длинных дрожащих ресниц. Белое дыхание, лишь на мгновение оставаясь тёплым, тихонько грело едва вздымающуюся грудь Хуа Чэна; так слабо и так рвано, что иной раз нельзя было понять, действительно ли оно существовало.

Даже сам Се Лянь не мог точно ответить на этот вопрос. Вмёрзший в осенний лес почти до смерти, он дремал, застыв в мироздании и кленовых опавших листьях. Время вихрилось ветром над их холодными телами, унося к догорающему на горизонте солнцу остатки тепла и разума. Сознание обратилось в нематериального полупрозрачного призрака, тихо скитающегося меж усталых догоревших ветвей.

— Держись, — беззвучно шептал Се Лянь, даже не слыша своего голоса и дыхания. Усталые глаза всё так же расфокусированно смотрели куда-то в пустоту. — Всё будет хорошо… Молодой господин Хэ… Молодой…

Се Лянь чувствовал, как начинает угасать. Его хрупкое тело, и без того не оправившееся от долгих пыток и постоянного насилия, не могло вынести такого сильного переохлаждения.

Так сильно хотелось спать…

Ничего страшного ведь не случится, если он всего на мгновение прикроет глаза? На мир опустилась осенняя тьма, так что никто их не заметит. Так ведь?..

Холодная ночь казалась спасением. В ней Се Ляню вдруг стало так тепло и спокойно, что просыпаться больше не хотелось.

Никогда.

Сквозь густой сон он чувствовал какие-то колебания. Что-то жаркое и влажное обдало его бледную, перепачканную в крови щёку, словно поцелуй, но как будто бы… Слишком размашистый?

Это же прикосновение, вместе с отвратительным мясным запахом и капающей с пасти слюной, но уже — у носа, на закрытом глазу, на уголке белых губ.

Сквозь убаюкивающий шелест листвы послышался громкий и нетерпеливый скулёж; сквозь сомкнутые веки Се Лянь увидел неестественно яркий желтоватый свет и зажмурился ещё сильнее, не просыпаясь окончательно, но уже и не дрейфуя в беспамятстве.

— Сань Лан, — слабо прошептал Се Лянь, прижимаясь к Хуа Чэну ещё сильнее. — Нужно бежать… Беги, пожалуйста…

— Се Лянь! — продиралось сквозь осеннюю тьму. — Просыпайся, надо уходить!

Тяжело зажмурившись напоследок, Се Лянь слабо приоткрыл воспалённые обморожением глаза. В восковое лицо бил свет фонарика, что Хэ Сюань сжимал в своей бледной руке. Его острые кошачьи глаза, казалось, светились в темноте вместе с вытянувшимися вдоль зрачками. На замену ему пришла чья-то чёрная продолговатая морда с багряными, словно два тлеющих уголька во тьме, глазами.

Эмин отчаянно скулил и припадал то к Се Ляню, слизывая лёд с его глаз, то к спящему в агонии Хуа Чэну, тычась мокрым носом ему в шею и завывая от паники.

Вокруг Хэ Сюаня хрустели шаги чужих людей, что рассредоточились по периметру и прочёсывали лес с огромными поисковыми фонарями. Все они, помеченные татуировками в виде рыбьих скелетов, служили клану Черновода и прикрывали своего хозяина, словно родного отца.

— Давай, Се Лянь, поднимайся, — отложив фонарь, Хэ Сюань почти грубо дёрнул его за здоровое плечо и насильно отодрал от Хуа Чэна. — Мы пришли за вами.

— Молодой господин Хэ, — в неверии шепнул Се Лянь, распахнув мерцающие янтарные глаза. — Это…

— Уже всё закончилось, — равнодушно отрезал Черновод. Припав на колено, он осторожным, но уверенным движением взвалил едва живого Хуа Чэна на своё плечо. — Давай, вставай. Я заберу вас обоих домой.