Солнечные лучи мягко плывут по гостиной, озорными искрами подсвечивая витающую в воздухе пыль. Едва различимо скрипит по свеженатянутой на подрамник бумаге перо. Нос аккуратно щекочет аромат только заваренного травяного чая, принесенного Тигнари в подарок за помощь с сокрытием Каркаты от Академии. Аль-Хайтам разливает его по кружкам и ждет.

Существует один бесценный момент — Кавех за работой. Вопреки обычному поведению, он чрезвычайно сосредоточен и молчалив. Критичным прищуром оглядывает чертеж, задумчиво двигает туда-сюда рейсшину, наскоро делает расчеты в углу листа и жесткой рукой выводит финальные линии.

Для Кавеха не существует ничего и никого — даже он сам не существует. Вечно уложенные волосы волной спадают на спину, а челка то и дело норовит выскочить из-за уха. Кавех убирает ее резким секундным движением, чтобы не отвлекала от важного, — и думает, думает, думает. Также мимолетно закатывает сползший рукав затасканной домашней рубашки и возвращается к делу.

Аль-Хайтам не может отвести глаз.

От напряженно закушенной щеки. От небольшой царапины на тыльной стороне ладони, оставленной неудачно выскочившим из рук лезвием, которым Кавех срезал потекшие по бумаге чернила. От едва проступивших на руках вен из-за сильного нажатия на перо. От треклятой челки, которую хочется собственноручно поправить — и поправлять снова и снова.

Кавех ставит подрамник на пол, прислоняя к небольшому столику, откидывается на спинку кресла и сверлит его взглядом. Склоняет голову вбок и теребит ручку пера зубами, мысленно вынося вердикт чертежу. Аль-Хайтам неслышно подходит совсем близко, ставит кружку на подлокотник и исчезает в спальне, чтобы не мешать. Лишь изредка буднично проходит по дому рутинных дел ради, непозволительно долго заглядываясь.

Аль-Хайтам внутренне сгорает.

Кавех может не спать сутками, пропадая где-то вне дома. Быть в постоянном движении — шумным, энергичным, заводным. Но весь его запал тухнет в конце рабочего дня. В сосредоточенном молчании он медленно собирает перья, циркули, линейки, пузырьки туши и чернил и бережно раскладывает по своим секциями в коробке. Уносит подрамник в комнату, чтобы с сытым удовлетворением любоваться и хвастливо и будто ненароком рассказывать каждому встречному о новой гениальной работе. Но это все завтра.

А пока Кавех гасит свет в гостиной, аккуратно — чтобы ни звука — толкает дверь хозяйской спальни, скидывает рубашку где-то в изножье кровати и мостится на привычно-непривычном месте. Устало, но по-прежнему вальяжно закидывает руку поверх, обнимает со спины крепко-крепко и холодным носом трется о загривок. Аль-Хайтам откликается моментально — поворачивается на другой бок, таки убирает с лица треклятую челку, невесомо целует в лоб и ловит мимолетную усталую улыбку в уголках губ. Кавех льнет щекой к плечу, потирается, как домашний кот, и глухо выдыхает: «Спокойной ночи».

Аль-Хайтам считает, что живет ради таких моментов.